План был сложен, состоял из множества ступеней. Эта дура Клара так и не поняла, в чем заключалось «Пророчество о пленении Гелленкопфом Каррана и Коллн». Она не задумывалась обо всех причинах, а зря. Иначе, возможно, догадалась бы, что это Пророчество было сделано для того, чтобы, во-первых, разобщить их с Тристаном, во-вторых, посеять раздор на восьмом этаже, а в-третьих, избавить Тристана от его цепного пса Кэрри, пустить его на бессмысленную охоту и оставить без защиты всех прочих.
«Пророчество о пленении Гелленкопфом Каррана и Коллн» плавно переросло в «Пророчество об опустошении восьмого этажа». А уже оно напрямую вело к «Пророчеству о смерти Клары Шпигельрабераух».
Клара… глупая Клара… Она и подумать не могла, что попадется в ловушку. Еще бы: она ведь не верила Пророчествам, не верила Одноглазому. На ее неверии он и сыграл.
Ему не нужно было ее ни в чем переубеждать. Ему всего лишь нужно было поддерживать в ней презрительность и недоверие к своей особе. Он хотел, чтобы она злилась, ненавидела его. Клара пыталась убеждать прочих не-птиц в том, что его Пророчества — самоисполняющиеся, и он не мешал ей. И сейчас она должна считать, что именно он, лжепророк Одноглазый, во всем виноват. Что именно он — причина того, что с ней произошло.
План был прост — выманить ее. Забрать у нее самое дорогое — воспитанника. Заставить ее очертя голову ринуться за ним — прямо в ловушку.
Как раз, чтобы сделать последние приготовления этой ловушки Одноглазый и отправился в Гротвей.
Канцлер Кренчеллин был слишком высокого о себе мнения. И пусть он и в подметки не годился даже простым лейтенантам из армии не-птиц двухсотлетней давности, среди которых воевал молодой тогда Горан Корвиус, он мнил себя едва ли не вершителем всех на свете судеб и считал, что его время и внимание невесть как важны.
При этом, несмотря на свое положение и самолюбие, еще ни в одной из паутин Одноглазого он не был черной нитью. Знай этот напыщенный хмырь, что для великих дел и цепей событий он не играет особой роли, это бы, вероятно, несколько поумерило бы его пыл. Но он не знал.
— Будет не слишком удобно, если вас здесь увидят, — сказал канцлер, недовольно глядя на гостя.
«Удобно», — поморщился Горан Корвиус. Эта жалкая личность рассуждает, оперируя понятиями «удобно» и «неудобно». Для Одноглазого это характеризовало его, как существо мелочное и мелкое. И все же сейчас он был нужен.
— Час настал, господин канцлер, — сказал Горан.
Кренчеллин впал в ступор. Неуместный визит мгновенно превратился для него в нечто, наподобие сообщения о выселении из-под теплого уютного одеяла в морозное утро.
— Как… Как настал? — выдавил он с трудом.
— Я уже отправляюсь, — сообщил Горан. — И зашел лишь убедиться, что все готово. Вы ведь помните, как важно, чтобы все было соблюдено до мельчайших деталей?
— Да-да, я помню, — пробормотал канцлер. Он выглядел слегка испуганным, хотя всячески и пытался это скрыть. Одноглазый не обманывался: Кренчеллин боится не его. «Дар Горана Корвиуса» никогда не вызывал трепета среди не-птиц, они считали его чем-то обыденным, вроде сводки новостей, а его услуги по предоставлению Пророчеств своего рода услугами почтальона.
— Вы же не пытаетесь отказаться от своего Пророчества? — спросил Одноглазый.
Канцлер Кренчеллин вскинул тревожный взгляд и пошел на попятную — буквально отступил на пару шажочков.
— Ну, вы понимаете… — начал он. — Все завертелось так быстро и… я не рассчитывал, что…
— Вы, верно, забыли ваши собственные слова, господин канцлер, — холодно произнес Горан. — Так я вам напомню. Вы сказали: «Я всегда буду ощущать, что моя должность — ненастоящая, пока рядом будет эта девчонка». И вы были правы. Влияние Шпигельрабераух слишком велико. Если оно и не превышает ваше, то равноценно ему.
— Да, все это так, но…
— Вы ведь хотели от нее избавиться, — напомнил Одноглазый. — Вам нужна была возможность сделать это чужими руками, и она вам предоставлена. В чем же дело?
Канцлер бросил испуганный взгляд за спину, где располагалась дверь кабинета. Из-за нее раздавались музыка, смех и пение. Праздник Снежной бури был в самом разгаре.
— Я не думал, что…
— Вы не думали, что это произойдет на самом деле? — презрительно бросил Горан. — Что «Пророчество о смерти Клары Шпигельрабераух», которое я вам принес, действительно сбудется? Разве вы не знаете, что все мои Пророчества сбываются? Нити… все в них. И будь то укус голодной снежинки или смерть — этому суждено произойти.
Толстяк-канцлер был слишком испуган, чтобы отвечать или спорить. Он боялся замарать ручки, боялся, что кто-то узнает о его причастности к гибели всеми любимой Клары Шпигельрабераух. На словах, когда все это оставалось в теории, он был не в пример более уверен и тверд. Что ж, трусливость этой подлой душонки не стала для Горана Корвиуса откровением, и она никак не влияла на дальнейшие события.
— Вы сделали то, что должны были? — спросил Одноглазый.
— Да.
Разумеется, он сделал. Ведь он и не подозревал, зачем все это было нужно.
Когда канцлеру сообщили, что от него требуется всего лишь распустить слух о том, что на Крайвенгроу пророк Одноглазый будет присутствовать на балу в человеческом поместье «Уэллесби», он и подумать не мог, что все это делалось, чтобы заманить Клару в ловушку. Но также он не догадывался о том, что это станет и его собственным концом: его нить незаметно ползла через паутину «Пророчества о смерти Клары Шпигельрабераух», теряясь еще в десятках таких же нитей, пока не обрывалась почти сразу же после узелка, на котором Пророчество заканчивалось…
Покинул пока еще канцлера Кренчеллина Горан Корвиус в приподнятом расположении духа. Все складывалось не просто наилучшим, а единственно-возможным образом. И образ этот не сулил врагам Одноглазого ничего хорошего…
Вагончик ехал довольно быстро. Горан Корвиус оценил людскую изобретательность. Люди, в отличие от не-птиц, не владели силами природы, они были способны лишь выживать, давным-давно растеряв все ключи и поводки от метелей, снега, ветров и туч. И они пытались заместить это хитрыми машинами и устройствами — такими, как железная дорога, проложенная в каменных трубах под землей, или еще более тонкими механизмами, вроде металлического человека, который управлял вагоном.
Горан Корвиус никогда не недооценивал людей: люди были изворотливы и опасны, они владели смертоносным оружием и ковали крепкие клетки. Они строили собственные планы: как мудрые, так и глупые, но оттого не менее важные при учете их в общей схеме плетения. Будучи ложным пророком, который всякий раз оказывается в итоге прав, ему требовалось принимать во внимание даже людей, на первый взгляд кажущихся совершенно бессмысленными и никчемными. Ведь кто знал, что может сделать молочник, доставивший по ошибке бутылку молока не под ту дверь. Или что случится, когда не та дверь откроется. После чего раздастся выстрел, а на пол упадет тело открывшего не ту дверь не в то время. И таким образом, к примеру, «Пророчество о том, что вы вскоре получите наследство» воплотится в жизнь. А все из-за какого-то молочника, перепутавшего двери…
В вагончике были окна, и вот этого Горан Корвиус не понимал: зачем они нужны, когда за ними лишь темнота проносящегося мимо тоннеля. В другом конце салона сидели двое приспешников Кренчеллина, они примеряли маски. Сами того не зная, эти болваны здесь были, чтобы оставить след, ведущий к канцлеру. Ведь когда убийство Клары свершится, общество не-птиц станет искать виновного, и именно на него укажут спутники «мистера Сонна, убийцы, свершившего свое черное дело», которого подослал не кто иной, как канцлер Кренчеллин, который, в свою очередь, завидовал популярности мадам Шпигельрабераух и решил от нее избавиться. Это все приведет к концу самого Кренчеллина, и когда не-птицы потеряют и Клару, и своего предводителя, Гелленкопфу не составит никакого труда взять власть.
Этого Одноглазый и добивался: о, какая прекрасная картина! Старый враг Песочного Человека возвращает свое положение, единственная подруга мертва, любимый племянник в плену… Что ж, Коппелиусу Трогмортону не останется ничего иного, как вернуться в город. И вот тогда паутина «Пророчества Песочного Человека» — последняя паутина — будет готова, и на ней завяжутся все оставшиеся узлы.
Вагон прибыл на место. Заскрежетал тормозной механизм, и вскоре «железная комната на колесах» встала.
— Надеть маски, — велел Горан Корвиус, сам уже будучи в маске — они не должны знать, кто он.
Автоматон открыл двери, и в вагон вошел станционный смотритель. Он сходу спросил, откуда прибыл вагон. Ему ответили: «Станция „Тусклый Свет“». Дом Кренчеллина, — еще одно свидетельство того, что за всем якобы стоит канцлер. Смотритель велел дожидаться его в вагоне, а сам отправился в рубку.
И тут погас свет.
Горан Корвиус усмехнулся и превратился в большую белую ворону. А затем, взмахнув крыльями, вылетел из вагона. Его спутники отреагировать не успели — да и откуда им было знать о том, что здесь сейчас будет твориться. Оставалось надеяться, что Клара их не убьет, ведь где иначе потом взять нужных свидетелей.
Он видел ее очертания во тьме. Чувствовал ее кипящие и перекатывающиеся за край ненависть и боль. Да, Птицелов постарался на славу. Она думает, что тот передал птенца ему, Одноглазому… Все шло своим чередом…
Горан вылетел со станции и устремился в шахту лифта. После чего выбрался меж прутьев решетки на одном из этажей, вернул себе обычный вид и направился в свою комнату ждать сигнала…
И вот этот самый комок. Комок нитей в столь важном и ключевом месте! Горан Корвиус не видел в этих людишках живых существ, они представали для него в виде тонких перепутанных струн. Нитей, которые почему-то здесь оказались, несмотря на то, что он их сюда не вплетал. Непредвиденные обстоятельства…
Двое детей, женщина в зеленом платье и молодой человек. Их здесь не должно было быть. Но они были. И пытались его предупредить — подумать только! Лихорадочно соображая, что происходит, Одноглазый понял, что они пришли помешать его планам, увести прочь Клару, пока она не угодила в ловушку. Откуда же они взялись?!
Когда он снял маску, то ожидал, что они испугаются от как минимум его вида, но они даже не вздрогнули. Даже женщина не упала в обморок. Откуда ему было знать, что банкирша с улицы Мэпл не падает в обмороки.
И тем не менее мальчишка и красавчик его узнали:
— Корвиус?! — в один голос пораженно воскликнули они.
«Кто же ты такой?» — Горан мучительно напрягал память, но никак не мог вспомнить этого молодого человека. Но женщина тут же сама ему подсказала:
— Мистер Риввин, вы его знаете? — спросила она, указывая на Горана Корвиуса.
— Ах, Ринн Риввин, — процедил Одноглазый, усмехаясь. — Дорогой мистер Риввин… Что вы здесь делаете? Вы ведь должны были быть со всеми… на восьмом этаже!
— Ну да, — простодушно сказал этот болван. Риввин никогда не слыл умным. — Но Тристан меня наказал и запер на чердаке в каком-то всеми забытом месте… А тут был бал, сами понимаете…
— Мистер Риввин! — вмешался мальчишка, гневно нахмурив брови и сжав кулаки. — Он злодей! Не верьте ему! Он очень плохой!
— Нет же! — попытался унять своего маленького спутника Риввин. — Это же мистер Корвиус. Он пророк. Очень уважаемый. Он хороший, Финч. — Риввин поглядел на Одноглазого. — Вы ведь хороший, мистер Корвиус?
Взгляд Горана Корвиуса, которым он наградил мальчика, был столь же колюч, как шерстяной свитер, связанный нелюбимой бабушкой.
— Конечно, я хороший, — сказал он.
И тут в лице переменился сам простак Риввин.
— Хороший бы так не сказал, — заявил он.
Горан Корвиус уже собирался было ответить, как тут где-то в доме ударил колокол. Началась вторая партия танцев. Это был знак, сигнал понятный лишь Одноглазому.
— Я очень рад вас видеть, мистер Риввин, — с ложной добротой сказал Одноглазый. — Видимо, сама судьба предопределила нашу встречу, и мне суждено доделать работу Птицелова. Времени болтать с вами у меня, к сожалению, нет. Мне уже пора. Пророчество, сами понимаете…
— Вы никуда не пойдете, мистер Корвиус, пока не объясните, что здесь происходит.
Но Одноглазый лишь усмехнулся. Он повел головой из стороны в сторону, набрал в легкие воздух и подул. Из его рта полетел… снег. И тут потолок будто превратился в небо, и снег повалил также и из него.
— Что… — недоуменно проговорила женщина и вытянула ладонь, подбирая падающие снежинки. — Что это такое? Как?!
— Он пытается сбежать! — рявкнул Риввин и шагнул к Горану Корвиусу, но тот оказался быстрее.
От старика подобной прыти никто не ждал, и напрасно. Стремительным движением он выхватил клинок, спрятанный внутри трости, и прошил им Риввина, словно куклу булавкой. После чего вскинул руки над головой и превратился в ворону. А затем исчез в снегу.
Все произошло очень быстро. Ни Финч, ни Арабелла ничего не успели понять. Они лишь пораженно уставились на Риввина, осевшего на пол во все увеличивающейся луже черной крови, и на бросившуюся к нему женщину.
От резкого порыва ветра дверь захлопнулась…
* * *
Передряги. Коварные, бесконечные передряги. Они, словно клубки ниток, которые ты пытаешься засунуть в ящик, но каждый раз, как ты уже почти справился, какой-нибудь берет и выпадает. И не просто выпадает, а подленько закатывается под кровать.
Финч и Арабелла были профессионалами попадания в передряги. С упорством двух непокорных мушек, угодивших в пятно пролитого клея, они бредут, с трудом отрывая лапки от липкой поверхности, но упорно продолжают заходить в это пятно лишь глубже, влипая все сильнее.
Если бы у Финча было хотя бы пару минут остановиться и подумать об этом, возможно, он и нашел бы какое-то объяснение своей привычке находить передряги. Но сейчас у него совсем не было на это времени.
Очень сложно рассуждать о столь глобальных вещах, когда ты бродишь по этажам огромного, недобро настроенного к тебе особняка, заглядываешь во все углы и щели в поисках коварного злодея.
«Уэллесби» словно вымер — он затих и онемел. Лестницы остановились. Коридоры были пусты. Камины погасли, и их снова закрыли панелями. Слуги с подносами исчезли за стенами. Судя по всему, все гости и домочадцы пребывали сейчас в бальном зале, где началась вторая партия танцев.
Финч и Арабелла вновь остались наедине с этим огромным домом.
Все было из рук вон плохо.
Мальчик осознавал, что их втянули в какую-то игру, но не понимал ее сути. Штормовой трамвай, не-птицы, прибывшие по подземной железной дороге, среди которых и Одноглазый. Что он здесь делает? Как мадам Клара узнала, что он здесь будет? Что она от него хочет? Больше не было сомнений в том, что она явилась в «Уэллесби» именно за ним…
Подлый Корвиус Одноглазый ранил мистера Риввина и скрылся. Снег, который он неизвестно как занес в комнату, перестал идти, но даже и не подумал таять. В снегу было все: он ковром укрывал кровать, на которую положили мистера Риввина, сугробами громоздился на ковре, у гардероба и окна. Он заполонил камин и тонкой поволокой застлал резные фигурки на каминной полке.
Банкирша с улицы Мэпл не испугалась — она храбро и твердо выдержала все, чему стала свидетелем. И, несмотря ни на что, — стоило отдать ей должное — осталась с мистером Риввином. Мало что понимая, но тем не менее не теряя хладнокровия, она перевязала его рану его же любимым шарфом.
— Вы такой же… такой же монстр, как тот, в белом? — спросила мадам.
— Ну уж нет! Я намного красивее! — самодовольно ответил Риввин и потерял сознание.
Казалось, он не дышит. Женщина взяла его за руку.
— Он умер? — Финч невежливо ткнул мистера Риввина в плечо. Челюсть того безвольно отпала, и он захрапел на всю комнату.
— Судя по всему, он просто спит, — сказала банкирша с улицы Мэпл.
— Думаю, с ним все будет хорошо, — заметила Арабелла и кивнула Финчу, указывая на дверь. Тот кивнул в ответ.
— Мадам, вы присмотрите за ним?
— Конечно, но, может быть, вы объясните мне…
— Не сейчас, мадам, — твердо сказал Финч. — Нам нужно догнать того, кто ранил мистера Риввина. Это очень важно.
Она лишь кивнула. Эта женщина прекрасно понимала значение слова «важно». В особенности, когда к нему добавлялось «очень».
Дети бросили взгляд на как ни в чем не бывало развалившегося на кровати Риввина, который, не замечая их снисходительно-осуждающих взглядов, повернулся на бок, подложил руку под голову и свернулся калачиком.
«С ним точно все будет хорошо», — подумал Финч.
Дети покинули комнату мистера Сонна и побрели по коридору третьего этажа гостевого крыла. Они пытались решить, в какую сторону идти. Финч предлагал в одну, Арабелла, разумеется, в другую. Аргументов ни у кого из них не было, спор затягивался и становился все громче и оживленнее.
Дверь неподалеку приоткрылась, и из-за нее осторожно выглянула женщина с синими волосами, высматривая, кто это там — «глупая синеволосая кочерыжка», а кто — «зловредная рыжая головешка».
— Эй, кочерыжка! — позвала женщина. — Эй, головешка!
— Фанни! — обрадовались дети.
— О чем спор? — улыбнулась мадам Розентодд. — Кого бы вывести на чистую воду на этот раз?
— Фанни, ты не видела здесь птицу? Белую ворону?
— Видела, — удивленно ответила Фанни и ткнула рукой в тот конец коридора, куда изначально хотел отправиться Финч. — Я возвращалась в свою комнату, и она пролетела мимо, едва не задев мою шикарную прическу. Кто-то открыл клетку?
— Нет, — мрачно сказала Арабелла. — Кажется, кто-то ее закрыл. Если я все правильно понимаю.
— Вы нашли вашу Клару?
— Нет, — ответил Финч. — А где господин Уолшш?
Фанни мечтательно улыбнулась.
— О, он отправился за сладостями. Сказал, что у него есть засахаренные древесные листья, которые ему прислали из самого Льотомна.
— Не верь Герхарту Уолшшу, Фанни! — встревоженно проговорил Финч.
Фанни утомленно на него поглядела:
— Мы ведь уже это проходили, — сказала она. — И я вам говорила, что…
— Он пытался от нас избавиться! — перебила Арабелла.
— Как это «избавиться»? — ахнула мадам Розентодд. — Мне все это надоело! Вы должны…
— Фанни, у нас совсем нет времени объяснять! — сказала девочка.
— Мы тебе потом все расскажем! — поддержал Финч. — Просто не доверяй ему!
И, не прибавив больше ни слова, дети бросились в ту сторону, где скрылся Одноглазый…
…Финч и Арабелла покинули гостевое крыло, преодолели уже два этажа, но так и не нашли Корвиуса. Порой Финчу казалось, что до него доносится хлопанье крыльев, но всякий раз или за углом, или на лестничной площадке, откуда, якобы, шел звук, никого не оказывалось.
Финч устал бежать. Он видел, что и Арабелла уже совершенно измучилась от этой нелепой, бессмысленной погони. Мальчик просто не представлял, как им отыскать птицу.
— Что ты делаешь? — спросила Арабелла, когда Финч внезапно остановился.
— Он сбежал. Мы его не найдем.
— Но мы ведь…
— Мы никак его не найдем, — упрямо повторил Финч и приготовился убеждать Арабеллу, но не пришлось. Та понуро опустила голову:
— Да. Наверное, ты прав. Что будем делать?
— Давай подумаем, — сказал Финч. — Мы ищем мадам Клару. Которая ищет Одноглазого. Так? Как нам найти мадам Клару?
— Через Одноглазого не вышло, — расстроенно сказала девочка.
— Да. Но куда же она могла здесь пойти? В этом огромном доме?
Арабелла не ответила. Она нахмурила лоб и принялась думать. Финч, в свою очередь, начал перебирать в голове все коридоры, все лестницы, гостиные, этажи и комнаты, даже застенье. И вдруг он понял. Понял, как заблуждался, и тут же себя как следует обругал. Он так много времени потерял на то, чтобы представить, где мадам Клара, вместо того, чтобы задать себе очевидный вопрос: «С кем она может быть?»
— Я знаю, где она… — начал Финч.
Но не успел он ничего объяснить, как Арабелла, совершенно забыв о том, что воспитанные девочки так себя не ведут, испуганно открыла рот и, вытянув руку, ткнула куда-то за спину Финча, на что-то указывая.
Финч обернулся.
В дальнем конце коридора показалась знакомая сгорбленная фигура в черном. Дворецкий направлялся в их сторону. Финч бросился к ближайшей двери. Та оказалась запертой. Проверил следующую. Эта также не поддалась.
— Сюда! — Дверь, которую попыталась открыть Арабелла, оказалась незапертой, и дети нырнули в комнату. Прикрыли дверь. Затаились.
Негромкие шаркающие шаги приблизились. Дворецкий встал прямо за дверью — вероятно, он почуял, что дети прячутся от него здесь.
Ощущение западни и загнанности поднялось в Финче высвобожденной пружиной. Он бросил испуганный взгляд на порог — не проползет ли под дверью голодная черная тень мистера Эйсгроу. Но тени не было. Финч различил хриплое, с едва слышным присвистом, дыхание дворецкого. Приблизился стук каблуков по паркету. К старику кто-то подошел.
— Господин Герхарт! — раздался голос дворецкого.
— Эйсгроу, — ответил Герхарт Уолшш. — Все сделано?
— Нет, сэр.
— Могу я узнать, почему? — недовольно поинтересовался Герхарт, но тут же перебил себя: — Постойте. Не говорите. Думаю, не стоит это обсуждать в коридоре.
— Да, сэр.
Финч вздрогнул. Внутри него будто бы сидел автоматон с рупором на месте рта, и этот автоматон тут же заорал: «Они идут сюда!»
— Прячемся! — прошептал Финч и бросился к шкафу. Какое-то мгновение — и он уже был внутри. Арабелла забралась следом и закрыла дверцы. Дети погрузились в темноту.
Дверь скрипнула, и оба мужчины зашли в комнату. Следом раздался щелчок замка, за которым последовал характерный звук, который было ни с чем не спутать: легонько звякнули стекла — кто-то, судя по всему, открыл дверцы буфета.
— Что вы ищете, сэр? — спросил мистер Эйсгроу.
— Засахаренные древесные листья, которые мне прислали из Льотомна. Хочу угостить ими свою… ха-ха… даму.
Финчу не понравилось, как пренебрежительно отозвался о Фанни этот напыщенный Уолшш, но ничего поделать он не мог.
— Мои засахаренные листья… Куда же я их положил? — задумчиво проговорил Герхарт Уолшш. Звук его шагов приблизился. — Может быть, в шкаф?
Дети замерли от ужаса. Сейчас он их обнаружит! Вот он уже положил руку на ручку дверцы и…
— Может быть, они в вашем столе, сэр? — предположил дворецкий.
Рука отпустила ручку.
— Точно! Я ведь положил их в ящик с письмами.
Дети не могли позволить себе даже вздох облегчения. Они по-прежнему стояли, не шевелясь и не дыша.
— Вы собирались рассказать, почему то, о чем я вас просил, не исполнено, Эйсгроу, — напомнил Герхарт Уолшш. Натужно заскрипел стул, когда на него сели, затем зашуршал выдвигаемый ящик стола.
— Да, сэр, — глухо отозвался дворецкий. — Дети сбежали.
— Проклятые дети! — раздраженно бросил Герхарт Уолшш. По его тону нельзя было сказать, что говорит тот порядочный и справедливый джентльмен, которым он показался Финчу и Арабелле во время знакомства. И, словно нарочно, намереваясь ухудшить впечатление о себе, он добавил: — Их нужно поймать во что бы то ни стало. И вышвырнуть отсюда поскорее. Фанни рассказывала мне о них. Эти маленькие пройдохи вечно суют нос не в свое дело. Ей, видите ли, это кажется милым и забавным. Но, знаете что, Эйсгроу, в этом нет ничего ни милого, ни забавного. Они просто гадкие вредители, которых нужно травить газом, как гремлинов, пока они не влезли в то, чего не понимают, и все не испортили.
— Как скажете, господин Герхарт, — безразлично согласился дворецкий.
— Стоило их сразу же вышвырнуть в бурю.
— Вероятно, сэр. Но есть еще кое-что…
— Что там такое?
— В дом прибыли не-птицы, сэр. Прибыли по подземной железной дороге. Я обнаружил двоих, но есть и третий — кто-то из гостей. Он где-то в доме.
— И что же вас беспокоит, Эйсгроу?
— Могу я поинтересоваться, сэр, что вы об этом знаете?
— Всего лишь очередные гости заявились на бал, — презрительно бросил Герхарт. — Я ведь не могу знать всех гостей, так ведь?
— Разумеется, сэр, — согласился дворецкий. — Но у мистера Морпа, распорядителя бала, нет никаких сведений касательно приглашения некоего мистера Сонна — это упомянутый не-птица, которого я пока не нашел. Вот я и подумал…
— Что его пригласил я?
— Учитывая, что в доме довольно продолжительное время живет ваш гость…
— Эйсгроу! — прервал дворецкого Герхарт. — Я не приглашал никаких не-птиц на бал. Мне сейчас несколько не до того. Уверен, вы понимаете, о чем я.
— Да, сэр. Просто я подумал, что все это как-то связано с… — он на миг замолчал. — Связано с вашим пари с господином Александром.
Герхарт рассмеялся. Даже из шкафа дети почувствовали его нервозность и напряженность.
— Старый добрый Эйсгроу, — снисходительно произнес Герхарт Уолшш. — К моему счастью, не все, что творится в этих стенах, как-то связано с нашим, как вы выразились, пари.
— Конечно, сэр.
— Алекс думает, что он на несколько шагов впереди, — проворчал Герхарт. Видимо, дворецкий затронул какую-то важную тему. — Вы слышали, Эйсгроу? Ходящий штормовой трамвай! Подумать только: трамвай! Алекс полагает, что это достойный выпад против Горбиста. Что вы думаете по этому поводу, Эйсгроу? Так же считаете, что это удачный проект? И что он обставит меня благодаря какому-то там трамваю?
— Я вынужден вам напомнить, сэр, что не имею права никоим образом вмешиваться в это дело. Ваш почтенный батюшка…
— Да-да! — прервал дворецкого Герхарт Уолшш. — Почтенный батюшка, хитрый интриган, запретил вам влезать и помогать кому-либо из нас, я помню! Но я и не прошу вас нарушать правила. Меня всего лишь интересует ваше мнение… Стоит ли мне из-за этого треклятого трамвая писать поздравительную открытку Алексу и признавать свое поражение? Всего лишь мнение, Эйсгроу. Уверен, оно у вас есть.
Дворецкий сдался:
— Раз вы настаиваете, господин Герхарт… Я считаю, что штормовой трамвай, способный преодолевать бурю, — это проект, имеющий очень большой потенциал. Если семейство Уолшшей получит возможность не просто выжидать во время бурь, но и совершать вылазки, это развяжет компании руки. Штормовое наземное сообщение вытолкнет далеко вперед семейство Уолшшей в противостоянии с господином Горбистом.
— Вытолкнет далеко вперед… — проворчал Герхарт. — Но это ведь не то, что имел в виду отец, когда озвучивал условия нашего с Алексом состязания. Там не было «вытолкнет далеко вперед». Он говорил: «уничтожит Горбиста». А еще: «уберет с доски Горбиста». Но наземное сообщение во время бурь, хоть и продвинет нас, все же не является достаточно сильным ударом по старому хрычу Горбисту, чтобы назвать его смертельным или даже решающим.
— Это так, — согласился дворецкий.
— Вот и я о том! — воскликнул Герхарт. В его голосе прозвучало облегчение. — Каких-то трамваев недостаточно, чтобы монополизировать снежную отрасль. На любой штормовой трамвай Алекса, старик Горбист изобретет что-то свое — к примеру, средство воздушного сообщения в буре. На это Алекс изобретет гигантские винты, задувающие снег только в наши гремпины, или еще что, а Горбист ответит ему чем-то новеньким… Алекс наивно полагает, что обыграет старика в игре, в которую тот играет уже восемьдесят лет. Я же собираюсь за шиворот вышвырнуть Горбиста на территорию, ему незнакомую. И это будет совершенно другая расстановка сил.
Дворецкий кашлянул. В его кашле отчетливо читались осуждение и толика предостережения.
— Если позволите еще одно мое мнение, то, боюсь, вы затеяли очень рискованное дело, господин Герхарт.
— Победа, достигнутая без риска, ничего не стоит. Она бессмысленна и ничтожна. Алекс слишком нерешителен. Он продвигается мелкими шажочками. И планы его мелкие. Такова и была бы его победа, в случае, если бы я сдался. Нам не нужна мелкая победа, Эйсгроу. Алекс всегда был не в меру осмотрительным и осторожным, как будто крадется по лезвию. Он пытается искать козырные карты в этой игре, а я… я просто возьму и изменю всю игру.
— И все же, господин Герхарт, — продолжил настаивать мистер Эйсгроу. — Вы очень зря полагаетесь на не-птиц. Они коварны. Ваш гость…
— Мой гость, — перебил Герхарт, — поможет мне сделать так, чтобы я, а не Алекс, встал во главе семейной компании. Мой гость поможет мне не просто вырваться вперед, а именно что убрать Горбиста с доски. Мой гость поможет мне сделать так, чтобы у Уолшшей не осталось никакой конкуренции — и не только в мире воротил с улицы Мэпл, а вообще в этом городе.
— Но ваш отец вряд ли бы одобрил…
— О, мой отец! — досадливо бросил Герхарт. — Он при любом исходе нашей с Алексом борьбы останется в выигрыше. Но отдаю ему должное: придумал все это он с присущей ему изворотливостью и утонченностью. В попытках переиграть друг друга мы с Алексом пойдем на невозможное. В случае успеха, компания окажется в руках лучшего из наследников. А в случае маловероятного провала, он всегда сможет заявить в свойственной ему лицемерной манере: «Я тут не причем. Это все мои сыновья. Дети, вы понимаете. У меня не один слабоумный сын, а целых три…» Дальновидно и весьма коварно. Хорошенькое развлеченьице! Смотреть, как оба наследничка грызут друг другу глотки в борьбе за наследство.
— Но ведь старый господин Уолшш запретил вам убивать друг друга, — напомнил дворецкий. — Даже вредить друг другу…
— Я ведь образно, Эйсгроу! — проворчал Герхарт. — Но как бы это все упростило… Как минимум дало бы мне больше времени. Гм… Сколько же засахаренных листьев взять с собой? — пробормотал Герхарт. — С одной стороны мне нужно, чтобы Фанни растаяла, а с другой… они очень дорогие. Жалко их на нее тратить.
Финч возмущенно засопел, но Арабелла схватила его за рукав, заставив успокоиться.
Дворецкий снова кашлянул. Теперь он кашлял неодобрительно.
— Я правильно понимаю, что вы пригласили мадам Розентодд не просто так, сэр?
— Разумеется, Эйсгроу! — ответил Герхарт Уолшш самодовольно. — Она часть плана. Мое… кхм… тайное оружие против Алекса. Не хмурьтесь так, Эйсгроу. Скоро все разрешится, а вы главное — отыщите этих несносных детей. Меньше всего мне нужно, чтобы они влезли в мои дела.
— Будет исполнено, сэр.
Судя по тому, что сиплое дыхание дворецкого затихло почти сразу же после этих слов, Финч предположил, что он или умер, или удалился.
Герхарт Уолшш тем временем задумчиво пробормотал:
— Да, думаю, трех листьев хватит. А может, все же двух?
Ящик стола задвинули. Раздался скрип стула — Герхарт поднялся на ноги. Звук шагов стал звучать тише, а затем и господин Уолшш, вроде бы, покинул комнату.
И тут клубочек передряги снова выкатился из корзины. Образно выражаясь, естественно. Финча подвела его вредная, всегда все портящая и с легкостью затекающая нога. Он шевельнулся, пытаясь изменить положение. Но сделал это неловко, и костюмы на вешалках резко сдвинулись по перекладине. Они с глухим деревянным стуком ударились друг о друга.
Финч застыл. Он взмолился про себя, чтобы этот Уолшш успел покинуть комнату, ведь иначе тот просто не мог не услышать, как…
Дверцы шкафа распахнулись, и Финч с Арабеллой были мгновенно извлечены из него, словно шоколадные черви из банки в кондитерской. Извивались они, по крайней мере, так же.
— Пустите! — вопил Финч. — Пустите!
Он пытался схватить за руку Герхарта Уолшша, но тот, несмотря на свою довольно скромную комплекцию, в сравнении с тем же Боргало из кабаре, оказался очень сильным. Его пальцы сжимали воротники детей крепко, словно принадлежали латунному автоматону. Арабелла тоже изо всех сил крутилась и вертелась, все пыталась укусить мужчину за запястье или наступить ему на ногу, но он быстро предугадывал каждое подобное намерение.
— Маленькие мерзкие слизняки! — прорычал Герхарт Уолшш. — Подслушиваете? Подглядываете? Я так и знал, что рано или поздно вы попытаетесь сунуть носы в мои дела!
— Мы не совали носы!
Но Герхарт Уолшш был не намерен спорить.
— Мелкие нищие ничтожества! Хватит с меня ваших проделок!
Он подтащил их к окну.
— Что вы… Что вы делаете?! — закричал Финч.
— То, что должен был сделать сразу.
Арабелла отчаянно забрыкалась — она поняла, что этот злобный Уолшш задумал.
— Нет! Не нужно! Мы больше не будем!
— Не будем! Честно!
— Последняя отговорка? — усмехнулся Герхарт Уолшш. — Неужели с кем-то она срабатывает? Хотя… — он на мгновение задумался. — Учитывая, что никто от вас до сих пор не избавился, напрашивается вывод, что вас окружают одни идиоты.
— Фанни не позволила бы вам… — начала Арабелла.
Он рассмеялся.
— Фанни? Эта наивная дурочка?
— Она думает, что вы ее любите! — воскликнула Арабелла. — Вы не можете с ней так поступить!
— И с нами! — напомнил Финч. Ведь это их собирались вышвырнуть из окна прямо в бурю.
— Фанни Розентодд… — презрительно произнес Герхарт Уолшш. — Строит из себя канарейку, а сама — напудренная курица! Она здесь только потому, что мне от нее кое-что нужно. И щеголяет по этим коридорам она только потому, что я ей позволяю. А будет кудахтать, я ей повыдергиваю все перья!
— Очень радостно слышать, — раздался голос от дверей.
Герхарт Уолшш замер и обернулся. На пороге стояла Фанни Розентодд. Лицо ее пылало от гнева и обиды.
— Фанни? — Герхарт Уолшш будто поперхнулся именем мадам. По его глазам было отчетливо видно, что прямо сейчас его волнует лишь одно: как можно изменить всю ситуацию, или, вернее, как можно ее просто отменить. — Вы здесь? Это совсем не то…
— Не то, что я думаю? — прищурившись, продолжила Фанни и вошла в комнату. — Поскольку я думаю, что вы намереваетесь убить детей, Герхарт! Весьма неджентльменский поступок, знаете ли!
— Фанни! Он тебя обманывает! — завопил Финч. — Он тебя не любит! Он злой!
— Я все слышала, — выдавила сквозь сжатые зубы мадам Розентодд. — Отпустите их, Герхарт! Вы не имеете права…
— О! — Герхарт Уолшш побагровел. — Я имею полное право вышвырнуть их из моего дома. Они здесь без приглашения и ведут себя неподобающе…
— Это вы! — взвилась Фанни. — Вы ведете себя неподобающе, Герхарт! Какая же я дура! Как я могла поверить вашим лживым словам и заверениям!
— Что ж. — Герхарт Уолшш решил оставить притворство. И при этом он явно почувствовал ни с чем не сравнимое облегчение. — Вы совершенно правы, Фанни. Вы — наивная дура, и оттого вертеть вами было проще простого. Парочка знаков внимания, несколько подарков от моего щедрого, чистого сердца… Маскарад закончен. Вы бы все равно вскоре узнали, зачем именно вы в «Уэллесби». Так почему не сейчас?
— Отпустите детей, Герхарт, — потребовала Фанни.
— А если не отпущу, что вы с этим сделаете? — издевательски проговорил Уолшш. — Это мой дом, здесь всё принадлежит мне. Здесь все принадлежат мне.
— Мы не принадлежим! — заявила Арабелла.
— Да! — поддержал Финч. — Гадкий вы человек!
— Ну-ну-ну, — усмехнулся Герхарт Уолшш. — Полегче со словами. Мне кажется, все только выиграют, когда ваши маленькие мерзкие рты, наконец, набьются снегом.
Он снова повернулся к окну. По-прежнему, удерживая за шиворот Финча, швырнул Арабеллу на пол, словно бесполезный клочок газеты. Девочка вскрикнула и заплакала. Она больно ударилась локтем о бронзовый радиатор теплофора.
Герхарт Уолшш, не обращая внимания на ее слезы, схватился за рычаг, убирающий штормовые ставни.
— Не делайте этого! — воскликнула Фанни.
— С чего бы мне этого не делать? — удивился Герхарт.
— Вы ведь сказали, что вам что-то от меня нужно! Я сделаю это! Только не трогайте детей!
— Хм… Добровольно и безропотно все сделаете? — Уолшш сделал вид, что задумался. В действительности было видно, что он просто продолжает отыгрывать свою партию. И хоть этот мерзкий человек сжимал в руке рычаг от штормовых ставен, на деле именно дети являли собой настоящий рычаг. — И не попытаетесь каким-либо образом увильнуть?
— Я клянусь вам, что все сделаю. Только отпустите их.
Герхарт Уолшш убрал руку с рычага и демонстративно медленно разжал пальцы, сжимавшие воротник Финча. Мальчик тут же подполз к Арабелле.
— Что вы хотите? — спросила Фанни. — Что вы хотите, чтобы я сделала?
Поправив костюм, Герхарт Уолшш проследовал к своему столу, развернул стул и сел. Закинул ногу на ногу.
— Вы знаете, — сказал он, — у нас с моим братом Александром такое себе состязание. За ключевую часть наследства нашего батюшки. И сейчас, так уж вышло, у Алекса небольшое преимущество, которое несколько перевешивает мои нынешние… гм… заслуги. И мне нужно, чтобы…
Фанни догадалась. Она побагровела и сжала кулаки.
— Вы хотите, чтобы я соблазнила вашего брата? Как вы смеете?! За кого вы меня принимаете?!
Герхарт улыбался.
— Я принимаю вас за заботливую нянюшку этих двух замечательных деток, которой не плевать на их судьбу. И которая сделает, что угодно, чтобы только они вдруг неожиданно скоропостижно не скончались.
— Но ваш брат женат!
— Тем интереснее.
Фанни скривилась.
— Вы мне отвратительны, Герхарт. Дети правы. Вы — мерзкий, гадкий, злобный человек.
— Которому нужно лишь немного времени, чтобы выиграть наше с братцем пари. Наш уговор в силе, мадам Розентодд?
Фанни поглядела на детей и едва слышно произнесла:
— Да.
— Что ж, — подытожил Герхарт Уолшш. — Тогда у вас не так уж и много времени, чтобы обратить на себя внимание Алекса. Каких-то восемнадцать смен танцев. Ну а детки… детки пока что побудут под замком — они будут моим залогом на случай, если гордость Фанни Розентодд перевесит ее заботу о них. Прошу вас, мадам, позовите мистера Эйсгроу. Уверен, он очень соскучился по этим двоим крысенышам…
* * *
Чумазый, как механик, пару лет возившийся в двигателе паровоза, Финч шагнул на последнюю ступень лестницы и оказался в почти полностью темном коридоре.
Без Арабеллы было одиноко и страшно, и Финчу казалось, что кто-то словно украл у него важную часть его самого — волевую и уверенную часть, оставив ему никому не нужную, пугливую и отчаявшуюся.
Мысли в голове стали громкими, назойливыми — они, словно шумные постояльцы, распаковали чемоданы и устроили бедлам. Некоторые заражали его пугливостью, но хуже были другие — те, что задавали вопросы. От них было не избавиться простым: «Я не хочу об этом говорить!» или «Заткнитесь все!» Ко всему этому еще добавлялось то, что Финч боялся, что опоздал.
Столько времени потеряно. Этот особняк оказался той еще западней…
Подлый Герхарт Уолшш передал заключенных, то есть детей, прямо в руки мистера Эйсгроу, который выглядел так, словно проглотил слизняка — в общем, он выглядел, как всегда.
Молча хмурясь, дворецкий провел Финча и Арабеллу сперва в застенье, после чего все трое долго спускались. По ощущениям, они уже давно были намного ниже первого этажа. Финч даже успел предположить, что дворецкий снова ведет их на подземную станцию, но в какой-то момент старик остановился у неприметной двери, прячущейся в потемках, — не знаешь, что там есть проход — нипочем не догадаешься.
Это была котельная. Глухие каменные стены сплошь затянули собой трубы паропроводов и подачи горячей воды в теплофоры по всему гостевому крылу особняка. В одной из стен чернел камин, неизвестно зачем здесь нужный, ведь в котельной и без того было довольно жарко.
У дальней стены разместились три огромных паровых котла, походящих на проклепанные металлические шкафы; на них светились датчики давления, словно пытливые глаза, наблюдающие за нежданными посетителями. Котлы глухо урчали, как переевшие коты.
Дворецкий прошаркал прямо к ним.
— Садитесь только сюда, — он ткнул пальцем в толстую бурую трубу. — Она единственная здесь не горячая.
Дети угрюмо кивнули, и мистер Эйсгроу подошел к камину, положил руку на рычаг, вмонтированный в стену возле ниши, и сказал:
— Если станет холодно, дерните за этот рычаг — он высекает искру и разжигает камин.
Дети снова кивнули.
— Я принесу еду через час, и очень надеюсь, вы все еще будете здесь, — угрожающе проговорил дворецкий. — Вам понятно?
После чего одарил детей грозным взглядом, пошевелил губами и покинул котельную. Снаружи послышались глухие щелчки замков. Финч и Арабелла оказались заперты.
Девочка уселась на указанную мистером Эйсгроу трубу, сперва потрогав ее пальцем и убедившись, что дворецкий не солгал. Финч ее примеру не последовал — не в силах найти себе места, он бродил по котельной и со злостью пинал башмаком трубы.
— Прекрати! — велела Арабелла.
— А вот и не прекращу! — гневно ответил Финч и для убедительности еще раз стукнул по трубе. Та вздрогнула и заскрежетала в ответ, словно оскорбившись поведением мальчика, и испугавшись, что ее может прорвать, он поспешил отойти прочь.
— Бедная Фанни! — воскликнул Финч. — Почему взрослые такие злобные и коварные? Мерзкий Уолшш!
Арабелла покивала. Она терла ушибленный локоть.
— Болит? — спросил Финч.