– Он захочет меня убить? – И Регина, словно ища поддержки, схватила за руку второго парня.

Феликс понял, что его нехитрое послание дошло до блондинки, и заговорил совсем другим – мягким, успокаивающим тоном:

– До сих пор Кровосос действовал предельно прагматично и рационально. Как вы правильно сказали несколько минут назад, вы могли просто проходить мимо, заметить активность наших сотрудников, снять видео и выложить его. Надеюсь, Кровосос это понимает. Но не будем забывать, что он – жестокий убийца, то есть не совсем нормален, и что перемкнёт в его голове, предсказать невозможно.

– Вы приставите к Регине охрану? – спросил парень.

– Скорее всего, – кивнул Вербин.

– То есть вы не знаете точно?

– То есть это зависит не от меня, – объяснил Феликс. – Я буду ходатайствовать о предоставлении охраны, но окончательное решение примет руководство. И не переживайте: дело резонансное, лишние жертвы никому не нужны, так что охрана скорее всего будет.

Блондинка выдохнула, парень обнял её за плечи и крепко прижал.

– А пока я хочу задать вам несколько вопросов. Вы не против?

– Нет, конечно.

– Спасибо. – Вербин достал записную книжку. – Кто был за рулём?

– Я, – ответил парень Регины.

Разумеется, можно было догадаться по отсутствию запаха пива. Точнее, по очень слабому запаху пива, но, посмотрев на парня, Феликс решил, что он пил безалкогольное.

– Поскольку мой напарник ушёл, а вся информация была у него, представьтесь, пожалуйста.

– Дима… Дмитрий.

– Имени достаточно, спасибо. Скажите, Дмитрий, когда вы ехали… я понимаю, что это было недолго, но тем не менее… когда вы ехали, может быть, вы обратили внимание на машину, которая следовала за вами?

– За нами?

– Да.

– Значит, это правда: Кровосос едет за машиной, в которой спрятал труп?

– Иначе он бы не сумел снять то видео.

– Да, конечно, я не подумал. – Дима почесал затылок. – Нет, я не обращал внимания на машины, потому что мы довольно интенсивно общались.

– Мы спорили, нужно ли останавливаться, чтобы проверить багажник, – уточнила блондинка.

– Понимаю.

– Когда мы шли к машине, я видела каршеринг с водителем, – неожиданно произнесла вторая девушка.

Блондинка издала изумлённый возглас.

– Как интересно. – Теперь всё внимание Вербина было приковано к брюнетке. – Как вас зовут?

– Даша.

– Даша, почему вы на неё посмотрели? Просто так или водитель чем-то привлёк ваше внимание?

– Это важно?

– Это очень важно, – подтвердил Феликс. – Может оказаться так, что в машине, мимо которой вы прошли, сидел Кровосос, а нас, как вы понимаете, интересует любая информация о нём. Любые детали, даже самые мелкие, даже те, которые вам кажутся сущей ерундой. Пожалуйста, вспомните всё, что вы видели, или вам показалось, что вы видели.

Девушка поджала губы, помолчала, после чего покачала головой:

– Честно говоря, я обратила внимание не на водителя, а на машину. Это была «Toyota RA V» той же каршеринговой компании, и я подумала, что в ней нам было бы удобнее, но её, к сожалению, успели занять.

– И всё?

– Нет, я ещё подумала, что её заняли раньше, но водитель до сих пор не уехал.

– А почему вы не подумали, что он только что приехал?

– Может, потому что я сама уезжала? – Даша вздохнула. – Я ведь рассказываю не как было в действительности, а то, о чём подумала.

– Я понимаю и очень вам благодарен. Вы не разглядели водителя?

– К сожалению, нет. Было не очень темно, и я не собиралась его разглядывать… просто бросила взгляд на машину и увидела фигуру… Даже не фигуру, а силуэт в кресле водителя… На нём была бейсболка! Это точно! И он смотрел в телефон.

– То есть ему в лицо светил телефон? – быстро спросил Вербин.

– Нет, не так… – Девушка прищурилась. – Я подумала, что он смотрит в телефон, потому что он сидел, подперев голову рукой, и как будто смотрел в телефон. Но теперь вы спросили, светил ли ему в лицо экран, и я понимаю, что не светил. А значит, он сел так специально. Но он сидел очень естественно, понимаете? Не в телефоне, но как будто в нём.

– Да, я понимаю, – мягко ответил Вербин. Он видел, что Даша честно старается вспомнить случайную встречу во всех подробностях, и боялся разрушить это состояние. И с огромным трудом сдержал недовольный окрик, когда Дима поднял руку:

– Можно я скажу? – И, не дожидаясь ответа продолжил: – Я не уверен, но после того, как Даша вспомнила про «RA V», мне кажется… Я прошу понять: мне именно кажется, я не уверен.

– Я понимаю, Дима, что вам кажется?

– Так вот, мне кажется, что когда я начал сбрасывать скорость, чтобы остановиться, меня обогнала каршеринговая «Toyota RA V».

– Но вы не уверены?

– Нет.

– Спасибо. – Вербин вновь повернулся к девушке. И краем глаза заметил, что блондинке не нравится повышенное внимание, которое он уделяет её подружке. – Во время рассказа вы всё время говорили «он». Почему?

– Но ведь это же мог быть Кровосос, да? – растерянно ответила Даша.

– Мог, – подтвердил Феликс. – Но мы ничего о нём не знаем. Поэтому, пожалуйста, Даша, не думайте о том, что водителем той машины мог быть Кровосос. Выбросьте из головы всё постороннее и скажите, вы уверены, что за рулём сидел мужчина?

– Вы думаете, что Кровосос – женщина? – изумился любитель пива.

– Пожалуйста, воздержитесь от комментариев, – резковато бросил ему Феликс. – Вы мешаете девушке сосредоточиться. Спасибо.

При этом Вербин даже не посмотрел на парня, но Даня понял, что спорить с полицейским не следует, и послушно замолчал.

– Даша?

– Мне немножко стыдно, но я не могу точно ответить на ваш вопрос, – вздохнула девушка. – Я плохо разглядела водителя. Точно помню только чёрную бейсболку.

– Что на нём было надето?

– Белая футболка, – быстро и уверенно ответила Даша.

– Грудь?

Даня не сдержал короткий смешок, но Регина так на него шикнула, что Феликс решил не добавлять.

– Грудь была закрыта рукой.

– Рука тонкая?

– Не обратила внимания.

– Татуировка?

– Нет. Чистая рука, но толстая или тонкая, я не помню.

– Волосы?

– Не видела. – Девушка виновато улыбнулась: – Извините.

– Всё в порядке. Но если вы хоть что-нибудь вспомните, пожалуйста, позвоните мне. Любая мелочь может оказаться очень важной.

* * *

Абсолютно нереальное ощущение парения над гигантским городом…

Не свободного падения, свобода которого измеряется лишь расстоянием до земли, а волшебного парения над улицами и площадями, крышами домов и верхушками деревьев, захватывающее чувство свободного и дерзкого полёта над светящимися окнами и удивлёнными прохожими. Абсолютно нереальное ощущение, пришедшее из далёкого детства, – сквозь огромное окно гостиной Москву можно было разглядывать часами, наслаждаясь красотой и придумывая старым улицам страшные тайны. И горько вздыхать, когда родители требовали отправляться в кровать. Прошло много лет, и детское, волшебное восприятие города исчезло. Показалось, что навсегда, но только показалось, и сейчас, стоя у того самого окна, убийца ощутил то самое, абсолютно нереальное ощущение парения над гигантским городом – он снова, как в детстве, стал немыслимо близок Москве. Возможно, тем, что подарил её улицам ещё одну страшную тайну. Не выдумал, но поселил на улицах. Напугал ею. И теперь парит над городом, с улыбкой наблюдая за тем, как его ищут, и чувствуя, как его боятся.

Все боятся.

В город вернулся страх. В гигантский, пресыщенный город, привыкший «решать вопросы» деньгами и убегать от серьёзных неприятностей, развращённый дремотной негой вседозволенности, кичащийся лицемерием, наполненный ничтожествами, их дерьмом и ложью, – город почувствовал страх.

Убийца знал, что сделал – пнул его по-настоящему, сапогом под ребро; пнул издевательски, на виду у всех; и теперь с любопытством ждал, как отреагирует город: впадёт в бессильную истерику? Начнёт юлить в попытке замести опасную тему под ковёр, чтобы всё стало так, как раньше? Трусливо сдастся? Или разозлится по-настоящему, как умеет злиться только он? Разозлится, отыскав на своих улицах хотя бы нескольких настоящих потомков создателей великой империи, разозлится и ответит жёстко, как должно отвечать тем, кто бросил вызов.

Как поступит город? На что у него хватит воли?

Убийца улыбнулся, отошёл от окна, вернулся к раскрытому ноутбуку и обновил ленту.

«Итак, она меня опередила…»

Пассажиром «заряженного» каршеринга оказалась деловая, сообразившая воспользоваться ситуацией блогерка, и её видео уже расползлось по Сети, став новостью номер один и вызвав вопрос: чем ответит убийца? И ответит ли? Будет ли второе видео – от него? Накажет ли он дерзкую девчонку? Особо рьяные пользователи Сети успели предположить, что блогерка и есть убийца, что придало дискуссии пикантный оттенок.

Другими словами, в Сети творился привычный бардак, а запись, которую только что закончил формировать видеоредактор, придаст ему новый импульс.

Убийца убедился, что файл создан без брака, и вновь улыбнулся: кость готова, осталось бросить её толпе. Вкусную, аппетитную кость с мясом и кровью.

* * *

Дома не сиделось.

По уму, конечно, нужно было ехать на дачу, к жене и детям, сходить с ними на озеро, а вечером сделать шашлык и расслабиться. Но во-первых, настроения не было никакого, а во-вторых, в субботу всем велели быть на службе, где Мартынов и проболтался до вечера. В воскресенье проспал почти до обеда, потом наконец-то побездельничал, а вечером поехал в «Грязные небеса» – договорился с друзьями посмотреть футбол. Но судя по всему, мироздание решило, что в эти выходные у Мартынова не должно получиться ничего толкового: оба друга подъехать не смогли, одного срочно вызвали на службу, у второго сломалась машина, и он ждал эвакуатор в тридцати километрах от Москвы, поэтому участковый посмотрел матч в одиночестве, «порадовался» ничейному счёту: «Динамо» не смогло одолеть «Ростов», а когда игра закончилась, остался у стойки, раздумывая, сразу поехать домой или махнуть ещё кружку? Бар потихоньку пустел – завтра на работу, и задерживаться дольше необходимого не стали даже завсегдатаи, – и к скучающему Мартынову подошёл не менее скучающий Антон.

– Что приуныл? Расстроился?

Участковый любил заглядывать в «Небеса», давно был на ты со словоохотливым барменом, и Антон, разумеется, знал, за кого болеет собеседник.

– Ну… могли бы и выиграть, – буркнул Мартынов. – Для разнообразия.

Сказать, что он заждался от любимого клуба значимых побед, значит, ничего не сказать.

– Выиграют в следующий раз, – пообещал Антон, который из всех игровых видов спорта предпочитал фигурное катание. Одиночное. Женское. – Но ты уже явился не в духе, как будто заранее знал, что «Динамо» не выиграет.

– Неужели было заметно? – удивился участковый.

– Работа такая – на клиентов смотреть, – рассмеялся бармен, облокачиваясь на стойку. Он подошёл просто поговорить, поэтому не стал предлагать гостю «освежить». Зачем? Захочет – освежит, а за добрым разговором обязательно вернётся вновь и снова выпьет. – Но если честно – то, что ты не в духе, даже слепой бы разглядел. Неприятности по службе?

– Да не то чтобы неприятности, – вздохнул Мартынов. – Скорее, непонятности.

– Не понимаешь, что происходит?

– Угу.

– Такое у всех бывает, – поразмыслив, сказал бармен. – Но в твоей работе лучше обойтись без непоняток.

– Я тоже так думаю, – не стал скрывать инспектор. Затем посмотрел на кружку и решил задержаться: – Повтори, пожалуйста.

Антон жестом велел скучающему напарнику налить Мартынову пива, а сам поинтересовался:

– Это всё Кровосос? Я слышал, сейчас из-за него всех ваших напрягают.

Хороший бармен не только «читает» клиентов, но находится в курсе всех важных новостей, всех циркулирующих по городу сплетен и слухов и никогда не откажется от возможности выудить интересную информацию из оказавшегося поблизости источника. И это вовсе не означает, что он чей-то осведомитель – хороший бармен должен уметь поддержать беседу на любую тему, тем более – на животрепещущую.

Но при этом может оказаться чьим-нибудь осведомителем.

– Кровосос? – поморщился участковый. – Нет, что за ерунда, Антон? Где я и где Кровосос?

– А где ты? Ты в Москве. И Кровосос тут.

– Не в моём районе, – усмехнулся Мартынов, принимая кружку. – И даже не в моём округе.

– То есть Кровосос тебя не парит?

– Парит, конечно, мне из-за него выходные изгадили…

А вчера ещё мозги полоскали, типа, усильте бдительность и вообще посмотрите, не разводит ли кто-нибудь летучих мышей на балконе.

– Летучих мышей можно вырастить на балконе? – рассмеялся бармен.

– Откуда я знаю? Начальство велело смотреть, а не попытаться вырастить.

– Смотришь?

– Поглядываю. Ты ничего такого не замечал?

– Я бы в подвалах поискал, – выдвинул встречное предложение Антон. – Летучих мышей лучше там разводить, чем на балконах.

– Почему?

– Они же ночные твари.

Несколько мгновений участковый внимательно смотрел на бармена, после чего ответил:

– Я это знал. Но спасибо, что напомнил.

– Всегда пожалуйста. – Антон с удовольствием махнул бы шот – слегка расслабиться после воскресного дня, – но никогда не пил на работе, позволяя немного принять только после того, как за последним клиентом закроется дверь.

– Но если тебя не парит Кровосос, чего такой грустный? Что случилось?

– Ты не поверишь.

– А ты не поверишь, если я расскажу, чего тут наслушался.

– Пожалуй, я проиграю. – Мартынов хлебнул пива и рассказал: – Меня руководство из-за старушек прессует.

– Из-за старушек? – нахмурился бармен. – Что ты с ними делаешь?

– В том-то и дело, что ничего. А они мрут.

– Как мухи?

– Четыре одинокие старые женщины за три последних месяца.

– Это много?

– Для одного участка – да, очень много.

– Ну, может быть, – протянул бармен, решив, что беспокойство полиции по поводу повышенной смертности лучше равнодушия. – А тебе какое до всего этого дело? Пусть Департамент здравоохранения напрягается – это ведь у него статистика ухудшается.

– Я не знаю, что там в Департаменте здравоохранения со статистикой и ругают ли их, когда она ухудшается, а меня руководство прессует на тему, не завелась ли на моём участке банда «чёрных риелторов»?

– А она завелась?

– И ты туда же? – вздохнул инспектор.

– Я просто пошутил, – взял назад бармен. – Но получилось глупо, извини.

– Ладно… – Мартынов погонял полупустую кружку по столешнице, вздохнул и продолжил: – Короче, они меня прессуют, а я им документы в нос – ни одного случая подозрительного наследования. Все бабушки жили одиноко, но у всех были близкие родственники, у троих дети, у четвёртой – племянница, которым и досталась недвижимость. Причём в двух случаях ещё и завещания были написаны и в них указаны те же самые люди. И при вскрытии не обнаружено ничего подозрительного – все смерти по естественным причинам.

– И всё равно начальство напрягается?

– Угу.

– А ты чего думаешь?

– А мне что думать? – не понял Мартынов. – Я не врач, я понятия не имею, что за поветрие пошло, и выяснить не смогу при всём желании. Но если бабушки не перестанут умирать – буду и дальше получать по шапке.

– Сочувствую.

– Ну, тут я хоть отбрехаться могу. – Инспектор запрокинул голову, допивая последние капли пива, и едва не поперхнулся, столкнувшись взглядом со здоровенным чёрным котом, таращившимся на Мартынова огромными зелёными глазищами. – Чёрт! Бай!

Кот не пошевелился.

– Испугался?

– Забыл о нём напрочь. – Участковый поставил кружку на стойку и вновь посмотрел на кота. Кот ответил презрительно, всем своим видом показывая, что забыть можно о чём угодно, но только не о нём. После чего отвернулся.

«Большой кот, – вспомнил участковый слова Анны Вениаминовны. – К Валентине Александровне ходил большой кот, даже ночевать оставался. Интересно, какого он был цвета?»

С другой стороны – какая разница?

Мартынов отодвинул кружку и поднялся:

– Поеду, пожалуй.

– Хорошего вечера, – машинально отозвался бармен.

Бай помолчал, но дал понять, что «Скатертью дорога» – вполне уместная форма прощания.

– Криденс у себя или курит? Хочу попрощаться.

– Кри уже ушла. Сказала, что не очень хорошо себя чувствует.

– Ну, тогда пока.

– Спокойной ночи.

* * *

Но было неспокойно.

Фонари почему-то горели только на той стороне улицы. И горели через один. Как в девяностых годах прошлого столетия: тускло, редко и мрачно, а не ярко. Сама Криденс в те времена была ещё совсем маленькой, но хорошо запомнила рассказы отца о тёмных и грязных улицах – даже центральных, на которых женщины продавали себя, а в подворотнях валялись пустые шприцы и те, кто эти шприцы использовал. В этих же подворотнях могли ограбить, изнасиловать, избить до полусмерти и даже убить, и никто бы не рискнул прийти на помощь, даже милиция. В этих же подворотнях можно было купить наркоту, угодить в бандитскую разборку или попросту исчезнуть – навсегда. Возможно было всё. В подворотнях центральной улицы главного города страны, появившейся после распада сверхдержавы.

И сейчас, оказавшись в сгустившемся мраке летней ночи, Криденс вспомнила рассказы отца, и ей стало жутко. Знакомая улица, по которой она ходила бессчётное множество раз, и зимой, и летом, и днём, и ночью, неожиданно стала абсолютно тёмной. Но не отсутствием света, а из-за разлившейся тьмы. Именно разлившейся, а не опустившейся, потому что тьма имела плотность липкого тумана, неохотно расступающегося перед девушкой, и каждый шаг давался ей с усилием.

И нарастает поднимающаяся из глубины души дрожь.

Когда девушка только почувствовала тьму, у неё слегка задрожали пальцы, теперь же Криденс трясло, как от холода, и приходилось закусывать губу, чтобы не закричать.

До крови закусывать.

В ожидании плохого.

Тьма превращала знакомую улицу в отражение потустороннего кошмара, реальной в котором оставалась только вывеска «Грязных небес», дверь в которые она как раз закрыла. И постояла, раздумывая, не остаться ли в баре на ночь? Мысль показалась не такой уж глупой: в подсобке стоял диван, который девушка несколько раз использовала по прямому назначению – до знакомства с Вербиным, разумеется.

«Но почему так темно? Ведь ещё не слишком поздно, а уже темно… Может, пришли низкие тучи?»

Может, и пришли, однако приближение дождя никак не ощущалось: ни духотой, ни холодными порывами свежего ветра. Если тучи и пришли, то они принесли с собой лишь тьму. А жаль, потому что дождь с удовольствием смывает накопившуюся грязь. Хоть чуть-чуть, но смывает.

Однако эти тучи сделали Город темнее.

«Нет, оставаться не буду, дойду. Тут же совсем рядом».

Идти категорически не хотелось, но Криденс приказала себе собраться, закончила запирать бар, пару раз дёрнула ручку двери, сделала несколько шагов вниз по улице, почувствовала, что что-то не так, остановилась, посмотрела на ноги и с изумлением увидела, что обута не в привычные кроссовки, а в туфли на высоких каблуках.

«Когда я успела переобуться?»

Кри умела ходить на шпильках, но не любила. Эти туфли стояли в шкафу в её кабинете, но девушка не смогла вспомнить, когда, а главное – зачем? – она переобулась. Однако возвращаться и вновь надевать кроссовки было лень, Криденс продолжила путь и через несколько цокающих шагов увидела прижавшийся к тротуару «Chery Tiggo» в раскраске известной каршеринговой фирмы. Дверь багажника была открыта, и когда девушка поравнялась с машиной, стоящий около неё мужчина дружелюбно поинтересовался:

– Подвезти?

– С чего вы решили, что мне это нужно?

– С того, что слишком темно. – Мужчина кивнул на открытый багажник. – Забирайтесь.

– Нет, спасибо.

– Подвезу бесплатно.

– Обойдусь.

– Уверены?

– Мне близко, и меня встречает муж.

Криденс прошла мимо «Chery», но через пару шагов поняла, что абсолютно не запомнила водителя – ни лицо, ни одежду. При этом ей показалось важным запомнить, как он выглядит, поэтому девушка резко обернулась и увидела, что «Chery» медленно сворачивает в переулок.

«А почему нет прохожих?»

Да, время позднее, но на дворе лето, и никогда раньше Криденс не оказывалась на улице в полном одиночестве. Даже машины не показывались, только «Chery» и его водитель, но они исчезли, и улица окончательно замерла.

«Ну и ладно… – Криденс прибавила шаг и рассмеялась: коротко и нервно. – Наверное, день сегодня такой…»

Быстро прошла вдоль следующего дома и… и остановилась, услышав позади громкий собачий лай.

«Что?»

Криденс медленно повернулась и негромко вскрикнула, увидев бегущую по мостовой собаку. Большую чёрную собаку. Абсолютно чёрную. Она бежала так, словно преследовала медленно едущий автомобиль, зло на него смотрела и яростно облаивала.

Только вот никакой машины на улице не было.

Лай грохотал в абсолютной тишине погружённой во тьму улицы.

И бил прямо в сердце девушки.

Машина медленно «проехала» мимо застывшей Криденс, увидев которую, собака резко остановилась. И посмотрела девушке в глаза. Не оценивающе посмотрела – большая чёрная собака видела Криденс насквозь. Посмотрела как на жертву. Как охотник смотрит на добычу.

Как адский пёс – на свою собственность.

Чёрные глаза горели чёрным огнём, сгорая в котором, Кри прошептала:

«Нет… – Чувствуя, что силы оставляют её. – Нет, только не это».

Собака бросила взгляд вслед «уезжающей» машине, помялась и сделала маленький шаг к девушке. Она ещё не решила, какая игрушка интереснее.

– Уйди, – через силу попросила Криденс, чувствуя, что вот-вот разрыдается. – Пожалуйста, уйди.

Собака сделала ещё один шаг.

У Криденс зашевелились волосы.

Маленький шаг.

И Кри не выдержала – развернулась и бросилась прочь.

Выбивая каблуками лихорадочную дробь панической атаки.

Пытаясь кричать о помощи, но задыхаясь.

Кри знала, что бежать нельзя ни в коем случае – это признание поражения и путь к гибели. Знала. Но не могла оставаться на месте, под тяжеленным взглядом чёрных глаз чёрной собаки. Бросилась прочь, зная, что маленькие шаги закончились и сейчас ужасная собака молча мчится следом. А когда собака молчит, она точно знает, что будет делать.

И вот тогда Криденс закричала. Закричала громко. Отчаянно громко, стараясь привлечь внимание всех, кого не было на улице. Закричала так…

Что проснулась.

И долго лежала на спине, невидяще глядя в тёмный потолок и не желая признаваться себе в том, что этот сон не случайно приснился ей именно сейчас.


двадцать лет назад


В тот год им исполнилось по шестнадцать.

И чем старше они становились, тем реже вспоминали детские страхи. Подступающий к забору ельник – мрачный, тёмный – теперь казался досконально знакомым, ведь уже с двенадцати лет они стали ходить в него за грибами и просто гулять. Сначала – рядом с калиткой, вдоль ограды посёлка, затем – в смешанный лес, который начинался с той стороны ельника, то есть метрах в трёхстах от посёлка, а в то лето, когда им было по тринадцать, впервые добрались до старого шоссе, проложив к нему «свою» тропинку длиной больше километра. Они, конечно, помнили рассказанные родителями истории – «жуткие и страшные», но теперь те сказки вызывали у друзей улыбки.

Все те сказки, кроме одной – про ведьму. Потому что каждый год на одном и том же месте мрачного ельника появлялся абсолютно ровный круг из ядовитых поганок, и они точно знали, почему это происходит.

Поэтому тёмный лес, хоть и стал знакомым, продолжал вызывать у друзей недоверие, и, оказываясь в нём, они всегда испытывали лёгкое беспокойство. Не признавались в этом друг другу, но испытывали. И всегда старались пройти его как можно быстрее, чтобы поскорее оказаться в густых, но гораздо более приятных, «тёплых» зарослях смешанного леса. Ельник продолжал смущать, поэтому Ада стала ходить в него одна: или бродила среди деревьев, правда, не приближаясь к «ведьминому кругу» и заставляя себя свыкаться с не самыми приятными ощущениями, или вовсе брала с собой книгу, расстилала пенку и оставалась в ельнике на два-три часа.

Ада всегда много читала – с тех пор, как мама научила. Читала не «запоем», забывая обо всём на свете, но много больше подруг и одноклассниц. Читала книги «по возрасту», плюс школьную программу, но в тот год девочка по-настоящему открыла для себя русскую классику и ушла в неё с головой. Причина, по которой это случилось, была грустной – умерла бабушка, оставив после себя отличную библиотеку, разбирая которую, девочка и зачиталась. Или вчиталась. Да так увлеклась, что упросила родителей заказать в её комнату два шкафа и несколько полок – для новых книг – и стала обладательницей собраний сочинений Антона Чехова, Михаила Пришвина, Фёдора Достоевского, Константина Паустовского, Ивана Тургенева, Михаила Шолохова, открыла для себя Афанасия Фета и Фёдора Тютчева. Но при этом Ада не превратилась в замкнутую «тургеневскую барышню», как боялся отец: наслаждение русской классикой не мешало ей общаться с одноклассниками и сверстниками, болтаться в Сети, играть в компьютерные игры и быть душой компании. Кроме того, увлечённость книгами не переросла в желание заниматься литературой, девочка не собиралась становиться ни писателем – не чувствовала в себе творческого начала и не собиралась его искать, – ни филологом. Ада решила пойти по стопам матери – стать врачом – и целенаправленно готовилась к поступлению в медицинский.

А читала для удовольствия.

В год, когда им исполнилось по шестнадцать, Ада оказалась в «Сухарях» на пару недель раньше ребят, отчаянно скучала и потому бывала в ельнике чаще обычного – книги помогали справляться с одиночеством. И тот день – сначала – ничем не отличался от остальных. Ада позанималась на террасе йогой, приняла душ и отправилась в ельник. Только без книги – просто побродить по тёмному лесу, и каким-то образом, девочка не смогла бы объяснить, как так получилось, – оказалась возле «ведьминого круга». Не испугалась, конечно, – ей ведь уже не шесть, но и радости особенной не испытала. Сначала хотела пройти мимо, но заставила себя остановиться и постоять, разглядывая серые поганки. Разного размера, но одного вида, создающие идеальный круг.

«Ведьма…»

Да, ей уже не шесть, но старую соседку Ада продолжала звать ведьмой. И считать ведьмой. И сомневалась, что когда-нибудь это отношение изменится – слишком сильными были детские впечатления, а Розалия ничего не делала, чтобы их развеять. Только усиливала – угрюмостью, высокомерием и злостью. А ещё – волосами, которые не собирались седеть.

– Ты всегда будешь ведьмой, – прошептала Ада. – И здесь всегда будет «ведьмин круг». Всегда, пока ты не сдохнешь.

Она криво улыбнулась, с трудом поборола желание растоптать поганки – несмотря на возраст, девочка по-прежнему верила, что это навлечёт на неё беду, – повернулась, собираясь продолжить прогулку, и замерла, едва сдержав испуганное восклицание.

Перед ней стояла большая чёрная собака.

Не рядом, шагах в пяти, преграждая путь к посёлку. Стояла и смотрела на девочку чёрными, ярко блестящими глазами. Абсолютно чёрная собака от кончика носа до кончика хвоста. Только клыки – сахарно-белые. А язык – кровавокрасный.

Мара.

Большую чёрную собаку звали Мара, и она верно служила старой ведьме. Ада знала, что Розалия никогда не выходит в лес, у неё даже калитки не было, и, разумеется, не выпускает собаку. Но Мара – судя по грязи на шкуре – ухитрилась отыскать какой-то проход и обрела возможность покидать опостылевший участок, чтобы побегать на свободе. И надо же такому случиться – встретились.

– Дай пройти, – очень тихо попросила Ада.

Мара не ответила и с места не сдвинулась, хотя наверняка поняла просьбу. Продолжила стоять неподвижно, не сводя с девочки взгляд и, кажется, тоже не знала, что делать.

«Что делать?»

Бежать в лес? Нет, если в лес, то нужно идти медленно, делая вид, что продолжаешь прогулку, и больше не обращать на собаку внимания. Встретились – разошлись. Это был самый логичный выход из положения, однако Ада сомневалась, что сумеет сохранить спокойствие и уйти достаточно медленно. Она не чувствовала в себе силы даже на один шаг. Так что, стоять и дожидаться, когда собака уйдёт? А когда она уйдёт? Когда Маре надоест играть с девочкой в «гляделки» и она побежит по своим делам?

«Я её боюсь!»

И в это мгновение всё сложилось: мрачный ельник, в который она ходила, чтобы приучить себя его не страшиться, не ощущать колдовской тяжести; «ведьмин круг», который её смущал и будет смущать всегда; и чёрная собака, бывшая для неё олицетворением сил Зла, которыми повелевала старая ведьма.

«Если здесь появится Розалия, я умру от разрыва сердца».

Девочке отчаянно хотелось кричать – громко, испуганно, чтобы прибежал папа и спас её, – и она почти закричала, но собака её опередила.

Большая чёрная собака сделала то, чего Ада совсем не ожидала и от чего крик не родился: припала на передние лапы и склонила голову. И оказалось, что Мара не скалится, а улыбается широкой собачьей улыбкой. И ещё она тявкнула. Не залаяла, а именно тявкнула. Продолжая улыбаться широкой собачьей улыбкой.

И Ада поняла, что её приглашают играть. Что быть компаньонкой старой женщины скучно и утомительно, и Маре нужно куда-то девать энергию. Для этого она сбегает в лес. И поэтому так обрадовалась, встретив девочку.

И Ада засмеялась.

Сначала от неожиданности, потом от облегчения, а потом от радости, от того, что страшная чёрная собака оказалась совсем не страшной и сама предложила дружбу. Ада засмеялась, сделала обманный шаг влево, резко остановилась и побежала направо. Мара подпрыгнула на месте, радостно взвизгнула и бросилась следом. А когда она почти догнала, девочка вновь остановилась и поменяла направление, вызвав у собаки очередную бурю восторга.

Они бегали до тех пор, пока Ада не устала, после чего уселись под елью – рядышком, девочка гладила собаку, а та лизала ей лицо. Потом снова бегали – с прежним задором и радостью. А потом разошлись: Мара полезла под забор, Ада вернулась на свой участок через калитку. Разошлись, чтобы встретиться на следующее утро – ради тайной прогулки вдвоём.

Они подружились.

И дружба стала их секретом.


18 июля, понедельник


«Кровосос бьёт наотмашь!»

«Пообещал убить – убил!»

«Кто защитит Москву от дикого зверя?»

«Можно ли остановить этот кошмар?»

Заголовки подавляющего большинства новостных каналов муссировали одну и ту же тему, на все лады склоняя полицию и её способность исполнять свои обязанности. Блогеры не отставали. Общество ошарашенно внимало, мысленно соглашаясь и с вопросами журналистов, и с их жёсткими оценками. Руководство пребывало в ярости, отзвуки которой долетали и до оперативников.

– Мы рассчитывали, что утренние новости уберут из топа вчерашние, однако получилось совсем не так, – недовольно произнёс следователь. – Кровосос подкинул новых тем.

– Тема старая, – заметил Феликс. – Событие новое.

– Можно сказать и так, – согласился Шиповник.

– А можно сказать иначе, – вернул себе слово Анзоров. – Кровосос вторые сутки у всех на устах, а значит – в головах, и теперь он там застрял надолго. Видосик посмотрели?

– Какой из них? – осведомился Колыванов.

– Хорошо, что вы об этом вспомнили, – пообещал следователь. – Кто разрешил девчонке выкладывать видео с места преступления?

– А кто мог ей запретить? Можно подумать, она у кого-то спрашивала.

– Запретить можно всегда.

– Ну, давайте запретим Кровососу убивать, – предложил Вербин. – Всем сразу станет легче.

Шиповник поморщился, но только для того, чтобы скрыть ухмылку.

– Что вы сказали? – переспросил следователь.

– Только то, что вы услышали, – хладнокровно ответил Феликс. – Запретить можно что угодно и когда угодно, а вот как сделать, чтобы запрет выполнялся? Регина выложила видео, не спрашивая разрешения. Нельзя запретить то, о чём не знаешь.

– Ладно, проехали. – Анзоров, судя по всему, понял, что перегнул палку, пытаясь обвинить оперативников в том, что они не могли контролировать, и, чтобы снизить градус, выдержал не очень длинную паузу. – Охрану к ней приставили?

– Да, – ответил Шиповник.

– Я не думаю, что в охране есть необходимость, – вновь подал голос Вербин. – Девушка не оскорбляла и не смеялась над Кровососом, она просто выложила видео, которое ей удалось снять, и единственное, чем Регина могла «зацепить» убийцу, это тем, что она его опередила.

– О том и речь.

– Но Кровосос обставляет всё так, чтобы мы находили тела на улицах, там могут оказаться зеваки, случайные прохожие, которые, увидев активность полиции, достают телефоны и начинают снимать видео. Думаю, Кровосос это понимает. К тому же ему важно, чтобы о преступлениях узнавали как можно быстрее.

– Я понимаю ваши соображения, Феликс, и принимаю их, – подумав, сказал Анзоров. – Но охрану мы два-три дня подержим – мне не нужны инциденты. А если Кровосос убьёт девчонку – скандал полыхнёт такой, что… Лучше об этом не думать.

Вербин молча кивнул.

– Мне ведь не нужно говорить о том, что руководство и так в бешенстве? – продолжил следователь. – Москва – столица, и моему руководителю об этом постоянно напоминают из администрации президента. Их удивляет, почему вопрос до сих пор не решён.

– Потому что это не вопрос, а расследование, – объяснил Феликс, хотя понимал, что Анзорову ничего объяснять не надо. – И если бы с Кровососом можно было бы договориться – с ним бы уже договорились.

– Кто?

– Ну, не мы же. Мы люди простые: задерживаем и тащим в суд.

Анзоров посмотрел на Шиповника, словно говоря: «Что твой парень себе позволяет?» Шиповник ответил взглядом, означающим: «Ничего не позволяет, ты спросил – он ответил». И на этом безмолвное общение закончилось.

– Вы уже слышали о «Стоп-каре»? – продолжил следователь.

– О ком? – не понял Шиповник.

– Вчера вечером, между тем, как девчонка выложила видео, и до появления ролика от Кровососа, несколько известных автоблогеров предложили тормозить машины каршеринга или сообщать о подозрительных действиях арендаторов каршеринга в полицию. Девиз акции: «Избавь каршеринг от трупа!», хэштег – #стопКровосос, а назвать этот хренов флешмоб предложили «Стоп-кар», сокращённо от «стоп каршеринг».

– И кто их поддержит? – удивился Шиповник. – Кто будет заниматься такой ерундой?

– Вы недооцениваете народный порыв, – негромко произнёс Феликс. – Искренне веря, что поступают во благо, люди способны сотворить любую дурь.

– Хорошо сказано, – одобрил следователь. И вновь посмотрел на подполковника. – К сожалению, уже поддерживают, и в этом заключается проблема. После первого убийства, точнее, после первого обращения Кровососа, последовало всего два звонка на «02». Разумеется, оба сообщения оказались ложными. А сегодня операторы «02» и «112» фиксируют лавинообразное увеличение сообщений о «заряженных» автомобилях и подозрительных людях за рулём. Флешмоб «Стоп-кар» набирает обороты, можете поискать его в Сети по хэштегам #стопКровосос и #машинабезтрупа. Работа ДПС практически парализована.

– И как это остановить?

– Мы пока не знаем. Но если есть мысли – готовы выслушать.

– Нужно их наказывать, – сказал Колыванов.