– Простите, Ирэна, почему вы начали с Лабуха? Он причастен к убийству Татьяны Лукьяновой и Пешкова?

Ирэна на минутку задумалась, отведя глаза в сторону и выпятив нижнюю губу, затем перевела взгляд на следователя и пожала плечами:

– К чему он там причастен, судить вам. Ему, конечно, все равно, он в морге мерзнет, это вам нужна правда, вот и думайте. А я могу рассказать только то, что сама знаю, без всяких додумываний.

– Заметано, – не удержался от улыбки Павел.

Свидетельница действительно забавная, с одной стороны неотесанная, с другой какая-то несуразная и в то же время неглупая, с третьей в ней сохранилось нечто наивное, искреннее, что располагает к доверию.

– А когда это было? – спросил Павел. – Договор с Лабухом?

– А было это месяцев пять назад, – сказала Ирэна. – Или даже шесть, точно не помню, но давно.

– И что? – подал голос Феликс.

– За это время я забыла про просьбу найти плохого чела, жизнь текла обычно… Мне рассказывать дальше?

– Разумеется, – подался к ней корпусом Павел, давая понять, что ее внимательно слушают.

* * *

И вдруг месяц назад узнаю, что моей благодетельнице Танюшке наступает конец. Я посмеивалась над ее и Лялькиной худобой, Танюха тоже закатывалась от смеха, а Лялька злилась, ну, эта от природы такая.

Однажды я пришла к Танюхе за деньгами, она открыла дверь… а я отшатнулась. Таня была просто черная, волосы спутанные и мокрые, глаза безумные, губы сухие, я решила, она пьяная и поругалась со своим Платошей до драки – так показалось мне. Я вошла, дверь за мной закрылась, а моя Танюшка хлопнулась на пол, перепугав меня до смерти. Я как стояла, так и выпустила из рук сумки – продукты принесла по ее просьбе, схватила подруженьку за подмышки и потащила в гостиную, там диван мягкий.

– Ой, что же это… Танечка, кто тебя так?.. Ой, что же делать?.. Сейчас, моя хорошая, сейчас… «Скорую» сейчас вызову…

– Не надо… – еле слышно произнесла она. – «Скорую»… нет…

– Ты живая? – обрадовалась я.

Уложив ее на диван, я заметалась, не зная, что и сделать, как помочь ей. Принесла воды из кухни, она выпила и… Если б вы слышали, как стонала моя Танечка… будто ей все внутренности вырывают. И тряска началась, а может, и до меня ее трясло, не знаю. А я… я просто разревелась:

– Тань, ну скажи, скажи, что мне сделать?

– Укол… – едва шевелила она языком. – Вон в той сумке… найдешь…

Сумочку типа клатча… бежевая такая… Танюха всегда носила ее с собой, берет большую сумку, а маленькую в нее ложит, говорила – вдруг пригодится. А там все для уколов: пузырек со спиртом, резиновый шнур, ампулы штуки три в коробочке, шприцы и вата в пакете. Я все достала, а уколы-то делать не умею! Тем более в вену! Она как посмотрела на меня, это была не Таня, показалось, сейчас укусит, зубами рвать меня начнет, но прорычала:

– Делай! Что тебе сказано?!

Представьте, она отдавала команды, а мне пришлось… Уф, как вспомню, так меня всю до сих пор колотит. Потом она долго лежала, а я сидела на полу у дивана и удивлялась себе: Танька наркоша? Но никто этого не знал, мне даже в голову не приходило. Когда она очнулась, ну, более-менее стала на себя похожей, я ничего не спрашивала, не мое это дело. Она сама рассказала, что умирает. И запретила обсуждать это с кем бы то ни было. Знали еще двое – королева чардаша и Лялька.

– Теперь и ты знаешь, – говорит мне. – Ты и поможешь мне до конца добраться, а я тебе… я тебе в наследство оставлю полмиллиона рублей.

Ого! Да? Но, честно говоря, я испугалась, правда. Думала, она заставит меня сделать такое, о чем буду потом всю жизнь жалеть, но как отказать? Она же меня столько выручала.

– Что я должна делать? – спросила я с готовностью.

– Ничего страшного, просто будь со мной, ну, как дневная сиделка, уходить будешь, когда скажу. Теперь это твоя работа.

Слава богу, она не потребовала от меня украсть, подбросить что-нибудь, обмануть кого-то, я, конечно, не святая, но тут успокоилась… Зря. То, что случилось недавно, было во много раз хуже… во много раз… чем я себе могла придумать.

* * *

Ирэна сама себя прервала, откашлялась, так много она никогда не говорила, короче, не оратор, потому охрипла, через паузу попросила:

– Можно водички?

Павел налил полный стакан, протянул ей, она взяла, кивнула в знак благодарности и выпила больше половины. Потом держала стакан в руках, периодически отпивая по глотку, а Павел подливал воду.

– Мы знаем, что случилось, – произнес он, помогая ей собраться и, наконец, выложить то, что ее так взволновало. – Вы имеете в виду убийство Татьяны?

Вскинув на него растерянные глаза, Ирэна отрицательно качнула головой, с трудом выдавив:

– Немного раньше.

– Что же могло произойти хуже? – озадачился Феликс.

Ирэна сидела со стаканом в руках, опустив голову и глаза, она так и начала, не поднимая ни головы, ни глаз:

– Я стала с ней везде ездить…

– Сопровождать ее, – подсказал более подходящее слово Павел.

– Угу…

* * *

А она работала. Я видела, что ей плохо, видела, как плохо, но догадывалась только я, мне до жути было страшно. А Татьяна на людях – как огурец с грядки. Наступил тот самый день… четверг… восемнадцатое августа… Нет, день начался обычно, ничего не предвещало ужаса через несколько часов. Я научилась делать уколы, разобралась, когда и как ей помочь, понимала, что держится Таня из последних сил и вряд ли доживет до того срока, который назначили врачи. Меня удивляло, что Платон, муж, а ни черта не замечал, наверно не хотел замечать, она ему по барабану была.

Восемнадцатого августа она занималась бумагами, в которых я не рублю, потом мы поехали в ресторан, Татьяна уже редко водила машину, завела себе шофера. После ресторана… между прочим, она почти ничего не ела, она вообще плохо ела, я силком запихивала в нее еду. Короче, мы долго в парке гуляли, ели мороженое, она в хорошем настроении была… оно, конечно, деланное – настроение, но это только я замечала. Думаю, так легче переносила боли и мысли о смерти. Потом приехали к ней домой, я хотела уйти, Татьяна возразила:

– Нет-нет, я не хочу остаться одной.

– Скоро придет твой Платон, он меня не очень…

– Не придет, он на блядках.

– Где, где?!

Я обалдела! Ее Лукьянов весь из себя благородный, как… как лорд. Хотя думаю, лорды еще те козлы, но Лукьянов… А Татьяна, глядя на меня, стала хохотать вперемежку с ойканьем, да, ей было смешно и одновременно худо физически. Она упала в кресло и весело сказала:

– Да, Ирэнка, у Платона есть баба на стороне. Ерунда все это. Сейчас полежу немножко, потом выпьем чаю, а потом… потом будет маленький сюрприз.

В тот день она неплохо себя чувствовала, я даже порадовалась. Часов в семь, может, раньше… точно не помню… она отлучилась. Сколько ее не было, сказать не могу, я ж не знала, что это пригодится. Но пришла уставшая и довольная, хотя и нервная чуток. Пригласила на кухню, мы перекусили, в общем, кое-как скоротали вечерок, а когда я спросила про сюрприз, она вдруг пригласила меня в гости! Я хихикнула:

– А не поздно по гостям шляться?

– Нормально. Идем, это рядом. Идем, идем, а то мне худо станет, ты хоть знаешь, что делать.

Танюха подошла к приготовленной сумке у стены и попросила ее взять, но предупредила, чтобы я несла осторожно, мол, там хрупкие предметы. Ну, ладно, мне нетрудно. Пришли мы в соседний дом, оказалось, хозяин ждал нас, то есть они договорились заранее, что мы придем. Я встречала его у Танюхи, Пешков хороший мужик, вежливый. Татьяна достала бутылку шампанского, попросила его открыть, он хотел закусок нарезать, она отказалась. И вот сели за столик… низенький… Работал телевизор… Выпили, потом болтали, я-то больше помалкивала, слушала их мирную беседу, а говорили они обо всем. А потом началось… у меня челюсть отвисла до пола, не верилось, что это происходит, что я в этом во всем нахожусь. Татьяна вдруг говорит ему со смешком:

– Костя, ты знаешь, что твоя жена тебе изменяет?

Он в лице переменился, нахмурился, так ведь никому не нравится, когда в его личном белье копаются, но смотрит ей в глаза и спокойно так отвечает:

– Ну, знаю.

– А с кем? – ухмыляется Таня. Он молчит. – С моим мужем. И сейчас она с Платоном. Мы с тобой здесь сидим, а они в постели лежат.

– И что теперь? – спрашивает Костя.

Она перестала ухмыляться, рассматривала его с удивлением, даже, мне почудилось, с восхищением. А он смотрел на нее грустно, с жалостью, я думала, этим своим отношением разозлит мою больную и умирающую Танюху. Но лично мне было его жалко, на свою подружку я злилась: пришла мужика терзать.

– Выходит, и это знаешь, что с моим мужем твоя рыба спит? – спросила она. Он снова молчал. – И никогда не хотелось лицо набить своей жене с рыбьими глазами? Оттаскать за волосы не хотелось?

– Зачем? – легонько пожал он плечами. – Камилла перебесится и все у нас будет хорошо. И у вас.

– Ну, у нас никогда не будет хорошо, а тебе я завидую. Выдержке твоей завидую. Терпению. Прощению. А мне тяжело терпеть… и прощать тяжело.

– Страсти, Танечка, явление временное, как болезнь, – сказал он. – Это пройдет и забудется.

И вдруг… я даже не поняла, откуда она взяла… Наверное, пистолет завернула в мохеровую кофту, которая лежала у нее на коленях. В ее худых руках такая штуковина… с нереально длиннющим стволом… Танюха наставила дуло на Костю, а он так спокойно ей и говорит:

– Таня, это шутка?

– Прости, Костя, прости меня. Так надо.

Я сообразить не успела, слышу – тихо так: пах! Костя дернулся и обмяк в кресле. Тут только до меня дошло…

– Танька, ты что делаешь! – закричала я. – С ума сошла?

– Заткнись, – негромко бросила она и снова этот звук – пах!

– Таня! – Я зарыдала. – Ты же убьешь его!

– За этим и пришла. Прости, Костя, прости. Но нельзя же быть таким лохом, мне не жалко тебя.

Еще было слышно эти – пах! – несколько раз, я закрыла рот ладонями, чтобы не кричать и не злить Таньку. Замолчала из страха, мне подумалось, меня она привела сюда тоже убить. Я бы убежала, клянусь, а как? Как, если она сидит таким образом, что пройти мне надо перед ней?

Она перестала стрелять, некоторое время сидела недвижимо и смотрела на Костю, а я боялась шевельнуться и молила ее: забудь про меня, забудь. Но Танька не забыла, повернулась ко мне лицом – страшная, как сама смерть, я застыла, думаю, сейчас меня прикончит. А она взяла салфетку и кинула мне:

– Протри подлокотники, все протри, чего касались наши руки. И вымой бокалы, оставь их на кухне, кран не забудь протереть.

Что было делать? У меня все тряслось, руки… ну, как у последнего алкаша, тем не менее я сделала, как она просила. А Танька тем временем осторожно достала три других бокала из целлофановых пакетов, она их принесла с собой в коробке, а коробка в сумке лежала. Руки ее к этому времени были в виниловых перчатках. Поставила на столик.

– Ну, Костя, прощай. Ирэна, идем, больше нам здесь нечего делать. Салфетку захвати, вытрешь дверные ручки.

Телевизор она не выключила, это сделала я, просто выдернула шнур, на Костю старалась не смотреть. Никого не встретили, было уже поздно – половина одиннадцатого, у меня не проходил страх, что именно здесь, во дворе она выстрелит в меня. А Танюха повернулась ко мне и сказала:

– Уходи.

Тут у меня в голове что-то сдвинулось, нет, страх остался со мной, всю трясло, а все равно потянуло на подвиги, выяснить приспичило:

– Ты зачем его убила? За что?

– Не твое дело.

– Его жена спит с твоим мужем, а виноват Костя?

Танюха как закричит… у меня сердце чуть не выскочило:

– Убирайся! Убирайся, пока я добрая. И помни: ты сообщница теперь, так что помалкивай. Мне-то все равно, я скоро сдохну, а ты попадешь в тюрьму на долгие годы, выручить тебя будет уже некому, меня-то не будет. Еще запомни: попробуй только растрепаться – не получишь обещанных денег и сядешь надолго.

Вот это я попала! Сообщница убийцы! Испытывать, насколько Танюха сдвинулась, я не стала, рванула от нее со всех ног. А как боялась выстрела в спину… не передать! Те метров двести до поворота мне показались километрами, к тому же ноги подкашивались. Потом я отдышалась и пешком шла домой – это очень далеко, я же в Старом городе живу. Пришла и рухнула на кровать, не постелив постель, не раздевшись.

Шок продолжался и следующий день, к вечеру смирилась со своим невезением, но решила сходить к Таньке. Она же больная, на всю голову тоже, ей же постоянная помощь нужна. Заодно хотела спросить ее, меня-то за что подставила, что я сделала ей плохого? Я-то, конечно, буду молчать, не враг же себе, но почему? Пришла, а у нее менты и этот… Феликс преподнес новость: убита Танюха, застрелена. Как тут не выпить? За базаром я следила, чтоб лишнего не наговорить, но меня такая обида взяла на Танюху, Ляльку… да всю их компашку вместе с королевой чардаша.

* * *

– А кто ее застрелил, я не знаю, – завершала свой рассказ Ирэна, вытирая то нос, то слезы. – Но благодарна ей, что прогнала меня. Выходит, Танька спасла мне жизнь, если б я с ней осталась, то и меня завалили бы, верно? А когда ко мне взломщик ломился, я поняла: смолчу – на кладбище отправлюсь. Решила Лабуха потрясти, он точно знает, что за охота началась на меня. Но когда его в морге нашла, а Ляльку прирезали, вот тут я твердо решила к вам прийти и все рассказать. Лучше в тюрьме сидеть, чем на кладбище лежать.

– Как состояние Никитиной? – осведомился Павел.

– Плохо, – безнадежно махнула Ирэна рукой. – Вообще-то, «скорая» вовремя приехала…

– Сначала ты вовремя пришла, а уж скорая потом, – заметил Феликс.

– Не, еще нож прошел удачно… м…

– Не задев жизненно важные органы? – подсказал Павел.

– Ага, кажется, так. Ну и то, что не вынут был, остался в животе, тоже полезным для нее оказалось, типа кровь не так хлещет, когда нож не вынули. И это при том, что с заточен с двух сторон. А знаете, что это означает?

– Подскажите, – на полном серьезе сказал Павел.

– Ляльку убивал настоящий убийца, который на жизнь зарабатывает тем, что крошит людей по заказу.

– Профессионал? – подсказал Феликс.

– Совершенно верно. Зачем затачивать с двух сторон, что им резать, колбасу? А вот людей в самый раз.

Достав из ящика стола целлофановый пакет, Павел, держа его в руке, поставил локоть на стол, чтобы лучше ей было видно. Сначала Ирэне показалось, что пакет пустой, потом рассмотрела маленький ключик внутри и подняла глаза на следователя с немым вопросом, мол, это еще зачем? Он пояснил:

– Этот ключик мы нашли при обыске у Лабуха (раз ей так удобней называть убитого Рябко). Но не нашли тот замок, который открывает этот маленький ключик. Вы не знаете, что им открывал ваш приятель?

Ирэна выпятила нижнюю губу, вспоминая, да так и не вспомнила, отрицательно покачала головой. Он кинул пакет в ящик стола, попутно задав еще вопрос, абсолютно незначимый:

– В его квартире, в шкафу – как ни странно, мы нашли аккуратно развешанные лохмотья, в целлофановом чехле… Не скажете, что это такое?

– Бизнес. Когда выдавались материальные трудности, Лабух напяливал на себя одежду нищих и шел попрошайничать. А в целлофане, чтобы нищенское барахло не пачкало другие вещи, и не воняло в шкафу.

Феликс, прикрыв лицо ладонью и ниже опустив голову, затрясся от беззвучного хохота, видимо, представил бизнесмена в лохмотьях с протянутой рукой. Однако Ирэна заметила и грубовато (почему-то к нему она не очень благоволила), осадила оперативника:

– Чего смеешься? Некоторые бешеные состояния делают, сшибая копейки, прикидываются инвалидами на все конечности, а сами на машинах дорогих ездят. У Лабуха все ж таки совесть была, только когда поджимало живот от голодухи шел просить.

– Вы искали Лабуха, зачем? Чем он мог помочь?

– Как же! Не понятно? – искренне изумилась Ирэна. – А мне сразу стало понятно, что во всем этом бедламе не последнюю роль играл плохой чел, которого искали девчата. Я не знаю, что он сделал для них, может, пистолет Танюхе достал, может, еще какую услугу оказал, а может, и Таньку пришил. А, как вам? Короче, я хотела, чтобы Лабух передал плохому челу: если со мной что случится, ну там, в подворотне нападут, случайно кирпич упадет и голову пробьет, да хоть шасси от самолета на меня свалится, к следователям полетит малява. Меня куда теперь?

– Домой, – сказал Павел.

Обалдевшая Ирэна вытаращила глаза, открыв рот и собираясь что-то сказать, да слов не находила. Смешная она. Терехов писал, Ирэна подалась к нему корпусом, переспросила:

– Домой – в смысле за вещами? Зубная паста, спортивный костюм? А потом куда приехать?

– Никуда, – ответил Павел. – Вы свободны.

– Вы не будете меня сажать?

– Сажает суд, – бросил ей Феликс-хохотун. – А тебя сейчас следователь отпускает домой.

– С подпиской о невыезде, – закончил его мысль Павел. – Вы, Ирэна, нам еще понадобитесь как свидетель.

По логике она должна была обрадоваться, ведь даже самый отъявленный преступник не хочет идти в колонию, но у Ирэны, умудренной богатым жизненным опытом, своя логика:

– А… а не могли бы вы меня посадить на чуть-чуть? Мне подойдет любая камера, я потерплю. Это же ненадолго, пока не найдете этого гада. Пожалуйста… Слушайте, из нашей компашки – угораздило же меня туда попасть – остались целыми я и оперетка.

– Горлинская имеет отношение к этой истории? – спросил Павел.

– Откуда мне знать! – всплеснула руками Ирэна. – Но Лабуха зарезали, Ляльку не до конца прирезали, Арика… не знаю, живой он или на том свете радуется за нас. Ко мне кто-то ночью ломился. Этого мало?

К сожалению, Павлу пришлось огорчить этот самородок:

– Мы не можем вас задержать, оснований нет.

– Совсем? – расстроилась она. – Я же чистосердечно…

– Нет оснований, – повторил он. – Подумайте, где вы можете пожить какое-то время? В вашей квартире и у Ляли не стоит…

– Тогда, – перебила Ирэна, – только в больнице.

Не смог удержаться от смешка Феликс:

– Да кто тебя там оставит?

Одарив его презрительным взглядом, Ирэна ухмыльнулась:

– Ну, пусть попробуют выгнать, а я посмотрю, как у них это получится. За Лялькой буду смотреть и никуда не денутся, видно, она моя карма. Слушай, следак, вижу, хороший ты мужик, хоть и молодой, помоги девушке, мне то есть, домой съездить. Переодеться, вещички собрать, а то боюсь одна туда…

– Вениамин! – повернулся к нему Павел.

И вдруг робкий протест от Вени последовал, видно, у Сорина научился:

– Почему я? Вон брутал ваш пускай везет.

– Веня, разговорчики в строю, – захихикал Феликс.

Без дополнительных уговоров Павел закивал, поддерживая Феликса, потом попросил свидетельницу оставить автографы на страницах протокола, после чего Ирэна в сопровождении Вениамина отправилась домой. Когда за ними захлопнулась дверь, Феликс пересел на место несравненной Ирэны, Павел, просматривая протокол, полюбопытствовал:

– Что думаешь по сему поводу? Идеи есть?

– Нет. В моей голове сплошная каша.

– Тогда порассуждаем вместе. Мы теперь знаем, кто убил Пешкова, Татьяна к его убийству готовилась, но кто ее убил? Вот и займемся расчетами. Смотри, она принесла с собой бокалы, каждый был упакован в отдельный целлофановый пакет, лежали они в коробке, чтобы не разбились. То есть Татьяна их где-то взяла. Где?

– Там, где они все вместе пили…

– А точнее? Место?

– М… Ресторан… У кого-то дома… или там, где обе пары побывали в гостях…Но, Паша, сохранить отпечатки на переносных предметах крайне сложно.

– Так, – согласился Павел. – Теперь внимание: а у нее дома мы нашли другие бокалы и тоже с отпечатками тех же лиц, только на третьем – отпечатки не Пешкова, а самой Татьяны. Что теперь скажешь?

Подскочив со стула, Феликс заходил от стола к окну, затем обратно, взъерошил себе волосы. В его голове мелькали все эпизоды, он вспоминал, какие из этого были сделаны выводы, и вот остановился напротив Павла поставив руки на пояс:

– Нам надо срочно попасть в обе квартиры.

– Молодец! – прищелкнул пальцами Терехов, поднимаясь с места. – Радует, что мы понимаем друг друга с полуслова. Еще необходимо приставить охрану к Горлинской и в больницу к палате Никитиной.




Вино клянчить принялись, как только приехали.


Глеб Егорович прикинулся глухим, изредка включая слух и отвечая двум негодяям, посягнувшим на святое, – сыну и Марку. Главное, без ссор, негодования, нервов, упреков: в этом доме не принято ссориться, по умолчанию только пикироваться можно. Марк накрывал стол в столовой, ему помогали женщины, мужчины восседали в креслах в гостиной, а столовую и гостиную разделяла открытая арка, так что все прекрасно слышали друг друга. Зарубин-старший доблестно выдержал атаку, наконец дал ответ:

– У тебя, Гошка, свои бутылки есть, но ты регулярно лезешь к моим. Вы хоть в курсе сколько стоит одна бутылка из моей коллекции?

Про стоимость каждый раз напоминает, этот пункт обычно вызывает глухоту у Георгия Глебовича:

– Папа, зачем тебе вино?

– Чтобы было.

– Ты же пьешь только водку и коньяк.

– Хороший самогон уважаю, – дополнил старик.

– Вы жадина, Глеб Егорович, – крикнул из столовой Марк.

– Я берегу вашу печень от цирроза, – патетично бросил ему Глеб Егорович в ответ и при этом был доволен собой.

Не унимался и сын Георгий:

– Твоя внучка вернулась и Платон, с них сняты подозрения и обвинение, неужели ты не пожертвуешь одной бутылкой кислятины ради такого события?

Молчание. Разумеется, со стороны (для посторонних) пикировка выглядит некрасиво, но Марк по секрету сообщил гостям, чтобы не обращали внимания на занудливого старика. Это своеобразный ритуал – вымогательство бутылки вина, которая, в конце концов, торжественно появляется на столе. Однако ритуал «дай – не дам» пришлось прервать, Георгию Глебовичу позвонили, он встал с кресла и двинул к дивану, где Платон учил Ивана играть в саму полезную игру – в шахматы:

– Естественно, можно, я передаю ему трубку… Платон, возьми, это тебя, следователь…

– Я слушаю, – сказал Платон.

– Когда вы увидели бокалы, – говорил в трубку Терехов, – вы их узнали, это ваши бокалы, верно?

Не было смысла молчать или отрицать, Платон признался:

– Да, я узнал их.

– Как они попали к Пешковым, вы думали об этом?

– Их кто-то принес, думаю.

– А в момент, когда вы пришли к Пешковым и увидели труп Константина, что подумали о бокалах?

– Ничего. Я их не заметил…. То есть краем глаза увидел и в уме отметил, что Костя выпивал с кем-то, но не более, просто не до того было. Обратил внимание на бокалы, когда вы показали мне снимок, вряд ли вторые такие есть в городе, мы с Татьяной привезли их из поездки давно. На этих бокалах оттиск царской короны и под ней надпись «Империя», с двух метров не заметишь, только вблизи.

Услышав имя мужа, Камилла бросила накрывать на стол, пришла к Платону послушать, о чем идет речь, вся эта жуть касалась и ее. Тогда он включил громкую связь, теперь все слышали голос следователя Терехова:

– Вспомните, Платон, где и когда вы были вместе с Камиллой за столом, при этом пили вино?

– Тут и вспоминать нечего. Ровно за сутки до убийства Татьяны и Кости все мы ужинали у нас. Татьяна надумала отметить какую-то сделку, я в это не вникал, пригласила только Костю и Камиллу. Вы хотите спросить, были ли бокалы, найденные у Пешковых, на столе? Были. Именно эти и были, поэтому меня так озадачили.

– Сколько всего этих бокалов у вас?

– Пять. Один разбился.

– Но вот какая штука, в вашей квартире найдены другие бокалы с отпечатками Камиллы и вашими. Мы не можем это объяснить, надеемся, вы поможете.

Платон задумался, но у него никаких идей не было, выручила Камилла:

– Все очень просто, в середине вечера Татьяна заменила тарелки и бокалы, поставила чистые.

– Действительно, она поменяла посуду, – подтвердил Платон.

– Кстати, Камилла, – обратился к ней Павел, – в квартире Лукьяновых была и конфета, которую вы надкусили. На столе лежала открытая коробка, такая же коробка конфет найдена и у вас, только запакованная. Почему вы съели половину конфеты, а половину оставили? Помните этот момент?

– Помню. Конфета выпала из руки, Таня подняла ее и унесла… А коробку конфет она мне подарила, когда мы с Костей уходили.

– Сначала она тебя толкнула… нечаянно, – напомнил Платон. – Тогда конфета и выпала.

В «нечаянно» он уже не верил, поэтому произнес слово, вложив в него все свое отношение к истории. Но ни он, ни Камилла не понимали, почему у следователя возникли такие вопросы, почему он столько уделяет им времени.

– Странные вопросы вы задаете, – сказала Камилла. – Вы же знаете лучше нас, что на бокалах наши отпечатки.

– Появилась свидетельница убийства вашего мужа, – ответил Павел. – А мы обязаны доказать ее показания.

– А кто? Кто убил Костю? – всполошилась Камилла.

– Успокойтесь, не вы. И не Платон. Пока не получим доказательную базу, мы не имеем права называть имя. Отдыхайте.

Платон положил трубку на стол, задумался. Камилла прильнула к нему, он обнял ее, теперь оба стояли, задумавшись и забыв, где находятся.

– А мне стало неспокойно, – произнесла она.

– Даже не думай, – сказал Платон, заглянув в ее беспокойные глаза. – Будь у Терехова хоть малейшие сомнения, он не отпустил бы нас.

– Тогда почему ты задумался?

– Как бокалы со стола попали в твою квартиру…

– Наверное, Татьяна принесла? А кто еще? Она часто приходила к Косте последнее время… – И осеклась. Теперь Камилла заглянула ему в лицо. – Платон, ты думаешь… как и я? Да?

В ответ он улыбнулся, поцеловал ее в нос и нашел подходящие слова, чтобы отвлечь от мрачных мыслей:

– У нас будет время построить свои версии, как правило, они никогда не совпадают с реальностью, поэтому! Кама, мы избежали катастрофы в своей жизни, давай отбросим кошмар, в котором побывали, и будем праздновать. Угу?

– Эй, вы! – окликнул их старший Зарубин. – Стоите там, как два несчастья. А ну-ка, надели улыбки! Платон, идем, выберем вино.

Ваня слез с дивана, подбежал к Платону и взял его за руку.

– Можно мне с вами, дядя Платон? – И добавил шепотом, заставив Лукьянова наклониться к нему: – Дед Гоша говорил, в подвале деда Глеба так страшно…

– Да ну! – в тон зашептал тот. – Но вдвоем не страшно. Пошли?

Взявшись за руки, оба последовали за стариком к выходу, потому что в подвал можно зайти только снаружи. Надежда Артемовна смотрела вслед отцу и сыну, и когда мимо проходила Камилла, она услышала упрек:

– Какая прелесть, родной сын говорит отцу «дядя».

– Обещаю, это будет исправлено. Со временем, – сказала дочь и ушла в столовую помогать Марку.

К ней подошел Георгий Глебович, стал так, чтобы Камилла его не видела, заговорил шепотом, чтобы не услышали в столовой:

– Надя, расслабься. Ты предвзято относишься к Платону, а он отец Вани. И мне не давала с нашей дочерью встречаться, шарахалась от меня, как черт от ладана…

– А я боялась, что ты ее отнимешь, – вдруг разоткровенничалась Надежда Артемовна. – С современными законами я этот вариант не исключала, у тебя все рычаги были. Думаешь, легко с такими мыслями жить?

– Ну, а сейчас-то чего? Надо радоваться за них… Да, радоваться, Надя, радоваться. Для них эта история если еще не позади, то на стадии завершения, да, суды будут, но наши ребята потерпевшие, а не обвиняемые. Ты уже забыла, что он сдался в полицию, оговорил себя, лишь бы отпустили Камиллу.

– Разве ты дашь мне об этом забыть?

– Я хочу, чтобы ты разглядела в нем достойного человека. Главное, они вместе, любят друг друга, вот и пусть строят свою жизнь, а нам своей надо заниматься, Надя.

– У нас все готово, – сказал Марк. – Прошу к столу.

Как раз вернулась и троица из подвала, Глеб Егорович отдал жуткую бутылку, которую как будто достали со дна моря – то ли в потеках, то ли в паутине, в руки страшно брать. Сели за стол, а Ваня серьезный, бабушка поинтересовалась:

– Что такое, Ванечка? Ты чего невеселый?

– Дед Гоша неправду сказал, там совсем не страшно.

– Мой хороший, дедушка пошутил.

Камилла, положив Платону разных закусок, спросила:

– Ты же сегодня споешь нам? В мансарде я видела гитару.

– Кстати! – вспомнил Георгий Глебович. – Жажду услышать баллады.

– Так как, споешь? – настаивала Камилла. – Позже, м?

– Ты же знаешь, тебе я отказать не могу, – улыбнулся Платон.

– Ну, тогда петь будешь долго.

Марк налил всем вина, Георгий Глебович велел и ему сесть за стол, подняли бокалы, он произнес короткий тост:

– Ну, будем? Вот уж точно, за все хорошее.




Они уже долго сидели на кухне Лукьяновых.


На абсолютно чистом столе стояли бокалы, всего два, те самые – с короной и надписью «Империя». Их нашли в одном из шкафов среди множества других бокалов, однако проблема на этом не закончилась, напротив, усугубилась. Павел, поворачивая один из бокалов, рассуждал:

– Готовясь к убийству, Татьяна продумала все до мелочей, включая конфету… которая, конечно, была импровизацией. Ей настолько стала ненавистной Пешкова, поедающая ее конфеты, что она намеренно толкнула Камиллу, а уж после решила: надкусанная конфетка только лишнее подтверждение, причем в ее доме. Не учла только, что мы докопаемся до бокалов, они и явятся подтверждением слов Ирэны, что именно она принесла бокалы с готовыми отпечатками и застрелила Пешкова.

– Итак, мотив у нас ревность, месть, – заявил Феликс.

– Не знаю, не знаю, – почему-то не был уверен Павел в стопроцентных показателях. – То, что Татьяна выследила – и давно! – мужа с Камиллой, в этом нет сомнения. Она была в курсе их встреч, значит, подслушивала, телефон просматривала, следила за ними, может быть, даже наняла детектива. Но все эти действия больше характерны для здоровых людей, а она была смертельно больна, знала, что умирает, такая активность странная…

– Болезненная активность: я умираю, пусть все сгинут со мной, а я уж постараюсь утопить мужа и его любовницу. С ее убийством что будем делать?

– Искать. И ждать, когда очнется Никитина…

– Если очнется, – ввернул Феликс.

Как старая бабка, Павел замахал на него руками, дескать, не накаркай! Но положение Никитиной – серьезней не бывает, лечащий врач по телефону сказал, она молодая, здоровая, выкарабкается.

– Как мы докажем, что она заказала себя? – терзался Феликс.

– Понятия не имею. У нас только показания Ирэны, которые не указывают на данный факт, и наши предположения – маловато.

– Да это ноль, Паша. Кто поверит, что Лукьянова заказала сама себя, придумав при этом, как засадить своего мужа и его любовницу?

– Еще раз. Лабух встречается с нашими дамами, они просят найти киллера, наверняка за крупное вознаграждение. Он находит. Восемнадцатого августа наступает вечер, Татьяна едет сама за киллером… Помнишь, Ирэна говорила, что из-за плохого самочувствия Лукьянова наняла водителя?

– На память не жалуюсь.

– А в тот вечер сама села за руль, едва не сбила Камиллу, в последний момент передумала и объехала ее. Потому что сценарий расписан, Камилла и Платон должны были испытать все муки ада на земле, надолго сев за двойное убийство, которое усиливается еще и сговором. Так вот назад она лично везла своего убийцу, ты понял? Лично везла.

– Я-то понял, – пожал плечами Феликс. – Боюсь, начальство не поймет. Кстати, Паша, где кантовался киллер, ведь Ирэна была в квартире весь вечер до похода в гости к Пешкову?

– Там же, в квартире Лукьяновых.

– Как так? Про киллера Ирэна ничего не говорила.

– Вспомни, Татьяна увела ее на кухню, там они сидели долгое время. Не сомневаюсь, Лукьянова выходила, впустила киллера, провела его в одну из комнат. Площадь-то здесь большая, сидя на кухне с закрытой дверью не услышишь, что кто-то пришел. И он здесь ждал удобного момента.

– Паша, это фантастика.

– Не-а, реальность. Но что-то пошло не так, поэтому убийца попытался проникнуть в квартиру Ирэны, кстати, когда Лабух был уже убит. У него киллер что-то искал. Потом пытался наехать на Ирэну и Никитину…

– Но не наехал. А почему не пристрелил их?

– Пристрелить – это уже махровое убийство, которое в данных обстоятельствах будет объединено с убийством Пешкова и Лукьянова. А наезд – тоже убийство, но случайное. Какой-нибудь пьяный мажор зарулил в переулок, сбил девушек и был таков. Случай не редкий, докажи, что это не так. Прости… Вениамин звонит… Слушаю, Веня. Только не говори, что напали на Ирэну.

– Нет, не напали, – сказал Вениамин по громкой связи, ведь между ними секретов нет. – В ее квартире все-таки кто-то побывал и что-то искал, там беспорядок, не так что перевернуто вверх дном, но примерно как у Лабуха. Я отвез ее в больницу.

– Спасибо, отдыхай. – Бросив трубку в сумку, Павел предложил: – Двинем и мы, Феликс? Я категорически устал, а говорят, утро вечера мудренее. Тем более утром мы будем общаться с коллегами.

Да, денек выдался сумасшедший, поэтому, выйдя из дома, они шли медленно, потом и в машину не торопились сесть, а постояли, вдыхая ночной освежающий воздух. К тому же во дворе было тихо, для мегаполиса это явление редкое, какофония звуков сопровождает город в любое время суток, ну, может, ночью шума меньше. А тут внезапное царство тишины, но пока не раздался где-то вдалеке сигнал автомобиля, заставив очнуться Феликса:

– Интересно, он нашел то, что искал?

– Киллер? Не думаю. Что он может искать? Какую-то вещь. Если б у Ирэны что-то было, она бы сказала нам сегодня.

– С таким остервенением ищут только компромат на себя, – осенило Феликса. – Думаю, этот компромат был у Лабуха. Точно, точно! По глупости он шантажировал киллера, тот его ликвидировал, заодно получил свободный доступ в квартиру. Там ничего не нашел. Лабух наверняка говорил, что компромат в надежном месте, поскольку Ирэна своего рода оказалась связной, то ее он и попытался навестить первой однажды ночью. Сейчас он сделал обыск у Ирэны, ничего не нашел и у нее. Ты серьезно считаешь, что бойфренд Никитиной тот самый киллер?

– А ты думаешь иначе? – тоном возражения спросил Павел. – Я не верю в лабуду, будто Аристарх лежал в кабинете Никитиной с окровавленным лицом без сознания, потом очнулся, струсил, слыша возню в зале продаж, и убежал. Слабовато…

– Но это тоже вариант, Паша, – улыбнулся Феликс.

– Согласен. Только не в нашем случае.

– А почему?

– Потому что происходило все слишком быстро, чтобы после потери сознания очнуться, понять, что киллер здесь, и тихо убежать. Нет, мой друг. Именно то, что он пропал из салона вместе с киллером, говорит само за себя. На его месте, увидев полицию, я бы лег назад в кабинете на пол и притворился умирающим, но он дал деру, нервы сдали, не смог быстро проанализировать ситуацию.

Что на самом деле происходило в салоне, трудно сказать, но по версии Павла Аристарх приехал якобы за Никитиной. Никого уже не было, он ударил Лялю ножом и без суеты пошел в кабинет искать то, что им не найдено. Вдруг появляется Ирэна, зовет подругу. Не зная, одна она пришла или с кем-то, Аристарх вымазывает лицо кровью и ложится на пол. Наверняка он рассчитывал, что она подойдет посмотреть на него поближе, в идеале попробует нащупать пульс, тогда и ее смог бы легко ликвидировать.

Обе женщины свидетельницы, их показания, даже косвенные, способны привести к фатальному исходу для него. А Ирэна не подошла к нему, она кинулась искать подругу. Ему ничего не оставалось, кроме как выйти в зал и завалить Ирэну, но девушка неуловимая и неубиваемая.

– А как он оправдал бы кровь на лице без ран? – недоумевал Феликс, садясь в машину.

– Ай, элементарно. Дрался с бандитом, руки которого были в крови Ляли, тот выпачкал его кровью, ударил по голове, Аристарх потерял сознание. Думаешь, врачей нельзя обмануть, разыграв небольшое сотрясение? Профессионалу?

– Сомневаюсь, что легко обмануть.

Павел выехал из квартала по той же дороге, которая продала всех участников – Камиллу, Лукьянова, его жену, едва не сбившую любовницу, Зарубина и такое значимое возвращение Татьяны вместе со своим убийцей. Воспоминания не могли не вызвать улыбку, жаль только, что последний пункт пока на уровне версии, причем, весьма непривычной версии.

– Никитина, вот кто прояснит все обстоятельства нападения на нее, – сказал Павел. – В общем, по уму, так Аристарху следовало слинять из города и давно, но его держит что-то серьезное. Он обязательно выяснит, жива Ляля или нет, выяснит и придет к ней.




Утро оставило неласковый след.


После отчета о проделанной работе наступила такая длинная пауза, что впору писать заявление об уходе. Все любят победителей, как известно, их не судят, но стоит споткнуться и – ставятся под сомнение бывшие успехи. Об этом думал Павел на совещании, пропуская мимо ушей критику, время от времени ему приходилось наступать на ногу Феликса, потому что он пыхтел, вздыхал, дышал громко. Народ поговорит и разойдется, а Павел с Феликсом пойдут работать, чего переживать-то? Так и случилось. Сбегая по лестнице первым, Феликс задержался у кулера выпить воды, когда поднес стакан ко рту, услышал:

– Что, сушняк после вчерашнего успеха?

Этот нелюбимый голос, к тому же ехидный он не хотел бы сейчас слышать, настроение не то, однако повернулся лицом к Коноплевой и улыбнулся:

– Не завидуй, Марихуана, зависть сокращает жизнь. Уж кому-кому, а тебе известно, как люди изводят себя сами. Водички хочешь?

– Да нет. Что ты нервничаешь? Принимайте критику, если вам повезло с неадекватной Ирэной, то это не есть ваша работа…

– Это как раз наша работа – подвести свидетеля к признанию.

– Ну, а вторая часть… заказала сама себя… смешно! Хочу посоветовать вам с Тереховым писать романы. Фантастические. У вас получится.

Ольга снисходительно рассмеялась, а он выпил стакан воды, налил еще, за несколько секунд выстроил ответку и выдал: