– Вы думаете, Доминик вышел из образа, выпив и покурив? Когда я увидел это, то подумал, не помешает ли это ему получить деньги.

— Вообще ничего, что опять же необычно, хотя, как я уже сказал, женщина умерла раньше, чем смогла оказать сопротивление.

Феликс, не отрывая глаз от экрана, покачал головой.

— Хорошо, — вздохнул Фэрроу. — Позовите меня, когда будете готовы произвести вскрытие. Надо бы накинуть на нее что-нибудь.

– Подростки пьют и курят, особенно на работе, когда это предлагается. А в сороковых годах отношение к сигаретам было совершенно другим. Тем не менее то, как он к этому отнесся, не соответствует его персонажу. Я бы ожидал, что начинающий курильщик будет кашлять или плеваться. – Он убавил звук и снова просмотрел сцену в банке.

Он достал из кармана грязный носовой платок и вытер со лба капельки пота. Потом тихо сказал:

– Вас что-нибудь во всем этом еще удивило? – спросил Майло.

Феликс щелкнул пультом дистанционного управления, и экран потемнел. Автоматически включился верхний свет, сначала слабый, а затем становился все ярче, пока комната не осветилась полностью.

— Оставим доктора, сержант, пусть занимается своим делом.

– Удивило меня? – повторил он, растягивая слова. – В каком смысле?

– Сделали ли актеры что-нибудь, чего вы не ожидали?

– Вообще-то, да. – Феликс положил пульт на подлокотник кресла. – Я был удивлен тем, как Том отнесся к своей работе. Я бы подумал, что Доминик возненавидит физический труд, но он, кажется, преуспевает.

Выйдя из палатки, Фэрроу вдохнул ледяного воздуха. По двору рыскали полицейские в форме, тщательно обследуя все уголки в поисках улик. Казалось, они помогают своему коллеге искать выпавшие контактные линзы. При этой мысли он невольно хихикнул. Джексон с любопытством посмотрел на него, после чего чересчур усердно откашлялся. Фэрроу меж тем собрался с мыслями.

– Я тоже это заметил.

– Очень жаль. – Феликс вздохнул, а затем встал. – Поспи немного, Майло. Завтра будет другой день.

Итак, что-то надо предпринимать. Но что?

— С кем мы уже поговорили, Кристофер?

Глава двадцать девятая

— Простите, сэр? — отозвался Джексон, при этом в голосе его все явственнее звучали непонимание и недовольство.

Если среда для Джеральда была днем неудачным, то четверг оказался еще хуже. В банке его встретили мистер Браун и три члена совета директоров, все мужчины средних лет, одетые в костюмы и очки. Невзрачные – вот как он бы их описал. Средний вес и рост. Не красавцы, но и не уродливы. Никто из них ничем не выделялся. Они были бы идеальными статистами, но ни одного из них он не видел в главной роли.

— С кем мы поговорили? Подробно, я имею в виду. С хозяином, с ее приятелем? И кто обнаружил тело?

Мистер Браун представил своих спутников:

Фэрроу стиснул губы, чувствуя, что может взорваться. Лицо Джексона оставалось непроницаемым.

– Мистер Барлоу, я хотел бы познакомить вас с мистерами Вильгельмом, Фоглманом и Макгратом. Я объяснил насчет украденных денег, и они пришли со мной сегодня, чтобы провести тщательное расследование.

— Некая миссис Эстер Норвуд, жена владельца фирмы, нашла тело, сэр, в шесть пятнадцать утра. Говорит, что пришла рано, чтобы разобрать заказы.

Посмотрев мимо них, Джеральд увидел, что мистер Манси и его стол еще не вернулись. Шкаф для документов, который заменил его, все еще стоял там как насмешливое напоминание о том, что у него когда-то был помощник. Кроме того, Хелен и Рут уже были на своих рабочих местах, в то время как миссис Уильямс сидела за своим письменным столом, постукивая по нему карандашом.

— А где она сейчас?

Джеральд посмотрел на их лица и вздохнул. Каждый бросил на него неодобрительный взгляд. Так не похоже на подобострастие и беззаботное подшучивание, которые он получал вначале.

— Сидит в патрульной машине с констеблем Бутлином, сэр, и пьет чай.

— Очень мило.

Он думал, что Мэрион, возможно, захочет что-то сказать по этому поводу, но она молчала. Ее разозлило, как грубо муж повел себя во время ее неожиданного визита в банк.

Джексон перевел свой суровый взгляд на начальника.

— Она очень расстроилась, сэр. Как можете себе представить.

— Да-да, конечно, должно быть, так и есть, — сказал Фэрроу, понемногу успокаиваясь.

– Мне жаль, что ты был занят, дорогой, но то, как ты разговаривал со мной и Энн, было ужасно. – Казалось, она не понимала, под каким сильным давлением он находится.

— Что же до ее приятеля, сэр, то с ним сейчас констебль Плэтт и женщина-полицейский Манро. Парень тоже очень расстроен. Хозяина «Вороньего гнезда», мистера Дэвида Смайдерса, опросили пока коротко, сэр.

– Он на самом деле обвинил меня в краже из банка! – объяснил он вскоре после приезда домой. – Невероятно. Как долго я там работаю? – Честно говоря, он не знал и сомневался, что она тоже знает. Джеральд раздраженно продолжил: – Я проработал там столько лет, а они подозревают меня в том, что я вор. Он на самом деле назвал меня лжецом. – Опираясь на предыдущий опыт, он понял, что это ранило больше всего. Джеральд Барлоу был честным гражданином, человеком своего слова. Никто никогда не обвинил бы его в обмане.

— Он тоже расстроен?

Мэрион, казалось, едва заметила чудовищность ситуации, и когда она все-таки заговорила, то только для того, чтобы сказать:

– Я уверена, что вы как-нибудь с этим справитесь. Ты всегда так делаешь.

Выражение лица Джексона указывало на то, что попытки Фэрроу шутить кажутся ему утомительными.

Где же возмущение? Он хотел встряхнуть ее, но это было бы не в его характере. Детям, похоже, тоже было все равно. Том и Дороти после ужина разошлись по своим комнатам, а Энн выскользнула наружу, чтобы посидеть с бабушкой на крыльце. Когда он последовал за ней, чтобы рассказать своей матери о том, что произошло в банке, та сказала:

— Не знаю, сэр.

– Выговориться всегда полезно, сынок. – Ее слова, сопровождаемые щелчком открывающегося и закрывающегося рта, откровенно раздражали. И, может, всему виной воображение, но Энн, которая не произнесла ни слова, выглядела так, будто сдерживала веселую ухмылку.

— Ладно, — сказал Фэрроу, пытаясь придать своему голосу деловой тон, а лицу — деловое выражение. — Пойду-ка я лучше поговорю с нашим мистером Смайдерсом, а потом — с кем-нибудь из его работников, разузнаю, не слышал ли кто-нибудь из них прошлым вечером что-нибудь необычное в пабе или, может, видел. А вы, сержант, сделайте вот что. Получите показания приятеля и миссис… ну, той женщины, которая обнаружила тело.

– Мне не в чем признаваться, – сказал он, разводя руками. – Я не брал денег. – Видя бесполезность разговора, он повернулся на каблуках и вернулся внутрь.

— Миссис Норвуд, сэр.

Теперь он стоял напротив четырех мужчин, которые явно думали, что он украл деньги. Какая катастрофа. Эта сюжетная линия приняла уродливый оборот, но он знал, что, когда дело доходит до сюжетных моментов, перед рассветом всегда становится темнее всего. Герой должен ощутить дыхание смерти, чтобы зрители почувствовали облегчение от радости после его побега. Он должен верить, что это всего лишь катализатор, который в конечном счете приведет к его триумфу.

— Вот-вот. Миссис Норвуд. Еще я хочу, чтобы вы нашли водителя автобуса, на котором вчера вечером ехала мисс Спрингер, и разыщите как можно больше пассажиров, узнайте у них, что можете.

Мистер Браун прервал его размышления:

— Уже нашел, — самодовольно произнес Джексон.

– Давайте продолжим дискуссию в зале заседаний.

— Вот как? Хорошо. Продолжайте этим заниматься. Может, увидимся на вскрытии? Позвоните мне, когда врач будет готов встретиться с нами, ладно?

Джеральд даже не знал, что в банке есть конференц-зал, но он молча последовал за ними по боковому коридору, к двери, расположенной напротив ванных комнат. Раньше на ней висела табличка с надписью, что это кладовка уборщика. За ней оказался стол, окруженный шестью стульями с высокими спинками. Вдоль одной стены комнаты тянулись книжные шкафы, а на противоположной стене в ряд висели фотографии предыдущих президентов банка. Когда мистер Браун жестом указал ему на стул и велел садиться, он скользнул на место.

— Да, сэр, — ответил Джексон с ледяным терпением, но с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

Джеральд сказал:

— И вот еще что, сержант.

– Я ценю, что вы пришли сюда сегодня, джентльмены, но я рассказал мистеру Брауну все, что знал, вчера. Я намерен полностью сотрудничать и начну с того, что скажу: не знаю, как деньги исчезли из сейфа, но уверяю вас, я к этому не причастен. Думаю, как только мы покончим с этим, то сможем начать поиски настоящего виновника. – Они обменялись неуверенными взглядами, и он воспользовался тишиной, чтобы продолжить: – Думаю, что мой безупречный послужной список в качестве управляющего этим банком говорит сам за себя.

— Да, сэр?

Человек, которого он принял за мистера Макграта, прочистил горло:

— Приведите-ка себя в порядок, а? Поправьте галстук.

– Мы, безусловно, примем это во внимание, прежде чем подавать заявление в полицию.

Джексон поднес было руку к горлу, но тотчас увидел, что все, находившиеся во дворе, улыбнулись той же улыбкой, которую он только что видел на лице Фэрроу. Инспектор повернулся и не спеша пошел прочь, размышляя: «Интересно, Джексон покраснел от смущения или то была вспышка гнева?»

– В этом не будет необходимости, – сказал Джеральд. – Я уверен, что мы сможем быстро все решить.



Вот только ситуация требовала времени. Решение никак не приходило, и в течение нескольких часов Джеральда допрашивали. О его местонахождении в последние три дня и о его семье.

Я признался ему, что боюсь. Я спросил: будет больно?

– Как вы планируете оплачивать обучение Тома в колледже?

Он шевелится во мне. Боль — это ничто, говорит он. Считай, что это жизнь. Возрождение. Да кто не умрет за это?

– У нас с Мэрион есть деньги, отложенные на образование наших детей. – Так поступили бы Джеральд и Мэрион. Они были ответственной парой.

Его слова сбивают меня с толку. Я чувствую себя таким усталым. Сколько еще? — спрашиваю я у него. Когда же это кончится?

Недолго еще, — шепчет он, — теперь уже недолго. Ты разве не помнишь?

Нет, — говорю я ему. — Нет, я ничего не помню.

Он шепчет внутри меня: «Странно, как это забывается».

– Правда ли, что вы часто навязываете своим сотрудникам работу, которую должны делать сами?



Джексон выключил компьютер и откинулся в кресле. Он с трудом разогнул спину; было такое ощущение, будто на плечи кто-то давит. Он взглянул на часы и простонал. Пятнадцать минут двенадцатого. Он ведь сказал Дженис, что постарается быть дома к десяти. А она обещала, что к половине одиннадцатого на столе будет индейка с карри, а потом его ждет кое-что еще поострее.

В какой-то степени это было правдой.

– Я ничего не навязываю своим сотрудникам, – сказал он, уточняя. – Но мне нравится позволять им помогать в качестве награды за проявленную инициативу.

Он вспомнил, как, услышав этим утром телефонный звонок в половине седьмого, заставивший его выскользнуть из-под одеяла, поцеловал ее, а она в ответ озорно улыбнулась. Он вспомнил теплоту ее мягкого тела, ее взъерошенные волосы, ее заспанный вид, вспомнил запах, исходивший от нее. А потом подумал об убитой женщине, о ее вспоротом животе, о том, что у нее исчезло лицо, о вони, которую источали ее разбросанные органы. Потянувшись к телефону, он ощутил твердую решимость. «Я доберусь до тебя, паршивый ублюдок», — пообещал он, набирая номер своего телефона.

– Почему вы позволили другу открыть банковский сейф?

— Алло? — сказала Дженис.

– Он не был другом. Мистер Манси представился помощником управляющего банком. Другие сотрудники признали его авторитет, и он уже знал комбинацию от сейфа. У меня не было причин думать иначе.

В ее голосе прозвучала то ли усталость, то ли осторожность.

Вопросы продолжали сыпаться так быстро и жестко, как будто он играл в теннис с четырьмя другими людьми и все они швыряли мячи в его сторону.

— Любовь моя, это я. Прости, что я еще не дома. Последние два часа был просто завален бумажной работой в участке.

– Вы когда-нибудь брали что-то, что вам не принадлежит?

— Крис! — произнесла она, и на этот раз в ее голосе явно прозвучало облегчение, но она тут же взволнованно добавила: — Я уже начала беспокоиться.

– Что бы вы сделали, если бы нашли стодолларовую купюру на тротуаре?

— Знаю, любовь моя, прости меня. Совсем забыл посмотреть на часы. Я и не знал, что уже так поздно.

– Если бы у вас внезапно появились сто тысяч долларов, как бы вы их потратили?

— Я слышала об этой бедной женщине в новостях. Это действительно так страшно?

– Вы считаете себя честным человеком?

Джексон знал: она не притворяется. Она на самом деле тревожится из-за того, с чем ему приходится иметь дело каждый день.

– Вы когда-нибудь теряли работу из-за кражи?

– Почему мы должны верить, что вы не брали деньги?

— Да, — тихо ответил он, — очень скверная история. Послушай, Джен, я постараюсь больше не задерживаться, ладно?

– Вы лжете нам?

— Ладно. Я подогрею тебе ужин. Если ты еще не поел.

— Часов в одиннадцать утра съел булочку и выпил больше кофе, чем можно переварить.

– У вас есть привычка воровать?

— Ну разве это хорошо, — неодобрительно произнесла она. — У тебя и голос усталый.

– Где деньги?

— Да я просто выдохся, — сказал Джексон. Только сейчас он понял, что так и есть. — Целый день как в аду. А вот глядя на нашего инспектора, этого не скажешь.

Вопросы продолжали сыпаться градом, и Джеральд старался отвечать так же быстро. Через некоторое время он даже не был уверен, имеют ли его слова смысл. Вот какую тактику они выбрали. Вымотать его морально.

— Он что, так и не делает свою работу?

— Пришел утром через час после того, как все уже были на месте, при этом вид у него был такой, точно его силком приволокли. Большую часть дня провел в пабе, ненадолго объявился на вскрытии и около шести отбыл домой.

Они уставились на него через стол с выражением вызова и неодобрения. Он чувствовал исходящую от них враждебность. Его глаза устали, что вызвало у него ностальгию по глазным каплям в домашней аптечке Джеффа Грира.

Он постарался убедить себя в том, что не очень-то сильно преувеличивает.

— Тебе бы следовало написать на него рапорт, правда, Крис. Нечестно, что тебе приходится выполнять и его работу, и свою. Тебе и без того забот хватает.

В разгар всего этого в комнату вошла миссис Уильямс, неся поднос со стаканами и металлический кувшин с водой. Она ловко налила по бокалу каждому мужчине и обошла стол, ставя напиток перед каждым из них.

— Ну да, — рассеянно произнес Джексон. — Да ладно, не думай об этом. До скорой.

– Спасибо вам, миссис Уильямс, – сказал мистер Браун. – Это все. – Как будто она была его секретаршей, а не Джеральда.

С минуту он не убирал руку с трубки после того, как повесил ее, и думал о том, неужели он несправедлив по отношению к Фэрроу, и если так, то в какой степени? В представлении Джексона инспектор ведет расследование, спотыкаясь, точно во сне, но неужели ему и в самом деле не хватает настойчивости, упорства, желания, всего того, что для Джексона было обязательным в этой работе, или же он просто старше и мудрее и потому предпочитает более спокойный, более методичный подход? Может, проблемы Джексона с инспектором просто приписать конфликту между двумя людьми? Сержант знал, что в участке еще много хороших полицейских, особенно среди старой гвардии, представители которой поддерживают Фэрроу с его методами, не принимают неугомонности Джексона, видя в нем всего лишь выскочку, который во всем ищет свою выгоду, хотя у самого молоко на губах не обсохло.

Джеральд достал из кармана носовой платок и промокнул лицо и заднюю часть шеи. Включили отопление? Температура в комнате, казалось, повысилась. Насколько он мог сказать, его допрашивали в течение четырех или пяти часов и даже близко не подошли хоть к какому-то заключению. Пришло время ему взять на себя ответственность. Он отодвинулся от стола.

И ведь дело не в том, что Джексон ненавидит старшего офицера или хочет от него избавиться ради собственной карьеры, как, наверное, думает Фэрроу, просто он до того неряшлив! Неужели он всегда был таким — одет неопрятно, на встречу всегда опаздывает, расхаживает с таким видом, будто ему на все наплевать? Может, просто дело сейчас такое серьезное, что обнаружились те недостатки Фэрроу, которые раньше он умело скрывал? И в самом деле, складывается такое впечатление, будто напряжение отнимает последние физические силы у этого человека, который старше Джексона еще и по возрасту. Вообще-то надо признать, что у Фэрроу лицо всегда было таким, будто он не выспался, а теперь еще и кожа посерела, покрылась пятнами, глаза налиты кровью, плечи ссутулились. Он и в самом деле выглядит каким-то разбитым, удрученным, что и неудивительно после пяти нераскрытых убийств и нескольких невыходов на службу менее чем за месяц. Лучше бы, пожалуй, отправить Фэрроу на пенсию, о чем в участке, кажется, уже кое-кто подумывает. А то еще умрет на работе.

– Джентльмены, было приятно поговорить с вами, но сейчас мы закончили. У вас нет доказательств правонарушения, а я плохо себя чувствую. Я собираюсь пойти домой.

Джексон перевел взгляд на доску происшествий, которая висела на дальней стене. Она занимала всю стену и была призвана вдохновлять его и коллег еще на большее усердие, она должна была мозолить им глаза, постоянно напоминать о том, что нужно поймать мерзавца, который превратил тихий мирный северный город в мрачную арену ужаса, враждебности и подозрительности. Джексону не верилось, что даже сейчас, даже после того, что произошло, даже после постоянных предупреждений полиции о том, чтобы молодые женщины не выходили одни по вечерам, находились еще такие, кто игнорировал этот совет. Есть еще, кажется, такие, у которых шоры на глазах. Они думают, что насильственная смерть происходит только с другими людьми, а ведь есть и такие, которые уверены, что ни один мужчина, пусть это будет даже маньяк, не сможет им диктовать, куда можно идти, а куда нет.

С некоторым удовлетворением он заметил удивление на их лицах.

Джексон понимал это чувство, но не разделял его. Да вот вчера он обрушился на молодого полицейского, который сказал в раздевалке своему коллеге, что, по его мнению, любая женщина, разгуливающая вечером одна, заслуживает того, что с ней может случиться. Джексон прочитал молодому человеку целую лекцию о том, что именно таким, как он, и поручено сделать улицы безопасными, чтобы любой человек мог ходить по ним куда угодно в любое время, и если молодой человек не разделяет этого мнения, то он не своим делом занимается, черт побери! Но, по правде сказать, хотя Джексон и позаботился о том, чтобы его речь прозвучала убедительно, душу в свои слова он не вложил.

– Мы здесь не закончили, – сказал мистер Браун.

Он мог понять позицию молодого полицейского. У того было множество причин так считать, и одна из них — отчаяние. Этим объяснялся упадок морального духа, охвативший весь участок, точно простудная инфекция.

– Я закончил, – сказал Джеральд, вставая. Он оказался прав – из ближайшего вентиляционного отверстия дул теплый воздух прямо на то место, где он сидел. Он видел достаточно криминальных сериалов, чтобы понять, что они пытались выбить из него ложное признание.

– Хорошего дня.

Пять женщин. Все молодые, красивые, все искромсаны на куски в тихих темных местах посреди ночи, при этом у них, кажется, даже не было возможности закричать или хоть что-то сделать в свою защиту. Их целлулоидные лица смотрели на Джексона с доски происшествий, а их застывшие улыбки, казалось, с каждым днем становятся все более издевательскими. Если убийца и уязвим — а местные и центральные газеты живо нарекли его «человеком-волком», — то эта уязвимость заключается в том, что его жажда крови, кажется, все растет. Промежутки между убийствами становятся все короче. Понятно, что, обезумев от своих желаний, он раньше или позже совершит ошибку. Но сколько еще женщин он убьет за это время? Сколько еще фотографий прикрепят к доске происшествий?

Все четверо встали одновременно, и тот, кого представили как мистера Вильгельма, сказал:

Простонав, Джексон поднялся. От выпитого кофе в голове у него гудело, как гудят провода линии электропередач. Он был совершенно опустошен. В участке было тихо, кабинет был погружен в полумрак. Он взял пиджак, висевший на спинке стула, и зевнул так широко, что хрустнула челюсть.

– Мистер Барлоу, мы даем вам время до следующего понедельника, чтобы вернуть деньги. После этого нам придется привлечь полицию.

Зазвонил телефон. Наверное, снова Дженис. Сейчас скажет, что карри булькает на плите, а в гриле подогревается парочка хлебцев. Он снял трубку.

Джеральд кивнул. Во вторник эксперимент закончится, и он покинет Хейвен. До того момента обязательно должно произойти что-то чудесное, чтобы вытащить его из этой передряги.

— Полицейский участок Мурфилд. Сержант Джексон слушает.

– Делайте что нужно. Я возвращаюсь домой к своей семье.

У говорившего на другом конце либо был ларингит, либо он изменил свой голос.

— Мне нужно увидеться с тобой, — проскрипел голос.

Глава тридцатая

Джексон инстинктивно подумал: вот оно. Предвкушение развязки охватило его. Он сбросил усталость, как змея сбрасывает кожу, и весь обратился во внимание.

— По какому поводу? — осторожно спросил он, подумав о том, что хорошо бы кто-то был в кабинете, кому можно было бы дать знак, чтобы установили, откуда звонят.

В пятницу, когда Мэрион и дети планировали отправиться на ярмарку, в инструкциях Джеральда говорилось, что он должен вернуться в банк еще на один рабочий день.

— Некогда… в игры играть, — прошипел звонивший. Судя по его голосу, он испытывал боль, и ему было трудно говорить. — Хочу, чтобы ты встретился со мной. Я… хочу, чтобы ты пришел один. Никого с собой не приводи, иначе — иначе ты потеряешь свой последний шанс.

Джексон почувствовал, как у него застучало в висках, но голос у него не дрогнул.

– Ты уверен, что не можешь пойти со мной? – спросила Мэрион, протягивая ему портфель. – Прогулять всего один день?

— А зачем это мне встречаться с вами? — спросил он.

Звонивший простонал, точно от боли. Когда он снова заговорил, его голос прозвучал еще тише, так что слова можно было разобрать с трудом.

– Я бы хотел, дорогая, но в банке слишком много дел.

— Ты же… искал меня. Я и есть человек-волк. Сегодня вечером я убил еще одну. Я хочу… чтобы эта была последней. Чтобы других не было никогда.

В висках стучало все сильнее. Джексон сглотнул слюну.

Он провел бессонную ночь, размышляя о том, как разрешит вопрос с пропавшими деньгами. Изначально он готов был поспорить на что угодно, что его семья и общество сплотятся вокруг него, но не было никаких признаков того, что это произойдет.

— Как я могу знать, что вы говорите мне правду?

— Я резал их… от живота до горла, — прошипел звонивший. — И лица снимал.

– Они назвали меня лжецом, – сказал он за ужином накануне вечером. Семья села за стол позже, чтобы приспособиться к рабочему графику Тома, поэтому все пятеро присутствовали, когда он рассказывал историю расследования в банке. Он был уверен, что семья возмутится, но вместо этого те ответили скучающими взглядами и бесполезными советами.

Джексон похолодел. Эти подробности не появлялись в газетах.

— А почему вы хотите встретиться со мной? — спросил он.

– Я знаю, это расстраивает, дорогой. – Мэрион похлопала его по руке.

— Надо поговорить. Надо, чтоб ты… чтоб ты… — Голос затих.

— Вы ведь понимаете, что я не могу встретиться с вами один, — сказал Джексон.

– Я бы не стал беспокоиться об этом, папа. Уверен, что все будет хорошо, – сказал Том. Дороти кивнула в знак согласия. – Я постоянно что-то теряю, а потом нахожу в самых неожиданных местах.

— Так надо. Либо один… либо не встречаемся. И никаких фокусов. Я узнаю. Пожалуйста, поверь мне…

Джексон напряженно думал. В конце концов он сказал:

– Если уверен в своей правоте, то почему тебя волнует, что они назвали тебя лжецом? – спросила Энн в духе двадцать первого века.

— Ладно. Где вы хотите встретиться?

— На старом вокзале… Будь там через… десять минут. Если не будешь, значит… ты послал за подкреплением… и твой… последний шанс… исчезнет…

– На карту поставлено гораздо больше, чем простой ярлык, который на меня навесят, – сказал он ей. – Ставя под сомнение мою честность, они очерняют моего персонажа.

На другом конце завозились с трубкой, потом раздались короткие гудки.

— Постойте! — крикнул Джексон, но трубку уже повесили.

– И это расстраивает тебя, – ответила Энн.



– Да, очень. – Это задевало до глубины души и, если честно, выходило далеко за рамки стандартного отыгрывания роли. Джеральд и Джефф Грир смешались, и теперь трудно было понять, где кончается один и начинается другой.

Чувствую, как он растет во мне, растягивается. А сам я уменьшаюсь. Он умоляет меня, воет, проклинает меня, но я продолжаю молчать в надежде сохранить свои силы.

– Ха, – произнесла Энн, накалывая вилкой кусок жареной говядины. – Интересно.

Мы — одно и то же, говорит он мне, дабы польстить. Скоро мы обновимся. Когда мы вместе, может показаться, что мы разделены, но, разделенные, мы снова будем вместе.

Я стараюсь не слушать его, но его слова — часть меня. Не могу сделать так, чтобы они не произносились.

Наконец я начинаю действовать. Я говорю ему: Больше убийств не будет. Шесть жизней за одну мою не могут быть оправданы.

На следующее утро за завтраком все, казалось, забыли о его проблемах. Ярмарка имела приоритет над всем остальным.

Такова цена выживания, говорит он.

– Я слышала, там будет гадалка, – сказала Дороти, – и грузовик с сахарной ватой.



– Там будет много киосков с едой, – добавил Том. – Тебе не придется готовить ужин сегодня вечером, мама.

– Это будет приятная перемена, – беспечно ответила та.

Железнодорожное сообщение между Мурфилдом и соседними городами было прервано еще в середине семидесятых годов, несмотря на яростное сопротивление местного населения. Как ни странно, здание самого вокзала не было снесено или превращено в офисы и магазины. Оно постепенно разрушалось все эти годы, став жертвой вандалов, растений и суровой непогоды. Вокзал находился на окраине нового промышленного района, в пустынном месте. Днем он своим видом навевал печаль и ностальгию, а с наступлением темноты над ним сгущалась атмосфера загадочности, наводящая на разного рода размышления.

Когда Джеральд вышел на крыльцо с портфелем в руке, бабушка Барлоу подала голос:

Спустя десять минут после того, как Джексон поговорил с тем, кто назвался человеком-волком, в висках у него все еще стучало, а когда он припарковался на вокзальной стоянке для машин, в висках застучало еще сильнее. Дорога была неровная, всюду торчали поросшие колючей травой кочки. Автомобильные фары осветили длинное прямоугольное здание с крошащейся штукатуркой, с почерневшим от грязи каменным фасадом, с заколоченными окнами и дверями, с провисшими водостоками и ржавыми фонарями. Едва Джексон остановил машину и выключил фары, как все эти детали исчезли, точно только при свете они и существовали. Теперь всё вокруг казалось менее таинственным, но более угрожающим. Под небом, усыпанным звездами, здание превратилось в непроницаемую темную стену.

– Надеюсь, твой день будет лучше, чем вчера, сынок.

С минуту сержант сидел в своей машине, глубоко и ровно дыша и разминая руки. Успокойся, проговорил он про себя, после чего принялся мысленно повторять это слово, точно читал мантру: успокойся, успокойся, успокойся. Он ничего не мог поделать с разыгравшимися нервами, но надо ведь взять себя в руки, прежде чем идти туда. Если убийца, как и обещал, ждет его, то ближайшие полчаса почти наверняка станут для Джексона самыми решающими во всей карьере, если не в жизни.

– Уж надеюсь, – пробормотал он.

Но вот наконец он готов. Открыв дверцу машины, он вышел на улицу. Дул холодный резкий ветер. Ноги у него дрожали, но идти он мог. Он тяжело сглотнул, пытаясь унять неприятное ощущение внутри, потом засунул руку в карман плаща и достал фонарик. Поколебавшись с минуту, включил его. Джексон понимал, что с фонариком его теперь отовсюду видно, но, подумал он, если убийца где-то здесь, то едва ли от него можно ожидать, что тот не заметил его прибытия.

В банке ни миссис Уильямс, ни кассиры с ним не поздоровались. Рут и Хелен болтали друг с другом, когда он вошел в дверь, в то время как его секретарша сидела за своим столом, опустив голову и читая несколько отпечатанных страниц. Ладно. Эти люди – второстепенные актеры, всего на ступеньку выше статистов, в то время как он был отцом семейства Барлоу и одной из главных звезд шоу. Он направился в свой кабинет, как и накануне, повесил пиджак на спинку стула, а шляпу положил на подоконник.

Держа фонарик перед собой, он прошел под сводчатым входом в здание вокзала, мимо затянутых паутиной окошек, в которых когда-то продавали билеты. Справа от него был пустой газетный киоск, слева — чайный буфет, который теперь представлял собой пустое темное пространство. Его нервы были до того обнажены, что ему казалось, будто гравий лопается у него под ногами. Дышал он медленно и ровно, но ему казалось, что его дыхание переполняет воздух, и это дышит здание, а не он. Внутри вокзал был словно черный туннель, с множеством щелей, где мог укрыться убийца. Перед Джексоном то и дело возникали тени, которые покачивались в свете его фонарика и кивали ему. Он крутил головой из стороны в сторону, стараясь ничего не упустить из виду.

Сидя за своим столом, он заметил папку с надписью «Отчет о расследовании кражи. Интервью с Джеральдом Барлоу». От него ожидали, что он прочтет его, в этом можно было не сомневаться, иначе папка бы там не лежала. Ему нужно было проявить соответствующие эмоции. Должен ли он рассердиться или заплакать? Джефф всегда умел срываться по сигналу, и зрителям нравилось за этим наблюдать, особенно женщинам. Поклонницы любили ранимого мужчину до тех пор, пока он не переусердствовал. Он медленно прочитал слова на обложке «Отчет о расследовании кражи. Интервью с Джеральдом Барлоу» и вздохнул. Открыв его, он прочитал три листа внутри, скрепленные металлическими скобами, из-за чего отчет напоминал тонкую книгу. Мистер Браун объяснял, как во время обычного визита он попросил Джеральда открыть сейф и обнаружил тот пустым. В отчете освещалась их дискуссия о мистере Манси, в которой тот назывался другом мистера Барлоу, и Джеральд выглядел так, будто он сообщил комбинацию от сейфа постороннему человеку. Также отчет содержал информацию о беседе господина Брауна с тремя членами правления во время их визита в банк.

Впереди, не больше чем в двенадцати шагах от него, он увидел турникет, который вел на платформу поездов южного направления. Со стороны платформы турникет слабо освещался светом звезд, а когда он оказался еще и в луче фонарика, Джексон увидел дрожавшую нетронутую паутину, которая тянулась поперек узкого прохода. Он сразу понял, что убийца не проходил здесь, ведь если бы прошел, то паутина висела бы рваными кусками. Тогда что же это может означать? Быть может, убийца предлагает ему сыграть в какую-то безумную игру? А может, Джексон подъехал к вокзалу по старой ветке, большая часть которой заросла? Либо — третья возможность — убийца поджидает Джексона где-то между этим местом и турникетом, а может даже, сейчас крадется за ним, увидев с какой-то выгодной позиции, как тот подъехал к вокзалу.

Хотя эти размышления и не успокоили его, он почувствовал едва ли не облегчение оттого, что снова мыслит как полицейский. Он резко обернулся, чтобы посмотреть, нет ли кого за спиной, подумав о том, что пора бы ему уже и действовать как полицейский. И вместо того чтобы продолжать красться, точно жертва в дешевом фильме ужасов, Джексон решил объявить о своем присутствии.

Джеральд просмотрел оставшуюся часть и отметил, что недостающая сумма составляет чуть более ста тысяч долларов. Это объясняло, почему они спросили его, как бы он потратил эту сумму, если бы у него была такая возможность.

— Я сержант Джексон, полиция Мурфилда, — крикнул он, и голос его разнесся эхом вокруг. — Я пришел, как мы договорились. Покажитесь и вы.

Ответа не было. В смолкающем эхе он успел расслышать ноту уверенности, что подействовало на него успокаивающе. Выждав минуту, он крикнул еще раз:

Сто тысяч долларов наличными казались чрезмерной суммой для банка сороковых, но что он знал? Он пожал плечами и продолжил читать.

— Если не покажетесь, мне придется вызвать подкрепление. Выбор за вами.

Прошли долгие десять секунд. Джексон уже было подумал, что вся эта история в конце концов закончится ничем, но тут за турникетом показалась темная фигура, загородившая звездный свет.

На последней странице кратко излагались их выводы. Следственный комитет счел мистера Барлоу склонным к конфронтации и отказу от сотрудничества. Его история о вымышленном помощнике управляющего по имени мистер Манси была явно придумана для того, чтобы отвести подозрения. По мнению комитета, мистер Барлоу лжет.

Вот оно снова. Его честность ставилась под сомнение. Они что, никогда не смотрели сериал? Джефф Грир, возможно, иногда и кривил душой, но Джеральд Барлоу был образцом добродетели.

Джексон сглотнул. Он вдруг почувствовал, как гулко бьется его пульс. Он направил луч фонарика на фигуру, но та отступила, точно боялась света.

Миссис Уильямс прервала его размышления, принеся чашку кофе и подойдя к нему, чтобы поставить ее на стол.

— Оставайтесь на месте, чтобы я мог вас видеть, — крикнул Джексон.

Он улыбнулся ей:

И тут фигура заговорила. Казалось, слова потонули в облачке пара, вырвавшемся изо рта, и Джексон услышал лишь хриплый шепот:

– Спасибо.

— Выключи… фонарик…

Но получил в ответ только кивок. Когда женщина вышла из кабинета, он почувствовал себя обязанным крикнуть:

Поколебавшись, Джексон сделал то, о чем его просили. Освоившись в темноте, он двинулся к турникету, за которым его ждала черная фигура — будто с поезда сошел нежданный гость.

– Это все, миссис Уильямс. Продолжайте.

— Выходите, — приказал он.

Когда он взял свою чашку, его внимание привлек один из приоткрытых ящиков стола. Был ли тот открыт раньше? Он так не думал, но не мог сказать наверняка. Джеральд попытался закрыть его, но что-то заклинило, поэтому он выдвинул его до упора, чтобы полюбоваться наполовину наполненной бутылкой ликера, зажатой между степлером и стопкой бухгалтерских книг. Бурбон, его любимый. Как удар под дых, от вида бутылки у него перехватило дыхание.

Приблизившись к турникету, он вытянул руку, чтобы убрать паутину. Фигура повиновалась и засеменила к краю платформы.

Джеральд Барлоу периодически пил, но всегда дома или в ресторане, и обычно по какому-нибудь случаю. Никогда на работе. На съемочной площадке ликером на самом деле служил теплый чай. Он поднял бутылку и понюхал крышку, но не смог почувствовать никакого запаха. Тем не менее что-то подсказывало ему, что это не бутафория. Хотели ли они, чтобы он пил на работе и его уволили? Задумывалось ли это как история о падении и искуплении?

Джексон толкнул турникет. Им не пользовались несколько лет, и турникет не поддавался. Когда Джексон навалился на него, тот заскрипел, точно от боли, но мало-помалу уступал, и наконец Джексон прошел через него и оказался на платформе. Весь его дорогой плащ был в клочьях грязной паутины. Фигура стояла ярдах в двенадцати от Джексона, лицом к нему, на самом краю платформы, вдоль которой тянулись заросшие травой железнодорожные пути, — точно так на краю бассейна стоит прыгун перед прыжком назад. Лицо было в тени, к тому же разглядеть его черты было трудно еще и из-за того, что перед ним все время висело облачко пара. С минуту Джексон и тот, другой человек стояли и смотрели друг на друга как дуэлянты.

Прежняя репутация Джеффа Грира как пьяницы и его последующее пребывание в реабилитационном центре были общеизвестны. Если это являлось частью сюжетной линии, то он в этом не участвует. Он записался на роль Джеральда Барлоу, а Джеральд Барлоу был хорошим человеком, из тех, кто не пьет на работе.

Наконец Джексон произнес:

Он поставил бутылку на стол, заметив, как солнечные лучи, проникающие через окно, подсвечивают стекло, заставляя янтарную жидкость светиться. Такое прекрасное зрелище для чего-то столь разрушительного. Он знал, что даже отвинчивание крышки разблокирует некоторую мышечную память, которая приведет к тому, что он нальет содержимое в свою чашку, а затем выпьет. А выпив даже один глоток, он выпьет все и станет искать еще, чтобы снова выпить. И это положит начало чему-то, что никогда не закончится. Он будет пить до бесконечности, пока не уничтожит все хорошее в своей жизни. И он не собирался поддаваться искушению ни как Джеральд, ни как Джефф.

— Ну вот я и здесь. Дальше что?

Он схватил бутылку за горлышко и вынес ее в основное помещение банка. Хелен отсчитывала банкноты молодому человеку, наклонившемуся вперед над прилавком.

Человек дрожал. Чувствовалось, что он никак не может овладеть собой. Он дышал тяжело, едва не задыхался.

– Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать и двадцать. Будет что-нибудь еще, мистер Ратман?

— У нас… не очень-то много… времени, — проскрежетал он наконец.

– Нет, спасибо. – Он сложил банкноты и сунул их в свой бумажник. – Теперь я ухожу, чтобы потратить их!

– Повеселитесь на ярмарке, – пожелала она, когда он уходил.

— Вам плохо? — спросил Джексон.

Джеральд подошел к миссис Уильямс и бросил бутылку в корзину для мусора рядом с ее столом.

– Я не уверен, как это попало в ящик моего стола. Если это была шутка, то не очень смешная.

Человек издал какой-то хриплый звук — то ли хохотнул, то ли не мог сдержаться от боли.

Она удивленно моргнула.

– Понимаю, мистер Барлоу. – Ее ответ прозвучал уклончиво, но ему показалось, что он заметил вспышку одобрения в ее глазах.

— Я… — казалось, он подыскивает подходящие слова, — перевоплощаюсь, — договорил он наконец.

Ожидание следующего вторника стало более нестерпимым.

Джексон, сам не зная почему, подумал о гусенице, которая превращается в бабочку. Его передернуло.

— Перевоплощаетесь во что?

Глава тридцать первая

Человек простонал:

Все предыдущие несколько дней работы у Тома были заняты подготовкой к ярмарке. Словно являлись репетицией мероприятия, поэтому пятница, первый день ярмарки, стала своеобразной премьерой. Ему понравилось, как Феликс Уортингтон переплел сюжетные линии, когда его сестры и мать пришли на ярмарку в качестве посетителей во время его работы на колесе обозрения.

— Это рождение заново… Возрождение… Второе рождение…

Он даже не представлял, каковы были их инструкции на этот день, и его это не особенно волновало, потому что он был сосредоточен на своей директиве, самой лучшей на сегодняшний день. В ней говорилось: «Еще один хороший день, сохраняйте позитивный настрой! Сегодня Том Барлоу встретит любовь всей своей жизни. На ней будет вишнево-красное платье с бежевыми пуговицами спереди и тканевым поясом. Блондинка. Смотри в оба и готовь губы!»

Наконец-то сюжетная линия, достойная Тома Барлоу. Он видел, как преобразился Том, получив работу и общаясь с другими мужчинами в команде. Сюжет о взрослении. Это было бы захватывающее зрелище, во всем этом чувствовалась мужская энергия. Добавление любовного интереса прекрасно уравновесило бы историю, а лично он всегда питал слабость к блондинкам. Возможно, выйдет даже весело.

Джексон тупо повторил про себя эти слова, отметив, что слово «рождение» повторилось три раза.

Может быть, как только все это закончится, он сможет оставить радиобизнес и возобновить актерскую карьеру. Он знал, что не годился на главные роли, но у него были определенные комедийные качества и внешность, которую женщины считали привлекательной и милой. Это могло бы стать отправной точкой, в которой он так нуждался.

— Не понимаю, о чем вы, — пробормотал он.

Том уже был на аттракционе, когда прибыли Мэрион, Энн и Дороти. Он заметил их издалека, но не мог покинуть свой пост, чтобы поприветствовать их. С ним в паре работал Отис, который тоже был новичком на колесе обозрения. Правила были просты: никогда не позволять тем, кто вышел из кабинки, развернуться и сесть обратно. Все должны пройти в конец очереди и снова заплатить за билет. И нужно убедиться, что каждый пассажир пристегнут ремнем безопасности.

— Послушай меня… у нас так мало времени… я не такой, как ты… я… не человек…

— Конечно, не человек, — сказал Джексон, чтобы успокоить его.

Им сказали, что один из них будет управлять рычагом, в то время как другой будет помогать пассажирам разместиться в кабинке, убедившись, что они пристегнуты, а перекладина надежно закреплена на месте. По окончании поездки процедура была противоположной: расстегнуть планку, проинструктировать пассажиров отстегнуться и убедиться, что они благополучно вышли. Он и Отис, подросток с плохой кожей, периодически менялись ролями, чтобы все было честно.

— Да послушай же меня! — От гнева его голос на мгновение окреп и тотчас вновь превратился в скрипучий шепот. — Сорокалетний цикл… потом возрождение… а перед этим — инстинктивная страсть… брать чужую кровь… жизненную энергию… чужое имя… И ничего не поделаешь… Слишком много жертв… Но больше их не будет… не будет…

Человек застонал, глотнул воздуха и закачался, точно вот-вот потеряет сознание.

Одновременно он осматривал толпу, надеясь обнаружить свою таинственную даму сердца. Бордовое платье говорило о том, что девушка будет выделяться, поэтому он не боялся не узнать ее, и, поскольку в записке говорилось, что они встретятся у колеса обозрения, предположительно, она сама придет к нему.

— Послушайте, — сказал Джексон, — вы или ранены, или больны. Пойдемте со мной. Я отвезу вас в больницу.

— Нет, — протянул человек, — никакой больницы.

Он все еще осматривался по сторонам, когда его мать и сестры подошли к началу очереди, готовые занять последние свободные места. Дороти отошла в сторону, а Мэрион протянула Отису два билета.

И, сделав невероятное усилие над собой, как показалось Джексону, человек выпрямился и заговорил хриплым шепотом.

— Не хочу… продолжать, — произнес он. — Неужели ты этого не понимаешь, Джексон? У меня так мало… времени. Хочу, чтобы ты помог мне… чтобы ты помог мне остановить это… чтобы это больше не повторялось.

– Ты работаешь с моим сыном Томом Барлоу, – сказала она Отису с гордостью в голосе.

Джексон приехал сюда, готовый узнать то, что ему собирался сказать этот человек, а теперь ему приходилось выслушивать какую-то чепуху. Может, это безумец, а может, он ранен. Или же это трюк, призванный сбить его с толку? Убийцы нередко притворяются более слабыми, чем они есть на самом деле, а то и невменяемыми. Ухватившись за последние слова, которые произнес человек, он спросил:

– Да, мэм, – ответил Отис. – Другая молодая леди с вами?

— И как же я могу вам помочь это остановить?

Сквозь астматическое дыхание незнакомца прорвались слова, которые показались ему правдивыми:

– На этот раз я, пожалуй, не поеду, – заверила его Дороти. – Просто понаблюдаю.

— Я хочу… чтобы ты убил меня. Сам я… не могу это сделать. Он не дает мне. Слишком крепко держит… Скоро все кончится. Да быстрее же!..

Том помог Мэрион и Энн сесть в кабинку, а затем убедился, что они надежно устроились. Он оглянулся на Дороти, которая стояла рядом с Отисом, наблюдая за работой своего брата.

— Убить вас! — воскликнул Джексон, но быстро взял себя в руки. — Вы же знаете, я не могу этого сделать. Это противозаконно. Но послушайте, если вы поедете со мной, я сделаю так, чтобы вам помогли. Вы сможете кое с кем поговорить о ваших проблемах. С профессиональными людьми. Они вам помогут.

Человек буквально взорвался от возмущения.

– Наслаждайтесь поездкой, – сказал Том свою собственную коронную фразу. Отис предпочитал «Наслаждайтесь видом», но, честно говоря, в любом случае это не имело значения. Поездка уже оплачена, люди пристегнуты. Они поедут, независимо от того, нравится ли им это.

— Нет, Джексон… послушай меня… я — не человек… Если ты… не убьешь меня… цикл завершится… Мозг восстановит… поврежденные мысли… обновит… инстинкт самосохранения… и тогда я не смогу… не захочу умереть… И через сорок… лет… убийства… возобновятся… Ты должен… сделать это сейчас… Джексон… пока я… этого хочу… Бензин… под скамьей… спички… сделай это сейчас… скорее… слишком поздно…

Теперь, когда двенадцать мест были заняты, Отис запустил программу, и Том подошел, чтобы представить ему сестру.

Последние слова застряли у человека в горле, и он рухнул. Джексон инстинктивно сделал пару шагов, потом остановился. Человек лежал недвижимо на краю платформы, но как Джексон мог быть уверен, что его не вводят в заблуждение? Он представил себе, как склоняется над этой фигурой, вдруг глаза человека открываются, и рука, сжимающая то самое страшное оружие, которым он убивал свои жертвы, делает резкое движение, и Джексон лишается лица. Он прикрыл глаза и содрогнулся, потом включил фонарик, который продолжал держать в руке, и направил луч света на лежавшую фигуру.

– Это моя младшая сестра Дороти, – сказал он. – Она не будет кататься, потому что не любит высоту.

Человек лежал на спине, голова и левая рука свисали с края платформы. Если он действительно потерял сознание, то ему еще повезло, что он не свалился с платформы на пути. А может, и не так повезло; во всяком случае, если бы он туда упал, у Джексона было бы над ним территориальное преимущество. Тут он вспомнил, что говорил этот человек о бензине, и, повернувшись, направил луч фонарика на ближайшую полуразрушенную скамейку.