– Ничего, – слишком быстро ответила Элис.

– Куда ты смотришь?

– Да просто на телевизор.

Кит тоже взглянул туда, убеждаясь, что он не включен.

– Ясно. – Достаточно тактично, чтобы не усугубить ситуацию. Может, он все же обучаем.

Держа чашки, он забрался обратно в постель, медленно и осторожно, чтобы не расплескать ничего на простыни. Когда он передавал ей блюдечко, она заметила, что он вытащил пару печений из упаковки и положил с краю. Они выглядели настолько черствыми, что об них можно было бы сломать зубы. Невообразимое рыцарство.

Поставив чай на полочку возле постели, Элис попыталась откусить краешек печенья. Она не могла заставить себя прямо взглянуть на Кита, но даже боковым зрением она могла заметить все то, что разглядела в ночном полусвете. Там, в Лондоне, женщины небось так и падали к его ногам. Элис имела в виду тех, кто не успел толком с ним поболтать.

Кит подвинулся к ней чуть ближе, матрас просел. Он потянулся поцеловать ее, и Элис почувствовала, как все ее тело подпрыгнуло ему навстречу.

– Ну… – начал он. – Ночью было классно.

Элис так и знала, что это случится. Кит весь, до костей, был таким идеалистом. Если бы у нее была хоть капля разума, она оговорила бы все условия заранее, вслух: никакой привязанности, никаких нежностей, никаких повторений. Но она была настолько захвачена моментом, и его губы были тут, и это было так хорошо…

Но все это было не важно. Важно было то, что начатое прошлой ночью должно закончиться здесь и сейчас. Элис не собирается ждать в подвешенном состоянии его неизбежного ухода из ее жизни два или три месяца спустя.

– Ага. Но, я думаю, на этом все и закончится. – Элис отклонилась назад так, чтобы между ними было достаточно места, и повернулась к Киту. Она не должна была заходить так далеко, потому что, как бы ей ни было противно это признавать, теперь она знала, какой потенциал есть у произошедшего между ними.

Кит наклонил голову набок. Элис поняла, что так просто она не отделается.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он.

– Мне не нужно ничего серьезного. Не сейчас.

– Сейчас – это сейчас, в этом пансионе? – Кит взглянул на часы над дверью, словно желая убедиться, сколько времени у них осталось до чекаута.

– Сейчас – это вообще. Я не готова к серьезным отношениям.

– У тебя кто-то есть?

– Что, в это трудно поверить?

– Нет, – Кит поднял руки. – Но ты никого не упоминала. Хотя могла бы, из вежливости. – С взлохмаченными волосами он выглядел страшно артистично. Элис ужасно хотелось протянуть руку и пригладить вихор над его левым ухом, и одновременно она ненавидела себя за это. – До того, как… – Его голос звучал на удивление нейтрально. Это ее огорчало. Пусть бы он лучше рассердился, и ей было бы понятнее, что происходит.

– Ну, никого у меня нет. Все и так достаточно сложно. Не думаю, что нам стоит еще больше все усугублять.

– Как тебе будет угодно.

– Извини, – произнесла Элис.

Ей правда было жаль, но она не настолько доверяла сама себе, чтобы четко озвучивать причины своего раскаяния в 8:42 утра. Это долгая история – все та же самая повесть о вере и предательстве, которая вынудила ее пуститься в этот путь с самого начала. Если она не смогла найти слов, чтобы объяснить все это Мэри там, в ее квартире, то какие шансы есть у Кита в этом пансионе, когда у них впереди столько важных дел? Может, уже через несколько часов они наконец смогут найти Джима.

Но у нее и не было возможности ничего объяснить; Кит, схватив полотенце из комода, отправился в душ еще до того, как она успела как следует извиниться.



Когда Элис вышла из ванной, Кита в комнате не было. На ее сумке лежала записка. Даже точки в ней казались резкими и обиженными. Жду в машине. Оставь, пожалуйста, ключ на ресепшен.

Счет уже был оплачен, и Элис, отдав ключ, подошла к машине. Кит сидел на водительском месте, постукивая пальцами по рулю. Похоже, не только она не находила себе места от беспокойства.

– Может, сегодня нам повезет, – сказал он, когда Элис закинула сумку на заднее сиденье и захлопнула пассажирскую дверцу.

Никакой пассивной агрессии, увиденной Элис в его записке, заметно не было. Она задавила ростки нерационального разочарования, поднимающиеся где-то в подсознании и говорящие: Ну, однако, быстро он справился. Она должна воспринимать его легкость как положительное свойство – без этого им не удалось бы так продвинуться в поисках Джима. Но все равно… не была ли она слишком уж мерзкой с этим своим утренним отказом?

– Представляешь, если мы найдем сегодня Джима? Вот будет круто.

Так ли уж круто это будет? В каком-то смысле – да. Но глубоко-глубоко внутри Элис было от этого тревожно. Она с трудом смогла доесть печенье, потому что желудок сжимался в предчувствии того, что мог принести этот день. Теперь они точно знали, что Джим жив. Ну или они так думали, если этому Тони можно доверять. Но больше они ничего не знали. Как Джим отнесется к их приезду? И как он сможет все это объяснить?

Это был первый и единственный шанс Элис раскрыть тайну исчезновения Джима; принести покой Мэри и, возможно, заодно спасти свою собственную работу. Это должно быть хорошо, так же, как всегда было хорошо Элис от собственной продуктивности. Чтобы оказаться здесь, она поставила на карту все: она была на волосок от увольнения, она соврала Киту о своей профессии, она обещала Мэри прекратить поиски, а сама отправилась искать Джима. Эмоционально она вложилась в эту историю до конца. Если ничего не выйдет, Элис не представляла, как она сможет жить дальше.

– Потрясно! – Ну, хотя бы Кит был бодр, как всегда. – Мы будем на месте через четыре часа. Пять, если будут пробки. Не могу поверить, что мы почти у цели. Вот что значит команда.

Пока они выбирались из города, Элис думала, что многим обязана Киту. Он бросился в эту миссию очертя голову. Более того, от него было столько пользы. Это ведь Кит нашел Гаса и помог Элис выстроить более сложную и неспокойную картину жизни Джима, чем та, что рисовалась сквозь призму обожания Мэри. Это Кит предложил смену направления: от почему – до куда. И если они сегодня обнаружат, где же Джим находится, то, как надеялась Элис, ответ на вопрос, почему же он исчез, тоже быстро прояснится.

Не было никаких сомнений, что Кит – хороший парень. Пока они пробирались сквозь дикий пейзаж Северо-Шотландского нагорья, Элис думала, что лучше бы она меньше фокусировалась на недостатках Кита, а больше бы восхищалась простым материалом, сотканным из терпения, доброты и верности, из которого он был сотворен. Она жалела, что не дала ему шанса. Поверить.

Но сейчас определенно было не до чувств. Среди прочего, это их путешествие показало Элис, что, если и есть в любви что-то определенное, так это то, что любовь очень зыбкое чувство. И все несовпадения всегда работают не в твою пользу.

– Еще раз, как там называлось это место? – Голос Кита прервал поток размышлений Элис.

– Сикрест Коттедж.

– Хмм. – Кит переключился на первую передачу, и двигатель едва не заглох на пустой одноколейной дороге. Они едва плелись по этой невыносимой дороге. Постучав по экрану телефона, Кит нахмурился. – Тут и сигнала нет, вот радость-то.

– Это оно? – Элис посмотрела на часы, они провели в дороге четыре часа, и, похоже, у навигатора больше не было идей насчет дальнейшего направления. Снаружи не было ни указателей, ни других признаков жизни. В пейзаж вкраплялась россыпь из нескольких коттеджей, но все они стояли отдельно друг от друга. Вытянув шею, Элис посмотрела в окно Кита. – Как насчет вон того?

– Это озеро не впадает в океан.

Кит взглянул по направлению пальца Элис.

– В смысле, это морской рукав?

– Прости, я не знала, что говорю с экспертом по местности.

Кит не отреагировал.

– Думаешь, Джим превратился в морское чудовище?

– Нет, но он может заходить в паб на берегу, – постучала Элис пальцем чуть правее, по пятну на стекле. Небольшой домик, почти незаметный в своей неровной зеленой обшивке, выделялся в основном только благодаря вывеске, раскачивающейся на ветру. Название было слишком мелким, чтобы прочесть его, даже со стопроцентным зрением Элис.

– Отлично, – согласился Кит, разворачиваясь на месте. – Выпивка за твой счет.

Радость Элис была недолгой. Еще неизвестно, как их там встретят. Они подъехали, поставили машину и подошли ко входу, лавируя между пляжных скамеек, обращенных лицом к заливу. В отличие от жары, сопровождавшей их всю неделю, здесь было холодно. Наверное, в Шотландии свой климат, подумала Элис. Так или иначе, никто не был настолько закаленным, чтобы сидеть на улице, когда дует такой ветрище.

Впрочем, внутри было ненамного больше народу; человек в куртке с капюшоном, читающий газету у барной стойки, спиной к двери, двое за боковым столом – не вместе, но вроде бы и не врозь, оба уставились куда-то на дно своих кружек с пивом. Бармен, низенький лысый дядька в толстом темно-синем свитере, явно был изумлен, увидев входящую Элис.

– Добрый день, – поздоровался он. Двое за столом приподняли головы. – Располагайтесь. Кит, до того держащийся в паре метров позади Элис, как телохранитель, встал рядом с ней. Невзирая на холод, он был только в красной майке с желтым рисунком на груди, с обтрепанными рукавами. Элис видела, как бармен с удивлением меряет его взглядом с головы до ног.

– Я хотела узнать, не поможете ли вы нам, – произнесла она, стараясь подавить в себе всплески страха и применить остатки очарования. Но они, казалось, сегодня были закопаны особенно глубоко.

– Ай.

– Мы ищем Сикрест Коттедж. Это где-то здесь?

Бармен приподнял брови. Но ответил им не он. Ответ прозвучал от человека за стойкой, того, в куртке с капюшоном цвета хаки. Он не обернулся. Возле его ног послышался стук хвоста пастушьей собаки.

– А это смотря кто спрашивает.

– 38 –

2018

Ни Элис, ни Кит не нашлись с ответом. Переглянувшись, они уставились на спину человека с капюшоном. Он, безусловно, не мог не заметить напряжения, возникшего в баре. Но тем не менее он не торопился его рассеять. Даже мужчины, допивающие последние капли своего пива, подняли глаза в ожидании его ответа.

Элис никогда не встречала Джима. И не было никаких гарантий, что она когда-нибудь сможет встретиться с ним. Последнее сообщение с форума с легкостью могло оказаться еще одним тупиком. Но даже зная все это, она все равно не могла отказаться от возможности добраться до самого дна истории его исчезновения, хотя бы ради Мэри. Эти поиски вытащили на поверхность то ее прошлое, которое она сама так упорно пыталась похоронить. Ставкой была ее работа и ее рассудок. А теперь она не могла придумать, что же сказать этому человеку.

С громким скрежетом он отодвинул барный стул и поднялся на ноги. Допил остатки своего пива, чмокнул губами.

– Я так понимаю, вы и есть Элис?

Человек, стоящий перед ней, был таким же темноволосым, как Джим, с сединой в волосах; тот же рост и стройное сложение. Но, только когда он обернулся, Элис поняла, что он по меньшей мере лет на двадцать старше.

– Не слишком-то радуйтесь пока, – сказал он, хохотнув. – Я Тони – мы с вами разговаривали.

Пока Элис старалась как можно незаметнее справиться с разочарованием, Кит вышел вперед, протягивая руку. Тони взглянул на нее, как бы раздумывая, что с ней делать. Когда он наконец решил пожать ее, то сделал это с такой силой, что воздух между ладоней вылетел с громким хлопком.

– Кит. Я… знакомый. Попутчик.

Элис в жизни не слышала, чтобы слово «знакомый» произносилось с таким нарочитым выражением. Но Тони, похоже, не обратил внимания.

– Я сейчас обрадую вас обоих. Он на работе. Его лодка не вернется до вечера. На вашем месте, я бы устраивался поудобнее.

– Так, значит?.. – Образ мыслей Кита был настолько прозрачным, что это было даже трогательно; Элис буквально видела, как вращаются шестеренки в его голове, и забеспокоилась, что может за этим последовать.

Тони поднял руку, подошел поближе и понизил голос. Все остальные присутствующие вроде бы перестали прислушиваться, но кроме ровного плеска накатывающих на берег волн в зале все равно присутствовал еще какой-то негромкий шум. – Я до сих пор не знаю, правильно ли я поступил. Это жена меня уговорила. Она все время торчит в «Фейсбуке», ну, и видела то видео со станции. Она всем сердцем за Мэри. Потому и пошла на тот форум – и заставила меня написать вам. Мы думали, Мэри… Ну, в общем, скоро сами все увидите. Она упрямая, моя жена, и она меня убедила. Уж не знаю, что скажет он сам. Он мне доверился, а я и так уже сделал лишнего. Уж и не знаю, простит ли он меня. – Чтобы случайно не взглянуть никому в глаза, Тони начал пинать ногой упавшую на пол подставку для пива. – Но иногда хочется жить с чистой совестью.

Снаружи им в лицо ударил ветер, дующий с залива. Элис хотелось бы, чтобы на ней было что-то более основательное, чем не застегивающаяся доверху кожаная курточка. Она перемотала шарф, сделав лишний оборот, и подоткнула его концы под свитер, пытаясь сохранить жалкие остатки тепла.

Обернувшись, она увидела, что Кит, засунув руки в карманы, бредет к машине. Она-то думала, что после вчерашней истории они сумели выровнять отношения. А он, похоже, все еще дуется. Нашел же время! Ох уж эти мужики. После всего, что случилось сейчас в баре, у Элис просто не было сил на еще один эмоциональный всплеск.

– Ты куда? – Кит не обернулся, и Элис так и не поняла: не расслышал он ее или же не захотел отвечать.

Она не пошла за ним, а вместо этого села на деревянный стул, повернутый к пляжу из белого песка, и зарылась лицом поглубже в шарф. Перед ней простиралась морская гладь, чистая, как кристалл, уходящая вдаль, туда, где море сливалось с небом за дрожащей линией горизонта. Если и есть место, где можно исчезнуть, то это оно. Мэри никогда бы не добралась досюда в поисках Джима.

Мысли Элис были прерваны запахом мокрого брезента и костра. Секундой позже на столе перед ней оказалась брезентовая куртка.

– Ты выглядела замерзшей, – вместо объяснений произнес Кит.

– Спасибо. – Элис натянула ее поверх собственной. Есть что-то удивительно уютное в том, чтобы надеть слишком большую одежду, как будто тебя обнимает кто-то из родителей. Или твой парень. Не то чтобы у нее был подобный опыт, но Кит об этом не узнает. Она оборвала эту мысль до того, как успела покраснеть. – Это было нечто, а? – продолжила она.

Кит не ответил. Он казался не обиженным, а, скорее, обеспокоенным. Она видела, что он листает что-то в своем телефоне, и вспомнила, что, когда она пыталась извиняться, Кит тоже увидел что-то на экране телефона, и это явно отвлекло его от их разговора. Она спросила, что случилось, что с ним, но ответа не получила…

– Ты сам сказал – здесь нет связи. На твоем месте я бы уже и не пыталась…

Все еще молчание. Голос Элис дрожал от напряжения в попытке разрядить обстановку. И вдруг, как будто переключили выключатель – забота сменилась раздражением. Значит, вот оно как? Она за свои двадцать шесть лет и так выхлебала больше пренебрежения, чем было положено. И на работе, и с отцом. И уж меньше всего она ожидала этого от Кита. Что, это так ужасно, если ей хоть раз – один-единственный раз – захотелось, чтобы ее заметили?

– Черт возьми, Кит, ты так и будешь меня игнорировать?

– Вау! – Он бросил телефон на стол и повернулся к ней. Его лицо было так близко, что Элис чувствовала синтетический ментоловый запах его жвачки. – Не все, Элис, вертится вокруг тебя. Можешь себе такое представить?

У нее забилось сердце.

– Если это из-за прошлой ночи…

– Элис, я могу пережить, что ты во мне не заинтересована. Я бы предпочел, чтобы это было не так. Правда. Но, если нет – ничего страшного. Это все вообще не из-за этого. – Кит потер покрывшиеся мурашками предплечья. – Я хочу, чтобы мы были друзьями. Но всякий раз, как я пытаюсь приблизиться, ты захлопываешься. Почему? А? В чем дело, Элис?

У нее непроизвольно открылся рот. Как будто ей дали пощечину, но без того праведного гнева, который мог бы ее вызвать. Может, в конце концов, ей и не хочется, чтобы ее замечали – если это так больно.

Кит все еще смотрел на нее, выжидательно склонив голову набок. Потому что ты полюбишь меня и бросишь меня, подумала Элис. Потому что ничего нет больнее этого.

– Знаешь, было бы неплохо, если бы дружба была взаимной, – пробурчал Кит, взял телефон и снова начал листать его.

– Мне казалось, у тебя не такая работа, – Элис понимала, что ведет себя как ребенок, но ей всегда было трудно справляться с этим, когда она была задета. – Вот прямо сейчас приспичило работать, да?

– Нет. Не приспичило. – Кит повернул телефон экраном к Элис. Там было открыто приложение с прогнозом погоды. – А знаешь почему? Потому что меня уволили.

Если Элис и старалась не выглядеть потрясенной, получилось у нее плохо.

– Да, ты правильно расслышала – уволили. – Кит заводился все больше, его голова подергивалась на напряженной шее. Элис отпрянула. – Не волнуйся, это не заразно.

– Ты же говорил, ты в отпуске. А что… Что случилось?

– Я работал в инвестиционном банке, и я это ненавидел. Но там хорошо платили, и мама с папой так мной гордились, что я терпел. Пока уже больше не мог. Я не мог по утрам встать с постели, не мог по утрам войти в эти чертовы вращающиеся двери нашей конторы. Мне было так хреново, что я позвонил в «НайтЛайн». Мне ответила Олив, и знаешь что? Она до сих пор так и не поняла, что это был я.

Элис попыталась вообразить себе этот звонок. Мысль о Ките – всегда счастливом. Уверенном Ките – на самом деле могла разбить даже самое жестокое из сердец. Она протянула к нему руку, но он, сжав кулаки, засунул их в карманы джинсов.

– Та ночь была худшей в моей жизни. Но из нее все-таки вышел толк. Я записался в «НайтЛайн», подумал, может, я смогу помочь еще кому-то вроде меня. И мне было чем заниматься, потому что наш отдел кадров известил меня, что мое отсутствие на работе столь ощутимо, что они меня увольняют. Это было полгода назад. У меня кончалась аренда, так что я переехал в самую дешевую квартиру, какую сумел найти, но все равно мне будет нечем заплатить за следующий месяц. Всякий раз, как я смотрю на свой банковский счет, мне плохо. Мою кредитную карточку скоро заблокируют. И я еще не могу поехать домой, потому что, знаешь что?

Элис понятия не имела что. Она начала осознавать, что картина, которую она нарисовала себе про Кита, была на самом деле лишь серией косвенных предположений. Как там говорилось в том стихотворении про предположения? Что они иррационально выплывают из нашей памяти? Она могла только вспомнить, что оно кончалось тем, что все выглядят как козлы.

– Ну? – спросила Элис.

– Они не знают, что меня уволили. Это их убьет. Ну, по крайней мере, их ожидания.

– И что же ты будешь делать?

Кит открыл рот, чтобы ответить, но прежде, чем он успел это сделать, раздался гудок. Оба посмотрели на море. К берегу быстро приближалась лодка. На короткой передней палубе стояли трое, держась руками за перила, руки образовывали четкое V. Почему-то они напомнили Элис детский рисунок птиц. Но издалека трудно было разглядеть лица.

– Я думала, надо будет ждать до вечера, – сказала Элис. Было только два часа дня. Дверь гостиницы позади них распахнулась, послышались шаги.

– Ну, похоже, я ошибся, – сказал Тони.

– 39 –

2011

Такси на кругу качнуло вправо, и Мэри показалось, что ее сейчас стошнит. Вообще-то, у нее был крепкий желудок, так что, наверное, дело было в волнении. На всякий случай она пошире приоткрыла сумку. Сумка была дешевой, из искусственной кожи, ручки уже начали облезать. Если дойдет до худшего, и ее вырвет, не жалко будет выбросить.

Брелок для ключей в форме клевера, который она внезапно, повинуясь капризу, купила в дьюти-фри, блеснул в свете фар обгоняющей их машины. Мэри зажала его в кулаке, чувствуя, как края металла впиваются в руку. Ей так сейчас нужна была удача. Что там с Джимом? Наверняка лежит в постели. Она подумала, ел ли он хоть что-то. В такие времена, как сейчас, Мэри всегда покупала готовую еду для микроволновки, зная, что готовить для него будет слишком сложно. Морозилка буквально трещала по швам.

Она должна была сердиться. Из всех случаев, когда Джим ее подводил, надо же было выбрать именно этот, за пять минут до прихода такси, чтобы ехать в аэропорт и лететь на Мамин Большой Юбилей. Но она уже изжила всю ярость. Мэри зажмурилась и попыталась вычеркнуть из памяти все то, что наговорила ему. Да мне гораздо лучше без всего этого… дерьма. Тебе не кажется, что я заслуживаю от тебя чего-то получше? Размах ее язвительности поражал сейчас ее самое.

Джим же между тем, казалось, вообще не заметил ее всплеска. Его лицо было застывшим. Онемелым. Может, это было еще хуже, подумала Мэри – что он не был и вполовину так потрясен, как она сама? Даже после того, как она прекратила свои излияния, Джим подошел поцеловать ее в лоб. Она просто ужасная. Наговорить такого Джиму, когда было ясно как день, что ему очень плохо. Она просто ужасна, ужасна – об этом не может быть двух мнений.

Чем быстрее она попадет домой, тем быстрее сможет возместить ему свой промах. За выходные она успела раз двадцать написать Джиму сообщения с извинениями – из ванной; пока мама заваривала чай; пока она сама делала вид, что проверяет пирог, – и всякий раз стирала их, не послав. Такая ссора требовала извинений лицом к лицу, и Мэри это понимала.

– Чартс-роуд, верно? А то могу срезать тут справа, будет быстрее…

– Да-да, сорок шесть. Спасибо, – пробормотала Мэри.

Она тоже не нашла лучшего момента, чтобы сорваться. Две недели назад Джим был плох, как никогда раньше. Это был его день рождения, сорок два года. Он не хотел никаких отмечаний, но, хоть Мэри и уважала его желания, про Ричарда с Джульетт сказать этого было нельзя. Они заказали кейтеринг к себе в Ноттинг-Хилл, ужин на четверых. Джим в основном гонял по тарелке салат из утки с апельсином, и Мэри пришлось взять себя в руки, когда симпатичная девушка, обслуживающая их за столом, выбросила все это в помойку.

– Знаете, я так надеялась, что у нас к этому времени будут внуки, – сказала Джульетт, разливая по бокалам последнюю (третью) бутылку вина.

Джим попытался пресечь эту дискуссию – «Мам, я прошу тебя», – но в его голосе не звучало должной убедительности. Мэри подумала, что он делает это исключительно по привычке. Они с Мэри уже устали за последние годы выслушивать мнения посторонних о своих отношениях. А уж конкретно в этот момент было и так трудно вращать колеса, без того чтобы оглядываться на постоянные напоминания о том, чего они оба решили не делать.

У Мэри на кончике языка вертелся вопрос, понимает ли Джульетт, насколько вот это постоянное давление угнетает Джима. Все эти ожидания от своих мальчиков – Сэма и Джеймса, – упавшие с плеч двух сыновей на спину одному. Не говоря уж о том, что Джим не хотел всего этого. И уже не впервые Мэри подумала, что человек может вынести только одну жизнь.

В конце концов они ушли, унося с собой два куска торта в какой-то поцарапанной пластиковой коробке – Джим отказался от десерта, сославшись на головную боль. Всю дорогу в метро до дома Мэри держала его руку в своих, стараясь как-то вернуть ему покой. Но, вернувшись домой, он тут же лег, и его молчание было громче, чем любое возмущение тем, как прошел этот вечер.

На следующее утро Мэри принесла торт им в постель вместе с кофейником, и Джим, увидев его, просиял. Но он дал ясно понять, что не желает обсуждать все то, что говорили его родители. Он поцеловал ее, поцелуй продлился, и внезапно кофе уже остыл, а они так и лежали под одеялом, обретая путь друг к другу посредством касаний и вкуса. Что угодно, лишь бы не говорить.

Она должна была бы догадаться, что визит Джима на мамин юбилей был бы далек от добровольного.

Мэри была вынуждена вернуться в реальность. Таксист резко свернул налево, и ей пришлось схватиться за ручку чемодана, чтобы тот не улетел в другой конец машины.

– Вот так, двадцать девять фунтов шестьдесят.

Она даже не поняла, что они уже приехали в Илинг и таксист тормознул возле их подъезда. Поднеся клевер к губам, Мэри быстро поцеловала его на удачу и засунула во внутренний карман сумки. Расплатившись, она выбралась на тротуар.

Шторы были полностью раскрыты, и августовское солнце заливало кухню. Ей не было видно ничего, кроме стола, но ясно было, что Джим не работает за ним, как часто делал. Вставал ли он вообще с постели те тридцать шесть часов, что ее не было дома? Одна, крошечная, часть Мэри не была уверена, хватит ли ей сил попытаться вдохнуть в Джима какую-то жизнь в девять вечера в воскресенье. Но все остальные части страшно хотели увидеть его снова.

Она повернула ключ в замке и бросила сумку на пол.

– Привет? – Интересно, почему она шепчет? Если Джим спит, он все равно проснется от стука двери. – Привет! – Мэри зажгла свет в коридоре. В конце него – раскрытая дверь в спальню и пустая, безупречно застеленная кровать.

Задним числом она потом уже думала, не в этот ли конкретный момент уже поняла, что случилось. Джим в жизни не застилал за собой постель, и уж точно не стал бы этого делать во время своих темных периодов, когда он забирался обратно под одеяло примерно через полминуты после того, как расправлял его.

Но Мэри пока старалась сохранять спокойствие. Наверняка найдется разумное объяснение тому, куда пришлось уйти Джиму. Она открыла верхний ящик прикроватного столика. Там, куда он обычно клал на ночь свой телефон и бумажник, было пусто.

Она попыталась сказать себе, что он мог пойти с Гасом в бар, хотя не могла припомнить, когда он в последний раз встречался с кем-либо из друзей по собственной воле.

У Мэри зазвенело в ушах. Звук стал таким громким, что даже заглушил тяжелое биение ее пульса. Что это – повторение той двухлетней истории с практикой? Или что-то еще хуже? Она отодвинула дверцу шкафа со стороны Джима.

Там лежали его вещи, но их было меньше, чем пару дней назад. Исчезли два толстых шерстяных свитера и походный рюкзак, тот самый, с длинными лямками, которые вечно раздражали Мэри, потому что выпадали из шкафа и путались под ногами.

Но это не значит, что она хотела, чтобы рюкзак исчез. Особенно если это означало, что Джим исчезнет с ним вместе.

В коридоре, в шкафу, на место лег последний кусочек этого кошмарного пазла. Мэри схватилась рукой за шею, как будто это могло помочь ей выдержать всю тяжесть рушащегося ей на голову мира.

Десять, пятнадцать минут она простояла так, застыв в шоке. Она никогда в жизни не поехала бы в Белфаст, если бы не такой повод… Долг – это одно, но что, если приходится рваться между Джимом и собственной плотью и кровью? Все равно надо было ей позвонить и остаться в Илинге. Тому, что она сделала, нет оправданий. Никаких.

Набирая наконец номер родителей Джима, Мэри попыталась вспомнить, когда же звонила им в последний раз. И не могла вспомнить. По крайней мере, она никогда не делала этого самостоятельно, а когда Джим передавал ей трубку, дело не заходило дальше вымученных приветствий. Она подумала, что это в ее характере – взять номер на всякий случай даже представления не имея, что это будет за случай. Ответили через пять гудков.

– Джульетт Уитнелл.

– Это Мэри.

– Что случилось? – Ее голос был резким, и дрожь в нем, когда голос вопросительно поднялся, напомнила Мэри, что Джульетт тоже была матерью. Матерью, уже потерявшей одного сына.

– Я не знаю, где он. – Слова вырывались из нее сухими рывками. Каким-то образом то, что она произносила это вслух, заставляло все становиться гораздо более реальным. – Когда я вернулась, его уже не было.

– Откуда вернулась?

– Из Белфаста. У мамы был день рождения. Шестьдесят. Джим должен был поехать со мной, но… заболел. Он не смог поехать, и я полетела одна. Меня не было только одну ночь, а теперь я вернулась, а его тут нет…

– Успокойся. Я тебя плохо слышу. Смотри, ты уверена, что он просто не вышел куда-то? Ну, не знаю там, на работу или с друзьями?

Мэри прижала одну руку ко рту, а пальцы другой обводили маленький прямоугольник пространства, где только что умерли ее надежды на то же самое. Это было совсем не так, как в прошлый раз, с неудавшимся пикником. Совершенно не так.

– Исчез его паспорт, – сказала она, еле шевеля сухим, шершавым языком в пересохшем рту. Паспорт никто не трогал со времени их поездки в Прованс прошлым летом. – Он не говорил мне, что собирается куда-то ехать.

– 40 –

2011

Джульетт приехала одна.

– Ричард уехал играть в гольф, – объяснила она, когда Мэри открыла ей дверь. – Он не должен был вернуться до завтрашнего вечера, но сейчас он уже на пути в Лондон.

У Мэри не было ни времени, ни желания что-то убирать, и она увидела, как Джульетт рассматривает кухню. Джим, может, и прибрал постель, но в кухне по всем поверхностям были разбросаны кофейные капсулы, пластиковая коробочка от одного из замороженных ужинов торчала из-под крышки мусорного ведра. Мэри пожалела, что не догадалась о его ментальном состоянии по этому бардаку, превышающему его обычное пристрастие к курице масала.

– Я приехала, как только смогла.

Мэри впервые видела Джульетт без макияжа и в состоянии, отличном от безупречного. Ее шелковая блузка была помятой, как будто ее выхватили из ближайшего ящика, чтобы надеть вместо пижамы. Странным образом, это напугало Мэри еще больше.

– Ты позвонила в полицию?

– Еще нет, – ответила Мэри.

Она стояла у окна, глядя на телефонную трубку, как будто та, зазвонив, могла бы вернуть их в реальность. Все не имело никакого смысла. Они же говорят про Джима, про человека, который обещал ей быть рядом до самого конца. И если он не врал, то, значит, все это просто сон, дурная фантазия. Господи, ну почему ее никак никто не разбудит? Она обернулась к Джульетт, но та стояла замерев, с каменным лицом.

– Я позвоню?

Мэри кивнула.

– Тогда мне нужны детали. Ты можешь перечислить мне, когда ты видела Джеймса последний раз, не упоминал ли он о каких-то планах? И что именно пропало? Я уверена, они обязательно захотят поговорить и с тобой. – Она была странно спокойной. Мэри удивилась бы, как ей это удается, если бы в ее голове оставалось место для чего-либо, кроме полного ужаса.

При руководстве Джульетт Мэри чувствовала, как снова становится ребенком, но ребенком, лишенным родительской заботы. Она непроизвольно отключилась от звонка Джульетт, воспринимая его как фоновый шум работающего телевизора или плач новорожденного в квартире наверху.

Мэри страшно хотелось оказаться снова дома, с мамой, чтобы та сказала ей, что все будет хорошо и что она сделает все, чтобы это так и было. Но что бы сказала мама обо всем этом? Это ведь она научила Мэри секрету хранить отношения – быть вместе, несмотря ни на что, в добре и в худе. А Мэри не могла бы сказать, что поступила так во время последнего разговора с Джимом, умчавшись на такси без лишнего слова.

– Мэри?

– Извините. Извините. – Она обернулась от окна к Джульетт, готовясь взять у нее трубку, чтобы ответить полиции на все вопросы, которые, как она знала, те будут задавать ей снова и снова, пока она не начнет сомневаться в каждом своем звуке.

Телефон выпал из рук Джульетт.

– Они говорят, что пока не могут ничего сделать.

– Что?

– Очевидно, он в зоне малых рисков. Они говорят, нужно подождать семьдесят два часа. Если хотим, мы можем обзвонить больницы… – Казалось, самого этого слова оказалось достаточно, чтобы она сорвалась. Резервы Джульетт истощились, и в ту же секунду она согнулась, стиснув зубы, как будто пыталась сдержать вой, рвущийся из нее наружу. Обхватив рукой ее невозможно хрупкое тельце, Мэри дотащила ее до дивана.

Они сидели там молча. Ни одной из них не было комфортно, но им не хватало сил что-то изменить. Когда часы на плите показали одиннадцать, Джульетт освободилась и поправила выпавшие из-под заколки волосы.

– Они спрашивали, были ли у него проблемы дома. – Ее голос был холодным и ровным.

– И что вы сказали? – Мэри не могла понять, почему полиция спрашивает это у его родителей. Джим был взрослым человеком. Может быть, Джульетт неправильно назвала им его возраст…

– Я сказала, что спрошу у тебя. – Слезы в глазах Джульетт высохли. Мэри вспомнила, как увидела ее впервые, как она умела держать всех, кто не был ее ближайшим членом семьи, в странном, но непреодолимом отдалении. – Они сказали, может, ему нужно было уехать. От какой-то ситуации. Или от кого-то?

– Нет… ээ… нет. Вовсе нет.

– Смотри, дело в том, что все это кажется странным. – Джульетт отодвинулась на дальний конец дивана и повернулась к Мэри лицом. Внезапно разговор с полицией показался Мэри предпочтительней. – Он собирался поехать на этот ваш семейным праздник, а потом… отказался. Почему? Почему он это сделал?

Потому что он болен, подумала Мэри. У него депрессия. Потому что ему было так плохо, что он едва голову мог повернуть. Джульетт вообще что-то в этом понимает? Что психическое здоровье – это не та проблема, которую можно решить, просто заплатив кучу денег специалисту? Мэри сомневалась в этом, иначе почему бы Джиму было не рассказать родителям о своих мучениях? Им хотелось, чтобы их единственный сын был сильным, здоровым и благополучным. Они не хотели, чтобы с ним нянчилась его подружка, которая, по их мнению, никогда не была достойна его. И, насколько Мэри понимала, они с готовностью обвинят ее во всех его мучениях.

– Он устал, у него был стресс, и… я не знаю… Я не хотела настаивать. Я думала, будет лучше, если он проведет эти выходные здесь, один, чтобы прийти в себя. Я бы и сама не поехала, если бы не мамин юбилей.

Джульетт, конечно, не волновали причины Мэри. Она водила пальцами по болевому узлу над бровью.

– То есть ты хочешь сказать, у Джима не было никаких причин уходить от всего этого?

Когда она развела руками, жестом охватывая все вокруг, Мэри заметила, что в этот круг попало все, от мягкой обстановки комнаты до тихой улицы за окном. Но все это категорически не включало ее, Мэри.

– То есть никакого триггера не было, да? – настаивала Джульетт.

Мэри заставила себя встретиться с ней взглядом. Она чувствовала себя виноватой до кончиков ногтей, но последнее, что ей было нужно, – чтобы об этом узнала Джульетт. При первых же признаках ее причастности к исчезновению Джима Джульетт, без сомнения, выдаст ее полицейским следователям, желательно в наручниках. Она, конечно, и не заслуживала ничего лучшего, но сейчас Мэри надо было оставаться здесь. Она должна быть дома, быть готовой и ждать возвращения Джима.

Джульетт не торопилась прервать воцарившееся молчание. Единственным утешением Мэри было то, что Джульетт не может услышать слова, бесконтрольно проносящиеся у Мэри в голове. Чушь собачья. Заслуживаю чего-то получше тебя. Неужели они вырвались из нее всего лишь вчера? Она была готова на все, чтобы только взять их обратно.

– Нет, – ответила Мэри. – Ничего.

– Ладно. – Джульетт поднялась и отряхнула руками свои джинсы. – Мне надо возвращаться домой.

К кому? Один сын погиб, другой исчез, а муж все еще едет по шоссе из Сент-Эндрюса. Кто угодно другой остался бы. Любая другая свекровь. Но вместо этого они будут маяться без сна порознь. Страдать, но врозь.

– Я дала полиции наши телефоны для контакта, – добавила Джульетт. – Мой и Ричарда. Как ближайших родственников. Если будут какие-то новости, мы тебе сообщим. Не выключай телефон.

И Джульетт ушла.

– 41 –

2018

– А ты уверен, что мы поступаем правильно? – Элис подвинула свой стул поближе к Киту; ей хотелось обнять его, после всего что он рассказал о своей работе и психическом состоянии, но его тело было напряженным и жестким.

– Как-то поздновато для этого – он уже здесь, – Кит указал на лодку, и Элис схватила его за руку, прежде чем кто-нибудь на борту успеет заметить их. Они были слишком далеко от места, куда причалила лодка, чтобы разглядеть, похож ли на Джима кто-то из разгружающих сети. На всех мужчинах была одинаковая одежда – шерстяные шляпы, болотные штаны и резиновые сапоги.

– Ладно-ладно. – Кит высвободился и убрал руку. – Расслабься, а?

Мало что в жизни так раздражало Элис, как просьба расслабиться. Она как раз недавно поняла, что просто физически не способна на такое. Она была слишком нервной, слишком напряженной. И тот факт, что Тони сказал, что им придется подождать еще часа три, прежде чем Джим освободится и вернется домой, тоже ничуть этому не способствовал.

– Нет, но правда же?

– Что правда? – спросил Кит.

– Ты думаешь, мы правильно поступаем? Я не могу избавиться от мысли, что здесь должна быть Мэри, – Элис неопределенно взмахнула рукой в сторону Кита.

– Привет.

– Ну ты же меня понял. Это же ее Джим, верно?

– Люди – это не собственность.

– Да. Но они имеют обязательства.

Он вздохнул, не раскрывая рта и раздув ноздри. Элис не могла понять, как кто-то может одновременно так бесить и быть таким привлекательным. И когда это Кит начал раздражаться на нее? Все должно быть совсем даже наоборот.

– Ты же сама сказала, что Мэри не должна знать про наши поиски – про эту поездку. Мы договорились, что не хотим будить в ней надежды, – заметил Кит.

Элис кивнула. Это было невозможно отрицать, пусть даже Кит и не знал ничего о разговоре, который состоялся у них с Мэри во время последней встречи возле станции, пока все остальные члены «НайтЛайна» убирали свои таблички. Последнее, что Мэри тогда сказала Элис, никогда не выходило у нее из головы: Я прошу тебя перестать искать Джима.

– Но что же мы ему скажем? – продолжал Кит. – Ну, в смысле, что можно сказать человеку, который решил исчезнуть с лица земли, не говоря ни слова?

У Элис были предположения на тему, что они могут спросить у Джима. Потому что, даже притом что она знала, что ее отец жив, здоров, имеет семью и, возможно, гораздо более счастлив, чем был когда-либо счастлив с ней и ее матерью, даже притом что сама она пережила это, – всегда оставался один вопрос, на который не находилось исчерпывающего ответа.

– Может, просто – почему? – прошептала Элис.

– Н-да, в самую точку. Кратко. По делу. Прямо как ты сама, а? – Кит улыбнулся, но не так широко, как раньше. У Элис болела душа за него, и за то, как он боялся огорчить родителей. Кит продолжил: – У тебя здорово это получается, Элис. Можно подумать, что ты уже занималась такими вещами.

Он наклонил голову, и его обветренное лицо приблизилось к ней. В нем не было ни следа осуждения. Он понимал, что значит быть уязвимым. Как это может быть больно. Так что Элис может сказать ему, почему она здесь. Может объяснить, что те же причины, по которым она не может позволить ему – и вообще никому – приблизиться к ней, те же причины не дадут ей покоя, пока она не отыщет Джима. Она может позволить Киту стать самым первым, кто узнает ее по-настоящему.

Она открыла рот.

– Я пойду хоть чипсов куплю, а? Не знаю, как ты, но я помираю с голоду. – И Кит умчался заботиться об их желудках еще до того, как Элис сумела отыскать нужные слова.



Было уже за шесть, когда Тони сказал, что готов отвести их к Джиму. Судя по всему, он так и продолжал пить весь день, но при этом, ведя их вверх по холму от паба, он двигался на удивление ловко. На улице не было фонарей, и Элис потребовалась изрядная сила воли, чтобы подавить в себе желание начать светить себе под ноги фонариком в телефоне – чем меньше внимания они будут привлекать со стороны, тем лучше.

– Так как же вы познакомились с Джимом? – поинтересовался Кит. Они шли гуськом по узкой колее, оставленной колесами грузовика среди полей. Пастуший пес Бенджи трусил впереди, за ним шел Тони, потом Элис, потом Кит.

Повисло неловкое молчание. Было невозможно сказать, услышал Тони вопрос или нет.

– Джима-то?

Элис обернулась через плечо на Кита и едва не споткнулась о торчащий камень. Он поймал ее руку и не отпускал, пока она не выровняла шаг.

– Мы тут в округе зовем его по-другому.

– О-о. – Элис подумала, не застудила ли она голову. Она никогда не лезла за словом в карман, но сейчас ее голова была готова взорваться, переполненная выяснениями отношений с Китом, возможной близостью Джима и детскими воспоминаниями, о которых она надеялась больше никогда не думать.

– А как же вы его тогда зовете? – Слава богу, что хотя бы у Кита не отмерзли мозги, хоть он и был в одной майке. Он так и не попросил ее вернуть ему куртку, хотя шел, обхватив себя руками и сунув ладони под мышки.

– Думаю, это вам лучше у него самого спросить.

– А вы давно его знаете? – Кит не понимал намеков. Ну, или же был до чертиков настойчивым. Элис подумала, что из него получился бы отличный журналист, если он действительно решил распрощаться с банковским делом.

– Да уж давненько. Он тут уже несколько лет.

– И все рыбачит?

И все рыбачит? Иногда то, что срывалось с языка Кита, просто бесило Элис. Его выбор выражений на треть состоял из словаря романа XIX века, а на две трети – из гугл-переводчика. Интересно, каким же образом его социализировали в детстве – если вообще этим кто-то занимался.

Тони что-то согласно буркнул. Ну, значит, все рыбачит.

– А вы с ним близки?

Элис с трудом удержалась, чтобы не пнуть Кита по голени. Нельзя допустить, чтобы Тони разозлился на них из-за этого допроса. Они уже так близки к тому, чтобы найти Джима. Вернуться к Мэри без ответов теперь, когда до Джима было рукой подать, будет просто невообразимо. Элис такого не переживет.

Тони вдруг резко остановился, и Элис потребовалась пара секунд, чтобы понять, что они подошли к воротам коттеджа. За ними была небольшая лужайка, если так можно было назвать эти заросли нестриженой травы, а на другом ее краю стоял одноэтажный домик. Мягко говоря, неприметно. Элис была уверена, что не смогла бы найти его снова без помощи Тони.

– Так это тут? – спросил Кит.

Элис давно не чувствовала себя так нехорошо. Сердце стучало как молот, в животе страшно противно тянуло и ныло. Ей нужен был туалет. Или хорошее обезболивающее. А в идеале и то и другое. Ей страшно хотелось, чтобы она с самого начала никогда бы не лезла в эту историю.

– Вы тоже пойдете? – спросила она у Тони, постучав его по плечу и едва сдерживаясь от желания вцепиться в него.

– Я сегодня не рассчитывал на ссору. Но она так и так все равно меня найдет. Я доведу вас до двери, не дальше.

На двери была старая кованая ручка, и, когда Тони постучал, стук был таким громким, что тот, кто был внутри, вне сомнения, не мог его не услышать. Ощущения Элис были телескопическими, как всегда бывало в основные моменты ее жизни – хорошими и плохими одновременно. Все, к чему она стремилась последние несколько недель, все ее надежды зависели от следующих нескольких секунд.

– Тони.

Бенджи кинулся к человеку, появившемуся на пороге. У него была густая борода, темная, с просвечивающей первой сединой, волосы спадали на воротник, завитки, откинутые со лба, были заправлены за уши. Он был немолод и потрепан. Но все остальные приметы совпадали. Это был он. Это безошибочно был человек с украденной Элис фотографии. Шрам над бровью был на месте, и это место так и не заросло волосами.

– Кто это?.. – Они смотрели, как Джим осознает происходящее. Расширив глаза, он попытался захлопнуть дверь. Осознав, что на ее пути оказалась нога Тони, он выдохнул сквозь зубы, как поезд, тормозящий у платформы.

– Впусти их, Сэм. Они ненадолго.

Кит тоже застыл на месте, не в силах даже кивнуть.

– Какого черта? Я думал, ты будешь стеречь меня.

– Я стерег. Стерегу, – ответил Тони, но далеко не уверенно. Момент был очень личным, и даже присутствовать при этом было неловко, почти кощунственно. Элис опустила глаза, глядя на свои ноги. Она заметила небольшую, с пятицентовик, дырку, появившуюся у пальца в холщовой ткани кедов.

– Ты врешь.

– А ты – нет? Ты сказал, что все у тебя дома знают, что ты тут. Ты сказал, что твоя женщина тоже знает.

– Она знает, – ответил Джим.

– 42 –

2011

Последний вопрос Джульетт долго висел в воздухе после ее ухода. То есть никакого триггера не было, да? От невысказанных обвинений в квартире казалось тесно, как будто они наполнили все уголки, высосали воздух даже из-под дивана и между полосками жалюзи, и в конце концов Мэри едва могла дышать от нахлынувшей паники. Она не ожидала от Джульетт, что та будет изливать ей свою столь тщательно скрываемую до того приязнь, но и подобных обвинений не ожидала тоже.

На то, чтобы заснуть, у Мэри не было никаких шансов. В голове роились сотни предположений, которые она даже не смела додумывать до конца: Джим попал в аварию, стал жертвой преступления. Она представляла себе его тело на обочине дороги или в темной аллее; барахтающимся в реке в поисках спасательного круга. Если она и допускала робкое предположение, что это было некоторым образом добровольно – что Джим ушел по собственной воле, – то тут же отмахивалась от него. Она знала Джима. Он не ушел бы, не попрощавшись.

Но ясно было, что Джульетт в это не верит. Она заронила семена сомнений и укрепила их настолько, что они теперь расцветали. Мэри заставила себя снова вспомнить последний разговор с Джимом. На нем были носки, которые она подарила ему к последнему Рождеству, радужно-полосатые от пятки до пальцев. Всякий раз, когда он надевал их, это вызывало у нее улыбку. С единственным исключением – когда он не просто выскользнул из ботинок, а выскользнул из ее жизни. Он подвел ее, когда она так в нем нуждалась. Если бы он только признал это, она никогда не сказала бы того, что сказала. Никогда бы так не распустилась.

Когда над городом завиднелся рассвет, Мэри поняла, что должна что-то делать, чтобы держать в узде свое чувство вины. Но что? Помочь в расследовании она никак не могла. Джульетт обозначила это достаточно ясно. «Ближайшие родственники», – сказала она, словно опуская перед Мэри занавес над частной жизнью семейства Уитнелл. Лишь потому, что Мэри не была первой в чертовой очереди в биологическом или законном смысле, разве ее горе стоило меньше? Разве она несла не свою ношу?

Она подумала, не говорили ли Ричард и Джульетт что-нибудь такое насчет того, чтобы они не поженились, что могло как-то настроить Джима против нее? Она могла себе такое представить. Осторожней, сынок. Это ведь навсегда. А может, это у нее уже паранойя. Они с Джимом были достаточно взрослыми, чтобы решать такие вопросы самим. Сам факт, что они не хотели никаких торжеств и прочей свадебной суеты, ни о чем не говорил. Мэри с трудом удержалась, чтобы не позвонить Джульетт и не заорать: «ШЕСТЬ ЛЕТ!!!» – в монотонное гудение телефонных линий. Это же должно что-то да значить, с формальностями или без.

Боясь, что она все-таки может это сделать, Мэри попыталась занять руки перебиранием стопок бумаг на кухне, на кофейном столике, под спутанными клубками проводов в ящиках, в надежде найти какую-нибудь записку. Ничего. Она не понимала, хорошо это или нет. Может быть, это означало, что он все же не собирался сделать ничего плохого; его куда-то позвали, и он просто забыл их известить. Это не самое страшное, что бывает, говорила она себе. Он рано или поздно вернется, поджавши хвост. Главное, чтобы с ним ничего не случилось.

Когда стемнело, у Мэри уже кружилась голова. Злость прошла, и последняя надежда тоже. Она целый день не ела, не сделала и глотка воды. Она не могла успокоиться – все тело гудело от напряжения, а голова была настолько переполнена, что она не могла додумать до конца ни одной мысли, прежде чем ее сменяла другая. Она как будто провалилась во временную дыру, в какой-то другой, параллельный мир, где каждая ее косточка дрожала от нетерпения, но больше никто не видел необходимости что-то предпринять.

Один день стал двумя, два – тремя. Наверное, Мэри все же иногда засыпала, но на такие короткие промежутки, что ей не хватало ясности отличить кошмары во сне от них же, но наяву. Джульетт прислала сообщение, что была в полиции. Дело открыли, его ведут полицейские, и она должна вскоре ожидать их визита. Как ни странно, эти подробности вовсе не вызвали в Мэри такого ужаса, как то, что Джульетт совершенно не интересовало, как она себя чувствует. Что, Джульетт совсем уж не могла заставить себя задать ей, Мэри, такой простой вопрос?

Когда прибыла полиция, она едва заметила их. Один из офицеров сел с Мэри в гостиной и задал ей те же самые вопросы, что и Джульетт. Когда она в последний раз видела Джеймса Уитнелла? И показался ли он ей нормальным? Знает ли она о каких-либо осложнениях на работе или между ними? Повторяя ответы на все эти вопросы, Мэри могла бы нажимать кнопку «Вкл» на диктофоне с заранее записанными фразами. Ее разум находился за пределами этой комнаты. Он был далеко от их квартиры, от полицейского, проводящего пальцем в перчатке по поверхностям в их спальне и собирающим в прозрачный пакетик различные предметы. Он был далеко от Илинга. Он был там, где Джим. Мэри надеялась, что ему хватит двух свитеров.

Полицейские ушли, принеся свои извинения. Мэри подумала, не признали ли они таким образом свое поражение. Она знала, что шансы на возвращение пропавшего в целости и сохранности тают с каждым прошедшим часом, а недельный срок приближался с огромной скоростью. Что будет после этого? Они считают, что Джим начал где-то новую жизнь и ему просто не хватает духу сообщить об этом тем, кто остался в прежней? Мэри написала Джульетт сообщение, что к ней полиция приходила. Две галочки показали, что ее сообщение прочли, но ответа не последовало.

Ей никогда еще не было так одиноко. Прожив в Лондоне пять лет, Мэри все еще отговаривалась тем, что у нее нет времени завести своих отдельных друзей. У нее была работа, Джим и редкие встречи с его университетскими друзьями. Но со всеми этими сложностями со здоровьем Джима и тем, как это изолировало их обоих, Мэри было трудно создать себе какую-то сеть необходимой поддержки. Она не могла обсуждать депрессию Джима с кем-нибудь из знакомых и вряд ли могла довериться незнакомцу на пятничном сборище одиноких холостяков Лондона.

Кроме того, ее жизнь не казалась ей тесной, а одиночество не действовало на нервы. До сих пор. Мэри подумала, не позвонить ли маме – но что она ей скажет? Я поехала на твой юбилей, а Джим сбежал, едва я отвернулась? Мама слишком хорошо ее знала. Она, в отличие от полицейских с их фиксацией на времени и передвижениях, будет задавать правильные вопросы. Она спросит, что же на самом деле произошло. Вы поссорились, куколка? Вот, что она спросит, и у Мэри не хватит сил огорчать ее правдой о своем поведении.

После визита полиции к ней никто не приходил, и, когда через три недели и пять дней в дверь постучали, Мэри была так изумлена этим звуком, что позабыла подойти к двери. Послышался новый стук, за ним еще. Наверное, судебные исполнители – в клинике хотят знать, сколько еще им сохранять контракт с Джимом. Она этого не вынесет. Ей так не хотелось снова почувствовать эту боль в горле, которая совершенно точно была сигналом ее тела о том, что невозможно плакать и разговаривать одновременно.

– Мэри, – раздался голос из-за двери. Мэри посмотрела в дверной глазок. – Мэри, это я, Ричард. Ричард Уитнелл. Отец Джеймса.

Мэри распахнула дверь. Взгляд Ричарда опустился с ее лица на ее руки.

Она держала в руках счет за газ, вернее, письмо, извещающее о том, что он просрочен. Он был привязан к банковскому счету Джима. У них никогда не было совместной карточки, и у нее не было возможности выяснить состояние этого счета. Может, он уже пуст? Или он пуст уже несколько недель? Сам факт, что Джим мог заранее, за несколько месяцев, планировать разбить ее сердце, отозвался у нее в груди новым, острым приступом боли.

– Ничего, если я зайду? – напомнил Ричард.

Кивнув, она отступила в сторону. Он прошел в гостиную, где Мэри держала телевизор включенным ради фонового шума – какую-то из программ, где знаменитости разной степени известности обсуждали последние новости. Мэри смотрела с порога затуманенными глазами, как они жестикулировали над первыми страницами газет, в которых не было ни слова о Джиме. Если бы он был женщиной или младенцем, то его бы уже искали вертолеты, патрули, поисковые собаки. Люди бы оглядывались через плечо, идя в позднее время от автобусной остановки к дому. Но, поскольку пропал взрослый мужчина, все решили, что он просто сбежал – и что в этом виновата женщина, живущая с ним.

– Ты знаешь, где пульт… от этого? – перебил Ричард, занятый поисками выключателя, рассуждения Мэри. У нее не было сил помогать ему. – Не беспокойся, нашел. – Ричард вытащил пульт, завалившийся между подушками на диване. Он поискал на нем кнопку «Выкл», но в конце концов отключил только звук.

– Как ты? – спросил он, тяжело опускаясь в кресло.

Мэри лишь пожала плечами.

– Ужасно.

– Знаю. – Он опустил глаза. На нем были спортивные штаны, а лицо побледнело до зелени, как у человека, который несколько недель так же, как Мэри, не видел солнечного света. – Ты извини, что мы не общались с тобой. Это Джульетт, она…

Злобная, подумала Мэри. Мстительная. Мечтает, чтобы меня вообще не существовало. Ну что же, и это взаимно.

Ричард остановился на слове:

– Мучается. Сэм, а потом… еще это. Это невозможно. Послушай, Мэри, может, ты присядешь?

Что-то сгустилось в атмосфере комнаты. Мэри покачала головой, как упрямый ребенок перед лицом сурового родителя, потерявшего все. Ричард больше не смеялся грохочущим смехом, не отпускал замечаний насчет ее происхождения. То, что он собирался сказать, потрясло его настолько, что они стали равными.

– Боюсь, у меня есть новости, – наклонившись вперед, Ричард уперся локтями в колени. Мэри почувствовала, как пол уходит из-под ног, и перед ней остаются только плавающие в воздухе руки Ричарда и его громкий голос. Не может быть хороших новостей у человека, который слишком испуган, чтобы их сообщить.