Он взял меня под локоть и увлек куда-то во внутренний дворик театра. Я оказался среди пяти лбов. Они окружили меня плотным кольцом. «Где же Олег?» — думал я. А Олег застрял в туалете.
Вдруг кто-то врезал мне со всей силы ладонью по уху!
Из носа потекла кровь. И в это время я услышал вопль:
«Юрик! Держись!!» — и увидел бегущего к нам Олега со стулом в руках. Он на бегу замахнулся этим стулом с криком «Убью, твари!», но «твари», как по команде, все сделали шаг в сторону и стул пришелся как раз на мою голову!
Очень тяжелый стул. С замахом в 180 градусов… Так что знаменитый монолог Незнамова во втором акте про «матерей, которые бросают детей своих» прошел уже без меня.
Врач травмпункта поставил мне диагноз «контузия», и я им долго гордился!..
Артист с неопределенной внешностью
Двоюродная сестра моей мамы работала на нашей Одесской киностудии редактором. Людмила Донец. Она была довольно известным московским кинокритиком. Где-то что-то не то сказала, и ее отправили на периферийную студию.
Как-то я услышал разговор моей мамы и тети Люды на кухне. Речь шла обо мне:
— Людочка! Может, действительно ему помочь, как-то поспособствовать? Не замолвишь за него словечко там у себя на работе?
— Женечка, вот ты поверь мне, не нужно ему в артисты! Ну вот не нужно, и все! Не получится из него ничего…
И я вмешался в разговор:
— А почему это, тетя Люда, мне не нужно в артисты?
— А ты не обидишься?
— А я уже обиделся.
— Ну хорошо… Вот тебе мое резюме: какой-то ты… ровненький.
— ???
— Изъяна в тебе никакого нет! С такой физиономией тебя можно в любом фильме за любой стол посадить!
(Через много лет она призналась, что хотела сделать мне сильную прививку «от этого проклятого ремесла».) Поехал я в Киев к моему деду советоваться. Получить благословение. Он меня тоже «обрадовал»:
— Не нужно тебе, Юрка, в артисты! Уродства в тебе не хватает!
И я мучился: «Что же это за профессия такая, где нужно быть уродом?! Причем, кажется, не только внешне… И что же у меня за лицо, с которым можно сидеть за любым столом в любом фильме?»
Через шесть лет, когда я уже окончил ГИТИС, один из самых крутых режиссеров «Ленфильма» после кинопроб сказал про меня ассистентке по актерам: «Артист с неопределенной внешностью», но не объяснил, в какую сторону мне «определяться». «Добрая» ассистентка навечно записала этот вердикт на оборотной стороне моей учетной карточки в актерском отделе прославленной киностудии.
Знаменитая Татьяна Лиознова, режиссер «Семнадцати мгновений весны», после моих очередных проб сказала:
— Юрочка! У вас полное несоответствие внешних и внутренних данных.
Мне было тогда 22 года. И мне понадобилось 15 лет, что бы привести мои внешние данные в соответствие с внутренними, то есть сильно поправиться. Первую главную роль в кино я сыграл в 37 лет…
От чего плачут армяне
В 2000 году мне позвонил режиссер Тигран Кеосаян и пригласил на «Мосфильм» для знакомства. В офисе его кинокомпании работали одни армяне. Когда я перезнакомился со всеми, то подумал, что любимый армянский драматург — это Шекспир. Большинство сотрудников были тезками героев шекспировских трагедий…
— Юрий! — начал Тигран. — Я обожаю вашу передачу.
У вас там есть один сюжет — когда я его смотрю, я плачу. Не от смеха.
И он пересказал мне этот сюжет про бизнесмена, который подает нищим на паперти милостыню, а когда заканчиваются деньги, отдает им свои вещи и аксессуары: пальто, перчатки, портмоне, часы… а потом становится рядом с ними уже сам с протянутой рукой. Этот сюжет был снят в 1998 году.
— Для меня это самый живой и пронзительный отклик на дефолт, на кризис! — сказал Тигран. — Я вообще в финале вашей передачи, когда звучит эта песенка, «Городок», все время почему-то плачу…
Этот сюжет был и моим любимым. И мне уже было абсолютно все равно, что за сценарий мне предлагают и в каком фильме предстоит сниматься. Тигран «купил» меня сразу, на корню!
Вечером мы пошли в ресторан. Тигран с женой и родным братом — продюсером Давидом — и я с Леной. За столом Тигран все время шпарил цитатами из «Городка» и объяснялся в любви мне и нашей передаче… Прошло какое-то время, и наступил первый съемочный день фильма «Ландыш серебристый». Прозвучала команда: «Ну, с Богом, Юрочка! Мотор! Начали!» Алена Хмельницкая играет мою жену. Говорит первую реплику:
— Никто меня не любит!
Я отвечаю:
— Я тебя люблю… — и не успел договорить, потому что раздался дикий вопль:
— Стоп! Хватит! Прекратить снимать х…ню!!!
Подбегает Тигран с бешеными глазами и орет на меня:
— Значит так: «Городок» — на х…! На х… забудь про свой «Городок»!!! Это — К И Н 0!!! Кино, а не русская народная передача, б…!!! Не надо мне здесь ничего играть! Просто очень тихо скажи: «Я тебя люблю», и ни хера не изображай эту, б…, любовь!!!
Я остолбенел. И в этом состоянии сказал Алене:
— Я тебя люблю…
Опять подбегает Тигран. Нежный, ласковый такой.
— Спасибо, брат! Так сказал, брат, — просто ком в горле! Давид рядом плакал! Давид, ты плакал?
— Я плакал, — подтвердил Давид.
И услужливый ассистент подошел к Тиграну и сказал:
— А я тоже плакал, Тигран Эдмондович!
— Пошел на х…, дебил!
После «Ландыша серебристого» мы сняли роскошный сериал с тем же названием и героями, но попали в прокрустово ложе перемен на канале НТВ, они швыряли нас по эфиру и с успехом профукали все 12 серий.
Однажды в Молдавии
В 2004 году Тигран позвонил мне и сказал очень возбужденно:
— Брат! Все бросай и срочно приезжай ко мне! Я тебе прочитаю великий сценарий! Там для тебя сумасшедшая роль!
Сценарий был о визите Брежнева в Молдавию в 1971 году. На этом факте историческая правда заканчивалась, и начинался пронзительный фильм-сон про что-то хорошее и щемящее, про то, чего никогда не было в нашем недавнем прошлом, а так хотелось бы, чтобы было! Когда Тигран закрыл последнюю страницу и утер слезы от собственного прочтения, я спросил:
— Ну, Брежнев — естественно, я?
— Нет, Брежнев, естественно, — Богдан Сильвестрович Ступка!
В результате я играл первого секретаря ЦК компартии Молдавии Гроссу Семена Кузьмича. Когда Тигран ездил в Кишинев на подбор натуры, его сопровождал бывший сотрудник аппарата молдавского ЦК (позже он стал нашим консультантом). Как-то он спросил:
— А кто будет играть моего хозяина?
— А у вас был хозяин? — переспросил Тигран.
— Да! Семен Кузьмич Гроссу!
А я уже давно был утвержден на эту роль, естественно, без всякого согласования с бывшими аппаратчиками.
— Его должен играть только один артист! — продолжал будущий консультант. — Есть у вас такой — Юрий Стоянов.
Похож на моего хозяина как две капли воды!
Просто так совпало!
Мы жили в пансионате в местечке Вадул-луй-Водэ, рядом с Кишиневом. Там был отличный ресторанчик, в котором каждый вечер проходили корпоративы. В основном — встречи выпускников: по специальности «технолог бродильных производств в виноделии», по специальности «обработчики отходов виноделия», «винодел и технолог виноделия», «агроном и специалист по формировке и выращиванию винограда винных сортов» и т. д. и т. п. И поскольку все эти корпоративы были посвящены так или иначе вину и молдавское вино там лилось рекой, то каждый вечер в ресторане появлялся Миша Ефремов. Он вырывал у ведущего микрофон, мотивируя это тем, что у него «черный пояс по караоке»! Он просил поставить фонограмму знаменитой песни Газманова и пел свой вариант с учетом местных особенностей страны пребывания:
Офицеры, молдаване!
Я сейчас не на экране,
Я спою вам эту песню до конца!
Офицеры, молдаване,
Миши, Саши, Пети, Вани,
Так простите же артиста-засранца!
Допеть эту песню до конца Михаилу ни разу не дали, и следы его сопротивления специалистам по виноделию потом долго закрашивали гримеры. Тогда-то я и сочинил двустишие, которое очень понравилось Мишке: «Эта наша общая проблема — Михаил Олегович Ефремов!»
Через пять лет мы С Мишей вместе снимемся в «12» у Михалкова. Там один артист решил поучить Ефремова дисциплине и начал выговаривать:
— Как ты мог самому Никите Сергеичу (!) сказать, что не придешь на съемки сразу после Нового года, потому что на 2 января уже заказал себе капельницу?!
— Я честно предупредил о последствиях праздника, — ответил Мишка.
Я решил заступиться за него:
— Мужики! Среди нас двенадцати человек есть только один, кто ни разу об остальных одиннадцати не сказал ни одного дурного слова. Не то что не сказал, — даже не подумал! Он же святой! Посмотрите — у него над головой нимб!
И Миша Ефремов покачал отрицательно головой и сказал:
— О нет! Это не нимб. Это — бубенцы!
Миша — один из моих любимейших артистов. Это огромный артист и уникальный человек!
Про то, что происходило на съемках в знаменитых Криковских подвалах, где под землей проложены десятки километров дорог и где в огромных бочках хранятся миллионы литров молдавского вина самых знаменитых сортов от «Гратиешты» до «Пуркарского», я тактично умолчу…
На съемках «Зайца над бездной» мы жили в коттеджах на высоком берегу Днестра. В это время цвели тополя, и целыми днями летел тополиный пух, все буквально замело этим пухом. После съемок в Криковских подвалах я проснулся на рассвете, часов в 5 утра от странного звука. Выглянул в окно. Дул сильный ветер, и была настоящая тополиная метель. И сквозь эту метель по асфальтовой дорожке несся на роликах артист Владимир Ильин и бил хоккейной клюшкой по консервной банке. Феллини! В этот день мы должны были снимать сцену на хоккейном поле, где все игроки катаются на роликах, потому что льда в Молдавии нет. У персонажа Володи Ильина была такая фраза: «Хоккей в Молдавии, товарищи, — это говно!» Вероятно, Владимир собирался проиллюстрировать этот тезис в кадре. Или это были последствия съемок в Криковских подвалах?
В «Зайце над бездной» я сыграл одну из моих самых любимых ролей — тихого, немногословного, несчастного, потому что занимался всю жизнь не своим делом, незлого Семена Гроссу. В мой первый съемочный день в этом фильме мы снимали очень сложный эпизод. Пьяный первый секретарь ЦК компартии Молдавии бродит по аллее среди деревьев, посаженных космонавтами, играет на пастушьей дудочке, плачет и произносит небольшой монолог о своей загубленной жизни. Оператором-постановщиком был фантастический, легендарный Игорь Клебанов. По умению выставить свет и построить картинку — второй в мире! Первый — Рембрандт. Сняли дубль, и Игорь говорит про меня Тиграну:
— Слушай, Тиграша. Я думал, он клоун, а он — серьезный артист!
— Игорек! — отвечает Тигран. — Вообще-то клоун — это высшая ступень в актерской профессии.
Во как!
Кстати, именно этот эпизод в фильм не вошел. Я спросил Тиграна: «Почему?» — а он ответил: «Там было много клоунады!»
Меня хорошо слышно?
Однажды Тигран позвонил мне в Питер:
— Значит, слушай, брат! Послезавтра мы все летим в Ереван на открытие памятника, приуроченное к батиному юбилею! (Папа Тиграна — Эдмонд Кеосаян — режиссер знаменитых «Неуловимых мстителей» и других замечательных картин.) Представляешь, совпало! И бате, царствие ему небесное, исполнилось бы 70, и его фильму «Мужчины» — 35 лет! Вы с Ленкой тоже летите! Будет специальный чартерный рейс.
— Погоди, Тигран…
— Мы вас ждем! Ты же знаешь, что такое для меня память об отце! Как и для тебя!
— Послушай, Тиграша…
— Это ты меня послушай! Памятник придумали мы с Давидом! Самое интересное, брат, что это памятник не режиссеру Эдмонду Кеосаяну, мы увековечим четырех исполнителей главных ролей в любимом батином фильме «Мужчины»: Фрунзика Мктрчяна, Азата Шеренца, Армена Айвазяна и Аветика Геворкяна! Как тебе?!
— Когда самолет, ты сказал?
— Послезавтра. Ты слушай дальше! В прошлом году мы с Давидкой были в Ереване и обедали в знаменитом кафе «Козырек». Именно в этом месте батя снимал многие эпизоды. Помнишь последние кадры фильма, когда Карине, в гениальном исполнении Аллы Туманян, в обнимку с каким-то парнем случайно появляется на балконе и разрушает все мечты главного героя?
— Тигран, пос-лу-шай…
— Стыдно брат, не помнить, кто такая Алла Туманян! Это великая актриса театра имени Сундукяна. Сейчас в Лос-Анджелесе живет. Так вот, именно под этим балконом установлен памятник!
— Тигра-а-ан!!! Дай сказать глухонемому!!! Я не могу никуда лететь послезавтра, у меня съемки!
— Неотменяемо?
— Абсолютно!
— Понятно… Юра, меня хорошо слышно?
— Что?
— Я спрашиваю, меня хорошо слышно?
— Так себе.
— Юра, иди на х…!!! Расслышал?
— Пошел ты сам на х…! А на мое место в самолете можешь пригласить великую Аллу Туманян из Лос-Анджелеса!
Послали мы друг друга не только на три буквы, но и на три года. Ровно столько мы не общались.
Потом Тигран меня первый набрал:
— Брат, а почему ты меня послал три года назад?
— Потому что ты меня послал.
— Да? Значит, был неправ — ты все-таки старше! Прости, брат!
С тех пор мы больше не ссоримся. Я снялся еще в четырех фильмах Кеосаяна, и после каждого он мне говорит:
— Так ты еще нигде не играл! Такого тебя еще никто не видел!!!
Кино для Тиграна является продолжением его любви и дружбы. Он вообще, по-моему, снимает потому, что это для него единственная возможность в наше суматошное время собрать любимых людей, баловаться, валять с ними дурака, вкусно кушать… и заодно снять хорошее кино.
А может не «заодно», а ПОЭТОМУ! Съемочная группа для него — это его семья в прямом и переносном смысле. Спасибо, Тигран, что я являюсь членом твоей семьи! Меня хорошо слышно?
Как я пролетел над гнездом кукушки
О съемках в фильме Никиты Михалкова «12» я уже дал такое количество и печатных и видеоинтервью, что, кажется, добавить больше нечего. Важно, что в моей жизни был этот фильм и эта встреча! Я лучше расскажу, как я познакомился с Никитой Сергеевичем.
Как-то я отдыхал на даче под Питером. Поздним вечером раздается звонок. Номер не определяется.
— Здравствуйте! Это Юрий Николаевич?
— Да, он.
— Вас беспокоит Никита Сергеевич Михалков.
Голос не похож. Ну, думаю, дурак какой-то разыгрывает на ночь глядя.
— Никита Сергеевич, идите в жопу! — и я нажал кнопку отбоя.
Сразу же перезванивают.
— Поразительно! Пять минут назад звонил Олейникову и услышал тот же ответ. Это правда Никита Михалков! Мне это надо доказывать?
— Ага, — говорю, — надо доказывать. Если ты такой уж Михалков, спой «Я шагаю по Москве»!
— Легко! — и из трубки полился знакомый с детства голос: — «А я иду, шагаю по Москве, и я пройти еще смогу…»
Могу еще «Мохнатого шмеля» спеть!
— Елки-палки! Никита Сергеич, ей-богу, не узнал! Простите дурака!
— Нормально, старичок, бывает. Даже смешно получилось! Я, собственно, по делу звоню…
Через несколько лет мне вручат «Золотого орла» за фильм «12». В номинации «За лучшую мужскую роль» «Орла» получили ровно 12 человек — все, кто снимался. Я стоял со статуэткой в руках и чувствовал легкое смятение в зале. Подошел к микрофону и объявил: «Скажите спасибо Михалкову, что он снял фильм „12“, а не „300 спартанцев“!»
Но это будет спустя несколько лет. А пока Михалков пригласил нас с Илюшей провести ту самую церемонию вручения наград Российской киноакадемии «Золотой орел».
Очень тяжко далась нам эта церемония. У нас было шесть номеров, предварявших разные номинации. Мы изображали кучу политических деятелей и прошлого и настоящего, убегали из 1-го павильона «Мосфильма» в гримерку, переодевались-перегримировывались и неслись обратно на сцену. На все про все иногда выделялось по таймингу не более трех минут! Был успех, но и вымотались мы изрядно, чудовищно устали. А потом… потом я в первый и в последний раз в жизни очень серьезно набрался. В банкетном ВИП-зале было много водки и мало закуски. Мы с Илюхой не очень привыкли к проявлениям столичных знаков внимания, пахали себе все время и не собирали дань из комплиментов, а тут вдруг столько хороших, восторженных отзывов на наши трезвые головы и голодные желудки! Подходит Никита:
— Ну, ребяточки! Ну, умнички! Так то-о-о-ненько прошлись по всем, как по лезвию! Гениально!
Практичный Илюша уже хотел произнести давно заготовленный текст про то, что раз уж мы здесь бесплатно отпахали, то, может, Михалков рассчитается какой-нибудь ролью в своем будущем фильме, но тот окликнул интеллигентного пожилого мужчину в очках:
— Милош! Старичок, иди сюда. Вот эти двое из ларца, которым ты хотел что-то сказать, — подмигнул нам и тихо добавил: — А это, ребятки, — Милош Форман! Так что не наложите в штаны!
И к нам подошел Милош Форман — режиссер-постановщик фильмов «Пролетая над гнездом кукушки…», «Амадей», «Народ против Ларри Флинта», один из величайших кинорежиссеров XX века! Чех по национальности он, оказалось, прекрасно говорил по-русски.
— Спасибо вам огромное, — сказал он. — Я обожаю юмор и знаю, как тяжело быть комедийным актером. Я видел много выдающихся комиков, но поверьте мне, у нас в Америке нет такой пары, как ваша! Ни в Голливуде, ни на Бродвее, ни на телевидении! Спасибо вам большое! Я вас обязательно запомню!
После этих слов мы с Илюхой сразу наклюкались, набрались за минуту. Пили молча. Иногда целовались. Тоже молча. Пустили короткую пьяную слезу и разошлись. В общем, жизнь удалась!
Дальше попытаюсь склеить обрывки воспоминаний, как пленку, порванную пьяными руками: мы с женой подходим к нашей машине, и я сажусь за руль… Жена говорит:
— Куда?
— В ГИТИС, мадам, — отвечаю.
— Тогда садитесь справа, сэр.
— Это почему?
— Потому что в Англии руль справа!
…Сажусь справа. Жена за рулем. Куда-то едем.
— Куда ты меня везешь?
— Ты же просил в ГИТИС. А зачем, кстати, нам туда?
Я заплакал и простонал:
— Я хочу поцеловать бюст Станиславского! Как же ты не по-ни-ма-ешь?!
Входим в какой-то подъезд. Я уже совсем никакой. Меня сильно мутит. Спрашиваю:
— Это ГИТИС?
Лена отвечает:
— ГИТИС, ГИТИС.
Едем куда-то на лифте.
— А что, разве в ГИТИСе есть лифт?
— Уже есть. Построили.
Входим в какую-то дверь. Я смутно начинаю различать очертания знакомой квартиры. Лена распахивает дверь в туалет, показывает на унитаз и торжественно объявляет:
— ГИТИС, сэр!!!
Спасибо ей, еле успел!
В поисках человека
Фильм «Человек у окна» снимался по заказу канала «Россия» специально под меня, для меня и немножко про меня. Я всегда буду с благодарностью помнить про это! Это одна из главных работ в моей скромной кинобиографии.
Режиссером был Дмитрий Месхиев. Когда Френсис Форд Коппола как председатель жюри вручал Диме главный приз Московского международного кинофестиваля за уникальный фильм «Свои», он сказал: «Если в стране есть такой режиссер, как Дмитрий Месхиев, я уверен в ее кинематографическом будущем! Вы должны гордиться этим человеком!»
…Первый съемочный день у нас как-то не заладился.
Никак не могли начать. Дима подошел ко мне и сказал:
— Юра, у нас там небольшие проблемы с техникой. Подождешь тридцать минут?
А я ответил:
— Дима я этого фильма ждал тридцать лет, так что тридцать минут уж как-нибудь подожду!
В эту смену, тем не менее, мы сняли довольно много полезного материала. Но Месхиев ходил как туча, явно чем-то недовольный. Подозреваю, что мною. Молчал, молчал, потом развел руками и тихо сказал:
— Нет человека… Живого че-ло-ве-ка пока нет!
На следующий день мы снимали на обочине проселочной дороги, рядом с лесом. И вдруг прямо в кадре мне залетела в глаз какая-то мошка. Я не хотел прерывать дубль и непроизвольно начал часто моргать. И вдруг крик Месхиева:
— Все! Есть Человек! Есть Человек, б…!!! Моргай, моргай, родной!
Этот тик мы «закрепили», и он стал как бы визитной карточкой моего героя, он делал очевидной, осязаемой его незащищенность. Это когда он проявлял себя как человек. Но когда по воле обстоятельств он перевоплощался в других людей и начинал «играть» — тик пропадал. Такой простой актерский прием помог мне понять и решить всю роль!
А все, что мы сняли в первый день, пришлось переснимать. Потому что там я не моргал.
И у нас покатило! Начало получаться! И пошли знаменитые месхиевские «отмечалки», то есть банкеты. Киношных поводов было навалом: «100-й кадр», «200-й кадр» и так до тысячного (!), потом проставлялись художники, потом администрация, потом режиссер, потом оператор, плюс все дни рождения всех членов группы (некоторые, по-моему, придумывались на ходу). И никаких этих убогих фуршетов с канапешками, никаких бомжовых посиделок на ящиках с аппаратурой — нет! Все солидно, обстоятельно. С длинным составлением списка — чего купить на рынке, с выбором напитков, с арендой зала! Во как было!
Во время репетиции какой-то сцены Дима сказал мне:
— Надо иначе здесь играть! Что можешь предложить?
Я начал было рассуждать: «Я думаю…»
Но он резко перебил меня:
— Запомни: артист не должен ДУМАТЬ, артист должен ЧУВСТВОВАТЬ!
Это один из лучших советов в моей жизни!..
Я назвал эту главу «Кино, вино и кимоно». Про кино, по-моему, получилось. С вином тоже все понятно. А вот с кимоно как-то не сложилось. Хотел было чего-нибудь приврать про кимоно ради красного словца, подкорректировать жизнь под хорошую рифму «кино-вино-кимоно», присочинить какой-то эпизодик… да рука не поднялась. Пусть так остается. Хорошее же название: «КИНО, ВИНО И КИМОНО», правда?
Здравствуйте! Меня зовут Модест!
Из письма телезрительницы Осипенко руководству российского телевидения:
«Уважаемые товарищи руководители канала РТР!
По поручению педагогического коллектива средней школы № 18 города N-ска к вам обращается завуч по воспитательной работе Осипенко И. И. На вверенном вам государством канале, существующем на деньги налогоплательщиков, к сожалению, выходит программа „Городок“.
Эта программа сама себя провозглашает как „Русская народная передача“. А делают ее люди с фамилиями Стоянов и Клявер… Эти два так называемых „творца“ зашли уже слишком далеко в своих „Приколах“, „Ужасах“ и „Вернисажах“, в своих издевательствах над тем самым народом, имя которого они присвоили своей программе… Их последнее „изобретение“ — это некто, а точнее будет сказать, нечто по имени Модест. Квинтэссенция, апофеоз физического и морального уродства. Где они увидели, подсмотрели это чудовище? В каком научном, производственном или военном коллективе они нашли своего Модеста? Разве Модесты запускают в космос корабли, лечат и учат людей, выращивают хлеб и танцуют в Большом театре?!
Каждый понедельник после премьеры „Городка“ в нашей школе наступает черный день для учителей. Дети легко переняли и усвоили эту чудовищную манеру говорить, „как Модест“. Когда их вызывают к доске — они закатывают глаза, трясут головой и говорят на нелепом языке, придуманном товарищем Стояновым. Они так „изъясняются“ и друг с другом, и что самое страшное — понимают друг друга. Вирус „модестовщины“ поразил одинаково как старшие, так и младшие классы! Помогите нам, пожалуйста! Уберите Модеста с наших экранов и верните русскую речь в наши классы! „Городок“ выходит в эфир после программы „Вести“, в которой показывают Бориса Николаевича Ельцина, нашего президента. Вы считаете нормальным их сосуществование на одном и том же канале? Мы — нет!»
Наш второй оператор Рома с веселой фамилией Замогильный так прокомментировал это письмо:
— Нормальное сосуществование, вполне логичное. Я их иногда даже путаю…
Модест родился в 1999 году в «Городке № 67» на 15-й минуте программы.
Роды Модеста были тяжелыми… Мы снимали сюжет о профессоре-археологе, которому рабочий экспедиции приносит найденный в земле зуб. И вот этот рабочий у меня никак не придумывался, не получался. У нас в «Городке» был такой внутренний термин — «НАШ человек», с ударением на первом слове. Все странные, непохожие на других, с дурацкими походками… — смешные люди считались НАШИМИ. Так вот этот рабочий был не нашим человеком. Просто ходить и говорить слова в надежде на финальную шутку — я ненавижу. И я измучил всех на площадке и уже был готов отменить съемку. Я перемерил все парики, переклеил все усы и бороды из сумки гримера, перепробовал говорить со всеми акцентами, но ничего не получалось! Илюша предлагает:
— Юрик! А может, он голубой? Попробуй!
— Кто? Рабочий?!
— Ну да! А что, голубыми бывают только артисты балета? Получится неожиданно, небанально…
Я попробовал. Странная история начинала вырисовываться. К профессору приходит рабочий с лопатой и вроде как заигрывает с ним. Чего-то совсем не то и не туда!
Илья говорит:
— Нет, Юрик! Не катит! Это же скетч про то, как работяга хочет получить от профессора денег, а не самого профессора!
Когда у артиста что-то не получается, худший выход из положения — это рассуждать, обсуждать и теоретизировать. Нужно — просто пробовать, репетировать. И все.
И я продолжал чего-то изобретать и вдруг услышал чье-то бурчание:
— Задолбал уже с этой обезьяной!
— Почему с обезьяной? — спросил я.
— Не знаю! — ответил наш оператор-постановщик Митя Медведев. — Но задолбал реально!
…Наверное, слово «обезьяна» и послужило толчком.
И стараниями всей группы постепенно, как фотобумага в растворе, стал «проявляться» смешной «Наш человек». Но имени у него пока не было.
— А как его зовут? Нужно ему имя придумать, — обратился я ко всем, кто был на съемочной площадке. И Саня Сутковецкий, который позже стал нашим следующим оператором-постановщиком, предложил:
— Его зовут — Модест.
— Почему Модест, Саня?
— Потому что такое чмо могут звать только Модестом!
Это имя настолько не подходило и все в нем настолько не соответствовало персонажу, что оно странным, парадоксальным образом прижилось. Приклеилось к нему. Именнона той съемке я придумал грим и костюм Модеста, его походку и манеру говорить.
Лучше всего у Модеста получалось рекламировать что-нибудь. Он был таким же убогим и несчастным, как наша реклама того времени. Вообще, Модест стал нашей «палочкой-выручалочкой» в сложных ситуациях. Не получается сюжет про судью? Не вопрос! «А давайте судьей будет Модест!» — предлагал кто-нибудь, и сюжет оживал и становился смешным. Так же было и с корабельным коком, и с инструктором по выживанию, и со многими другими…
Прошло четыре года с тех пор, как «Городок» прекратил свое существование. Я с семьей улетал куда-то на отдых.
В аэропорту вокруг меня все время крутились два казаха, но никак не решались подойти. Я первым сделал шаг навстречу:
— Ребята, вы, наверное, хотите сфотографироваться?
— Да, конечно, если можно!
— Можно-можно.
Сфотографировались. Один из них пожал мне руку, похлопал по плечу и сказал!
— А я вас сразу узнал! Если не ошибаюсь, Рудольф?!
Пока мы летели в самолете, я все думал: «Почему Рудольф? Какой Рудольф?» А потом понял: «Наверное, помнят, что я играл человека с каким-то странным именем, а с каким именно — забыли. Так что Рудольф — это, видимо, Модест!»
Я соскучился по этому человечку. Может быть, когда-нибудь удастся еще раз обратиться к зрителям со словами:
— Датуйте! Миня овуд Модэт! — что переводится на человеческий как «Здравствуйте! Меня зовут Модест!».
Эта несмешная «скрытая камера», или Неприкольные «Приколы»
Если вы попытаетесь узнать из Интернета что-нибудь про «Скрытую камеру», то он предложит вам видеонабор из разоблачений коррумпированных чиновников, пикантных фрагментов интимной жизни звезд и политиков и даже проведет экскурсию по женской бане в субботу. Если же вы наберете хештег «приколы», то перед вами откроются миллионы видеорозыгрышей и подстав: смешных и не очень, любительских и профессиональных, наивных и циничных. А ведь само понятие «прикол» применительно к скрытой камере придумали именно мы — еще в 1993 году…
В одном незамысловатом «Приколе» я по сюжету сидел в люке, на крышке которого стоял «милиционер» и просил прохожих встать вместо него на люк и не дать оттуда выбраться воришке, а он пока сгоняет в отделение за подмогой. Шахта, в которой я «прятался», была меньше квадратного метра, я в ней еле поместился. У меня был монитор, чтобы я видел все происходящее наверху. По ногам бегали крысы. В люке была маленькая дырочка, через которую меня слышали люди. Я умолял их сойти с люка и отпустить меня как случайно, невинно пострадавшего. Один тип задал мне вопрос: «Где чалился?» Я замялся с ответом. Тогда он взял пакет молока и медленно вылил его в дырочку прямо мне на голову. Это в передачу вошло. А когда он услышал, что я о нем думаю (а я в выражениях не стеснялся), то он у прохожих на виду помочился на люк, стараясь попасть в отверстие. И надо сказать, у него это получалось! Это в передачу, естественно, не вошло…
Мы сняли около 80 «Приколов». Много это или мало? Для фанатов «Городка» — мало: не в обиду нам с Олейниковым будет сказано — это была для них, может быть, самая любимая рубрика в передаче. Для нас — много. Очень много!
Самая трудоемкая, «кровавая», нервная и непредсказуемая часть работы. На съемки всех игровых сюжетов мы тратили 4–5 дней, а на 4 минуты «Приколов…» уходило две полноценные съемочные смены без всякой гарантии результата.
В любое время суток, в любую погоду. Авторы потихоньку начинали ненавидеть эту рубрику. Необходимость раз в месяц придумывать розыгрыши стала для них каким-то кошмаром, а для нашей группы неотвратимость съемок создавала, мягко говоря, нервную обстановочку. Но когда на уровне замысла становилось понятно, что сюжет удачный, или, как мы говорили, «рабочий», что люди на него будут «клевать», то этакий общий, коллективный зуд, этакая творческая чесотка заражали нас всех в преддверии съемок. Просыпался в нас какой-то почти охотничий инстинкт, азарт, какое-то желание спрессовать и ускорить время! И гарантированная бессонница накануне съемки «Прикола»…
В 1993 году мы сняли первый наш сюжет скрытой камерой, он назывался «Коробка». Небольшую картонную коробку (как от портативного телевизора) оставляли на скамейке и просили случайных прохожих постеречь ее, пока хозяин отлучится на несколько минут. Когда прохожий присаживался рядом с нею, кто-то из коробки начинал общаться с ним. Понятно, что человек, даже самый маленький, никак не мог в ней поместиться. Тем ни менее люди охотно шли на разговор, отвечали на вопросы, спорили, ругались, давали закурить, просовывая сигарету в дырку, проделанную в картоне, и даже хором пели «Катюшу» вместе с непонятным обитателем коробки. Тогда буквально «на коленках» нами изобреталась технология съемок «Приколов». Беспроводных радиомикрофонов у нас не было. Приходилось протягивать микрофонный кабель на десятки метров до пульта звукорежиссера. Нужно было прокопать неглубокую траншею и зарыть его в землю, присыпать листьями, всячески камуфлируя. В коробке находился динамик — с его помощью мы общались с людьми. Мы были окрылены той легкостью, с которой был получен результат. Как охотно люди клевали на нашу подставу, несмотря на всю абсурдность предлагаемых обстоятельств. Ну как же можно, чтобы такое количество взрослых, вменяемых людей на полном серьезе общалось с каким-то мистическим существом, да еще и выполняло его капризы?!
Это был 1993 год. Надо сказать, что уровень почти детской доверчивости людей, их готовности отозваться на любую, самую нелепую просьбу незнакомого человека с тех пор сильно изменился. А тогда люди «велись» на все что угодно! Они верили, что ребенок двух месяцев от роду может долго и серьезно общаться с ними, лежа в коляске, они помогали едой и деньгами метровому электромеханическому попугаю-роботу, разъезжающему на трехколесном велике по Васильевскому острову, давали по телефону советы Ельцину, как вылечить бронхит народными средствами, помогали поддерживать связь с космосом с помощью убогойьантенны и были готовы постоять на пьедестале вместо украденного памятника! Недавно пересматривал в Интернете наши старые «Приколы» и увидел комментарий, оставленный кем-то совсем недавно: «Лихие 90-е. Какие же мужики душевные пропадали тогда! Вроде и алкаши, но при этом такие безобидные и интеллигентные!..» Это про тех, кого мы разыгрывали.
Компьютерной графики еще не было, и мы придумали нехитрую видеозаставку: Илюша прибивает к моей спине гвоздями табличку с надписью «Приколы нашего Городка», а я — не чувствую никакой боли и улыбаюсь во весь рот.
Мы взяли доску 20 на 30 см, примотали ее скотчем к моей спине и надели на меня свитер толстой вязки. Во время съемки Илюша, который был не шибко рукастым по части столярного дела, все время промахивался и попадал не по гвоздю, а по моей спине. Улыбаться с каждым дублем становилось все труднее. В «Городке», кстати, вы видите один из последних дублей. Там уже, как говорится, «смех сквозь слезы». С годами технологии на ТВ менялись, и всю компьютерную анимацию в нем сочиняли и делали потрясающие профессионалы (больше всех знаменитый Константин Бронзит — выдающийся мультипликатор, номинант «Оскара»), но придумать что-нибудь лучше той заставки мы не смогли. И до последних выпусков Илюха колошматил меня молотком по спине, а я улыбался. Этим мы хотели намекнуть зрителям, что в нашей скрытой камере людей не обижают и не делают им больно!
Мы старались следовать очень простым человеческим принципам: не смеяться над больными и голодными людьми, не делать хуже тому, кому и без нас плохо…
В апреле 1994-го Илюша организовал нам поездку в Израиль. У него там полно родственников, друзей, одноклассников. Было бы глупо не использовать этот ресурс для съемок очередного «Городка». Я никак не мог придумать, какой сюжет для «Приколов» можно снять именно в Израиле. И вдруг ночью меня пробило. Там же полно русскоговорящего народа из бывшего СССР. Здесь они были евреями, а там их называют русскими. Они, конечно, уже изменились, интегрировались, но нужно было придумать какой-то финт, который бы «включал» в них их прошлое — то, что ментально неистребимо. И мне приснился российский гаишник с полосатым жезлом и бляхой на груди, который стоит на дороге где-нибудь посреди пустыни и тормозит наших «бывших». Расчет был на генетическую память водителей и их врожденный пиетет перед человеком в форме.
Утром мы с Ильей уже были в кабинете начальника питерской ГАИ Виктора Кириянова. Ему наша идея очень понравилась. Он загорелся ею и приказал выдать нам офицерскую форму моего размера, погоны, жезл, жетон, портупею с кобурой и две портативные рации. Когда мы уже уходили, Виктор Николаевич окликнул нас в дверях:
— А хорошо бы, что бы у вас был еще и желтый гаишный мотоцикл с коляской! «Урал» или «К-750»! А?!
— Зачем?
— Без мотоцикла никак нельзя! Если не оборудован хотя бы передвижной пост ГАИ — инспектор не имеет права останавливать транспортное средство! Не положено!
— Виктор Николаевич, а стоять с бляхой «Санкт-Петербург ГАИ» на груди рядом с Иерусалимом положено?
— Нет. Но с мотоциклом — это красиво!
— А как мы его туда доставим?
— Морем. Есть связи в порту.
— Но мы уже завтра утром вылетаем!
Виктор Николаевич тяжело выдохнул и сказал:
— Ладно, валите! — а потом мечтательно добавил: — Новый желтый «Урал» с коляской — это было бы круто!
В результате круто было и без желтого «Урала»…
У Илюшиных друзей в Тель-Авиве нашелся знакомый полицейский, выходец из Баку, который согласился нам помочь. Выбрали место съемки — узкую дорогу недалеко от поселка, где жили преимущественно наши. Рядом с дорогой сосновый лес. Пейзаж совсем не ближневосточный, зато удобно спрятать камеру и съемочную группу. Полицейский (его звали Рустам) и Илюха стояли метрах в трехстах от меня. Рустам останавливал машину, задавал какой-нибудь формальный вопрос и отпускал ее. Если водитель был из «наших», мне об этом сообщали по рации, я тормозил машину, и начинался собственно сам «Прикол»… Позже выяснилось, что наши рации (естественно, нигде не зарегистрированные) работали на частоте израильских спецслужб. Они могли услышать в своем эфире приблизительно такой текст:
— Лелик, б…, где обещанные евреи?!
— Скоро будут, Юрик! Вот какой-то «Форд» едет. Счас проверим, и если в нем правильные евреи, наши, — действуй по плану!
В «Форде» оказались «неправильные» евреи, не наши.
Машина притормозила рядом со мной, водитель и пассажиры увидели человека в неизвестной форме, у которого из-под мундира торчит провод, и этот провод тянется от него куда-то далеко за деревья (это был шнур от микрофона).
Водитель и пассажир с заднего сиденья направили на меня пистолеты и куда-то укатили. В Израиле тогда многие свободно носили с собой оружие. Дальше дела пошли лучше, и народ нам попадался именно тот, на который мы и делали ставку. Но где-то через час подъехала машина, из нее вышли два приветливых коренастых парня в рубашках с коротким рукавом, одетых навыпуск. Они шли ко мне, смеялись и простерли вперед руки, как для объятия. Ну, думаю, израильские коллеги пожаловали — местные гаишники.
Я тоже пошел к ним на встречу с раскинутыми для обнима-шек руками. Короткий удар, падение, временная отключка сознания, заломленные руки и наручники на запястьях стали результатом нашей встречи. Лежу в пыли, запрокинутая голова прижата чьим-то коленом к асфальту, и только одна мысль в мозгу: «А если бы мы взяли с собой мотоцикл с коляской, что бы было?» Лежу и вижу перевернутую картинку — бежит Илюха и орет:
— Вы что, ох…и?! Отпустите его немедленно?!
Израильтянин достает пистолет, что-то кричит на иврите и стреляет в воздух. Лелик прыгает в сторону и падает в траву на обочине. Потом подоспел наш помощник Рустам, потом было долгое разбирательство в полиции. И там, к счастью, выяснилось, что начальник отделения родом из Кишинева (как и Олейников) и жил на соседней с ним улице. Нам подарили две бутылки кошерного вина и отвезли обратно на точку. Рациями пользоваться запретили. Мы продолжили съемку.
Этот «Прикол» потом стал хрестоматийным, его многие помнят. Он заканчивался фрагментом с очаровательной семейной парой. Они долго расспрашивали меня про дела в России, звали в гости. Их абсолютно не смутило, что человек в сапогах и в форме гаишника остановил их машину в четырех тысячах километров от Петербурга. В конце мужчина грустно спросил меня:
— Ну, как там на Родине?
— На Родине? — переспросил я.
— Да, — сказал он. — Там Родина! А здесь — говно…
И я, дурак, оставил эту его фразу в монтаже. Ею заканчивалась передача. Мне показалось, что это будет так трогательно! Он говорит: «Там Родина! А здесь — говно…» — а дальше мелодия песни и ее слова: «Ах, как хочется вернуться! Ах, как хочется ворваться в городок…»
Гениально!
Передача вышла в эфир. Все Илюшины друзья и родственники были счастливы. Но пришло из Израиля и одно невеселое известие. Этот очаровательный дядька, герой финала нашей программы, оказывается, был несколько лет безработным, жил на пособие. Наконец-то с большим трудом он устроился на работу. Узнал, когда будет премьера «Городка», и предупредил об этом своего хозяина, тоже выходца из Союза. Хозяин услышал финальную фразу про то, где родина, а где говно, и уволил несчастного на следующий же день! Илюша предпринял невероятные усилия и пустил в ход все свои связи в Израиле, чтобы устроить пострадавшего по моей вине человека на работу. Тогда мы поняли, что, делая даже скромную юмористическую передачу, нужно не забывать (уж простите за пафос), что человек — это цель, а не средство в достижении цели…
В 1999 году мы снимали «Прикол» в очередной «Городок» под названием «Чем сердце успокоится?». Люди попадали в камеру наивные, трогательные, смешные. Почти всех. их можно увидеть в том выпуске. Кроме одного человека.
Саня Ключев (я о нем уже рассказывал) был у нас «подставным», то есть тем, кто разыгрывает людей. У него в ухе был крошечный передатчик, по которому я говорил ему, как себя вести, что отвечать людям, в какую сторону двигать «Прикол». Я наблюдал за всем происходящим по монитору в маленькой подсобке, рядом с оператором. Разыгрывали мы людей в холле фотоателье. Очередной посетитель попадает в обстоятельства, когда надо объяснить Ключеву что-то очень важное. И он начинает говорить, но заикается чудовищно. Ключев переспрашивает, делает вид, что ничего не понимает, просит повторить фразу. Клиент безуспешно пытается это сделать. Мы в нашей каморке давимся от смеха. Я думаю: «Ну все! Прикол у нас в кармане!» — и шепчу Ключеву в наушник:
— Саня! Скажи ему, что ты логопед! Попроси ту же фразу пропеть!!! Мол, есть такая методика, чтобы не заикаться!
Ключев ретранслирует мою просьбу и даже показывает, как это делается, — поет красивым баритоном:
— Вы не скажете, ко-то-рый ча-а-а-с?
А его визави вдруг отвечает (я опущу его заикание и просто передам сам текст ответа):
— Бесполезно… Я заикаюсь с восемьдесят первого года. Я срочную служил в Афганистане. Под Кандагаром попал в плен. Они меня пытали раскаленными железными прутьями. Вот, посмотри…
Он задрал свитер, и мы увидели его грудь, всю изборожденную чудовищными рубцами и шрамами… Сашка Ключев вышел из кадра и заплакал. Съемку мы на этом закончили…
Уже где-то на излете нашей рубрики «Приколы..» мы придумали сюжет про дегустацию «безалкогольной» водки. Та еще идея! Честно говоря — на грани дозволенного.
Мы напечатали красивые этикетки «Первой в мире безалкогольной водки» и наклеили их на бутылки обычной сорокаградусной. Организовали презентацию в одном из пригородных гастрономов. Сначала пришла бригада железнодорожных рабочих и вылакала половину заготовленной водки. Они охотно давали интервью и делились своими ощущениями и мыслями: «Прекрасная водка! От нее — ни в одном глазу! Рабочие давно ждали такую водку!» И главное: «Ни одна падла теперь не скажет, что на работе нельзя бухать!» Ушли они в отличном настроении. Позже их начальство посмотрело программу в эфире, и всю бригаду уволили на следующий день. Восстанавливали их на работе мы уже через руководство Октябрьской железной дороги…