Гретти подняла яблоко и поместила его на голову, в центр подстриженных локонов. Она стояла лицом к Тамуре. Наблюдавшие за ней девочки, включая безымянную, не видели ее лица.

– Повернись, – сказала королева, ее голос был твердым и острым, как осколок кости. Как по команде, женщина по имени Гретти повернулась к армии девушек, ее руки расслабились, а глаза сузились. Кем она была для королевы? На ее лице не отразилось ни гнева, ни удивления, только какая-то печаль, подумала безымянная девочка. Она не хотела, чтобы королева так поступала, но по какой-то причине не могла отказаться.

Не успела Гретти отвернуться, как стрела пронеслась по воздуху.

Безымянная девушка услышала резкий вдох, и она не была уверена, от кого он исходит – от стоящей рядом Айсилеф, от Гретти или из ее собственного горла.

Затем яблоко раскололось надвое, его половинки с белой мякотью упали с обеих сторон головы Гретти и быстро приземлились на землю: тук-тук.

Женщина не улыбнулась и никак не отреагировала, просто закончила свой поворот, пока снова не оказалась лицом к лицу с королевой. Ни поклона, ни ухмылки. Просто стояла перед ней, спокойно и уверенно.

– Видите? Всего-то и нужно, – холодно сказала им королева, сжимая лук в пальцах, – тренироваться.

Лицо Гретти стало каким-то непроницаемым.

– Я благодарю Скорпиона, что вы так хорошо натренированы, моя королева.

– Ну, хватит. – Тон королевы был легким, почти дразнящим. – Не говори, что сомневалась во мне.

– Я никогда не сомневалась, что вы способны осуществить задуманное, – сказала Гретти без прежней беспечности.

– Твоя вера вдохновляет меня, – сказала королева.

Гретти подняла руку в жесте, которому девушки научились недавно, хотя никогда не видели, чтобы он был сделан так изящно. Она изобразила движение оттягивания тетивы, подняла кулак к небу. «Удачной охоты», – без слов сказала женщина, уходя.

Айсилеф и безымянная девушка едва успели переглянуться, как королева заговорила снова, и ее голос прозвучал над головами собравшихся девушек.

– Настало время, девочки, дать вам имена.

Безымянная девушка наклонилась вперед, с нетерпением ожидая.

– Здесь, в Скорпике, – продолжала королева, ее голос стал более серьезным, чем прежде, – имя вашей матери всегда является частью вашего имени. Поэтому, когда вы получите свое имя, то получите и имя своей матери. Ты. – Она указала на девочку, сидящую со скрещенными ногами почти у ее ног. – Как зовут твою мать?

Девочка подняла голову.

– Ее зовут Абейя.

– Неверно! – крикнула королева-воительница. Она впервые повысила на них голос, напоминая, что, какой бы знакомой она им ни казалась, они не знают ее по-настоящему. Косолапая девочка с бритой головой, на которой только-только начал прорастать темный пух, выглядела так, словно ей дали пощечину. Королева повторила свой вопрос: – Как зовут твою мать?

На этот раз девочка молчала. На ее лице читался страх.

– Так-то лучше, – сказала воительница. – Мне нравится, что ты знаешь, что нельзя повторять одну и ту же ошибку дважды. Здесь тебе обеспечен успех. Так как же ты узнаешь имя своей матери?

Девочка ответила:

– Если вам будет угодно, я бы хотела, чтобы вы мне сказали.

– Очень хорошо, – сказала воительница, склонившись перед девочкой на колени. Воительница положила руки на плечи девочки и торжественно поцеловала ее сначала в правую, а затем в левую щеку.

После этого она сказала:

– Меня зовут Тамура. И теперь я твоя мать.

Страх в глазах девочки исчез, сменившись открытым ожиданием, граничащим с желанием. Она торжественно кивнула и приготовилась к тому, что ее новая мать может потребовать от нее. Преображение было потрясающим.

Кивнув с одобрением, скорпиканская королева поднялась на ноги. Затем повернулась к следующей девочке в очереди, той, что пришла с безымянной девочкой, дерзкой, острой на язык Вирой. Сейчас она была необычайно сдержанной, терпеливой, ее лицо было обращено вверх.

– Я твоя мать, – сказал Тамура, погладив Виру по щеке и всего на мгновение задержав на ней взгляд.

Девочка смотрела на нее с восторгом.

Затем она перешла к следующей.

– И твоя. И твоя. – Она шла от ряда к ряду, пока не коснулась каждой девушки, положив руку на голову всех присутствующих, словно благословляя их. Когда безымянная девочка почувствовала, как ладонь королевы опустилась на ее макушку, под кожей у нее разлилось тепло, которое пошло вниз по горлу к сердцу, расслабляя и успокаивая ее.

– Я горжусь своими дочерьми, – сказала королева, и теперь в ее голосе не было резкости, только теплота, только любовь. – Я могу сказать, что вы будете верными, сильными воительницами. Мне жаль, что вы страдали в королевствах, которые плохо обращались с вами. Всем сердцем я желаю, чтобы вы не знали этой боли. Но теперь вы здесь, и об этом я никогда не буду жалеть.

Она закрыла глаза и снова открыла их, глядя на девочек, принимая их.

– Я приветствую вас. Я выбираю вас. И для меня большая честь, что и вы выбрали меня.

Когда пришло время дать имена новым девочкам, безымянная опустилась на колени у ног своей новой матери. Ее глаза были влажными, но она не позволила слезам упасть. Такое поведение не подобает воительнице.

Она преклонила колени, будучи безымянной. Она поднялась как Азур дха Тамура. Теперь они все были дочерьми Тамуры.

21

Похитители

На улицах Бастиона

Тень, Джехенит

Женщина в плаще с высоким воротником сразу узнала в незнакомке настоящую воительницу, даже с маскировкой, а здесь их было две. Она знала, как держатся воительницы, как они передвигаются по миру. Головы подняты прямо, словно на ниточке. Готовые к прыжку колени. И самое главное – клинки, пристегнутые к левому бедру, под идеальным углом – чтобы быстро выхватить правой рукой. В данном случае это были широкие плоские кинжалы, скрытые в основном складками длинных распахнутых туник, которые были дополнены темными накидками с откинутыми капюшонами. Накидки выглядели по-аркански, но женщины были не арканками. То, что они притворялись ими, заставило ее голову загудеть, словно колокол.

Многое в Бастионе не изменилось и никогда не изменится. Он просто всегда существовал. Не было никаких историй о его создании, ничего, что объясняло бы его массивность и сложность; он был слишком велик, чтобы существовать, и все же он был здесь. Лиги за лигами темно-серого камня, образующего непроницаемую границу между Скорпикой и Паксимом, идущую от Божьих Костей до берегов Соленой Пасти. Снаружи были толстые, изгибающиеся стены, башни, ворота, дороги – все из того же камня, цвета грозовых туч, но гораздо более прочного. Внутри – караульные помещения и классы, питомники и дворцовые покои, общежития и залы собраний, несметное количество уровней, уходящих глубоко под землю. Внутри была жизнь, бурлящая жизнь, но не было зелени.

Именно эта насыщенная жизнь изменилась. Когда женщина в плаще с высоким воротником шла по каменным дорожкам главного рынка Бастиона, она ясно видела разницу с тем, что было несколько лет назад. Меньше столов и прилавков, меньше товаров, меньше людей. Люди тоже изменились. Она видела мужчин – от седовласых до слишком молодых, чтобы отрастить усы, – а немногочисленные женщины, занимавшиеся торговлей на рынке, были уже далеко за пределами детородного возраста. Незнакомка заметила это непринужденно, словно не понимая, почему все так, когда обратилась к женщине с блестящими глазами, сидевшей за тележкой с фруктами. Когда она заплатила женщине за полдюжины плодов инжира, все ее подозрения подтвердились.

Сначала Бастион спрятал своих девочек, что было проще простого, поскольку все их дети уже воспитывались в питомниках до восьми лет. Но по мере того, как длилось Бездевичье, шептала женщина, правящий совет упрятал за закрытыми дверями и большую часть своих взрослых женщин, выменивая их, как монету. Нетрудно было догадаться, почему. Когда закончится Бездевичье, если закончится, эти женщины должны были родить следующее поколение, как мальчиков, так и девочек, чтобы дать жизнь всем последующим поколениям.

Поэтому эти воительницы, замаскированные под магов, выделялись еще больше. Они были неподходящего возраста. В то время, как эти физиономии должны были быть тронуты солнцем, испещрены морщинами опыта и знаний, их лица были гладкими. Когда эти женщины остановились у телеги, она стояла в нескольких телегах от них. Они быстро прошли мимо продавцов мяты и укропа, клементинов и лимонов, зеленого оливкового масла, нигде не задерживаясь надолго. Они ничего не купили. Пока она смотрела на них, они перекинулись парой слов и направились к главным воротам, в сторону Паксима.

Поэтому женщина в плаще с высоким воротником, не поворачивая головы, смотрела, как они уходят, аккуратно положила недозрелый абрикос, который притворилась, что рассматривает, обратно в кучу и пошла следом.

Она приехала в Бастион только на один день, влекомая сентиментальным порывом, которому, как она говорила себе, не должна была потакать, и ей все равно придется выйти через ворота в Паксим до наступления ночи. Она решила пойти туда же, куда и эти самозванки. Они шли быстрым шагом, но она без труда поспевала за ними, даже слегка прихрамывая. Она ничего не забыла, чтобы следовать за ними. Все, что у нее было ценного, она надела на себя.

Пока самозванки прокладывали себе путь через Паксим, через каждые несколько лиг она размышляла. Возможно, они ничего особенного не замышляли. Возможно, когда они остановятся в таверне, чтобы поесть, или на постоялом дворе, чтобы переночевать, она повернется и позволит им продолжить путь без слежки. Но они не остановились ни в таверне, ни на постоялом дворе, нигде, пока не наступила глубокая темнота.

Спустя несколько часов, когда она увидела их на расстоянии – она отдалилась от них, чтобы они, в свою очередь, не заметили ее – лежащими, чтобы поспать, на земле, на плащах – все ее сомнения в том, что они были скорпиканскими бойцами, отпали. Они не принадлежали к числу лучших воинов нации. Лучшие воительницы, во‐первых, быстрее преодолели бы эту легкую местность, а во‐вторых, лучшие знали бы, что за ними следят. Сама она не спала, не желая потерять их из виду, если они проснутся раньше нее, поскольку не была уверена, в каком направлении они пойдут. Паксим был огромен. Так близко к границе с Бастионом торговые пути пересекались друг с другом и вели во все стороны. Она могла не спать ночь или две; если бы эта импульсивная погоня продолжалась дольше, она всегда могла бы повернуть назад. Но раз уж она зашла так далеко, темный узел беспокойства трепетал в ее голове, она хотела довести дело до конца.

Когда полуденное солнце поднялось над головой, она пришла к новому, удивительному выводу: похоже, у них нет определенного места назначения. На рассвете казалось, что они идут прямо на юго-запад, как будто намеревались пройти весь путь до Сестии. Но когда они достигли перекрестка, то неожиданно повернули на юг. Если они намеревались идти в сторону Арки, то почему с самого начала не выбрали более прямой путь? Теперь она знала, что назад дороги нет, пока не выяснит их намерения.

Они дремали в тени, когда солнце достигало пика своей активности. Пока воительницы отдыхали, преследовательница обследовала окрестности и нашла небольшой, хорошо обжитый пруд, в котором было достаточно прохладной воды и кресс-салата, чтобы утолить и голод, и жажду. В своих странствиях она стала такой же стройной, как и клинки, которые носила. Она как раз собиралась перебраться в ближайшую рощу, чтобы набрать ежевики, когда заметила движение. Она повернулась спиной к поляне, чтобы выйти на след подозреваемых воительниц. Дорога здесь проходила через длинный участок лесистой местности. Среди тощих стволов деревьев было легче спрятаться, поэтому она могла следить за ними более зорко, чем на открытой равнине. Дорога извивалась среди деревьев, и она следовала за каждым поворотом, сворачивая то на юго-запад, то на юго-восток, то обратно.

В тот вечер, сразу после захода солнца, воительницы в плащах внезапно ушли с дороги в заросли, и она отступила, чтобы понаблюдать за ними. Что-то заставило их испугаться? Она посмотрела вперед и увидела его. Да. Сквозь деревья пробивался мерцающий свет костра. Неяркий костер без угрозы, отбрасывающий лишь мягкие тени.

Они крались вперед. Она притаилась за ними, не высовываясь, готовясь, и держа одну руку на рукояти короткого меча. В кромешной темноте она смогла различить, что они используют охотничьи сигналы, но не понимала, что они говорят. Они все ближе подходили к костру. Тени вырисовывались в очертания: повозка, костер неподалеку, несколько фигур, женщины и мужчины, силуэты которых виднелись на фоне слабого пламени. Маленькая фигурка, возможно, ребенок, переместилась от костра к повозке, и повозка слегка дрогнула, приняв на себя небольшой груз ее веса.

Теперь она слышала голоса взрослых, тихое бормотание и шушуканье людей, которые не волновались. Хотя стоило бы. Или, возможно, она ошиблась. Возможно, две переодетые воительницы встречали группу в повозке, это была какая-то заранее оговоренная встреча. Возможно, все происходило так, как и должно быть.

Она с ужасом поняла, что потеряла след скорпиканок. Ее ночное зрение было искажено, нарушено пламенем. Воительницы, вероятно, натянули капюшоны своих плащей. Теперь в ночи они были чернее черного. Она посмотрела в сторону от костра, моргая, надеясь снова найти их очертания.

Затем темноту расколол крик.

– Мама! – кричал высокий и громкий детский голос, усиленный хриплой паникой. Голос девочки.

– Эминель! – раздался ответный крик.

Она рванулась вперед, навстречу движению. Теперь она видела: сзади повозки одна фигура в темном плаще спрыгнула на землю, другая уже была там, с обнаженным мечом, а третья – со свертком, извивающимся человеческим свертком размером с девочку не старше десяти лет, через плечо. Они бежали прочь от повозки на максимальной скорости.

Они неосознанно шли прямо к ней.

Она выхватила один меч, затем другой и приготовилась к бою прямо на дороге.

– Остановитесь! – крикнула она. Ее голос охрип от долгого молчания, но они ее услышали. Та, что была впереди, с клинком, остановилась. Они ожидали сопротивления со стороны повозки, но не с этого направления. Она видела их дикие глаза, пытающиеся понять, кто перед ними. Неужели они не ожидали этого? Лучшие воительницы предусмотрели бы и это. Но то, что каждая женщина Скорпики была бойцом, не означало, что все они были одинаково хороши в этом деле.

За воинами в капюшонах появились еще две женщины. Одна была среднего роста с испуганными глазами. Другая была ошеломляюще высокой великаншей, серебряный шрам пересекал ее примечательное лицо, в одной огромной руке комфортно покоился страшный меч.

– Верните девочку, – сказала великанша почти спокойно.

– Вы слышали ее, – воскликнула незнакомка, и воительницы в капюшонах, оказавшись в ловушке, оглянулись на двух вооруженных женщин, стоявших по бокам от них на узкой дороге.

Из горла безоружной женщины, стоявшей рядом с великаншей, вырвался звук, похожий на всхлип.

– Не трогайте ее, – сказала она.

Великанша мягко оттолкнула ее, а затем сказала воинам, произнеся жестким голосом:

– Отдайте нам девочку, и вы останетесь живы. А если заставите нас отнять ее у вас – вы умрете.

– Игни морами, – сказала воительница, перекинувшая девочку через плечо.

Умри в огне – универсальное оскорбление, и, учитывая обстоятельства, глупое. Но она приставила кинжал к горлу девочки. То, что малышка не хныкала от страха, говорило о многом.

Женщина в плаще с высоким воротником теперь могла лучше разглядеть девочку: одна из самых юных, которых она видела за последние годы, вероятно, около семи лет, несомненно, ценная. Вероятно, только поэтому воительница в капюшоне еще не перерезала ей горло. Она встретилась с девочкой взглядом и постаралась успокоить ее.

В тени, позади маленькой женщины и великанши, вырисовывались фигуры трех мужчин. Гигантская женщина подняла руку, чтобы предупредить их. Они повиновались, беспокойно переминаясь с ноги на ногу, настороженно озираясь.

– Как я уже сказала, – обратилась великанша к попавшим в ловушку воинам, – у вас есть выбор.

Неужели? Лес был слишком труднопроходимым, чтобы ориентироваться в нем, когда рядом столько вооруженных врагов. Они могли отдать девочку и бежать, рискнуть. А может быть, вооруженная женщина без девочки бросит свою подругу-воительницу, или они… но когда она думала об этом, они сделали свой выбор.

Они бежали прямо на нее, впереди неслась вооруженная женщина, посчитав ее меньшим препятствием, и теперь она надеялась убрать ее со своего пути и вернуться в Скорпику со своей добычей.

Она была готова к атаке.

Когда вооруженная женщина напала, она отбила приближающийся клинок первым коротким мечом, а второй подняла почти беспечно, рассекая темный капюшон и бледную шею под ним. Женщина обмякла и упала на землю. Женщина в плаще с высоким воротником быстро пробормотала молитву – и перевела взгляд назад, поскольку битва еще не была закончена.

Другая воительница, державшая драгоценную девочку, вынуждена была отнять нож от горла девочки, чтобы бежать, и вдруг девочка полетела – нет, не полетела, ее подняли, подхватили сильные руки великанши, отняли у похитительницы, которая теперь выглядела рядом с ней как кукла.

– Близнецы! – закричала великанша.

Неудачливая похитительница теперь бежала по ровной дороге. Она была сильной бегуньей, но у нее не было шансов против двух мужчин, которые теперь с ревом выскочили из темноты, обошли ее с двух сторон и загнали, как обреченного зайца. Эта девушка умирала с более сильным криком и воем, чем ее спутница, но результат, в конце концов, был одинаковым. Кровь, много крови, а затем тишина. Женщина в плаще вытерла свои короткие мечи о траву и перекрестила их, а затем повернулась, чтобы снова посмотреть на дорогу.

Великанша переложила девочку на руки другой, беззвучно плакавшей женщины, плечи которой поникли и дрожали, а лицо было прижато к волосам девочки.

Затем великанша обернулась к фехтовальщице, кивнула на ее оружие в ножнах и сказала:

– Спасибо. Мы благодарны тебе.

Она не знала, как ответить. Да и что тут можно было сказать? Им нужна была ее помощь. Девочка попала в беду. В такие времена поступить иначе было невозможно.

– Как тебя зовут? – спросила великанша.

И снова она не знала, как ответить. Она не могла назвать свое настоящее имя. Не сейчас, когда Тамура дха Мада стала королевой Скорпики. Не тогда, когда имя Вишалы было ключом, который мог открыть местонахождение Аманкхи. Жизнь Амы волновала ее больше, чем собственная, и их судьбы все еще были переплетены, даже если она не видела девочку два года. Женщина молчала.

– Ну, иногда так бывает. Не переживай, – сказала великанша, убирая меч в ножны и протягивая руку. – Я – Фасик.

Она обхватила предплечье Фасик, позволила обхватить свое, скрепляя их союз, и решительно, резко кивнула.

Фасик заметила:

– Все-таки неудобно, что нет возможности обращаться к тебе по имени. Ты появилась из ниоткуда, безмолвная, как призрак. Если ты не возражаешь, мы будем называть тебя просто Тенью.

Имя подходило как нельзя лучше.

– Да. Тень, – повторила она. – Мы – Скитальцы. Возможно, ты слышала о нас?

Новоявленная Тень покачала головой: нет.

Великанша невозмутимо продолжила:

– Моим Скитальцам всегда пригодится тот, кто хорошо владеет мечом. – Она наклонила голову и усмехнулась. – Тем более, если речь идет о двух мечах и двух ловких руках.

Вишала внезапно почувствовала себя робко, не привыкшая к вниманию, особенно к вниманию такой харизматичной женщины, как эта Фасик. Впрочем, могло быть и хуже. Может быть, было бы неплохо провести какое-то время в компании. Путешествовать с этими – кто они, разбойники? – и присматривать за девочкой. Потренировать близнецов, отточить технику владения мечом. Никто не ждал ее в Бастионе. Ее вообще нигде и никто не ждал.

Тень натянула свой плащ с высоким воротником чуть выше на горло. Ее голос был хриплым и тихим, когда она говорила, но четыре слова получилось произнести отчетливо, насколько ей хватило сил.

В конце концов, те четыре слова, которые она произнесла, – единственные, которые были необходимы. Виш сказала великанше:

– Почему бы и нет?

* * *

За годы, прошедшие после первого Обряда Солнца, проведенного в период Бездевичья, – церемонии, которая, очевидно, никак не повлияла на улучшение ситуации, – вольная жизнь Скитальцев потеряла большую часть своего очарования. Некоторые скорпиканские патрули на Паксиме стали жестокими, постоянно жаждущими драк. Другие, как и прежде, были склонны смотреть на происходящее сквозь пальцы, но невозможно было понять, жаждет ли тот или иной патруль крови, пока не становилось слишком поздно. К тому же конкуренция была гораздо выше из-за меньшего потока людей. Если в прежние времена несколько удачно выбранных нападений могли принести им месячный запас провизии – одно только появление Скитальцев обращало возчиков в бегство, – то теперь они вооружались, готовые защищать свой груз. Вырвать прицепную повозку из неплотно собранного каравана стало делом прошлого. Джехенит знала, что не один возчик погиб, защищая перевозимый товар, от рук разбойников. Она старалась не думать об этом, но такова была сделка, которую она заключила. Выбрав жизнь с людьми достаточно свирепыми, чтобы защитить свою дочь любой ценой, она не могла жаловаться на то, какой может быть эта цена.

Теперь Скитальцы регулярно грабили города, больше полагаясь на то, что Гермей мог украсть, сменяя напарников из группы. Любой из них, если его правильно проинструктировать, мог стать отличным отвлекающим маневром. Джехенит наслаждалась взаимодействием с ворами. Они легко влились в ритм, лишая путников монет, украшений, еды, оружия и безделушек, в зависимости от того, что им подсказывало настроение. С одной стороны, она испытывала чувство вины за то, что забирает у людей ценные вещи, но с другой стороны, если они хотели сохранить такие вещи, то почему не защищали их лучше? И человек может прожить без ожерелья, пирога с семенами и лишнего кинжала в сапоге. И снова это был вопрос жизни с решением, которое она давно приняла и не могла себе представить, чтобы оно было иным.

Установить границы мира Эминель было еще одним давним решением. Но девочка, как и мир, менялась. Она начала пересматривать границы, установленные матерью. Чем старше становилась Эминель, тем больше ее раздражало то, что она днями напролет сидела в повозке. Разбойники, конечно, прилагали все усилия для ее безопасности. Кто-то должен был постоянно находиться при повозке, и по умолчанию этот человек становился спутником Эминель на весь день. Когда оставался один из близнецов, он играл с ней в азартные игры, кидал кости или бросал жребий, ставил веточки или камни, которые часами перетекали туда-сюда, сначала в ее кучку, потом в его и обратно. Гермей был единственным из них, кто умел читать, поэтому, когда пришла его очередь оставаться с ней, он взял на себя обязанность научить девочку основам чтения. Долгое время у них была только одна книга – простая приключенческая история о девочке, которая оседлала ветер. Когда Эминель освоила эту книгу, Гермей украл для нее новую, гораздо более длинную – о Великом Договоре и его создательницах. Но даже с этими развлечениями Эминель хотела большего. Ей хотелось побродить по городам, сразиться с фехтовальщицей, даже просто покататься на сиденье возчика и похлестать волов. Но все это было невозможно. Джехенит очень хотелось сказать ей правду – это дружеское заточение было единственной реальной альтернативой смертельным опасностям Дворца Рассвета, – но она не верила, что девочка уже достаточно взрослая, чтобы понять.

По мере того как Бездевичье затягивалось, вечерние разговоры Скитальцев все чаще сводились к тому, как хорошо было раньше. Когда можно было остановиться и собраться в круг, словно Бог Судьбы сам начертал планы. Близнецы разжигали костер, Фасик приносила бурдюк, если он был, Джехенит и Гермей раздавали хлеб и сыр, и тут же начинались воспоминания.

Они помнили, как беспечные возчики покидали свои посты, чтобы выпить кружку пива или заглянуть в лес, чтобы проветриться, и тогда под рукой оказывалась легкая добыча. Близнецы часто рассказывали историю о повозке, которую они разобрали так эффективно, что за десять минут от нее остались только доски и колеса, а запасные части за день продали странствующему мастеру, который не задавал никаких вопросов. Удача, которую они когда-то имели, казалась заколдованной, изобилие товаров возникало повсюду, куда бы они ни посмотрели, падая в их руки, как капли дождя. Все было не так уж и хорошо, размышляла про себя Джехенит; но теперь они могли не задумываться о том, как все стало плохо, – или о том, насколько хуже, как они все боялись, все может стать.

Патрули скорпиканок были сейчас опасны, да. Но насколько опаснее они станут, если, как ходили слухи, Скорпика отзовет всех своих воительниц домой? Разве патрули недавно вооруженных, наспех обученных паксимитов будут лучше? Они наверняка будут состоять хотя бы наполовину из мужчин, а в этом государстве права мужчин намного выше, чем в любом другом королевстве. Джехенит достаточно наслушалась ворчания арканцев по поводу своей участи, чтобы опасаться, что произойдет, когда люди, всю жизнь прожившие без оружия, получат в руки боевой посох.

Они выглядели как философы, со всеми этими обсуждениями что-если и когда-они у ночного костра. Но потом из ночи явились две женщины в капюшонах, чтобы украсть Эминель, и, казалось, их удача обернулась против них самих, нырнув на глубину, с которой они уже никогда не поднимутся.

Но благодаря небольшому событию все вернулось на правильный путь. Появление Тени, казалось, подняло всем настроение. Близнецы любили ее общество, постоянно просили у нее советов по технике владения мечом. Когда они могли выкроить время, она тренировала их, сражаясь «двое на одного» на любой удобной поляне или в роще. Джехенит никогда не любила звуки боя – звона металла о металл, стук дерева о кожу или плоть, – но ей нравилось наблюдать за тем, как эти трое сражаются. Это было похоже на танец, постоянную череду изящных дуг. А звуки такой битвы звучали почти как музыка: мечи – как колокольчики или гонги, посохи – как жизненно важный барабанный бой.

Вначале Джехенит нервничала рядом с Тенью, необычайно благодарная и подавленная своей неспособностью отплатить этой женщине по справедливости. Фасик тоже выглядела взволнованной, отметила она, после первого всплеска красноречия. Во многом великанша осталась прежней. Она серебрила свой шрам по утрам без посторонней помощи, безжалостно командовала группой, планировала их последующие действия с невозмутимостью опытного генерала. Но такой неловкости в присутствии Тени Джехенит никогда не видела: при ней великанша спотыкалась на полуслове, тогда как раньше всегда казалась бесконечно обаятельной. Джехенит знала, что эта неловкость имеет корни, отличные от ее собственных, и подозревала, что знает ее причину. Она снова вспомнила все эти истории о бывших влюбленных спутниках Фасик, которые путешествовали с караваном до того, как великанша признавалась в любви; возможно, она готова признаться в ней снова.

Джехенит не знала, будет ли Тень рада вниманию Фасик; по ее лицу и жестам невозможно было ничего понять. Но если Фасик проявит себя, Джехенит не сомневалась, что фехтовальщица быстро объяснится в своих чувствах. Женщина, умеющая так же ловко держаться на дороге, как Тень, наверняка умела себя вести и в других ситуациях.

Однажды вечером, примерно через месяц после того, как Тень присоединилась к ним, когда остальные отправились на переговоры с другой группой разбойников, чтобы обменять несколько украденных безделушек на еду и питье, Джехенит поцеловала свою дочь на ночь в повозке, а затем спустилась вниз, чтобы присоединиться к Тени.

Джехенит заметила, что фехтовальщица прибыла без сумки. Когда они оказались вблизи города, она попросила Гермея украсть сумку и просто молча оставить ее у Тени. Сейчас женщина не спеша распаковывала и перекладывала в сумку скудные пожитки: еще один плащ, тунику – подарок одного близнеца и краги – другого, тряпку для полировки мечей, несколько других практичных вещей. Джехенит заметила знакомую фигурку и улыбнулась.

– Я не знала, что она отдала это тебе, – сказала Джехенит, протягивая деревянную статуэтку. Еще в Арке, казалось, целую жизнь назад, это был их домашний образ Вельи. Уже два года у них не было ничего, кроме повозки Скитальцев. Эминель, должно быть, отдала ее женщине с мечами в знак благодарности. Сердце Джехенит сжалось. Девочка была еще мала – семь лет, но уже росла и училась. Малышка знала, что нужен какой-то жест благодарности, и сама придумала, каким он должен быть. Не говоря ни слова, Тень протянула руку поверх руки Джехенит и крепче сжала ладонь другой женщины вокруг статуэтки. Она осторожно подтолкнула их руки к животу Джехенит. Джехенит потребовалась минута, чтобы понять.

– Нет, не надо ее возвращать, – сказала она. – Ты можешь оставить его себе.

– Кто это? – тихо спросила Тень.

– Кто-то очень важный для нас, – сказала Джехенит, но не решалась сказать больше. Что случится, если Ищейки придут за ними? Тени, как и остальным членам команды, было лучше даже не знать, что они арканки. В конце концов, Тень почти не рассказывала о своем прошлом. Учитывая ее навыки, можно было с уверенностью сказать, что она из Скорпики. Кроме этого, они ничего не знали, даже ее имени.

Тень сделала еще один жест, чтобы отдать вещицу, но Джехенит раскрыла обе руки и опустила статуэтку в ладонь фехтовальщицы.

– Я больше не хочу слышать об этом ни слова, – сказала она. – Мне больше нечего тебе дать. Ты спасла мою дочь. А это бесценно.

– Я так поступила не ради вознаграждения, – ответила Тень.

– Я рада, что ты помогла. И причина не важна. Но я… Я беспокоюсь, что тебе придется сделать это снова.

Глаза Тени встретились с ее глазами. Джехенит посмотрела вниз, на мечи-близнецы в ножнах, которые параллельно друг другу лежали на земле. Джехенит сказала:

– Я стараюсь изо всех сил. Но я не боец. Ты видела, что случилось, когда эти женщины пришли за Эминель. Если бы тебя там не было… Я…

Она сглотнула твердый комок, страх и беспомощность вновь затопили ее. Подняв взгляд на Тень, Джехенит увидела, что та все еще терпеливо смотрит на нее, ожидая продолжения.

– Я благодарю Всея Матерь, что ты оказалась там, – продолжала Джехенит, заставляя себя произносить слова. – Поэтому я должна попросить тебя. Если со мной что-то случится, или я не справлюсь – по какой бы то ни было причине – не могла бы ты уберечь мою дочь?

С серьезным лицом Тень потянулась к руке Джехенит, схватив ее за локоть. Джехенит инстинктивно поняла, почему она так сделала. Это был священный знак.

– Да. Я защищу ее, – сказала Тень хриплым, мягким голосом, каждое слово было точным, как стрела.

Даже облегченно вздохнув, Джехенит размышляла об этом голосе, правильно ли она поступила, доверившись женщине с мечами. Она так и не смогла разглядеть шею женщины из-за высокого воротника плаща. В отличие от Фасик, Тень, похоже, не выставляла напоказ свои шрамы.

* * *

Однажды вечером, спустя два месяца после того, как она стала одной из Скитальцев, полная луна висела в небе, как полированный серебряный гонг, и Тень присоединилась к группе, собравшейся у костра для вечерней трапезы. Они позволяли себе такую роскошь, когда не бежали от опасности или к ней. Если мимо проходили другие, это не вызывало у тех подозрений. Любая группа путешественников – паломники, торговцы, купцы – поступала бы так же. Они путешествовали только по низинам, где открывался обзор во все стороны, поэтому, если приближался свет, Эминель могла забраться в повозку задолго до того, как ее увидят. Это была мера предосторожности, которую они никогда не упускали из виду.

В эту ночь они передавали по кругу теплый хлеб и выдержанный сыр, запивая их вином из лилий, которое Гермей украл у каравана странствующих жрецов. Время от времени они встречали эти караваны поклоняющихся второстепенным богам, обширному пантеону, находящемуся за тремя великими дочерьми Всея Матери. Эта группа поклонялась второму супругу Вельи, тому, кого она создала сама: Богу Снов. За две ночи до этого Гермей выпил немного вина, чтобы проверить его и убедиться, что оно не зачаровано чем-то, что может исказить сны пьющего. Сон его не был потревожен, и он поделился с друзьями. Вино оказалось превосходным, не слишком крепким и не слишком сладким. Тень почувствовала, что немного расслабилась, но, несмотря на теплое чувство в крови, оставалась бдительной, ее глаза беспокойно сканировали черноту горизонта. Она по-прежнему была готова в любой момент помочь девочке спрятаться.

– Завтра, как только мы отправимся в путь, двинемся на юг, – сказала великанша.

– Почему? – спросил Гермей.

– Потому что я так сказала, вот почему, – ответила Фасик, однако бросила взгляд на Эминель, которая задумчиво жевала отрезанный кусок хлеба.

– Подальше от Скорпики – в сторону Арки, – сказал Гермей, подчеркивая очевидное. – Думаешь, там дела пойдут лучше?

– Я не спрашивала ничьего мнения, – сказала великанша, ее голос был непреклонен.

Один из близнецов вмешался:

– Нет смысла даже высказывать, если мы знаем, что ты не будешь слушать, ведь так?

Другой близнец добавил:

– Согласен.

– Конечно, вы согласны друг с другом, – сказала Фасик. – Нужно ввести правило, что если один из вас говорит, то другой должен молчать.

– Глупое правило, – сказал один. – Ненужное.

Второй, усмехнувшись, добавил:

– Согласен.

Фасик вскинула руки в притворном возмущении.

Обстановка была достаточно непринужденной, но Тень понимала доводы великанши. Она беспокоилась, что еще больше лучших воительниц придут, чтобы украсть Эминель. А у лучших может получиться.

Как бы Фасик ни оберегала Эминель, думала Виш, сама она теперь оберегала ее еще больше. Она поклялась защищать девочку по просьбе ее матери. Конечно, каждый раз, когда она смотрела на Эминель, то думала об Аме. И каждый раз возникало чувство… чего? Сожаления? Тоски, тревоги, любви? Девочки были ровесницами. Ама сейчас была бы такой же, она бы нашла свой собственный путь к женственности, училась и росла. Узнали бы они с Виш друг друга, если бы их пути пересеклись два долгих года спустя? И хотя она знала, что в этом нет никакого смысла, Виш беспокоилась о другой матери, которой она поклялась. Даже если она никогда больше не встретит Кхару в этой жизни. Если бы Кхара там, на полях сражений иного мира, узнала о случившемся, гордилась бы она судьбой, которую Виш выбрала для ее дочери? Или ей было бы стыдно, ведь она посчитала бы свою девочку брошенной? В то время Виш думала, что сделала правильный выбор, отдавая Аму новому светлому будущему, которое начиналось у основания Дерева Сирот. Тогда ей казалось, что это правильно. Теперь она не была в этом так уверена.

Фасик прервала мрачные размышления Виш, передав ей бурдюк с вином. Сегодня вечером она устроила игру, передавая его каждый раз по-разному: то с лихостью и хвастовством, то нежно, как кошка, несущая котенка, то с выверенной формальностью посла, вручающего дипломатическое подношение королеве. Виш принимала бурдюк каждый раз, и почему-то ей казалось, что Фасик предлагает ей нечто большее, чем вино. Она не думала, что ей это показалось. Она с горечью призналась себе, что у нее никогда не было богатого воображения.

Вишала также никогда не была из тех, кто жаждет привязанностей, ее никогда не толкали порывы тела или сердца. Но сейчас она пробуждалась. Возможно, открывала в себе новые возможности, потому что чувствовала себя в большей безопасности, чем раньше. Всем этим она была обязана великанше. Но когда рука Фасик обвилась вокруг ее руки, когда Виш взяла бурдюк с вином, по ее руке пробежала волна тепла. Она выпила и передала его дальше, чувствуя на себе взгляд великанши. Тепло осталось.

Когда ужин был съеден до последней крошки и кожуры, все стали расходиться. Эминель поцеловала лоб матери и медленно, сонными шагами направилась к своему спальному месту в повозке. Она встала поздно, но, спрятавшись от дневного света, задремала. Близнецы направились к своим спальникам, разложенным на ночь под повозкой на случай, если грозные тучи разразятся дождем, а Гермей отправился в близлежащий лес, чтобы проветриться перед тем, как лечь спать.

Джехенит держала бурдюк, который еще не был опустошен. Она встала, обошла угасающий костер и протянула бурдюк Фасик. Когда великанша схватила его, ее рука была больше руки Джехенит, но целительница удержала емкость.

Пока великанша озадаченно смотрела на нее, Джехенит наклонилась к ее уху – тому, которое находилось с неповрежденной стороны, подальше от Тени, – и прошептала что-то, чего Тень не могла услышать.

Затем Джехенит отпустила бурдюк, и Фасик схватила его обеими руками, неуверенно глядя на нее.

Джехенит кивнула. Она пожелала Тени спокойной ночи. Затем вернулась к повозке, стоявшей в тридцати футах в темноте, и забралась внутрь.

Потом Тень и Фасик остались вдвоем у раскаленных углей костра, вокруг них простиралась темная ночь, а расстояние между их плечами было меньше ладони.

Великанша так долго молчала, что Виш начала беспокоиться. Наконец Виш заставила себя заговорить.

– Но этот оставишь себе? – спросила она, жестом показывая на бурдюк. Голос у нее был хриплый и сиплый, пострадавший во время пребывания в Божьих Костях, но все-таки она еще могла говорить.

– Нет, – ответила Фасик, но не предприняла никакой попытки передать его ей.

Виш поняла, что великанша весь вечер тянулась к ней. Если она хотела, чтобы что-то произошло, теперь ее очередь сделать первый шаг.

Она подняла руку и накрыла ею большую ладонь Фасик, лежащую на бурдюке, ее большой палец провел по тыльной стороне руки женщины, намечая и обводя узор.

Фасик молча смотрела на их руки.

– Ты говоришь прямо, – подтолкнула ее Виш. – Или так говорят.

– Да, – сказала великанша, не поднимая глаз. Она протянула руку, чтобы взять руку Виш, затем накрыла их ладони другой рукой. Медленно она начала повторять движения Виш, проводя большим пальцем в равномерном ритме по тыльной стороне руки другой женщины.

Виш сказала:

– Значит, ты можешь отказаться.

Фасик мягко ответила:

– Могу.

– А ты захочешь?

Неровный рот великанши, приподнятый с неповрежденной стороны, скривился в улыбке, когда эти губы все ближе и ближе приближались к Виш.

– Нет, – сказала она со смехом, и больше не осталось ни вопросов, ни слов.

И вот состав Скитальцев слегка изменился, принимая еще одного человека. Эта группа людей, нашедших друг друга по воле Одной Святой, Вельи, Бога Разбойников или никого из них, продолжала жить так, словно происходящее было естественным порядком вещей. Как будто семья может так легко состоять из стареющего вора, который когда-то был магом, бдительной девочки, привыкшей прятаться, пары странных, веселых, хорошо вооруженных близнецов, благодарной таинственной женщины, великанши со страшным шрамом и чутким сердцем, и фехтовальщицы, которую великанша с радостью взяла под свое покровительство.

22

Хаос

С 509 по 511 год Всея Матери

Во всех Пяти Королевствах

Сессадон

За те два года, что она исследовала Пять Королевств, Сессадон узнала много нового. Некоторые подробности касались королевств и их жителей, некоторые – ее самой. Последнее, конечно, показалось ей наиболее интересным.

Она намеревалась испытать пределы своей силы, но во многих случаях обнаруживала, что ее интерес и внимание иссякают раньше, чем сила. Она не стала задерживаться в Бастионе: люди постоянно спрашивали, откуда она, чему она обучена, и попытки отбить их интерес отнимали у нее слишком много времени, ничего не давая взамен. Поэтому колдунья на время ослепила стражников и писарей у южных ворот и пробралась в Паксим, где люди были куда более приветливы к чужакам, а если не приветливы, то, по крайней мере, вполне равнодушны.

В одном из сельских поселений, достаточно далеко от больших городов, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, она поставила перед собой задачу опустошить каждый из шести домов с помощью различных видов магии. С первым домом все было просто: с помощью магии разума Сессадон мягко подтолкнула семью к поиску лучшей судьбы в другом месте. Для второго дома использовала магию тела, заставляя конечности каждого жителя приходить в движение. Это было менее успешно, поскольку их протесты стали привлекать внимание, и тогда ей пришлось использовать дополнительную магию, чтобы заставить их замолчать, а это было гораздо более утомительно. Магия земли сотрясала фундамент третьего дома, пока жители не выбежали с криками; магия воздуха свистела злобным ветром в четвертом доме, что имело аналогичный эффект. Когда она поняла, что для пятого дома нужно использовать магию воды, то пожалела, что не выбрала поселение на побережье. Но в доме был только один житель, и она смогла нагреть воду в его крови достаточно горячо, чтобы он убежал, не причинив ему никакого вреда, или, по крайней мере, минимальную неприятность. Магия огня оказалась совсем не сложной, но Сессадон заставила себя выполнить поставленную задачу, хотя ей было почти скучно. Она добыла искру и бросила ее в кувшин с растительным маслом. Взрыв получился гораздо сильнее, чем она ожидала, и никто не успел выбраться из дома до того, как он сгорел. Так что колдунья все равно потерпела неудачу, по крайней мере, при самом строгом толковании поставленной ею задачи, и покинула заброшенное поселение в подавленном состоянии.

Сессадон также пыталась получить то, что хотела, без магии. Кварцевое сердце означало, что она никогда не будет зависеть от песка для подпитки своей силы, и она накопила достаточно жизненных сил, чтобы подпитывать большинство заклинаний, даже если поблизости не будет живых существ, но она хотела быть готовой ко всему. Возможно, другая колдунья попытается заблокировать ее магию. Или, если она хочет остаться незамеченной для колдунов, которые могут почувствовать использование чар, было бы полезно иметь больше стрел в колчане. Самым успешным ее приемом было убедить поклоняющихся какому-либо богу в том, что она и есть этот самый замаскированный бог, и что они будут вознаграждены за свою верность, если только выполнят определенное задание. Сессадон никогда не понимала людей, которые не признавали Велью как истинную силу; разве они не видели, насколько хаотичен мир? Но люди верили в то, во что хотели верить.

Нигде больше этот принцип не был так верен, как в Сестии, которую она исследовала с удивлением и недоумением. В свое время Сессадон никогда не думала о верующих в Сестию, и теперь, когда у нее появился свой народ, колдунья не испытывала к ней большей любви.

Но их земля, ах! Их земля. Сессадон никогда не видела такой пышной местности. Она понимала, почему люди считают себя счастливыми среди этих бескрайних зеленых полей, этих холмов, усеянных баранами и овцами. Но цена была высока: когда каждые пять лет наступало время Обрядов Солнца, любого ребенка четырнадцати лет могли выбрать по жребию и доставить в Священный город, чтобы перерезать ему горло на глазах у тысячи жаждущих крови наблюдателей. Для нее это не имело смысла. Либо они не верили, но не замечали убийства детей ради собственного комфорта, либо они действительно верили, что эта периодическая жертва позволит им жить в изобилии до конца своих дней. Они были готовы смириться с тем, что их богиня дарует свободу, лишь бы она время от времени утоляла свою жажду крови. И все же Велья, а не Сестия, была тем богом, которого все называли причудливой. Идиоты, подумала Сессадон. Глупцы.

У нее начал складываться план. Как только она найдет свою наследницу – как чудесно было бы, наконец, иметь достойную компанию, – она должна утвердить их положение так, чтобы никто не мог ошибиться. Она сотрет различия между королевствами и объединит их; так называемый Великий Договор год от года уже разрушался. Когда придет время, она будет готова. Составляя план, Сессадон обдумывала, хватит ли у нее навыков, чтобы выполнить каждую его часть. Ей придется убить кого-то, чтобы проверить хотя бы один из навыков, которые ей понадобятся. И если кто-то должен умереть, то этот человек вполне мог быть сестианцем.

Поэтому она осторожно убила костесжигателя и управляла его жизненной силой так, что он казался живым, обитая в его личине, проживая его жизнь за него.

Сессадон пришла в восторг, обнаружив, что ее навыки соответствуют задаче. Она не могла заставить его говорить, но могла заставить двигаться – наклоняться, поднимать, жестикулировать – движениями, естественными, как у живого. Она даже могла заставить его руки высекать огонь при помощи кремня.

Основой существования костесжигателя был огонь. Сестиане с близлежащих ферм приносили кости для сожжения, обменивая их на количество пепла, которое они давали. Пепел, который забирали домой, использовался в качестве удобрения на ферме, перемешивался с землей, подсыпался в грядки с овощами, посыпался вдоль виноградных лоз. Служители Сестии были одержимы круговоротом жизни, тем, как каждое действие питает или уничтожает мир.

Но Сессадон оставалась там лишь до тех пор, пока не появился первый крестьянин, тащивший телегу с костями для сжигания. Ее собственная форма ждала в лесу неподалеку, пока она приветствовала нового прибывшего изнутри тела костесжигателя, двигая его конечностями и глядя его глазами. Через эти глаза она мгновенно заметила кости женщины, беззаботно разбросанные среди костей животных – домашней козы, хромой лошади, кур, забитых на мясо. Она погрузилась в мысли фермера, готовая разорвать его на части, но быстро убедилась, что он не убийца. Его спутница была больна уже несколько месяцев. Он ухаживал за ней, пока она не ушла в Подземье. Он ужасно скучал по ней и очень хотел выполнить свое задание и вернуться домой, чтобы заботиться о ее детях. К своему ужасу Сессадон обнаружила, что то, чему она стала свидетелем, было просто жизнью сестиан. «Мы упокоили ее дух, – подумал мужчина, его разум был омрачен печалью, но не сожалением. – После завершения церемонии погребения кости человека остаются просто костями, не более и не менее священными для Святой, чем кости любого другого существа».

Возможно, в этой идее о народах все-таки что-то есть, с отвращением подумала Сессадон. Если эти люди могут верить во что-то настолько неправильное, настолько глупое, не лучше ли разделить их? Разве не следует изолировать и ограничивать нелепые идеи? Но в следующее мгновение она передумала. С опасными идеями так не поступали. Опасные идеи следует вырывать с корнем, обнажая их ошибочность. Так они вымрут, а правильные идеи обретут почву, оставшуюся после них. Когда Сессадон станет королевой всего, именно так она и будет руководить.

Колдунья знала, что должна поддерживать иллюзию, выполнять все действия по сжиганию костей и обмене пепла, но просто не могла. Поэтому она распахнула дверь в узкий храм и отшатнулась от жара пылающего кострища, прыгающего оранжевого пламени, поднимающегося из квадратного ложа черного угля и белого костяного пепла. Не обращая внимания на крики скорбящего фермера, она поднесла безжизненное тело костесжигателя к краю костра и бросила его туда. Пусть он умрет, как жил, подумала она, служа своему богу через огонь.

После этого у нее больше не было желания оставаться в Сестии, и она тщательно обдумывала свой следующий шаг. Сессадон не собиралась проводить время в Арке: демонстрация мощной всемогущей магии слишком близко к Дворцу Рассвета неизбежно привлечет внимание, и хотя она не сомневалась, что сможет перебить нападающих магов, как взлетевших воробьев, сейчас было не время. Пусть ее юная всемогущая наследница растет и крепнет там, в мире. Сессадон использует это время для подготовки. Для испытаний. Создать свой магический арсенал так же, как она восстанавливала свое тело на кварцевом острове.

Мысль о кварцевом острове заставила ее искать другой, похожий на него. И колдунья оказалась в самом прекрасном месте, которое ей предстояло посетить за все два года. Это был небольшой остров у южного побережья Паксима, недалеко от Арки. Не кварцевый, как ее собственный остров, а окруженный как со стороны материка, так и со стороны Насмешливых Вод длинными пляжами с белым песком, сверкающим на фоне серебристо-голубой воды. В центре острова на высоком холме возвышался великолепный храм из песчаника, посвященный Богу Удачи. Изгибы храма напоминали изгибы Дворца Рассвета, так же, как все его шпили и колонны, но вместо того, чтобы выходить из горного склона, он возносился над открытым небом со всех сторон. Стоя на этих высоких ступенях и глядя то на материк, то на бесконечные волны Насмешливых Вод, человек чувствовал, что ему действительно повезло.

Жрец Бога Удачи был терпеливым человеком без пола, открытым и благочестивым, который бесхитростно отвечал на все вопросы Сессадон. Да, на остров постоянно прибывали паломники. Да, жрец беседовал с каждым из них, чего бы они ни искали. Да, паломники приходили отовсюду. Нет, жрец не слышал голос бога у себя над ухом; они читали его знаки другими способами. Нет, они не верили, что вся удача, хорошая или плохая, исходит от бога. Действительно, люди сами разными способами творили свою судьбу. Жрец был так честен, так рад поделиться, что Сессадон даже ни разу не заглянула в его разум, чтобы проверить правдивость слов. Некоторые люди в этом мире действительно были теми, кем казались; похоже, что этот человек был именно таким. И действительно, один только разговор с ним способствовал укреплению веры Сессадон в то, что большинство людей этого мира, где бы они ни жили, достойны того, чтобы править ими.

В конце их разговора Сессадон подбросила паксимскую монету, чтобы узнать, действительно ли этот человек благоволит Богу Удачи. Если монета покажет Всея Матерь, сказала она себе, то придется убить жреца там, где он стоит. Если же монета покажет оливковую ветвь, она оставит его в живых. Сессадон подбросила монету и посмотрела на улыбающееся лицо жреца. Когда она опустила взгляд на монету, на ней появилось лицо Всея Матери.

И все же колдунья покинула Остров Удачи, не убив жреца. Она не хотела этого и поэтому не убила. Таким образом, решила она, жрец доказал правильность собственной веры; жрец, а не бог, был творцом своей судьбы.

Что хорошего в богах? До того, как Сессадон покинула свой остров, она боялась, что боги могут наказать ее, если она осмелится на слишком многое, поставит слишком высокую цель. Чем больше колдунья путешествовала, чем больше узнавала, тем меньше боялась. Возможно, Бог Удачи был не единственным, кому она могла бросить вызов. Даже обладая всей своей силой, Сессадон не знала, что ждет ее впереди, не знала с полной уверенностью. Ей предстояло пройти годы и мили, прежде чем ее история будет полностью написана. Даже она не знала, каким будет ее конец – и настанет ли он вообще.

* * *

В своих странствиях Сессадон не посетила ни одну из королев или их дворцов. Конечно, они были ей любопытны, но ей не нужно было встречаться с ними лицом к лицу, чтобы возненавидеть их. Или даже уничтожить их, если бы она так решила. Она могла убить любую из них, даже всех пятерых, с того места, где стояла. Но если бы это было сделано сейчас, каждый народ просто нашел бы себе нового правителя и продолжил бы существовать. Сессадон хотела, чтобы они вцепились друг другу в глотки до того, как она возьмет власть в свои руки. Чем дольше длилось Бездевичье, тем больше королевств становились похожими на гроздь спелых плодов, прогретых солнцем и готовых упасть с ветки в ее ждущие руки.

Поэтому колдунья погружалась в сознание каждой королевы издалека, знакомясь с их поведением, слабостями, дворами. Это требовало огромной концентрации и сил, поэтому она укрылась в лесистом убежище, где могла работать и отдыхать без помех. Знакомство с врагами никогда не было ошибкой.

Королева Бастиона, например, была чрезмерно загруженной управляющей, не представлявшей реальной угрозы. Через два года все равно будет другая королева, другое должностное лицо, и Сессадон ожидала от нее того же. Никто никогда не хотел быть королевой Бастиона; ни одна королева-ученый никогда не правила по-настоящему. Правил Консенсус, и по определению это означало, что даже королева не была главной. Они могли быть учеными в Бастионе, самыми мудрыми умами в известном мире – сейчас их команды работали день и ночь, отчаянно пытаясь найти причину или лекарство от Бездевичья, – но монархи из них получались никудышные и неинтересные.

Королева Сестии, Верховная Ксара, которая также служила высшей жрицей и духовным лидером народа, обладала самым удивительным умом из всех пяти. Внешне она казалась спокойной и способной, не слишком набожной. Внутри же все было иначе. Каждый день она часами сидела в священной комнате, куда могла войти только она, поглощенная размышлениями о том, почему Святая утаивает девочек, что она должна сделать, чтобы задобрить богиню. Она даже беспокоилась о том, что сама своими действиями, своими недостатками как-то вызвала Бездевичье. Неужели Святая ненавидит ее? Почему Она не говорит с ней, как раньше говорила с каждой Верховной Ксарой? Какие действия могли бы умиротворить богиню, завоевать ее любовь, вернуть миру равновесие? Видеть внутреннюю работу извращенной ненависти этой женщины к себе было крайне неприятно; избавить ее от тревожных, фанатичных страданий было бы своего рода милосердием, когда придет время.

Мысли королевы Паксима были более предсказуемы, она была полностью занята внутренней политикой своей страны, борьбой за позиции с сенаторами и членами собрания в Урсу, столице Паксима. Она хотела создать невозможное: будущее для своего сына, единственного оставшегося ребенка, в качестве правящего короля. В каком-то смысле Сессадон желала ей добра. Нужно было обладать недюжинной энергией и смелостью, чтобы видеть вещи совсем не так, как их видит весь остальной мир. Гелиана поистине была провидицей. Но даже если бы мальчик Паулус, которому сейчас было девять лет, стал первым правящим королем Паксима, у него не было бы будущего: Сессадон просто уничтожит четырех королев и короля, чтобы получить желаемое, вместо того чтобы уничтожить пять королев. Кроме того, если бы не ее Бездевичье, то о престолонаследии мужчин даже не заикнулись бы. Если бы он поднялся на трон вовремя, чтобы Сессадон могла его уничтожить, она бы просто отняла у него то, что сама же и предложила. Все возвращалось к ней, к Бездевичью, если смотреть на это в правильном свете.

Две королевы, которые показались Сессадон наиболее интересными, были и двумя наиболее грозными, что, конечно, не случайно. Когда она издалека погрузилась в их мысли, обе они все еще находились в процессе движения к Обряду Солнца, собранию, на котором раз в пять лет собирались все пять королев. Королева-воительница двигалась на юго-запад, королева-маг – на запад, и обе они с ужасом поняли бы, что между ними есть какое-то сходство. Обе они считали, что с ними не сравнится никто в целом мире.

Скорпиканка занимала прочное положение в качестве королевы, собирала вокруг себя армию дочерей, но все еще была глубоко неуверенной, одинокой. Если бы она была достаточно смелой, то могла бы сделать больше, чем кто-либо другой, кроме самой Сессадон, чтобы нарушить равновесие мира. Искушение протянуть руку и подтолкнуть разум королевы Тамуры к нужному колдунье результату горело в ней как уголь. Это было бы так просто. Но в этом не было необходимости, сказала она себе. Если королева-воительница будет принимать собственные решения, подставлять себя и своих людей под удар исключительно своими действиями, то победа над ней будет еще слаще.

Точно так же Сессадон испытывала сильное искушение посеять раздор и недоверие при дворе королевы Арки, учитывая свою ненависть к правящей женщине. Но когда колдунья заглянула в залы Дворца Рассвета, она едва не рассмеялась, увидев, что делать ей там нечего. Двор уже был гнездом гадюк, кипящим ядом. Узнав о готовящемся заговоре, Сессадон почувствовала странное сочувствие к королеве Арки, но оно быстро рассеялось в нетерпеливом, злобном предвкушении. Мирриам была та еще особа, необыкновенно жестокая, доведенная до сумасшествия слишком большой и слишком долгой властью. Когда придет время, Сессадон с удовольствием убьет ее. А пока она могла наслаждаться тем, что второй по древности маг был одновременно и слишком параноидальным, и слишком доверчивым, и этот парадокс преподнес неприятный сюрприз, который еще предстоит раскрыть.

Когда она погрузилась в разум самой королевы Мирриам, Сессадон с удивлением поняла, что королева послала Ищеек за наследницей Сессадон. Прочесывание умов жителей деревни Адаж мало что дало, но Мирриам, по крайней мере, узнала имя девочки – Эминель и ее матери – Джехенит. Кроме этого, следов было не так уж много. Ищейки сообщили королеве Мирриам, что они тщательно обыскали Арку и не нашли девочку в королевстве. Мирриам, в свою очередь, сообщила им, что для поиска осталось еще четыре королевства.

Должна ли она помешать Ищейкам, даже уничтожить их? Размышляла Сессадон. Конечно, она могла бы. Но нет. Даже если бы они нашли девочку, они не причинили бы ей вреда. Они только навредили бы людям, с которыми она путешествовала, а это колдунью нисколько не беспокоило. А Ищейкам еще предстояло напасть хотя бы на след девчонки. Если дар Эминель не проявится или если она или ее мать не раскроют секрет, Ищейки могут блуждать еще год или даже дольше, прежде чем выследят ее.

За это время может многое произойти.

В каком-то смысле Сессадон была рада, что не может предсказывать будущее. Жизнь становилась намного интереснее, когда все происходило наяву.

* * *

Через два года после создания кварцевого сердца и начала своего путешествия по королевствам Сессадон почувствовала, что в груди у нее что-то щемит и распирает.

Заклинание начало давить на нее. Оно хотело освободиться.

Если заклинание будет находиться вне ее тела, как это было в течение тех лет в пещере, она сможет сохранить силы для других задач. И эти задачи будут множиться, как только она решит двигаться дальше.

Ей больше не нужен был сон – это был один из многих способов улучшения тела после установки кварцевого сердца, но в своих путешествиях она обнаружила, что иногда прилечь в темноте все равно полезно. Период отдыха, свободный от других раздражителей и отвлекающих факторов, помогал прояснить мысли.

Именно во время одного из таких периодов отдыха, лежа в сочной траве Сестии и глядя на далекие звезды, Сессадон приняла свое следующее важное решение.

Пора было двигаться дальше.

За эти годы странствий она узнала, чему могли научить ее Пять королевств в их нынешнем виде: о себе, о том, что изменилось за пять веков, о том, как их победить. Она много раз меняла обличье, выглядя так, как ей нужно было выглядеть, чтобы достичь желаемого, но теперь пришло время выбрать образ. Глупо было использовать больше магии, чем нужно. Поэтому она выбрала облик женщины на четвертом десятке лет, темные вьющиеся волосы которой пронизаны соленой белизной, черты лица достаточно резкие, чтобы производить впечатление ума, но не жестокости. Сессадон так и не достигла этого возраста в своей первой жизни. Она задумалась, достигла ли его ее сестра, и поняла, что не знает, сколько та вообще прожила. Это было бы легко выяснить, и все же она считала, что была бы счастливее, если бы не знала. Ее наследнице уже исполнилось девять лет, она была достаточно взрослой, чтобы начать учиться всему, что ей может понадобиться, и нескольких лет будет более чем достаточно, чтобы обучить ее. Сессадон с нетерпением представляла, как девочка будет благодарна ей за то, что она будет учиться у нее, как они вместе будут изучать ее способности, как Сессадон будет терпеливо отвечать на все вопросы. Сессадон почти чувствовала вкус сырой силы девочки, хотя прошло много лет с тех пор, как она полностью высвободилась, с того первого всплеска голубых искр, сотрясающих воздух вокруг девочки, когда она появилась в этом мире. Даже два последующих всплеска, гораздо меньших по силе, указывали на неиспользованный резервуар. Пришло время использовать эту силу и научить ее тому, кем она является. Ее поразило, что даже сейчас девочка не знала о своем потенциале.

И вот Сессадон протянула ищущую руку навстречу тьме.

Когда она нашла то, что искала, в глубине Паксима, она внесла одно небольшое изменение. Действовать было так же легко, как и думать. Она протянула руку через многие мили, вытянув волшебный палец, и погасила свет.

«Вот так, – подумала она. – Теперь посмотрим».

23

Комфорт

511 год Всея Матери

На дорогах Паксима

Виш, Эминель, Гермей

Хотя Виш спала рядом с Фасик, присматривала за ней, разделяла каждый момент ее жизни, именно Джехенит по-прежнему каждое утро готовила любимый чай Виш. Это привычка, которой было уже почти четыре года и от которой нелегко отказаться. И Фасик, и Виш были рады. Еще несколько минут каждое утро, эти драгоценные, сонные минуты близости принадлежали только им. Прижаться щекой к плечу, уткнуться носом в знакомый ароматный изгиб шеи. Что бы еще ни происходило в течение дня, все могло начаться, и часто начиналось, с этих полуосознанных минут совместного покоя. Почти каждое утро их обеих пробуждал от сна голос Джехенит: «Чай, чай, у меня есть чай», голос сладкий и мягкий, как мелодия.

Но однажды осенним утром Эминель разбудила их своим криком.

Виш открыла глаза и вскочила на ноги, ее рука нащупала короткий меч, даже когда она вынырнула из сна. Слишком много дневного света – вот что она заметила. Джехенит всегда долго пила воду перед тем, как лечь на ночь, чтобы утром встать первой. Но солнце уже взошло, а Виш с ужасом поняла, что Джехенит, похоже, так и не проснулась.

Истошный, надрывный крик Эминель снова разорвал утренний покой.

Фасик поднялась, ее еще не посеребренный шрам блестел розовым цветом сырого мяса, а глаза быстро повернулись в сторону ужасного звука. Через полминуты ее нога оказалась на ступеньке повозки, а большая рука раздвинула занавески. Она влезла внутрь. Виш последовала за ней, убрав меч в ножны и вытащив из сапога кинжал, чтобы в случае необходимости вступить в ближний бой.

Но как только она увидела, что произошло в повозке, то поняла, что драться не придется, по крайней мере, в таком виде.

Джехенит лежала на спине и, казалось, спала. Эминель свернулась рядом с ней на коленях, раскрыв рот и продолжая кричать. Звук был оглушительным в маленьком пространстве. Фасик присела, как могла, хотя места оставалось немного, и потянулась к руке Эминель.

Наконец крик плавно перешел в слова.

– Прочь! – закричала Эминель. – Я исцелю ее!

Виш видела голубой оттенок кожи Джехенит: не только неподвижные губы, но и скрюченные пальцы, вывернутое запястье, голые ноги. Виш знала, как выглядит мертвец. Джехенит была мертва уже несколько часов, об этом свидетельствовал оттенок кожи. Надежда теперь была напрасной.

– Дай мне взглянуть, – твердо, но негромко сказала Фасик.

Эминель пренебрегла ее требованием, отпустив холодную голубоватую руку, которую она держала, и, положив свою маленькую ладонь на грудь женщины, которая, как все могли видеть, не поднималась и не опускалась, как у дышащей женщины. Эминель глотнула воздуха, проглотила комок в горле и застыла на месте. Казалось, она сосредоточилась, ее брови сошлись.

По крайней мере, она больше не кричала, подумала Виш, но ее взгляд все еще был диким. Добром это не кончится.

– Я все исправлю, мама, – сказала девочка, ее голос совершенно изменился. Это было душераздирающе: как явно она старалась держать свой голос под контролем, как она, намеренно или нет, подражала успокаивающим, как лист алоэ, тонам своей матери. – Позволь мне попробовать. У меня нет такого таланта, как у тебя. Но я попробую. Изо всех сил.

Фасик украдкой взглянула на Виш, и фехтовальщица ответила тем же. Что они могут сделать? Виш давно подозревала, что Джехенит родом из Арки – в ней была эта спокойная твердость, и она совсем не умела обращаться с оружием, – но это был первый намек на то, что она была целительницей. Вишала знала, что у женщины и девочки есть секреты, но уважала необходимость хранить их. Теперь было слишком поздно спрашивать. Вопрос лишь в том, были ли эти секреты столь же важны или даже более важны теперь, когда один из хранителей секретов был мертв.

– Велья, будь со мной, – сказала девочка, ее голос дрогнул, превратившись в резкий хрип, – Велья будь со мной, Велья будь со мной.

Но если Богиня Хаоса и услышала, то не подала никакого знака. Эминель стряхнула руку Фасик со своего плеча, продолжала напевать, прижимая одну, а потом обе руки к недвижной груди Джехенит. Все, что могли сделать Фасик и Виш, это оставаться с ней, чтобы охранять ее. Быть рядом, когда она, наконец, измученная, поднимет голову, понимая, что бессильна изменить невероятный, но неоспоримый факт: Джехенит была мертва.

И осознание заняло очень много времени.

В течение нескольких часов Виш и Фасик не отходили от девочки и тела. В повозке не было места для остальных членов группы, но каждый по очереди заглядывал внутрь. Виш была ближе всех к занавеске и, встретив их взгляды, предостерегающе подносила палец к губам. Каждый из оставшихся бандитов – сначала Гермей, потом Любен и Элехус – смотрел на нее пустыми, измученными глазами. Она кивнула в знак того, что пока больше ничего не нужно, а затем отмахнулась от всего, что они протягивали ей, зная, что ни она, ни великанша не смогут ни есть, ни пить, пока девочка не примет душераздирающую правду.

Солнце было уже высоко над головой, когда Эминель совсем умолкла, ее дыхание то замирало, то становилось тяжелым. Виш боялась, что малышка просто не выдержит напряжения. Это было слишком тяжело для любого свидетеля.

Наконец, Эминель села на пятки, опустив руки на колени. Она отвела взгляд от неподвижного, воскового лица матери. Повернулась к Фасик и произнесла единственное слово, почти молитву:

– Помоги.

Фасик провела обеими ладонями по ее подбородку и щекам – незаживающий шрам исчез – и по волосам. Виш показалось, что она изо всех сил старается держать под контролем собственную печаль. Ради девочки ей это удалось.

– Тебе нужно поесть. Мужчины найдут для нас еду, – мягко произнесла Фасик Эминель. – Давай выйдем.

– Не могу, – ответила Эминель.

– В эти дни тебе часто будет казаться, что ты ничего не можешь, – сказала ей Фасик. – Мы здесь, чтобы помочь тебе справиться.

Девочка начала подниматься, тяжело опираясь на великаншу, которая поддерживала ее, пока Виш отодвинула занавеску.

Как только они спустились вниз, там их ждали близнецы.

– Мы перекусим, – произнесла Фасик не потому, что они не могли догадаться об этом сами, а просто чтобы хоть что-нибудь сказать.

Один из близнецов проговорил:

– Мы будем стоять на карауле.

– Столько, сколько потребуется, – поддержал другой. – Никто не пройдет мимо нас.

– Клянемся, – сказал первый. – Клянемся своими жизнями.

Эминель ничего не ответила. Возможно, она вообще их не слышала.

– Спасибо, – сказала Фасик и повела девочку вперед, подальше от повозки, где лежала ее мать.

Как только великанша и ребенок уселись у костра, появился Гермей и приблизился к ним осторожными, размеренными шагами. Он предложил девочке разбавленное вино и ее любимый пирог с семенами, которые она безучастно выпила и съела. Взгляд ее был рассеянным.

Виш ничего не сказала, только смотрела, переминаясь с ноги на ногу, на лицо великанши и осиротевшей девочки, и наконец, ее взгляд остановился на Фасик. Великанша сейчас была в добром настроении, но Виш беспокоилась и гадала, как, в конце концов, поступит ее возлюбленная. В такие неопределенные, напряженные времена, как сейчас, девочка, которой еще не исполнилось и десяти лет – одна из самых юных в пяти королевствах, – была скорее обузой, чем преимуществом. Приходилось постоянно прятать Эминель, тем самым задерживая разбойников. Неужели Фасик прогонит Эминель, отправит ее на поиски самой себя? Так поступил бы любой разумный и бездушный человек. Виш знала, что первое верно, но не теряла надежды.

Но когда девочка устала и день погас, Фасик все еще была рядом и, тихо разговаривая, держала и гладила ее руку. Она не отрывалась от малышки, не заботилась о своих нуждах, не посыпала серебром шрам и не выпила даже глотка чая. Хотя никто и не готовил чай, с удивлением подумала Виш. С уходом Джехенит… но, пожалуй, лучше было не заканчивать эту мысль. Без Джехенит все могло измениться тысячекратно. Очень немногие проблемы можно было решить до заката.

Великанша с нежностью и покорностью в голосе сказала:

– Боюсь, сегодня уже ничего нельзя сделать. Завтра мы проведем погребение твоей матери. А вечером я посижу с тобой, если хочешь.

Эминель смогла только кивнуть.

Они оставались там только вдвоем, пока солнце опускалось за горизонт, хотя Виш продолжала наблюдать поблизости. Не разговаривая, близнецы разложили свои постели на сторожевых позициях: один перед повозкой, другой – позади. Когда совсем стемнело, Виш заняла позицию под повозкой, а Гермей – другое место. Лицо старшего мужчины было таким серьезным, каким она его никогда не видела.

Вместе с Эминель, рядом с угасающим костром в неудобной позе сидела великанша. Ноги Фасик, даже скрещенные, были слишком длинны. Ее руки прижали девочку к мускулистой груди, ее ладонь была больше головы Эминель. Так они и лежали, пока не погас костер и звезды не стали единственным источником света.

Перед тем как лечь спать, Виш долго тянула воду из своего бурдюка, еще и еще. Утром она проснулась рано, дрожа от непривычного холода без объятий возлюбленной. Затем она встала, потянулась и облегчила боль внизу от накопившейся воды. Затем решительно, не торопясь, занялась приготовлением крепкого горького чая для Фасик.