– Извини, дочка, – примирительно сказал Егор Иванович, – просто после твоего рассольника на больничные супы и глядеть неохота.

В палате произошли некоторые изменения. Егору Ивановичу выдали алюминиевый костыль, Петюне поменяли повязку, а дядя Вася обольстил сестру-хозяйку, и теперь на подоконнике красовался новый электрический чайник. На чайник приходили любоваться больные из других палат, и все удивлялись, как это дяде Васе удалось. Я только посмеивалась – давно уже поняла, что мой напарник притягателен для дам в районе пятидесяти лет.

Пока они ели, я излагала свои приключения.

– Молодец, Василиса! – одобрил дядя Вася. – Грамотно действовала. Вот только в химчистку эту звонить не нужно было самой.

– Да я не по мобильнику, – отмахнулась я, – и вот еще что… – Я рассказала про зеленую шариковую ручку.

– Точно Надя туда звонила… – пробормотал дядя Вася.

– Звонила, а куда потом пошла? Что ей там сказали? – заволновался Егор Иванович. – Нужно выяснить!

– Не торопись, Егор, – нахмурился дядя Вася, – не гони лошадей! Если она в этой химчистке что-то выяснила, куда-то они ее направили, то это может быть опасно. Обдумать надо все тщательно. И вообще, предоставь это дело профессионалам.

Егор Иванович бросил очень выразительный взгляд из-под нависших бровей – дескать, какой ты профессионал, лежишь тут со мной рядом и ни фига не делаешь. Девчонка за тебя работает, а ты только ешь да пузо поглаживаешь. Вообще-то он прав, но с дядей Васей мы сами разберемся.

– Давайте чай пить! – заторопилась я. – Заодно и чайник обновим!

К чаю были сухари с маком и коробка конфет «Птичье молоко». Петюня оживился и мигом умял штук десять, пока я не отняла коробку.

После чая я прибиралась в палате, ворчала на дядю Васю, что залил майку кетчупом, и гоняла Петюню, который крошил сухари на пол. Егор Иванович надел халат и вышел, опираясь на костыль.

– Курить пойду! Ужас как хочется!

– Ладно, а я домой поеду, – сказала я. – Бонни совсем извелся. Какие будут указания на завтра?

– Да какие указания, – уныло сказал дядя Вася, – честно говоря, и сам не знаю, что делать. Хорошо бы выяснить, где эта химчистка находится, хотя, может, она и ни при чем вовсе…



В окно палаты вкатился огромный, желтый, как сыр или сливочное масло, шар луны. Петюня негромко всхлипнул и сел на кровати. В лунные ночи он чувствовал какую-то тяжелую, мучительную тоску, как будто внутри его болело что-то, чего на самом деле нет. В такие ночи ему хотелось куда-то идти, что-то делать. Только куда идти и что делать, он не понимал, и от этого тяжесть и боль становились еще мучительнее. Он снова всхлипнул и встал.

Желтый свет луны заливал палату, как кислое молоко. От этого света спящие соседи превратились в каких-то незнакомых людей, незнакомых и опасных. Петюня захотел выйти из палаты. Он сделал шаг к двери и вдруг увидел на спинке стула удивительный халат. Этот халат принесла его соседу та девушка, которая приходит к ним каждый день и приносит разные вкусные вещи. Раньше Петюня считал эту девушку доброй, но после того, как она принесла этот халат, обиделся на нее. Почему она принесла халат только тому бородатому старику?

Это неправильно, несправедливо!

У Петюни были свои представления о том, что такое правильно, свои представления о справедливости.

Самое правильное – это когда все вкусное, все хорошее давали ему. Потому что он – Петюня, он – самый хороший, самый правильный человек. Ему должны за это давать яблоки, конфеты, булочки с маком. Еще, конечно, пирожные.

Один раз он увидел красивое пирожное, которое ел ребенок, отобрал его и быстро запихнул в рот.

Было очень вкусно.

Правда, ребенок громко заплакал, и тут же к Петюне подскочил большой злой дядька и очень сильно его побил. Это было неправильно, несправедливо.

В конце концов, если нельзя, чтобы все давали только ему, Петюня не возражал, чтобы яблоки, конфеты и булочки давали всем. Пускай, Петюня не жадный.

Кроме яблок и конфет, Петюня любил красивую одежду. Особенно красивые полотенца, вышитые разноцветными нитками. Если ему доставалось такое полотенце, он оборачивал его вокруг головы и думал о том, какой он красивый.

А вот теперь еще этот халат…

Это был очень красивый халат, в нем Петюня стал бы просто красавцем, но противный жадный старик не позволял Петюне его надевать. Как будто ему жалко халата.

Петюня покосился на жадного старика.

В лунном свете тот был совсем не похож на себя. Это был совсем другой старик, с желтым осунувшимся лицом, и Петюня подумал, что этот старик, наверное, не такой жадный и позволит Петюне немножко поносить халат.

Он потянул халат на себя.

Старик пошевелился и громко всхрапнул.

Петюня замер, но старик не проснулся, он только выпростал левую руку из-под одеяла и задышал неровно, с присвистом. Тогда Петюня стащил халат со спинки стула и напялил его, неловко всунув руки в рукава. Потом он обвязал голову полотенцем и пошел к двери, думая, что теперь он очень красивый.

За дверью палаты было темно и пусто. Только далеко, в самом конце коридора, тускло горела лампа на столе дежурной сестры.

Туда Петюня не пойдет, потому что сердитые сестры всегда ругают его, что бы он ни делал. Они плохие, несправедливые. Петюня хороший, правильный, его нужно хвалить и угощать вкусным. Петюня повернул в другую сторону, к лестничной площадке.

Там, на этой площадке, жадный старик, чей халат был сейчас на Петюне, тайком от сестер курил. Петюня представил, как он сейчас постоит на этом самом месте, как будто он – не он, а тот самый старик.

Он сунул руку в карман халата и нащупал там смятую пачку сигарет.

Это хорошо! Он сможет постоять там, выпуская дым изо рта, совсем как тот старик, как другие люди.

Петюня считал, что он лучше всех других людей, умнее и справедливее – но в то же время ему хотелось быть похожим на них, хотелось не отличаться, быть как все. Эти два чувства плохо умещались в его груди, они теснились там, мешая друг другу, и от этого Петюня испытывал беспокойство.

Он тихонько толкнул дверь.

Дверь негромко скрипнула. Петюня замер, покосился на далекий дежурный свет. Но сестра не услышала скрипа, и Петюня выскользнул на лестничную площадку.

Здесь было очень темно, гораздо темнее, чем в палате или в коридоре.

Петюня встал на том месте, где обычно стоял старик, достал из кармана пачку, вытащил из нее одну сигарету, прихватил ее губами.

Он почувствовал себя очень важным, значительным – в красивом халате, с сигаретой во рту… правда, сигарета у него не дымилась.

Тут он вспомнил, что дым из нее просто так не пойдет, что сигарету нужно зажечь. Но зажечь ее было нечем, в кармане халата не было ни спичек, ни зажигалки. Хитрый старик прятал их в каком-то другом месте. Наверное, он делал так, чтобы навредить Петюне.

Петюня огляделся по сторонам.

Другие люди, когда хотели закурить, просили огонька у других. Петюня представил, как солидно просит у кого-нибудь: «Огоньку не найдется?» Правда, попросить было не у кого…

И тут он заметил, что в углу площадки кто-то есть.

Его глаза привыкли к темноте, и Петюня заметил смутный человеческий силуэт.

– Э-э… – протянул он просительно и сделал шаг к незнакомцу.

Он хотел солидно произнести ту самую фразу, только вдруг забыл ее, и во рту у него оказалась густая каша косноязычия, которая в самый неподходящий момент мешала ему произнести свои умные и правильные слова.

– Э-э… – повторил он.

И тут черный человек сам двинулся ему навстречу, и в его руке что-то тускло блеснуло. Петюня подумал, что этот человек догадался, что ему нужен огонь, и несет ему зажигалку. Значит, это хороший, добрый человек… Петюнино сердце наполнилось благодарностью. Он приоткрыл рот и неуверенно проговорил:

– Ты-ы…

Он хотел сказать – ты хороший, добрый, но в голове его опять что-то замкнуло, и удалось только еще раз промычать:

– Ты-ы…

– Чего? – выдохнуло из темноты, и черный человек сделал еще один шаг навстречу, рука его с тускло блестящим предметом взлетела и тотчас опустилась на бедную Петюнину голову. Петюня хрипло охнул, покачнулся и непременно упал бы на каменные плиты, но черный человек подтолкнул его к лестнице, и Петюня, кувыркаясь, покатился вниз по ступеням.

Когда Петюня докатился до следующей площадки, он был уже мертв.



Утром в отделении начался переполох.

Сестры и врачи ходили озабоченные и расстроенные, завтрак принесли на полчаса позже обычного, да и каша оказалась пересоленной и холодной. Василий Макарович поймал в коридоре процедурную сестру Дарью Романовну и спросил ее, в чем дело.

– Да ничего такого, – ответила та, отводя глаза. – Не волнуйтесь, Василий Макарович, лечитесь. Вам для скорейшего выздоровления необходимы полный покой и положительные эмоции. Хотите, я вам внеплановый сеанс электрофореза сделаю?

Дарья Романовна была женщина основательная, солидная. Рука у нее была твердая, больные никогда не жаловались на ее уколы. Василий Макарович уважал ее за обстоятельность, она же к нему испытывала симпатию. Как уже говорилось, Куликов вызывал доверие у дам среднего возраста и солидной комплекции. Он был вежливым, аккуратным и непьющим.

Нынешним утром Дарья Романовна не улыбнулась Василию Макаровичу, не остановилась поболтать. Он сразу угадал, что ей не до того.

– Я же вижу, что что-то стряслось! – не отставал от нее Куликов. – И Петюня наш куда-то пропал… Дарья Романовна, вы же все знаете! – Он подошел ближе и взял сестру за полный локоть.

– Помер ваш Петюня! – проговорила Дарья Романовна, понизив голос. – С лестницы ночью упал и шею сломал! Все шлялся по ночам, вот и доходился на свою голову!

– Вот те раз! – Дядя Вася поспешил в палату.



А через час в больницу приехала милиция.

Дверь палаты распахнулась, вошел лысоватый мужчина средних лет в незначительном сером пиджаке, оглядел присутствующих характерным милицейским взглядом. За ним шел дежурный ординатор с унылым и расстроенным лицом.

– Здесь лежал потерпевший? – осведомился лысый.

– Здесь, Федор Михалыч! – ответил вместо ординатора Василий Макарович, поднимаясь со своей кровати. – Вот на той самой коечке.

– Куликов? – удивленно проговорил милиционер, разглядывая дядю Васю. – А ты как здесь?

– Да вот, пострадал при исполнении! – Василий Макарович вздохнул. – А ты-то что здесь делаешь? Разве твой отдел несчастными случаями занимается?

Капитан милиции Федор Михайлович Толстоедов работал в отделе по расследованию насильственных преступлений. К ним в отдел попадали убийства, ограбления, изнасилования и прочие тяжкие преступления против личности.

Толстоедов огляделся по сторонам и недовольно проговорил:

– Макарыч, ты же порядок знаешь… не положено с посторонними ход расследования обсуждать!

– Это я посторонний? – обиделся дядя Вася. – Да я в милиции четверть века оттрубил! Ты не забыл, как мы с тобой в девяносто втором Сеньку Таракана брали?

– Ничего я не забыл… – проворчал Толстоедов. – Только ты же понимаешь, мы тут не одни. У вас курить где можно?

– Вообще-то нигде, – вмешался в разговор ординатор. – У нас курить запрещается.

– А если очень нужно?

– Ну, если очень нужно – то на служебной лестнице…

– Как раз на месте преступления! – вздохнул Толстоедов. – Ну, ты как, Макарыч, передвигаться самостоятельно можешь?

– Запросто! – оживился дядя Вася и вместе с бывшим коллегой отправился на лестницу.

– Ты-то будешь? – Толстоедов достал пачку сигарет, вопросительно взглянул на Василия Макаровича.

– Бросил! – ответил тот. – Хоть иногда и жалею. Так, постою с тобой, хоть дым понюхаю.

– Хорошо тебе… – проговорил капитан, нервно закуривая. – Я бы тоже бросил, да только жизнь такая нервная, никак не получается… Между прочим, вот отсюда ваш Петюня и загремел. Тоже курить сюда пришел. Как мы с тобой. По крайней мере, сигарета у него во рту была. Правда, незажженная. Это я к тому, что Минздрав очень правильно предупреждает о вреде курения.

– Так все же это был несчастный случай? – спросил Василий Макарович, глядя на нижнюю площадку, где мелом был обведен силуэт человеческого тела.

– Хорошо бы, кабы так! – вздохнул Толстоедов, стряхивая пепел. – Нам бы меньше головной боли. Так вот не получается. Тут же у вас полное отделение врачей, и они сразу определили, что не просто так этот ваш Петюня с лестницы загремел.

– Что, помог ему кто-то?

– Не только помог. Ему сперва нанесли удар в затылок тяжелым тупым предметом. Этот удар сам по себе мог послужить причиной смерти, но потом его еще с лестницы столкнули. Тут уж перелом шейных позвонков, и все, отправился ваш Петюня, как говорится, в лучший мир! Так что, Макарыч, это самое натуральное убийство!

– Кому же мог наш Петюня помешать? – удивленно протянул Василий Макарович.

– Вот я и хотел тебя об этом спросить. Ты же тут лежишь, знал потерпевшего… так какое у тебя на этот счет мнение?

– Никакого. – Куликов пожал плечами. – Петюня был безобидный дурачок. Совался, правда, куда ни попадя, шлялся по ночам по всей больнице…

– Может, увидел что-нибудь лишнее, вот его и убрали, как ненужного свидетеля? – предположил Толстоедов.

– Может быть… – неопределенно пробормотал Василий Макарович. – Хотя что тут увидеть можно? Как продукты с кухни воруют или как врачи крутят с медсестрами? Да кому ж это интересно?

При этом он вспомнил, как утром Егор Иванович Боровик возмущался, что Петюня опять утащил его халат.

– Слушай, – проговорил он, повернувшись к капитану. – А где он сейчас находится, этот потерпевший?

– В ординаторской. Вот-вот труповозка приедет и заберет его к нам. А уже у нас будет вскрытие.

– А можно на него взглянуть, пока еще не увезли?

– Да пожалуйста. – Толстоедов пожал плечами. – Только я его уже осмотрел. Если ты думаешь, что я что-то проглядел…

– Нет, я ничего такого не думаю! – заверил Куликов бывшего коллегу. – Просто взглянуть на него хочу.

Вдвоем с капитаном они заглянули в ординаторскую.

Петюня лежал на больничной каталке, покрытой зеленой клеенкой. Как и подозревал Василий Макарович, он был одет в новый халат, который купила Василиса Егору Ивановичу Боровику. Голова его была повязана белым полотенцем.

– Ну, что ж ты не заходишь? – спросил капитан Куликова, остановившегося в дверях.

– Да я уже увидел что хотел, – отозвался тот.

Действительно, он понял, что повязанное вокруг глупой Петюниной головы полотенце в темноте вполне можно было принять за седые волосы, а самого Петюню в этом халате – за Егора Ивановича.

– Ну, и что ты такое углядел? – с подозрением спросил Толстоедов.

– Да так… мысль одну проверял, – уклончиво ответил ему Василий Макарович.

– Если у тебя, Макарыч, какая-то мысль имеется, ты обязан ею поделиться со мной, как с представителем следствия! Как ответственный гражданин и бывший сотрудник милиции. А то у меня, честно говоря, никаких мыслей не имеется. Одни вопросы.

– Да и я еще не очень определился. Так, пытаюсь связать концы с концами.

– Ну, ты обещай мне – если свяжешь, дай знать!

– Всенепременно! – пообещал Василий Макарович.



Когда я вошла в палату, мои дяденьки были какие-то грустные и подавленные.

– Отставить депрессию! – объявила я с порога. – Плохое настроение – враг выздоровления! Сейчас будем пить чай с печеньем!

Я решила побаловать своих больных и испекла печенье – на каждый кружок из песочного теста полагалось плюхнуть еще сбитый белок с сахаром, а потом посыпать тертым шоколадом. Правда, Бонни умудрился перевернуть противень с готовыми изделиями, но все, что я собрала, в пищу все же годилось. Подозреваю, что этот обжора все сделал нарочно – половина печенья раскрошилась, и угадайте: кому все это досталось?

– С печеньем – это хорошо, – вздохнул дядя Вася. – Только у нас, тезка, большая неприятность.

– Что такое? – насторожилась я.

– Петюня умер…

– Убили его! – добавил из своего угла Егор Иванович.

– Я же просил… – Дядя Вася укоризненно взглянул на нашего заказчика. – Зачем девушку расстраивать?

– Все равно ей все тут же расскажут! – отмахнулся Боровик. – Лучше уж мы.

– Вот интересно! – возмутилась я. – Я что вам – кисейная барышня? Я – сотрудник детективного агентства.

На самом деле я и правда расстроилась: хоть Петюня был противный и надоедливый, я к нему успела как-то привыкнуть.

– А с чего вы взяли, что убили его? Кому он нужен? – спохватилась я.

– Что убили – это милиция точно знает, – ответил дядя Вася, – а вот за что – ума не приложу. Хотя мысли кое-какие есть… Егор Иваныч, вполне могли его за тебя принять… Халат, полотенце… Потому что сам-то Петюня, царствие ему небесное, никому не был нужен. Колись, Егор Иваныч, что ты еще совершил?

– Ох, виноват я, вас не послушал. – Егор Иванович повесил голову, – вчера пошел я вроде как покурить, а сам позвонил в ту химчистку.

– И что? – напряглась я.

– А что? Там автоответчик – изложите, говорит, ваше дело. Я и бухнул с ходу – ищу девушку Надю Боровик, есть сведения, что она к вам обращалась по поводу матери своей Лизаветы Пименовой. Если знаете что про нее – сообщите, а я за сведения предоставлю вознаграждение.

– Ну, а дальше?

– А что дальше? Перезвонил через десять минут, а там: «Простите, сейчас такие заказы временно не выполняем». Дурят людей!

– Ну ты даешь, Егор Иваныч! – возмутился дядя Вася. – Говорил же тебе, не звони!

– Да что такого? Ерунда полная с этой химчисткой!

– Понимаешь, тезка, – сказал мне дядя Вася, – как-то мне все это не нравится. Не успел Егор Иванович позвонить по тому телефону, как тут же такое происшествие с Петюней.

– Да как они определили, где я нахожусь? – удивился Егор Иваныч.

– А вы откуда звонили – с поста медсестры? – вмешалась я. – Ну так это минутное дело – номер определить. И потом, помните, что Надежда Сарафанова рассказывала? Как только она позвонила по этому номеру из больницы, так через час или полтора за Лизой бандиты и приехали. По звонку ее вычислили. А она-то думала, что ей помогут…

– Неужели они и Надюшу мою вот так же, из-за звонка… – Егор Иваныч побледнел и вдруг стал заваливаться на бок.

Дальше поднялась суматоха, прибежали доктора и сестры с уколами, после чего меня выгнали вон.



Утром на прогулке с Бонни я размышляла.

Если во время охоты собаки теряют след дичи – они возвращаются на то место, где этот след последний раз чуяли, и пытаются найти его снова.

Я нашла Надин след в Зареченске, проследила его до таксофона на Балтийском вокзале и там потеряла. Поэтому я решила снова вернуться на то же самое место и оглядеться – не найду ли там какую-то новую зацепку, не догадаюсь ли, куда Надя отправилась с вокзала.

Я вернулась на вокзал, зашла в кабинку таксофона и снова взглянула на страницу в справочнике, где был номер, обведенный зеленой пастой.

Вот он, последний след Нади.

Здесь она точно побывала. Но куда она отправилась отсюда?

Я уже попыталась позвонить по номеру химчистки, но это мне ничего не дало. Может быть, все дело в том, что я оставила на автоответчике неверное сообщение? Если бы я оставила там другой текст, мне повезло бы больше? Ага, как несчастному Петюне…

Но попробуй угадай, что им нужно сообщить, чтобы выйти на контакт! И хорошо бы еще знать – кто такие «они»…

Никаких свежих идей в голове не появлялось. Мне нужно было срочно стимулировать деятельность мозга, тех самых «серых клеточек», о которых так любил рассуждать Эркюль Пуаро. А для этого нет лучшего средства, чем чашечка кофе…

Я огляделась по сторонам и увидела в дальнем конце зала вывеску: «Интернет-кафе».

Ну что ж, по крайней мере, кофе там наверняка варят…

Я толкнула стеклянную дверь и вошла в небольшой зал.

Здесь было довольно людно. За столиками с компьютерами сидели в основном подростки, которые увлеченно играли в компьютерные игры, ребята постарше, занятые веб-серфингом или тусующиеся в социальных сетях. Старше двадцати лет здесь почти никого не было, так что я почувствовала себя ископаемым.

Хотя нет, в глубине помещения за стойкой сидел мужчина примерно моего возраста, который совмещал работу администратора и бармена – принимал деньги за аренду компьютеров и варил кофе. Это был довольно мрачный тип с длинными сальными волосами, спадающими на плечи.

Я двинулась к его стойке между рядами столиков.

Вдруг по полу, прямо у меня под ногами, метнулось что-то белое и шустрое. Я шарахнулась от неожиданности, вскрикнула, взмахнула рукой и опрокинула чашку кофе на соседнем столике.

– Ты что, совсем слепая?! – вскрикнул сидевший за этим столом парнишка, вскочив и вытирая стол салфеткой. – Смотреть надо, куда идешь! Размахалась ластами, как пингвин в жару, разлила, понимаешь, мой кофе… у меня почти полная чашка была…

– Извини… – пробормотала я растерянно. – Мне показалось, что по полу пробежала какая-то зверюшка… я тебе куплю кофе…

– Не какая-то зверюшка, а моя Шушара! – Парнишка наклонился, поднял с пола белую крысу и посадил к себе на плечо. – Но кофе ты мне купи, раз уж разлила…

Я удивленно взглянула на крысу и ее хозяина.

Крыса была, честно говоря, гораздо симпатичнее – белая, с живыми блестящими глазками и довольно чистенькая. Чего нельзя было сказать о парнишке, на чьем плече она сидела.

Он был мелкий, тощий и какой-то запущенный. Волосы неаккуратно пострижены, из-под свитера торчал воротник несвежей рубашки. На запястье у него была татуировка – большой мохнатый паук. Еще он весь был увешан колечками пирсинга – кольцо в носу, кольцо в нижней губе, кольцо над бровью, целая гроздь колечек в ушах.

Он погладил свою крыску и как-то заговорщицки с ней переглянулся. Как будто они были сообщниками и только что провернули удачную аферу. И тут я сообразила, что он все это рассчитал – выпустил крысу передо мной на пол и нарочно поставил почти пустую чашку на самый край стола, чтобы я ее опрокинула и купила ему новую.

– Ладно, великий комбинатор, куплю тебе кофе, – Я усмехнулась, давая ему понять, что просекла его маленькую хитрость.

– Двойной эспрессо! – нахально заявил он.

Я прошла к стойке администратора и заказала два кофе – капучино для себя и двойной эспрессо для парнишки с пирсингом.

– И еще булочку возьми! – крикнул он мне в спину.

– Паук, ты уже третий час тут сидишь, а заплатил только за час! – проговорил, обращаясь к нему, администратор.

– Она заплатит! – ответил мой новый знакомый.

– А полы тебе помыть не надо? – огрызнулась я, но крыска была такая симпатичная и смотрела так весело с плеча хозяина, что я оттаяла.

Правильно говорят: нахальство – второе счастье!

Администратор взглянул на меня вопросительно.

– Ладно. – Я усмехнулась. – Сколько он должен?

Расплатившись, я вернулась к столу Паука, поставила перед ним кофе и тарелку с булочкой, а сама устроилась за соседним столом со своим капучино.

Парнишка первым делом отломил кусок от булочки и предложил его своей крыске. Та ловко ухватила угощение передними лапками и моментально его приговорила. Только после этого ее хозяин сам съел остатки выпечки.

– Спасибо, – проговорил он, когда я уже перестала надеяться на благодарность. – Ты, это, не сердись. У меня просто денег совсем нету. Временные, понимаешь, трудности…

Новый знакомый напоминал мне наполовину прирученного ежика – то сворачивался в клубок и ощетинивался всеми своими колючками, то возмущенно фырчал, то снисходительно пыхтел и соглашался общаться.

– Тебе, может, помочь с компьютером? – проговорил он после небольшой паузы. – Я вообще-то в этом разбираюсь…

– С компьютером? – Я взглянула на него, раздумывая, какую пользу можно извлечь из его предложения. – Вообще-то я сюда зашла просто кофе выпить… а вот скажи, ты можешь по номеру телефона определить адрес, где этот телефон находится?

– Адрес по телефону? Да раз плюнуть! – Он пренебрежительно поморщился, как будто посчитал такую простую задачу недостойной своего внимания. – Давай твой номер.

Я протянула ему листочек, на котором записала телефон химчистки «Саламандра».

– Паук – это твоя кличка? – спросила я его. – А имя-то у тебя есть?

– Может быть, и есть, – ответил тот, поджав губы. – Только тебе это зачем? Все меня называют Пауком.

– Тебе что, имя твое не нравится?

– Неважно, нравится, не нравится! – проворчал он. – Я же тебя не спрашиваю, как тебя зовут.

– Меня зовут Василиса, – сообщила я честно.

– Прикольно! Ну, давай делом заниматься… – Паук взглянул на номер телефона и застучал по клавиатуре.

Я в ожидании результата пила свой кофе и задумчиво смотрела перед собой. Точнее, на свой стол.

Этот стол, как и все остальные столы в кафе, был покрыт белым пластиком, на котором многочисленные посетители оставили записи, рисунки или просто автографы. Один из рисунков привлек мое внимание, но в это мгновение меня отвлек Паук.

– Не все так просто! – проговорил он, покосившись на свою крысу. – Смотри-ка, Шушара, что тут у них!

Крыса с заинтересованным видом уставилась на экран. В ее маленьких круглых глазках зажегся неподдельный интерес.

Я в отличие от нее ничего не понимала.

– В чем там дело? – спросила я, через плечо Паука разглядывая бегущие по экрану цифры. – Что-то не получается?

– У нас с Шушарой все получается! – отмахнулся он. – Только тут у тебя кто-то хитрый работал, номер с переадресацией. Ну ничего, мы с ним сейчас разберемся!

Он снова защелкал клавишами и через несколько минут издал победный вопль:

– Йес! Вот оно! – и указал мне на экран, где светился адрес: Второй Муринский проспект, дом двенадцать.

– Спасибо! – проговорила я. – Ты меня здорово выручил!

– Подумаешь! – Он пренебрежительно фыркнул, снова сделавшись похожим на ежика.

Тут я снова взглянула на свой стол, точнее, на тот рисунок, который пару минут назад привлек мое внимание.

Это был быстро, несколькими штрихами набросанный портрет мужчины, причем не мужчины вообще, а вполне конкретного – администратора этого кафе. Его легко можно было узнать, причем не только по длинным волосам. Художник очень точно передал выражение его лица – мрачный взгляд, недовольно поджатые губы. Эта точная, лаконичная манера что-то мне напомнила… ну да, этот портрет был похож на рисунки из Надиного альбома! Да и нарисован он был уже знакомой мне зеленой пастой!

Значит, я не зря зашла в это кафе – кроме встречи с Пауком, который выяснил для меня адрес подозрительной химчистки, я снова вышла на след Нади. Теперь я знала, куда она отправилась после звонка в «Саламандру». Сюда, в это самое кафе.

– Послушай, Паук, а ты здесь часто бываешь? – спросила я своего соседа.

– Что мне здесь делать? – фыркнул он презрительно. – Компы слабые, Интернет медленный… я сейчас-то сюда пришел, потому что мне домой нельзя показываться.

– Почему это? – заинтересовалась я. – С родителями, что ли, поссорился?

– С родителями? – Он взглянул на меня удивленно. – Я один живу.

Я пригляделась к нему и вдруг поняла, что он гораздо старше, чем показался мне в первый момент. На самом деле ему, по крайней мере, лет двадцать семь, а может, и больше, и только тщедушное телосложение и обилие пирсинга делает его похожим на запущенного подростка.

– А почему же тогда нельзя домой?

– Да одному козлу насолил! – проговорил Паук неохотно, но потом удовлетворенно усмехнулся: – Запустил ему в компьютер троянскую программу. Теперь у него каждые пять минут на экране появляется Билл Гейтс, поет «В лесу родилась елочка», а потом говорит: «Ты козел, идиот и законченный придурок». А компьютер-то у него на работе стоит. Первый раз эта программа запустилась во время какого-то важного совещания, когда он хотел продемонстрировать заказчикам достижения своей фирмы…

– За что ты его так? – посочувствовала я.

– За что? – Паук снова ощетинился всеми своими иголками. – За то, что он и правда козел и придурок! Я для него написал отличную антивирусную программу, две недели работал, как папа Карло, из дома не выходил, а он мне вместо обещанных денег сунул копейки и еще сказал, что если я буду качать права, мне вообще никто в городе не даст работы. Ну, тогда я ему и подпустил этого трояна… а теперь вот домой не могу вернуться – меня там его бандюки караулят. Ночую у знакомых, а компьютером вот здешним пользуюсь…

– Как – бандюки? – переспросила я. – Ты же вроде сказал, что у него солидная фирма…

– Ну да, фирма! А только раньше он был обыкновенным бандитом, и бандитские замашки у него остались.

– Так что, ты так и будешь по чужим квартирам прятаться?

– А что делать? – Паук вздохнул. – Главное, не могу домой попасть… у меня там деньги кое-какие припрятаны, и ноутбук хороший, и корм для Шушары…

– Домой попасть я тебе помогу, – заявила я.

– Ты? – Он посмотрел на меня с насмешливым удивлением. – Шушара, ты слышала? Она нам поможет! Ха!..

– Зря смеешься! – обиделась я. – Между прочим, знаешь, кто я по профессии? Частный детектив!

– Что, правда? – Теперь Паук смотрел на меня с уважительным недоверием.

– Честное слово! Я сотрудник частного детективного агентства, и здесь я по работе.

Я, конечно, не стала уточнять, что в этом агентстве всего двое сотрудников и что мой шеф Василий Макарович считает меня бухгалтером и офис-менеджером. На самом-то деле я выполняю самые разные и очень ответственные задания, вот и в данный момент действительно занимаюсь серьезным расследованием.

– Круто! – восхитился Паук. – Как в кино!

– Только прежде чем заняться твоим делом, – продолжила я деловым тоном, – мне нужно сделать еще одно дело – выяснить кое-что, связанное с текущим расследованием.

Я достала фотографию Нади и показала Пауку:

– Ты здесь, случайно, не видел эту девушку?

Он взял фотографию, долго ее рассматривал и наконец вернул:

– Нет, мы с Шушарой ее точно не видели. Мы бы ее обязательно запомнили, такие красивые девчонки здесь редко попадаются.

– Жаль! – вздохнула я. – Тогда пойду поговорю с барменом. Он-то, наверное, ее видел.

– Он тебе ничего не скажет, – вполголоса проговорил Паук. – Тот еще козел…

Я подошла к стойке, положила на нее фотографию и спросила администратора:

– Вы видели вот эту девушку?

Он ответил, даже не взглянув на фотографию:

– Нет, не видел.

– Да вы сначала хоть посмотрите! Вы ее наверняка видели!

Он нехотя опустил глаза на фотографию, несколько секунд рассматривал ее. При этом на лице его ничего не отразилось. Наконец снова взглянул на меня и холодно проговорил:

– Если я сказал, что не видел, – значит, не видел! И неприятности мне не нужны. Вам кофе еще сварить? Вторая чашка за мой счет!

– Не надо мне кофе… – Я развернулась и подошла к Пауку. – Ты был прав, он со мной и разговаривать не стал. Пойдем с твоими бандюками разбираться.

– Ты уверена, что хочешь этим заниматься? – Он еще раз недоверчиво оглядел меня, но спорить не стал, спрятал свою крысу за пазуху и вслед за мной покинул заведение.

Жил Паук неподалеку, на Измайловском проспекте.

Мы подошли к его дому по другой стороне проспекта. Он остановился, выглянул из-за газетного киоска и сказал, невольно понизив голос:

– Вот они, сидят в синей «тойоте»!

Я проследила за его взглядом и увидела синюю машину, припаркованную возле подъезда, позади огромного самосвала, наполненного строительным мусором. На переднем сиденье сидели двое мужчин. Лиц я издали не видела.

– И наверняка еще один дежурит в доме! – прошептал из-за моего плеча Паук.

– Ничего себе, сколько сил он против тебя задействовал! – удивилась я. – Видно, очень уж ты его разозлил! Ну ладно, ты где-нибудь здесь потусуйся, только не маячь на виду, а я схожу на разведку.

Я перешла проспект и неторопливой походкой свободной женщины прошла мимо синей «тойоты». Искоса взглянув на ее пассажиров, увидела двух молодых парней спортивного телосложения, без признаков интеллекта на лице. Один из них внимательно оглядывал прохожих, второй спал, откинув голову на спинку сиденья и приоткрыв рот. Видимо, они дежурили по очереди.

Я подошла к подъезду, набрала код на замке, который мне сообщил Паук, и вошла внутрь.

Паук жил на четвертом этаже.

Я неторопливо поднялась по лестнице до третьего этажа и тут увидела сидящего на подоконнике мужчину. Он был постарше тех двоих в машине, но казался их повзрослевшей копией – такая же спортивная фигура, такое же невыразительное лицо с пустыми оловянными глазами. Он пристально взглянул на меня. Мне под его взглядом стало неуютно, но я постаралась никак этого не показать и продолжила подниматься, не ускоряя и не замедляя шагов.

Мимо квартиры Паука я прошла не задерживаясь.

Эта дверь с подоконника была отлично видна, тот человек специально выбрал такую позицию, чтобы мимо него в квартиру никто не мог проскользнуть незамеченным.

Самое неприятное, что я не могла сейчас просто так вернуться: тогда этот бандит меня вычислит, со всеми вытекающими отсюда неприятными последствиями.

Я поднялась до верхнего, шестого этажа, остановилась перед дверью квартиры и позвонила.

За дверью раздались шаркающие шаги, и надтреснутый старческий голос проговорил:

– Иду-у! Уже открыва-аю!

Дверь действительно открылась, и на пороге появилась высокая представительная старуха в синем шелковом халате, расписанном золотыми драконами.

– Нехорошо, Анна Сергеевна! – проговорила я, не дав ей опомниться. – Как же так, взрослая, серьезная женщина, а в книжках рисуете! Книга, между прочим, источник знаний! Выдающийся писатель Горький всем хорошим в себе был обязан именно книге!

– Что?! – переспросила старуха, попятившись. – Какие книжки? Какой Горький? Кто такая Анна Сергеевна?

Я достала из кармана небольшой блокнотик, заглянула в него и переспросила:

– Это ведь Измайловский проспект, дом восемь, квартира двадцать четыре?

– Да… – растерянно подтвердила старуха.

– Тогда, значит, вы – Анна Сергеевна Снегина, вы посещаете районную художественную библиотеку, берете там книги на дом и рисуете в них цветными карандашами! Нехорошо, Анна Сергеевна! Это ведь порча государственного имущества!

– Да вы что? – возмутилась та. – Я не знаю никакой Анны Сергеевны, тем более Снегиной! Я сама Шарова Евдокия Семеновна! Я в жизни ни в какую библиотеку не ходила! И уж тем более никогда не рисовала в книгах, даже в детстве! У меня вообще аллергия на книжную пыль!

– Но это Измайловский, дом восемь, квартира двадцать четыре? – еще раз уточнила я, на всякий случай взглянув на дверь.

– Да! – рявкнула старуха. – Но никакой Анны Сергеевны…

– Извините, значит, мне неправильно записали адрес!

Дверь передо мной захлопнулась, и я зашагала вниз.

Поравнявшись с человеком на подоконнике, я на этот раз замедлила шаги и спросила его с озабоченным видом:

– Это ведь Измайловский, восемь?

Он подозрительно взглянул на меня, но все же кивнул.

– Ничего не понимаю! Вечно эта заведующая все путает! – Я развела руками и поспешила к выходу.

Выйдя из дома, я перебежала дорогу и завертела головой в поисках Паука.