– Что ещё вы можете сказать? – спросила я.

– О\'кей. Я собираюсь делать всё то, что вы находите скучным и утомительным. Писать и рассылать пресс-релизы. Составлять базу данных. Звонить во все те дешёвые издания, которые, возможно, приносят мало пользы, но всё же делают своё дело. Помимо этого я собираюсь вести большую часть текущих дел, чтобы у вас оставалось время на развитие своей компании. Вам не придётся думать, какого цвета должна быть глазурь на торте во время торжественного приёма, который вы устроите для раскрутки своих клиентов: розовая или мятно-зелёная. Короче говоря, вам больше не надо будет волноваться по поводу рутины, которая всегда присутствует в подобной работе.

Я с подозрением смотрела на неё. Молодая женщина такого класса не может довольствоваться ролью обычного раба. Это очевидно.

– И зачем вам нужна такая работа?

– Мне требуется должность, которая даст мне возможности и связи. Я изучала маркетинг за границей, совсем недавно вернулась обратно в Швецию и никого здесь не знаю. Но вы быстро убедитесь, вам не справиться без меня. В течение года вы сделаете меня своим партнёром. Я приведу клиентов, о которых вы не смели даже мечтать. Потому что у меня есть то, чего нет у вас.

Я едва удержалась от улыбки – эта девушка определённо начинала мне нравиться.

– И что же это?

– Я знаю, что нужно сегодняшнему поколению. И вам не удастся справиться с этим самостоятельно. Вам не прочесть потаённые чувства и желания двадцатилетних. Вы сделаны из другого теста. Ваше поколение подвержено ностальгии и в глубине души признаёт только прежний порядок. Вам не понять, что заводит нас, молодых.

Я критическим взглядом рассматривала Янэ. Её глубокий голос, уверенность в себе и харизма – всё наводило на мысль, что на такого человека всегда можно положиться в бою. Отказать оруженосцу такого калибра было бы полным идиотизмом. Одновременно я спрашивала себя, во что я ввяжусь, наняв такую, как Янэ. И всё же я подумала, что сидевшая напротив девушка – просто спасение. В то время, когда все вокруг чего-то хотят и требуют, вдруг появляется человек, который, наоборот, хочет мне что-то дать.

– Вам ещё многое придётся доказать на деле, Янэ, но я вас беру. Только я не хочу, чтобы вы занимались лишь расчисткой конюшен. У вас будут свои собственные клиенты, и, если всё пойдёт хорошо, я сделаю вас своим заместителем. Ваш испытательный срок составит три месяца. Вы можете начать с того, что возьмёте себе несколько заказчиков, которые кажутся мне не слишком перспективными.

– О\'кей, никаких проблем, – ответила Янэ с самоуверенной улыбкой.



– Она не придёт? – нервно поинтересовалась Петра.

Я не видела Луизу со времени последнего заседания книжного клуба, закончившегося так печально.

– Я говорила с ней, но она не хочет, – сказала Анна. – Всё же пока не время закрывать наш клуб. То есть мы ведь можем встречаться и заниматься чем-то другим. Прыгать с парашютом, например. Или заниматься картингом.

– О нет, только не это, – отвергла предложение Петра. – Ав чём проблема? Мы же на сегодня выбрали совсем небольшую книжку.

– Довольно унылого классика, – заметила Анна. – Занудная, но при этом жуткая. Что вы скажите об этой книге? – обратилась она к остальным. – На каждой странице только несчастные хмурые мужчины и их нравственные дилеммы. Хотя это можно объяснить. Ведь и правда есть люди, которые злы по своей природе и изначально склонны к преступлениям, поэтому что тут скажешь? Ясно, что им-то как раз и есть о чём поразмыслить.

– Верно, хотя доктор Джекилл и мистер Хайд на самом деле спорят об извечной проблеме добра и зла, которая касается всех людей, – сказала Петра.

– Только не меня! – быстро ответила Анна. – Я не злая и не склонна к жестокости. Это мужчины злые, а не женщины. Взять хотя бы те же истории о дурном обращении мужей с жёнами.

Петра собиралась что-то возразить, но Анна внезапно вставила:

– Я, конечно, бесконечно уважаю вас, девочки, но без Луизы наш книжный клуб – настоящая пустыня.

Я тяжело сглотнула. Этот разговор мне не нравился. Я чувствовала себя виноватой. Выбор книги мне тоже был не по душе, но Петра, как обычно, настояла, а у нас с Анной не нашлось предложений получше.

– Знаете что, думаю, нам пора заканчивать с этими стариковскими книжками, – сказала я. – Я ничего не имею против мужчин-классиков, но почему бы нам не выбрать какую-нибудь женщину-писательницу?

Петра пролистала свои записи.

– Но раз мы на сегодня читали эту, то, может быть, её и обсудим?

– Сложновато обсуждать то, что не увлекает, – покачала головой Анна.

– Как насчёт компромисса? Что скажете, если возьмём «Деньги господина Арне» Сельмы Лагерлёф? Автор – женщина, шведка, да к тому же классик, – предложила я.

– Ладно, мне нравится. Посмотрим, удастся ли мне привести Луизу в следующий раз. Хотя она, конечно, вряд ли сильно загорится идеей читать про господина Арне.

Затем разговор плавно перетёк в обсуждение кухни Анны, которую она собиралась обновить. Мы не торопясь и со вкусом обсудили достоинства и недостатки мрамора, дуба, нержавеющей стали и прочих материалов. Дискуссия получилась очень увлекательной. Однако я сидела как на иголках, ждала разговора с Петрой, её окончательного решения. Я осторожно покосилась на подругу. Может быть, по её поведению хоть что-нибудь заметно?

Наконец вечер подошёл к концу, и мы с Петрой направились по домам.

– Ты обдумала то, о чём мы говорили в прошлый раз? – спросила я.

Петра остановилась и повернулась ко мне:

– Да, я всё обдумала. Рассмотрела все возможные и невозможные варианты и поняла, как следует вести себя в данных обстоятельствах.

Сейчас мораль начнёт читать, с тоской подумала я.

– Я пришла к выводу, что могу тем самым решить все мои проблемы. Я совершенно точно не хочу прожить оставшуюся жизнь в нищете. Но прежде чем ввязываться во всё это, я должна узнать одну вещь.

– Какую же? – осведомилась я.

– Зачем ты это делаешь?

Я глубоко вздохнула. Я поняла, что мне не избежать ответа на этот вопрос.

– Сколько времени ты сможешь провести у меня? Уже довольно поздно…

– Столько, сколько понадобится, – серьёзно ответила Петра.

Мы проговорили до четырёх часов утра. Уже давно я не испытывала такого облегчения. Наконец-то появился кто-то, кому я смогла довериться. Кто-то, с кем я могла разделить свои тревоги, пусть даже это было сопряжено с определённым риском. Могла ли я положиться на Петру? Я была практически уверена, что да, могла. Несмотря на скучный и временами даже занудный характер, у Петры было одно очень ценное в подобных обстоятельствах качество: она была верной. Она до последнего хранила верность своему мужу Андерсу, пока это почти не привело её к гибели, но та же верность по отношению ко мне могла сделать меня свободной. Петра была в шоке оттого, что услышала этой ночью, но в то же время ей стало легче, что кто-то оказался в не менее тягостном положении, чем она сама. Эта ночь связала нас навсегда.



– Мама, чем это вы занимаетесь с Петрой? Что за офис на дому вы устроили в папиной комнате? Я всегда думала, что ты считаешь Петру занудой.

Два дня спустя после заседания книжного клуба мы с Петрой занялись обсуждением плана, как заполучить деньги, которые помогут решить все проблемы. Чтобы никто не смог помешать, я выбрала для этих целей бывший кабинет Эрика на верхнем этаже.

– Мы занимаемся благотворительным проектом.

– Какая благотворительность? Ты даже мусор как следует рассортировать не можешь.

Я постаралась и дальше держаться своей версии:

– Могу сказать, что речь идёт о помощи одиноким женщинам, попавшим в нужду.

– Как здорово, мама, что ты начала думать о других, а не только о самой себе. Мне кажется, это просто замечательно, нет, правда. Я горжусь тобой! – сказала ты, и твои слова прозвучали искренне.

Я очень боялась этого твоего восхищения. И старалась не думать о том, что будет, если ложь откроется и вся правда о моей тщательно скрываемой преступной деятельности вылезет наружу. Но в то же время я предвкушала облегчение оттого, что всё скоро закончится. Если всё пойдёт по плану, мне остаётся пребывать в этом аду всего несколько недель. Мне больше не придётся иметь никаких дел с Миком и его людьми. Я стану свободной от них и от Эрика. И смогу вплотную заняться своим агентством. И конечно же тобой, своей дочерью. Дать тебе всё, что потребуется, пока ты не отправилась в самостоятельное плавание по жизни, – вот что самое главное. События последних месяцев не только заставили меня понять, что значит иметь дочь, но и пробудили горячее желание стать тебе ближе. Только бы выгорело это дело, и тогда я смогу начать всё сначала. Я даже подумывала продать дом, если ты не будешь против, и переехать жить в город. Сменить окружение и обстановку.

На пороге ты столкнулась с Петрой.

– Хорошее дело вы с мамой затеяли, – сказала ты и показала большой палец.

– Что ты ей рассказала? – нервно бросилась спрашивать Петра, когда мы остались наедине.

– Ничего особенного. Просто у неё своё понимание происходящего.

– Я так испугалась. Мне кажется, я скоро совсем рехнусь. И как ты только это выносишь?!

– Вот только давай не будем об этом, – попросила я. – В первый раз за несколько месяцев я вижу выход из создавшегося положения, и ты не можешь не признать, какое это облегчение.

– У меня здесь несколько подходящих кандидатов, – начала Петра, переходя к делу, и помахала стопкой бумаг в руке. После чего аккуратно разложила их на столе в комнате Эрика. – Есть несколько вариантов, как всё это можно провернуть. В результате должно получиться пятнадцать миллионов крон. Этого должно хватить. – Петра показала на пять листков бумаги, лежавших в ряд на столе. – Вот здесь у нас Геста, восемьдесят пять лет от роду. Её не стало всего два месяца назад. Ни наследников, ни завещания. Владела домом с участком в Халланде стоимостью примерно в два с половиной миллиона. Это Астрид, девяносто семь лет, то же самое. Никаких наследников. Кооперативная квартира в Гётеборге и акций почти на четыре миллиона. Бритта, семьдесят девять, тоже владелица кооперативной квартиры, только в Стокгольме. Рыночная стоимость составляет пять миллионов крон. Улла, семьдесят девять, тоже умерла недавно, жила на съёмной квартире, зато владела летним домиком возле Трусы. Все вместе они дадут нам нужную сумму.

Я внимательно слушала.

– Это значит, что мы должны составить завещания для каждого из этих людей? – спросила я.

– Верно, – кивнула Петра.

– Тогда нам потребуется найти наследников и свидетелей для каждого из этих завещаний. Нам придётся втянуть в это дело слишком много народу. Но чем больше действующих лиц, тем больше риск, что кто-нибудь из них проболтается или останется недовольным, что доля слишком мала. Тут надо хорошенько подумать, сможем ли мы это провернуть.

Я задумчиво просматривала бумаги на столе. Кроме них, там лежал ещё один документ, о котором Петра ничего не сказала.

– А это? – Я взяла лист и прочла: – Эстер Хольмберг. Ты забыла про неё.

– Нет, про Эстер я не забыла, – вздохнула Петра. – Это второй вариант. С Эстер мы сможем получить все деньги по одному завещанию.

В её голосе слышалось сомнение.

Я просматривала дело Эстер.

– Ой! – воскликнула я, увидев оценку стоимости имущества покойной. – Сорок миллионов!

– Да, но в случае чего мы заберём только часть. Только то, что нам нужно, остальное должно уйти в Фонд. Это просто уму непостижимо. Она владела многоквартирным домом в Вестеросе, но при этом сама жила на съёмной квартире в Уппсале. Когда начали узнавать, что после неё осталось, выяснилось, что ей принадлежал огромный дом. Поэтому никто даже не удивится, если на чердаке в каком-нибудь забытом ящике комода найдётся завещание.

– Думаю, Эстер наш клиент, – сказала я. – Куда лучше обстряпать всё побыстрее, и чтобы при этом в дело было замешано как можно меньше народу.

– Согласна, но есть риск, что это привлечёт внимание. Подобные суммы проходят через Фонд не каждый день.



В тот день ты сидела в своей комнате и плакала, отказалась идти в школу и на уроки танцев. Но хуже было другое. Ты не желала общаться с друзьями. Твой смартфон словно умер и валялся выключенным. Раньше и пятнадцати минут не проходило без входящего эсэмэс или сообщения в соцсети. Я делала всё, чтобы утешить тебя: приносила бутерброды с чаем и йогурт с фруктами, подложила газеты и журналы, – но ничего не помогало. Слёзы лились сплошным потоком, лицо распухло и покраснело от рыданий. В конце концов я не выдержала. Я пришла и села на диван в твоей комнате. Внутри царил абсолютный бардак. Шторы были опущены, отчего комната походила на пещеру. Снимки были сорваны со стен. На том месте, где они висели, торчали лишь канцелярские кнопки. Даже фотографии Курта Кобейна и той не было.

– Я не уйду отсюда, пока ты не расскажешь мне, что случилось, – решительно произнесла я.

Ты лишь покачала головой.

– Хорошо, тогда я буду сидеть здесь столько, сколько потребуется.

– Уходи, мама. Ты всё равно ничего не поймёшь.

– Давай всё же попробуем, – попросила я.

– Я не могу.

– Значит, всё, что ты можешь, это лежать здесь и пускать слюни?

– Типа того.

– Что произошло?

– Ничего.

Я поняла, что так ничего не добьюсь и этот разговор может длиться бесконечно.

– Вставай, Алиса. Нет ничего хуже, чем держать всё в себе. Я спрашиваю, потому что хочу знать, что именно тебя мучает. Кто знает, а вдруг я смогу тебе помочь?

Я старалась говорить мягко и ласково, так что ты наконец сдалась и позволила себя обнять.

– Давление, мама, я больше не могу жить под таким давлением.

– Какое давление? Объясни, чтобы я поняла, – попросила я.

– Со стольким надо справляться! Нужно хорошо учиться в школе. Итоговые оценки совершенно никуда не годятся, я провалила контрольную, не ответила домашнее задание, даже со спортивной формой и то напутала. И это продолжается уже довольно долго. Одно за другим. В целом вроде бы всё в порядке, но если брать по отдельности…

– Но я ведь не требую от тебя, чтобы ты отлично училась, – мягко возразила я.

– Да, но посмотри на себя. У тебя были прекрасные оценки в школе, ты закончила Стокгольмскую школу экономики, открыла собственное пиар-агентство. Ты хоть знаешь, как сложно сейчас поступить в Школу экономики?

– Ты хочешь поступать в Школу экономики? Для меня это новость.

– Нет, не обязательно, но я хочу иметь такую возможность.

– В наше время много разных возможностей, университет не единственная дорога в жизни, – попробовала я тебя утешить.

– Дело не только в этом. Всегда надо быть такой идеальной. Иметь идеальную причёску, идеальный цвет волос. Маленькую, но всё-таки большую задницу. Постоянно нужно выкладывать свои фотки, выставляя напоказ своё идеальное «я». Всегда правильно одеваться, соблюдать стиль. Правильные друзья, правильная жизнь, чтобы всё, что я делаю, было по правилам. Не представляю, как я смогу прожить так всю жизнь. Мне всего шестнадцать, а я уже так устала от всего этого! Я совершенно измучена!

– А я думала, тебе это нравится. Ты же постоянно говоришь об одежде, о моде, о том, что красиво, а что ужасно. Что круто, а что нет. Но я не осуждаю тебя, – сказала я.

– Не осуждаешь? Почему же ты тогда не научила меня чему-то ещё? Единственное, что я умею, это выкладывать в Сеть свои собственные снимки. И каждый раз, когда ты покупаешь мне новые брендовые джинсы или новую сумочку, ты словно потакаешь мне.

– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать. Я стараюсь делать всё возможное, чтобы ты была счастлива и ни в чём не нуждалась. Я не собираюсь воспитывать тебя и что-то при этом утаивать. Если я могу тебе что-то дать, то я стараюсь это сделать, – сказала я сердитым тоном, возмущённая такой неблагодарностью.

– Значит, ты забыла. Я никогда не просила тебя об этом, наоборот. Я хотела бы получить от тебя что-то более важное и ценное. Что-то, что помогло бы мне выстоять, когда всё кругом летит кувырком, – сказала ты.

«О боже, – со страхом подумала я, – опять Курт Кобейн». И тут же я задумалась если не о чувстве вины, то, во всяком случае, о роли своего собственного примера в твоём воспитании. Было бы неправдой сказать, что я не поддерживала и всячески не поощряла именно эти стороны твоей жизни. Поощряла, и ещё как. Поверхностные качества. Вот как они называются. С другой стороны, какие нужны черты характера, чтобы легко, не мучаясь, идти по жизни, не страдая при этом от безнадёжной борьбы?

– Я люблю тебя, мама. Больше, чем кого бы то ни было, – внезапно сказала ты. – Но я никогда не знала, какая ты на самом деле.

От этих слов что-то дрогнуло у меня внутри. Я любила тебя так сильно, что это даже причиняло мне боль, но я никогда не думала о том, что ты тоже любишь меня.

Спустя неделю настроение у тебя стало чуть-чуть получше. Возможно, помог наш разговор, ты облегчила душу. Ты снова начала ходить в школу и общаться с друзьями, но у меня из головы всё не шёл тот разговор. В конечном счёте я боролась, преодолевала трудности, чтобы у тебя, моей дочери, была безмятежная и счастливая жизнь. Я хотела разделить с тобой свои успехи. И теперь, когда ты сказала, что тебе это вообще не интересно, я не знала, что и думать. Возможно, ты ляпнула это сгоряча под влиянием мимолётной слабости, но могла говорить и искренне. До меня вдруг дошло, что всё, что я делала для тебя, всё то, что должно было повысить твою самооценку и твой статус, произвело как раз обратный эффект. Меня осенило, что я перенесла на тебя свою собственную неуверенность, передала своё презрение к самой себе и тем самым оказала тебе медвежью услугу. Я вспомнила собственное детство, когда все смотрели на меня как на никчемное жалкое существо, у которого сбежал папаша и мать выглядит странноватой. И когда в тринадцать лет я унаследовала картину своего отца, то твёрдо решила, что никогда не буду прозябать в нищете. Кто знает, возможно, именно Арлекин Пикассо предопределил мою судьбу?



Мик нашёл человека на роль мнимого наследника. Его звали Патрик Свенссон, и, разумеется, на эту авантюру он согласился не от хорошей жизни. При этом никаких судимостей, лишь пару раз привлекался за пьянство и драку в ресторане. Патрик работал водителем трейлера, работа ему нравилась, но приносила довольно скудный заработок. За пять тысяч крон он согласился выдать себя за двоюродного внука Эстер Хольмберг. Свидетели завещания оказались постарше. Улла Борг, женщина далеко за сорок, отчаянно нуждалась в деньгах из-за потребности в обезболивающих, что мучило и выматывало её день за днём. Чего, однако, нельзя было установить по её подписи. Вторым свидетелем должен был выступить её сожитель Бо Свенссон, или Боссе, такой же подсевший на таблетки неудачник, как и она. Он долгое время владел крошечным магазинчиком на окраине южного Стокгольма, но в прошлом году из-за стремительного взлёта цен Боссе стало трудно вести дела в своей непрезентабельной лавчонке, особенно после того, как рядом открылось сразу несколько забегаловок, где подавали дешёвые картофельные клёцки и недорогое пиво с частных пивоварен. Поэтому прибавка к выручке очень бы даже пригодилась. По плану завещание должны были «случайно» обнаружить у задней стенки ящика секретера Эстер Хольмберг. Полный список мебели был приведён в описи имущества покойной.

Уладив первые формальности, мы с Петрой могли пойти дальше и заняться составлением фальшивого завещания. Я отыскала в ящике со старыми школьными учебниками пожелтевший лист бумаги, который лежал там со времён моей учебы в гимназии. Петра побывала на распродаже подержанных вещей и купила там старую печатную машинку конца 1980-х годов. Теперь она стояла в бывшем кабинете Эрика и ждала, когда на ней напечатают последнюю волю Эстер Хольмберг.

– Будет лучше, если это сделаешь ты, – сказала Петра.

– Но ведь это ты у нас юрист, – возразила я.

– В том-то всё и дело. Большинство окружающих не умеет составлять юридические документы, а ведь завещания зачастую пишут самые обычные люди.

Я не могла не признать правоту подруги и, вздохнув, приступила:

«Я, Эстер Хольмберг, хочу, чтобы мой двоюродный внук Патрик Свенссон…»

Я сосредоточенно стучала по клавишам, стараясь не допускать ошибок. Закончив, я попросила Петру взглянуть.

– Ну как? Это сработает?

– Всё в порядке, теперь нам нужны только подписи свидетелей. Ты выучила подпись Эстер?

Я выучила. Петра одолжила мне старую чековую книжку покойной, и я долго тренировалась, чтобы подпись выходила идеально. Теперь пришло время применить свой навык на практике. Моя рука тряслась, когда я взяла ручку.

– А это действительно должна сделать я? – спросила я, поворачиваясь к Петре.

Петра серьёзно кивнула.

В конце концов я поудобнее перехватила ручку и вывела на бумаге подпись.

– Помни, если всё пойдет по плану, то никто, кроме меня, не увидит этого завещания, – на прощание сказала мне Петра.

Эпизод б

– Как ты думаешь, сколько шансов за то, что на работе кто-то мог знать Эстер Хольмберг? – спросила Петра. – Это будет провал. Если окажется, что Гуннар знал её близко, то провал полный. Тогда у нас ничего не выйдет.

– Погоди, Петра. Сядь и расскажи-ка всё по порядку, – постаралась я её подбодрить. – Провала не случится, если заранее полностью просчитать всю ситуацию.

Петра уселась на стул в кухне, сняла с себя шерстяной кардиган и принялась рассказывать:

– Сотрудники нашего отдела обычно обедают в столовой на первом этаже. Бывает, там не протолкнешься, а бывает, никого нет. Сегодня нас было двое. Я и Гуннар, он занимается у нас тем же, что и я.

– Объясни, кто такой этот Гуннар, – потребовала я, – хочу составить о нём мнение.

Петра закатила глаза:

– Гуннар работает в Наследственном фонде дольше нас всех. Он из тех, кто обожает выискивать ошибки у своих коллег и ругать новеньких. У нас в последнее время сильно обновился персонал, так что разгуляться ему есть где. Он считает, что из-за всех этих перемен Фонд скоро полетит к чёрту, но при этом сам совершенно не желает выходить на пенсию. Ему шестьдесят шесть. Вот такой он, наш Гуннар.

– И что, он действительно знал Эстер? Повтори дословно, что конкретно он сказал, – попросила я.

– Он сказал: «Я видел у тебя на столе дело Эстер Хольм-берг. Да, всех не упомнишь, но случается же такое, что попадаются дела о тех, кого мы когда-то знали. Кто бы мог подумать, что она владела миллионами».

– И что ты на это ответила? – спросила я.

– Ну, я сказала примерно: «Вот как! Так ты её знал?» При этом постаралась ничем не выдать своего волнения. Тогда Гуннар ответил, что знал-то он её не слишком хорошо, но они прожили несколько лет на одной лестничной площадке. Он хорошо её помнит, пару раз даже помогал менять перегоревшие лампочки. Потом ещё рассказал, что она была очень сильной женщиной. Толкала свои ходунки мощными рывками и на месте не сидела.

– Ну а ты что?

– Да ничего. Честно говоря, я просто растерялась. За все годы работы в Фонде ещё ни разу не было случая, чтобы кто-то из сотрудников лично знал людей, на которых заведены дела.

– О\'кей, придётся начинать всё сначала и искать другие подходящие варианты. Это сильно осложнит нам задачу, но другого пути нет, – заключила я.

– Мм… – задумчиво промычала Петра. – Есть проблема. Начать всё сначала не получится. Днём раньше я уже зарегистрировала завещание. И ещё хуже то, что позже в разговоре с Гуннаром ни словом о нём не обмолвилась. Это может показаться странным.

– Да, – кивнула я, – действительно незадача.

– Да вообще катастрофа. Если он узнает, то по меньшей мере удивится. Очень может быть, что он лично захочет проверить, кто такой этот Патрик Свенссон. За все те годы, что мы с Гуннаром проработали вместе, он ни разу не сказал мне ни одного доброго слова, ни разу не подбодрил меня, и это при том что кроме него я дольше всех работаю в Фонде.

– Что будем делать? – спросила я.

– Прямо сейчас мы ничего не можем сделать. Я просто постараюсь как можно быстрее рассмотреть и закрыть дело, пока не посыпались вопросы.

– И держи голову холодной.

Последующие дни стали настоящим испытанием для нервов моей подруги. Каждый раз, когда Петра проходила мимо кабинета Гуннара, ей казалось, что он как-то странно поглядывает на неё через стеклянную дверь, она искала скрытый подтекст в каждом произнесённом им слове. Петре стало казаться, что он начал изъясняться как-то странно, порой даже загадочно. Несколько раз она звонила мне прямо с работы и спрашивала, что, по моему мнению, могла означать та или иная брошенная им фраза. Но что я могла сделать?

Возможность раздобыть денег через Наследственный фонд пробудила во мне надежду, какой уже давно не бывало. Но из-за Гуннара с его дотошностью стало казаться, что нависшие надо мной тучи сгустились ещё плотнее. Долг за картину никуда не делся, но теперь к нему прибавился риск, что, если всё откроется, мне грозит целый ряд обвинений, и хуже всего то, что в этом случае я потяну за собой Петру. От подобных мыслей я чувствовала себя словно выжатый лимон. Наступило утро, и мне пора было отправляться на работу в офис, но вместо этого я лежала совершенно обессиленная, опустив в спальне шторы. Так я пролежала неподвижно много часов подряд, полностью отгороженная от внешнего мира, пока на исходе третьего дня кто-то не принялся настойчиво барабанить во входную дверь. Сперва я решила не открывать. Ты была дома – я слышала твои шаги на лестнице, – а больше мне никого не хотелось видеть. Я вообще вставала с постели, только чтобы немного поесть, попить и сходить в туалет. Выглядела я ужасно. Меня едва можно было узнать. Поэтому, когда в спальню решительным шагом вошла Янэ, контраст между нами был просто чудовищным.

– Да что с вами такое?! – вскрикнула Янэ, когда увидела меня, лежавшую под грудой одеял. – Вы ли это? А ну немедленно вылезайте из постели!

– Не могу, – угрюмо пробурчала я и отвернулась к стенке.

– Ещё как можете, иначе я останусь безработной, – сказала Янэ не допускающим возражений тоном.

– Мне всё равно, делайте что хотите, – пробормотала я.

– Вы что, совсем с ума сошли? Вы начальница, мать, в конце концов, вам не может быть всё равно. Я не оставлю вас здесь валяться!

Янэ шагнула вперёд на своих высоких каблуках и сорвала с меня одеяло. Я потянула его обратно, но Янэ была сильнее, и борьба оказалась неравной.

– А ну, марш с кровати! Мыться! Одеваться! Где ваше самоуважение? Достоинство, в конце концов!

Янэ подняла жалюзи, открыла нараспашку окна, и в комнату ворвался свежий весенний ветер.

– Ну и вонь у вас здесь. Пойди и приготовь матери кофе, – строго велела она тебе, когда ты появилась на пороге спальни и с изумлением взирала на происходящее.

– Ладно, ладно, иду. Только не надо злиться, – быстро проговорила ты и помчалась вниз по лестнице на кухню.

– Ох, как же я ненавижу людей, которые любят себя жалеть. А я-то думала, вы не из таких. Да очнитесь же! Разве это вы? В гроб и то краше кладут!

Янэ потянула меня за руку из постели. Я всё-таки послушалась и, кое-как приняв вертикальное положение, встала и заковыляла в ванную.

Четверть часа спустя я еле-еле спустилась вниз по лестнице на кухню, шевелиться совершенно не хотелось. На кухне Янэ тем временем взялась за тебя.

– Не понимаю я таких, как вы. Почему вы не помогаете друг другу? – громыхала Янэ. – Ты что, раньше не могла мне позвонить и всё рассказать? Сколько тебе лет?

– Шестнадцать, – осторожно ответила ты.

– Охре… в смысле, ты уже достаточно большая девочка, чтобы понимать, что если твоя мама долго не встаёт с постели, то кому-то надо её поднять. А если сама не можешь – звонить. Подруге, бабушке с дедушкой, коллегам по работе. Да кому угодно. Ведь ты уже не ребёнок, верно?

Тут вмешалась я.

– Нет, она ещё ребёнок, – твёрдо сказала я. – И ты не можешь перекладывать всю ответственность на неё.

Тебе явно не нравилось, что тебя ругают, но и считаться ребёнком ты тоже не хотела.

– Нет, мама, она права. Я должна была позвонить раньше и объяснить, что с тобой.

Ты восприняла ругань Янэ как комплимент. В кои-то веки с тобой разговаривали серьёзно, как со взрослым человеком. Янэ окинула меня внимательным взглядом, я понуро сидела в халате за обеденным столом и обнимала дымящуюся чашку с кофе. Янэ выудила из сумочки телефон, и в наступившей тишине было слышно, как она набирает сообщения.

– Я договорилась по поводу маникюра и косметических процедур, – жёстким тоном сообщила Янэ. – А если вы сами ничего не сделаете с этим сеном на голове, мне придётся договариваться ещё и с парикмахером. Собирайтесь! Вас там клиенты ждут. Вы не можете их бросить!

Я слышала всё, что говорила мне Янэ, но не чувствовала ни малейшего желания куда-то идти.

– Ты, у которой на всё найдётся ответ, я назначаю тебя моим компаньоном, – хмуро произнесла я, – с сегодняшнего дня ты можешь сама управлять делами агентства. Ты ведь этого хотела. Мне это уже неинтересно. – И я со скучающим видом отвернулась к окну.

– Всё верно. Я хотела стать вашим компаньоном. Но только через год. И вам это интересно. Я знаю, скольким вы пожертвовали ради этого. И вы не можете бросить всё прямо сейчас, когда дела только-только пошли в гору.

Тут я не выдержала.

– А что я такого сделала? – спросила я и всхлипнула.

Алиса обменялась с Янэ молчаливым взглядом. После чего ты шагнула ко мне и обняла:

– Мама, ты же сделала столько всего хорошего! Вспомни хотя бы тех одиноких женщин, которые угодили в беду и которым ты помогаешь. Вот о чём нужно думать в трудную минуту. Что нужно помогать другим.

Янэ удивлённо смотрела на нас обеих:

– Это-то что-то новенькое! Ладно, ещё будет время об этом поговорить.

Тут я расплакалась ещё горше, и Янэ повернулась к тебе.

– Очень жаль, сестрёнка, но, кажется, твои слова сделали только хуже, – беззастенчиво признала она.

Ты вздрогнула, когда Янэ назвала тебя сестрёнкой, и в изумлении распахнула глаза. Янэ между тем продолжала:

– У мамы всего-навсего депрессия, и мы должны помочь ей с ней справиться.

И когда Янэ снова заговорила со мной, её тон был едва заметно, но все же чуточку мягче.

– Вы нужны нам, Каролина! Нужны. Мне и Алисе. Вы столько всего умеете, и у вас огромный жизненный опыт, которого нету нас.

Я, не переставая плакать, отрицательно мотнула головой.

– Я плохой человек, – провыла я.

– Ну-ка сейчас же перестаньте! Разве вы не слышали, что я только что сказала? – строго перебила меня Янэ. – Вы нам нужны. И кстати, мне удалось заполучить очень выгодного клиента. Она появится у нас на днях. Я пыталась вас прикрыть, но она желает видеть только вас. Или Каролина Экестедт, сказала она, или никто. Слышите? Вы нужны.

– А что за клиент? – полюбопытствовала Алиса.

– Натали.

Ты вытаращилась на Янэ в немом изумлении и какое-то время не могла произнести ни слова, лишь открывала и закрывала рот, словно вытащенная из воды рыбка. Наконец тебе удалось взять себя в руки.

– Да ладно, правда?! – завопила ты. – Мама! А ну соберись! Вставай и шагом марш на работу. Это же Натали, мама! Это же здорово – работать с ней. Мама, да возьми же себя в руки! – В твоём голосе послышались нотки отчаяния.

– Я не знаю, кто это. – Я шмыгнула носом и вопросительно уставилась на Янэ. – Почему она не захотела встречаться с тобой? Насколько я понимаю, ты ближе к ней по возрасту и всё такое.

– Она решительно заявила, что намерена разговаривать только с вами. Я назначила встречу на пятницу, так что у вас есть ещё четыре дня, чтобы привести себя в порядок.

– Мама, – снова вмешалась Алиса, – я порой диву даюсь, в каком мире ты живёшь? Ты же работаешь в пиар-сфере! У Натали три миллиона подписчиков в социальных сетях. Это же один из крупнейших европейских блогеров.

– Но раз у неё уже есть три миллиона подписчиков, то что ей нужно от меня? И я думала, блогеры тебя больше не интересуют, – устало отбивалась я.

– Она хочет то, чего у неё нет. Репутации. Стать героем газет, участвовать в развлекательных шоу на телевидении, готовить репортажи о моде для настоящих журналов, писать книги. И она считает, что вы – именно то, что ей нужно. И вы не можете всё испортить! – гневно вскричала Янэ.



Меня, если честно, не особенно волновало, сколько у Натали подписчиков. Сил собраться и заняться работой всё равно не было. Мне стоило колоссальных трудов просто причесаться. Моя слабость, однако, чудесным образом заставила тебя встряхнуться. На какое-то время ты позабыла о своих собственных проблемах и полностью переключилась на пребывающую в кризисе мать. Благодаря суровым указаниям, полученным от Янэ, ты то подбадривала, то требовала, то трогательно заботилась обо мне. И дочерняя забота в конце концов дала свои плоды. Я приняла душ, накрасилась и отправилась на работу. Но тревога, словно грозовая туча, продолжала висеть надо мной, несмотря на всеобщие старания. Я чувствовала, что час расплаты уже близок.

Рассмотрение завещания Эстер Хольмберг затянулось. Петра как могла быстро выполнила свою часть работы, но из-за страха, что Гуннар снова проявит интерес к делу покойной, она не осмеливалась торопить делопроизводство, давая бюрократической машине не спеша делать своё дело.

Однажды Петра испугалась по-настоящему. Во время рабочего дня Гуннар постучался к ней и попросил разрешения поговорить наедине.

– Я думала, что скончаюсь на месте, так я перепугалась, – призналась позже Петра.

– И что он хотел?

– Я ему ответила, что с удовольствием пообщалась бы с ним, но у меня чересчур загруженная неделя, и попросила его перенести разговор на пятницу. Правда, потом тут же раскаялась. Наверное, чем тянуть резину, лучше сразу взять быка за рога.

– А как он при этом выглядел? – спросила я и попрощалась с надеждой, что все проблемы удастся разрешить.

– Он выглядел чрезвычайно серьёзным. Сказал, что ему нужно поделиться со мной чем-то очень важным.

– Завтра ты подойдёшь к нему и спросишь, что ему было нужно. И будет лучше, если ты покажешь, что, несмотря ни на что, настроена очень дружелюбно.



Петра последовала совету и, набравшись храбрости, осторожно постучалась в дверь кабинета Гуннара под предлогом, что у неё неожиданно выдалась свободная минутка. Гуннар пригласил её войти и присесть, чем лишь подхлестнул беспокойство. С тревогой Петра ждала, что он выложит перед ней бумаги, доказывающие, что Патрик Свенссон не является родственником Эстер Хольмберг. А следом предъявит косвенные улики, доказывавшие виновность Петры!

Она вся взмокла под шёлковой блузкой. Гуннар сказал, что причина, по которой он хотел поговорить, заключается в Эстер Хольмберг. Он рассказал, как сильно уважал и ценил Эстер в те времена, когда она была его соседкой. На этих словах у Петры перед глазами всё почернело. Вот и пришёл, подумала она, час расплаты, которого она так боялась. Однако дальше события стали развиваться совсем иначе. Сперва Гуннар извинился за то, что бывал слишком суров все эти годы как коллега, но затем объяснил, что всегда считал Петру самым компетентным и аккуратным сотрудником. Он признался, что рад, что именно она, а не кто-то из этих «зелёных юнцов» ведет дело Эстер. «С такими сотрудниками, как ты, я спокойно могу уйти на покой» – вот что он сказал. Петра сидела ни жива ни мертва, совершенно ошарашенная словами скупого на похвалы Гуннара. Но в то же время она испытывала огромное облегчение, оттого что никому не пришло в голову сомневаться в ней или пытаться уличить в содеянном. На прощание она на радостях даже неуклюже обняла его и на негнущихся ногах вернулась в свой кабинет.

Услыхав это, я почувствовала, как надежда вновь робко застучалась в сердце, но верить в то, что ночные кошмары уже позади, было ещё рано. Спокойно вздохнуть можно будет лишь тогда, когда дело будет закрыто и пятнадцать миллионов крон окажутся на счёте Патрика Свенссона.



– Ну наконец-то! – Я откинулась на спинку кресла, глубоко вздыхая.

– Да-а, чёрт, как же хорошо! – ответила Петра. – Теперь мы можем начать всё сначала.

И мы посмотрели в глаза друг другу.

Это произошло в бывшем кабинете Эрика. На экране загорелось оповещение. Только что деньги на имя Патрика Свенссона поступили на счёт в швейцарском банке. После чего все действующие лица получили то, что им причиталось. Патрик был доволен. Улла с Боссе были довольны. Покупатель картины получил свою долю. И конечно же Петра, чья доля была самой большой. Я наконец могла вздохнуть с облегчением. Петра же никак не могла перестать хихикать.

– Ох уж этот Гуннар, – пофыркивая, говорила она. – Ну и напугал же он меня! И чего я так волновалась? Ведь он же всё равно никогда не смог бы доказать, что я как-то замешана в этом деле. Даже в голове не укладывается, что мы провернули с тобой такое. Что мы отважились.

– У нас не было другого выхода, – заметила я. – Представь, во что бы превратилась наша жизнь в противном случае. А уж что пришлось бы пережить нашим детям, и подумать страшно!

– Завтра я собираюсь подать бумаги на развод и уволиться с работы. Великий день!

– А что говорит Андерс? Как ты всё ему объяснишь?

– А с какой стати я должна перед ним отчитываться? Он не маленький, должен понимать, к чему всё идет. Я сказала ему, что отец собирается решить все мои проблемы с долгами, а он пусть сам выкручивается, как хочет.

– И что он ответил?

Петра медлила, словно не знала, стоит ли о таком рассказывать.

– Он плакал как ребенок, – наконец призналась она, – и умолял меня не бросать его. Говорил, что пройдёт курс лечения, исправится и выплатит всё до последнего эре, даже если для этого ему придётся подрабатывать по ночам таксистом. Сказал, что сделает всё, о чём бы я его ни попросила. Но уже слишком поздно. Он должен был на деле показать, что готов бороться и измениться. Причём до того, как я решилась на развод. А так это лишь слова, слова и ничего, кроме слов, – заключила Петра, но было видно, что она не на шутку обеспокоена. Опустив голову, она с видимым усилием проговорила: – Он грозился покончить с собой, если я оставлю его.

– Ты и впрямь веришь, что он на такое способен? – спросила я.

– Нет, не верю. Понятно, что не слишком-то весело бросать кого-то, кто ползает на коленях и посыпает себе голову пеплом, но как же я? Если я останусь, что станет со мной? Даже если Андерсу удастся выправить финансовое положение, где гарантия того, что он снова не скатится в ту же самую пропасть? И потом, я подумала: а та ли эта на самом деле жизнь, которую я бы себе хотела?

– И каков ответ? – поинтересовалась я.

– Не знаю. Порой я спрашиваю себя: а принимала ли я хоть раз в жизни полностью осознанное решение? Или просто плыла по течению? Словно я всю жизнь шла по размеченной дорожке в парке и боялась с неё свернуть из-за страха заблудиться. А ты? Что ты будешь теперь делать? – спросила Петра.

– То же, что и собиралась. Улажу с прошлым и пойду дальше. Посвящу себя агентству, чтобы оно росло и приносило стабильный доход. Буду наслаждаться свободой. Надоело быть вечно серьёзной и озабоченной. Бывают моменты, когда мне хочется стать по-настоящему глупой и беспечной, – призналась я.

– А картина? Ты собираешься вернуть её назад?

– Сомневаюсь. Настаивать на этом сейчас означало бы вновь бросить вызов судьбе. Наверное, придётся смириться с тем, что её больше нет.

Я бросила взгляд в окно. Ветви деревьев раскачивались на ветру. Пошёл дождь.

– Но есть одна вещь, которую я до сих пор тебе не сказала, – продолжила я, глядя на дождевые струи. – Спасибо тебе, Петра. Без тебя мне ни за что не удалось бы выбраться из этой заварухи! – И с этими словами я повернулась к Петре и крепко, что есть сил, обняла её.

– Спасибо, Каролина! То же самое я могу сказать тебе.



Я была почти уверена, что поступаю правильно. Я немного постояла перед супермаркетом в Грёндале, после чего решилась и поднялась на холм, на самой вершине которого высилась жилая многоэтажка. В газетах писали, что медсестра, пытавшаяся дозвониться в полицию и получившая удар по голове возле бутика «Шанель», наконец-то пришла в сознание и у неё взяли интервью. Она очнулась спустя неделю, при этом у неё обнаружились частичная потеря памяти, проблемы с координацией и крайне угнетённое душевное состояние. Женщину звали Оса Сундквист. С тех пор прошло почти четыре недели. За это время газеты утратили интерес к её персоне и переключили внимание на более свежие новости. Зато я, напротив, никак не могла перестать о ней думать и в конце концов нашла её адрес в справочной книге.

Несмотря на твёрдое решение порвать с прошлым, я продолжала испытывать чувство вины за случившееся. Убедить себя в непричастности к бедам этой женщины не получалось. Я рассчитывала хотя бы отчасти загладить вину и успокоить совесть, получить прощение пострадавшей, если только Оса согласилась бы дать его. Но как просить прощения? Рассказать? Признаться во всём? Как быть?

Не имея чёткого плана действий, я опустилась на скамеечку перед домом Осы Сундквист, откуда была хорошо видна дверь подъезда. Через пару часов Оса вышла из дома и направилась в сторону центра Грёндаля. Я, стараясь не привлекать внимания, последовала за ней.

Оса пришла на остановку и села на трамвай, направлявшийся в сторону канала Сикла. В Лильехольмене она сошла и пересела на поезд метро в южном направлении. Я неотступно следовала за ней, по-прежнему не зная, как это может мне помочь. На Мидсоммаркрансен Оса сошла с поезда и несколько минут спустя остановилась у двери какой-то организации. Перед зданием уже скопилась довольно большая группа людей. Здесь были мужчины и женщины разного возраста и разного уровня достатка. Мне было трудно понять, что объединяет этих людей. Подошла поближе и прислушалась. По серьёзному виду собравшихся и их отдельным репликам я поняла, что они не были близко знакомы друг с другом. Оса держалась с краю и в беседу ни с кем не вступала. Какой-то человек в мятой рубашке и ботинках фирмы «Экко» открыл дверь и запустил всех внутрь. Я заколебалась. Он протянул мне руку и произнёс:

– Ага, вы, должно быть, новенькая. Добро пожаловать. Я – Лассе. Это хорошо, что вы здесь. Вот увидите, вам здесь помогут.

Я как раз собиралась сказать, что просто ошиблась, но мягкий и вместе с тем решительный тон мужчины заставил меня пойти вслед за остальными.

Вдоль стены стояли сложенные стулья, каждый взял себе по стулу и сел в круг. Я, совершенно очумевшая, стояла в углу комнаты и пыталась уяснить себе, что здесь происходит. Лассе попросил меня тоже взять стул и присоединиться к группе. Когда затих скрип мебели и все заняли свои места, Лассе, который, должно быть, был здесь за главного, взял слово:

– Начинаем с вами новую неделю. – Он протянул руку в мою сторону: – Сегодня только вы новенькая. Представьтесь, пожалуйста. Достаточно просто назвать своё имя.

Следует ли мне отвечать? Мой испуганный вид не укрылся от Лассе.

– В первый раз можете просто слушать, говорить не обязательно, но для создания дружественной обстановки мы хотели бы, чтобы вы назвали своё имя.

Мне хотелось бежать оттуда. Что это за место? Куда меня занесло? На встречу анонимных алкоголиков? Собрание какой-нибудь секты? Я взглянула на Осу, которая сидела напротив спокойная и сосредоточенная, и с трудом заставила себя остаться на месте.

– Илва. Меня зовут Илва.

Я не знала, откуда взялось это имя, но это было первое, что пришло мне в голову.

– Привет, Илва, – сказал Лассе.

– Привет, Илва, – повторили остальные участники хором.

– Как вы себя сегодня чувствуете? – задал вопрос Лассе, обращаясь ко всем присутствующим.

Какой-то мужчина лет тридцати поднял руку.

– Пожалуйста, Симон.

И, подбодренный жестом Лассе, Симон начал:

– В последнее время я чувствовал себя намного лучше, но всё вернулось обратно, когда на днях я ехал в автобусе и какой-то парень внезапно крикнул водителю, чтобы тот открыл дверь. В его тоне было столько агрессии, что я перепугался и почувствовал, что у меня начинается приступ паники. Мне пришлось выйти из автобуса. Я долго сидел на скамейке, свесив голову между колен, только чтобы снова начать ровно дышать. Из-за этого я не пошёл на собеседование на новое место работы и упустил его.

Многие в группе участливо покачали головами.

Следом выступила женщина, которая в деталях рассказала о своих приступах паники. Я слушала. Я начала понимать, что это что-то вроде групповой терапии для психически нездоровых людей. Ещё одно явление, о котором я никогда раньше по-настоящему не задумывалась. Сама я решала подобные проблемы очень просто: собирала всю волю в кулак и, перебарывая себя, шла дальше. Я несколько приободрилась. Но вскоре мне пришлось пересмотреть свою точку зрения на происходящее, постепенно я поняла, что, возможно, не всё было так просто.

Наконец чуть робко подняла руку Оса. Лассе заметил и дал ей слово.

– С тех пор как это случилось, – начала Оса, – я почти не могу разговаривать по телефону. Каждый раз, когда мне нужно кому-то позвонить или отправить сообщение, я начинаю сильно потеть и свет меркнет перед глазами, превращаясь в крошечную светящуюся точку. И сердце так бьётся, словно вот-вот выпрыгнет из груди. По-прежнему во всех случайных парнях на улице я вижу того, кто меня ударил. Мне всё время кажется, что они пришли за мной, чтобы добить меня. – Оса горько усмехнулась. – Да, я стараюсь черпать силы и поддержку откуда только можно. Наедине с собой я пытаюсь рассуждать здраво и понимаю, что девяносто девять процентов молодых людей совсем не преступники и не грабители, но это уже как рефлекс. И он очень глубоко засел во мне.

Другие дружно закивали, и одна молодая, сильно накрашенная девушка взяла слово:

– Я ведь работала одна в тот вечер на бензоколонке, когда меня ограбили. У одного из преступников был диалект жителя Сконе. Он целился из пистолета прямо мне в лоб. – И она показала пальцем, куда именно было направлено дуло пистолета. – Перед этим он показал мне, что пистолет заряжен, чтобы я поняла, что это не бутафория. Я так испугалась, что описалась. По-настоящему. Это было так унизительно. С тех пор я ненавижу южан.

Девушка заплакала, и сидевший рядом с ней мужчина нежно похлопал её по плечу.

Я почувствовала, как у меня по спине начинает струиться пот. До меня наконец дошло, что все, кто собрался в этой комнате, были жертвами преступлений. Вот что их объединяло и роднило между собой. Приступы паники были результатом не психического расстройства, а пережитого шока или психологической травмы. Мне стало очень страшно, слушать их истории было просто невозможно. Казалось, эти несчастные будут до бесконечности говорить о своих бессонных, наполненных страхами ночах, успокаивающих таблетках, больничных, паранойях, приступах панической атаки и о многом другом, что угнетало их существование. В обычной жизни я давно бы уже отключилась и перестала слушать, но эти люди говорили так искренне, изливая всё, что наболело на душе. Я почти так же сильно, как и они, ощущала жившие во мне страх, панику и отчаяние. Мне тоже угрожали, в меня стреляли, преследовали, но я в отличие от этих людей стала не только жертвой, но и преступницей. Самой настоящей злодейкой. Виновницей несчастья другой женщины. Закрывать глаза на свою вину я не могла. Но и признаться, попросить прощения – тоже.

Встреча подошла к концу. Все поднялись и в полном молчании принялись складывать стулья и составлять их возле стены. Ко мне подошёл молодой человек, тот самый, у которого в автобусе начался приступ паники. Он заметно нервничал, но всё же решительно обратился к мне:

– Извините, я только хотел сказать, что здесь лишь в первый раз бывает трудно. Я сначала вообще не хотел сюда приходить. Это моя девушка меня заставила. Она сказала, что с тех пор, как это случилось, я стал совершенно невыносим и со мной невозможно находиться рядом. Вам это покажется странным, но, когда делишься тем, что с тобой произошло, действительно становится легче. Я решился сказать вам это, потому что вижу, что вам не по себе. Вы очень бледная.

– Спасибо, – машинально поблагодарила я, но в горле пересохло, и вместо обычного ответа получился шёпот.

Выйдя на улицу, я увидела, как Оса в одиночестве бредёт по тротуару. Я остановилась и долго глядела в спину удалявшейся женщины. «Прости», – мысленно попросила я. И возможно, это была всего лишь игра воображения, но в это мгновение Оса оглянулась через плечо и рассеянно кивнула, словно даруя мне прощение. Я замерла, не веря своим глазам. Я очень хотела избавиться от своего прошлого, отпустить его. Но отпустит ли оно меня? – вот в чём вопрос. Что сделать, чтобы совесть перестала мучить? Я избавилась от долга, но стало ли мне легче? Пока что не очень.



Вечер был тёплым, коктейль – ледяным. Было ещё рано, и столики перед кафе постепенно заполнялись людьми. Играла приятная музыка, отчего настроение поднималось словно само собой. Я не могла припомнить, когда в последний раз сидела вот так в баре. В основном я ходила по дорогим ресторанам, где встречалась с клиентами. Здесь же всё было иначе. Вокруг молодые люди и принаряженные девушки, готовые беззаботно вкушать простые радости пятничного вечера. Честно говоря, я оказалась здесь не по своей воле. Меня вытащила сюда Янэ, и теперь я с любопытством оглядывалась вокруг. Мы уже довольно долго работали вместе, и, несмотря на то что Янэ оказалась страшно требовательной, придирчивой и раздражающе аккуратной, она справлялась со всеми своими обязанностями и делала даже больше того, что обещала во время первой встречи.

– Я решила, что вам не помешает немного встряхнуться, побыть среди людей. А то вы всё только работаете да работаете. У вас был парень с тех пор, как вы развелись? Вы ходили к кому-нибудь на день рождения? – И Янэ устремила на меня пристальный взгляд. После моего душевного кризиса она тщательно следила за моим физическим и психическим состоянием.

– И сколько нам тут торчать? – угрюмо поинтересовалась я, не отрывая взгляда от экрана своего телефона.

– Да забудьте вы о делах. Зарегистрируйтесь на сайте знакомств, сделайте хоть что-нибудь. Жить ведь тоже надо. Но я знаю, о чём вы сейчас думаете. Что вы слишком старая, что больше никого не встретите и прочее в том же духе. Я это уже слышала.

Янэ была права. Я думала именно об этом. Мне было легко иметь дело с ровесниками, но стоило окунуться в мир молодых парней и девушек, как я внезапно начинала казаться самой себе старой тёткой и совершенно не представляла, как себя вести. Этакая неуклюжая, старая каракатица.

– Я всегда говорила и буду говорить, – вещала между тем Янэ, – что возраст – это лишь то, что мы сами о себе думаем. Всё остальное можно решить с помощью спорта или ботокса, если очень надо. Лично я даже в сорок собираюсь веселиться на всю катушку.

– Спасибо, что делишься со мной своими обширными познаниями по части возраста. Вот только мне кажется, что это куда сложнее, чем ты думаешь, – пробормотала я.

Янэ вздохнула:

– Если бы вы не пошли сегодня вечером со мной в бар, нам бы предстоял серьёзный рабочий разговор. И вы бы, конечно, отказались. Но я предупреждаю, что от вас не отстану.