— Звучит забавно.
– Ты была просто великолепна! Ты и сейчас великолепна! – послышался из-за сцены чей-то тихий голос.
— Поначалу так и было… А потом они закрылись.
Катарина обернулась и стала вглядываться в темноту, но ничего не увидела. Она подумала, что это один из тех голосов, которые слышала Жанна и который звучал теперь, после спектакля.
— Что?
И вот он выступил из тени.
Ты взглянула на меня и рассмеялась:
– Вам следовало бы пойти на вечеринку, – в замешательстве произнесла она.
— Ну, очевидно, все ушли работать онлайн.
— Так чем же ты занимаешься?
Ты сказала, что пристроилась в академическое издательство, где чуть не сдохла от скуки. Что ты теперь знаешь про законы экспорта-импорта больше, чем когда-либо хотела. Мы болтали, как старые друзья, кем, по сути, и были. А сейчас, рассказала ты, ты связана с одним издательским домом, которым в нашем городе управляет иностранная культурная организация. Они хорошо платят, работа несложная, и тебе надо посещать мероприятия, где наливают бесплатно. Некоторое время мы сидели молча, окруженные городским шумом. Я думал, спросишь ли ты меня о письмах, которые я писал тебе, когда ты уезжала. Я надеялся, что нет, потому что не знал, что сказать тебе об этом сейчас, когда мы сидим вот так, лицом к лицу.
– Я ждал тебя.
— Знаешь, а ты счастливчик, — вдруг сказала ты.
– Я не пойду.
— Почему?
– Тогда зачем же идти мне?
— Потому что ты всегда знал, чем хочешь заниматься.
И он направился к ней. Катарина в смущении покачала головой.
Это было так странно и трогательно, и мне захотелось наклониться и погладить твою руку, плечо, щеку.
Петрак спокойно продолжал:
— А ты… нет?
– Я знаю, тебя удивило мое безразличие. После интенсивных занятий в самом начале я покинул тебя, чтобы ты сама нашла нужную тональность роли.
— Нет, по-настоящему нет. Я почти…
Катарина испытующе посмотрела на него.
— Ты почти?.. — Ты покачала головой, улыбнулась — и весь мир исчез.
– Ни одного ободряющего слова, даже в этот вечер… – пробормотала она.
Теперь ты жила одна, и нам было проще.
Он улыбнулся немного грустной улыбкой.
– Как же ты, должно быть, возненавидела меня! Держу пари, тебе хотелось взять всю свою армию – армию Жанны – и приказать ей уничтожить меня!
Я все еще делил квартиру в другом конце города с соседями, и, можете мне поверить, хорошего там было мало. Ты жила в небольшой, но очень удобной мансарде, такой квартирке на верхнем этаже, две комнатки и большая терраса. У тебя был яркий желтый диван, большой книжный шкаф, антикварный письменный стол, на стене висели картина с красно-черным тигром и фотографии города на реке. Но ты, казалось, словно никуда и не уезжала, так легко и быстро это произошло. Даже если не судить по телефонному разговору, все равно по-другому не могло и быть. Но сначала мы сидели у тебя и говорили о прошлом. Кто был у каждого из нас? Это было похоже на какой-то ритуал экзорцизма.
Именно так! И вдруг Катарина прозрела. Но даже зная теперь, что все было сделано для ее же блага, простить его было непросто.
Всех поименно. Я был с кем-то, с кем мы снимали фильм, и это должно было продолжаться столько же, сколько сама съемка, но вышло не так. А потом с ее стороны стала расти привязанность. «Что из всего этого будет?» — спрашивала она после, когда мы лежали рядом в постели, а у меня не было ответа, и в конце концов она сказала, что больше так не может. Еще была одна незнакомка, которую я встретил на выходных на пляже. Ну, или мне так кажется. Я в тот день был так пьян, что память меня подводит. Еще была поездка на машине со старыми приятелями по учебе. Они пили еще больше меня, там были девушки, они целовались, а потом обернулись ко мне. Но отношения? Ничего существенного, ну или такого, о чем стоило бы упоминать. Когда я сказал, что теперь твоя очередь, ты долго молчала.
– Спектакль… Неужели только он имеет значение? – с горечью спросила она.
— Был один человек… намного старше… Я была с ним примерно год… и больше никого.
– Нет, не только. Но в той жизни, которую ты выбрала, в театре – да, это имеет очень большое значение.
Я сказал, что ты так легко не отделаешься. Ты улыбнулась. А считается, спросила ты, если ты еще влюбилась в девушку, с которой делила квартиру?
Катарина отвернулась от него.
Я сказал, что конечно. И что, больше ничего? А как насчет одноразовых встреч?
Ты покраснела, и мне захотелось поцеловать тебя. Весь этот разговор вызывал у меня странную дрожь где-то внутри.
– Когда вы оставили меня, я почувствовала себя такой… такой потерянной!
Однажды, сказала ты, прежде чем уехать из города на реке. Вы с твоей соседкой пошли выпить, и там в баре был этот парень…
– Но ведь ты нашла себя, и я знал, что так и будет. Воцарилась тишина, а потом он с болью произнес:
— И ты ушла с ним?
– А ты думаешь, это было легко для меня? Ты чуть не разбила мне сердце, когда назвала меня чудовищем!
Она обернулась.
Ты кивнула.
– Разбила…
— К нему?
Эхо этого слова замерло у нее на губах. Неужели у него действительно есть сердце, которое можно разбить? Петрак подошел к ней сзади.
Опять кивок.
– Я хочу еще кое в чем признаться тебе, – сказал он и умолк. У него в душе явно происходила борьба. Впервые Катарина видела его растерянным.
Раньше ты никогда бы так не сделала, сказала ты, что, по-твоему, как раз и послужило причиной, почему ты так поступила.
– У тебя природный талант, это было ясно с самого начала. Когда ты входишь в мир персонажа, тебе даже нет нужды играть. В тебя словно вселяется душа этого человека. Сегодня вечером тебе нужно было только оставаться той, кто ты есть – юной деревенской девушкой, которая никогда не знала страсти… за исключением своей любви к Богу.
— Не слишком разумно, а? — услышал я свой голос. Я не мог удержаться от ревности, даже от небольшого осуждения.
Он снова сделал паузу. Его губы шевелились, когда он подыскивал нужные слова.
Ты нахмурилась:
– Я не хотел, чтобы ты изменилась…
— В смысле?
Он заколебался, а потом схватил ее за плечо.
— Ну… Пойти домой к незнакомцу… кто знает, что могло бы случиться?
– И я знал, что если бы позволил своим чувствам вырваться наружу…
— Он жил один, — добавила ты.
Голос его затих. Он не прижимал ее к себе, а только держал в кольце рук. Это признание ошеломило Катарину. Петрак наклонил голову, его губы легко коснулись ее щеки, и он тихо прибавил:
— Это еще хуже. — Я почти кричал. Я вскочил и начал шагать по комнате. Ты молча следила за мной.
– Я поклоняюсь тебе точно так же, как самый могущественный из генералов поклоняется Жанне!
— Ну и, — спросил я как бы между прочим. — Тебе понравилось? Быть такой молодой и безбашенной?
Его слова эхом отдались в самых отдаленных уголках ее души, затронув такие струны, о существовании которых она даже не подозревала. Он… ее кумир… предлагал ей самого себя! И тем не менее – а это было замечательнее всего – она ни на секунду не усомнилась, что достойна его! Она, девушка с фермы! Обвив рукой шею Петрака, Катарина запустила пальцы в седую гриву. Его губы прильнули к ее губам. Это был ее первый настоящий поцелуй… Не та неумелая попытка с сыном мельника за амбаром. Сна-чата тихий, нежный, потом внезапно прорвалась вся страсть, которая сдерживалась в течение многих недель и даже лет. Катарина прижалась к нему, шире раскрыла губы, и ее язык без слов говорил о том, как он был нужен ей.
— Вообще-то это было ужасно, — тихо произнесла ты.
Что-то в твоем тоне вынудило меня остановиться и присесть рядом с тобой.
Наконец она отстранилась от него.
— Почему?
– И этому тоже! Научи меня, пожалуйста! Научи меня всему!
Ты пожала плечами:
Петрак проводил ее в свою квартиру над театром. Как только они оказались в спальне, она принялась стаскивать с него одежду.
— У него была подружка… Там на тумбочке стояла ее фотография…
Но он тут же принял на себя командование и стал руководить ею, словно ставил сцену: отдернул шторы на окне, впустив в комнату лунный свет, потом подошел к ней и медленно, очень медленно, словно они двигались под водой, начал раздевать ее. Катарина хотела последовать его примеру. Но Петрак осторожно уложил ее на кровать.
– Нет! Эта ночь посвящается только тебе…
— Но ты… С тобой ведь ничего не случилось?
В лунном сиянии их тела, казалось, были покрыты серебром. Петрак лег рядом с ней и стал нежно ласкать ее груди кончиками пальцев, осыпать поцелуями сокровенные места, которых никто еще не касался. Катарина подумала, что она словно Жанна у столба, но только пламя, которое опаляет ее, не причиняет ей боли. Это был пожар плоти, и девушке хотелось, чтобы он никогда не кончался. Теперь она понимала, почему все его движения так неторопливы.
— Нет. Разве что… — Ты помедлила. — Когда я вышла оттуда следующим утром и пошла на станцию, мне хотелось, чтобы шел дождь…
Потом мы целовались, жарко и жадно, как будто хотели наверстать упущенное время.
В конце концов ей стало трудно переносить эту восхитительную пытку ожидания.
Твои губы были одновременно чужими и знакомыми, как песня, которую пел раньше, а потом позабыл. Мы заново встречали друг друга, сначала неуверенно, а потом, в каком-то внезапном узнавании, вдруг сразу легко. Я вспомнил, какая ты была, и ты тоже. Но здесь была и тайна — мы стали другими людьми, мы поменяли кожу — но наши губы остались прежними.
– Ну же, Янош, – простонала она и широко раздвинула ноги, чтобы принять его. – Дай мне почувствовать тебя!
В тот момент возвращение было мирным. Ну или казалось таким.
Петрак приподнялся над ней и на мгновение замер, потом тихо прошептал:
– Помни…
Я только надеялся, что это продлится. Ведь мы же могли вырасти, повзрослеть, стать мудрее, а раны и шрамы — зажить. Мы продолжали работать, делать то же, что и раньше, и еще что-то новое. Ходить в открывшиеся новые закусочные, ездить на концерты под открытым небом, ездить на книжный базар на севере города, уезжать по ночам на долгие прогулки на мотоцикле. Ты завела кошку, вернее, подобрала ее, брошенную на помойке возле рынка, куда ходила за зеленью. Она была крошечной, цвета дыма, с милыми черными полосками. Она вся умещалась у тебя на ладони. Ты сделала ей грелку и поместила в коробку, которую выстлала своим старым свитером. В зоомагазине ты купила корм для котят и, в порыве, маленький красный ошейник с бубенчиком и игрушечную мышь. Ты была в восторге, что у тебя есть кошка. Вскоре и я начал проводить там, с тобой и с кошкой, больше времени. Я боялся сказать это, но мы напоминали маленькую семью.
Кошка была смешная.
Она поняла его: теперь, становясь женщиной, она не должна забывать о чувствах невинной деревенской девушки. Жанна не должна умереть этой ночью.
Мы назвали ее Мьючи.
– Да! – прошептала она и еще крепче обняла его.
Когда Мьючи окрепла, она начала выделывать всевозможные штуки. Ты играла с ней часами, а по ночам она сворачивалась у тебя на плече, чтобы согреться. Не знаю, что ты чувствовала ко мне, но Мьючи ты точно любила. Ну и, признаться, я немножко тоже. В отличие от других кошек, в ней была доверчивость, как в собаке. Такая наивная привязчивость. Из тех, что когда-нибудь могла принести ей неприятности. Она выбегала встречать нас или кого угодно, кто входил в дом, и была рада видеть всех. Когда мы валялись в постели, она мурлыкала, и выгибала спину, и выпускала крошечные коготки нам в руки или грудь. Она вилась под ногами, бодая нас под колени. Иногда, когда мы заговаривали с ней, она отвечала тихим мяуканьем. Это было чертовски мило.
Петрак медленно начал погружаться в нее, но Катарина была нетерпелива и торопила его, пока не почувствовала острую боль. Но мгновение спустя боль исчезла и волна наслаждения снова нахлынула на нее. Она поднималась на этой волне все выше и выше и почти дошла до экстаза. И вот, наконец, к ней пришло освобождение. Это была река пламени, которая струилась но ее телу и мало-помалу начала успокаиваться, словно, пробежав по целому ряду порогов, влилась в прохладный, неподвижный бассейн безмятежности.
От случая к случаю я ходил с тобой на те или иные культурные мероприятия, проводимые твоей организацией. Все они были отвратительно пафосные, но алкоголь был бесплатным, так что жаловаться не приходилось. Мне было плевать на дресс-код, но для тебя это было важно.
– Ох, Янош, ты такой чудесный учитель! Он изменил позу и лег рядом с ней.
Именно здесь появились первые, поначалу почти незаметные, трещинки.
— Ты что, пойдешь прямо так?
– Нет, дорогая моя девушка с фермы. Здесь все так же, как и в игре на сцене. У тебя огромный природный талант.
Я оглядел свои потертые джинсы и пятнистую майку. Совершенно приличный вечерний вид, решил я.
Как ни странно, ее совсем не задело, что он назвал ее девушкой с фермы. А ведь совсем недавно она сердилась на него за такое обращение. Теперь это казалось частью их интимных отношений, ласковой шуткой.
— Да… Я…
– Но об этом таланте никогда не должна узнать публика. Только ты один будешь наслаждаться им.
— Ты что, не можешь надеть рубашку? И нормальные штаны? Я знаю, что ты не любишь, но вообще-то это формальный вечер…
– До тех пор, пока ты этого хочешь, – уточнил он.
— Или они пропустят меня как есть… или я не пойду…
Эти слова удивили Катарину. Разве он не понял, что она принадлежит ему навсегда? Но прежде чем она успела что-то сказать, Петрак сел и прибавил:
Ты закатила глаза. Я ненавидел, когда ты так делала.
– А теперь пойдем. Мы должны присоединиться к остальным…
— Дело не только в тебе… Вообще-то это я тебя пригласила.
Она рассмеялась и подумала, что он не способен быть серьезным.
Я пожал плечами:
– И как мы туда заявимся?
— Ну так не бери меня.
– Думаешь, всем станет ясно, что произошло? Тебе стыдно?
Я не мог понять, почему для тебя это так важно. Это всего лишь дурацкое сборище по я даже не знаю какому поводу, и кого волнует, что там на мне надето?
– Ничуть.
Но с этого момента скольжение стало хоть и постепенным, но совершенно определенным.
– Ведь ты принадлежишь мне?
Следующий спор, крупнее, жестче, обиднее, случился, когда ты сказала, что твой знакомый кинорежиссер ищет кого-нибудь, кто мог бы поработать оператором при съемке в горах. Он работал для известного активиста, у него в городе было много связей, и мне могло быть полезно присоединиться к их команде. Я разделил твой восторг. Это могло стать для меня отличным стартом. Так что я списался с ним, чтобы выяснить детали и ставки. Когда он ответил, я захлопнул компьютер и сказал тебе, что из этого ничего не выйдет.
– Да!
— Почему?
– Значит, нам надо отпраздновать это!
— Потому что он хочет, чтобы я делал это бесплатно…
На вечеринке были шампанское, танцы, смех и непрекращающийся поток поклонников, которые говорили Катарине, что они еще никогда не видели такой волшебной игры. И она ни на мгновение ни в чем не раскаивалась.
— О, но это нормально… Ты получишь опыт и…
— Продвижение, — закончил я вместо тебя.
ГЛАВА 4
— Ну да… Смотри на это как на одну из этих… как их называют… возможность вписаться…
Но я был тверд. Это неприемлемо. Наш спор продолжался несколько часов.
Под руководством Петрака Катарина шла от одного триумфа к другому. Всякий раз, когда она выступала, все места в театре «Бийл» были распроданы, и зрители с билетами на стоячие места толпились сзади в два или три ряда. Вначале после каждого спектакля, в котором она играла Жанну, ее поджидала возле служебного входа дюжина молодых франтов. Прошел год, она уже играла несчастную юную красавицу в «Ромео и Джульетте», а толпа поклонников стала в четыре раза больше.
Так, постепенно, все они, демоны из нашего прошлого, начали возвращаться.
Внезапная слава испугала ее. Но Катарина решила, что лучшее средство против «звездной болезни» – показать окружающим, что она такая же, как все. Она не стала нанимать слуг, сама ходила за покупками и делала уборку, охотно беседовала на улицах со всяким, кто узнавал ее. Катарина заставила публику полюбить себя не как кумира, а как друга. Кто-то назвал ее «Кат». Незнакомцы окликали на улицах любимую актрису: «Доброе утро, Кат!», «Мы гордимся тобой, Кат!» Ей приятны были те добрые чувства, которые вкладывали пражане в это имя, и она приняла его.
И я подозреваю, что каким-то образом всегда предчувствовал их возвращение, даже если некоторое время пытался верить в обратное.
Мы спорили, куда пойти ужинать, с кем встречаться или не встречаться, чтобы выпить, куда поехать на длинные выходные. Почему мне понравился фильм, а тебе нет, или наоборот. Думаю, что последней соломинкой стало, когда ты как-то рано вернулась с работы и обнаружила, что я смотрю порно. Был жаркий, удушающий летний день, и мне было нечего делать. Я просто убивал время. Но я знал, что не смогу объяснить тебе это, когда увидел твое лицо в двери. Я понял, что все это будет воспринято слишком лично.
Катарина была бы счастлива, если бы не ее связь с Петраком. Хотя Кат всецело отдалась страсти, она не видела иных отношений с Яношем в будущем, кроме как супружеских. Два дня спустя после премьеры она прямо спросила его:
Первые секунды твое лицо было пепельным, а затем его черты исказила ярость. Мне хотелось, чтобы ты завизжала что-то типа: «Какого черта, по-твоему, ты тут делаешь?» Что угодно, лишь бы ты не стояла там, глядя на меня, словно я был самым омерзительным существом в мире.
– Сколько времени осталось до нашей свадьбы?
Я был самым омерзительным существом в мире. Я снова стал им. Снова почувствовал, что я всегда недостаточен, всегда недостаточно хорош для тебя. Что различия между нами непреодолимы, и не только когда речь заходит о кино, поездках и о чем угодно. И что почему-то в этой иерархии я всегда, неизменно, стою ниже тебя.
– А разве ты сейчас не счастлива?
Как-то после одной из рабочих встреч я зашел к тебе, думая, что все. Я скажу тебе, что все кончено.
– Да, счастлива, но если ты любишь меня…
Но я вошел и увидел, что ты стоишь на полу на коленях, с Мьючи в руках. Ты плакала.
– Если бы я любил колибри, неужели мне следовало бы посадить его в клетку? Если бы я любил тигра, неужели я посадил бы его на цепь у столба и заставил ходить по кругу? Моя дорогая девушка с фермы, я знаю, тебя воспитали так. Однако позволь тебе заметить, что иногда любовь летит дальше и остается более крепкой, если вокруг нее нет решеток и границ.
Лицо было залито слезами. Кошка дрожала, ее мордочка и уши были исцарапаны, а при внимательном изучении оказалось, что на задней ноге у нее большой укус.
Поскольку Петрак был ее наставником, Катарина приняла и это его учение тоже. Многие ночи они проводили вместе, но жили по-прежнему раздельно. Он советовал ей оставить мадам Фиркусны и найти другое жилье. Кат выбрала современную квартиру, из окон которой открывался захватывающий вид на Влтаву, в одном из фешенебельных домов в Нове. Она обставила ее модной мебелью, которая нравилась ей гораздо больше, чем старомодный театральный хаос в квартире Петрака. Вскоре Катарина оценила преимущества жизни незамужней женщины, имеющей любовника. Уставая после спектакля или репетиций, во время которых Янош был несдержан, она стремилась провести ночь подальше от него. Когда Кат выросла в профессиональном отношении и перестала нуждаться в наставнике, она поняла, что связывать себя неразрывными узами – неразумно.
— Что случилось? — Как будто это не было очевидно.
– Ты ведь не хочешь жениться на мне, не так ли? – спросила она однажды вечером, когда они лежали в постели. – И ты никогда не хотел этого!
Должно быть, на нее напали большие соседские коты, а Мьючи, ласковая слабая Мьючи, не смогла постоять за себя. Ты объяснила, что весь день не могла найти ее, и только потом услышала, как она плачет внизу. Ты искала ее везде, в гараже, в наружной кладовке, и наконец нашла под одной из машин. Она долго не хотела выходить к тебе, и тебе пришлось ползать на четвереньках в попытках поймать ее. И знаешь, как странно, сказала ты, на секунду она даже попыталась напасть на меня, рыча и шипя.
– Когда ты училась у меня искусству любви, как и актерскому мастерству, я понимал, что тебе нужно пространство, чтобы раскрыть все свои дарования. Со мной ты не сможешь добиться этого. Я был твоим первым мужчиной. Мои уроки пришлись тебе по душе. Но есть и другая любовь, которую ты еще должна испытать, Де Вари, и я не могу научить тебя этому. Со временем она придет к тебе…
— Она была напугана, вот и все.
Кат вспомнила его слова, когда неожиданно для себя осознала, что думает об иной любви, уже ждет ее и не огорчается из-за перемены в их отношениях.
Но я видел, что тебя это потрясло.
Я обнял тебя за плечи, прижал к себе, ты положила голову мне на грудь, и мое сердце растаяло.
Весной, на второй год своего пребывания в Праге, Катарина играла Роксану в спектакле «Сирано де Бержерак» в постановке Петрака. Дождливым вечером она подъехала к театру. Какой-то молодой человек, промокший до нитки, сунул ей рукопись и стал торопливо умолять ее прочесть или хотя бы просмотреть его творение. Затем поспешно удалился.
— Не отнести ли ее к ветеринару? — спросила ты, но я сказал — нет, раны не кажутся такими уж страшными. Мьючи, заверил я тебя, будет в порядке. Ты не казалась убежденной, но согласилась.
Мы дали ей ее любимой еды и отпустили спать в ее любимом уголке.
Катарина получала множество сценариев. Едва ли в Праге остался хотя бы один начинающий драматург, который, увидев ее на сцене, не бросался бы к своему письменному столу, чтобы написать пьесу именно для нее. По большей части эти первые опыты были просто ужасны, однако Кат любезно принимала их и всегда возвращала вместе с извинительной запиской. Дома, после спектакля, она пролистала сценарий без всякого интереса. Тетрадь была влажной после долгого пребывания в мокром кармане автора. Некоторые строки совсем расплылись. Бросив искоса взгляд на титульную страницу и прочитав заглавие – «Козел отпущения», Йири Жилка, – Кат почувствовала искушение отложить рукопись в сторону. Слишком много труда разбирать нечеткий почерк. И все же она перевернула страницу и начала читать. Вскоре сюжет захватил ее, и Кат буквально проглотила всю пьесу до последней страницы. На следующий день она вручила тетрадь Яношу и заявила, что если он не поставит «Козла отпущения» в театре «Бийл», то она обратится к другому режиссеру-постановщику.
Но на следующее утро вся левая сторона тельца Мьючи распухла, как воздушный шар, а из укуса на ее шкурку сочился желтовато-белый гной. Когда мы нажимали на опухоль, его становилось больше.
В пьесе Жилки речь шла о красивой, но болезненной молодой женщине и популярном политике-идеалисте, который влюбился в нее. Поскольку герой женат, грозит разразиться скандал, который уничтожит его карьеру и вместе с ней планы по оздоровлению общества. Политик возвращается в лоно семьи, а убитая горем героиня пытается покончить жизнь самоубийством. Ее помещают в психиатрическую лечебницу. Пьеса заканчивалась длинным монологом девушки, в котором она говорит о любви. В устах пациентки сумасшедшего дома – эти рассуждения воспринимались как безумие, однако в повседневной жизни такое безумие считалось нормой.
— Поехали, — сказал я, беря переноску, которую ты купила в зоомагазине. Осторожно, как могли, мы посадили туда Мьючи и помчались в ветеринарную клинику. Пока ее лечили, мы ждали снаружи, замирая от ужаса. Потом к нам вышел врач. Он сказал, что сделал все, что мог, но мы должны будем приносить кошку каждый день еще две недели, чтобы промывать раны.
Дома мы смотрели, как Мьючи ползает по полу на передних лапах, потому что задние были забинтованы. Зрелище было жалким.
Петрак согласился сыграть роль политика, и «Козел отпущения» стал сенсацией театрального сезона 1937года. Кульминационная сцена сумасшествия в исполнении Кат была признана лучшей из всех, которые когда-либо исполнялись на чешской сцене. Вильма Херц выступила в роли жены политика. После блистательного дебюта Кат Вильма прониклась к ней уважением, и во время совместной работы у них не возникало никаких проблем.
Ты плакала, а я сидел рядом и чувствовал, что нахожусь за миллион километров от тебя.
От всеобщего внимания не ускользнул тот факт, что героиня пьесы Жилки – еврейка. Учитывая угрозы Гитлера аннексировать Судетскую область, часть Чехословакии, которая до первой мировой войны принадлежала Германии и где значительная часть населения по-прежнему говорила по-немецки, а также антисемитизм нацистов, «Козел отпущения» воспринимался не просто как драматическое произведение, но и как предостережение. Ведь лучшие представители чешского народа могут принести в жертву принципы и любовь к своей стране, лишь бы умиротворить «безумного» немецкого диктатора.
Я отдалился, но не мог этого показать. Наверное, кроме тебя, мне было жаль еще и другого. Моей надежды, что я смогу снова относиться к тебе как раньше, но так и не смог.
Кат совершенно не волновала политика. Однако автор пьесы Йири Жилка заставил ее понять, какое большое значение в жизни каждого человека могут иметь политические игры. Жилка родился и вырос в Праге, работал кондуктором трамвая и сочинял пьесы. Ему исполнился тридцать один год. Он был высокий, худой, с лицом монаха-аскета и редеющими длинными волосами мышиного цвета, падающими на его унылые серые глаза. Вначале Кат обращалась к нему, чтобы уточнить внешний облик героини. Вскоре они стали подолгу беседовать за кружкой пива после репетиций. Йири излагал ей свои соображения по поводу печальной неизбежности войны в Европе.
Все прошло. Несмотря на новый шанс, новое начало, новую надежду, нас нельзя было спасти.
Но я ничего не сказал тебе ни тогда, ни в ближайшие две недели, когда дни проходили в мелькании туда-обратно, из дома в клинику и назад. В кормлении Мьючи с рук, в приеме лекарств и в смене ее перевязок.
– Мы все будем втянуты в это, – убежденно говорил он. – Петрак думает только о театре. Но однажды он проснется и обнаружит у власти такое правительство, которое будет указывать ему, что ставить и какое искусство нужно народу.
В конце каждого дня ты в утомлении падала на кровать, и я ложился рядом, слушая, как ты дышишь.
Ожидая появления мужчины, который откроет для нее новую страницу любви, Кат спрашивала себя: а может быть, это Йири? Его преданность искусству, которое делало людей чище и благороднее, привлекла Катарину. О, она до сих пор чувствовала себя скованно в обществе мужчин, все еще оставаясь девушкой с фермы.
Постепенно Мьючи оправилась, и твое настроение поднялось. Опухоль заметно спадала, заражение прошло, и кошку объявили здоровой. Ты была счастлива и без конца обнимала меня. Ты думала, если мы вместе сумели пройти через это, для нас теперь нет ничего невозможного. Наши дни снова вернулись в норму. Ты и Мьючи были теми же. Но я постоянно думал — тебе кажется, что мы вместе, что наши жизни после произошедшего слились воедино. Но скоро я буду должен, просто обязан объяснить тебе, что это не так.
Как-то в начале мая после спектакля она, набравшись храбрости, постучалась в дверь гримерной Вильмы Херц и спросила, не выпить ли им по бокалу вина. Вильма тепло приняла это предложение.
Актрисы вышли из театра и отправились на улицу Кременкова, славившуюся своими старинными пивными, где в больших кружках подавали пльзеньское пиво, которое варили еще с тринадцатого века. Они решили расположиться «У Флеки». Кат и Вильма специально надели шляпы с широкими полями, которые в то время были в моде, и таким образом остались неузнанными. Вечер был тихий, и они заняли столик в большом саду позади пивной.
Во время прогулки актрисы обсуждали последние репетиции спектакля. Теперь, удобно устроившись, дамы потягивали из запотевших высоких стаканов темное пиво. Наконец Вильма произнесла:
– Мне очень приятно, что ты не затаила на меня зла. Я совсем потеряла рассудок, когда лишилась роли Жанны!
Цветочник
– Разве могла я сердиться на тебя? – ответила Кат. – Ведь я отняла у тебя то, что ты считала уже своим.
Как мне сказать тебе, что это не любовь?
Вильма улыбнулась, прочертив одним из своих длинных ноготков полоску по запотевшему бокалу.
Это не она, и это не может быть ею.
Если бы я знал, я не зашел бы тогда в тот бар. Хотя нет, неправда. Я зашел бы в тот бар и увидел бы тебя и потом потихоньку ушел бы.
– Но ты похитила у меня еще кое-что.
Хотя это тоже неправда.
Кат кивнула. Она уже догадалась, что не только потеря роли так разъярила Вильму. Петрак – вот главная причина ее гнева. До появления в театре Катарины они были любовниками несколько лет.
Я не из тех, кто слишком долго о чем-то думает.
– Я, наверное, казалась тебе такой наивной?
– Непростительно! Но увидев тебя в роли Жанны, мне стало ясно, что у меня нет и половины твоего таланта.
Я люблю серфинг, и мотоциклы, и пиво с друзьями по выходным. Я работаю с машинами. Единственные книжки, которые я читаю, это книжки из серии «сделай сам». Ну эти, про сыр или в этом роде. Мои родители развелись, и я общаюсь с матерью. У меня есть старшая сестра и собака там, дома. Раз в год, летом, я беру отпуск и обычно еду на море. Но я люблю путешествовать и если смогу себе позволить, то рискну поехать во всякие странные места. Когда я встречу ту, на ком захочу жениться, я увезу ее и сделаю ей предложение в гондоле. Это мое представление о романтике.
И, в общем, это все, что стоит обо мне знать.
– А Янош? – осторожно поинтересовалась Кат. Ты думала, что его я также смогу любить сильнее?
Мне не слишком нравится город, в котором я живу и работаю, он весь набит этими каменными мостами. Я приехал из Вечного города, с юга, и я скучаю по нему, но пока не могу вернуться туда. В наши дни не так легко найти работу, а у меня сильное чувство ответственности.
Вильма изогнула дугой темную, подведенную карандашом бровь, удивленная откровенностью вопроса.
Можешь мне поверить, когда я говорю, что не забуду тебя.
– Нет. Чтобы иметь дело с таким мужчиной, как Янош, у меня больше таланта. Но он хотел именно тебя. Это ранило мое тщеславие. Я возненавидела тебя. Вильма пожала плечами. – Но быстро преодолела это.
Я не люблю тебя, но я тебя не забуду.
Как я могу?
– Преодолела ненависть ко мне… или любовь к нему? Вильма улыбнулась и оставила вопрос Кат без ответа.
На несколько дней ты подняла меня надо мной — и это правда.
– Зачем ты пригласила меня?
– Мне нужен твой совет.
Это был один из тех июльских дней, когда ты реально начинал ощущать наступление самого жаркого времени года. Туристы прямо с ума сходили, и уличные лоточники тоже. Вокруг каждой городской достопримечательности выстраивались многокилометровые очереди. Я уже привык к этому и знал, каких улиц надо избегать. Я поставил машину в боковой улочке возле бара и пошел пешком. Была суббота, и я радовался, что у меня выходной. По выходным я ходил смотреть теннис в то единственное место в городе, где транслировали эти матчи. Английский паб. Вернее, «Английский паб», каким его можно вообразить тут, на материке. Стены, обшитые деревом, стойка с пивом, кожаные диваны. Народу внутри было немного. В этот город все приезжали, чтобы любоваться искусством и архитектурой, и в их расписание не входило пялиться на то, как пара мужиков лупят по мячу на светящемся экране.
В баре сидела ты.
Вильма, казалось, была польщена и с вниманием наклонилась вперед.
В белом платье с бледно-голубыми цветами. На ногах — плетеные сандалии. Волосы спадают на плечи. Голые загорелые руки. Сидя ты казалась маленькой. Перед тобой стояла пинта пива в высоком бокале и миска с чипсами. Ты сидела ко мне спиной. Внимательно следила за матчем. И я не мог разглядеть твоего лица.
Кат стала объяснять ей, что роман с Яношем пошел на убыль, и все же она сомневалась, стоит ли его обрывать. В конце концов, с ним единственным она поддерживала интимные отношения. Однако теперь появился Йири.
Сперва я заинтересовался только потому, что ты была тут единственной женщиной, и я подумал, красива ли ты. Вдруг у тебя незабываемое лицо.
– Янош сказал, что он не тот мужчина, который станет моей самой большой любовью. Но как узнать, кто это будет. Я ведь не могу спать со всеми подряд!
Потом ты повернулась и что-то спросила у бармена.
Вильма пристально посмотрела на Кат и в изумлении покачала головой.
Твои щеки краснели, как будто ты слишком долго пробыла на солнце. Но глаза были большими, яркими и темными, как ночь, в которой есть обещание. Ты скользнула взглядом по пабу, по двум другим мужчинам, следившим за игрой, и наконец по мне. Ты поглядела на меня и улыбнулась:
– Неужели ты искренне надеялась получить от меня ответы на такие вопросы?
— За кого ты болеешь?
Я не сразу понял, что ты говоришь со мной.
– Ты же светская женщина, Вильма. У тебя было множество любовников.
— За того, кто лучше.
– Для меня, Кат, это всегда было просто – слишком просто! Я бросалась в постель с любым мужчиной, убеждая себя, что именно он и есть величайшая любовь в моей жизни. Так что у меня одна великая любовь следовала за другой. Я примирилась с тем, что на свете нет ничего вечного, хотя всегда мечтала о том, что новая связь продлится дольше предыдущей.
Ты состроила рожицу:
Вильма в задумчивости посмотрела в свой стакан, потом подняла взгляд и выдавила из себя улыбку, словно готовясь к веселой сцене.
— Дипломатично… и скучно.
– Доверяй себе, Кат! Вот мой лучший совет. Если сомневаешься, значит, это не любовь. Настоящую единственную любовь узнаешь без всяких колебаний.
Ты даже не представляла, насколько была права. Я такой и есть. Хотя меня поразила твоя прямота.
– Так ты думаешь, мне не следует спать с Йири?
— Откуда ты? — Я не мог определить, кто ты, даже по твоему акценту.
С нежным вздохом Вильма потянулась через стол и пожала руку Кат.
Ты сказала откуда.
– Ты так глубоко проникаешь в душу своих героинь, что мы все забываем о твоей молодости. Но пора взрослеть и учиться самостоятельно принимать решения. Возможно, именно это и делает тебя великой актрисой, дорогая Кат: ты так безгранично доверчива, так охотно позволяешь героине, которую играешь, все решать за тебя! Но вне сцены это не годится. Ведь в жизни нельзя знать заранее ни начала, ни конца. Делай себя сама, иначе не станешь настоящей женщиной. А только будешь играть роль в чьей-то чужой истории.
— Покажи, где это, — сказал я, вытаскивая свой телефон. Это был предлог, позволяющий мне сесть поближе к тебе. От тебя пахло потом и солью и еще чем-то резким и сладким, вроде персиков.
Рассуждения Вильмы не отличались глубокомысленностью. Но Кат внимательно выслушала ее наставления. Ведь она приехала из деревни, где жили просто и незатейливо, соблюдали обычаи и традиции, где женщина любила мужчину только потому, что родители выбрали его ей в мужья. Но вот уже год, как она играла на сцене роли, которые позволяли ей переживать различные жизненные ситуации и чувства, но при этом оставаться самой собой, не идти на риск, не испытывать сомнений. В мире театра самые безумные страсти гасли вместе со светом софитов.
— Вот тут, — указала ты точку на экранной карте.
— Так далеко… Ты здесь в отпуске?
– Благодарю тебя, Вильма! Ты очень помогла мне!
Ты отхлебнула пива и кивнула.
– В самом деле? И что же ты теперь собираешься делать с Йири?
— Ты путешествуешь одна?
Внезапно решение показалось Кат совсем простым.
Тут ты, кажется… как бы это сказать… рассердилась.
– Мы останемся хорошими друзьями. Вильма отпила маленький глоток пива.
— Ну да, — сказала ты. — Хотя мои родители и хотели превратить это в такой семейный отпуск… Но нет, это для меня, и только для меня. Хотя я была бы не против взять свою кошку.
– А Янош? – спросила она небрежно.
Я сидел, чувствуя себя слегка неловко, и ты, наверное, заметила это и рассмеялась:
– Думаю… пора нам тоже стать друзьями.
— Извини… Не знаю, зачем я сказала тебе все это… Но я действительно сама по себе.
Лицо Вильмы неожиданно просветлело. Кат было приятно возвращать то, что она отняла у Вильмы.
— И как тебе нравится город?
– Я проголодалась. Давай поужинаем! – оживленно заявила Вильма.
— Ненавижу его.
Они попросили меню.
Не сдержавшись, я засмеялся. Такая прямота была для меня непривычной. К тому же она сильно противоречила твоей внешности, всем этим цветам и развевающимся волосам.
– Что ты рекомендуешь? – спросила Кат.
— Почему? — спросил я, хотя думал, что знаю ответ.
– Пора решать самой! – проговорила Вильма с притворной строгостью.
— Слишком много туристов… все забито… Мне даже ваш собор не понравился, такой розовый, белый и зеленый.
Они посмотрели друг на друга и весело рассмеялись. У Кат даже слетела шляпа, и ее тут же окружили поклонники, жаждавшие получить автограф известной актрисы.
Ты решила, что я местный, и я не стал тебя поправлять. Странным образом мне захотелось заступиться за город, хоть он и не был моим.
Когда Кат объявила Петраку, что их интимные отношения закончены, он воспринял это с такой легкостью, что она почувствовала себя почти обиженной.
— Ты не дала ему шанса.
– Неужели я так мало значу для тебя? Почему ты не пришел в отчаяние и не умоляешь меня вернуться?
— Дала, — возразила ты и рассказала, как провела все утро в поисках тихого скверика, пустой церквушки, ресторана, где тебя не пытаются ободрать. — Все это просто ужасно, — заключила ты.
Он рассмеялся.
— Возможно, — предложил я, — я смогу показать тебе что-то, что заставит тебя передумать.
– Потому что ты действительно можешь передумать. А я знаю, моя дорогая девушка с фермы, что где-то тебя ждет человек, который подходит тебе гораздо больше, чем я.
Вместо того чтобы отказаться, заподозрив неладное, ты явно заинтересовалась. Твое сердце было открытым, как небо. Это редкость, и я был тронут.
Поскольку Петрак отошел от Кат, Йири стал открыто демонстрировать романтические намерения. Он водил Кат не только в шумные пивные, но и в тихие кафе, освещенные пламенем свечей, а также приглашал танцевать в дорогие отели. Его общество доставляло ей удовольствие, пока он не переходил границ, и Кат это устраивало.
Ну или ты действительно была по горло сыта этим местом.
Как-то вечером Йири обмолвился, что пишет новую пьесу.