– Чтобы нам предоставили возможность играть свои песни, мы обычно вписывали в соавторы самых известных на земле композиторов: допустим, песня «Симона» – это Владимир Кузьмин, Александра Пахмутова и Добронравов.
В. К.: Так я на самом деле писал в рапортичке: песня «Спортлото» – Пахмутова, Добронравов. Ну они же писали спортивные песни обычно. Песня «Мячик» – Пахмутова, Добронравов. Врал, где авторские песни, – они же знали, что это мои песни. Поэтому все равно деньги мне приходили.
– На самом деле приходили не все деньги, потому что нам-то сдуру надо было показывать свое творчество, поэтому мы вписывали известных в надежде на то, что нас когда-нибудь заметят. Но деньги получали они, а заметили нас. Я с ужасом вспоминаю, знаешь, историю этих Советов.
В. К.: Да, я же себе придумал такое еще, названное музыкальный фельетон, чтобы пропустили – все думали, что мы шутим, а мы-то серьезно играли. И это прошло. Пока все играли квартирники, мы играли во Дворце спорта, на стадионах в то время.
– Это ты меня унизил, что ли?
В. К.: Да нет, я, наоборот, завидую. Я впервые на квартирнике и очень рад.
– Подожди, а ты что, в детстве не пел под гитару в гостях?
В. К.: Пел, конечно. Даже в кочегарке пел в школьной.
– Расскажи про историю своего кочегарного квартирника. Кто был?
В. К.: Кочегар был, матрос по имени…
– Снежана?
В. К.: По имени Петя-матрос. Он нам перед концертом наливал чистый спирт. Мы выпивали чистый спирт и шли работать на танцы – работало долго прям. В пятницу этот спирт выпил – и до понедельника торчишь.
– Вообще удивительно, потому что, скажем, наши с тобой поколения прошли через эти московские квартирники практически все. Потому что нас же никуда не пускали – это вы уже сразу…
В. К.: Ну да, нас пустили, ты понимаешь…
– Вас пустили, да. Ты на «Мелодии», а мы на гитаре…
В. К.: На «Мелодии» для меня вообще был какой-то, ты знаешь, космос. Я сижу, мне двадцать три года, и там такие дяди сидят, так играют круто – гордился просто страшно.
– А ты первые песни стал там писать?
В. К.: Нет. Это мне было уже двадцать три года, у меня уже было много песен к тому времени.
– А покажи что-нибудь из двадцатитрехлетнего, кусочек…
В. К.: Мы можем не кусочек, можем полностью.
– У Володи Кузьмина безотходное производство – он помнит все. Да здравствует хорошая память!
(Песня «Менестрели».)
– Да здравствует Владимир Кузьмин! Он опять поменял историю, да. Вовка, скажи мне, а почему ты всегда меняешь гитару на включенном к «джеке». Это мулечка твоя?
В. К.: Чтобы слышали, что мы живьем исполняем.
– Да ладно, до такой степени?
В. К.: Был такой случай. Один раз во время концерта сломался усилитель. Подтащили другой усилитель, включили, а там какой-то звук вообще мерзкий был. Потом опять этот включили, он опять заработал. Потом я слышу, зритель один другому говорит: «Вот это они круто придумали – специально усилитель сломали, перетащили, чтоб подумали, что они живьем играют».
– А сами играют под фонограмму, да? И ты им мстишь. Ты нам мстишь. Нет, ну это прикольно. Я вот что хотел спросить: вранье это или нет то, что ты в МИИТ поступил из-за песни Shocking Blue «Не выходи замуж за железнодорожника»?
В. К.: Да я стебался так просто. Песня мне правда нравилась. «Не выходи замуж за железнодорожника».
– Я всегда не верил в подобные истории.
В. К.: Да это я гнал.
– Да я знаю, что ты гнал. Я должен был спросить. Но опять же компания МИИТа того времени: Крис Кельми, Сережка Галанин, по-моему, Хавтан миитовский… Оттуда вышли приличные музыканты. Но его оттуда выгнали, поэтому он стал самый приличный музыкант. Или не выгнали?
В. К.: Я просто решил не подставлять людей – строить мосты и тоннели было бы большой ошибкой для меня.
– Ну тоннель Кузьмина был бы прикольный, конечно.
В. К.: «Сказка в моей жизни» для вас.
(Песня «Сказка в моей жизни».)
– А расскажи мне, мы с тобой пересекались в Америке где-то в году 85-м, по-моему…
В. К.: В 95-м.
– Да, мы играли в Лос-Анджелесе, и ты с брательником пришел к нам. А что ты там делал?
В. К.: Я вообще-то там жил и работал.
– Где?
В. К.: В Сан-Диего. И мы работали с американскими парнями.
– По-английски? По-русски?
В. К.: Все по-английски, причем мы играли там все – и Эрика Клэптона, и Джимми Хендрикса… Все, что нужно было, играли. Позиционировались как блюз-рок-группа. Кстати, насчет блюз-рока. Эрик Клэптон с друзьями приехали к Джону Ли Хукеру. Джон Ли Хукер – такой старый негр. Причем он говорил, что блюз играется не на трех аккордах, а на одном.
– И, кстати, был прав.
В. К.: И пришли журналисты и спросили: «Ну как там ребята из Англии?» Он говорит: «Хорошие ребята, но блюз играть не умеют». Так же мы однажды – перед нами поставили какого-то дядьку черного, который спустился с гор, с гитарой четыре струны, и он как заиграл блюз. Я понял, что нет, блюз нам играть не надо больше.
– Вообще, как сказал Рэй Чарльз, блюз умеют играть только черные и евреи.
В. К.: Блюз имеет право играть тот человек, который застрелил другого человека в Мемфисе. Он даже не имеет права играть блюз, если человек выжил после выстрела.
– Ну подожди, я же не из Мемфиса…
В. К.: Причем если он умирает на площадке от гольфа или тенниса Мемфиса, то это не блюз.
Споем? Каждое пропевание «Симоны» добавляет год молодой жизни. Рекомендуем подпеть.
– Сам Сергей Мазаев!
Сергей Мазаев: Огромная честь находиться на одной сцене с Владимиром, которому некоторое время назад было присвоено почетное звание «Борисович».
(Песни «Симона», «Эй, красотка».)
Группа «Мегаполис»
«Олег Нестеров – умнейший и добрейший человек, великолепный собеседник, давно его зазывал к нам, и все как-то не складывалось: то он занят, то я где‑то бродяжничаю. Но вода камень точит! Он у нас, я у него, вместе – у вас!» – Евгений Маргулис.
– Давненько я хотел заполучить эту команду на «Квартирник». Что-то никак звезды не складывались, потому что Олег и писатель, и телеведущий, и журналист, и продюсер, и вообще бог его знает, кто еще. И, конечно, для нас, простых смертных, не находилось никакой ячейки, но, слава богу, наконец-то это получилось. Олег вначале куксился, говорил, что надо бы подготовиться. И вот он наконец-то подготовился. Пожалуйста, получите – «Мегаполис»!
Олег Нестеров: Слева от нас, простите, Маргулис. То есть мы еще такие школьники – знаем все песни. Я пою как Макаревич, но люблю его, хоть я и не басист. И когда он говорит: «Приходите», – ну знаете… Чтоб девушке замуж выйти, надо как-то в Смольном закончить, научиться танцевать, резать морковку. Ну что мы придем и просто: «Здрасьте, здрасьте»… А сейчас, мне кажется, мы чуть-чуть готовы.
– Я очень рад этому обстоятельству, что наконец-то эта команда появилась у нас. Давай поговорим про «Из жизни планет».
О. Н.: Да, с удовольствием. «Из жизни планет» – музыкальное посвящение неснятым фильмам шестидесятых. Ну шестидесятые, оттепель. Наши фильмы побеждают и в Венеции, и в Каннах, и в какой-то момент – эта эволюция, бац и все. Это случилось после Праги в 1968 году. И лучшие фильмы не были сняты. Панфилов не снял «Жанну ДʼАрк» с Чуриковой, Климов не снял «Вымыслы» – фильм его жизни», Шукшин не снял «Степана Разина». Если бы Шукшин снял «Степана Разина», мы бы вообще, может быть, по-другому сейчас себе представляли бы, кто такой вообще русский человек. Мы взяли несколько картин, непоставленных, с этого великого и ужасного кладбища неснятого кино 60-х и сделали музыкальное посвящение. Это и спектакль, и такая интернет-страничка. Сейчас – Шпаликов, его последний замысел, невоплощенный фильм «Прыг-скок, обвалился потолок». Это, с одной стороны, такая психоделическая, алкогольная шпаликовская цыганочка, уходящая в небо, а с другой стороны, одиннадцатилетняя героиня, которую он списывает со своей дочери Даши, которой посвящает последние в жизни строчки: «Завещаю вам только дочку, больше нечего завещать».
(Песня «Из жизни планет».)
– Кстати, а почему все-таки ансамбль? В наше с тобой время название «ансамбль» было настолько противное. Представьте: стоят на сцене косматые, в косухах, вокально-инструментальный ансамбль, ну, допустим, Rolling Stones.
О. Н.: Ну да. Но слово-то французское, оно ни в чем не виновато. Кстати, как возникло вообще слово «вокально-инструментальный ансамбль». Сказали: «А вы поете?» – «Да». – «А играете?» – «Ага». – «Значит, будете вокально-инструментальный ансамбль». Но мы к вокально-инструментальному ансамблю не имеем никакого отношения. Ансамбль – значит «вместе». С каждой такой множественно-обратной связью – это квадрат суммы участников. Прости, Жень, я по-научному могу сказать?
– Конечно.
О. Н.: Это функция второго порядка. Атомная реакция работает не один плюс один плюс один плюс один равно четыре, а сумма, возведенная в степень. То есть мы не дымный порох, а настоящий московский ансамбль. А почему настоящий московский? Потому что не игрушечный или не ленинградский.
– Более развернутого ответа я еще не слышал никогда. Тогда вернемся вот к чему. Я нашел в твоем интервью замечательную фразу, что ты «очень любил слушать советскую хрень». Вот «советская хрень» – наша вот та музыка? Наша любимая?
О. Н.: Аркадий Островский, Тамара Миансарова. Очень любил, были пластинки, чужих не слушал – вот слушал и слушал. Конечно, это сделало мне такую прививку. Я помню, как пахло все. Я помню солнце, я помню, как брат слушает на магнитофоне «Битлз». Как-то я обиделся на маму с папой, помню, 66-й год, мне пять лет: «Умру, плакать будете, а ко мне на похороны «Битлз» приедут!».
– Продолжим историю. Олег разносторонне развит. Ты же еще и писатель. У тебя вышла пара книг «Альтернативные истории».
О. Н.: Пара, да. «Винтаж новелл», как ласково назвали издатели. Одна про Берлин, конец 30-х, называется «Юбка». Пять лет копал материал и свой достаточно смелый сюжет втиснул в исторические рамки. А вторая история – это «Небесный Стокгольм». Это такая московская сага, 1962–1968 годы, когда страна вползала в совсем другое измерение.
– Олег Нестеров! Писатель, поэт, гитарист, музыкант, телеведущий.
(Песня «Супертанго».)
– Неожиданно на меня нахлынули воспоминания. Ты же мэишник?
О. Н.: Нет, я МЭИС. Я до МЭИ не доехал. МЭИС ближе к моему дому, чем МЭИ. А мне все равно было где учиться, главное, на гитаре брынькать.
– Это у связистов был гениальный слоган, который мы там…
О. Н.: «За связь без брака», что ли?
– «За связь без брака», да. Вот почему-то я это вспомнил, не знаю почему. Музыка навеяла.
О. Н.: Спасибо, Женя.
– Скажи, а в институте вы играли? У тебя уже была команда?
О. Н.: Была команда. Мы играли в клубе Ленина на проспекте Буденного такое минималистичное диско.
– А покажи что-нибудь, если вспомнишь. Хотя бы два аккорда.
О. Н.: (наигрывает)
Ночь неслышно пришла,
Только свет фонарей
Отражается в доме высоком.
И просят меня уходить поскорей пустые глазницы окон.
И я ухожу, чтобы снова искать дом, где остался свет.
Но город уснул, и на тысячу лет, —
что-то такое.
– Слушай, я такого диско не слышал ни разу.
О. Н.: Нет, ну это был нью-вейв. Но мы такого слова еще не знали.
– Это институтский ансамбль?
О. Н.: Это институтский. Потом «Рок-лаборатория».
– В «Рок-лабораторию» вы пришли вот именно с этим диско-набором, да?
О. Н.: Нет, там было все значительно…
– Ну покажи хоть кусочек.
О. Н.: А что мы. Миша…
– Мишка, иди к микрофону.
О. Н.: «Влажная ложь», к примеру.
(Наигрывает.)
Ночь моросит,
Задевая балкон,
Отмерцали такси,
Все зеркально кругом.
И краплен с давних лет
Тихой тьмой и дождем
Сверху вниз, как валет,
Я в тебе отражен.
Естественно, в «Рок-лаборатории» мы были ни рыба ни мясо. Мы не рок на баррикадах, не какой-то серьезный… Поэтому Мишка, кстати, надел колготки и играл в группе «Кросс».
– Я помню эту группу! Она была ужасна. Мишка, колготки у тебя были отменные!
О. Н.: В общем, мы были на каких-то четвертых ролях в «Рок-лаборатории». И, в общем-то, правильно. А потом Центр Стаса Намина, потом 1988 год, я в свободном плавании, что хочу, то и делаю. А музыканты – лучшие в стране.
О. Н.: Сейчас «Посвящение Деннису Силку». Был такой отчаянный малый Деннис Силк – он летал, был военным летчиком британских ВВС. Потом начал попивать вискарик, спился, его списали, он осел в городе Иерусалим и сделал себя маргинальным городским поэтом. Друзья говорили, что это был самый прекрасный на земле резидент британской разведки.
(Песня «Посвящение Деннису Силку».)
О. Н.: Я хотел бы представить еще одного человека, которого здесь нет на «Квартирнике». Он вообще в Иерусалиме – Александр Бараш, собственно, крестный папа «Мегаполиса», кто придумал нам название в восемьдесят шестом году. Кто написал массу самых значимых наших песен, я имею в виду тексты. Собственно, тот человек, без которого «Мегаполиса» не было бы. И «Посвящение Деннису Силку», собственно, русская версия стихов Силка, текст Александра Бараша.
(Аплодисменты.)
– Скажи, а в каких-то необычных местах вы выступали? Давали концерты? Какие-нибудь интересные площадки?
О. Н.: О, ты знаешь, у нас самый медленный ансамбль Москвы, тише меня никто не поет в этом городе. В Парке Горького Союз страхователей России делали огромную вечеринку, типа все там будем, фестиваль. Пригласили нас хедлайнерами. Им очень понравилось.
– А просто какие-нибудь удивительные места там, я не знаю.
О. Н.: Я тебе скажу, самый лучший наш концерт был на атомном крейсере «Адмирал Нахимов». Ситуация была такая. Мы приезжаем в Мурманск, играем во Дворце спорта концерт. Потом говорят: «Ребята, хотите на кораблик съездить?». Мы говорим: «Хотим!» Сели в автобус, едем. «Сейчас мы заедем в одно место». – «Зачем?» – «Гитарку нужно». – «Какую гитарку?» – «Ребята, ну вы едете к морякам, что там, ни одной песни не сыграете?» Из какой-то библиотеки выносят гитару. Мы говорим: «Ну нам хотя бы вторую». Говорят: «Вторую у матросов возьмем». Приезжаем. «Так, Ермолаенко, гитару неси!» – «Что? Гитару? Нет. Кому? Этим? Нет!» В общем ладно, все-таки принес. И матросы вот так сели, и вот там нужно было дать по-настоящему. А ничего не слышно практически. И мы играли, и гитары медленно умирали, потому что они отдали все, как последняя виноградная гроздь отдавала последнюю каплю для будущего вина. Это был бесспорно самый лучший наш концерт.
(Песня «Ангел».)
– Я тут прочитал, что в 1994 году в рамках «НЕГОРО-шоу» ваши песни участвовали в «Евровидении». Я знаешь почему, бог с ней с этой песней, я вдруг неожиданно вспомнил забытое имя – НЕГОРО.
О. Н.: Негоро – это был обрусевший африканский князь, родители которого приехали в 1929 году, сбежав от рабства в СССР. Родился Егор, он же Негоро. И, собственно, это выглядело так: у меня были такие дреды из искусственного меха, такой Пушкин немножко, Миша был Кротон, гитарист был Дантесом. И бибисишники, которые предварительно все это снимали, говорят: «Ой, вы точно займете первое место!». Мы заняли последнее место на отборочном туре у нас в стране. Подошел Серега Смолин из «Квартала» и говорит: «Я понял, вы же панки».
– Что за песня была?
О. Н.: «Пушкин, Пушкин». С чего там начинается? (Поет.)
Пушкин, Пушкин,
Тебе подарю я электрогитару,
Пушкин, Пушкин.
Оставь мне улыбку свою и глаза.
Стихает за окнами шум,
Лежу в нетерпении пытаюсь заснуть.
Я знаю, что скоро увижу тебя…
И так далее… Все дело в том, что в истории развития России был такой год, когда не было ни одного слова про Пушкина. Думаю, что-то как-то, брат Пушкин, надо тебе песню посвятить. Представляешь такой проект мог бы быть и образовательный типа Gorillaz. Пушкин на барабанах, Лев Толстой на басу, Гоголь, естественно, на солике – хороший проект, скажи?
– Хороший проект, да. Хороший. Делай.
О. Н.: Нет, что ты.
– Потому что начало уже песни есть: «Пушкин, Пушкин…» Классно звучит же.
О. Н.: Мы сейчас вам другую споем – эротическую. Пока еще эротическую. Значит, такая история. Мы написали эту песню и потом задумались: ну что вот «Мегаполис», кто мы вот для девушек? Ботаники какие-то, дай-ка мы в кадре будем такими. Песня есть, готова. Надо снять клип. Думаю, пусть этот клип будет в Санкт-Петербурге. Такая большая питерская квартира. Там девушки-студентки, самые красивые питерские студенты ходят. И мы такие красавцы. Мы нашли режиссера, он сказал: «Да, я все сделаю».
Мы едем на машинах в Питер. Он говорит: «Вы знаете, я чуть-чуть отступил от вашего сценария. Миша будет пират, ты будешь какой-то барон семнадцатого века, ты будешь летчик, а Антон будет космонавт». И в общем, самые красивые девушки-студентки, они были набраны. Мы должны были с ними купаться на рассвете. В итоге девушки проплыли на лодке, не видно было ни одного лица, потому что они еще загораживались зонтиками и ничего не получилось. Вы закройте глаза, как будто это все-таки наша версия.
(Песня «Эхо».)
– Когда мы были молодыми, петь на немецком языке считалось как-то все-таки не по-нашему. «Битлы» не пели, и не фиг петь по-немецки. Вдруг появляется «Мегаполис», который песню «Ландыши» перепел на немецкий язык.
О. Н.: Ну, во-первых, «Битлы» стали «Битлами» в Гамбурге. Немецкий вольный город.
– Ну это «Битлы». А тут «Мегаполис».
О. Н.: Ну а что «Мегаполис»-то? Тут, понимаешь, мальчик ходил в специальную школу, родился в немецком родильном доме в Лефортово, немецкая спецшкола, преподавание на немецком языке, немецкая семья, две недели Дрездена в 75-м году…
– Это как раз тот проект, известные песни, как же они назывались?
О. Н.: «Нерожденные шлягеры нерожденной эпохи».
– Да.
О. Н.: Да, это было. Мы играли в 90-х в такую игру. Мы были такой клубной группой, и мы придумали такую историю, что последняя война была англо-бурская, 94-й год. Пангерманская граммофонная индустрия, хиппи-сороковники, немцы, коротко стригутся, белая одежда. В общем, все на немецком языке. И мы с этой программой повеселились. А вообще это такая глупая история. Мне одна моя подруга, журналистка из Германии, сказала: «Слушай, Олег, ну Германия объединилась, американизмы немецких песен в огромном количестве. Переведи русские шлягеры, им не будет цены». Это была суперновогодняя шутка, а я принял за чистую монету. Раз и мы перевели «Течет река Волга», «Трус не играет в хоккей». Мы даже перевели песню о тревожной юности и с блеском сыграли ее в Кельне. Но так как там были слова «юность, над тобою знамена», на немецком языке это очень звучало двусмысленно. Но «Рамштайн» через двадцать лет отфиналился в Олимпийском этой песней.
– С твоим переводом?
О. Н.: Нет, они ж сами гэдээровцы, они все и так знают. И вот, в общем, родился этот «Карл-Маркс-Штадт».
– Ну, шарахни.
О. Н.: Ну зачем я сейчас его буду петь? Его и так все знают.
– Ну как скажешь. Хотя намекни.
(Напевает по-немецки.)
О. Н.: Какая фонетика чудесная немецкая! Поэтому битлы-то и остерегались.
– Вот да.
О. Н.: А нас на амбразуру, да?
(Аплодисменты.)
– Бесспорно, вернемся к «мягкому порно». Это не мои слова, это слова Олега.
О. Н.: История такая. Я сочинил песню, но пока моей дочери не исполнилось шестнадцать, не мог ее спеть вслух. Вообще нигде никогда не исполняли. Исполнили только ради русского Берлина, потому что там немцы, и им все равно, что поют. И потом, все-таки немецкий язык, знаете, долгое время считался языком чего?
(Песня «Улыбки любви, или Ezhik forever».)
– Прочитал про один твой проект. Называется «Интуитивная музыка».
О. Н.: «Интуитивная музыка». Это, в общем, проект не мой. Группа музыкантов, которая с 2000 года играет «сейшен». Когда ты в потоке, когда через тебя проистекает музыка, которую слышишь и ощущаешь в первый раз, – это самое настоящее волшебство, и правда, удивительнее не бывает. Мы просто взяли и сделали такую лабораторию, собрались в кружок, поиграли. То, что пришло, срезали, чуть-чуть подредактировали, это вот Zerolines, интуитивная музыка. Этот проект живет своей жизнью, но он, кстати, сделал очень много полезного для «Мегаполиса», потому что часть материала оттуда, из Zerolines, они стали песнями, «Супертанго» в том числе. Но как можно сочинить такое соло? А никак. Его можно только принять, и все. Поэтому мы не очень такие авторы своих песен, только никогда не говорите об этом российскому авторскому обществу.
– Да? Но это получается такой, знаешь, тотальный джем. Вы собираетесь, выписываете какую-то гармонию. А давай поиграем.
О. Н.: Никакой гармонии.
– Даже так?
О. Н.: Вообще никакой гармонии. Мы можем стартовать в этой точке, а приземлиться абсолютно в другом месте, и нас носит, носит. С вашего позволения – сейчас, конечно, будет не Моцарт, но я подирижирую.
(Песня «Нежность и слезы».)
Группа «А’Студио»
«АʼСтудио» – мои старинные друзья образца 80-х. Они тогда назывались «Арай» и были аккомпанирующим составом Розы Рымбаевой. Играли они уже тогда так круто, что нам хотелось сжечь свои инструменты и больше никогда не заниматься музыкой. Но мы все-таки доросли до их уровня. Так как они клевые, мы – клевые, то почему нам не сбиться в общую стаю под названием «Квартирник»? Сказано – сделано!» – Евгений Маргулис.
– Сегодня настоящая московская группа «А’Студио» на «Квартирнике».
Кети Топурия: Спасибо огромное! Добрый вечер!
– Первый такой странный вопрос: вы же квартирники никогда не играли?
Байгали Серкебаев: В молодости были квартирники, но они были у нас такие – закрытые, бесплатные.
– У нас как будто за деньги, да? (Смеется.)
Б. С.: Ну я на что и намекаю – может быть, гонорарчик, в конце концов, конвертик?
– А скажи, что вы играли?
Б. С.: Мы сначала садились за столы, выпивали чай и потом подходили к инструменту, вспоминали какие-то известные песни. Это могли быть «Битлз», Антонов, Джо Дассен.
– Это не квартирник – это пьянка, понимаешь? (Смеется.) Кети, ты квартирники играла когда-нибудь?
К. Т.: Сейчас даже загадаю желание – это в первый раз.
Б. С.: Поэтому, друзья, поздравьте нас с премьерой. Это первый квартирник в нашей жизни.
– Мы с Байгали и Володей Миклошичем знакомы очень давно. Началась эта история с ансамбля «Рай». Они были аккомпаниаторами Розы Рымбаевой. Это военная тайна или нет? Они всегда играли офигительно. Мы приехали с Серахса, играем своих Deep Purple и какую-то хрень, а эти выходят, играют так, что перья летят в разные стороны, а потом курлы-мурлы, курлык-курлык. И когда наконец-то они появились в Москве, тут-то наша душа и развернулась.
Кети, могу я задать тебе вопрос? Сложно ли тебе было прийти в очень хорошую команду – там пел раньше мальчик, потом пела девочка, а потом пришла ты. Как тебе с этими ребятами-то поется?
К. Т.: Очень хорошо. Как видишь, уже четырнадцатый год мы все поем. Ты представляешь, я самая долгая солистка у них. Я горжусь просто этим.
– Тогда вопрос первоисточнику. Роза Рымбаева сколько была?
Б. С.: Это мы были у нее.
– А сколько вы были у Розы Рымбаевой? Пять лет?
Б. С.: Думаю, я лет семь, наверное, проработал, а с Володей вместе пять, потому что Вова пришел уже во второй состав. Конечно, были потрясающие времена, когда мы ездили на гастроли. Мы объездили весь Советский Союз, Сахалин, там покупали и привозили красную икру…
Владимир Миклошич: Чернобыль…
Б. С.: …торговали духами. Кстати, были и в Чернобыле, и Афганистане. Но время пошло вперед, и мы решили сделать свой собственный проект, чтобы когда-нибудь попасть в «Квартирник» к Жене Маргулису.
(Поют песню «Хамелеоны».)
– Ваше восхождение началось, когда вы попали на «Рождественские встречи». Да или нет?
Б. С.: Это был 89-й год. «Рождественские встречи». Встретили много друзей и познакомились с московскими и российскими музыкантами. И, конечно, это незабываемые впечатления, когда мы встретили Аллу Борисовну, которая тогда нам сказала: «Ребята, если вы будете много работать, то когда-нибудь попадете к Маргулису на «Квартирник». Вот, наши старания оказались не зря, видишь.
– Ты знаешь, я даже парировать не могу. Мне так все нравится. Есть история таких ласковых подколов. Кети, как тебе у нас?
К. Т.: Все очень хорошо, я очень довольна. Мне очень нравится. Вы мне тоже нравитесь.
– Да ладно? Послушай, мы с тобой знакомы лет 10…
К. Т.: Что ты мне не звонишь-то?
– Тогда меняем историю вопроса. Как они тебя нашли?
К. Т.: Я жила в Грузии, пела, была достаточно известной. И они подружились с продюсером Нато Думбадзе.
В. М.: Пусть Байгали расскажет, тебе не поверят же.
Б. С.: Не-не, пусть Кети расскажет, я уже вижу – стучишь ножкой.
К. Т.: И когда они уже стали искать новую солистку, спросили у нее.
– А почему именно в Грузию? Мест навалом.
Б. С.: Мы спрашивали во многих республиках.
К. Т.: Во многих.
Б. С.: Ну вот как-то она откликнулась первая.
– Скажи, а прослушивание ты проходила, что пела, Уитни Хьюстон какую-то там?
К. Т.: Я до сих пор не понимаю, почему меня взяли. Я так ужасно пела на прослушивании, так переживала вообще. Я так обожаю группу «А’Студио» вообще с детства. Я выросла на их песнях. Когда мне сказали, что есть такая возможность и меня хотят послушать, у меня челюсть просто до колен отвисла, я думаю: «Ничего себе!» А теперь пою вот тут.
Б. С.: Жень, со своей стороны я хочу добавить, этот продюсер – наша подруга Нато Думбадзе – сказала: «Вы ищете нового вокалиста? Я вам пришлю диск с записью». Мы послушали, и я прям услышал в этом голосе нотки Кристины Агилершвили. Она говорит: «Приезжайте, посмотрите и покушаете, в конце концов, хачапури как минимум». У нас тогда концертов не было, работы не было, мы думаем: «Вов, может, поедем? Хачапури все-таки, там пхали, шашлыки». И так и съездили. Теперь мы вместе.
– Кети, а сколько тебе было лет на тот момент?
К. Т.: 18. Мне 33 сейчас, минус 14 – сколько будет?
– Обратите внимание, насколько легко девочка говорит о том, о чем говорить нельзя.
Б. С.: Давайте сейчас споем песню, после которой Кети появилась в группе «А’Студио».
К. Т.: Почему меня взяли. Экзамен номер два. Она на грузинском языке, так что никто ничего не поймет.
(Поют песню на грузинском языке.)
– А какая была первая песня, которую ты спела в «А’Студио»?
К. Т.: Это была «Улетаю». Она сразу пошла, и благодаря этой песне мы начали выступать.
– Расскажи, Байгали, Батыр же не пел раньше никогда, он был просто саксофонистом.
Б. С.: Что касается истории с Батыром, то, конечно, изначально он был прекрасным саксофонистом, первым учеником консерватории в Алма-Ате. Когда мы работали еще с Розой, он играл у нас на клавис – такие палочки есть, играл на саксофоне, пел на бэк-вокале. На самом деле его талант вокалиста раскрылся уже потом, в группе «Алмата-Студио». Такая история.
– Вот вам ответ на вопрос.
(Песня «Любовь-река».)
– Чтобы Кети не скучала, надо все-таки девочке уделять внимание значительно больше, чем музыкантам. Кети, расскажи, пожалуйста, про свой бренд одежды. Это не рекламная история, просто так, на всякий случай.
К. Т.: Почему? Очень даже рекламная. Значит так. У меня есть бренд, называется KETIone. Почему «KETIone» – потому что по-грузински мое полное имя Кетеван.
– Дальше.
К. Т.: Там продается разная одежда для чуть-чуть сумасшедших, таких как я. У меня разные такие наряды. Вот, например, сегодня. Что-то такое.
– То есть сама придумала, сама сшила и сама носишь.
К. Т.: Ну, сама не шью, слава богу, потому что, наверное, никто бы не купил. Но придумываю сама, да.
– Дамы и господа, Кетеван Топурия. Следующий вопрос, Байгали, конечно, к тебе. Ермек Серкебаев – великий-великий вообще певец, народный артист СССР. Конечно же, у такого человека должен был родиться певец. Как так, не хотелось петь ни разу? С Вовкой вы являетесь автором песен, и неужто самому не хотелось спеть?
К. Т.: Ему вообще хотелось играть в футбол. Ты знаешь?
– Нет.
Б. С.: Ну да, была такая детская мечта. Все детство провел во дворе с футбольным мячом. В перерывах старший брат усаживал меня за инструмент и силой, в общем, держал меня, заставлял, иногда давал подзатыльники. Я изучал музыкальную классику, за что ему очень благодарен. Потом дальше уже пошла тема The Beatles, Deep Purple, Rolling Stones. И вот мы здесь у Маргулиса.
– Нормальный скачок такой, знаешь. Скажи, а ты можешь что-то из классики вспомнить? Такое классическое, национальное, казахское.
(Играет Лунную сонату.)
Б. С.: Это я сейчас на слух.
– Не хватало еще, я бы попросил ноты.
Б. С.: Надо вырезать этот позор.
– Нет уж. Борька напомнил мне старый такой дурацкий симфонический анекдот. Дирижер говорит: «Рабинович, возьмите, пожалуйста, ноту «ля»». – «Дайте ноты».
Какая была первая зарубежная песня, которую ты выучил?
Б. С.: «Come together».
– Прекрасная песня.
Б. С.: С этой песней связана такая интересная история. Когда я был маленьким, у нас в одной комнате жили квартиранты – наши соседи, и там был, по-моему, Игорь Кукушкин. У него был магнитофон «Маяк» и была коллекция на пленке, естественно. И когда все уходили из дома, я тайком залезал к нему в комнату, включал магнитофон, быстро заправлял пленку, сидел, слушал эту песню и пытался снять слова. Музыку я уже выучил. И когда слышал какой-то шорох, то быстро выключал. Представляешь, какая скорость? Перематывал пленку, ставил ее в коробку на полку, выскакивал и сидел, улыбался.
– Ты мне не ответил на вопрос. Почему сам не стал петь?
Б. С.: У меня был один эксперимент, когда мы записывали альбом «Грешная страсть». Я тогда фанател от группы Eagles и где-то в этом стиле написал песню «Только ты и я» и исполнил ее сам. Когда мы записывались на студии, я все время писал демки – потом в конце концов их вокалисты поют. Я показываю, как петь, но сам никогда не пел! И тут мне Грег говорит: «Спой сам». Я говорю: «У меня же такой практики никогда не было». Он говорит: «А ты не парься, встань к микрофону, как Ринго Старр, он же петь вообще не умел, но спел же Yellow Submarine, еще пару треков». Ну я представил себя Ринго Старром – усы есть. Встал, надел наушники и спел песню «Только ты и я» (наигрывает мотив песни). Ну петь сейчас не будем.
– Ну ладно, порази хотя бы одним куплетом, пожалуйста. Я не слышал тебя поющего ни разу, Борь! Хотя бы припев!
(Песня «Только ты и я».)
– Играть, конечно, эта компания умела всегда. Владимир Миклошич – бас-гитарист этого замечательного коллектива. Знакомы примерно с того же времени, что и с Байгали. Прочитал про тебя, знаешь, историю, которая мне очень понравилась. Ты тоже из аккордеонистов. Все приличные: Баста, Чиж, Владимир Миклошич. Поэтому у вас такая хорошая музыка. Кети, тебе вопрос, чтобы ты не обижалась. Как вам на разогреве у Элтона Джона?
К. Т.: Ты знаешь, прекрасно! Потому что мы пораньше закончили работу. Если было бы наоборот, тогда была бы бессонная ночь.
– История разогрева, она навсегда…
К. Т.: Я не люблю просто Элтона Джона, к сожалению. Я его очень уважаю, он крутой чувак, гениальный композитор…
– Я спросил, на самом деле, о другом, по поводу разогрева.
К. Т.: Ну почему разогрева? Это был двойной концерт.
– В этом есть, конечно, кайф двойного концерта, но публика-то пришла на Элтона Джона, а ты выходишь…
К. Т.: Ты вот зря так думаешь! Это был Ростов-на-Дону, и нас ждали больше, чем его.
Б. С.: То, что мы первые пели, – это не значит… Мы спели наш сольник…
К. Т.: Был разный тайминг, понимаешь, и все знали, что были мы и он.
– Ну, конечно, они пришли на вас. На фиг им Элтон Джон? Они другие.
Б. С.: Кстати, у меня после этого концерта осталась наклеечка вот здесь. Кто это? Элтон… Ты видишь что-нибудь?
К. Т.: Элтон Джон какой-то, я не знаю!
Б. С.: Наклейка «Elton John, А’Студио вместе в Ростове 2007 год».
– Ты уверен, что Элтон Джон?
Б. С.: Настоящий?
– Да нет, не в этом дело. Ты знаешь, мы же к старости становимся подслеповатыми, не все буковки видим. Может, там ЛДПР?
(Смех.)
Б. С.: Зуб даю! Посмотри!
Б. С.: Поехали дальше. Есть одна прекрасная песня, «Сердцем к сердцу», которую мы давным-давно записали с группой «Отпетые мошенники», а потом сняли смешной клип. Недавно посмотрели этот клип и думаем: «Как классно вообще!»
К. Т.: Я смотрю и думаю: «Какая я уродка до того, как отрезала нос».
Алишер Егембердиев (группа The Jigits): Кети, ты всегда была прекрасная и красивая, мы это знаем точно.
(Песня «Сердцем к сердцу».)
– Борь, представляй!
Б. С.: Сегодня на сцене с нами замечательные ребята, молодые и талантливые, группа The Jigits – участники «Фабрики звезд», Казахстан, финалисты, лауреаты, победители. На сцене последнее время часто с нами, помогают бэк-вокалом и, конечно же, имеют собственные песни, проекты.