Когда я вошел, подруга Сёрфейса бросилась мне навстречу. Мне показалось даже, что, сними я плащ, она подхватила бы его и повесила на вешалку. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я тут же пожалел об этом: квартира напоминала хлев. И запах соответствующий. Сёрфейс или его дама держали животное и не меньше недели не потрудились чистить за ним помещение. Дом отчаянно нуждался в проветривании. Я мог бы простить их, но мой нос — никак. Недавняя понюшка обострила обоняние до предела, и я боялся, что не смогу разговаривать с Сёрфейсом без гримасы. Поэтому я достал сигарету. Женщина увидела это и выкопала из-под груды старых газет потемневшую пепельницу.
– Что либо?
— Спасибо. Где Сёрфейс?
– Сочтемся, не переживай.
— Там. — Она махнула рукой. — Он снова уснул.
– На всякий случай: замок на входной двери я сменила. И в ЖЭКе в курсе, чья это теперь квартира. У меня все документы в порядке.
Она не добавила больше ничего, но этого и не требовалось. Я вошел.
Лада видела, как тетка скрипит зубами от бессильной злобы. Что ж, они никогда и не были близки. Лада редко бывала у родственников, в основном чтобы выслушать очередную просьбу. Магнитофон из-за границы привезти, куда-то сходить, сказать: «Я чемпионка, это моя родня».
Комната была большая, повсюду стулья и полки. У окна стояла большая двуспальная кровать. Единственный свет исходил от телевизора, настроенного на музыкальный канал: аквамариновые треугольники вели бесконечный танец на полупрозрачном фоне. Бело-голубой отсвет от экрана падал на темный силуэт, распростертый на кровати.
Я шагнул ближе. Тело в постели казалось ужасно маленьким. Когда он оторвал от подушки темное лицо, я понял, что у нас с Уолтером не так много общих черт, как я надеялся или боялся. Животное в доме и Уолтер Сёрфейс были одним лицом — обращенным шимпанзе. От удивления я на пару секунд потерял голос, но в то же время я ни на мгновение не сомневался, что он и есть тот, кто мне нужен. Его лицо казалось достаточно человеческим, чтобы на нем читалась боль, помноженная на знание того, что замечает редко кто из людей, не говоря уж об обезьянах. Будь он человеком, я бы определил его возраст где-то около пятидесяти, однако в обезьянах я не знаток.
Но теперь с этим было покончено. Лада Воронцова сама по себе.
— Вы Сёрфейс? — спросил я, овладев собой.
— Верно. — Его тонкие губы почти не двигались, хотя голос прозвучал неожиданно громко.
И она, отодвинув тетку плечом, вошла в подъезд и захлопнула за собой дверь.
— Моя фамилия Меткалф. Моя работа имеет отношение к делу Стенханта.
Я не протягивал ему руки, так как не горел желанием обмениваться с ним рукопожатием. От него разило. Должно быть, он делал все прямо под себя. Я решил, что его подруга привыкла к вони так же, как привыкла к вопросам. Любовь порой бывает более чем слепа.
Шумов
Он сидел, все еще оглушенный, глядя в одну точку. Визит к врачу ударил по мозгам, как погребальный колокол, и для Шумова наступила мертвая тишина. Вот ведь как бывает. О смерти стараешься не думать.
«Когда мы есть, то смерти еще нет. А когда смерть наступает, то нас уже нет. Таким образом, смерть не существует ни для живых, ни для мертвых». За эти слова Эпикура Шумов всегда и цеплялся, когда приходила мысль о неизбежном.
Бессонница тем и отвратительна, что начинаешь думать о конечности бытия. И о том, что останется после тебя. О прошлом, в основном об ошибках. Коришь себя за глупость: ну почему я так поступил?! Где были мои мозги?! Но всегда отмахиваешься: успею! Исправлю, время еще есть.
И вдруг тебе говорят: нет у тебя больше времени. Песок в часах закончился. Остались жалкие крупинки.
«Моя жизнь разделилась на до и после», – перечитывал он уже по десятому разу письмо Олега Рокотова.
Как это верно! На до и после. Сегодня утром Аркадий Валентинович Шумов был одним человеком, а вечером стал совсем другим. Странное состояние. С одной стороны, полное опустошение: ничего не хочется. А с другой – неуемная жадность: надо жить на полную. Попробовать все, что не успел. Заполнять событиями каждый миг, потому что эти песчинки, секунды жизни, которые раньше текли неслышно, теперь падают с грохотом, будто пудовые гири. Каждая!
Зажатый этими двумя векторами Шумов не мог определиться: застыть ему льдом, экономя силы, или вспыхнуть и мгновенно сгореть. Замереть на месте или действовать.
А потом Шумов понял, что это не о нем. Блогер про себя пишет. Испугался.
«Меня хотели убить».
Как странно: оба оказались в критической ситуации. Один – под влиянием внешнего фактора, маньяка, другой – из-за болезни, то есть проблема Шумова была внутри его.
Но интересы их пересеклись. Оба оказались на грани смерти, которой, согласно Эпикуру, для живых не существует. Но есть состояние, подобное смерти, в котором Шумов сейчас и оказался после разговора с врачом.
«Надо что-то делать, – очнулся Аркадий Валентинович. – Исправлять – не исправишь, но память о себе оставить можно».
И он пригласил Олега Рокотова к себе домой. Поговорить.
Блогер приехал вечером, на следующий же день. Аркадий Валентинович старался вести себя как обычно. Накануне съездил на работу, купил в магазине обычные продукты и корм для кота. В выходные решил поехать на каток.
Но все это время Шумов ждал. И даже каток отменил, когда блогер написал, что часам к семи подъедет. Приближались новогодние праздники. Никогда еще Шумову не было так тоскливо. Обычно он без проблем справлялся с одиночеством и всегда находил, чем себя занять.
Дочь, как обычно, пригласила к себе, в Канаду. И даже денег обещала перевести на карту, за билет. Но теперь Шумов боялся, что не долетит, хотя мысль такая была – поехать, попрощаться. Друзья тоже звали в гости. Те, с кем он когда-то играл в хоккей. С некоторыми играл и сейчас, Сашка Бессонов всегда был отличным организатором и, сколотив команду, находил для нее какие-то любительские игры.
Но Шумов понял, что и хоккей сейчас не потянет. Если на технике еще можно в защите поиграть хотя бы минут десять, то настроения нет совсем.
Когда раздался звонок в дверь, Аркадий Валентинович невольно вздрогнул, хотя гостя ждал. Блогера Шумов едва узнал. Тот был какой-то взвинченный, взгляд отчаянный. Совсем не такие глаза были у него во время их первой встречи. Да какой ребенок! Перед Шумовым стоял озверевший громила, готовый, как хищник, к прыжку!
Шумов всей кожей ощутил злость, отчаяние, страх. И еще что-то пряное, какую-то специю. Азарт? Инстинкт загнанного зверя? Который оскалил зубы и готов дорого продать свою жизнь.
– Проходите, Олег, – посторонился Шумов и первым прошел в гостиную.
Он старался идти с прямой спиной, но ноги предательски шаркали, как у старика. Огромный черный кот, вальяжно лежащий на диване, нехотя встал, выгнул спину и, покосившись на гостя, мягко спрыгнул на ковер. После чего прошествовал на кухню.
– Красавец! – не удержался Рокотов. – Роскошный экземпляр! Ведь это мейнкун? На ушах кисточки, да и размер впечатляет.
– Да. Окрас черный тигровый, три медали на выставках, элитная родословная. Бриджертон, вернись, – позвал Аркадий Валентинович. – Не пренебрегай гостем.
Кот замер в дверях.
– Какая странная кличка у кота, – удивился Рокотов.
– Я тоже так подумал, когда впервые ее услышал. Это не мой кот. Жены. Бывшей. Мы расстались цивилизованно, как интеллигентные люди. Всю жизнь поддерживаем дружеские отношения. Когда все это началось, в феврале… – Шумов слегка запнулся.
– Понимаю, – кивнул Олег.
– Многие не приняли. Моя жена из них. Спешно собрала вещи и уехала к дочери в Канаду. А с котом проблема. Справки надо собирать, везти проблемно. Далеко ведь. Как-то он дорогу перенесет? В салон ведь не пустят, в багажном отделении придется лететь. А мы же барин! Вот мне его и привезли. Временно. Почти уже привык. Вообще-то он лорд Бриджертон. – Шумов даже смог улыбнуться. – Бывшая жена – поклонница влажных женских фантазий. Про любовь с первого взгляда и до гробовой доски. К этому прилагается крышесносный секс. Не помню автора, не читал, но одноименный сериал краем глаза посмотрел. «Бриджертоны». Что тут скажешь? Женщины есть женщины.
– Как много у нас с вами общего, оказывается, – усмехнулся Олег. – Моя жена тоже эти книжки читает.
– Да? А кот у нее есть?
– К счастью, нет. Или пока нет? Наверняка ведь кастрированный, – цинично усмехнулся Рокотов, кивнув на огромного мейнкуна.
– Я его пытался звать Джимми. Не реагирует, зараза такая. Эй, Джимми! – Кот повернулся к ним задом и шагнул на кухню. – Бриджертон! – позвал его Шумов. Мейнкун замер, потом лениво повернул голову. – Иди сюда, кис-кис.
– Умный, – похвалил Олег, когда кот вернулся.
– Дрессирует меня потихоньку, – хмыкнул Шумов.
– А как ваша дочь попала в Канаду?
– Она в керлинг играла. Я ее в четыре года на каток привел. Думал фигуристку из Кати сделать. Но в женском одиночном катании сейчас огромная конкуренция, не то что в советское время. Сейчас мы уверенно первые. В итоге Катя так и не смогла пробиться и увлеклась керлингом. На соревнованиях познакомилась с Майклом. Он канадец с русскими корнями. Замуж вышла. В Канаде керлинг необычайно популярен, на втором месте после хоккея. Считай, национальный вид спорта. Не то что у нас. Вот они и выбрали Канаду для проживания. Мой внук там родился. У всех, естественно, канадское гражданство. Сейчас Катя второго ребенка ждет. Мать вызвалась ей помочь. У них большой дом, живут хорошо. Муж у Кати востребованный. В общем, все хорошо.
– Как-то грустно вы это сказали.
– Одиночество не радость. – Шумов машинально погладил кота. – Они там, а я здесь. Но давайте уже к делу, Олег. Закончим политес. Итак, вас хотели убить.
– А у вас что случилось?
– Меня тоже хотят убить. Болезнь, – пояснил Шумов, поймав удивленный взгляд блогера. – У меня обнаружили опухоль. Она неоперабельна.
– А если доброкачественная?
– Вряд ли. Об этом я и хотел поговорить.
– Но я не врач. И не психотерапевт.
– А это и не требуется. Скажите, вам нужны деньги?
– Кому ж они не нужны?
– Дело рискованное, поэтому я предлагаю много. Эта квартира – моя собственность. Я вам ее оставлю, если найдете убийцу Лады.
По лицу блогера было видно, что он несказанно удивился. Трешка, близко к центру, с хорошим ремонтом – это же целое состояние! И за что? Найти убийцу женщины, которая двадцать лет как в могиле?! В чем подвох?
– А что скажут ваши родственники, Аркадий Валентинович?
– Где скажут? В Канаде?
– У вас дочь, внук, а скоро и второй родится. Наследников хватает.
– У них все есть, – отрезал Шумов. – Для них Россия стала гостевым домом. Внук по-русски говорит плохо, с акцентом. А я, знаете ли, патриот.
– Ну а жена?
– Бывшая жена. Я ее полностью обеспечил при разводе. Квартиру кооперативную оставил. А эта моих родителей. Наследство. Не переживайте, я напишу завещание по всей форме. Мне недолго осталось. Кота вот только не бросайте, – Аркадий Валентинович кивнул на Бриджертона.
– Кота у меня нет, – медленно сказал блогер, видимо, еще раздумывая над необычным предложением. – И собаки тоже. Эй, Бриджертон, – позвал он. Кисточки на кончиках ушей мейнкуна шевельнулись. – Как я тебе?
Кот оценивающе посмотрел на блогера и отвернулся.
– Понятно, не нравлюсь. – Олег протянул было руку погладить, но тут же отдернул. Кот выпустил когти.
– Ко мне он тоже не сразу привык, – пожал плечами Шумов. – Как-никак лорд. Я вам помогу, Олег. Расскажу все, что знаю.
– Но зачем вам это?
– Лада была моей единственной любовью. Но, увы, неразделенной. Она тоже была однолюбкой. Всю жизнь обожала своего Аполлонова, хоть он ее и бросил. Пыталась забыть, дважды выходила замуж, но с этим ничего нельзя было поделать. Я пытался за ней ухаживать, но Лада на мои чувства не ответила. Я какое-то время злился, но столько лет прошло. Хочу перед смертью раскрыть эту тайну. Ведь ее убийца до сих пор жив. Я не хотел в это верить, но… Как вас пытались убить, Олег?
– Наехать. В смысле машиной сбить. Сначала у бассейна, потом во дворе. Еле увернулся. Черный «Рендж Ровер», кенгурятник, тонированные стекла.
– Водителя разглядели?
– Куда там! Тонировка не в хлам, конечно, но было уже темно. Из номера только две цифры удалось увидеть: семерку с восьмеркой.
– Хоть что-то. Ну а в полиции что сказали?
– Военный билет спросили.
– Понятно. Ну так как, Олег? Беретесь? Это ведь и в ваших интересах… А как маньяк узнал-то, что вы пойдете на матч по ватерполо в бассейн «Динамо»?
– А еще в милиции работали, Аркадий Валентинович, – хмыкнул Рокотов. – Я же блог веду. И в Телеге. Я делал анонс матча, писал, что буду его комментировать, приглашал посмотреть трансляцию.
– С логикой у вас порядок, – одобрительно сказал Шумов. – Значит, найдете убийцу.
– Если меня раньше не убьют. Я подумывал уехать. К примеру, за границу. В Грузию или в Казахстан. Здесь мне, похоже, оставаться опасно. Пережду какое-то время, потом вернусь. Авось и рецидив пройдет у этого Судьи Уогрейва.
– Ну а если просто сменить место жительства в рамках Москвы? Временно. И не писать об этом в блоге.
– К другу какому-нибудь переехать? Его под удар подставить? У всех семьи, дети.
– Вы, похоже, намеков не понимаете, – усмехнулся Шумов. – Ну, тогда я вам прямо говорю: живите здесь.
– Здесь?!
– Обживайтесь. Все равно квартира будет вашей. Здесь, как видите, три комнаты. В одной я, в другой Бриджертон. Третья ваша. Ведь я теперь ваш работодатель. Вы готовить умеете?
– Да, и неплохо.
– Значит, мне повезло. Бриджертон охотно ест сухой корм, а вот я предпочитаю горячую пищу. Но готовить совсем не умею.
– Тандем, значит, – усмехнулся блогер, – двое в лодке, не считая кота: вы, я и Бриджертон.
– Ну, от него толку мало. – Шумов погладил кота. – Хотя животное нам поможет. Не это. Вы знаете, что у Лады была собака?
– Собака? Нет, я об этом нигде не читал.
– Вот это и странно. Собака не кошка. Когда хозяйку убивают, кидается на защиту. Тем более немецкая овчарка.
– Овчарка?!
– Да. Альфред. Или Фредди, как звала Лада. Ее все писаки называют опустившейся алкоголичкой. Немецкая овчарка собака крупная. Ест много, содержание недешево обходится. Может спившаяся женщина содержать такую собаку, как вы думаете?
– Да, странно.
– И это не единственная странность. Показания соседки, которые та дала по горячим следам. Накануне того дня, как ее убили, Лада попросила соседку отвезти собаку на дачу. За город. А ведь была зима. Потом эти показания загадочным образом из дела исчезли. А ведь факт говорит о многом. Ну-ка, Олег? Ваша логика как? Работает?
– Еще как! Встреча была крайне важна для Воронцовой. Квартира у нее однокомнатная. Запереть собаку в санузле? Не вариант. Гость наверняка туда пойдет. Воронцова планировала, что он задержится, и надолго. Кладовки, как я понимаю, не было.
– Была кладовка, – усмехнулся Шумов. – И балкон был.
– Так ведь зима!
– Так ведь немецкая овчарка. Проблема в том, что рот ей не заткнешь. Выть будет. Когтями дверь царапать. Отвлекать.
– Любовное свидание?
– Вариант. Но не единственный. Возможна и деловая встреча. Важно одно: гость в тот вечер был у Лады впервые. Раньше она от собаки избавиться не пыталась. К постоянному кругу общения своей хозяйки Фредди давно привык. А он был довольно узкий, этот круг. В последние годы Лада жила замкнуто. И вдруг собаку увозят. Чтобы не помешала.
– А может быть, это вы ошибаетесь, Аркадий Валентинович? И не было никакой собаки?
– А вы покопайтесь в интернете. Вам же предстоит составить психологический портрет преступника. Но сначала ответить на вопрос: почему Лада попросила соседку увезти собаку на дачу?
– Вы ведь на него уже ответили: чтобы не помешала важному разговору. Или свиданию с мужчиной. Я все-таки склоняюсь к версии, что это было свидание. Поход в магазин, уборка, ужин, от овчарки избавилась. Загадочный Мистер Икс. Вопрос: откуда он взялся?
– А вариант с наследством?
– С наследством? – удивился блогер. – Но ведь я читал, что Воронцова продала все свои медали и кубки. Ничего ценного у нее не было.
– А как же квартира? Московские квадратные метры всегда были в цене. В нулевых случился бум: все вкладывали деньги в недвижимость, цена которой стремительно росла. У Лады имелась однушка в хорошем районе. Кому-то же она досталась.
– У нее были родственники?
– Конечно. Мать тогда еще жива была, отчим. Я этот вопрос не выяснял, кому досталась квартира Лады, а вы попробуйте. Сейчас расследование можно вести, не выходя из дома.
– Не все данные есть в открытом доступе.
– А я и не говорю, что будет легко, – пожал плечами Шумов. – Так что? Остаетесь?
– В шпионов играть? Тайно вещи перевезти?
– Зачем такие сложности? Просто оставайтесь ночевать. Надеюсь, «хвоста» за вами не было?
– Я и говорю: шпионские игры. Нет, я так не могу, Аркадий Валентинович. Сегодня останусь, мне надо подумать, а там видно будет. Вы правы: все, что нужно, у меня с собой. Главное – гаджет. Сейчас схожу в ближайший магазин, куплю продукты, бритвенные станки одноразовые, зубную щетку…
– Все это у меня есть. Я выделю вам комнату, где вы сможете спокойно работать. Вам надо успокоиться. Вы взвинченный какой-то, Олег. Расхристанный.
– Просто неожиданно все это. Такое ощущение, что моя жизнь развалилась на куски, а я не могу понять, который из них важнее, и как-то определиться: что мне делать?
– Располагайтесь, осваивайтесь. Бриджертон, покажи Олегу квартиру.
Кот встрепенулся и посмотрел на Шумова с удивлением. Потом нехотя поднялся. Обнюхал носки блогера, боднул головой колено, мазнул по руке пушистым хвостом. И презрительно фыркнул.
– Ничего, признает, – сказал Шумов. – Хороший кот, умный.
…Когда блогер закрылся в своей комнате, Аркадий Валентинович оставил Бриджертона за хозяина в гостиной, а сам прошел в спальню. Включил телевизор, вставил в порт флешку. После развода с первым мужем Лада попыталась выстроить свою жизнь заново.
Один из бывших спортсменов, как и Геннадий Аполлонов, фигурист-одиночник, оказался деловым человеком и талантливым организатором. Сумел собрать звезд советского фигурного катания в труппу. Так появился балет на льду.
Лада Воронцова была бесспорной звездой и яркой красавицей. Ее имя на афишах могло привлечь публику. Поэтому работу в ледовом шоу Лада получила без проблем. Поставили шикарный спектакль по мотивам классики. Лада «иллюстрировала» Марину Цветаеву.
Раньше Шумов не мог смотреть этот номер, ком стоял в горле. Но сегодня он жадно ловил каждое движение Лады.
Уж сколько их упало в эту бездну,Разверстую вдали!Когда-нибудь и я исчезнуС поверхности земли…
Как она была выразительна! Каждый жест, каждое вращение, каждый прыжок.
И зелень глаз моих, и нежный голос,И золото волос…[1]
Рыжее золото. Лада вновь порхала по льду, будто огонек, видно было, что катание доставляет ей истинное наслаждение. Она исполняла на бис свою трагическую судьбу, словно предчувствовала, что жизнь будет короткой, а смерть чудовищной. Шумов не мог оторвать взгляда от экрана.
Какой талант погиб, и так рано! Ведь Лада продержалась в шоу без малого два года. А могла бы кататься и дальше. Ее жизнь сломали роковые романы. С мужчинами, которые ее использовали. Заявляли право собственника и брались решать ее судьбу. А Лада не могла понять, чего ей на самом деле надо.
Так вот же: все очевидно. Артистка. Она родилась для фигурного катания. Для обожания публики и аплодисментов. А когда у нее это отняли, зачахла. Потом запила.
Шумов почувствовал бешенство. Ему досталась сломанная кукла. Когда уже поздно было что-то исправлять.
Лада
Она сразу поняла: это ее. Как только снова вышла на лед, под ослепляющий свет прожекторов. Жизнь, потерявшая с уходом Аполлонова смысл, снова стала яркой. Обрела запах, вкус, цвета. Жизнь богемы.
И снова были овации, восторг публики, волшебное чувство, когда тело послушно и можно вытворять такое, что в огромном зале наступает мертвая тишина. Пока не закончится музыка. А потом – взрыв эмоций. Крики, топот, свист.
Сдержанность ушла вместе со старой моралью, на смену пришла разнузданность. Но главное, что Лада каталась. Она была востребована. Публика жаждала зрелищ, и не таких, как раньше, во времена «совка», а откровенных, шокирующих. Слава богу, бывшим звездам большого спорта давали заработать, и Лада теперь не бедствовала. На нее в ледовый театр шли.
Одна беда: в стране и в Москве творилось невообразимое. В начале девяносто второго объявили дикий рынок. Теперь каждый мог торговать всем и везде, не имея на то разрешения. На Пушкинской, прямо у выхода из метро, стояли на парапете бутылки шампанского, бабушки трясли перед носом у прохожих вышитыми салфетками и носками ручной вязки, интеллигенты стыдливо предлагали редкие книги.
Женское тело тоже теперь продавалось, и это было не стыдно, а даже почетно: выпускницы школ мечтали стать проститутками. Лада тоже не избежала сальных взглядов, когда выходила на лед в коротенькой юбчонке. Костюм почти ничего не скрывал, Лада чувствовала себя голой под оценивающими мужскими взглядами: и почем? Потому что продавалось все.
После спектакля к ней в гримерку вваливались подвыпившие поклонники с огромными букетами.
– Выйдите, пожалуйста, я переодеваюсь, – умоляла она.
– Да ладно тебе ломаться, – хмыкал очередной браток с золотой голдой на бычьей шее. – В сауну прокатимся, бабок полно, не обижу, мля. И с карьерой помогу, если надо. Нагну, кого скажешь.
Расцветали бандитские девяностые с их ядовитыми плодами, народ мгновенно обнищал, как только отпустили цены. Зато у частников можно было купить абсолютно все за какие-то космические деньги. И у кого-то они были! У тех, кто нагло, по-хозяйски вваливался к Ладе в гримерку, уж точно!
Теперь не только на незаконную торговлю, но и на оружие смотрели сквозь пальцы, из горячих точек ввозили любое, и Лада понимала, что у каждого из этих «покровителей» в кармане пистолет. Аргумент весомый, с ним не поспоришь. Не хочешь по-хорошему, кляп в рот – и в машину. Ладу спасал пока только статус звезды.
Но как же ей было страшно! По ночам она особенно остро чувствовала свою беззащитность. Одна, без мужика, да в такое смутное время! Молодая, тридцати еще нет, ослепительно красивая. И выставляет себя напоказ, не стесняясь задранной во время танца юбки, открывающей обтянутую трусами промежность. Ну сколько еще будет продолжаться это везение!
Настанет день, когда и я исчезнуС поверхности земли…
Тогда же у Лады возникло чувство, что жить ей недолго. Катаясь под эту песню на стихи Цветаевой, Лада чувствовала вдохновение напополам с тоской.
Застынет все, что пело и боролось,Сияло и рвалось.И зелень глаз моих, и нежный голос,И золото волос…
Все это скоро исчезнет. Кто-нибудь из бандитов, разозленный отказом, Ладу пристрелит.
Она смотрела в зеркало, и хотелось плакать. Кому все это? Одному из братков, которые становятся все наглее? Душа не лежала. Лада по-прежнему любила Генку, даже несмотря на то что он оказался сволочью. Предал, сбежал в Америку. Но он хотя бы был артистом, не быдлом, как эти, с золотыми печатками и цепями. Ладе невыносима была мысль, что придется лечь под одного из них, чтобы выжить в этом обезумевшем мире. Уж лучше умереть.
Ситуация становилась все тревожнее.
Лада теперь не узнавала родную Москву. В метро, в переходах сидели девчонки и пацаны, совсем еще зеленые, школу не окончившие, с пакетами на головах, дыша клеем «Момент», а сотрудники милиции, также как и спешащие по делам пассажиры, равнодушно проходили мимо.
У подъездов плачущие бабушки бурно обсуждали жизнь сериальных героев, той же бесконечной «Санта-Барбары», чтобы отвлечься от страданий и этих неприкаянных подростков, в том числе и ничего вокруг не замечать.
Люди буквально выживали, не гнушаясь ничем. Продавали все, что только можно было продать, забыв о стыде.
Дольчики, спирт «Рояль», ликер «Амаретто», джинсы «Монтана», кофты с люрексом – это был шик того лютого времени. Ладе хорошо платили за выступления, и она приоделась. И модные джинсы у нее были, и сияющие кофточки, и туфельки на каблучках. Выглядела популярная артистка модно, постройнела, расцвела. Ее русалочья струящаяся красота стала зрелой, добавилось женственности. Поэтому Лада ходила по краю, ведь возвращалась она домой поздно. И ей необходим был спутник.
Она опять спасалась на льду от страха за себя, от ужасов новой московской реальности, тренируясь с утра до вечера. Это была отдушина Лады, мир, в который она убегала хоть на несколько часов в день. Еще бы поклонники так не одолевали…
– Если будут какие-то особые пожелания… – он смотрел на Ладу, как преданная собака.
Она старалась не замечать этих взглядов. Леонид Ладожский был заместителем директора в их ледовом шоу. Безупречный администратор, всегда услужливый, галантный. Но к Ладе Воронцовой Леонид Валерьевич относился по-особому. Она прекрасно понимала эти взгляды. И шубку подаст, стараясь невзначай коснуться тела, и вазу для цветов принесет, незаметно ощупывая взглядом гримерку: есть ли беспорядок? А то некоторые не стесняются и прямо на рабочем месте отдаются богатым поклонникам.
Но Лада Воронцова была не такая, это Ладожский уже понял. Хотя репутация у фигуристки оказалась далеко не безупречная: с женатиком путалась, жила с мужчиной в гражданском браке, потом было скоропалительное замужество с актеришкой и стремительный развод. Далеко не монашка, да по ней и видно: штучка горячая. Рыжая, обжигающая, чувственная. Танцует так, что мужики на ее спектакли толпами валят. Но держится. Типа, не продаюсь я. Чемпионка, как же!
Ладожский не знал, как подступиться.
– Есть одна просьба, – нехотя сказала Лада. – Мне бы снотворное или успокоительное какое-нибудь. Сможете достать?
– А что случилось? – Леонид Валерьевич выразил неподдельное участие.
– Жить страшно, – усмехнулась Лада.
– Так покровителя надо завести. – Он невольно сглотнул, любуясь ее точеной фигуркой и красивым лицом. Ах, хороша! Глазищи зеленые, кожа белая, тонкая. Рыжая-бесстыжая. Неудивительно, что мужики сюда, в гримерку, летят как пчелы на мед.
– Кого? – невесело посмотрела на него фигуристка. – Сейчас мужиков отстреливают прямо на улицах, как диких зверей. Их спутницы то и дело под раздачу попадают. Да и не хочу я быть женщиной бандита. У меня гордость есть. Я артистка.
– Лада, я не осмеливался предложить… Я давно люблю вас…
– Скажите еще, что смотрели все мои выступления по телевизору.
– Смотрел! – горячо сказал Ладожский. – И не мечтал, что мы будем вместе работать. Вам замуж надо. За солидного надежного человека из своей же среды.
– За вас? – понимающе усмехнулась Лада.
– Да, должность у меня не выдающаяся, но я материально независим. У меня есть прекрасная квартира, машина, дача. И я хороший организатор. Сумею обеспечить тебе ангажемент, – Ладожский незаметно перешел на ты.
– Мне надо подумать.
– Конечно, конечно!
Вариант был не так уж и плох. Все-таки замуж. Мужчина интеллигентный, неглупый, видный. Это не Аполлонов, конечно, но и не Вадик.
Снотворное Ладожский достал, как Лада просила. Точно так же Леонид «достанет» все, что только она захочет. У него и машина есть, а Лада давно уже мечтала о собственном автомобиле. Поскольку поклонники становились все навязчивей, то Лада согласилась.
На этот раз свадьба была настоящей, Леонид Валерьевич не поскупился. Коллеги по ледовому шоу и приятели-спортсмены искренне Ладу поздравляли:
– Правильный выбор.
Брачная ночь тоже была по всем правилам, до этого Леонид Валерьевич к Ладе и пальцем не прикоснулся. Терпеливо ждал. Фамилию тоже разрешил оставить свою. Мол, это уже бренд, а бренд – основа коммерческого успеха. И Лада это оценила. И сдержанность нового мужа в постели тоже.
Он всегда предоставлял Ладе возможность проявить инициативу. Роль ведомого Ладожского и по жизни, и в интиме устраивала, в этом он был полной противоположностью Сашки Бессонова. Насилия и грубости не позволял, синяков на теле не оставлял. И Лада успокоилась.
Теперь уже на правах законного супруга Леонид Валерьевич выпроваживал из гримерки Воронцовой навязчивых поклонников. И делал это виртуозно, ни разу ни с кем не поскандалил, рук не распускал. Похоже, он вообще этого не умел. Забалтывал, обещал, намекал. Плел словесные кружева, ненавязчиво подталкивая к двери.
Фильтровал подарки: что можно взять, а что нет. Тогда же Лада, которая обожала сладкое, пристрастилась к ликеру «Амаретто» взамен черри-бренди. Он с успехом стал заменять ей снотворное. Ладожский пока молчал. Не «Рояль» же глушит. И в меру. Стресс снять.
Налаженная жизнь развалилась в один день, когда в гримерку к Ладе ввалился Сашка Бессонов:
– Привет, детка!
Она порозовела, вспомнив их последнюю встречу. Этот козел высадил Ладу посреди улицы, почти на проезжей части! А перед этим лапал!
– Познакомься, это мой муж, – кивнула она на Ладожского, который по привычке встал, чтобы выпроводить нахала.
В руках Бессонов держал огромный букет белых роз.
– Муж номер какой? – окинул он Ладожского насмешливым взглядом с высоты своего выдающегося роста. – А со мной не хочешь познакомить, сладкая?
– Леня, это… – Лада слегка смутилась.
– Ну? Договаривай. Мой первый мужчина. Бессонов Александр, олимпийский чемпион, – наглец протянул Ладожскому огромную руку. Тот невольно отпрянул. – Я не кусаюсь, – насмешливо сказал Бессонов.
– У каждого из нас есть прошлое, – нашелся наконец Леонид Валерьевич. – Ведь мы давно не дети. Старый друг пришел, чтобы выразить свое восхищение. Это приветствуется.
– Шикарно выглядишь! – подтвердил его слова Сашка насчет восхищения и окинул Ладу взглядом собственника, не пропустив ни одной детали. Губы, шея, грудь, осиная талия… Мол, все это нам известно. Продегустировали и оценили гораздо раньше тебя, муж номер три. Ладожский начал беситься.
– Предлагаю отметить нашу встречу в кабаке, – и Сашка небрежно кинул на столик с гримом огромный букет, смахнув при этом на пол пару флаконов. Раздался звон стекла. Лада вздрогнула: похоже, разбивалась ее налаженная жизнь. – Тебе. Такие же белоснежные и свежие, как твоя кожа, красотуля моя.
– У Лады спортивный режим! – взвился Леонид Валерьевич. Ну, это уже слишком!
– Когда это она его соблюдала? – хмыкнул Бессонов и небрежно сказал: – Я только что из-за бугра. С хоккеем завязал, теперь я дипкурьер.
– Папа пристроил? – не удержалась Лада. Какой настырный мажор!
– У папы теперь бизнес, – насмешливо сказал Сашка. – Про приватизацию слышала?
– Не сомневаюсь, что твои предки оттяпают кусок, – презрительно сказала она.
– Вот и не надо со мной ссориться. И тебе, – выразительно посмотрел Сашка на Ладожского.
– Мы, безусловно, примем ваше щедрое предложение, но не сейчас, – на мягких лапках попятился тот.
– Заметано. За тобой должок, принцесса цирка.
– Интересно, какой?
– Продинамила меня. Потом замуж выскочила. Дважды. Между прочим, очередь была моя.
– Слушай, Бессонов, а не пошел бы ты? – сорвалась Лада.
– Забыла? Я ж нападающий. И по жизни. Мне отобрать надо. Я своих привычек не меняю. Я надолго в Москве завис. Время есть. Так что мы обязательно встретимся, детка. Кабак на твой выбор. Можешь не стесняться. У меня валюта. Много.
Валюта в это время, когда инфляция разгонялась стремительно и зарплату выдавали уже в миллионах, была одной из главных ценностей, а все, кто ее имел, – короли. Ладожский потускнел. В нем впервые проснулась ревность.
– Что у тебя с ним было?! – накинулся он на Ладу, как только Бессонов ушел.
– Он же тебе сказал: первый секс!
– Где? В подворотне?
– У Бессонова отец дипломат, а мать крутой переводчик. Сашка мажор, всегда им был. И мой первый секс был в шикарной квартире, и все было круто.
– Значит, мужчина вернулся за добавкой?
– Я не знаю, зачем он пришел! Я давно его отшила!
– Ты моя жена! Я все для тебя делаю! Объясни товарищу, чтобы поискал счастья в другом месте!
Но объяснить что-то нападающему таранного типа было все равно что паруснику бороться с девятым валом. Нервы в клочья, сердце вдребезги. Лада быстро это поняла. Сейчас, во времена вседозволенности и дикого рынка, Сашка добивался ее, не соблюдая уже никаких правил. Схватить в охапку посреди улицы, взвалить на плечо и отнести в машину – это было вполне в его стиле. Плевал он на мужа. Тем более на Ладожского, которого считал хлюпиком.
Бессонов подкарауливал Ладу после спектакля, уже на улице. Пользовался тем, что ее мужа задерживали допоздна административные дела, и тащил в свою машину:
– Расслабься, детка. Мы просто поужинаем.
Бессонов дарил дорогие подарки, заваливал цветами, денег у него и в самом деле было полно. А главное, рядом с ним Лада чувствовала себя надежно, в полной безопасности. Внушительная фигура Сашки отбивала у мужиков всякую охоту подкатывать к его женщине. Иногда Лада пасовала перед такой настойчивостью и ехала с Бессоновым в ресторан. Всего лишь ужин со старым другом, что тут такого?
Так приятно было расслабиться. Ее узнавали, подходили, просили автограф. Сашкино лицо было не столь медийно, но и к Бессонову порою подходили, уважительно говорили о заслугах форварда и советском хоккее. Иногда Сашка дозволял присесть за свой столик.
Разговор крутился про до и после. Какая страна была и какой теперь стала. Про деньги. Про бандитский беспредел и войну в бывших союзных республиках. Заканчивалось традиционно:
– А давайте выпьем!
И пили. Лада потягивала шампанское или любимый ликер. Ресторан всегда был полон. Мужики бычили, женщины выставляли напоказ красивые тела и дорогие шмотки, которыми одаривали щедрые поклонники. Каждого из них завтра могли убить.
А где-то шла война. А здесь было буйное веселье, разнузданные танцы, ломящиеся от еды столы…
Когда муж ее находил, Лада невольно чувствовала досаду. Ну зачем Леня вырвал в реальность, напоминая, что завтра на работу?
– Что ты творишь?! – шипел Ладожский. – Ты же форму потеряешь! Тебе отдыхать надо, а ты ешь жирную пищу, конфеты, да еще и пьешь!
– Плевать. У меня конституция такая: все калории сгорают, как в топке, – отбивалась Лада.
– Это пока.
Но она все чаще стала ошибаться. После таких ресторанных загулов катание Лады уже не было безукоризненным. К тому же пошли сплетни. О жизни втроем. Мол, красиво устроилась Воронцова: муж-администратор и богатый любовник. Один на работе опекает, другой оплачивает шикарный досуг. Воронцова ныне стала завсегдатаем самых дорогих ресторанов, причем не с мужем там гуляет. И скоро, похоже, от танцев на льду перейдет к танцам на столе, среди бутылок.
И Леонид Валерьевич понял: это надо прекращать. Пока Лада не сдалась и мужу не изменяет, но это вот-вот случится. Бессонов не кто-нибудь, а ее первый мужчина. И ухаживает красиво, тут уж ничего не скажешь. У Ладожского такого шика нет.
Решение он принял радикальное. Знал, что Ладе будет больно, но надо вытаскивать ее из этого болота. Бессонов добьется своего, натешится и бросит. Баб около него много крутится, и не какие-нибудь, а модели. Мисс чего-то там. Выбор у бывшего хоккеиста, а ныне дипкурьера огромный, а думать о том, что он влюбился в Ладу, смешно.
Она подробно рассказала мужу об их с Сашкой «романе». Не было там чувств. И сейчас нет. Поэтому Ладожский действовал решительно.
– Тебе надо уволиться из шоу, – сказал он как-то вечером своей жене.
– В смысле?
– Ты уйдешь из балета на льду и уедешь из страны.
– Куда, о господи?!
– В Турцию. Я нашел тебе престижную работу. За границей. Мы подпишем контракт.
– Но я не хочу никуда уезжать!
– Ты уедешь, потому что иначе сопьешься. Бессонов не понимает, что тебе нельзя пить. У тебя плохая наследственность. Лада, ты уже не сможешь остановиться, поверь. А Турция страна мусульманская. Там со спиртным напряг. Да и работа у тебя будет такая, что не до выпивки.
– Кем? – упавшим голосом спросила Лада, понимая, что муж прав.
Голова и в самом деле стала тяжелой. Этот ликер, он такой коварный. И шампанское тоже.
– Тренером. Ты подпишешь контракт и уедешь.
– А ты?
– Я буду приезжать. Если дела пойдут, мы оба переберемся в Турцию. Это отличный вариант. Уедешь втихаря, Бессонову ничего не говори. Он не должен знать, где ты.
Леонид Валерьевич некстати вспомнил, что у Александра Бессонова дипломатический паспорт как у курьера. Ладе просто надо исчезнуть.
– Хорошо, – сдалась она.
– Иди сюда…
Муж был нежен, хотя его ласки порою становились Ладе неприятны. Вот как сегодня. Нет, грубости он себе не позволял, насилия тоже. Но когда Лада хотела, как обычно, достать из-под подушки презерватив, остановил ее руку.
– Я хочу чувствовать тебя.
Он словно утверждал свои права. Лада понимала, что это в пику Бессонову. Обычная мужская ревность. Это моя женщина, и я хочу ее заклеймить. Оставить невидимые следы своих пальцев и губ на ее нежной коже и семя в ее влагалище. Тогда они не думали о последствиях.
Лада вот уже десять лет жила с мужчинами, но еще ни разу не забеременела. Генка всегда предохранялся, Вадик, похоже, не успел или не мог заделать ей ребенка, а муж предоставил инициативу Ладе. Которая набралась опыта у Аполлонова.
Она могла бы этого избежать. Могла настоять: надень презерватив. Но Лада была настолько оглушена новостью, что позволила Ладожскому все. А он потерял осторожность.
Наутро оказалось, что контракт с турками уже готов. Известие о том, что Лада уходит из шоу, ударило его владельца как громом. Потом сверкнула молния:
– Ты с ума сошла?! – бушевал Борис. – Спектакль с твоим участием заявлен на весь сезон! Сейчас самый его разгар! Кем мы тебя заменим?!
– А мне плевать. Я уезжаю за границу.
– Ты всегда была взбалмошной. Я помню, как ты на допинг-пробу не явилась. Ты хоть понимаешь, что это подрыв твоей репутации? С тобой здесь больше никто не захочет работать.
– Здесь – это где? Оглянись вокруг, Боря. Где некогда огромная страна с ее грандиозными стройками? С охраняемым порядком, лучшим в мире образованием, бесплатной медициной. Одни руины остались. Инженеры и врачи шмотками торгуют на рынке, профессора тащат туда же любимые книги. Учителя бастуют, потому что зарплату месяцами не платят. И это еще не конец. Умрет все, и твое шоу тоже. – Она всерьез разозлилась.
Никто не смеет запугивать Ладу Воронцову.
– По деньгам с моим мужем разберешься, – небрежно сказала она.
– Куда именно ты уезжаешь? – устало спросил бывший спортсмен, который тоже не верил, что жизнь здесь, в России, наладится.
– А это секрет.
– Значит, ты бежишь, – устало усмехнулся Борис. – Что ж, понимаю. Удачи тебе, чемпионка.
В тот же день улетал ее самолет. Лада с удовольствием представляла лицо Бессонова, который вечером придет на спектакль. Сашка еще не знает, что в программке замена. Лада, словно издеваясь, послала ему контрамарку.
Тогда Ладе было весело. Она себя чувствовала озорной девчонкой, которая провела за нос дворового хулигана. Она ведь с Бессоновым так и не переспала, а он проявил невиданное терпение: все равно никуда не денешься.
«А вот делась!» – торжествующе подумала она, поднимаясь по трапу.
Муж проводил на погранконтроль и, поцеловав по-дружески, в щеку, сказал:
– Вечером позвони. Как долетела, как встретили.
– Обязательно.
Заревели двигатели, и вскоре Москва осталась внизу. Самолет заложил крутой вираж, и Ладе показалось, что это круг почета. Она снова летела за границу. Туда, где стабильность и сытая жизнь. Где полки магазинов ломятся от всевозможных товаров. Где сбываются все мечты.
Прощай, Бессонов!
Рокотов
Он проснулся от холода и не сразу понял, где находится. Комната была незнакомой, одеяло почему-то лежало на полу. Рокотов резко сел и увидел огромного черного кота, который сидел у двери и смотрел осуждающе.