— Мы так и не узнали, кто второй агент Птицелова в нашем доме.
Арабелла помрачнела.
— Точно! И пока он здесь, кто знает, что еще он может выкинуть. Но как мы его разоблачим?
Финч глянул на нее многозначительно, но Арабелла покачала головой, не понимая.
— Есть кое-кто, кто точно знает, кто такой второй агент Птицелова, — пояснил он.
— Кто?
— Его первый агент.
Арабелла округлила глаза.
— Дядя Сергиус?
— Он точно должен знать. И он по-прежнему где-то в доме. Этот хмырь ведь не смог бы выйти, так? Мы его найдем, припрем к стенке и выясним, кто убил мистера Франки.
Арабелла закусила губу.
— Но как мы заставим его признаться?
— Нужен план. Надежный. Чтобы мистер Дрей не смог отвертеться. Мы его отыщем и все выясним. Только надо придумать план… придумать план…
…Прошло два часа.
Финч спал в кресле, и время от времени беспокойно вздрагивал, но не просыпался.
План они пока так и не придумали.
Арабелла, хмуря лоб, поначалу пыталась сотворить в голове какую-нибудь хитроумную интригу, вроде поддельных гремлинов, но, но на ум, как на зло, ничего не приходило. Стоило признать, что подобные идеи были целиком и полностью за Финчем.
Она выпила уже едва ли не дюжину чашек чая, доела все печенье и от скуки занималась тем, что откладывала еще с того момента, как впервые попала в квартиру Финча, — исследовала книжные полки.
Вытаскивала по очереди одну за другой, пролистывала их и ставила обратно. Что-то она уже читала, что-то было унылой угрюмостью, которую обожают только престарелые зануды…
А потом она нашла нечто странное — то, что впервые по-настоящему вызвало у нее интерес. Вытаскивая одну из книг, Арабелла вдруг заметила кое-что, лежащее в глубине полки, за рядом толстых ветхих томиков. Кое-что было будто бы спрятано, или однажды завалилось туда, и о нем забыли. Хотя что-то подсказывало девочке, что имеет место все же первый вариант.
Арабелла вытащила еще пару книг, положила их на пол и достала стопку пожелтевших от времени листов для печатной машинки. На титульном листе стояло чье-то имя…
— «Филлипп Фейрвел».
— Прочитала она вслух.
— Что ты сказала?! — раздался голос за спиной, и Арабелла вздрогнула от неожиданности.
Повернувшись, она увидела, что Финч вовсе и не спит, а во все глаза глядит на нее.
— Я тут нашла…
— Ты назвала какое-то имя.
Девочка кивнула.
— Да. Филлипп Фейрвел.
Финч сжал зубы и нахмурил брови.
— Моего папу звали… в смысле, зовут Филлипп.
Арабелла уставилась на него так, будто видела впервые.
— То есть твоя фамилия Фейрвел?
— Ты же знаешь, что у меня нет фамилии, — Финч дернул головой. — Дедушка говорил, что… — он оборвал себя и закусил губу. — Ах да… Что там у тебя?
Арабелла подошла и, велев ему подвинуться, уселась рядом в кресло. Она показала ему свою находку, и. вместе они прочитали:
«Филлипп Фейрвел.
ПТИЦЫ,
Или тайна улицы Трум».
Больше на первом листе ничего не было. Дети недоуменно переглянулись, и Арабелла взялась за второй — быстро пробежала его глазами.
— Гляди! — воскликнула девочка. — Тут пролог! Ты знаешь, что это значит?
— Конечно, — кивнул Финч. — Что это что-то очень скучное. Не люблю прологи в книжках. Там всегда какое-то занудство…
— Нет же! — возмутилась Арабелла. — Я не о том! Это же рукопись! Одна из первых версий романа! И ее автор Филипп Фейрвел. Твой папа… — она взбудоражено на него глянула. — Он что, писатель?!
Финч сморщил нос.
— Я не знаю. Дедушка… в смысле, Птицелов мне не рассказывал, чем он занимался.
Арабелла принялась перебирать листы.
— Тут только пролог и первая глава, — сообщила она. — Но почему у этой рукописи такое странное название? «Птицы»! Тебе не кажется, что это смахивает на…
— Только не говори это, пожалуйста!
— «Не-птицы»!
— Ну вот, я же просил… — проворчал Финч, но Арабелла была так возбуждена, что совершенно его не слушала.
— А еще тут написано: «тайна улицы Трум»! Это же наша улица!
Финч утомленно на нее глянул.
— Что?! Наша?! Мы что, живем на улице Трум?! Кажется, от бури ты стала намного умнее, Джей!
— Ой, как смешно, — она сделала паузу и мстительно сказала: — Фейрвел.
Финч уже собрался было оскорбиться, и тут вдруг поймал себя на том, что ему нравится эта фамилия. Она как будто ему очень подходила. И все же нельзя было не ввернуть колкость в ответ:
— Ты знаешь, я давно хотел тебе сказать кое-что, что говорят о рыжих…
— Да?! — вскинулась Арабелла. — И что ты там хотел сказать про рыжих?!
Финч открыл было рот, чтобы просветить ее, как тут в дверь позвонили.
— Может, это доктор Нокт? — спросил мальчик.
— Кто это еще может быть?
Финч выбрался из кресла и направился в прихожую.
— Кто там? — спросил он.
Вместо ответа раздалось негромкое покашливание, и под дверь что-то просунули. Финч нахмурился и поднял узкую картонку, которая на деле оказалась визитной карточкой.
На карточке стояло изображение глаза со зрачком в виде замочной скважины, а внизу витиевато было выведено:
«Кэттли и Фейррин.
Ул. Носогрызок, 13. Шелли».
Финч почувствовал, как по спине побежали мурашки.
Кэттли?! Тип из трамвая?!
Но как?!
Он поспешно повернул ключ и распахнул дверь. За ней никого не было.
«Да что здесь происходит?!» — подумал Финч, во все глаза осматривая пустой этаж.
— Кто приходил? — спросила Арабелла, приблизившись.
— Никто. Я не знаю… Это очень странно…
Девочка покачала головой и испуганно поглядела на Финча. Ему очень не понравился ее взгляд.
— Что? — спросил он, закрыв дверь.
— Я кое-что успела прочитать, Финч, — сказала она, пытаясь унять тревогу в голосе, и показала ему рукопись. — Я прочитала пролог. Это очень страшная книга и…
— И что еще?
— Она о твоем папе, твоей маме и…
— И?
— О тебе.
Финч застыл. Визитка выпала из разжавшихся пальцев.
Его посетила единственная мысль: «Кажется, я поспешил с выводами насчет прологов. Видимо, эта книга уж точно не будет скучной».
* * *
— Финч, скорее! — воскликнул Корнелиус Фергин, с тревогой глядя на часы. — Трамвай вот-вот подойдет к станции! Ты не можешь снова опоздать! Миссис Оул будет злиться!
— Я уже бегу, дедушка! — дожевывая завтрак, проговорил мальчик. — А миссис Оул и так будет злиться — ты же знаешь, что эта грымза всегда только то и делает, что злится на меня.
Проглотив кашу, он обнял дедушку и ринулся в прихожую. Щелкнул замок, и дверь открылась.
— Финч, ты ничего не забыл?! — крикнул ему вслед Корнелиус, и из прихожей раздалось: «Ой!»
Финч вернулся в кухню, схватил со стула портфель и, натянув его на спину, побежал к выходу. Дверь хлопнула, а дедушка лишь вздохнул: его внук постоянно витает в облаках — если бы можно было забыть себя, в школу отправился бы лишь портфельчик.
Корнелиус, чуть подволакивая ногу (по утру, как обычно, разнылась старая рана), убрал остатки завтрака и, поставив на огонь чайник, подошел к комоду.
Ему предстояло совершить дело довольно сомнительного характера — то, о чем Финчу лучше не знать, иначе внук его ни за что не простит.
Корнелиус открыл дверцы комода, на миг замер, прислушиваясь, а затем украдкой снял с верхней полки жестяную банку и достал из нее… конфету. Подумав, взял еще одну. Да, внуку лучше не знать, что конфеты «на особый случай» иногда имеют свойство исчезать, пока он скучает на уроках.
Дождавшись, когда чайник закипит, он налил себе чай и, вдохнув терпкий терновниковый пар, сел за стол.
Впереди был обычный день…
Через полчаса мистер Дьюи принесет утреннюю газету, и можно будет на пару часиков погрузиться в суетливую городскую жизнь. Потом по плану — сон в кресле (час, не больше). Главное — не проспать, как вчера, потому что в полдень его в кофейне «Брумфилл» будет ждать ланч вместе с мистером Доллни.
Этот хлыщ хвастался, что раздобыл где-то пару редких марок из серии «Пожарные паромобили» и всё обещал показать их. Может, даже удастся выменять какую-нибудь — Корнелиус напомнил себе: нужно не подавать виду, что он заинтересован в этих марках, а то Доллни его раскусит и затребует что-то из серии «Канцлеры Снежина», гордости Корнелиуса, с которой тот расставаться не был намерен…
На обратном пути мистер Фергин рассчитывал поболтать с мадам Принсл из вещательной будочки (она коллекционирует слухи и за пару пенсов с радостью ими делится) и заглянуть в аптеку — сироп от кашля заканчивается. О, еще Финч говорил, что дочитывает свою книжку — нужно будет зайти в библиотеку за новой, или… нет, все же лучше сходить туда вместе с Финчем в выходной — кто знает, что он захочет почитать.
Ну а после возвращения домой и обеда Корнелиуса будет ждать очередная партия и очередная победа. Конраду Франки придется уж точно несладко, ведь Корнелиус весь вечер накануне разрабатывал свою новую стратегию для «Трольриджа». Ну а потом уже Финч вернется из школы и…
Мысли Корнелиуса прервал звонок в дверь.
«Кто еще там пришел?! — с досадой подумал старик. — Эта грымза Поуп снова отправила своего унылого прихвостня Бартоломью справиться о „здоровье мистера Фергина“? Поупы давно пускают слюни на нашу квартирку, но ее им не видать! Нет уж!»
С сожалением оставив так и нетронутые чай с конфетами, Корнелиус выбрался из-за стола. Приготовив целый набор дежурных любезностей, под которыми скрывалось завуалированное презрение, и не забыв натянуть на лицо румянец исключительно пышущего здоровьем человека, он отправился в прихожую и открыл дверь.
За порогом стоял вовсе не Бартоломью Поуп.
Незнакомец, позвонивший в дверь, был явно не тем, кого хочется увидеть с утра пораньше. Высокий широкоплечий господин в черном цилиндре и пальто с оторочкой из вороньих перьев опирался на трость с рукоятью в виде головы пса и улыбался. От одного его вида Корнелиус похолодел и вдруг поймал себя на неприятной мысли: «Что-то непредвиденное вторглось в такой хороший распланированный день…»
— Ну здравствуй, старый друг, — сказал незнакомец низким глубоким голосом. — Давно не виделись.
Корнелиус проглотил вставший в горле ком. Незнакомец выглядел довольно мрачно, и ему явно что-то было нужно.
— Я вас знаю?
— О, лучше, чем себя самого. Не пригласишь старого друга войти?
— Э-э-э… нет, прошу прощения. Вы, видимо, ошиблись дверью. И этажом. Полагаю, вам выше. Адвокат, мистер Джессилл, эсквайр, живет в восемнадцатой квартире. Хорошего дня.
Корнелиус попытался закрыть дверь, но незнакомец быстро вставил свою трость в щель.
— Что вы?..
Договорить Корнелиус не успел. Незнакомец толкнул дверь и переступил порог.
— Что вы себе позволяете?! — воскликнул Корнелиус испуганно. — Это вторжение! Я позову миссис Поуп! А она позовет нашего констебля мистера Додджа…
Незнакомец закрыл за собой дверь и начал медленно угрожающе надвигаться на Корнелиуса. Тот попятился…
— Констебля? — усмехнулся незнакомец. — Я не ослышался? Когда это ты начал якшаться с фликами, старый друг?
— Уходите! Сейчас же! А не то, клянусь вам…
— Нет уж, Корнелиус, «а не то» откладывается до лучших времен. Ты только взгляни на себя… Ты же превратился в развалину! Этот потертый твидовый костюм, какие носят старые сморчки, доживающие свои года. И кто в него одет? Сутулая тень! Ковыляешь, сипишь. А что это за мутный взгляд?! Да уж, не такого я ожидал, когда сюда шел…
— Вы… вы меня не знаете! И я вас не знаю!
— А недурно она тебя обработала.
— Кто «она»? О чем вы говорите? Корнелиус уперся спиной в стену — пятиться уже было некуда.
Незнакомец подошел почти вплотную. Окинул гостиную быстрым презрительным взглядом.
— Ну и конура. Провоняла нафталином. Ты и сам им провонял, Корнелиус. Ты здесь пленник. Она тебя заперла тут и выбросила ключ… Но не беспокойся, старый друг. Я пришел, чтобы тебя освободить.
— Я не понимаю, что вы…
Незнакомец не стал дожидаться. Он внезапно сорвался с места и, отшвырнув трость, схватил Корнелиуса за затылок одной рукой, а другой что-то затолкал ему в рот, затем зажал его ладонью в черной кожаной перчатке.
Корнелиус непроизвольно проглотил, а незнакомец все продолжал его удерживать, пока в какой-то момент, видимо, не посчитал что этого достаточно, и не отпустил старика.
— Жаль, что приходится так поступать, Корнелиус, но ты нам нужен. Время пришло.
Корнелиус затрясся, голову пронзила острая боль.
— Да-да, — кивнул, наблюдая за ним, незнакомец. — Пробуждение после такого долгого сна всегда проходит болезненно. Я знаю, что ты сейчас испытываешь, ведь сам недавно испытывал то же самое.
Корнелиус схватился за голову. Перед глазами все поплыло, и он сполз на пол. А потом острая боль стихла и превратилась в скребущую затылок мигрень. Он поднял взгляд, и тот натолкнулся на такое знакомое лицо…
— Го… Гораций?
— Здравствуй, старый друг.
— Что… почему?
Гораций Горр, друг и компаньон, покачал головой.
— Ты вспомнишь. Постепенно. Она забрала твою память, но ты вернешь все, что забыл.
Он подошел к журнальному столику и положил на него горсть пилюль, а затем поднял с пола свою трость.
— Я скоро приду снова. А ты пока вспоминай…
После чего, не прибавив больше ни слова, ушел. А Корнелиус Фергин остался сидеть на полу, один в опустевшей квартире…
…Прошло несколько часов. За окном начало темнеть.
Корнелиус не пошел за газетой, пропустил ланч с мистером Доллни, а чай в чашке на кухне давно остыл.
Старик сидел в своей комнате на кровати и глядел в черноту гардероба. Дверца была распахнута, на вешалках висели костюмы, и среди них, рядом со старой военной формой, расположился черный чехол, в котором…
О, Корнелиус прекрасно знал, что находится в этом чехле. Там была спрятана его старая жизнь, в которую он не заглядывал целых одиннадцать лет.
Он глядел на чехол, то и дело порывался открыть его и достать то, что было внутри, но никак не решался…
Воспоминания возвращались. Не сразу. Его память походила на зеркало, покрытое паром, который постепенно тает, и в этих прорехах фрагмент за фрагментом проявляются люди, места и события.
Где-то в желудке растворялась уже пятая по счету пилюля, и в какой-то момент пятна на зеркале-памяти почти полностью исчезли.
Корнелиус Фергин вспомнил и…
Птицелов пробудился от долгого затяжного сна.
Скрипнул ключ в замке входной двери, и Корнелиус вздрогнул.
— Деда! — раздался голос Финча из прихожей. — Я дома!
Корнелиус Фергин дернул головой, сбрасывая оцепенение, поспешно поднялся и закрыл шкаф. Как обычно, запер его на ключ и пошел встречать внука.
Финч болтал без умолку. Жаловался на учителей, на сложные задания и на отвратительную выскочку Арабеллу Джей, которая незаслуженно снова получила лучшие отметки по всем предметам.
Корнелиус его не слушал, думая о своем, и отвечал коротко, машинально.
Финч сразу же заметил, что с ним что-то не так.
— Деда, ты в порядке?
— Да-да, — солгал Корнелиус. — Просто голова болит — с самого утра чувствую себя неважно.
— Ты пил лекарства?
Корнелиус Фергин опустил взгляд: да уж, он пил лекарства… Поправив галстук, Птицелов нацепил на себя маску заботливого деда.
— Так что там в школе? Рассказывай, что новенького, а я пока приготовлю обед…
Они отправились в кухню, и Финч увидел конфеты на столе.
— О, это что, мне?! — боясь поверить своему счастью, воскликнул мальчик. — Можно мне конфету?!
— Только после еды, — строго сказал Корнелиус. — И только если ты принес хотя бы одну отметку «Без нареканий».
— Ну во-о-от, — протянул Финч. — Я получил одно «С нареканиями», это считается?
— Разумеется, нет.
Финч совсем пригорюнился, и Корнелиус сжалился:
— Ладно, после еды съешь одну конфету, но только если сразу же сядешь за уроки.
— Ты знаешь, что ты лучший дедушка на свете?! — воскликнул Финч.
Корнелиус Фергин не ответил…
…Гораций, как и обещал, вскоре явился снова. На этот раз он принес чемодан, большой черный кофр и какой-то продолговатый предмет, завернутый в бурую упаковочную бумагу.
— Твои инструменты, Корнелиус, — сказал он. — Они хранились в тайнике все эти годы. Я решил, что нужно тебе их вернуть.
Корнелиус промолчал. Гораций Горр пытливо на него поглядел:
— Ты ведь помнишь, для чего все это нужно?
Корнелиус отвел взгляд.
— Ну, разумеется, помнишь. Лекарство действует безотказно…
— Что это за пилюли? — глухо спросил старик. — Откуда они?
Гораций Горр уселся в кресло и, закинув ногу на ногу, зажег сигару.
— Мне их принесли, — прищурившись, сказал он. — Новое изобретение. Эти крохи частично возвращают похищенные тварями воспоминания.
— Частично… верно, — кивнул Корнелиус. — Я не помню многого. Как я здесь оказался? Как так произошло, что я все забыл? И… кто… этот мальчишка?
Гораций струсил пепел прямо на ковер и сказал:
— Уж точно не твой внук, Корнелиус. У тебя, насколько я знаю, не было детей. Думаю, она тебе его подсунула зачем-то.
Корнелиус скрипнул зубами.
— Я не могу вспомнить, как поселился в этом доме. В памяти будто стена. Я пытаюсь пробиться через нее, но… просто не могу… Ты говорил, что испытывал действие пилюль на себе.
Гораций поморщился.
— Да уж. Полгода назад. В ателье пришла девчонка. Богатенькая маленькая сноббка, которая якобы хотела пошить себе платье. Разыграла целое представление: потребовала устроить чаепитие, отвлекла меня и подсыпала в чашку толченую пилюлю. Ощущения, скажу тебе, не из приятных. Впрочем, ты и сам знаешь. Когда я все вспомнил, девчонка передала мне вот это.
Гораций достал из кармана пальто прямоугольный стеклянный футляр — внутри, извиваясь и словно растекаясь, шевелилось черное перо, похожее на чернильную кляксу.
Корнелиус вздрогнул и, не веря глазам, отшатнулся.
— Все верно, — усмехнулся Гораций, довольный произведенным эффектом. — Я отреагировал примерно так же.
— Но как?! Когда?! Он… вернулся?
Гораций спрятал перо.
— Не совсем. Но я знаю, где он. Хозяин томится в плену, и мы освободим его.
Не в силах совладать с эмоциями, Корнелиус рухнул в кресло и потер виски.
— Расскажи мне все.
Гораций Горр выдохнул облако дыма и начал рассказывать:
— Я не знаю точно, что было сразу после того, как Гелленкопф потерпел поражение — в моей памяти возведена точно такая же стена, как и у тебя. Из рассказа девчонки, которую он послал ко мне, я понял лишь кое-что. Лишенный почти всех своих сил, Гелленкопф все последние годы был заперт на четвертом этаже гостевого крыла «Уэллесби»… Да, того самого «Уэллесби». Уолшши отыскали его, заманили, пообещав вернуть ему силы, и… это самое мерзкое… они используют его…
— Как используют?
— Он создает для них бури.
— Что?
Гораций Горр в ярости процедил:
— Эти ничтожества используют великого Гелленкопфа, как какой-то генератор бурь, чтобы набивать карманы. Насколько я понял, они вернули ему кое-какие силы — не спрашивай, я не знаю, как! — но их недостаточно, чтобы сбежать. Ему не позволяют выходить, даже покидать свою комнату. А еще его сторожит древний ингангер по имени Мноммор, который притворяется дворецким Уолшшей.
— Ворбургский ингангер?! Здесь?! — опешил Корнелиус.
Гораций кивнул и продолжил:
— Гелленкопф не может сбежать, он сумел лишь подговорить девчонку, одну из Уолшшей, чтобы она пробудила меня и передала послание.
Корнелиус молчал, задумчиво уставившись прямо перед собой, и Гораций не выдержал:
— Мы освободим Хозяина. Ты нам нужен, Корнелиус. Без тебя мы не справимся…
— «Мы»? Значит, ты нашел Одноглазого? Позволь предположу: если тебя пробудили полгода назад, а ко мне ты явился только сейчас…
— Да. Одноглазый разработал план.
— И сейчас в действии какое-то из его Пророчеств…
— И оно уже почти исполнилось.
Гораций Горр глянул на часы и, зашвырнув недокуренную сигару в камин, поднялся на ноги.
— Мне пора, Корнелиус. Дела не ждут. Ты проведешь меня?..
Вдвоем они покинули квартиру № 12 и направились вниз по лестнице. Всю дорогу Гораций Горр увещевал старого друга, понимая, что тот отчего-то колеблется:
— Ты должен вернуться, Корнелиус. Час пришел.
— Я… не могу.
— Что?! — Гораций приподнял косматую черную бровь.
— Я не могу, — повторил Корнелиус. — Вам придется обойтись без меня.
— Что за бредни?
Перед мысленным взглядом Корнелиуса предстал взлохмаченный синеволосый мальчишка, предстали его недоуменно округленные глаза, и вдруг заболело сердце.
— У меня здесь жизнь, у меня внук…
— Это вымышленная жизнь, — зло процедил Гораций, — и внук не твой. Это все ее проделки. Она забрала твою память, похитила твою жизнь и всучила тебе фальшивку. Ты не сможешь делать вид, что ничего не произошло, что ничего не вспомнил. Это был сон, Корнелиус. Сон, длиною в одиннадцать лет. Я даже допускаю, что в какие-то моменты он был приятным. Но ты проснулся. Обратно в сон не вернуться. У нас с тобой есть дело — наше дело. Я не верю, что ты растерял все свои навыки.
— Говори тише, — прошипел Корнелиус.
Они спустились на первый этаж и направились к задней двери мимо окошка насторожившейся консьержки.
— Мистер Фергин! — воскликнула миссис Поуп. — Вы не говорили, что у вас есть друзья! Может, еще и родственники какие-нибудь найдутся?
Эта лысая дрянь снова намекала на его квартиру, и если обычно он лишь тяжко вздыхал и делал вид, будто не понимает ее намеков, то на этот раз едва сдержал себя, чтобы не подойти и не вонзить ей в глаз ее же пилочку для ногтей.
— Нет, миссис Поуп, не беспокойтесь, — с натянутой вежливой улыбкой ответил Корнелиус. — Родственников у меня нет.
— Радостно это слышать. Кстати, вы еще не вносили еженедельный взнос за уборку подъезда и пользование лифтом.
— Да-да, миссис Поуп. Я вечером внесу свой взнос. Я просто не взял с собой бумажник…
— Не разочаровывайте меня, мистер Фергин. Вы же не хотите, чтобы я запустила через громкую связь сообщение по всему дому, что жильцы двенадцатой квартиры — единственные, кто не внес взнос?
— Не хочу.
— Вот и славно. Я жду ваши два фунта пятьдесят пять пенсов…
Корнелиус Фергин и Гораций Горр вышли через заднюю дверь во двор.
— Вот это твоя жизнь? Ты вот за это цепляешься? — презрительно бросил Гораций, когда они оказались под медленно идущим снегом. — Ты погляди на этот никчемный дом! На эту улицу! Да на весь этот район! Вспомни, кем ты был. Вспомни, чем ты был! Твоя жизнь — это не прозябать с газетой у камина. Твоя жизнь — это выслеживать и отлавливать монстров. Ты здесь гниешь заживо, Корнелиус. Видимо, в этом и был ее расчет. Это издевка Шпигельрабераух, понимаешь? Она каждый день видит этого жалкого, пресмыкающегося старика и смеется про себя: «Это тот, о ком ходят легенды? Это тот, чье имя произносят со страхом? Это Птицелов?»
— Ты не понимаешь, Гораций…
— Я понимаю. И ты поймешь. Очень скоро. Вспомнишь, кто ты и что должен сделать…
Снег хрустел под ногами, и с этим звуком как будто ломалось что-то внутри Корнелиуса. Они прошли мимо ржавого дирижабля мистера Хэмма.
— Нам без тебя не обойтись, — сказал Гораций. — Нам нужны твои навыки…
— Мой ответ тот же.
— Но…
— Да я уже и забыл, как это делается…
— Вспомнится. Но ты должен вспомнить уже сейчас. У нас нет времени. Неужели ты думаешь, что Гелленкопф будет ждать? Нить уже тянется, все запущено…
— Я все решил. Рад был тебя видеть… старый друг.
— Да будь оно все проклято! — рявкнул Гораций. — Сейчас твоя жизнь — это два фунта пятьдесят пять пенсов взноса за уборку подъезда и лифт. — Он расширил ноздри от гнева и до скрипа сжал трость. — Проклятье… Я ведь знал, что просто не будет. Это все эффект замещенной жизни. Тебе сложно взять и забыть все, что было последние годы. Я понимаю. Думаешь, я мгновенно стал собой? Мне понадобилось две недели и дюжина ящиков крепкого «Ширлибаун». Я сам через это прошел, поэтому пока что проявлю терпение. Я даю тебе два дня, Корнелиус, и, надеюсь, ты сам явишься. Я не хочу возвращаться в эту дыру, но вернусь, если понадобится. — И уже тише добавил: — А может, мне стоит сорвать с тебя прищепку, которую на тебя повесила Шпигельрабераух?
— Если тронешь моего внука, Гораций, я лично перережу тебе глотку, и не посмотрю, что ты мой единственный друг.
Гораций Горр расхохотался.
— О, ну наконец! А то я уже начал переживать. Рад, что ты возвращаешься… До скоро встречи, Корнелиус…
…Что-то негромко бурчал старый граммофон, в камине горел огонь, а над двумя чашками на столе поднимался настолько крепкий и душистый пар, что только лишь от него можно было слегка опьянеть. Конрад всегда добавлял в чай немного вишневого «Терненбиума».
— «Пес» загрызает пару «сироток» и кусает «констебля»! — провозгласил Конрад Франки, выпустил облачко дыма изо рта и снова взял в зубы трубку.
— Блеф, — буркнул Корнелиус и потянул карту из колоды, не глядя вложил ее между другими в руке и уставился в свою чашку.
— Тогда я выкладываю тройку «адвокатов» и…
— Блеф. — Еще одна карта переместилась из колоды в руку Корнелиуса.
— Я знаю, что ты делаешь, старина, — хмыкнул Конрад Франки, поглаживая бороду. — Ты пытаешься собрать «приют», вот только ничего не выйдет: «директриса» вышла, а «надсмотрщик» где-то на дне колоды.
— Просто ходи, Конрад. Тебе же не терпится. Что там у тебя? «Судья»? Ну, само собой, «судья» — кто же еще?
Конрад Франки поморщился и выложил на стол карту «судьи». Старшая карта из числа «законников» присоединилась к остальным. На столе оказались: «констебль», все «адвокаты» и, собственно, «судья».
— Ну вот, — проворчал Конрад, — испортил мой триумф. Мог сделать вид, что не знаешь. И тем не менее…
— Говори уже.
— «Законники» забирают игру. Трольридж!
Конрад Франки самодовольно потер морщинистые руки и сгреб все карты, после чего пододвинул их к Корнелиусу.
Тот вздохнул и принялся собирать из всего этого карточного бедлама колоду: проигравший тасует и раздает…
— Что-то ты сам не свой последние два дня, Корнелиус, — отметил Конрад, пытливо глядя на друга. — Проигрываешься раз за разом.
— Да ностальгия проклятая, — пробурчал Корнелиус, тасуя колоду. — Не могу сосредоточиться. Финч снова завел речь о Филлиппе с Вероникой за завтраком.
— Эх, сочувствую, старина… — неловко потупился Конрад.
— Спрашивал о том, любили ли они кашу, и высказал мысль, что если нет, то отчего он, мол, обязан ее любить.
— Вот шельмец! — поддержал друг.
— А что я могу ему сказать? Я ж и не помню уже, любили ли они кашу. Я вообще мало что о них помню. Ты же знаешь, что мы с Филлиппом были в ссоре, и я перебрался сюда только после того, как…
— Как их забрала буря, да, помню.
— Сколько времени прошло, подумать только… десять лет…
— Одиннадцать, — уточнил Конрад.
— Ну да. Ты помнишь тот день, когда я въехал?
— Еще бы… — хмыкнул Конрад, пыхнув трубкой. — Это был тот еще цирк. Присцилла Поуп едва весь дом не перевернула от ярости, когда узнала, что у мальчишки есть дедушка, и квартирка ваша даже и не думает опустевать.
Корнелиус покивал.