Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

500 день

8 июля 2023. В дни поражений и побед

Так называлась первая повесть Аркадия Гайдара о событиях Гражданской войны, которые разворачиваются в том числе на Украине.

Имя автора выбито на мемориале в «Комсомолке», посвященном военным корреспондентам редакции, не вернувшимся с фронтов Великой Отечественной. Штык, перо, 16 фамилий. Полутонная стела работы скульптора Эрнста Неизвестного — один из главных и нерушимых символов нашей газеты. Мемориал не погиб во время пожара в 2006-м, когда огонь уничтожил уникальный архив издания. И продолжает путешествовать с нами, сменив уже три пункта дислокации.

Эта стела была первое, что я увидел, придя в «Комсомолку» на школьных каникулах — поработать курьером. И мимо нее я пройду сегодня, оформляясь в Донбасс и дальше.

Скоро год, как мои командировки не подписывает Владимир Сунгоркин. Но он по-прежнему рядом — в названной его именем редакционной «улице», в гуляющих по «Комсомолке» крылатых шутках, в заботливых эсэмэсках военкору…

30 апреля 2019 года я написал шефу, что беспроглядно застрял в Бенгази. Местные власти уже две недели «динамили» меня с вылетом под Триполи, где разворачивались бои за город. Бездарно потерянное время я предложил зачесть в качестве отпуска. Владимир Николаевич ответил:

«Саша, спокойно и философски отнесись к происходящему. Всякое бывает. У тебя столько заслуг, успехов и удач, что должны быть и такие независящие от тебя обстоятельства. Спи, читай, общайся, веди дневник — в общем, выдыхай и не нервничай. Бывает и такое в твоей профессии. В общем, иншалла… Все зачтем в работу. Это не отпуск, конечно. Если надо еще дней 10 там провести, ну и проведи. Главное там — беречь себя и вовремя вылезти — тут тебе советы наши не нужны. Главное — будь осторожен».

Завтра снова в дорогу



Сейчас я набью эти строки и пойду загружать своего «Суню», ждущего у подъезда. Утром — выезд в очередную командировку в зону Специальной военной операции. Мы будем осторожны, шеф.

Как всегда.

P.S

Подбирая репортажи для этой книги, я старался не отдавать предпочтение мотострелкам или артиллеристам, летчикам или связистам, «вагнеровцам» или десантникам — все работают на общую цель. Но, уже готовя книгу в печать, решил все-таки дать «слабину»: к крылатой пехоте у меня отношение особое, сам два года «срочки» отслужил в десантуре. И может быть, только сейчас понял, что это для меня значит…



— Упор лежа принять! 200 отжиманий! — Команда взводного лейтенанта Пицуна звучала как смертный приговор. Надо было так встрять. Знал же первое правило укладки парашюта — никогда не курить рядом с куполом. Решил, что самый умный и «хабарик», спрятанный в кулак, никто не заметит.

…После 50-го раза я понял, что больше не могу. О чем не очень уверенным голосом сообщил командиру взвода.

— Можешь, ты же десантник! — пробурил он взглядом мой взмокший затылок. К этой минуте горячим потом пропитались также бушлат, зимние штаны с подкладкой и съехавшая с лысины форменная шапка; я все реже и безнадежнее тыкался в нее физиономией, на которой было убедительно нарисовано измождение.

В упоре лежа на кулаках я корежился еще минут двадцать, пока не выполнил всю штрафную норму. Рухнув без сил на пол, я не испытывал ненависти к взводному. Я вообще ничего не испытывал, пока не осознал, что, если бы не сигаретка на укладке, я бы вряд ли узнал о скрытых резервах своего организма.

Каждый раз, когда в жизни складывалась тяжелая ситуация, я вспоминал своего взводного Сергея Пицуна, учившего меня азам десантного эгоцентризма.

Физически подготовить бойца к выполнению задачи можно в любых войсках. Но вбить психологию победителя, осознание того, что ты лучший, что «никто, кроме нас» и «нет задач невыполнимых», — для этого нужны особые навыки, психологические.

Позже в караулах, куда взводный ходил начкаром, а я — разводящим, лейтенант раскрылся для меня настоящим балагуром с коллекцией «черных» анекдотов. И неожиданно — романтиком, когда рассказывал про свою спутницу жизни, ласково называя ее «батоном». В эти моменты лицо его на короткое время разглаживалось и становилось даже трогательным. Чтобы через минуту снова нахмуриться: «Чего уши развесил? Смена!» И я уходил в ночь разводить часовых по постам.

Лейтенант никогда не отчитывал нас, сержантов-срочников, перед подчиненными, показывая рядовым, что мы хоть и небольшие, но все-таки командиры. И требовал четкого соблюдения субординации. Он был очень строг до дисциплины, но не возводил ее в ранг уставного культа. И никогда не опускался до унизительных коннотаций. Но за словом в карман не лез и пригвоздить мог изощренным словесным оборотом.

Честно, на него хотелось быть похожим…



9 августа 2008 года. Попадаем в засаду на въезде в Цхинвал. Бой в упор. Люди убивают друг друга с 5–10 метров. Нереально…

Бежим вдоль забора в хвост колонны, продираясь через густые кусты роз. Силуэт солдата в натовском камуфляже. «Я журналист!» — кричу, инстинктивно прикрывая голову руками. Но на мне — «кенгуруха» цвета хаки с надписью KFOR (подарок десантников с аэродрома Слатина в Косове). Сильный удар, роняющий на землю, вывернутое наизнанку предплечье, вязкое и липкое. Осколки от гранаты в ноге… И полтора часа неутихающего боя, звуки которого постепенно становятся фоном для сознания, уплывающего куда-то в вату.

— Витя, я, кажется, кончаюсь, — еле ворочаю пересохшими губами, фокусируя взгляд на коллеге, журналисте «МК» и в прошлом — майоре ВДВ Викторе Сокирко.

Тот под пулями выползает на дорогу и останавливает выходящую из боя БМП с пробоиной в борту.

Лежащие рядом раненые бойцы кто ползком, кто приставными шагами перемещаются к «коробочке».

— Саня, давай в БМП! — кричит Витя.

Сил хватает лишь покачать головой.

— Соберись! Ты же мужик!

«Ты же десантник!» — промелькнул перед глазами в полузабытьи лейтенант Пицун. 20 метров вверх по обочине — на одной ноге и «морально-волевых». Потом долгая эвакуация по серпантину, по которому навстречу, на подмогу к мотострелкам 58-й армии шли бесконечные колонны десантников…



На КП одной очень дружественной дивизии



Не сразу я понял, что ВДВ для меня — нечто большее, нежели веселые ежегодные встречи в парке Горького. Должно было пройти время, чтобы в Сирии встретить десантников, которым много лет назад привозил гуманитарку в неспокойный Веденский район Чечни. Или за столом где-нибудь в Сватове строгий замкомандующего округом вдруг расплывется в улыбке, услышав в моем рассказе фамилию знакомого офицера полка, которым он, нынешний генерал, командовал когда-то. «Большой человек теперь — военком области», — добродушно хохотнет он.

С десантниками всегда спокойнее, даже если ты мчишь на БМД по взлетной полосе Гостомеля под Киевом. Или бежишь от окопа к окопу в сосновых лесах под Кременной. В них уверен. И для тебя важно, чтобы они были уверены в тебе. Поэтому, когда кажется, что сил больше нет и сердце вот-вот пробьет ребра от страха или бешеной беготни, просто вспоминаешь лейтенанта Пицуна на своей первой укладке: «Можешь, ты же десантник!»