— Не ссорьтесь, мои дорогие сладкоежки! — благодушно воскликнул Янгфанхофен. — Моего торта хватит на всех!
— Батюшки! — несмотря на драматизм сцены, Ганыка поперхнулся от смеха. — Это что за чучела такая?
И четыре девочки с Парифата тоже получили по куску этого невероятного торта, коронного блюда Паргоронского Корчмаря. Каждая крошка таяла на языке и одновременно взрывалась фонтаном нескольких вкусов разом, в том числе таких, которые язык смертного и воспринять-то не способен.
В словесной перепалке никто не заметил, как бричка въехала в корчемный двор. Кряхтя и ойкая, Зряхов выкарабкался из нее, добрел до корчмы и появился в дверях.
— Пасиба, было очень вкусно! — поблагодарила на прощание Вероника.
— Я рад, — улыбнулся Янгфанхофен. — Заглядывай ко мне в гости… когда подрастешь, конечно.
Полусогнутый, раскоряченный, весь в сенной трухе, он был нелеп, смешон и страшен. На искаженном страданием лице горел лихорадочный румянец. Он переводил взгляд с графа на корнета, с корнета на графа.
— Который? — хрипло спросил он.
— Вот граф Сен-Жермен, — сказал подпоручик. — Извольте, сударь, предъявить приказ.
— Приказ тут! — Зряхов ткнул себя пальцем в висок. — Взять его!
— Что это значит, господин подпоручик? — сказал граф. — Кто этот человек? Вы ему подчиняетесь?!
Глава 36
Утро выдалось тихим и ясным. В воздухе еще стояла прохлада, играла негромкая музыка, журчала вода, и все новые розовые кусты с жадным хлюпаньем поглощали демоническую кровь.
— Да что вы его слушаете?! — закричал Зряхов. — Он заговорит, заморочит вас… Хватайте, вяжите его!
Лахджа лила ее прямо под корни. Бережно и аккуратно, не тратя зря ни единой капли, но все же и не слишком целясь. Попадало и на стебли, и на цветы.
Он выдернул из-за пояса пистолет и навел на-графа.
Что-то из растений погибало, не выдерживая демонической скверны. Но другие расцветали пуще прежнего, а черенков и кустов было достаточно, чтобы большинство сортов приобрело новые интересные свойства.
Грянул выстрел. Зряхов изумленно открыл глаза, издал странный звук, будто подавился, и мешком осунулся на пол.
— Вот так, сделаем вас морозоустойчивыми, засухоустойчивыми, тенеустойчивыми, паразитоустойчивыми… — приговаривала Лахджа.
— Хватит кормить растения своей кровью! — крикнул Майно, куривший на балконе. — Мне тут только паргоронской ежевики не хватало!
— Зачем вы?! — досадливо обернулся граф к Ганыке.
— Это не ежевика, — укоризненно ответила Лахджа. — Ты, конечно, не силен в ботанике, но уж мог бы отличить.
— Да ведь он мог дуром выпалить, убить вас! Вы же видели, он пистолет, как ухват, держал…
Со спортивной площадки доносился стук мяча. Потом он вдруг прекратился и раздались вопли. Астрид, Мамико, Эммертрарок и Уберта Пордалли играли в четырехсторонний уош, но поскольку Астрид творчески откорректировала правила, игра то и дело переходила в скандал, а иногда даже потасовку.
— Как вы посмели стрелять?! — вскричал подпоручик. — Кто вы такой?
Вероника в уош не играла. Она изучала свой лист рекомендаций и гладила шебуршащегося в ногах айчапа.
Айчапу понравилось на Парифате. Вокруг было зелено и совсем не водилось хищников… опасных для айчапа. Бродячая собака, которая заинтересовалась странным существом, удрала с визгом, когда айчап решил сам отведать ее на вкус.
— Корнет ямбургского полка Ганыка.
Но сейчас он спокойненько возился возле Вероники, хватая щупальцами салатные листья и морковку. Зев в центре туловища то и дело размыкался, с чмоканьем перемалывая все новые кусочки.
— Вы за это ответите! Я вас арестую!
На его жилистой, покрытой шевелящимися отростками шее красовался ошейник с брелочком. Там было написано «Редис», потому что это было первое, что он съел, поселившись в усадьбе Дегатти.
Вероника встала и прошлась по террасе. Свидетельство о зачислении и лист рекомендаций доставили вчера вечером, и она весь вечер ломала голову, а теперь вот утро наступило, но она по-прежнему не может решить.
— Не беспокойтесь, господин подпоручик, брыкнулся он от страха, я знаю, куда попал. Извольте поглядеть — видите того таракана на стене?..
Слишком много плюсиков, трудно выбрать. Категорически не рекомендован Артифициум, там сплошные минусы и всего один ноль. Просто не рекомендованы Адэфикарос и Риксаг — в них по одному плюсу, а остальное нули и минусы. Зато в Мистегральде, Доктринатосе и особенно Провокатонисе сплошные плюсы, только в Арборазе и Ферраменге нули.
Ганыка взял со стола второй пистолет и выстрелил.
Вероника вскарабкалась в кресло с ногами и схватилась за виски. Куда же ей пойти?! Тридцать институтов, из них в пятнадцати у нее плюсы, в пятнадцать можно пойти, и ее примут!
Огромный черный таракан утратил половину тела, остаток шлепнулся на лавку.
Так сложно, сложно, сложно выбрать!..
— В тараканов вы стреляете прекрасно, однако зачем было стрелять в человека? — сказал Сен-Жермен.
— Все еще выбираешь, ежевичка? — вошла в гостиную мама со свежесрезанными розами. — Или уже определилась? В какой институт ты хочешь?
— А на несколько точно нельзя? — жалобно спросила Вероника, пока мама расставляла розы по вазам. Для одной вазы не хватило, и мама стала листать «Волшебный Каталог Дровянико, Ура!».
— Помилуйте, какой же это человек? По роже видно, что прохвост!
— На несколько?.. — задумчиво переспросила она, водя пальцем над маленькими инкарнами. — Хм… вот эту, может?.. или эту?..
Один из драгунов переворотил Зряхова на спину.
— На несколько можно, но не одновременно, а по очереди, — ответил папа, тоже входя в гостиную. — Сначала одно образование, потом другое. И, возможно, с годами тебе эта идея покажется не такой уж хорошей.
— Почему? — не поняла Вероника.
— Ну смотри… — присел рядом папа.
И он объяснил, что вначале нужно пройти базовый курс волшебства. Он на всех институтах довольно похожий, предметы в основном одни и те же и длится это пять лет. Потом будет либо бакалавриат, либо полевая практика. На бакалавриате продолжаешь учиться в своем институте — теперь уже углубленно, еще четыре года. На практике поступаешь к какому-нибудь куратору и три года учишься под его присмотром. Если пройти и то, и другое — станешь лиценциатом.
— …А лиценциат может поступить на магистратуру, — закончил папа. — Там он учится еще два с половиной года, уже совсем продвинутой магии.
Лицо его было синюшно-бледным, на правом рукаве выше локтя расползалось темное пятно.
— Долго… — растерялась Вероника.
— Долго, да. Но если ты закончил магистратуру, то ее потом можно проходить во второй раз, третий… уже в других институтах.
— Живой, — сказал драгун. — Дышит.
Вероника шмыгнула носом. До этого ей представлялось, что главное — поступить в волшебную школу, а дальше все само как-то образуется. Но оказалось, что с этого все только начинается, и впереди у нее еще долгий-предолгий путь, и для начала нужно как-то все-таки определиться с институтом…
— Вздор, царапина! — сказал Ганыка. — Окатите его водой, очухается.
— Ну смотри, самые высокие способности ты пока проявила как раз в области призыва, — сказала мама, расставляя по полкам четыре новые вазы. — Остальное тебе тоже дается неплохо, может, ты и еще что уже можешь. Но лучше, наверное, начать с Апеллиума.
Драгун взял стоявшую на лавке бадейку с водой, плеснул Зряхову в лицо, тот не пошевелился. Его подняли, усадили на лавку у стены, но бесчувственное тело начало клониться вниз, и одному из драгунов пришлось его придерживать.
Вероника задумалась. Папа тоже задумался. Он хотел что-то сказать, но тут у него засветился карман халата. В нем дрожало дальнозеркало. Папа его достал, ответил и с легким удивлением сказал:
— Ежевичка, это тебя.
— Надо перевязать рану, — сказал Сен-Жермен. — Кто этот нелепый человек? — снова спросил он.
По ту сторону стекла оказалась мэтресс Кайкелона Чу, президент Провокатониса. Веронике она улыбнулась, как доброй знакомой, и сразу спросила, получила ли та лист рекомендаций и сделала ли уже выбор.
Подпоручик был смущен и растерян.
— В Провокатонисе у тебя ни одного ноля и одиннадцать плюсов, — настойчиво сказала она. — В Доктринатосе восемь, в Мистегральде шесть, а в Риксаге и Адэфикаросе всего по одному. Я не пытаюсь на тебя давить, но арифметика говорит сама за себя.
Майно Дегатти хмыкнул. Кажется, не только его дочь весь вечер изучала свой лист рекомендаций. Вероника не то что «золотой» стипендиаткой не стала — она до платного-то дотянула с великим трудом, но все равно сама Кайкелона Чу волнуется насчет того, куда она поступит.
— Да… кто ж его знает? Подорожная его у меня. Там только сказано — \"чиновник Зряхов следует по казенной надобности\".
— И это все? Поэтому он вами командует?
— Что вы, господин граф! Мне полковник приказал выполнять его распоряжения.
— В таком случае, быть может, его бумаги где-нибудь спрятаны?
— Обыскать его! — приказал подпоручик.
Никаких бумаг не оказалось. Зряхов застонал и открыл глаза. Сен-Жермен шагнул к нему. Увидев, что граф приближается, Зряхов изо всех сил прижался спиной к стене и зажмурился.
— Я не собираюсь вас убивать, — сказал Сен-Жермен, — откройте глаза! Кто вы такой?
— Зряхов… — пролепетал тот. — Зряхов я… Из Тайной канцелярии…
— Вы лжете! Никакой Тайной канцелярии нет, се упразднили еще в феврале!.. Вы видите, подпоручик? Это какой-то проходимец и самозванец, а вы ему повинуетесь.
Подпоручик уже не только пылал, он взмок от растерянности и стыда. Значит, предчувствие его не обмануло — Зряхов с первого взгляда вызвал у него подозрение и недоверие, а все дело показалось сомнительным…
— Подпоручик, вы ответите за неисполнение… — проговорил Зряхов. — Я действую по повелению!..
— Чьему повелению? — подхватил Сен-Жермен. — Канцлера? Сената? Или, может, самой императрицы?
Зряхов с ненавистью смотрел на графа и молчал — сказать он не смел. Приказано было держать язык за зубами.
— Вот видите, — обернулся Сен-Жермен к подпоручику. — Ответить ему нечего! Не знаю, каким образом ему удалось обмануть вашего полковника, должно быть, это очень ловкий мошенник… Ба! Да уж не тот ли это авантюрист, который именовал себя графом Сен-Жерменом и коего поручено вам изловить? Когда тебя преследуют, лучше всего обрядиться в шкуру преследователя…
— Святая правда! — воскликнул Ганыка. — Когда за вором бегут, умный вор тоже кричит \"держи вора!\", а потом — шмыг в сторону, и ищи-свищи…
— Вполне возможно. Отсюда до границы всего несколько перегонов, тут бы он и исчез, только, к его несчастью, вы нагнали меня…
— На границе кордон, — сказал подпоручик.
— Ну, кордон! Кордон на дороге, для блезиру только, — засмеялся Ганыка. — А так чуть не деревнями друг к другу на храмовые праздники ходят. Те — сюда, наши — туда. А ежели ярмарка хоть там, хоть здесь — валом валят… Уж я-то знаю, меня самого мальцом в Резекне на ярмарку возили…
— Как же теперь быть? — сказал подпоручик. — Что с ним делать?
— Я не могу давать вам советы, — сказал граф. — Но, думается мне, здесь вам личность этого негодяя установить не удастся. В Петербурге же вы сможете это сделать без затруднений. Там, конечно, найдутся свидетели и жертвы его подвигов.
— Вы поплатитесь!.. Я доложу! Вы за все ответите!.. — из последних сил проговорил Зряхов.
— Молчать! — взорвался подпоручик. — А ну, сволоките его в бричку да заткните ему пасть, чтобы я больше не слышал его вяканья… И — на-конь!
И Вероника тоже понимала, что логичнее всего ей идти на Провокатонис, но вот именно сейчас ее вдруг охватило упрямство.
Драгуны подхватили Зряхова под руки и вывели во двор.
— А вы не хотите с нами позавтракать? — спросил Сен-Жермен.
Меньше всего подпоручику хотелось оставаться долее со свидетелями его конфуза.
— Вы мне баллов не дали, но хотите меня к себе! — пробубнила она, отводя взгляд.
— Благодарствуйте! Вернемся в Остров, там дневку сделаем. А то кони притомились, да и людям роздых нужен… Честь имею!
— Как это не дали?.. — не поняла Кайкелона. — А, ты про Оракула!.. так это не беда! Знаешь, сколько он мне дал, когда я поступала? Семь баллов!
Сен-Жермен и Ганыка вышли за ними во двор.
— Но ведь не ноль! — возмутилась Вероника. — А он от Провокатониса!
Окруженная драгунами бричка затарахтела по тракту на север.
— Ежевичка, «испытания Провокатониса» не означает, что это проверка на твою предрасположенность к Провокатонису, — заметил папа. — Это значит, что там работают волшебники из Провокатониса. Это вообще больше символическое разделение.
— Вот именно, — подтвердила Кайкелона. — Вот, кстати, и папа твой у меня работает, часто будете видеться. А что у Оракула ноль баллов, то это ничего не значит. Может, он просто увидел наихудший вариант развития событий? А при твоих способностях это может быть даже Пятое Вторжение.
Повисла тишина. Эта мысль постоянно висела над головами с тех пор, как проявились способности Вероники, она даже стала чем-то вроде семейной шутки, но задумываться об этом всерьез никому не хотелось.
— В общем, не торопись, обдумай все как следует, — закончила Кайкелона. — Не принимай поспешных решений, у тебя еще целая луна впереди. Но я могу гарантировать, если тебя будут учить у меня, ты станешь величайшим призывателем в истории. К добру или худу.
— Даже лучше вас? — простодушно спросила Вероника.
— Наверняка, — легко согласилась Кайкелона. — И помни, магия — не наша собственность, мы просто ее проводники.
6
И дальнозеркало погасло, а Вероника снова уставилась на свой лист рекомендаций.
— Занятная произошла катавасия, — улыбаясь, сказал Ганыка. — Однако кончилась, и слава богу.
Но Кайкелона Чу оказалась не единственной, кто хотел с ней поболтать. Уже через полчаса Веронике позеркалил Айно Магуур, президент Доктринатоса. Великий алхимик и артефактор тоже обратил внимание, что у Вероники три плюса в Даксимулете и по два в Монстрамине и Фармакополиуме, так что в его университете она будет учиться ничуть не хуже, чем под опекой Кайкелоны Чу.
Здесь, при солнечном свете, еще очевиднее стала беззащитная открытость его юности, почти детская округлость щек, еле тронутых первым пушком.
И он попытался убедить девочку, что все эти демоны-тлядемоны — это опасно, беспокойно, да и зачем полагаться на такие ненадежные источники? С артефактом или зельем не нужно договариваться, они не изменят тебе в самый неожиданный момент, и они гораздо вернее такого эфемерного средства, как заклинание.
— Скажи, у тебя были какие-нибудь чудеса с вещами? — жадно спрашивал он. — Наверняка были, раз Делектория дала тебе столько плюсов в Даксимулете. Они там свое дело знают!
— Нет, дорогой юноша, она не кончилась… Не хотите ли немного пройтись?
— М-м-м… чудеса?.. — моргнула Вероника.
Она не знала, что считать чудесным. Ее штука — это вроде как чудо для других, но для Вероники — обыденность. Она делала это с самого рождения.
— С полным удовольствием, господин граф.
— Ага, ага… давай поставим вопрос по-другому, — задумчиво произнес Магуур. — У тебя есть… любимые вещи?
— Да, мой посох, а еще книжки, а еще моя шляпа! — воодушевленно ответила Вероника.
Ганыка был в совершенном восхищении от графа и готов исполнить его любое желание. Они вышли на голый пустырь за корчмой, и, когда удалились достаточно, чтобы их не могли услышать, граф остановился.
— Это моя шляпа, — напомнил папа.
— Я до нее еще не доросла, и ее папа все время отбирает, но это самая кудесная шляпа! — уцепилась за поля Вероника.
— Вы поступили благородно, корнет, и я благодарю вас. Но вы поступили неосмотрительно. Рискованно бросаться на помощь, не зная, кому помогаешь.
— Умгу, твой посох, говоришь? — заинтересовался Магуур. — Настоящий магический посох?
— Помогают не имени, помогают человеку в беде.
— Да, мне его купили в «Чудесах-кудесах»!.. — пропыхтела Вероника, сражаясь с папой за шляпу.
— Прекрасно сказано! Можно подумать, что вы француз.
— А, игрушка, — немного разочаровался Магуур. — Ну тогда он был уже зачарован.
— Разве только французы способны на благородные поступки? Полагаю, русские способны к ним не менее.
— Ну да, — показала свой посох Вероника, пока папа примерял отобранную шляпу.
— Вы доказали это. Однако я имел в виду не поступок, а склонность к звонкой фразе… Оставим фразы.
Он появился прямо в руке, как всегда появлялся, когда был нужен. Айно Магуур с интересом на это посмотрел, похвалил посох и еще раз сказал, чтобы Вероника не торопилась с выбором и как следует все обдумала, потому что зачем ей гробить свою молодость и всю жизнь на возню с демонами и прочим непотребством. Вот он, профессор Магуур, в гробу видал все, что нельзя взять в руки и положить в карман. У него есть его сумочка с эликсирами и артефактами, и вот уж она-то не подведет, в ней найдется средство для решения любой проблемы.
Я благодарен вам за ваш безоглядный порыв, хотя он вызвал у меня досаду и огорчение. Не потому, что мне жаль заведомого негодяя. Его вы легко ранили, но этим же выстрелом наповал сразили свою судьбу.
Вероника тут же захотела себе такую же сумочку.
— Почему? Каким образом?
— А если демон возьмет и отнимет вашу сумочку, а? — влезла в разговор мама. — Что вы будете делать, мэтр? Смешно прыгать?
— Для того, чтобы вы поняли это и всю серьезность моего предостережения, я чувствую себя обязанным рассказать вам правду. Ваш благородный порыв и поступок вовлекли вас в борьбу с силами, которым вы противостоять не можете.
— Хе-хе, — растянул губы до самых ушей старичок. — Хе-хе. А вы попробуйте, мэтресс Дегатти.
— Я никого не боюсь! — вспыхнул Ганыка.
— Как-нибудь, когда вы не будете готовы, — лукаво пообещала Лахджа. — Чтобы эксперимент был чист.
— Речь идет не о храбрости, о силе. С землетрясением не сражаются, от него бегут. Силы, которые обратятся против вас, настолько могущественны, а вы… простите, я не хочу вас обидеть…
До обеда Веронике позеркалили еще шесть раз. Ректоры Даксимулета, Субрегуля, Фармакополиума, Бакулюмуста, Вакуумада и Нигилиума. Почти все институты, где у нее два или три плюса.
— Да нет, помилуйте, я и сам понимаю… Что такое корнет Ганыка? Чижик!
А за обедом еще и ректор Трансмутабриса позеркалил, и Энормира, и даже Ингредиора. Там у Вероники всего один плюс, зато там у нее учится сестра, и мэтр Дуззбаум захотел заполучить к себе и вторую.
— Какой смысл тебе учиться тому, что ты и так умеешь лучше всех? — вопрошал похожий на голый скелет сил-унь. — Учиться имеет смысл тому, чего ты не умеешь и не знаешь! Да, на Провокатонисе ты всех заткнешь за пояс! Но только потому, что тебе там и учиться-то не нужно! А закончив мой институт, ты будешь не только величайшим призывателем, но и великим магом силы!.. магом энергии!.. спроси у своей сестры, если сомневаешься!
— Что значит чижик?
— Да, мы кудесные, — лениво протянула Астрид, отрываясь от тарелки. — Мы мастера магической магии, ага, мэтр Дуззбаум.
— Маленькая пичуга такая…
Вероника, которая хотела уже просто покушать, насупленно смотрела в дальнозеркало. Из всех институтов, где у нее больше одного плюса, не позеркалили ректоры Монстрамина, Вербалеона, да еще Апеллиума… ну и папа, конечно. На Монстрамин Вероника и сама не хотела, такое мама любит, а не она, Вербалеон тоже ладно, но вот почему не зеркалит ректор Апеллиума?
— Да… Впрочем, даже если бы вы были орлом…
Он что, настолько уверен, что Вероника и так выберет его? А почему он так уверен? А она вот возьмет и не выберет!
А то все остальные ее вон как уговаривают, а этот что?
Дело в том, что подпоручик и его драгуны были посланы, чтобы любой ценой задержать именно меня, а не кого-то другого.
— Слушай, у вас что, каждый раз такая борьба за перспективных студентов? — удивилась Лахджа. — В прошлом году Астрид названивали, теперь вот Веронику мучают.
— Ну да, — пожал плечами Майно. — Особенно когда баллов за практику очень много, а плюсы есть в разных графах. Когда я поступал, мне тоже зеркалили и из Апеллиума, и из Субрегуля, и из Энормира, и из Детримента…
Ганыка настороженно вскинулся.
— У тебя были плюсы в Детрименте?..
— Один. Но Харабба (он тогда уже был ректором) все равно хотел сделать из меня порченика. Я ему тогда немного невежливо отказал, и он, кажется, до сих пор помнит. И… кстати, хорошо, что напомнила! Ежевичка, верни-ка зеркало, папе тоже надо кое-кому позеркалить. У меня тут и списочек есть…
— Нет, нет, я не враг вашего отечества, не совершил никакого преступления, а просто вызвал к себе личную ненависть императрицы. Я действительно был ею принят в ночь перед отъездом, не сумел сдержать своих чувств — как видите, это случается не только с юношами вроде вас — и сказал все, что думаю о ней и убийстве императора…
— Давай, ври детям, что твой институт самый лучший на свете, — хмыкнула Лахджа. — Что у вас каждый день мороженое и можно гладить пяточки котов.
— Как убийство?! В манифесте сказано…
— Это не ложь, — гордо произнес Майно. — В нашей столовой мороженое каждый день, а котов у нас больше, чем где бы то ни было.
— Манифест лжет от первого до последнего слова.
И ректор Униониса ушел в кабинет с дальнозеркалом и списком «золотых» стипендиатов, а также ребят вроде Вероники — с плохой начальной подготовкой, но огромным талантом. Он уже приметил одного паренька из какого-то дикого племени — теорию тот сдал отвратительно, попал на платное, но связь с природой и животными просто потрясающая.
Это было предумышленное, расчетливо подготовленное убийство. Я понимал, что императрица не простит мне сказанного, боится, что я обличу ее в глазах светского общества Франции, даже Европы, и приложит все силы, чтобы отомстить и обезвредить меня. Даже уничтожить под благовидным предлогом. Поэтому я был готов к появлению драгун или чего-либо подобного. Но тут вмешались вы…
Пятьсот семь баллов за практику и три плюса на Унионисе, такого упускать нельзя. Майно готов был сам оплачивать мальчишке обучение, если у того плохо с деньгами… скорее всего, плохо. Дальнозеркала у огольца нет, поселился в общежитии для неимущих абитуриентов и очень вряд ли сможет наскрести семьдесят три орба за первый год обучения. Надо будет с ним встретиться и решить этот вопрос.
— Однако же все кончилось благополучно!
Обычно в таких случаях организовывается все то же целевое обучение, только уже со стороны Мистерии или даже какого-то частного лица. Именно так в стенах КА появляются аспиранты — талантливые юноши и девушки, которые задолжали университету или кому-то из ректоров.
Также подобным детям в качестве варианта предлагают отложить поступление на год и подтянуть теорию. Их селят в общежитии для неимущих, выписывают специальную стипендию и отправляют на ускоренные школьные курсы. Собственно, то самое, что было с Вероникой, только без кэ-миало.
— Для меня. Через несколько часов я пересеку границу и стану недосягаем. Недалекого подпоручика, вероятно, покарают, но не слишком, так как его неудача будет объяснена моим коварством. Ранение Зряхова окажется как нельзя более полезным ему — он рисковал жизнью и пострадал, исполняя высочайшее повеление. Такое усердие не забывается, он, конечно, будет вознагражден…
После ректора Ингредиора Веронике долго никто не зеркалил. Зато вечером, в первом закатном часу, к воротам поместья подкатила… нет, подлетела разукрашенная сотнями лент лодка… скорее, даже небольшая яхта. С палубы лилась музыка, и издавал ее один-единственный человек, причем он в одиночку играл за целый симфонический оркестр.
— Коллега, извините, что мы без приглашения! — воскликнул Брюден Ганцара, идя по аллее.
Нх судьба меня мало беспокоит. Важно, что они остались в дураках, приказ императрицы не выполнен. Это вызовет бешенство. Направленное на меня и удвоенное моим исчезновением, оно обратится против вас.
Он приехал… прилетел не один. С ним были еще два президента — Хаштубал Огнерукий и Кройленг Даректы, а также три ректора — Таалей Драмм, старик Альянетти и дракон Йогарис (он был в облике человека, такого смешного бородатого старичка). Оказалось, что они вшестером посещали мэтра Вероккини, у которого сегодня день рождения, а на обратном пути решили заглянуть и к мэтру Дегатти… ну так, просто по дороге.
— Но ведь я ничего не знал! Оказался случайно, вот и… Я расскажу… Объясню…
Разумеется, таких гостей приняли со всем почетом. И хотя Лахджа сразу заподозрила, что как минимум Драмм в эту компашку навязался по другим причинам, что плевать ему на день рождения какого-то художника, но прогонять, конечно, не стала.
— Милый юноша, кто вас станет слушать и кто вам поверит? Они застали вас рядом со мной. Как только агент императрицы направил на меня пистолет, вы его подстрелили… Я не сомневаюсь, что он был послан самой императрицей и только не посмел в том признаться.
Хотя и показала взглядом, что не забыла того, что он говорил на том заседании ученого совета. Скорее всего, именно у этого мутного типа будет учиться Вероника, так что накалять с ним отношения не стоит… но пусть помнит, что у этой девочки есть мать, которая всегда ее защитит.
Вы говорили мало, но все, что вы сказали, было в мою защиту и против этого человека. Я не знаю, когда прозреет подпоручик. Может быть, он довезет связанного Зряхова до Петербурга, может быть, спохватится в Острове.
И вполне ожидаемо оказалось, что именно ради Вероники они в основном и заглянули. Есть никто не хотел, всех досыта накормили у мэтра Вероккини, так что волшебники устроились на террасе с кофе и трубками, а потом как-то очень быстро перешли к разговору о том, получила ли уже дочь мэтра Дегатти лист рекомендаций и к чему она склоняется.
— …Да какой ей смысл идти к вам, коллега? — восклицал Ганцара, глядя на Драмма. — Ну чему, чему новому она научится в Апеллиуме? В чем смысл, зачем? Такой талант!.. пусть лучше она пойдет туда, где сможет научиться чему-то новому!
Рано или поздно они ринутся обратно и, не застав меня, выместят все на вас.
— На Артифициуме у нее одни минусы, — пожал плечами Майно. — Только на Аргентарте ноль. Из всех искусств у нее, увы, склонность только к кулинарии, да и то без огонька.
— Дудки! — сказал Ганыка. — Я сбегу. Тотчас прикажу седлать и кружным путем, помимо тракту, к себе в полк…
— Ну и хотя бы! — не сдавался Человек-Оркестр. — У нас есть кулинарный факультет!
— Там вас и арестуют. Ведь вы представились подпоручику. А если бы и не представились? Вы думаете, потребуется много труда установить, кто вы и куда поехали.? Вам нужно есть, пить, где-то отдыхать, значит, вас увидят, запомнят, следовательно, укажут путь преследователям.
— Ганцара, зачем ты хочешь похоронить такой талант там, где она не сможет его проявить? — язвительно спросил Альянетти.
— Как же быть?
Веселое оживление покинуло Ганыку, он был угнетен и растерян.
— Ой, все! — отмахнулся президент Артифициума.
— Бежать, только бежать туда, где вас не смогут преследовать.
— А я в чем-то согласен с коллегой, — задумчиво произнес Даректы. — Посылать ребенка туда, где у нее совершенно нет талантов, тоже неверно. Понимаю, вы, барды, любите заставлять детей страдать, ломать их личность, но во имя чего, в данном случае, это должно происходить?
— А в самом деле! Россия-матушка велика, пускай попытаются сыскать!..
— Ладно, ладно, — вскинул руки Ганцара. — Я согласен. Дегатти, с тебя дочь-барабанщица.
— Россия громадна, — вздохнул Сен-Жермен, — и, конечно, можно забраться куда-нибудь в глушь, на окраину. Но что вы будете там делать? Чтобы вас не нашли и там, вам придется перестать быть самим собой — отказаться от своего имени, от своего прошлого, от своего положения… Не можете же вы превратиться в землепашца или в одного из нищих, толпы которых окружают ваши церкви?!
— Почему?.. — не понял Майно.
— Я — дворянин!
— Барабанщиков у нас мало. Очень непопулярный инструмент. Хотя почему?.. Все предпочитают струнные, духовые, клавишные… в последнее время гитара номер один, поветрие какое-то. Флейту тоже любят — с ней нельзя одновременно петь, зато умещается в кармане и никаких проблем с крысами. А рояль или клавесин хотя и громоздки, зато можно колдовать с истинным размахом… А король инструментов — это, конечно, орган…
— Вот именно! Чтобы остаться самим собой, у вас есть только один выход — бежать за границу.
— Так, всё, оставим Ганцару, он просто продолжит говорить в воздух, — произнес Даректы. — Мы ему больше не нужны. Послушайте, мэтр Дегатти, лично я ничего не навязываю, на Адэфикаросе у девочки плюс только в Энормире. Но я тоже считаю, что ей было бы лучше на другом институте. Не у мэтра Драмма.
— Покинуть Россию?!
— И почему же? — вкрадчиво спросил Драмм.
— Не обязательно навсегда. Все меняется, монархи не вечны, а вы так молоды… И вы еще вернетесь в свою Россию.
— При всем моем уважении, коллега, ребенок уже сейчас призывает лучше большинства выпускников. Такова ее природная особенность. Ей было бы полезнее учиться чему-то еще.
— А там-то что я буду делать?
— Не согласен. Такой дар необходимо отточить и направить в верное русло. Превратить грубую природную силу в тонкое искусство. Если она уже сейчас способна призвать демолорда — представьте, на что она будет способна, поделись мы с ней всеми секретами мастерства. Да она богов стряхнет с небес!
— Я чувствую себя обязанным вам и постараюсь помочь.
У Таалея Драмма при этих словах жадно вспыхнули глаза.
Ганыка молчал. Он смотрел на тихо сияющую под солнцем Ладу, оловянный тальник по ее берегам, на веселую зелень березовых перелесков, уходящую вдаль синеватую дымку ельников. Ему вспомнилось Мулдово, которое он столько раз проклинал и дал себе слово никогда более не посещать и которое теперь вдруг стало неописуемо дорого, лица друзей, шумный говор и смех полковых слобод, звонкий цокот копыт на марше, хмурое величие Невы, колдовские чары белых ночей, сверкание шпилей и куполов. Все это стремительно отдалялось, уходило в синеватую дымку. Ему стало трудно дышать, губы его задрожали, перед глазами все сдвинулось и поплыло…
— Я готов лично ее наставлять, — добавил он. — И мэтресс Чу тоже. Кроме того, в стенах Апеллиума ей будет безопаснее всего. Там преподаватели справятся с любым существом из-за Кромки, которого она может случайно призвать.
— Мужайтесь! — сказал Сен-Жермен. — У вас благородное сердце, а благородным сердцам необходимо мужество — на их долю выпадают самые тяжкие испытания.
Это были очень сильные аргументы.
— Видно, судьба, — сказал Ганыка, все так же отворотясь от графа, чтобы тот не видел его слез. — Видно, не зря предок мой избрал гербом своим сердце, пронзенное мечами…
— К тому же я уверен, что с таким даром она проживет долгую жизнь и успеет научиться всему, чему ей захочется, — добил Драмм. — Но в первую очередь ей следует заняться тем, к чему ее предрасположила сама природа… сами боги, может быть. Я бы не стал идти против их воли.
— Решайте, юноша, времени на долгие раздумья нет.
— Согласен, — лениво произнес Хаштубал. — К нам она пусть лучше ходит на факультативы. Ей это пригодится, если она снова забудет про печати.
Моя карета уже подана.
— Переволновался ребенок, бывает, — великодушно кивнул Альянетти. — Ты вот тоже переволновался, помню…
Ганыка повернулся и, не поднимая головы, пошел следом за графом. У двери корчмы стоял ухмыляющийся рыжий слуга.
— Готовы цыплята-те, с пылу, с жару…
— Я всего лишь сжег пару… безвкусных строений, — сухо ответил Хаштубал.
— К черту! — закричал Ганыка. — Выбрось к черту своих цыплят! Седлай немедля!..
— Безвкусных?! Это была работа Баячелли, вандал!
Яшка хотел было возразить, но, увидев взбешенное лицо барина, метнулся к лошадям.
— Когда вы это наконец забудете? — устало спросил Хаштубал.
Через несколько минут карета графа отъехала от корчмы, рядом с нею покачивался в седле Ганыка. Яшка замешкался. Он было вдел ногу в стремя, но передумал и вернулся в корчму. Сняв со стены хозяйский ручник, Яшка разорвал его пополам и сгреб с глиняного блюда жареных цыплят.
Пока семь членов ученого совета курили, пили и обсуждали будущее Вероники, сама Вероника лежала в кустах вместе с Астрид и Лурией. Уберта уже ушла домой, а Мамико играла с Эммертрароком в шахматы, но сестры Дегатти, конечно, не могли пропустить такого события и незаметно подкрадывались все ближе. Лурия, несмотря на юный возраст, двигалась как настоящий японский синоби и била сестер кулачками в бока, когда те хрустели веточками или иначе нарушали тишину.
— Выбросить недолго, — приговаривал он, оборачивая цыплят ручником. — А потом где взять? Эт-те не грибы, в лесу не соберешь..
— Няда быть тихи!.. — объяснила она, сжимая губы так, чтобы звук почти не выходил. — Не сюми, дуя!..
Засунув цыплят в торока, он сел в седло и поскакал вслед за Ганыкой.
— Сяма дуя, — ответила Вероника на детском языке, который еще не успела позабыть.
Границу миновали беспрепятственно. Словесные или золотые доводы пускал в ход Сен-Жермен, Ганыка не знал. Его самого ни о чем не спрашивали.
Астрид хотела завопить, что Лурия растет злой и непочтительной, так что ей надо срочно всечь, чтобы она очистилась, но потом вспомнила, что они шпионят за всякими там волшебниками, и прикусила язык.
— Итак, — сказал граф, — теперь вы в относительной безопасности. Однако чем дальше от границы, тем лучше.
Волшебники тем временем игнорировали шуршащие кусты, из которых доносились шепотки и переругивание. Будучи мудрыми чародеями, они понимали, что происходит Скрытное Подкрадывание, и не собирались его портить.
Вы сами говорили, что ее ничего не стоит перейти, а у Петербурга длинные руки.
Ганыка молча кивнул. Горестное смятение его перешло в апатию. Он покорился своей участи и с полным безразличием относился ко всем перипетиям путешествия. Граф понимал его состояние и не пытался ни отвлечь, ни утешить. Только однажды Ганыка спросил:
— У меня тоже есть мнение, — произнес Йогарис, сидя в глубоком кресле и попыхивая трубочкой. — Я согласен с коллегами… почти во всем, но считаю, что лучше всего способности девочки раскроет Вербалеон… или другой институт Мистегральда, но лучше Вербалеон.
— Куда мы едем?
— Это почему же?! — вскинулся Драмм, которому казалось, что он уже всех убедил.
— К князю Карлу Радзивиллу. Он еще молод, но уже стал или скоро станет виленским воеводой. Оттуда я поеду в Варшаву, затем во Францию.
— И мне с вами?
— Очевидно же, коллеги. Адэфикарос — это по сути продвинутая Типогримагика… не обижайтесь, Кройленг. У ваших выпускников очень узкие специализации — маги пространства, времени, телепортеры, материализаторы, иллюзионисты…
— Во Франции я более всего могу вам помочь.
— Это не настолько узко, как вам кажется, — сухо произнес Даректы.
— А нельзя, чтобы… не так далеко от России? — с тоской спросил Ганыка и отвернулся.
Сен-Жермен промолчал.
— Не будем спорить. Артифициум слишком сильно завязан на творческие способности, без них там делать нечего. Доктринатос слишком… лабораторный. Его выпускники в иных краях и магами-то не считаются. Ну что такое, голема построил или зелье сварил… ши-ши-ши!.. Риксаг — для… простите, что говорю такие слова, Хаштубал, но Риксаг — скорее боевая школа, чем магическая. Ну да, от вас выходят в том числе прорицатели и психозрители, но Спектуцерн же всегда был немного наособицу. Он ведь раньше даже и не входил в Риксаг. Что же до Провокатониса… да-да, дорогой Таалей, о вашем университете я тоже скажу пару слов. Вы не маги. Вы… рабовладельцы. Провокатонис в массе своей изучает постыдные методы. Достойные Обскурита, не при детях будь упомянут. И что удивительного в том, что именно Мистегральд всегда был номером один в нашей симфонии университетов? А стержень Мистегральда — Вербалеон. Мой институт. Самый разносторонний, самый могущественный. Только выпускники Вербалеона могут всё, вообще всё, и при этом не связаны никакими посохами, эликсирами, волшебными лютнями, ручными зверушками… не обижайтесь, Майно. Только мы способны на всё, вообще всё. Недаром же и Зодер оканчивал Вербалеон…
— Вот и Несвеж, столица некоронованного короля Литвы, — сказал Сен-Жермен.
— И Бакулюмуст, — заметил Даректы.
Полог леса раздвинулся, открывая город. После бесчисленного множества деревушек и местечек, которое они миновали, разнившихся друг от друга только количеством хлопских изб под соломенными крышами да размерами фольварков шляхтичей, он был похож на сказку. Правда, сказку обрамляли убогие халупы, а то и вросшие в землю мазанки, но это нисколько не умаляло сказочности, ибо, как известно, дворцы без хижин существовать не могут. Зато как вздымались над лачугами каменные дома, как неугасимо пламенели черепицей крутые скаты крыш, как слепили белизной стены монастырей и как устремлялись в небо стройные громады костелов! Как лихо гарцевали встречные всадники, как горделиво подкручивали свои усы, усики или усища, как величаво опирались на эфесы слегка изогнутых сабель! Замок князя скрывался за крепостными стенами. В амбразурах чернели жерла пушек, внизу стояла черная с прозеленью вода, охранного рва. К въездной браме — воротам — вели деревянные мостки. Над брамою герб: увенчанный княжеской короной орел, на груди орла щит с тремя золотыми трубами.
— Вторая магистратура, — отмахнулся Йогарис. — Так что, мне кажется, самым логичным будет отправить девочку ко мне, чтобы она научилась как можно большему, а не только еще эффективнее призывать демонов.
Осведомительная служба князя Радзивилла была хорошо поставлена — их уже ждали. Ворота как бы сами собой распахнулись перед каретой, стоящий на крыльце мажордом поклонился, сделал рукой приглашающий жест и пошел вперед, указывая дорогу.
Рослый молодой мужчина с налитым лицом и глазами навыкате обрадованно просиял, увидев графа.
— О-о-о, старый дракон сел на любимого конька… — усмехнулся Ганцара. — Дай тебе волю, ты закроешь все институты, кроме Вербалеона.
— Hex бендзе похвалены Езус Христус!
[65] — сказал Сен-Жермен.
— Это потому что кроме Вербалеона ничего и не нужно, — ответил Йогарис. — Давайте послушаем, что такого могут выпускники других институтов, чего не могут наши. Ну?.. Может, призывать демонов? Можем. Может, огонь из рук извергать? Можем. Телепортироваться? Можем. Мы всё можем. Я всё могу. И Зодер тоже.
— Амен! — воскликнул Радзивилл и приветственно распахнул руки, как для объятия. — Пане-коханку!
— А ты можешь сжечь эту усадьбу щелчком пальцев? — спросил в лоб Хаштубал.
Безмерно рад снова видеть пана графа! Каким счастливым ветром занесло мосци пана в наши края?
— Нет, не может, — неожиданно резко ответил Майно. — И ты не можешь. Она моя.
— Я тоже рад встрече, — сказал Сен-Жермен. — А что касается ветра, то ветер скитаний всегда дует в мои паруса…
— Я… я гипотетически, — поморщился Хаштубал. — Без обид, без обид.
— Откуда же вы?
А Лахджа задумалась. В словах Йогариса тоже был определенный резон. К тому же он дракон… ректор-дракон, настоящий. Это как-то получше выглядит, чем этот скользкий Драмм. Может, и правда отправить Веронику на Вербалеон, пусть учится заклинаниям? У нее там два плюса, она будет отлично учиться, хотя и не настолько блистать, как в Апеллиуме…
— Из Петербурга.
Лежащая в кустах Вероника тоже об этом задумалась. Она хотела учиться призыванию, но уметь вообще всё-всё-всё — это же лучше… гораздо лучше. Правда, в Вербалеоне нужна память очень хорошая, и вообще все время придется длинные заклинания бормотать, язык Каш учить…
— О, значит, привезли верные вести! А то у нас всякое плетут, не знаешь, чему и верить… То правда, что москали раскалили вертел и засунули своему монарху в то место, в какое вставляют каплуну, чтобы его жарить, отчего император скоропостижно и помер?
Вероника стиснула виски ладонями, пытаясь принять трудное решение.
— Нет-нет, я настаиваю, что она должна учиться у меня, — с беспокойством произнес Драмм. — Конечно, коллеги привели веские аргументы, но все-таки я сочту за дерзость назвать их ничтожными. Да и мэтр Инкадатти расстроится…
— Нелепая выдумка! Он был просто задушен… Я все вам расскажу, князь, только прежде позвольте представить вам моего молодого друга. Корнет Ганыка, даже не зная меня, когда я подвергся нападению, не задумываясь о последствиях, бросился на мою защиту. В результате ему пришлось покинуть свое отечество, и я прошу вас оказать ему покровительство.
— Что?.. — не понял Майно. — А он тут при чем?..
— Как, коллега, а вы не знаете?.. — вскинул брови Драмм. — Он сегодня утром подал заявку о зачислении в штат. Хочет вести ПОСС на базовом курсе Апеллиума.
— Прекрасно, молодой человек! — сказал Радзивилл. — Рыцарственность и отвага есть первые добродетели шляхтича. — Он повернулся к Сен-Жермену: — Друг мосци пана — мой друг. А кроме того, надо помнить и про Вижунаса… А? — Он лукаво прищурил левый глаз и засмеялся. — Поговорим об этом завтра… Пан Доманский, — сказал Радзивилл молодцеватому шляхтичу, стоявшему у двери, — отведи пана корнета в комнату, какую мажордом укажет, и позаботься, чтобы ни в чем недостатка не было.