Рука Кэмерона взлетает к лицу, он вспоминает протеиновый батончик в шоколадной глазури, который ел на завтрак. В этом сраном кемпере не найдешь ни одного нормального зеркала. Откуда ему было знать?

– Ладно, я здесь не для того, чтобы покупать особняк, но Джесс мне кое с чем помогает.

– Да мне-то что, – бурчит она. Проводит рукой по волосам, с которых течет вода, потом поднимает волнистую копну, обнажая розовые бретельки купальника, завязанные узлом на шее.

Девушка вскидывает подбородок, повернувшись в сторону задней комнаты, и снова кричит:

– ДЖЕСС!

– Господи боже, Эйвери.

Снелл идет к ним по коридору, на ее лице снова знакомая хмурая мина.

Эйвери не стесняется в выражениях.

– Ты опять какую-то ерунду устроила с горячей водой.

– Я уменьшила температуру в котле.

– Уменьшила до чего, до субарктических показателей?

– Я просто пытаюсь сократить наши счета за коммуналку.

– Да я лучше отдам несколько лишних баксов газовой компании, чем отморожу задницу в душе!

Девушка. Душ. Кэмерон пытается вызвать в голове другой образ, какой угодно, лишь бы другой, и вспоминает эпидемию хламидиоза в парке мобильных домов “Велина”.

Джессика Снелл упирает руки в бедра.

– Большинство людей не принимают душ на рабочем месте.

– Ой, да ладно, – говорит Эйвери с колким смехом. – Ты же знаешь, что я занимаюсь серфингом по утрам и хожу сполоснуться перед открытием магазина. Я сейчас себе задницу отморозила.

Джессика Снелл выпячивает подбородок, глядя на молодую женщину, которая, как Кэмерон уже догадался, имеет отношение к магазину по соседству. Он вспоминает, что видел рядом магазин товаров для серфинга. Снелл фыркает:

– Договор аренды нигде не гарантирует неограниченную подачу горячей воды.

– По-моему, все зависит от того, порядочные ли люди твои соседи. – Эйвери бросает на Кэмерона полный надежды взгляд, как будто он может героически вступиться за нее.

Но в руке у риелторши бумага – карта, которая, возможно, ведет к его непутевому папаше. Он пожимает плечами, как незаинтересованная сторона.

Эйвери бросает неласковый взгляд на Кэмерона, потом свирепо смотрит на Снелл.

– Проехали. Я оплачу лишние расходы. Не снижай температуру горячей воды.

Она раздраженно выходит на улицу в облаке кокосового аромата, хлопнув дверью офиса под еще одну противную трель.

– Простите. – На лице агентши появляется нервная улыбка.

– Ничего страшного.

– У меня хорошие новости. Я нашла адрес Саймона Бринкса. – Передавая ему листок, она тихо добавляет: – Удачи, я буду за вас молиться. Надеюсь, ваше воссоединение с отцом будет счастливым.

Кэмерон еще раз благодарит ее и прячет листок в карман.

– Это был шоколад. – Кэмерон делает несколько шагов по тротуару и подходит к Эйвери, которая устанавливает рекламный щит возле магазина товаров для серфинга или как он там называется.

– Что? – Она щурится, поднимая руку, чтобы заслониться от яркого утреннего солнца.

– Это коричневое пятно у меня на лице. Это было не говно. Это был шоколад.

– Спасибо, что сообщили. – Ее голос абсолютно сух.

– Мне показалось, что вы как-то слишком заинтересовались моим состоянием.

– Угу. – Эйвери отряхивает руки и широким шагом направляется к открытой двери магазина. “Товары для водного спорта в Соуэлл-Бэй”, – гласит вывеска, красующаяся в витрине. Когда Кэмерон входит следом, его встречают аккуратные ряды высоких толстых досок для серфинга с одной стороны и пластиковые каяки и каноэ, сложенные в стопки у противоположной стены.

– Я хотел сказать, что я не какой-нибудь там неадекват, – не унимается он. Но вообще-то ведет себя он не очень адекватно и, похоже, теперь не в состоянии остановиться. И этот идиотский матрас! От него, наверное, и правда воняет мочой. Он отступает на шаг, увеличивая расстояние между собой и задней частью обрезанных шорт Эйвери, которые сидят на ней идеально.

Она поворачивается к нему, ее лицо ничего не выражает.

– Тебе помочь что-нибудь здесь найти или?..

– Может, я просто смотрю.

– Отлично. Смотри дальше. Но ничего не сломай.

– Я что, ребенок?

Эйвери ухмыляется.

– Все лицо в шоколаде, и пахнет от тебя так, будто ты написал в штаны. Так что раз ты сам так считаешь…

– Ладно, я ни к чему не буду прикасаться. Можешь заверить своего босса, что я не оскверню его товар своей грязью.

– Я и есть босс. – Она склоняет голову набок. – Это мой магазин.

Кэмерон открывает рот, но, к своему удивлению, не может придумать никакого остроумного ответа. Она же не может быть намного старше его. Все, что у него есть, – это отвратный кемпер, а у нее целый магазин.

– Слушай, знаю я таких, как ты. – Теперь в ее голосе слышатся резкие нотки. Она сурово скрещивает руки на груди. – Не понимаю, чего ты добиваешься, но ты заигрывал с Джесс, чтобы она оказала тебе какую-то услугу. Я это знаю.

– Почему тебя это волнует? У вас не самые добрососедские отношения.

– Меня волнует, потому что я такое терпеть не могу. – Эйвери оглядывает его с ног до головы. – А ты вообще кто? Я никогда раньше тебя здесь не видела.

– Я просто обратился за помощью, – говорит Кэмерон, а потом, после паузы, добавляет: – Я пытаюсь найти своего отца.

– А-а. – Тон Эйвери немного смягчается, и она опускает руки, что открывает Кэмерону обзор на ее эффектную маленькую грудь. Она делает глубокий вдох. – Прости. Я не хотела так на тебя набрасываться. День с самого утра не задался.

– Мне знакомо это чувство, поверь. – Кэмерон улыбается, и Эйвери оттаивает еще немного, протягивая ему ладонь для рукопожатия, когда он представляется. Как только он отпускает ее руку, в шее опять, как нарочно, щелкают позвонки.

Эйвери морщится от этого звука.

– Ой. У тебя все хорошо?

– Да вроде. Просто спал в неудобной позе. – Он сожалеет об этих словах, как только произносит их. Это так кадрят девушек в тридцать с небольшим? Жалуясь на боль в спине? Конечно, он не добавляет, что причина его недомогания – самый омерзительный кемпер на свете. Солнце продолжает подниматься по утреннему небу, и через витрину магазина струится теплый свет. Кэмерону приходит в голову, что утром перед уходом надо было помыть матрас из шланга, а днем на жаре он мог бы высохнуть. Почему такие вещи никогда не приходят ему в голову вовремя?

– Значит, шею защемило. У меня есть кое-что. Момент. – Эйвери ныряет за прилавок, появляется оттуда через секунду и протягивает ему маленькую баночку. Какой-то крем с ярко-оранжевым ценником на крышке. 19 долларов 95 центов.

– Полностью натуральный, – объясняет она. – Я им пользуюсь, когда тело болит от долгих занятий серфингом.

Кэмерон чувствует, как его брови ползут вверх. Двадцать баксов за органический вазелин. Он заставляет себя слабо улыбнуться.

– Спасибо, но я пас.

– Это за счет заведения.

– Правда, не стоит.

– Может, просто возьмешь уже? – Эйвери широко улыбается и пододвигает к нему баночку. – Я люблю помогать страдальцам.

Чуть позже Кэмерон выходит на улицу с лоснящейся от дорогого бальзама шеей и с номером Эйвери в памяти телефона.

* * *

Итан сидит у себя на крыльце, когда машина Кэмерона въезжает на дорожку. Кэмерон направляется к дому, осознавая, что на его лице застыла совершенно идиотская улыбка.

– Тебе кто-то звонил, – говорит Итан. – Из какой-то авиакомпании. Оставили номер, чтобы ты перезвонил, когда вернешься домой.

– Спасибо, Итан.

Пульс Кэмерона учащается. Его сумка. Хорошо, что он вписал в свою заявку городской телефон Итана, когда в последний раз проверял ее статус. С недавнего времени зарядки его мобильника хватает примерно на две секунды. О покупке нового раньше не могло быть и речи, но теперь, когда у него есть работа и сумка с украшениями уже в пути, можно будет присмотреться к новой модели, которую выпустили этой весной, с шестью камерами или чем там еще. Она чуть ли не обед может сама приготовить.

Все еще улыбаясь, он ныряет в кемпер и набирает номер.

– Вас приветствует бюро розыска багажа “Джойджет”, – отвечает женщина, и в ее голосе слышится что угодно, только не приветливость.

Кэмерон называет номер своей заявки.

– Так, значит, когда доставят мою сумку?

– Одну минуту, сэр. – Она молотит по клавиатуре, кажется, целый час. Стук клавиш эхом отдается в динамике его телефона: щелк-щелк-щелк. Она что, роман там строчит? Наконец она говорит: – Да, мы действительно нашли ваши потерянные вещи.

– Прекрасно. Вам продиктовать мой адрес?

– Сэр, я боюсь, что ваши вещи находятся в Неаполе.

– В Неаполе… во Флориде?

– В Неаполе в Италии.

– В Италии? – Голос Кэмерона становится на октаву выше. – А “Джойджет” вообще летает в Италию?

– Подождите минутку, сэр… дайте я кое-что проверю. – Удары по клавиатуре теперь почему-то звучат еще агрессивнее. – А, я поняла, что произошло. Каким-то образом ваша сумка попала к одному из наших европейских партнеров. – Она тихонько присвистывает. – Ого, это ужасно, даже для нас.

– Да, вы так думаете? – Кэмерон изо всех сил старается, чтобы его голос звучал спокойно. – Так как же мне вернуть ее обратно? Там есть… вещи, которые… для меня важны.

– Сэр, мы советуем всем пассажирам забирать ценные вещи, прежде чем идти на регистрацию…

– Но у меня не было выбора! – взрывается Кэмерон. – Меня, как и миллион других людей, заставили сдать ручную кладь у выхода на посадку, потому что ваши полки размером со спичечный коробок. Люди, которые у вас самолеты проектируют, вообще в курсе, как выглядит стандартный чемодан?

После долгой паузы сотрудница бюро говорит:

– Сэр, мне придется перенаправить вас в офис нашего европейского партнера, который присвоит вашей заявке новый номер. Я могу начать оформление документов здесь, а потом передам вас им. Не могли бы вы назвать свою фамилию…

Эпитафия и ручки

День Товы начинается рано. Ей нужно многое успеть.

Сначала она едет в центр города и паркуется перед конторой риелтора – задача непростая из-за того, что какой-то огромный старый кемпер занимает целых два места между агентством и магазином товаров для водного спорта. Загораживает обзор, не давая видеть встречные машины. В девять утра в четверг в центре Соуэлл-Бэй не слишком много встречных машин, но осторожность никогда не помешает.

Бросив последний возмущенный взгляд на здоровенную машину, Това заходит в агентство. Джессика Снелл с любопытством поднимает голову, когда она появляется в дверях.

– Могу я вам чем-нибудь помочь, миссис Салливан?

– Да, пожалуй.

Това спокойно произносит заранее отрепетированную речь и через полчаса покидает контору, договорившись с риелтором о предварительном осмотре дома сегодня днем.

Потом она идет через весь квартал к банку. Для подачи заявления в “Чартер-Виллидж” нужны банковский чек и копия выписки со счета. Им надо убедиться, что она может себе это позволить, думает Това. Хотелось бы, чтобы ей поверили на слово, что с финансами проблем не будет. Ее счета в городском банке Соуэлл-Бэй всегда были внушительными – значительная сумма, которую она получила в наследство от матери, за все эти годы почти не уменьшилась. Тове никогда не приходилось много тратить.

Когда она открывает дверь банка и входит в вестибюль, где, как обычно, пахнет свежей типографской краской и мятными конфетами, ей приходит в голову, что за время пребывания в “Чартер-Виллидж” Ларс, должно быть, израсходовал всю свою половину родительского наследства. Когда адвокат разобрался в его финансах, оказалось, что речь идет всего о нескольких сотнях долларов. Можно сказать, что Ларс умер, оставив после себя фактически один халат. Какое-то мгновение она колеблется. В “Чартер-Виллидж” действительно ведут слишком уж роскошный образ жизни. Это не в ее стиле. Но, по крайней мере, там чисто. И Ларс же прожил там больше десяти лет. Если подсчитать ежемесячные взносы, все сходится.

– Спасибо, Брайан, – говорит она кассиру, который вручает ей выписку, слегка приподняв бровь.

Отец Брайана, Сезар, раньше играл в гольф с Уиллом. Она гадает, позвонит ли Брайан отцу и расскажет ли о сегодняшней операции. Она твердо решает не обращать внимания. Все равно это обязательно случится. Люди будут болтать. Люди в Соуэлл-Бэй всегда болтают.

Следующий пункт назначения – дом Дженис Ким. У сына Дженис есть какой-то навороченный сканер, и когда Това позвонила сегодня утром, чтобы спросить, может ли она заглянуть к ним и воспользоваться этим сканером, Дженис сразу согласилась.

– Ты как, нормально? – Дженис опускает очки, скептически разглядывая ортез. Тове не свойственно внезапно напрашиваться в гости.

– Конечно. Почему ты спрашиваешь? – Това старается, чтобы голос звучал ровно. Копия водительских прав нужна для подачи заявления, но об этом она умалчивает.

Дженис помогает отсканировать карточку и показывает, какие кнопки нажимать на принтере. Когда они заканчивают, она спрашивает:

– Не хочешь остаться на кофе?

Това это предвидела. Она включила в свой график кофейную остановку у Дженис.

Час спустя, выйдя из дома Ким, Това едет в Элланд. Это заняло бы всего десять минут, если бы она поехала по федеральной трассе, но Това, как всегда, выбирает проселочные дороги. Полчаса спустя она заходит в сетевой магазин, указанный в телефонном справочнике округа Снохомиш в разделе “Фотографии на паспорт”. Для подачи заявления требуются две фотографии, а поскольку Тове никогда не выдавали заграничный паспорт, у нее их нет.

Молодая женщина, которая явно не может скучать на работе еще сильнее, чем уже скучает, велит Тове встать у пустой белой стены и снять очки, что она и делает без возражений, сжимая их в руке и щурясь на камеру, когда дважды загорается вспышка.

– С вас восемнадцать пятьдесят, – говорит продавец, протягивая небольшой конверт с двумя квадратными неулыбчивыми фотографиями, вложенными внутрь.

– Восемнадцать долларов?

– И пятьдесят центов.

– Боже милостивый. – Това достает из кошелька двадцатидолларовую купюру. Кто бы мог подумать, что две крошечные фотографии стоят так дорого?

Последнее на сегодня дело приводит ее обратно на северную окраину Соуэлл-Бэй, которая почти в часе езды от Элланда, в мемориальный парк Фэрвью. День выдался чудесный, и ворота распахнуты, как приветственные объятия, под ясным, безоблачным небом. Вокруг кладбищенской лужайки вьется тропинка, которая плавно изгибается то в одну, то в другую сторону, но нигде не выпрямляется. Как будто она специально придумана так, чтобы идти было как можно приятнее. Газоны вокруг одинаковых надгробий безупречны и тщательно подстрижены.

Она опускается на колени в траву и проводит рукой по гравировке на его памятнике. Гладкий отполированный камень теплый под пальцами – нагрелся на жарком июльском солнце. Уильям Патрик Салливан, 1938–2016. Муж, отец, друг.

Когда Това представила эпитафию координатору мемориального парка Фэрвью, у этой женщины хватило наглости спросить, уверена ли она, что не хочет добавить что-нибудь еще. Она объяснила, что в цену входит 120 знаков, а Това использовала только половину. Но иногда многого и не надо. Уилл был простым человеком.

Рядом с надгробием Уилла – надгробие Эрика. Това этого не хотела, но Уилл настоял. Ее всегда беспокоило, что памятник Эрику здесь, в поле, посреди травы, хотя его тело так и осталось в море. Но камень стоит тут, и чрезмерно вычурным шрифтом на нем выгравировано: “Эрик Питер Салливан”. Человек, которого нанял Уилл, даже не потрудился правильно написать имя Эрика. Его вторым средним именем должна была быть девичья фамилия Товы, Оскарссон. Това всегда представляла, как украдет надгробный камень Эрика и сбросит его с края пирса, но, конечно, такое делать нельзя.

На третьем в ряду камне ничего не написано, он предназначен для нее. В бланке заявления об этом тоже есть несколько вопросов. Пожелания, предпочтения. Това думает, что такое заявление должно служить дополнением к юридическим документам. Конечно, она ясно изложила свои предпочтения в собственных бумагах, но вдруг кто-нибудь попытается настоять на отпевании? Та же Барб вполне могла бы сделать нечто подобное. Това должна обсудить с ней эту тему перед отъездом. Мемориальная табличка ее устроит, но вот без отпевания она предпочтет обойтись.

Невдалеке раздаются голоса. Она оборачивается и видит старую миссис Кретч, неспешно идущую по тропинке. Святые угодники, ей, должно быть, уже за девяносто. Но, судя по всему, она держится бодро. Сегодня она привела с собой свою правнучку, похожее на жеребенка создание с ногами длинными и прямыми, как пара вязальных спиц.

– Здравствуйте, миссис Салливан, – говорит правнучка, когда они проходят мимо. Старая миссис Кретч кивает, ее глаза встречаются с глазами Товы ровно настолько, чтобы успеть бросить на нее сочувственный взгляд.

– Добрый день, – отвечает Това.

На тощую руку правнучки надета корзинка. Они останавливаются через шесть участков и начинают готовиться к пикнику. Когда они раскладывают еду, до Товы доносится запах цыпленка из кулинарии. Потом обе женщины начинают беседовать со своим умершим родственником, нимало не смущаясь тем, что обращаются к ухоженному газону и холодному серому надгробию. Разговаривают с пустотой, которая не отвечает.

Това никогда не говорила с могилой Уилла вслух. Зачем ей это? Его усталое, измученное болезнью тело, которое превращается в прах под землей, не может ее услышать. Пораженная раком плоть не может ответить. Она не может заставить себя подражать Мэри Энн Минетти, которая хранит прах своего мужа в урне на каминной полке и ежедневно беседует с ним. “Он слышит меня с Небес”, – говорит Мэри Энн, на что Това просто кивает, потому что это утешает подругу и никому не вредит. Так же обстоит дело и с Кретчами. Отчего же, когда они весело разговаривают с покойным, словно он сидит на их красно-белом клетчатом одеяле, потягивая лимонад вместе с ними, в ней просыпается желание стать невидимкой?

Но все когда-то бывает в первый раз. Обе женщины встают, и правнучка устало машет на прощанье, когда они уходят, а с ними их длинные и вытянутые послеполуденные тени. Това должна покончить с делом – с тем, ради чего она сюда пришла. Она сосредоточенно смотрит на надгробный камень Уилла, облизывает губы. И тихим голосом говорит:

– Я продаю дом, милый.

Она проводит по надгробию пальцем, как будто это действие может вызвать у нее на глазах слезы.

* * *

В тот же вечер, показав Джессике Снелл дом и поужинав разогретой запеканкой, Това достает заявление и собранные документы.

Десять минут спустя она снова за рулем. Первая же строчка инструкции поставила ее в тупик. “Пожалуйста, заполняйте бланк черными чернилами”. Значит, еще одно дело на сегодня – купить подходящую черную ручку. Перепробовав все свои письменные принадлежности, она пришла к выводу, что ни в одной из ее ручек нет по-настоящему черных чернил. Тщательный осмотр показал, что даже те из них, которые подавали самые большие надежды, всего лишь серовато-синие.

– Това! Привет, дорогуша, – окликает ее Итан Мак, который протирает столы в отделе кулинарии “Шоп-Уэй”.

– Здравствуй, Итан.

Прямо у входа в бакалею стоит стеллаж со всякой мелочевкой, включая ручки. Това изучает варианты: роллер или ручка с фетровым наконечником? Гелевая или шариковая?

Итан засовывает тряпку в карман фартука и неторопливо подходит к ней, пробираясь на свое место за кассой.

– Как твоя больная нога?

Това опирается на трость. Ее единственная уступка.

– Потихоньку, спасибо.

– Это хорошо! Вот что значит современная медицина. А представляешь, каково жилось пещерным людям? Подвернешь ногу, и тебя бросят на съедение динозаврам!

Това приподнимает бровь. Не может быть, чтобы он это серьезно. Динозавры никогда не жили одновременно с так называемыми пещерными людьми, да и вообще с какими бы то ни было людьми. Их разделяло шестьдесят пять миллионов лет. С другой стороны, вдруг у Итана никогда не было возможности это узнать? Това, как и все матери мальчиков, получила основательное образование в области динозавроведения, когда Эрик был маленьким. В какой-то момент он взял в библиотеке столько литературы о динозаврах, что Тове перестали выдавать книги.

Итан переминается с ноги на ногу со смущенным видом.

– Ну так что, тебе помочь?

– Мне нужна черная ручка.

– Ручка? Не дам я тебе платить за какую-то ручку! Вот. – Он выдергивает ручку из-за уха, где она, должно быть, пряталась в рыжеватых завитках. – Правда, не помню, синяя она или черная. – Он пытается расписать чернила, что-то царапая на клочке бумаги рядом с кассовым аппаратом. Сосредоточиваясь, он высовывает кончик языка.

– Спасибо, но я возьму эти. И с радостью заплачу за них. – Това кладет на прилавок две упаковки классических шариковых ручек.

Ручка Итана наконец-то начинает писать, оставляя на клочке бумаги беспорядочные каракули.

– Эх! Эта все равно синяя. Но ты можешь взять ее как запасную. Ручек никогда не бывает много! – Он протягивает ее Тове.

Та усмехается:

– Я бы поспорила. Когда Уилл был жив, он таскал ручки из ресторанов и банков. Наш ящик для мелочей постоянно был ими забит.

– Да оно и неудивительно. Я частенько делал вид, что не замечаю, когда он год за годом то и дело уводил у меня шариковые ручки. Он пару раз в неделю заглядывал сюда – сэндвич взять, книгу почитать, но уж это ты и так знаешь.

Улыбка надолго застывает на губах Товы, как будто раздумывая, сойти ей с лица или нет.

– Да, ему нравилось проводить здесь время, – наконец говорит Това с теплотой в голосе. – Спасибо, что не стал заявлять в полицию из-за ручек.

Итан отмахивается.

– Хороший человек он был, Уилл Салливан.

– Да.

– Вот. – Что-то в голосе Итана напоминает Тове суфле, начавшее опадать. – Думаю, это тебе точно не нужно.

Он засовывает ручку, которую предлагал ей, в карман фартука.

– Это очень мило с твоей стороны. Но в бланке требуют использовать именно черные чернила.

– В бланке? – Итан бледнеет, его тон теперь настороженный. – Что это за бланк, дорогуша?

– Заявление, – спокойно отвечает она.

– Я так и знал! – У Итана дергаются губы. – Ты все-таки это делаешь. Переезжаешь в этот… дом. Това, дорогуша. В такое место! Это… не твое.

– Прошу прощения?

Итан сопит.

– Я имею в виду, что оно тебе не подходит.

– “Чартер-Виллидж” – одно из лучших учреждений подобного рода во всем штате.

– Но твой дом в Соуэлл-Бэй.

К ужасу Товы, у нее начинает щипать в глазах. Она сжимает зубы, пытаясь усилием воли прогнать слезы. Ровным тоном она объясняет:

– Мистер Мак, я человек практичный, и это практичное решение. Я уже немолодая женщина. Я…

Она опускает глаза на ортез. Итан тоже переводит туда взгляд, и Това могла бы поклясться, что его скрытая пышной бородой нижняя челюсть дрожит. Она кладет руку на его веснушчатое предплечье, и жесткие волоски щекочут ладонь. Кожа у него на удивление теплая.

– Я не собираюсь переезжать прямо сейчас, Итан.

Формально это правда. Для продажи дома потребуется некоторое время. Сотрудникам “Чартер-Виллидж” тоже потребуется время, чтобы просмотреть ее банковские выписки, фотографии за восемнадцать долларов и бланки, заполненные черными чернилами.

– Да, – вот и все, что отвечает Итан.

– И это правильно, – добавляет она. – Кто еще обо мне позаботится?

Вопрос надолго повисает в воздухе. Наконец Итан говорит:

– Ну, это важное дело. Тогда эти ручки тебе не нужны. – Он кивает на две упаковки. – Они просто дрянь. – Проведя пальцем вдоль стеллажа, он достает другую упаковку, на этот раз с более броским логотипом. – А вот эти – высший сорт.

– Их и возьму. Спасибо.

– Всегда пожалуйста, дорогуша.

Она прочищает горло.

– Сколько?

Он отмахивается:

– Я же сказал. Не дам я тебе платить за ручку. Это за счет заведения.

– Нет-нет. – Во второй раз за день Това достает из кошелька двадцатку. – Пробей их позже, а сдачу оставь себе. За рекомендацию. Спасибо.

– Если хочешь поблагодарить меня, – выпаливает Итан, – может, как-нибудь выпьешь со мной чаю?

Това замирает.

– Чаю? Здесь? – Она бросает взгляд на кафе.

– Ну нет, не здесь. Честно говоря, чай здесь паршивый. Но можно и здесь, если хочешь. На самом деле я еще не придумал. – Итан прикусывает нижнюю губу и барабанит толстыми пальцами по кассе. – Тогда где-нибудь в другом месте? Или, может, вообще нигде. Неважно. Отстойная идея.

– Это не отстойная идея. – Това сама поражена, что повторила жаргонное словечко. Это так Дженис набирается своих фразочек из ситкомов? Не успев толком подумать, она продолжает: – Конечно, мы можем как-нибудь выпить чаю. Или даже кофе.

Итан качает головой:

– Ох уж вы, шведы, с этим вашим кофе.

Това чувствует, что краснеет, и сомневается, стоит ли пошутить в ответ о его шотландском происхождении, но, прежде чем она успевает что-то сказать, он протягивает ей клочок бумаги, тот самый, на котором что-то калякал. Синими чернилами на обороте он написал свой номер телефона.

– Позвони мне, дорогуша. Мы что-нибудь придумаем. Прежде чем ты… уедешь.

Това кивает и торопливо выскальзывает из “Шоп-Уэй”, поражаясь, как трудно вдруг стало дышать.

* * *

Уже одиннадцатый час, и дневное сияние наконец-то погасло. По дороге домой Това делает незапланированный поворот.

Еще одно дело на сегодня.

Парковка океанариума пуста, если не считать потрепанного кемпера, того самого, который утром стоял у офиса Джессики Снелл. Может, его владелец – рыбак. Това осматривает пирс в поисках фигуры с удочкой, но там пусто.

Доковыляв до входной двери, она останавливается. Терри, естественно, запретил ей убирать, но он не давал четких указаний не пользоваться своим ключом для светского визита. Более того, когда она хотела вернуть ключ, он настоял, чтобы она оставила его у себя, что она восприняла не только как доказательство своей надежности, но и как веру в ее стойкость. “Вы и оглянуться не успеете, как уже вернетесь”, – сказал Терри.

Та же сила, которая сегодня повлекла ее к могиле Уилла, теперь привела ее сюда. Надо… кое с кем поговорить. Надо сообщить осьминогу о своем плане переехать в “Чартер-Виллидж”. Хотя ни Уилл, ни осьминог Марцелл не понимают ее, оба заслуживают знать. И хоть это и не так срочно, вдруг Марцелл подскажет выход из истории, в которую ее впутал Итан Мак со своим чаем. Или лучше никому не рассказывать? Может, если сделать вид, что ничего не было, приглашение просто испарится? Она представляет, как будет сверкать проницательный, всезнающий глаз Марцелла, как будет укоризненно колыхаться его щупальце. Това цокает языком, досадуя на свое поведение. Она в десять раз хуже, чем Мэри Энн Минетти и старая миссис Кретч вместе взятые.

Дверь со щелчком открывается. Помимо прочего, надо признать, что ей еще и любопытно, как в ее отсутствие здесь обстоят дела с гигиеной.

Она задерживает дыхание, готовясь увидеть грязную плитку и заляпанные стекла, но, к ее удивлению, все выглядит очень достойно. Новенький, которого Терри пригласил ей на замену, справляется неплохо. Это порождает вполне закономерное легкое разочарование – смутное понимание того, что незаменимых нет. Но в целом такое развитие событий ее устраивает. Не раз мысль, что океанариум будут убирать недостаточно тщательно, заставляла ее отложить увольнение на потом. Возможно, новый сотрудник сможет занять ее место.

Направляясь по коридору к аквариуму с осьминогом, она ступает настолько тихо, насколько позволяет ей злополучный ортез. Правда, необходимости в этом нет, потому что она здесь единственный человек. Произнесенные шепотом приветствия, адресованные всем старым друзьям – японским крабам, угревидным зубаткам, медузам и морским огурцам, – на мгновение повисают в темном коридоре и растворяются в голубовато-зеленом воздухе, как струйка дыма. Даже если бы эти существа могли, они никогда бы никому не сказали, что она была здесь. Это будет их секретом.

Она проходит мимо статуи морского льва и, как всегда, останавливается, чтобы погладить его по голове, наслаждаясь мимолетным воспоминанием о сыне, образ которого вспыхивает внутри, когда она прикасается к чему-то, что он так обожал.

Подходя ко входу в комнату за аквариумом с осьминогом, Това хмурится. Из-под двери просачивается флуоресцентное свечение. Кто-то не выключил свет.

А потом за дверью раздается ужасный грохот.

Так трусами нас делает раздумье

Кэмерон моргает. Морщась, он трет висок, который пульсирует болью, – видимо, ударился о стол, когда падал. Он вытирает испачканные кровью пальцы о рубашку и мстительно пинает сломанную стремянку. Если бы он захотел, то, вероятно, мог бы засудить эту контору к чертовой матери. Оборудование в негодном состоянии. Травма на рабочем месте. Но вдруг кто-нибудь попросит его объяснить, что он вообще здесь делал?

– Ты, – говорит он, поднимаясь с пола и свирепо глядя на существо.

Оно так и не сдвинулось с места. Скорчилось, как какой-то тарантул-переросток, зарывшись в хаос трубок, баков и деталей насосов в самом дальнем углу полки над аквариумами. Оно каким-то образом вскарабкалось туда, когда Кэмерон попытался загнать его обратно в аквариум ручкой от швабры, которой теперь снова в него тычет.

– Да что за хрень, чувак? Я же хочу тебе помочь.

Массивное туловище колышется, как при вздохе. По крайней мере, он все еще жив, но, вероятно, это ненадолго. Осьминоги могут некоторое время прожить без воды (однажды Кэмерон видел документальный фильм на каком-то канале про дикую природу), но этот пробыл, так сказать, в увольнении на берегу почти двадцать минут, и это только считая с того момента, как Кэмерон застиг его в попытке выскользнуть через заднюю дверь, которую сам же и подпер, чтобы не закрывалась.

А ведь могли бы и предупредить, что экспонаты склонны к побегу. Да как такое вообще возможно? Логично было бы ожидать, что в океанариуме, где ходят посетители, аквариумы запираются надежно. Честно говоря, учитывая, что в большом центральном аквариуме нарезают круги акулы, вся эта ситуация вызывает у Кэмерона беспокойство, особенно, блин, теперь, когда у него голова в крови. Могут ли акулы чувствовать запах через стекло?

– Ну давай же, приятель, – умоляет он.

Висок по-прежнему ноет, Кэмерон поправляет перчатки, которые надел после того, как осьминог попытался обвить его запястье, и придвигает ручку швабры ближе. Он ждет, что существо… что? Соскользнет по ручке, как по спусковому столбу? Но не может же он позволить упрямому придурку просто сдохнуть там, а руками он больше ни за что к нему не прикоснется, даже в перчатках. Этот осьминог выглядит так, будто хочет его убить.

– А ну вылезай сейчас же. Марш к себе в аквариум.

Кончик щупальца вызывающе дергается, сбивая пару узких металлических контейнеров на пол. Они падают друг за другом с двойным лязгом.

Ну вот за это Кэмерона и уволят. Сколько раз за всю жизнь человека могут увольнять? Должен же быть какой-то оговоренный законом предел.

За спиной у него что-то тихо цокает. Потом раздается женский голос, дрожащий, но звонкий.

– Эй! Кто здесь?

Чуть не уронив швабру, он поворачивается. В дверях стоит маленькая женщина. Почти миниатюрная, никак не выше пяти футов. Она старше – может быть, совсем немного, – чем тетя Джин, ей за шестьдесят, а то и все семьдесят. На ней фиолетовая блузка, левая нога упрятана в пластиковый ортопедический сапог.

– Ой. Э-э… здрасте. Я просто…

Женщина вдруг ахает, прерывая его. Она заметила существо, съежившееся на верхней полке.

Кэмерон нервно теребит руки.

– В общем, я просто пытался…

– Подвиньтесь-ка, дружок.

Она протискивается мимо него. Ее голос теперь тихий и спокойный, дрожь из него исчезла. Двигаясь быстрее, чем можно было ожидать, учитывая ее возраст и этот ортез, она в три широких шага пересекает комнату, смотрит на сломанную стремянку и качает головой. А потом каким-то невероятным образом взбирается на стол. Когда она выпрямляется во весь рост, ее лицо оказывается почти на одном уровне с осьминогом.

– Марцелл, это я.

Осьминог чуть-чуть подается из угла ей навстречу и смотрит на нее, моргая своим жутким глазом. Кто эта женщина? Да и как она вообще сюда попала?

Она ободряюще кивает:

– Все хорошо.

Она протягивает ладонь, и, к изумлению Кэмерона, существо обвивает ее запястье одной из своих рук. Она повторяет:

– Все хорошо. Сейчас я помогу тебе спуститься, ладно?

Осьминог кивает.

Стоп. Охренеть, ну нет же. Или все-таки да? Кэмерон трет глаза. Они что, закачивают сюда галлюциногены по вентиляционным трубам?

Это многое прояснило бы в сегодняшнем вечере.

Цепляясь за руку маленькой женщины, осьминог ползет по полке. Женщина, хромая, ковыляет по столу и ласково зовет его за собой. Как только существо оказывается над своим аквариумом, женщина кивает Кэмерону:

– Откройте крышку, пожалуйста.

Он повинуется, сдвигает крышку и держит ее открытой настолько широко, насколько это возможно.

– Ну, давай, – шепчет женщина.

Осьминог с тяжелым шлепком падает внутрь, из аквариума летят холодные солоноватые брызги. Кэмерон невольно отшатывается, а когда опять переводит взгляд на аквариум, осьминог уже исчез, только камешки рядом с его убежищем на дне слегка шевелятся.

Женщина начинает слезать, стол скрипит. Кэмерон подскакивает, подхватывает ее под локоть и помогает спуститься на пол.

– Спасибо. – Она отряхивает руки, поправляет очки и окидывает его взглядом. – Вы поранились, дружок? С этой ссадиной не помешало бы что-нибудь сделать.

Шаркая, она подходит к своей сумочке, которую бросила по дороге, с минуту роется в ней и протягивает ему пластырь.

Кэмерон отмахивается:

– Да ничего страшного.

– Нет, возьмите, – настаивает она не терпящим возражений тоном.

Он берет пластырь, разворачивает его и приклеивает к виску неоново-розовую полоску. Ну и видок. Хотя все равно сегодня вечером это никто, кроме Итана, не оценит.

– Хорошо. – Она кивает. И продолжает ровным голосом: – Так, с этим разобрались. Может, вы мне объясните, что здесь произошло?

– Я ничего не делал! – Кэмерон тычет пальцем в аквариум: – Этот вот сбежал. Я пытался вернуть его в воду.

– Его зовут Марцелл.

– Ладно. Марцелл попытался меня надуть. А я пытался ему помочь.

– Напав на него со шваброй?

Он фыркает:

– Ну не всем же быть заклинателями осьминогов или чем вы тут занимались. Слушайте, я сделал все, что мог. Если бы не я, этот осьминог был бы уже где-нибудь посреди океана.

– О чем вы?

– О том, что, когда я нашел его, он выползал на улицу через заднюю дверь.

У старушки открывается рот.

– Боже милостивый.

– Ага.

Может, его не уволят. Может, ему повысят зарплату. Если бы не он, в конце концов, им бы пришлось искать другого осьминога. Сколько стоит гигантский осьминог? Наверняка недешево.

Тон старушки становится резче:

– А почему задняя дверь была открыта?

– Потому что я мусор выносил. Ну, знаете, делал свою работу. Никто же не говорил мне, что дверь нельзя подпирать.

– Понятно.

– Но теперь-то я ее буду закрывать.

– Да, разумная мысль.

При этих словах Кэмерон ловит себя на том, что вытягивается перед ней. Почему у него такое ощущение, что она его босс? И что она здесь делает? Надо бы это выяснить. Последнее, что ему нужно, – это чтобы Терри обвинил его в том, что он во время смены впустил в здание какую-то непонятную старушенцию. Он снова оглядывает ее. Веса в ней не больше восьмидесяти фунтов. Вряд ли грабительница. Кроме того, ее с этим осьминогом явно что-то объединяет. Может, она морской биолог на пенсии. Или волонтер. Работает с пожилыми посетителями.

– Могу я спросить, что вы здесь делаете? – Он старается сформулировать вопрос как можно вежливее. – В смысле, вы, конечно, милая, но сюда никто не должен заходить – по крайней мере, меня не предупреждали.

– Боже. Ну еще бы. Наверняка я вас напугала. Извините. Я Това Салливан, уборщица. – Натянутая улыбка искажает ее тонкие губы, когда она указывает на ортез: – Пострадавшая уборщица.

– А-а. Приятно с вами познакомиться, – говорит он, но на самом деле думает: нифига себе. Эта хрупкая маленькая женщина выполняет ту же работу, с которой он даже справиться не может, чтобы не чувствовать себя так, словно только что пробежал марафон? Прошло две недели, а ноги все равно болят после каждой смены. Он добавляет: – Я Кэмерон Кассмор, нынешний уборщик. Точнее, технически я временный уборщик. Мне очень жаль, что вы подвернули ногу. Когда Терри меня нанимал, он сказал, что вроде бы вас не будет несколько недель.

– У меня все хорошо. Глупая случайность. – Това почти незаметно косится на сломанную стремянку. – Я рада, что Терри нашел вас, Кэмерон. Судя по тому, что я видела, вы вполне компетентны. Как оказалось, по не связанным с травмой причинам я не смогу выйти на работу дольше, чем предполагалось. Так что, пожалуй, это хорошее решение.

Кэмерон молчит, переваривая эти новости. Более длительная подработка для него не конец света. За две недели он нисколько не ближе к Саймону Бринксу, чем был, когда только приехал сюда. Информация, которую дала ему Джессика Снелл, видимо, устарела – когда Кэмерон позвонил, номер был отключен.

– Да, было бы круто. Работа здесь неплохая.

– Это прекрасная работа. – Това улыбается, но натянуто, как будто сдерживает грусть.

Ладно, она приятная женщина, но кто в здравом уме любит намывать плитку и скрести полы? Он переминается с ноги на ногу.

– Так вы, значит, иногда заглядываете сюда… типа просто так?

– Я пришла повидать Марцелла. – Ее голос становится тише. – И я понимаю, что просить об этом может быть неприлично, учитывая, что мы едва знакомы, но я была бы признательна за ваше молчание.

– Почему?

Ну класс. Все-таки у него будут неприятности с Терри.

Това делает глубокий вдох.