Я делаю это не потому, что мне понадобилась ваша помощь. Я хочу задать вам один вопрос.
* * *
Прежде чем приступим к делу, учитель: вы когда-нибудь замечали перемены чужого настроения?.. Я верю, что аура всех людей, находящихся в каком-то месте, создает его атмосферу. Свежую или спертую, подвижную или застойную… Похоже, я всегда очень остро ощущала подобные вещи; возможно, именно поэтому мне было некомфортно в любом окружении. Порой эффект был просто удушающим.
В любом случае, если б можно было выбрать всего одно слово для описания атмосферы в нашем классе в начале нового учебного года, то это было бы… слово «странная».
* * *
Наоки не появлялся в школе с того самого дня, когда вы рассказали нам, что сделали с ним и Сюей. В начале нового учебного года только его парта оставалась пустой. А Сюя был на месте. Думаю, все удивились этому даже больше, чем отсутствию Наоки. Никто не решался заговорить с ним; все лишь тихо перешептывались, изредка поглядывая на него.
Казалось, что ему не было до этого совершенно никакого дела, – придя в класс, он сразу же молча сел за свою парту и принялся читать книгу; названия было не рассмотреть из-за бумажной обложки. На самом деле в его поведении не было ничего необычного – он делал так каждое утро с тех пор, как перешел в среднюю школу. Как раз это и возмущало окружающих: он вел себя так, будто ничего не произошло.
Погода стояла отличная, и окна были открыты нараспашку, но мне было душно – атмосфера в классе была напряженной. Прозвенел звонок к началу первого урока, и в класс зашел наш новый классный руководитель. Молодой и энергичный мужчина первым делом написал на доске свое полное имя: «Ёсики Тэрада».
– Все еще со школы зовут меня Вертер, так что и вы зовите меня так же!
Нам показалось странным называть учителя прозвищем, а не по фамилии, но мы согласились.
– И не волнуйтесь, я уже не страдаю, – с улыбкой продолжил он, но никто не засмеялся. – Эй, вы что, не читали книгу? – Учитель надул губы и встал в странную позу, словно играл в детском спектакле.
В его имени «Ёсики» был иероглиф «правильный, верный», а «верный» немного похоже на «Вертер» – имя главного героя «Страданий юного Вертера» Гете. Да поняли мы, поняли. Но никому не было смешно. Неужели он сам не чувствовал, какая атмосфера стояла в классе?
– Чуть не забыл… Перекличка! Мама Наоки сообщила, что он простудился – его нет. Остальные все присутствуют?
Вертер быстро прошелся по списку имен и сразу же перешел к рассказу о себе:
– Я сам плохо учился в средней школе. Уже начал курить, мог испортить машину учителя, если тот меня разозлит… Но на второй год обучения я встретил настоящего наставника! Он был из тех учителей, что забывают об учебном плане, если с кем-то из его учеников приключается беда, – всегда серьезно настроен, готов дать бесценный совет… Ха-ха, да только из-за меня и моих проблем мы пропустили как минимум пять уроков английского! – Учитель рассмеялся.
Никто из нас не слушал рассказ Вертера. Все, включая меня, думали только о «простуде» Наоки.
Однако я была рада, что Наоки, кажется, все же планирует вернуться в школу, а не переводится куда-то еще. Все в классе периодически поглядывали на Сюю – тот внимательно смотрел на учителя, как образцовый ученик, хотя было очевидно, что он его совсем не слушает. Но учителю было все равно, он продолжал свой рассказ:
– Мне впервые доверили классное руководство, так что, класс «бэ» – вы мой самый первый класс! Вы запомнитесь мне навсегда. Поэтому, чтобы самому составить о вас представление, я не буду читать характеристики, переданные мне вашим прошлым классным руководителем, – начнем с чистого листа! Считайте меня своим старшим товарищем
[15], к которому всегда можно обратиться за советом в любой ситуации, хорошо?
Сначала «Вертер», теперь «товарищ»… Серьезно? В завершение первого в этом году классного часа он достал новенький кусочек желтого мела и написал на доске огромными буквами:
ONE FOR ALL AND ALL FOR ONE![16]
Я не знаю, что именно вы написали о каждом из нас. Могу только догадываться, какие характеристики вы оставили Наоки и Сюе.
Если б только Вертер прочел те файлы, что вы оставили ему, все могло бы сложиться совсем иначе.
* * *
Подошла к концу золотая неделя
[17]. Вплоть до середины мая атмосфера в классе была относительно спокойной. Наоки так и не появился в школе, и все по-прежнему избегали Сюю.
Мы все достигли определенного успеха в игнорировании Сюи (знаю, звучит довольно странно): мы не проявляли к нему жестокости или ненависти, а просто словно все разом договорились, что его больше не существует! Так же успешно нам удавалось каждый день не обращать внимания на растущее напряжение в классе.
Как-то вечером по телевизору показывали передачу об образовании. В одной из средних школ приняли решение отвести утренний классный час под чтение – это время тихого чтения позволило не только привить ученикам любовь к книгам, но и научить их лучше фокусироваться и эффективнее учиться. Я сразу же подумала о Сюе.
На следующий день в классе появилась библиотека – Вертер принес из дома старую книжную полку и ворох книг.
– Знаю, они немного потрепанные, но давайте вместе обогатим нашу жизнь чтением!
Звучало глупо, но идея казалась неплохой. Однако потом мы рассмотрели, что за книги он принес. Понимаете, к тому моменту мы уже успели немного проникнуться к новому учителю, а многим девочкам он даже нравился – он все-таки был весьма симпатичным, – но все это было разрушено за одно мгновение. Ведь вся книжная полка была заставлена поучительными книгами Сакураноми-сэнсэя.
Полагаю, Вертер заметил, что нас не впечатлила его маленькая библиотека. Позже на своем уроке математики, пока мы были заняты решением задач, он взял одну из книг с полки и начал читать вслух:
«Я никогда не интересовался религией, но, путешествуя по всему миру из одной страны в другую, и сам не заметил, как начал повсюду носить с собой Библию. В Евангелии от Матфея есть один фрагмент. «Как вам кажется? Если бы у кого было сто овец, и одна из них заблудилась, то не оставит ли он девяносто девять в горах и не пойдет ли искать заблудившуюся? И если случится найти ее, то, истинно говорю вам, он радуется о ней более, нежели о девяноста девяти незаблудившихся»
[18]. Для меня в этом – определение настоящего учителя».
На этом моменте он захлопнул книгу и обратился к нам голосом, как у проповедника в церкви:
– Давайте на этом закончим с задачками и серьезно поговорим о Наоки.
Должно быть, он считал Наоки своей заблудшей овечкой. Так и не узнав ответов на решаемые задания, мы отложили учебники по математике.
Вертер объяснял отсутствие Наоки «простудой» всю первую неделю учебы, потом стал говорить, что тому просто «нездоровится».
– Должен признаться, я врал вам о причинах отсутствия Наоки в школе. Он не прогуливает, нет. Ему не хватает духа появиться здесь, всему виной какое-то душевное расстройство.
Я не очень понимала разницу между «духом» и «душой», но Вертер не придумал лучшего объяснения; вполне возможно, что это была не его идея – он всего лишь повторял слова матери Наоки.
– Я прошу прощения за ложь.
После этих слов мне стало немного жаль Вертера. У Наоки действительно могло быть душевное расстройство, но Вертер был единственным в классе, кто не знал о его причинах. После того, как вы рассказали нам правду, Моригути-сэнсэй, никто из нас не признался во всем родителям или другим взрослым. Как только вы ушли, нам всем на телефоны пришло одно и то же сообщение от неизвестного отправителя:
Если ты расскажешь хоть кому-то о том, что сделали А. и Б., тогда ты – С.
А теперь Вертер озвучил нам свой план:
– Давайте все вместе сделаем так, чтобы Наоки было проще вернуться в школу!
Все мы промолчали. Даже Кэнта-кун, который всегда поддакивал учителю и смеялся над его глупыми шутками, сидел, молча уставившись на парту. Однако сам Вертер, решив, что мы все незамедлительно приступили к обдумыванию его плана, тут же начал с улыбкой предлагать варианты. Не думаю, что его вообще хоть когда-то волновало мнение учеников.
– Почему бы нам не делать копии конспектов и каждую неделю не относить их Наоки? Что скажете?
По классу прошла волна недовольных вздохов.
– Почему нет, Рёдзи-кун? – обратился Вертер к однокласснику, громче других выразившему недовольство.
– Ну… – пробормотал Рёдзи, не поднимая взгляда, – мой дом вообще в другой стороне…
Вышло весьма неплохо для отговорки на скорую руку.
– Тогда поступим так – вы будете делать копии по очереди, а относить их раз в неделю будем я и Мидзуки.
Почему я? Потому, что меня выбрали президентом класса (кстати, Юсукэ-кун стал вице-президентом) и я живу в том же районе, что и семья Наоки? Я открыто озвучила свое недовольство этой идеей, и тогда Вертер спросил меня:
– Мидзуки, почему я тебе не нравлюсь?
Я не знаю, почему это вообще пришло ему в голову.
– Мидзуки, а у тебя есть прозвище?
А это к чему? Может, потому что я единственная из всего класса сперва отказывалась называть его «Вертером»?
Я ответила, что прозвища у меня нет и все одноклассники зовут меня просто по имени, но тогда Аяко практически закричала «Мидзу-хо
[19]!», старательно сделав ударение на последний слог. Меня действительно так дразнили весь первый класс начальной школы.
– Как мило, мне нравится!.. Что ж, теперь я буду звать тебя Мидзухо. И остальные пусть тоже. Мы все здесь – одна большая семья! Давайте жить дружно!
Вот так, благодаря пламенным речам Вертера, меня снова стали дразнить «Мидзухо».
* * *
Визиты домой к Наоки под предлогом передачи конспектов начались в третью пятницу мая. До этого я много раз бывала у него в гостях – его сестра приглядывала за мной, когда мне было шесть или семь лет.
Меня и Вертера у дверей встретила мама Наоки. Я давно с ней не виделась, но выглядела она отлично – безупречный наряд, свежий макияж.
«Нао-кун больше всего любит блинчики. Как-то раз он застал маму плачущей за нарезанием лука и принес носовой платочек. А еще Наоки занял третье место в конкурсе каллиграфии!»
Нао-кун то, Нао-кун се… Еще когда я бывала у них в детстве, все разговоры были только о Наоки!
Я ожидала, что мы отдадим конспект и тут же уйдем, но она пригласила нас войти и усадила на диван в гостиной. Мама Наоки не выглядела довольной, в отличие от Вертера, – видимо, таким и был его изначальный план.
Гостиная была мне хорошо знакома. В детстве мы играли там в карты или отелло
[20]. Комната Наоки была на втором этаже как раз над гостиной; его сестра могла попросить его принести колоду карт, просто громко крикнув. Я слышала, что после школы она уехала учиться в Токио. Глядя на потолок, я гадала, у себя ли сейчас Наоки. Хозяйка дома подала нам чай и обратилась к Вертеру:
– Наоки все еще хандрит из-за вашей предшественницы. Будь все учителя так же энергичны, как вы, ничего подобного не случилось бы…
Послушав ее, я поняла, что Наоки не рассказал матери о последнем учебном дне и том, что вы сделали. Если б она знала о произошедшем, то не говорила бы о вас так спокойно, так надменно.
Выходит, Наоки не рассказал матери и страдал в одиночестве. Она, ничего не зная о случившемся, продолжала говорить о вас гадости, даже не вспомнив о трагедии, произошедшей с вашей дочерью. Уверена, она и не подозревала, что ее сын мог быть замешан в подобном.
Наоки так и не спустился; подозреваю, что его мама пригласила нас только для того, чтобы мы выслушали ее жалобы. Все это время Вертер сидел с глупым выражением лица и молча кивал или поддакивал, словно был согласен с каждым ее словом. Сомневаюсь, что он вообще следил за ходом ее рассказа.
– Прошу, доверьте Наоки мне! – сказал учитель, когда женщина наконец замолчала.
Сверху послышался какой-то шум, и я посмотрела на потолок. Наверное, Наоки все слышал.
Однако ни на следующий день, ни позже Наоки так и не пришел в школу. Мы по-прежнему продолжали притворяться, что в этом нет ничего необычного; так же, как притворялись, что не замечаем присутствия Сюи-куна. Это казалось нам самым очевидным решением.
* * *
В первый понедельник июня всем в классе снова раздали по пакетику с молоком. В отчете Министерства здравоохранения напечатали результаты экспериментальной программы «Польза молочных продуктов для организма учеников средней школы», и управление нашей префектуры решило запустить собственную программу – ученикам государственных школ ежедневно выдавали молоко. Говорили, что потреблявшие молочные продукты школьники не только обгоняли сверстников по росту, но и реже получали травмы костей. Хоть чиновники и рекламировали положительные эффекты потребления молока, многие родители утверждали, что у детей на него аллергия или непереносимость лактозы. Именно поэтому на пакетах больше не писали имена – молоко можно было и не пить, не отчитываясь, если так решал ребенок или его родитель.
В тот день дежурили я и Юсукэ-кун. Пока мы обходили весь класс, раздавая пакеты с молоком, пробуждавшие ужасные воспоминания о прошлом семестре, можно было почувствовать, как атмосфера в классе становилась все более напряженной. Представляете? Единственным в нашем классе, кто с удовольствием пил молоко через трубочку, был учитель Вертер.
– Ну, ребята, молоко же полезное! – сказал он и, шумно допив последние капли, смял пакет в руке. Юми-тян, случайно встретившись с ним взглядом, тихо пробормотала: «Свое я заберу домой…»
– Отличная идея! Восстановишь силы! – засмеялся Вертер, наблюдая, как все мои одноклассники прячут молоко в рюкзаки.
За уборку класса в тот день отвечал Сюя. Он как раз выходил из кладовки со шваброй, когда раздался странный звук. Плюх! Юсукэ бросил свой пакет молока, нацелившись прямо в спину Сюи, но не попал – ударившись о пол и расплескавшись, молоко залило тому все брюки. Я заполняла классный журнал, сидя на своем месте, и не сразу поняла, что произошло. В классе на дежурство остались пять или шесть учеников; теперь они все, как один, удивленно смотрели на Юсукэ.
Не знаю, что одноклассники думали о Сюе на самом деле, но вряд ли хоть кому-то из них хватило бы смелости сделать что-то подобное. Подходящее ли это слово – «смелость»? Должно быть, спортсмен, лидер класса Юсукэ чувствовал себя смельчаком. Он обратился к Сюе, по-прежнему стоящему к нему спиной:
– Эй, ты! Ты хоть раскаиваешься?
Сюя, не подавая вида, что слышал его слова, осмотрел мокрые от молока брюки, молча взял свою сумку и вышел из класса. Все мы проводили его взглядом.
Так и началось наказание Сюи-куна.
* * *
Думаю, вы очень нравились Юсукэ-куну.
Я только сейчас поняла, что, пусть вы и не ставили классное руководство превыше всего, вы всегда старались отметить каждого ученика в отдельности. Вы ценили любые наши достижения: высокие баллы за тест, активное участие в деятельности клубов или школьном самоуправлении… Каждый получал заслуженное внимание и порцию аплодисментов от одноклассников перед началом классного часа.
Мне тоже несколько раз аплодировали. Президент класса – это просто девочка на побегушках, которую никогда не ценят и не благодарят, но вы хвалили меня за хорошую работу так искренне, что весь класс замечал – было очень неловко, но… приятно.
Вертер никогда не делал ничего подобного. Он одержим идеей первенства; постоянно говорит «only one» или «number one»
[21] – словами из своей любимой песни. Говорят, он даже спел ее кусочек другим учителям на первом организационном собрании, когда пришла его очередь представиться.
– Конечно, я не собираюсь поощрять только самых лучших учеников или сильнейших спортсменов. Я буду ценить каждого из них за те усилия, что они прилагают. Я из тех учителей, что ко всем относятся одинаково!
В начале мая наша бейсбольная команда обыграла соперников из частной школы – тех, что обычно занимали первое место в лиге, – и вошла в Топ-четыре. По случаю первой большой победы школьной команды местная газета даже напечатала заметку с фотографией. В самом центре снимка стоял герой матча – четвертый номер, питчер
[22] Юсукэ-кун. После полуфинала его назвали самым ценным игроком турнира и даже взяли отдельное интервью. Все в классе (за исключением Сюи-куна, наверное) были в восторге! Впервые с начала нового учебного года атмосфера в классе стала веселее. Однако Вертер умудрился все испортить.
«Действительно, Юсукэ-кун отлично сыграл! Но разве на поле был он один? Бейсбол – командная игра. Даже самый талантливый питчер не смог бы победить в одиночку. Давайте поблагодарим и отметим всех членов команды!»
Вот что мог бы сказать Вертер после того, как похвалил Юсукэ. Но не сказал.
Моригути-сэнсэй, так наверняка поступили бы вы – похвалили Юсукэ, поблагодарили остальных членов команды. Все дружно похлопали бы нашим победителям.
Каждый ученик, который был хоть раз отмечен вами, понимал, каким неправильным было поведение Вертера. Растущее раздражение и недовольство рано или поздно нашло бы выход. Однако никто не решался вымещать его на Сюе-куне. По крайней мере, пока.
* * *
Каждую пятницу я вместе с Вертером навещала Наоки. В первый раз, усадив нас на диван в гостиной напротив себя, мама Наоки долго жаловалась, но с каждым разом наши визиты становились все короче, а вскоре хозяйка дома и вовсе перестала пускать нас дальше прихожей. Как-то раз она немного приоткрыла закрытую на цепочку дверь, взяла конверт и захлопнула дверь. Даже через слегка приоткрытую дверь я заметила, что, хоть мама Наоки и выглядела ухоженной и накрашенной, ее глаза и губы немного припухли.
Его старшая сестра вышла замуж, а средняя – переехала в Токио, отец регулярно задерживался на работе, поэтому большую часть времени Наоки был дома наедине с матерью. И даже ей он не мог открыть свою страшную тайну!
Наконец я сказала Вертеру, что наши визиты все больше походят на обычное преследование, и мы все равно не сможем поговорить с Нао-куном, сколько бы раз ни приходили к нему домой. На секунду на лице учителя промелькнуло явное недовольство, но он выдавил очередную улыбку и сказал:
– Нет, это критичный момент для нас обоих. Если мы продержимся еще немного, то он оценит наши старания.
Он, очевидно, не готов был сдаться. Я же никак не могла понять, кто именно эти «мы» и почему все так критично. В конце концов, Вертер даже ни разу не встречал Наоки – тот не посещал школу в этом году. Но желания спрашивать у меня не было.
В следующий понедельник прямо на урок математики Вертер заявился с заранее подготовленным большим листом белого картона.
– Давайте-ка напишем для Наоки ободряющие слова!
Я сразу почувствовала, как атмосфера в классе в очередной раз переменилась. Но и представить не могла, к чему это все приведет.
По очереди заполняя лист разноцветными буквами, девочки тихонько хихикали, а мальчики и вовсе не сдерживали смешков. Я никак не могла понять, в чем причина их веселья, пока очередь не дошла до меня – две трети листа картона были плотно исписаны.
УДАЧИ! БОДРИСЬ! И ДОСТИГАЙ ЦЕЛИ! АКТИВНЕЕ! СЧАСТЛИВОГО ДНЯ! ОТДОХНИ ХОРОШО! НЕ ИСЧЕЗАЙ!
Только сейчас, когда пишу это, я понимаю, в чем дело. Как я могла быть такой глупой? Мои одноклассники явно были в восторге от своей чудной затеи.
* * *
Я помню, в тот день вы рассказали нам о ювенальном праве. Я и до этого рассказа сомневалась в его эффективности, пусть все эти законы и нацелены на защиту детей и подростков.
Например, в городе Н. мальчик (сейчас он уже взрослый) убил женщину и ее грудного ребенка. По телевизору каждый день крутили интервью с ее родными, со слезами на глазах говорившими о жестокости мальчика и тяжести своей невосполнимой потери.
Я думала, что в подобных случаях даже суд не нужен – достаточно просто отдать преступника в руки семье погибшей и позволить им сделать с ним все, что им угодно. Только семья жертвы имеет законное право решать, как поступить с убийцей, – такое право было и у вас, сэнсэй. Суд нужен только тогда, когда у жертвы никого не осталось.
Меня напугала не только жестокость мальчика, но и самоуверенность его адвокатов, имевших наглость выступать в суде, придумывая любые причины для его оправдания. Конечно, это их работа. Но, глядя на них по телевизору, я не раз думала, что любой захотел бы плюнуть им в спину или, узнав, где они живут, забросать их дом камнями.
А ведь я даже не знала погибшую или ее родственников! Все это произошло где-то далеко, и я наблюдала за процессом по телевизору. Думаю, тогда половина населения Японии чувствовала то же, что и я.
Но сейчас мое мнение изменилось. В случае с настолько ужасными преступлениями суд просто необходим. Не для преступника, нет. Для того, чтобы лишить родственников жертвы и других людей возможности взять все в свои руки и совершить насилие.
Каждый из нас хочет быть замеченным другими людьми, верно? Сделать что-то выдающееся – довольно сложная задача. Куда проще наказать человека, который совершил что-то плохое. Однако требуется определенная смелость, чтобы самому обвинить другого. Что, если никто не поддержит? Куда проще присоединиться к толпе жаждущих отмщения. Тогда не придется ничего объяснять, достаточно просто вовремя крикнуть: «Я тоже!» Кроме того, появляется приятное ощущение удовлетворения от того, что вы наказываете кого-то, кто это заслужил. Прекрасный способ избавиться от накопившегося стресса. Но когда злодей наказан, чувство удовлетворения постепенно пропадает, и ты ищешь следующую цель – только бы это чувство снова вернулось. Сперва под раздачу попадают настоящие злодеи, но когда их уже не осталось, приходится придумывать более искусные причины для наказания тех, кто стоит следующим в очереди.
Рано или поздно это становится похоже на средневековую охоту на ведьм. Люди просто забыли самое главное правило: никто из нас не имеет права судить других.
* * *
После того, как Юсукэ открыто выступил против Сюи, парта последнего была каждый день заполнена молочными пакетами, утрамбованными туда руками одноклассников. Они часто лопались внутри из-за давления, а как-то раз внутрь положили пакет скисшего молока, неделю хранившегося без холодильника. Молоко было в его шкафчике и коробке для сменной обуви. Сюя каждое утро молча убирал их, словно это стало его обязательным ежедневным ритуалом. Его тетради и спортивная форма постоянно пропадали, а однажды кто-то маркером написал слово «убийца» на каждой странице его учебника.
Большинство из нас продолжали его игнорировать, но несколько ребят уже серьезно издевались над ним без остановки.
Одним утром мы все получили одинаковое сообщение:
Наказание Сюи! Игра началась! Набери больше всех очков!
Оно пришло с того же номера, что и сообщение в ваш последний день в школе. Правила были простыми: мы должны были сообщать обо всех издевательствах над Сюей и зарабатывать за них очки; ученик с наименьшим количеством очков в конце недели объявлялся «приспешником убийцы» и со следующего понедельника становился еще одним объектом для издевательств.
Я не испытывала жалости к Сюе, но затея казалась мне глупой, поэтому я решила проигнорировать игру. Я была уверена, что одноклассники поступят так же. Спустя пару дней я застала главных тихонь класса – Юкари и Сацуки из клуба любителей искусства – у ящиков со сменной обувью; они только что затолкали свои пакеты с молоком в ячейку Сюи и отправляли сообщение с отчетом.
Получается, если эти двое тоже присоединились к игре, то я осталась единственной, у кого по-прежнему было ноль очков?
Я сильно нервничала, придя в школу в следующий понедельник, но все прошло как обычно. Видимо, были и другие ученики, не заработавшие очки.
Я испытала облегчение от мысли, что не все вокруг сошли с ума.
* * *
В конце июня, когда все в классе думали только о приближавшихся контрольных, Вертер неожиданно отменил свой урок математики ради внеочередного классного часа.
– В одной из ваших тетрадей с домашним заданием я нашел эту записку, – сказал учитель, размахивая небольшим листочком бумаги.
Мне ничего не было видно, но ребята на первых партах, рассмотрев распечатанное на принтере сообщение, сдавленно ахнули.
«Над учениками издеваются».
Вертер зачитал эти слова театральным голосом.
Тот, кто передал записку учителю, был очень храбр. Но вряд ли он или она рассчитывали, что ее вот так прочтут перед всем классом, и наверняка сейчас жалели о об этом.
Вертер обвел всех взглядом:
– Я не скажу, в чьей тетради нашел это, но хочу, чтобы мы вместе всё обсудили. Я давно заметил, что что-то не так. Сюя уже трижды говорил мне, что потерял свою тетрадь и должен завести новую, – странно, не правда ли? Его родителям пришлось купить ему новую спортивную форму и сменную обувь. Я как раз сам собирался расспросить его, в чем дело. Но, прежде чем успел, получил это сообщение от его храброго одноклассника. Я так счастлив и горжусь вами! Но… должен вам сказать: то, что происходит, – это не совсем издевательства. Кто-то сильно завидует Сюе. Посмотрите, никто не нападает на него лично, просто портят его вещи! Он – лучший ученик в классе. К тому же я слышал, что он выиграл научный конкурс изобретений. Неудивительно, что кто-то из зависти мог решить разыграть его. Я не собираюсь выяснять, кто это был, и наказывать его – это ваша задача как класса. Но я хочу, чтобы вы послушали меня! Да, Сюя отлично учится. Но не думайте, что это делает его лучше вас! Хорошо учиться – его талант. У каждого из вас есть талант. Так почему бы, вместо того, чтобы завидовать Сюе, не найти то, в чем вы хороши? Послушайте! Мы совсем недавно познакомились, но я вижу вас каждый день в школе, а поэтому могу с уверенностью сказать…
Неожиданно раздался звук входящего сообщения на телефоне. Пробормотав: «Бли-и-ин», Такахиро запустил руку в выдвижной ящик парты, куда на время урока должны быть убраны все телефоны учеников. Он хотел отключить питание, но Вертер, забрав у него телефон, продолжил:
– Я рассказывал вам важные вещи. Но из-за тебя одного, не соблюдающего простые правила, мой рассказ прервался… Выключай давай! Даже детсадовец справился бы…
Вертер продолжил свою проповедь. Казалось, что прерванный рассказ беспокоил его куда больше издевательств. Если автор записки и хотел привлечь внимание учителя, то теперь он точно тихо проклинал себя за эту идею.
Но настоящий кошмар ждал нас впереди. Вот-вот должна была начаться охота на ведьм.
* * *
В тот же день после уроков все и случилось. Я не ходила в клубы
[23], но была моя очередь дежурить в классе, поэтому я задержалась. Я была готова уходить, когда у ящиков с обувью меня окликнула Маки. Как и годом ранее, она все еще оставалась девочкой на побегушках у Аяко.
– У Аяко к тебе дело, не вернешься в класс?
Я догадывалась, что меня не ждет ничего хорошего, но если б я отказалась, то позже пришлось бы разбираться с последствиями. Ничего другого не оставалось, и я проследовала за ней в класс.
Когда я входила через заднюю дверь, Маки неожиданно сильно толкнула меня в спину, и я приземлилась на четвереньки. Подняв голову, я увидела стоящую передо мной Аяко. В классе, помимо нее, собрались еще пять или шесть ребят, тут же окруживших меня.
– Это ты настучала Вертеру, Мидзухо?
Она ошибалась, но я догадывалась, что одноклассники могли так решить.
– Нет, не я, – ответила я, глядя прямо ей в глаза.
Аяко меня не слушала.
– Врешь! Кроме тебя, в классе никто бы до этого не додумался! «Над учениками издеваются…» Чё за бред? Мы наказывали убийцу. Мидзухо, тебе не жалко Моригути? Ты чё, сочувствуешь ему?!
Не было смысла оправдываться или спорить; я просто молча качала головой из стороны в сторону.
– Нет? Тогда докажи! – сказала Аяко, протянув мне пакет молока и отступив в сторону. – Бросишь в него, тогда я поверю!
Я заметила, что Сюя лежит на полу в другом конце комнаты, стянутый по рукам и ногам скотчем. Аяко и остальные хищно смотрели на него, улыбаясь.
Если б я не бросила в него пакет с молоком, то на следующий день стала бы для них таким же объектом для насмешек, или того хуже – они могли сделать со мной все то, что у них духа не хватало сделать с более сильным мальчиком.
Я встретилась взглядами с Сюей. Он не молил меня о пощаде, не смотрел на меня со злобой – его спокойный взгляд не выражал абсолютно ничего. В тот момент я все поняла. Он ни о чем не думал. Ничего не чувствовал. Он действительно был хладнокровным убийцей. Знаю, вы говорили, что именно Наоки убил вашу дочь, но без Сюи ничего не произошло бы!
Убийца! Убийца! Убийца! У меня не осталось сомнений.
Я поднялась и сделала несколько шагов в его направлении. Прицелилась ему прямо в грудь, зажмурилась и изо всех сил бросила пакет молока. Звук удара… В ту же секунду я ощутила, как по телу разливается странное удовлетворение.
Я ХОЧУ СДЕЛАТЬ УБИЙЦЕ БОЛЬНО! ЗАСТАВИТЬ ЕГО ЗАПЛАТИТЬ!
Когда эти слова в моей голове наконец умолкли, я услышала смех. Медленно открыла глаза. Молоко стекало по лицу Сюи, его правая щека покраснела и опухла. Я попала не в грудь – пакет прилетел прямо ему в лицо.
– Кру-у-уть, Мидзухо! – похвалила Аяко, и все засмеялись еще громче. Что смешного? Сюя продолжал спокойно смотреть на меня, словно ничего не случилось. Но сейчас он, кажется, пытался что-то сказать мне…
Кто ты, чтобы меня судить?
Он выглядел совсем как какой-нибудь святой мученик, привязанный к столбу галдящей толпой.
– Прости… – едва слышно прошептала я.
Но Аяко меня услышала.
– Погодь! Извиняешься перед убийцей?! Ты чё, такая же? Зададим ей! – закричала Аяко, наверное, представившая себя Жанной Д’Арк, не меньше… хотя эта дура вряд ли знает, кто это такая.
В ту же секунду мои руки заломили за спиной – это сделал один из одноклассников, но я не рассмотрела, кто именно. Больно. Страшно. Я хотела, чтобы кто-то мне помог. Помогите!
– Теперь ты – его приспешница! – продолжила свое выступление Аяко. Одноклассник надавил мне на спину так, что я оказалась на полу, а мое лицо – совсем рядом с лицом Сюи. – Целуй! Целуй! Целуй!
Все начали кричать и хлопать в ладоши. Я была готова молить их остановиться, но меня сковал страх. Одноклассник грубо взял меня за волосы на затылке и прижал мое лицо к Сюе. Раздался звук затвора камеры на телефоне.
– Глянь, Аяко! Классная фотка! – сказала Маки.
Меня отпустили. Я подняла глаза – все собрались вокруг нее и смотрели в экран мобильного телефона, не прекращая смеяться.
– Чё, Мидзухо, первый поцелуй? – сказала Аяко, выхватив у подруги телефон и ткнув экраном мне прямо в лицо. На фотографии мои губы были прижаты к губам Сюи, словно в поцелуе. – Что дальше будет с фоткой, зависит от тебя, – добавила она.
Моригути-сэнсэй, если Сюя-кун и Наоки-кун – убийцы, то как тогда назвать ребят, поступивших так со мной?
* * *
Я не помню, как вернулась домой в тот вечер. Сняла пропахшую молоком форму и приняла душ. После этого, не ужиная, ушла к себе и заперлась в комнате. Руки все еще болели от того, как их заламывал одноклассник, а в ушах гулко звучал смех. Меня продолжало трясти. Я мечтала, чтобы эта ночь никогда не кончалась или мы все погибли от ядерного взрыва в ту же секунду и мне никогда не пришлось бы возвращаться в школу.
Я никак не могла уснуть. Стоило мне закрыть глаза, как весь этот ужас возвращался и терзал меня с новой силой.
Около полуночи на телефон пришло сообщение. Я решила, что это Аяко прислала мне ту ужасную фотографию. Трясущимися руками взяв телефон, увидела номер другого отправителя: это был Сюя. Он хотел, чтобы я пришла к комбини
[24] по соседству. Немного подумав, я все же решила пойти.
Сюя ждал меня на парковке у магазина, его велосипед стоял рядом. Не зная, что ему сказать и как себя вести, я встала так, чтобы велосипед оказался между нами. Сюя молча достал из кармана джинсов листок бумаги, развернул его и поднял так, чтобы я могла видеть.
Из-за плохого освещения на парковке мне пришлось долго напрягать глаза, но я разглядела какие-то цифры. Это были результаты анализа крови; в самом верху листка стояло имя Сюи и дата проведения анализа – ровно неделю назад.
– Лежало в почте, когда я вернулся домой. Вот так! – сказал он, убирая листок обратно в карман. Я вдруг заметила на его лице слезы. Наверное, это были слезы облегчения, верно?
– Я знала, – коротко ответила я. Сюя-кун удивленно посмотрел на меня. Его лицо больше не было лицом убийцы, в тот момент оно снова могло выражать чувства.
– Сюя-кун, я давно хотела тебе сказать… – начала я.
Он направился к торговому автомату и, вернувшись с двумя баночками сока, сказал мне садиться на багажник его велосипеда. Даже пустая, плохо освещенная парковка у провинциального комбини была слишком открытым местом для нашего разговора.
* * *
Я пыталась представить, как мы выглядели со стороны, – два одиноких подростка на велосипеде едут в темноте сквозь спящий город. Мы почти не встретили других людей или машин по пути, и, хоть между нами ничего не было, я немного волновалась.
Его спина оказалась шире, чем я представляла, – возможно, потому что он подрос и немного сбросил вес. Стоило мне начать мечтать о скором конце света, как Сюя явился ко мне из темноты ночи, чтобы спасти.
Поскольку он пришел, чтобы спасти меня, я просто обязана сказать ему…
Мы ехали где-то минут пятнадцать, домов становилось все меньше. Наконец Сюя остановился у старого на вид одноэтажного дома, стоявшего у реки. Это точно был не дом семьи Ватанабэ – на самом деле, он даже выглядел заброшенным, но Сюя достал из кармана ключ и открыл дверь в гэнкан
[25]. Заметив мое волнение, он пояснил, что дом когда-то принадлежал его умершей бабушке, но теперь в нем хранятся товары для семейного магазина.
Мы зашли внутрь, и Сюя включил свет. Я действительно увидела картонные коробки, которыми была заставлена вся комната. Из-за них воздух внутри не циркулировал, был спертым и тяжелым, поэтому мы решили сесть прямо на ступеньку в гэнкане. Сюя протянул мне баночку грейпфрутового сока. Я зажала ее между ладоней и начала рассказывать, что сделала в тот день.
* * *
В вашем признании, Моригути-сэнсэй, была одна деталь, в которую я никак не могла поверить. Его концовка. Это была самая страшная его часть, и больше всего я боялась вас, сэнсэй.
Когда вы ушли, Наоки тут же выбежал из класса, а следом за ним и все остальные. Когда я последней выходила из класса, то бросила взгляд на стоявшую у доски коробку с опустевшими пакетами молока, аккуратно расставленными по отделениям с нашими именами.
Кто сегодня дежурит? Я подумала так на автомате; очевидно, никто не захочет прикасаться к ним после вашего рассказа! Я глазами отыскала имена Наоки и Сюи.
В своем рассказе вы постоянно говорили о логике. Теперь я пыталась понять, какой была ваша логика? Я могла представить, насколько больно и грустно вам было, но никак не смогла бы понять, что вы чувствовали. У меня тоже есть дорогие мне люди, но все они живы, и даже если б я попробовала представить, что их не стало, это было бы не более чем фантазией. Я была уверена, что, несмотря на всю ненависть, которую вы испытывали к Наоки и Сюе, вы продолжали следовать какой-то логике.
Я забрала их пакеты молока и, завернув в пластиковый мешок, найденный в кладовке, унесла домой. Отсутствие только двух пакетов было бы подозрительным, поэтому я взяла все оставшиеся и, положив в черный мусорный пакет, отнесла их в бак для сжигаемого мусора, стоявший за спортивным залом. По пути встретила несколько учителей, каждый из которых поблагодарил меня за хорошую работу, увидев в моих руках мусор. Плюсы поста президента класса.
Придя домой, я аккуратно разрезала оба пакета и проверила оставшееся там молоко при помощи специального вещества, вступающего в реакцию с кровью. Да, такое было в моей коллекции.
Результат был именно таким, как я ожидала.
* * *
– Спасибо, что никому не сказала, – поблагодарил меня Сюя, когда я закончила свой рассказ.
Я была удивлена. Я скрывала это не ради него, а просто потому, что у меня не было друга, которому можно доверить такой секрет. Несомненно, если б одноклассники узнали о моем открытии, то издевательства стали бы куда страшнее.
– Но ты поверила всему остальному, что рассказала нам Моригути-сэнсэй?
Я кивнула.
– И тебе не страшно быть здесь со мной?
Я отрицательно покачала головой.
– С убийцей? Тем самым А.?
Я посмотрела на него. Если Сюя действительно убийца, то как назвать одноклассников, что так жестоко издевались над ним? А меня? Я же бросила в него тот пакет с молоком! Его щека до сих пор была припухшей. Прошептав: «Прости», я коснулась кончиками пальцев его лица, словно хотела убедиться, что все это действительно произошло. Его кожа оказалась теплее, чем я ожидала.
Возможно, мне так показалось из-за холодной баночки сока, которую я держала в руках до этого, или его кожа была горячей только на месте ушиба, но тот, кого я считала хладнокровным чудовищем, вдруг оказался самым обыкновенным мальчиком.
– Зачем ты показал мне результаты анализа? – задала я вопрос, волновавший меня все это время.
– Потому что мы с тобой похожи, – ответил Сюя.
Не зная, что ответить, я крепче взялась за язычок на крышке алюминиевой банки. Выходит, что он не являлся ко мне из тьмы, чтобы спасти меня.
– Погоди, ты уже все допила? – спросил Сюя, указав на банку сока у меня в руках.
Его беспокоило совсем не количество выпитой мной жидкости. Признаюсь, когда я поняла причину его вопроса, мне не было неприятно.
– Я не смогу, наверное, – ответила я, передав Сюе свой сок. Его полупустая баночка оказалась у меня в руках, – сделав несколько глотков, я вернула банку ему. Когда баночки опустели, мы какое-то время целовались. Я всегда любила другого человека, но в тот момент для меня не было никого ближе Сюи-куна.
– Завтра приходи в школу, – сказал Сюя, высадив меня на парковке комбини, где мы встретились несколькими часами ранее.
От одной мысли о школе мне становилось тошно, но я боялась, что если начну прогуливать, то так и запрусь дома до конца жизни. Теперь, когда у меня был Сюя, я могла вынести любую жестокость.
– Обязательно приду! – пообещала я.
* * *
Следующим утром, когда я зашла в класс, несколько мальчишек начали громко свистеть, а девочки хихикали, глядя на доску. На доске красовалось нарисованное мелом сердце, с двумя именами внутри – моим и Сюи. Я опустила глаза и молча прошла к своему месту – так же, как всегда делал Сюя. На крышке моей парты перманентным маркером было нарисовано точно такое же сердце.
– Доброе утро, Мидзухо! – закричала Аяко, размахивая телефоном. Я села на свое место и раскрыла книгу, полностью игнорируя одноклассницу.
Когда появился Сюя, его тоже встретили смешками. Он бросил короткий взгляд на доску и, поставив свой портфель рядом с партой, направился прямиком к Такахиро, свистевшему громче всех.
– Есть что сказать, убийца? – дерзко спросил тот, улыбаясь.
Сюя не ответил. Он протянул руку к лицу Такахиро и быстро провел самым кончиком мизинца по его правой щеке, рисуя черту. Это была красная черта, положившая конец всем издевательствам. Черта, нарисованная кровью Сюи. Несколько сидевших рядом ребят вскрикнули, и в классе воцарилась тишина.
– Это ведь ты держал Мидзуки? Перед ней лебезил? – Сюя-кун приблизился к Такахиро, кивнув в сторону Аяко.
Затем он подошел к ней, подняв раненый палец вверх. Струйка крови стекала по руке до самого запястья. Аяко испуганно закрыла лицо руками, но Сюя опустил окровавленную руку и коснулся ее телефона, лежащего на парте. Она закричала.
– Ты просто трусиха! Боишься испачкать руки, поэтому поручаешь другим всю грязную работу? Слишком глупа, чтобы понять, что тебя используют?
Напоследок Сюя-кун подошел к парте Юсукэ в самом конце класса – тот молча наблюдал за происходящим, словно это не имело к нему никакого отношения.
– А ты просто натравил эту дуру на меня, так?
После этих слов Сюя наклонился и поцеловал Юсукэ прямо в губы. Казалось, все в классе задержали дыхание. Юсукэ резко побледнел.
– Понравилось? – спросил Сюя, широко улыбаясь. – Наказание? Вы – не лига справедливости! Вы знали, что дочь Моригути пошла к бассейну. Рассказали бы вовремя, и она не погибла бы! Вы все чувствуете вину! Думали, станет легче, накажи вы меня? И что, стало?.. Для людей вроде вас есть название – лицемеры! Считайте это первым и последним предупреждением. Продолжите в том же духе – и в следующий раз поцелуй будет уже с языком!
С тех пор издевательства над Сюей прекратились.
* * *
Даже после начала четвертных контрольных в июле мы с Сюей почти каждый день встречались в том доме. Я говорила родителям, что ухожу к подруге заниматься, и, поскольку всегда вела себя хорошо, меня не ругали, даже если я немного задерживалась по вечерам. Отец Сюи снова женился, и с тех пор как в доме появился еще один ребенок, Сюя часто уходил делать уроки в дом бабушки; по его рассказам, родители даже не замечали, что он неделями не возвращался ночевать.
В глубине дома располагалась его «Лаборатория». Он совсем не занимался уроками – вместо этого трудился над каким-то новым изобретением, внешне напоминавшим обыкновенные наручные часы. Несмотря на мои просьбы, он не рассказал мне, что это было. Но мне нравилось просто издалека смотреть на сосредоточенного Сюю за работой. В середине июля он наконец закончил свою работу над изобретением и впервые приоткрыл завесу тайны. Сюя изобрел «Детектор лжи». Он объяснил, что в ремешке этого устройства находилось устройство, способное отследить изменения пульса человека, на котором оно надето. В случае любых изменений загоралась лампочка и раздавался писк.
– Примерь-ка.
Я аккуратно надела часы на руку, не в состоянии отогнать пугающую мысль – а что, если он ударит меня током?
– Боишься удара током? – спросил Сюя, будто прочитав мои мысли.
– Нет, не боюсь, – резко ответила я.
Бип, бип, бип, бип… циферблат детектора загорелся, звук был похож на обыкновенный будильник.
– Круто, сработало!
– Круто! – повторила я за восторженным Сюей. Я была действительно впечатлена. Кажется, он немного смутился. Засмеявшись, взял меня за запястье и потянул к себе.
– Я и тогда хотел именно этого. Мечтал, чтобы меня заметили…
Кажется, Сюя говорил о том случае с Манами-тян. Он впервые заговорил о нем. Я положила свободную руку поверх его ладони на моем запястье.
– Знаешь, как маленькие дети обычно ходят вокруг да около, пока не услышат от взрослых именно то, что хотят? Это то же самое. Я нашел дохлую кошку в поле. Ого… На самом деле, убил ее тоже я. Ого, быть не может! Я не шучу; бывает, я убиваю кошек и собак. Неужели? Но не просто убиваю. А как тогда? Я изобрел «Машину для убийств». Ух ты!…Учитель, внутри сюрприз, откроете? Так в чем я виновен, Мидзуки? В убийстве? И что же теперь со мной сделают?..
Сюя-кун плакал. Я ничего ему не ответила, только крепко обняла. Детектор на моем запястье снова принялся звенеть – по какой-то другой причине…
В тот день я вернулась домой уже к рассвету.
* * *
Больше всех радовался тому, что издевательства над Сюей прекратились, конечно же, Вертер. Сюя снова улыбался, а его баллы за финальный тест были лучшими в классе. До этого все были уверены, что на выборах представителя класса в школьном совете победит Юсукэ, но теперь некоторые раздумывали, не отдать ли свой голос за Сюю. Даже неспособный ощутить перемену в настроениях Вертер был в экстазе. Как-то раз он даже подмигнул проходившему мимо Сюе, когда тот беседовал с учителем английского. Увидев это, я ощутила приступ тошноты.
Но у Вертера оставалась одна неразрешенная проблема – Наоки. Если он продолжит прогуливать школу, то не сможет продолжить обучение и перейти в следующий класс.
Моригути-сэнсэй, как вы думаете, важно ли уметь признавать, что ты неспособен что-то сделать? Знаю, вы учили нас не сдаваться, но мне кажется, что иногда нужна особая храбрость, чтобы признать, что что-то тебе не под силу. Вот и Вертеру стоило забыть о своей гордости и отказаться от попыток вытащить Наоки в школу. Наверное, можно было бы обсудить это с более опытными коллегами. Возможно, предложить ученику перевестись в другой класс или еще что-то…
Ведь причина, по которой Нао-кун не мог вернуться в школу, осталась бы в его старом классе.
* * *
В последний учебный день мы с Вертером, как обычно, отправились с визитом к Наоки. Было около шести часов вечера, но солнце стояло высоко над горизонтом. Стоя у дома одноклассника, я вся обливалась потом.
В тот день я принесла Наоки письмо с результатами анализа. Я думала, что это несправедливо – сейчас только Сюя знал результаты; я считала правильным сообщить о них и Наоки. Я не надеялась, что после моего письма он решит вернуться в школу. Честно говоря, мне было все равно. Я всего лишь хотела, чтобы у Наоки было на один повод – очень важный повод – меньше для волнений.
Мама Наоки лишь слегка приоткрыла дверь, и Вертер протянул ей конспекты и открытку, нарисованную одноклассниками, словно это был подарок. Я была удивлена, что он принес ее только сейчас. Лучше б он вовсе забыл о ней!
Я заметила, что мама Наоки, несмотря на стоявшую жару, одета в теплую кофту с длинным рукавом; возможно, внутри дома работал кондиционер. Я не рассмотрела ее лица. Я хотела передать ей письмо для Наоки, когда Вертер вдруг неожиданно вставил ботинок в щель приоткрытой двери и громко закричал:
– Наоки, если ты там – послушай! Не ты один страдал весь семестр. С тобой страдал Сюя-кун. Над ним жестоко издевались одноклассники. Очень жестоко! Но я убедил их, что так нельзя. Они исправились. Нао-кун, я знаю, тебе тяжело, но послушай! Я помогу тебе. Верь мне. Непременно приходи завтра в школу! Мы будем ждать!
Слушая его, я все больше злилась. Не он ли совсем недавно говорил, что все просто завидуют Сюе, а теперь называет это издевательством? Взглянув наверх, я заметила, что шторка в окне на втором этаже, где должна быть комната Наоки, шевельнулась.
Вертер был сильно взволнован; его глаза, совсем потерявшие фокус, блестели, как у сумасшедшего. Он коротко поклонился матери Наоки, прежде чем та окончательно захлопнула дверь. Соседи вышли из домов посмотреть, что происходит. Вертер широко улыбался, когда повернулся ко мне:
– Мидзухо, спасибо, что ходила вместе со мной!
Он обращался ко мне, но его голос было гораздо громче, чем следовало, – все соседи отлично его слышали. Это была игра одного актера. А мне была уготована роль зрителя. От начала и до конца я была свидетелем того, как он совершал свои визиты к проблемному ученику, как образцовый учитель.
Письмо, которое я принесла для Наоки, осталось у меня в кармане. Я с силой смяла его.
В ту самую ночь Нао-кун убил свою мать.
* * *
После непривычно короткого классного часа было запланировано родительское собрание с руководством школы.
– Вчера вечером ваш одноклассник стал участником серьезного происшествия. Подробности еще неизвестны, но вам не о чем беспокоиться.
Это было все, что нам рассказал директор школы на утренней линейке. Но большинство учеников и так уже знали, что речь шла о Наоки. Все обсуждали, что же такого ужасного он мог совершить, и жаждали узнать подробности. Воздух в классе искрился от волнения. На классном часе Вертер ни слова не сказал о Наоки. Думаю, он хотел бы рассказать нам, но руководство школы, очевидно, запретило. Всех, кроме меня, Вертер отпустил домой. Ничего удивительного, ведь буквально за несколько часов до трагедии мы вдвоем навещали Наоки.