– Вера, я не нуждаюсь в вашем суждении, – говорит Джулия.

– Ох, я и не думаю судить. Моя мама тоже была домохозяйка. Правда, у нее было девять детей, и, возможно, это не то же самое. Но, – Вера быстро кивает, – я не думаю судить.

Джулия закатывает глаза.

– Да, я понимаю, это не очень-то современно, оставаться домохозяйкой, но у меня не было выбора. Мало где нужны недоучки из колледжа. Господи, даже если окончить колледж, нет гарантии, что возьмут на работу. Сейчас и на стажировку не попасть без степени магистра.

– Не сомневаюсь. – Вера осторожно забирает у Джулии тарелку, пока она не протерла в той дырку. – Джулия, я не говорю, что быть домохозяйкой плохо. Когда Тилли маленький, я сидеть дома, пока он не идти в детский сад. Но… Я думаю, разве это твой выбор – быть домохозяйкой?

Джулия смотрит на нее с раскрытым ртом.

– Что… да, естественно, – говорит она убежденно.

– Хм-м. – Вера недоверчиво косится на Джулию. Она годами тренировалась на Тилли и умеет вытягивать правду. Ее навыкам допроса позавидовали бы даже агенты ЦРУ. – Я так спрашиваю, потому что вижу фотографии в комнате Эммы, и мне трудно поверить, что фотограф с таким талантом, как у тебя, не хочет фотографировать.

– Я… – Джулия открывает и закрывает рот. – Как вы поняли, что это мои фотографии?

Вера протягивает руку и перекрывает воду.

– Идем, сядь, а я сделаю тебе чай.

Глупенькая девочка, наверное, хочет возразить, что сама сделает чай. У Веры нет на это времени. Она прогоняет Джулию с кухни, после чего ставит на плиту кастрюльку с водой и обыскивает шкафчики один за другим, пока не находит упаковку чая. Конечно, Джулии в срочном порядке нужен хороший китайский чай, но у Веры достаточно опыта, чтобы не воротить нос от «Липтона». Уж ей-то хорошо известно, что чай вроде этого не всегда плох, если его правильно заварить. На партии западных брендов пускают худшие чайные листья, высушивают их при повышенной температуре, убивая тем самым тончайшие нотки аромата. В результате получается крепкий черный чай, который выдерживает длительное кипячение при большом количестве сахара и молока. Вера надрезает три пакетика и высыпает содержимое в воду. Дает прокипеть не меньше пяти минут, чтобы листья отдали весь свой аромат. Когда все готово, чай получается черный, как глубокая ночь. Вера процеживает его, после чего добавляет свежего молока и – какая удача – сгущенного.

По кухне разносится запах, приятный и теплый, как объятие. Когда Вера входит в столовую, то отмечает, как напряжены плечи у Джулии, но один глоток молочного чая, и Джулия расслабленно вздыхает, а лицо разглаживается. Вера улыбается про себя. Хороший чай всегда так действует на людей. Этот напиток дарит успокоение, вот почему Вера избрала целью своей жизни приучить к нему как можно больше людей. Последнее, что нужно молодым, – это кофе, потому что он приносит лишь стресс и делает их несчастными. И почему они сами этого не видят?

– Ну так, – говорит Джулия после очередного глотка, – как вы поняли, что это мои фотографии?

– Ну, сначала я думать, они такие хорошие, должно быть, ты нанимать фотографа. Но потом я смотреть ближе и замечать в них кое-что. Я думать, фотограф смотрит в самую суть этого ребенка. Можно чувствовать любовь по ту сторону камеры. Я могу чувствовать такие вещи, – говорит Вера не без самодовольства. – Я мать и чувствую материнскую любовь.

Джулия улыбается так печально, что язык не повернется назвать это улыбкой. Она смотрит в свою кружку.

– Вы правы, это я фотографировала Эмму. Так тяжело иногда смотреть на них, что хочется снять.

– Почему?

У Веры есть предположение, почему это может быть тяжело, но вежливее задавать вопросы. Как говорит Тилли, выгоднее включать дурака. Или как-то так.

– Потому что вы правы, Вера, я хотела стать фотографом. Хотела обучаться фотографии. И я училась этому в колледже, мне нравилось каждое занятие. Это было лучшее время в моей жизни, – последние слова Джулия произносит болезненным шепотом, и, едва это происходит, она зажимает рот, словно с языка сорвалось что-то похабное. – Я не хочу сказать… боже, ну какая мать сморозит такую глупость? Я люблю Эмму, но…

Вера накрывает ее ладонь своей. Когда их руки вот так рядом, трудно не заметить, какая дряблая и по-старчески пятнистая у нее кожа в сравнении с молодой кожей Джулии. Вера поспешно отдергивает руку. Может, ей и шестьдесят, но это не значит, что она свободна от тщеславия.

– Я люблю Тилли, но если спросишь меня, какое лучшее время в моей жизни, я отвечу: когда мне было двадцать, я еще учиться в школе, и мир был полон возможностей.

Мгновение Вера тоскливо смотрит в пустоту, припоминая, какое могущество она в себе ощущала, пока не окончила колледж и не оказалась выброшена в безжалостный реальный мир.

Джулия кивает.

– Да, именно так. Хоть я и бросила колледж, но набрала долгов, и мне пришлось браться за любую работу, чтобы их выплачивать. Маршаллу тоже.

– Почему ты бросать колледж? Ты плохо учиться?

– Нет, – Джулия смеется, но получается вяло. – Маршалл сказал, что колледж дорого обходится. И это правда, – добавляет она, словно защищаясь. – Особенно курсы вроде фотографии. Он сказал, я могу сама набраться опыта, вместо того чтобы отдавать за это десятки тысяч долларов. Мне казалось, что он прав. Поэтому я бросила колледж и нашла работу в магазине. К тому же Маршалл хотел семью, хоть это и заняло чуть больше времени, чем мы ожидали. – Очевидно, ей больно вспоминать об этом, но Джулия заставляет себя улыбнуться. – Так или иначе, он выпустился из колледжа и сделал мне предложение, мы всё пытались завести ребенка, и наконец спустя годы у меня появилась Эмма. И все. У меня никогда не хватало времени и возможностей больше заниматься фотографией. Да, я строила планы, вынашивала мечты, но… Наверное, им не суждено было сбыться.

– Нет ничего печальнее в жизни, чем неисполненные мечты, – говорит Вера. – Ну, после серьезных болезней, смерти… и всего такого.

– Да, такие вот проблемы развитого мира, – Джулия хмыкает. – Это, наверное, по-свински – жаловаться перед вами, когда с вашим магазином случилось такое.

– О, не беспокойся об этом, – отмахивается Вера и вдруг хлопает в ладоши. – Ну так! Что сейчас мешает тебе заниматься фотографией?

Джулия замирает.

– В каком смысле?

– Иди в Интернет и смотри. Уверена, много людей ищут фотографа. Ты делаешь портреты?

– Да, но…

– С этого и начинай. Бери маленькую плату, ты только начинаешь. Можно даже снимать бесплатно, пока не почувствуешь себя уверенно.

– Но как же Эмма и…

– Я смотреть за Эммой.

– Что… – Джулия раскрывает рот. – Ох.

– Я тоже мать. И не просто мать, а китайская матушка. Лучше тебе не найти. Мы растим лучших детей в мире, загляни в любую больницу, там все хирурги китайцы. – Вера сияет от гордости, словно это лично ее заслуга.

– Эм… но… она очень… – Джулия беспомощно разводит руками. – Эмма не может оставаться с другими людьми. Мы пытались, поверьте. Я нашла недорогой детский сад неподалеку, вернее, соседи устроили ясли у себя дома, и, боже правый, когда я попыталась оставить там Эмму, этот вопль… – Джулия содрогается от воспоминания. – Соседка просто отказалась брать ее.

– Ха, значит, твоя соседка не умеет ладить с детьми, – Вера досадливо цокает. – Ты видишь, как Эмма ладит со мной. Она знает, что со мной безопасно.

Джулии ничего не остается, кроме как согласиться с этим. Это правда. Эмма приняла Веру, как утенок принимает маму-утку.

– Тебе не нужно уходить из дома, если ты не хочешь, – продолжает Вера. – Можешь работать в спальне или на заднем дворе. Не беспокойся об Эмме, окей? Боже, я так рада, что мы договорились.

Прежде чем Джулия успевает ответить, Вера треплет ее по плечу, встает и демонстративно потягивается.

– Окей, ты садись за компьютер и найди работу фотографа. А я готовить полезный перекус для Эммы и потом будить ее.

Джулия сидит с оторопелым видом. За годы жизни Вера успела привыкнуть к такому зрелищу. Но, к ее удовольствию, через несколько секунд недоуменного молчания Джулия берет с обеденного стола ноутбук и уходит в спальню.

23

Вера



Им на удивление быстро удается войти в новый ритм. В первый день Джулия еще наивно полагает, что сумеет помешать Вере взять на себя хозяйство: говорит, чтобы Вера не утруждала себя готовкой, не убирала сама со стола после обеда, не пыталась обучать Эмму математике. Но довольно скоро Джулия понимает, сколь тщетно говорить Вере чего-то не делать, и к концу второго дня полностью подчиняется ее манипуляциям.

Вера поселилась в доме Джулии, наивно полагая, что задержится на день-два, не больше, после чего вернется к привычной тихой жизни в своей квартире над разоренным магазином. Но магазин закрыт, и если раньше Вера не представляла, как переживет такое, то сейчас даже испытывает некоторое облегчение. Да, ей тоскливо, но в то же время не приходится так переживать из-за отсутствующих покупателей и раздумывать, как долго она еще сможет содержать лавку. Вера отправила сообщение Алексу, предупредила, что поживет у друзей, и попросила прощения, если ему не хватит чая, на что добрый, милый Алекс ответил без промедления и попросил ее не беспокоиться.

Прошлым вечером звонил Тилли, спрашивал, почему она не пишет ему вот уже несколько дней. Ха, еще один поворот, достойный книги.

– Ох, знаешь ли, – ответила Вера, – кто-то вломился ко мне в магазин, и друзья предлагать пожить какое-то время у них.

Тилли не на шутку всполошился.

– Что? Ма, что значит «кто-то вломился в магазин»? Ты сообщила в полицию?

– Ах, полиция, какой от них толк? Не могут даже раскрыть убийство. Думаешь, они станут утруждать себя ограблением? Не волнуйся, я раскрою это сама.

– Боже, ма! И где ты сейчас? У каких друзей?

– У меня теперь много друзей, Тилли. – Вера не смогла скрыть самодовольства.

– Где? Я заеду за тобой. Ты можешь… – Он вздохнул и продолжил: – Ты можешь пожить у меня.

– Ох, глупости! Я не хочу тебя утруждать.

Подумать только! Отвергнуть такое предложение! Предложение, за которое раньше она готова была убить. Но вот она, Вера, – совершенно другой человек и больше не обуза для сына.

– Господи, ма. Ну… хорошо, ладно, ты взрослый человек и можешь сама решать. Но я переведу тебе денег, ладно? И, если что-то понадобится, сразу дай знать, слышишь?

– Да, хорошо. Не ворчи.

Когда Вера отключилась, усмешка не сходила с ее лица, и разве можно винить ее в этом? Она так сокрушалась, какой Тилли невнимательный сын, и вот пожалуйста, он настаивает на том, чтобы послать ей денег. В конечном счете не такой уж Тилли и непочтительный.

Вера не представляла, что так легко вольется в жизнь Джулии, как элемент пазла без труда встает на свое место. Иногда кажется, что ей с самого начала уготовано это место: жизнь в доме с двумя девочками, одну из которых она уже воспринимает как дочь, а вторую с первой минуты приняла как родную внучку. Ох, Эмма, Вера души не чает в этом крошечном, серьезном ребенке.

По утрам Джулия встает и видит, что Эмма уже одета, волосы заплетены в замысловатые косички, она сидит в своем стульчике и самостоятельно ест конджи. Вера сидит рядом и читает газету. Когда Вера замечает Джулию, то просто говорит: «Сядь». Джулия садится, и перед ней появляется тарелка с горячей конджи и блюдо с закусками: поджаренное яйцо, пряный тофу и хрустящие ютяо[15]. К завтраку также полагается чашка зеленого чая и стакан соевого молока. Джулия ест и недоумевает, каким чудом Эмма ест сама, ложкой, вместо того чтобы разбрасывать все вокруг и требовать жареную картошку и куриные наггетсы. После завтрака Вера убирает со стола, вытирает перемазанное лицо Эммы и достает ее из стульчика, после чего они вдвоем отправляются гулять в парк неподалеку.

В первый раз Джулия следует за ними и цепко следит за Верой. Что, если Вера на самом деле не такая уж добрая и вынашивает преступные планы в отношении Эммы? Поэтому Джулия идет за ними, а Вера пыхтит и закатывает глаза. Потом, на детской площадке, Джулия в изумлении наблюдает, как Вера усаживает Эмму рядом с другой девочкой, и две девочки спокойно играют. Нет, не вместе, скорее играют рядом друг с дружкой, но до сих пор Эмму невозможно было посадить хотя бы в пяти шагах от другого ребенка, чтобы она не закричала: «Я стесняюсь!» И сейчас Джулия не верит своим глазам. Как Вере это удается?

Этот вопрос звучит у нее в голове на протяжении всего дня и не затихает в последующие. Как Вере это удается? Как ей удается так чисто прибрать в доме, как ей удается так быстро приготовить ужин, как ей удается… все? Если бы кто-то сказал Джулии, что Вера обладает магическими способностями, она бы поверила без раздумий.

По вечерам Вера удаляется в хозяйскую спальню, предоставленную ей в первый же день, после того как Вера несколько раз обронила, что в китайской традиции старшие всегда занимают лучшую комнату в доме. Там она устраивается на широкой двуспальной кровати и читает рукопись Оливера. Вера никогда не отличалась любовью к чтению, но даже она видит, что текст далек от совершенства. Много шероховатостей, где-то события несутся вскачь, а затем ползут как улитка. Но Веру держит сама история: о двух братьях, один из которых идеальный ребенок (или так считают окружающие), а второй – сплошное разочарование, он чахнет в тени старшего брата, наблюдая, как тот обманом добивается всего в жизни. Скромный брат влюбляется в девушку, которая в конечном счете выходит за брата-любимчика. Вера гадает, не закончится ли это тем, что скромный брат отравит любимчика? Например, задушит подушкой с птичьим пухом. Ее так и подмывает пролистнуть до финала, но Вера ненавидит спойлеры и потому терпеливо читает страницу за страницей и, несмотря на рваный темп, получает от этого удовольствие.

На четвертый день, когда Вера с Эммой готовят лапшу на кухне, из спальни вдруг раздается вскрик. Мгновение, и запыхавшаяся Джулия, промчавшись по коридору, забегает на кухню, ее светлые волосы спутаны и падают на лицо. Она видит смеющуюся Эмму, всю в белых пятнах от муки, с полосками теста в каштановых волосах, и замирает у порога. Ужас – вот ее первая, инстинктивная реакция. Старая Джулия, как полагает Вера, подхватила бы Эмму на руки и побежала в ванную отмывать. Вероятно, пока Маршалл не пришел домой. Но затем Вера видит проблеск в ее глазах. Осознание, что Маршалл больше не придет. Больше не будет брюзжать из-за беспорядка, неподобающего поведения, или что там еще его раздражало. И тогда Джулия начинает смеяться, и господи, думает Вера, что это за смех.

Он исходит из самого ее нутра, искренний и счастливый, и Джулия ничуть себя не стесняется. Секунду Эмма недоуменно смотрит на нее, а потом присоединяется. Она хихикает и лепит лапшу к щекам, запрокидывая голову и хохоча еще громче. Вера не сдерживается и тоже смеется, и ей трудно вспомнить, когда в последний раз она так радовалась. Все трое смеются до боли в боку, пока не заканчивается воздух в легких, а потом, все еще задыхаясь, Вера спрашивает Джулию, что случилось.

– Ох! – восклицает Джулия, словно забыла, что заставило ее примчаться на кухню. – Я нашла! Работу!

Она как будто сама не верит тому, что говорит, и на ее лице написано что-то среднее между ужасом и восторгом.

Вера не позволяет ужасу взять верх. Она радостно взвизгивает и заключает Джулию в объятия.

– О, отличная работа! – И зовет Эмму присоединиться к ним. – Идем же, твоя мама будет фотографом.

– Вау! Вау! – кричит Эмма. Наверное, она даже не вполне понимает, что такое фотограф, но ей доставляет удовольствие прыгать вокруг и обниматься.

– Теперь рассказывай мне все, – говорит Вера и отступает на шаг.

– Ну, это мелкая подработка, – словно извиняясь, начинает Джулия, на что Вера мгновенно выбрасывает руку и щелкает ее по лбу. – Ау! Какого х… какого… черта, Вера?!

– Не говори так про свою работу, – ворчит Вера. – Мелкая подработка, ха! Ты когда-нибудь слышать, что мужчины так говорят? Нет, мужчины наговорят с три короба и поэтому получат работу еще лучше. Не бывает никаких «мелких подработок». И не говори таким дурацким тоном, ох, пожалейте, я просто глупая женщина с мелкой подработкой. Нет! – она выставляет указательный палец перед лицом Джулии. – Ты идешь и делаешь эту работу с гордостью.

– Эм… ладно. – Джулия осторожно опускает наставленный на нее палец Веры. – Так вот, эта подра… это фотосессия для одной блогерши. Ну, она еще не такая популярная, но идет к этому, и ей нужны фотографии, вот…

Вера чувствует, что Джулия вот-вот снова перейдет на жалостливый тон или как-то еще преуменьшит значимость своей работы, но ей удается вовремя себя остановить. Вера хмыкает и кивает.

– Звучит хорошо.

– Оплата не очень большая, – вырывается у Джулии.

Вера вздыхает. Наверное, не стоит ждать, что Джулия за один день примет обновленную версию себя.

– Когда я только открывать чайный магазин, порция стоить всего два цента. Теперь я беру три доллара.

– Это инфля-я-я-ция, – нараспев произносит Эмма.

Пару секунд Джулия и Вера смотрят на Эмму, но та продолжает как ни в чем не бывало играть с лапшой.

– Правильно, – Вера прерывает молчание. – Может, тебе надо быть не архитектором, а экономистом. Или менеджером на бирже… В общем, – она переключает внимание на Джулию, – ты пойдешь и сделаешь работу, и будешь уверенная в себе, без этого, – и снова тычет ей в лицо, – жалобного взгляда. У тебя все хорошо получится. Очень хорошо. Даже лучше, чем очень хорошо.

– Лучше-прелучше, – подхватывает Эмма.

– Да, – Вера кивает. – Лучше-прелучше. А теперь иди, мы с Эммой готовим обед.

Джулия, словно в полутрансе, уходит с кухни. Вера смотрит на Эмму, и та улыбается.

– Перевоспитаем твою маму, а?

Эмма важно кивает, и они возвращаются к нарезанию лапши.

* * *

Джулия просто невыносима, с самого утра так взвинчена, что Вера в конце концов заставляет ее прибраться в ванной. Конечно, в ванной не нужно убираться, потому что Вера отчистила все до блеска, но Джулии необходимо куда-то девать энергию и сбросить нервное напряжение. Это состояние крайне заразно, так что теперь у Эммы начинаются трудности с новым утренним распорядком. Вера пытается заплести ей волосы, но Эмма ерзает и вертится, и, наверное, в прежние времена это было в порядке вещей. Должно быть, когда Маршалл был еще жив, Джулия постоянно находилась в этом нервозном состоянии, и, возможно, поэтому Эмма такая неуверенная. Вера вздыхает. Столько догадок.

Но, кажется, мытье туалета приносит свои плоды. Когда Джулия заканчивает, она уже не так взвинченна.

– Спасибо, – говорит она Вере и смеется. – Не знаю, почему благодарю вас за то, что заставили меня мыть ванную.

– Потому что знаешь, это для твоей же пользы. – Вера протягивает ей контейнер. – Я готовить ланч для тебя и твоего клиента. Рулеты с начинкой, много овощей, очень полезно. Даст тебе сил для работы. А теперь иди.

– Еще рано…

– Лучше приходить раньше, я всегда говорю.

Джулия раскрывает рот, вероятно, желая возразить, на потом передумывает. «Хорошо, – думает Вера. – Она все же усвоила, что бесполезно со мной спорить». Джулия выходит и берет сумку с камерой, аккуратно уложенной еще накануне. Затем долго возится у двери и топчется в нерешительности.

– Я точно могу вас оставить?

Вера не знает, обращается Джулия к ней или к Эмме. В любом случае, что за глупый вопрос? Почему это с Верой нельзя кого-то оставить?

– Иди, – ворчит она на Джулию.

Джулия оглядывается в последний раз и наконец-то выходит. Вера с Эммой смотрят в окно, как машина Джулии отъезжает от дома, а затем Вера поворачивается к Эмме.

– Окей, теперь за дело.

Эмма кивает. Вера одевает ее в кофту, убеждается, что все пуговицы застегнуты доверху, и, взявшись за руки, они выходят из дома. Первым делом они едут на автобусе до Чайнатауна, где Вера покупает свежие, дешевые продукты. Она показывает Эмме, как выбрать самую свежую рыбу (надо потыкать их в глаза, что вызывает у Эммы неожиданный энтузиазм в тыкании рыбьих глаз) и выторговать у продавцов лучшую цену. Когда с покупками покончено, хозяйственная сумка Веры заполнена до самого верха. Они заходят перекусить в первую попавшуюся кондитерскую, где Эмма съедает три печенья, и возвращаются домой. Разложив покупки в холодильнике, Вера нарезает гигантскую корейскую грушу и садится читать Эмме сказку.

Чтение происходит примерно так:

– Король говорит: «Ты прекрасная девица, но если к восходу не обратишь все, что есть в этом хлеву, в золото, то будешь убита». Чего? Что за дурацкая история? Рапум… Рам… Рампапум? Даже название дурацкое. Эмма, послушай бабушку Веру, этот король очень плохой человек. Ты слышишь? Так, где мы читаем? Ага… «Рапум… Рампапум помогла ей превратить все в золото, на что король говорит: «Чудесно! Ты должна стать моей женой!» – и Анне вне себя от счастья…» Чего? Эмма, послушай бабушку Веру. Ты слушаешь? Эта Анне очень глупая! Очень! Глупая! Ты слышишь? Она счастливая, потому что на ней женится психованный король? Она должна быть в ужасе. Она должна взять кинжал в первую брачную ночь. Вот как поступали китайские девицы. Раньше китайские девицы не выбирать, за кого выходить замуж. Они даже не видеть мужа до свадьбы. Поэтому по традиции принято брать маленький кинжал, на случай, если муж окажется плохим человеком. Эмма, ты слуш… Ох, ты спишь. Хм-м. Что ж, очень кстати. Я буду говорить с твоей мамой насчет дурацких книжек.

Вера осторожно встает и укладывает Эмму на диван. Приносит из ее комнаты шерстяной плед, укрывает ее и ласково поглаживает по волосам. Вера смотрит на Эмму с улыбкой и пытается понять, как этой маленькой девочке удалось за такое короткое время пробраться к ней в самое сердце. Эмма спит, едва сомкнув веки, и, глядя на нее, Вера вспоминает время, когда Тилли тоже был маленьким, теплым и мягким. Она осторожно отходит на цыпочках, чтобы не наступать на скрипучие доски, и начинает прибирать в комнате Эммы. Подбирает разбросанные игрушки и одежду, раскладывает все по шкафчикам. Когда на полу не остается ничего лишнего, Вера переключает внимание на остальные комнаты.

Потому что, пускай Вера и чувствует себя здесь как дома, она ни на секунду не забывает о главной своей цели. Она здесь, чтобы выяснить правду о Маршалле. Поэтому Вера глушит в зародыше голос совести и бесшумно выходит из комнаты Эммы. Итак, она обшарила сверху донизу хозяйскую спальню, прошлась по кухне, столовой и гостиной. Остается только гараж.

И Вера направляется прямиком туда. В гараже по большей части сложен хлам, и, судя по всему, его не трогали годами. На полках у стены расставлены моющие средства и всевозможные инструменты. Вера щурится и открывает первую попавшуюся коробку. В ней старые детские вещи. Хм. Вера заглядывает в следующую коробку, затем в еще одну. Теннисные ракетки, старая обувь. Ох. Это может продолжаться сколько угодно долго. И что хуже всего, Вера даже не знает, что ищет. У нее есть смутные предположения. Наверное, это должна быть какая-то учетная книга или что-то подобное. Но разве есть какая-то гарантия?

В последней отчаянной попытке Вера хватает складной стул, прислоненный к стене, и ставит к стеллажу. Осторожно встает на него и заглядывает на верхнюю полку. И у нее замирает сердце. Потому что прямо перед ней лежит нечто серебристое и блестящее. Нечто, совершенно неуместное в полумраке гаража. Она тянется и берет это с полки.

Ноутбук.

Сердце срывается в галоп. Кто станет прятать ноутбук в гараже? Кто-то, кто промышляет чем-то бесчестным. Кто-то, кто занимается чем-то настолько гнусным, что это может стоить ему жизни. Кто-то вроде Маршалла.

С проворством, какого в себе не подозревала, Вера спрыгивает со стула, прижав ноутбук к груди, и спешит обратно в дом. Убеждается, что Эмма еще крепко спит, и чуть не бежит в хозяйскую спальню. Сглатывает и открывает ноутбук. Система запрашивает пароль. Вера издает стон. Не-е-ет! Она же так близка к разгадке!

Но Вера еще раз смотрит на экран и понимает, что требуется не совсем пароль. Там написано: «Вставьте ключ».

Ох уж эти новомодные машины! Вера поднимает ноутбук и заглядывает вниз, готовая отыскать там замочную скважину. Ничего. По бокам тоже. Только для верности она смотрит еще и сверху. Никаких замочных скважин. Только отверстия для флешек.

У Веры отвисает челюсть и перехватывает дыхание. Флешка! Ну конечно!

С того самого дня, как обнаружила труп Маршалла, Вера носит флешку в поясной сумке под футболкой. Теперь она торопливо достает ее и дрожащими пальцами снимает колпачок. «Поехали». Вера вставляет флешку в разъем и ждет, затаив дыхание.

Экран ноутбука мигает, появляются два слова: «Проверка данных…»

Затем: «Ключ принят».

И появляется папка с названием «Активы».

Вера щелкает по ней, и взору открываются десятки других папок. Прищурив глаза, она пролистывает их, не вполне сознавая, что ищет. Пока взгляд не цепляется за название одной из папок. Она открывает ее. И ахает.

24

Оливер



Кто бы мог предположить, что воскресным утром, через две недели после смерти/убийства брата, Оливер поедет в Чайнатаун наводить порядок в чайном магазине, том самом, где было обнаружено тело. «Но вот пожалуйста», – думает Оливер и паркуется перед магазином. Рики и Сана уже ждут его у дверей. Видеть их необъяснимо радостно, как будто они давние друзья, а не случайные люди, сведенные вместе трагическими обстоятельствам. Оливер машет им, и они машут в ответ, а когда он выходит из машины, Сана протягивает ему пластиковый стаканчик.

– Подумала, нам всем не помешает кофе, – говорит она.

– Ох, только бы Вера не узнала, – отвечает Оливер.

Сана и Рики ухмыляются, и от этого Оливер чувствует себя… счастливым? Это малознакомое ощущение, но ему нравится. Он достает ключ из кармана и отпирает дверь. Вчера он сам поставил новый замок.

Внутри их встречает печальное, но уже знакомое зрелище. Всюду битое стекло, опрокинутые стулья. Все трое замирают на пороге, и Оливер чувствует их тревогу перед лицом разгрома.

– Давайте, я привез все что нужно, – прерывает он молчание.

И он действительно привез все. Впервые Оливер благодарен за свою должность управдома. Ему пришлось купить лишь расходники вроде мешков для мусора и моющей жидкости, но все прочее он позаимствовал из подсобки. Перчатки, щетки, швабры.

Сана с Рики помогают ему выгрузить все из машины, и вместе они принимаются за работу. Выносят мебель на улицу и выметают осколки и рассыпанные травы, затем Сана берется отмывать окна, а Оливер моет пол. К сожалению, мерзкий контур тела Маршалла никак не оттирается, и от этого ему становится жутко.

– Лучше возьми изопропиловый спирт, – советует Сана. – Или, может, зубную пасту. Или пищевую соду.

Оливер кивает и с содроганием отворачивается от очертаний своего мертвого брата. Если бы только все плохое в жизни можно было просто оттереть тряпкой.

Рики выносит мешки с мусором, а когда с этим покончено, утирает лоб и осматривает мебель на улице.

– Вообще, неплохие экземпляры, – говорит он задумчиво и поворачивает один из стульев.

– Да? – Оливера не очень заботит мебель, но Рики изучает стулья с явным знанием дела. По его движениям видно, что работа с мебелью доставляет ему удовольствие. – Любишь столярничать?

– Немного. Мой отец в Джакарте мастерит всякое. – В голосе Рики сквозит тоска, но он продолжает: – Пожалуй, я бы мог убрать вот эту часть, – он показывает на спинку стула, почти рассыпавшуюся от времени, – и заменить на что-то посовременней, приделать подушку, подкрасить… Думаю, получится отлично.

Оливеру с трудом представляется картина, однако он бодро кивает.

– Звучит неплохо.

Сана отступает от окна и оглядывается по сторонам.

– Ух, кто бы мог подумать. Без дюймового слоя грязи на окнах магазин как будто стал больше. – И добавляет после секундной паузы: – Может, прозвучит странно, только, прежде чем я помыла окна, по грязи мелькнула какая-то тень, будто кто-то заглядывал к нам.

– Может, та дама из кондитерской?

– Может.

Все трое озираются. К удивлению Оливера, Сана права. Магазин действительно стал просторнее и светлее. Но ему по-прежнему не нравится освещение. Даже после замены всех лампочек еще немного света не помешало бы.

– Я добавлю еще света. Пару дешевых торшеров из «Икеи», и будет намного уютнее.

Приятно даже просто произнести это вслух. Он не сидит, сложив беспомощно руки, а что-то делает, меняет.

Рики заносит три стула, и они садятся передохнуть, потягивая кофе в приятной тишине.

– Кто знает, как там Вера у Джулии? – спрашивает Рики.

– Представить не могу, чтобы Вера жила у меня, – говорит Сана, и все смеются.

– Вы удивитесь, но Джулия даже рада, что Вера живет у них, – говорит Оливер.

Сана и Рики смотрят на него в изумлении.

– Серьезно? – спрашивает Рики.

– Да, серьезно. – Оливер отпивает кофе, смакует терпкий аромат. – Она говорит, Эмма открылась благодаря Вере. И, судя по всему, Вера каждый обед превращает в праздник живота. Я был у них пару раз, и за эту еду можно полжизни отдать.

– Ох, звучит потрясающе, – говорит Сана.

– Я так скучаю по маминой стряпне, – признается Рики. – Дома она тоже готовила нам эти гигантские порции. По воскресеньям она делала по семь или восемь блюд, и от каждого дух захватывало.

Оливер улыбается и кивает.

– Какая она, индонезийская еда?

– Острая, – отвечает Рики и смеется. – Ни одно блюдо не обходится без самбала в разных вариациях, это такая чили-паста. Мое любимое – это теронг баладо, баклажаны, обжаренные со жгучим красным чили и томатами.

– Ох, люблю баклажаны, – подхватывает Сана. – У нас в семье готовит папа, он делает баклажаны со шпинатом и карри, и это та-а-ак вкусно. Умереть за них готова.

Оливер вспоминает мамины баклажаны с чесноком. Наверное, странно обсуждать сейчас блюда из баклажанов, но каким-то неясным образом это кажется органичным. Есть что-то умиротворяющее в разговорах о баклажанах.

– Значит, Джулия вкусно питается? – спрашивает Сана.

– Ага. Единственный минус в том, что Джулия вынуждена спать на диване, потому что уступила спальню Вере.

Сана смеется.

– Неудивительно. Бедная Джулия. Могу представить, как Вера канючит, пока Джулия не отдает ей спальню.

– А ты бы, значит, не отдала? – Рики пихает ее локтем.

Сана смотрит на него с ужасом.

– Шутишь? Я боюсь Веру, как черта. Конечно, отдала бы. Только не говорите, что Вера не наводит на вас страх. Видели бы вы, как ведете себя рядом с ней.

– Чего-о? – сквозь смех возмущается Оливер. – И как мы себя ведем?

– Как школьники, которые знают, что натворили что-то очень-очень плохое.

Смех застревает у Оливера в горле. Рики заметно напрягается. Это длится всего мгновение, а затем оба заставляют себя рассмеяться. Оливер поглядывает на Рики. Что здесь происходит? Оливер знает, что натворил, но в чем провинился Рики? Но последнее, чего хочется Оливеру, – это подозревать Сану и Рики, потому что они ему по-настоящему нравятся. Поэтому он отбрасывает все тревоги и пытается придумать остроумный ответ, чтобы спасти ситуацию.

Но, что бы ни пришло ему в голову, его прерывает звон колокольчика над дверью. Все замолкают и смотрят, как в магазин входит офицер Грей. Оливер готов был увидеть здесь кого угодно, но только не ее, и на долю секунды у него перемыкает мозг. «Стойте, я снова в полицейском участке, собираюсь опознать тело брата?»

– Какого черта здесь происходит? – спрашивает строго офицер Грей. Она явно не рада видеть их.

Оливер поднимается со стула. Есть что-то такое в облике офицера, отчего хочется встать. Наверное, дело в форме. Или во взгляде, который напоминает ему о Вере. Или в том факте, что у нее к поясу пристегнута кобура с пистолетом. Или все перечисленное. Будучи самым старшим из всех, Оливер чувствует, что отвечать на вопросы должен он.

– Эм, здравствуйте, офицер. – Он пытается придумать, что бы еще сказать. – Как поживаете?

Боже, как это вульгарно, как будто Джоуи из «Друзей» подкатывает к девушке.

Офицер Грей щурит глаза.

– Я спрашиваю, что здесь происходит?

– Эм… – Оливер беспомощно оглядывается на Сану и Рики. У обоих на лицах написан ужас. – Мы… прибираемся в магазине Веры? – выдавливает он из себя.

– С чего вдруг?

Оливер выдает первое, что приходит в голову.

– Эм, потому что… мы добрые?

Он внутренне съеживается. Наверное, это самый тупой ответ, какой можно было придумать.

Офицер Грей кивает поочередно на Сану и Рики.

– А вы разве не репортеры? Я видела вас в доме Джулии Чен.

Рики бледнеет.

– Эм, да?

– Я не репортер, – быстро поправляет Сана. И добавляет поспешно: – У меня просто подкаст.

– Ну да, – говорит офицер Грей, – а теперь вы здесь, в магазине Веры Вонг, с братом Маршалла Чена.

При словах «с братом Маршалла Чена» что-то переключается внутри у Оливера. Так унизительно, что даже после смерти Маршалла его вспоминают просто как его брата.

– Кто-нибудь удосужится объяснить, что свело вас троих? Это книжный клуб? Встреча любителей кофе?

И что самое интересное, Оливер не вполне понимает, почему чувствует себя так, словно офицер Грей поймала их на чем-то незаконном. В конце концов, к пожилой женщине вломились в магазин. Так почему бы не помочь ей с уборкой? Разве это не доброе дело? Осознание этого придает ему сил. Он смотрит офицеру Грей в глаза и говорит:

– Знаете ли, офицер, несколько дней назад в магазин кто-то проник, и мы решили помочь ей навести тут порядок. Все было перевернуто и…

– Тормозим, – прерывает офицер Грей, и Оливер замолкает. – Вы сказали, в магазин кто-то проник?

Оливер неуверенно кивает.

– И никто не подумал сообщить об этом нам?

Оливер раскрывает рот.

– Эм, ну…

Ответ, конечно же, «нет». Никто не подумал сообщить об этом в полицию. А собственно, почему? Теперь, когда офицер Грей прямо задает вопрос, это кажется самым очевидным на свете. Тем не менее только Джулия предложила обратиться в полицию, а когда Вера отказалась, никто не стал переубеждать ее. «По-че-му?» – вопит голос в голове у Оливера.

Потому что меньше всего Оливеру хочется иметь дело с копами. Ему есть что скрывать от них. Чем меньше он с ними пересекается, тем лучше. Но что насчет остальных? Они все были в тот день в магазине, видели учиненный там погром. И только Джулия предложила сообщить в полицию.

Быть может, потому что им тоже есть что скрывать?

Холод пробегает по спине у Оливера, и он видит Сану и Рики в ином свете. И это ему совершенно не по вкусу, потому что они ему нравятся, более того, он хочет видеть в них друзей. А теперь он не может отделаться от ощущения, что им что-то известно. Что они могут скрывать?

25

Сана



Сана еще никогда в жизни так не нервничала. В голове пустота. Это совершенно незнакомое для нее ощущение. Она даже не понимала, что это значит – ощущать пустоту в голове, не могла даже представить, и вот пожалуйста. На деле все не так уж приятно. Это ощущение представлялось ей как некая легкость в голове, но в действительности кажется, что череп наполнен водой, и все вокруг расплывается. Сана чувствует, что ее вот-вот стошнит, или она упадет в обморок, или всё разом.

Офицер Грей уже в который раз обвиняет их в безответственности и повторяет, что следовало сообщить о взломе в полицию, особенно если учесть тот факт, что в магазине совсем недавно умер человек.

– Но вы же сказали, что Маршалл умер от аллергии, – произносит чей-то голос. И через секунду Сана, к своему ужасу, осознает, что голос этот принадлежит ей. «Прекрати говорить». Но язык продолжает жить своей жизнью. – Вера так сказала.

– Ага, значит, Вера так сказала? – Офицер Грей вскидывает руки. – А что, Вера коп?

Все трое молчат.

– Или, может, Вера частный детектив?

Рики робко поднимает руку.

– Наверное, ищейка-любитель больше подойдет?

– Да бога ради, какого… – Офицер Грей разворачивается к ним спиной, делает глубокий вдох и вновь поворачивается лицом. – Позвольте, я внесу ясность. У Веры нет никаких полномочий предпринимать что-либо или заявлять в связи со смертью Маршалла Чена. Я достаточно ясно выражаюсь?

Сана чувствует, как механически кивает головой.

– И если происходит нечто подобное, – продолжает офицер Грей, – я не хочу узнавать об этом от ее соседей.

– Соседей? – переспрашивает Оливер.

– Видимо, хозяйка кондитерской по соседству, – догадывается Рики.

– Ох, Вере это вряд ли понравится, – отмечает Сана, припоминая, как язвительно Вера отзывалась о французской пекарне.

– Вы закончили, я могу продолжать? Да, Винифред из пекарни по соседству позвонила нам и сказала, что в магазине Веры, вероятно, что-то произошло.

– Наверное, заглянула через окно, – предполагает Рики.

– Ей пришлось бы прижаться лицом к стеклу, – говорит Сана. – Окна были настолько грязные, пока я их не отмыла, что, если не подойти вплотную, она бы вряд ли что-то разглядела.

Сана начинает понимать, почему Вера так не любит Винифред, хотя ее французские булочки восхитительны.

– И слава богу, что она это сделала, – говорит офицер Грей, – потому что иначе мы бы об это не узнали. И спасибо вам троим за то, что вычистили все улики, и…

– Сложили в мусорный бак, – услужливо сообщает Оливер. – Бак прямо за дверью. Я могу показать, если хотите.

Офицер Грей медленно вдыхает сквозь зубы.

– Я передам экспертам. – Она оглядывает магазин и на мгновение закрывает глаза. – Вы хоть заметили что-нибудь подозрительное?

– Помимо того факта, что в магазине учинили погром?

Сана чувствует, что проявляет некоторое неуважение своим вопросом, но это точно не входило в ее намерения. Она совершенно открыто, искренне – ну, может, не совсем искренне – пытается быть честной, насколько это возможно. При этом невозможно отрицать, что все происходящее выглядит как-то подозрительно. И теперь ей очевидно, что подозрение своим поведением вызывает не только она. Оливер и Рики тоже темнят, только вот почему? В глубине души Сана уже догадывалась, что Рики не работает на «Баззфид» и вообще не репортер. Но что насчет Оливера? Что скрывает он?

Сане остается только наблюдать, как офицер Грей ходит по магазину, осматривает все и бормочет себе под нос что-то насчет криминалистов и как она ненавидит «этих ботаников». Наконец офицер Грей говорит, чтобы никто ничего не трогал, и уходит, оставив после себя звенящую тишину. Воздух дрожит от недоверия. Сана достает телефон, чтобы найти предлог и уйти, но видит непрочитанное сообщение от Веры.

Нам надо встретиться. Сейчас. Я знаю правду о тебе и М!!!:(


* * *

К тому времени как Сана добирается до назначенного места, безлюдного пирса на набережной, она так задыхается, что, кажется, вот-вот умрет. А может, она умрет от паники, а не потому, что не в форме? Так или иначе, ощущение не из приятных. Вера уже там, и она, похоже, выбрала идеальное место, чтобы создать вокруг себя флер загадочности и мудрости. В нескольких шагах от нее Эмма рисует что-то цветными мелками.

– Вера… – Голос Саны срывается, и, к своему ужасу, она начинает плакать.

Нет, нет, это не входило в ее планы. Всю дорогу в трамвае Сана репетировала, что скажет Вере. Первым делом она скажет, что это ошибка. Потом вспомнит всех изощренных ублюдков, каких знает, и скажет, что Вера все это выдумала. В конце концов, если и есть что-то положительное в свиданиях с парнями из университетского братства, так это умение заморочить голову лучшим из них. Но потом Сана смотрит на маленькую фигурку Веры на фоне безбрежного океана, на завитые волосы, слабо развевающиеся на ветру, и что-то надламывается у нее внутри. Нет, она не сможет солгать Вере. Никогда.

Сана всхлипывает, и Вера крепко ее обнимает.

– Айя, почему ты плачешь? – причитает Вера и похлопывает Сану по спине. – Так у вас, молодых, все драматично.

– Но вы… ваше сообщение… – Сана так задыхается, что не в состоянии выговорить целое предложение.

Вера отодвигается и заглядывает ей в глаза.

– Просто скажи, ты убивать Маршалла? Это ты? Ты давать ему голубя?

– Что… нет! – восклицает Сана.

К счастью, на пирсе в это время никого нет, потому что она выкрикнула это куда громче, чем планировала. Но даже если бы рядом кто-то был, ей нет до этого дела, потому что намного важнее все объяснить Вере.

– Нет, – повторяет Сана твердым, сдержанным голосом. – Я не убивала Маршалла. Сколько раз я желала ему смерти, но нет, я его не убивала.

Вера молча смотрит на нее, и ее острый взгляд пронзает, проникает в самые недра души. Проходит вечность, прежде чем Вера наконец хмыкает.

– Окей. Я тебе верю. Пока верю.

Сана вздыхает с облегчением. К ним неуклюже подходит Эмма. Вера обнимает ее и достает из сумки бутылку с теплым молоком. Эмма степенно кивает, потом забирает бутылку и возвращается к своим мелкам.

Вера вновь переключает внимание на Сану.

– Но объясни, откуда у Маршалла папка с твоим именем в названии?

Сана дергается, как от удара током.

– Папка? Что за папка? Где вы ее нашли?

– В ноутбуке Маршалла, конечно.

– Как вы сумели… Впрочем, неважно. Что там внутри?

Вера приподнимает брови.

– Это ты расскажи мне.

– Это… – Сана с трудом сглатывает. Надежда ворочается, распирает ее изнутри. Это совершенно точно убьет ее. Она слышит собственный сдавленный голос: – Мои картины?

Вера кивает.

– Хорошие картины. Может, не великолепные, но неплохие.

Сана готова рассмеяться. Комплимент в духе азиатских мам: никогда не перехваливай ребенка, всегда напоминай, что есть куда расти. Но Сану окатывает волна облегчения и накрывает с головой. Быть может, теперь-то она сможет наконец получить назад свои работы, преодолеть кризис? Но мысль о творческом блоке еще слишком весома. Те раны, которые нанес ей Маршалл, не заживут в одночасье.

– Идем, садись.

Вера отводит ее к скамейке и достает из сумки термос и две чашки. Наливает в одну из них обжигающе горячий чай и передает Сане. Сана берет чашку обеими руками, греет пальцы, подносит ее ко рту, и аромат обволакивает ее, как теплое одеяло. С первым глотком по языку разливается мягкая, едва уловимая сладость, и послевкусие еще долго держится во рту.

– Хризантема с фиником, – говорит Вера. – Думаю, кофеин тебе ни к чему.

– Ох, Вера. – Сана и смеется, и всхлипывает одновременно.

– А теперь рассказывай, что происходит.

И Сана рассказывает. С самого начала, потому что понимает: Вера хочет знать все, не только их историю с Маршаллом, а вообще все. И ей хочется выговориться. Она ждала такого случая едва ли не с детства.

– Моя мама росла в такой семье… ну, ее родители были… типично азиатские.

Вера щурится, и Сана поспешно добавляет:

– И это не всегда плохо. Но для моей мамы в этом не было ничего хорошего. Родители настаивали, чтобы она получила инженерную специальность. А мама ненавидела это, никогда не дружила с математикой и точными науками и не могла оправдать родительских ожиданий. В общем, мама бросила колледж, и родители фактически отреклись от нее. Какое-то время ей негде было жить, приходилось ночевать у друзей, но все это время она писала книгу. А когда закончила, нашелся агент, а потом – издатель. Книга принесла не так много денег, но мама написала еще одну, потом еще, и теперь у нее собственная империя, построенная на книгах, и родители никак не нагордятся ей.