– Так вот из-за кого вы ушли в «творческую командировку»? – усмехнулся Павел Иванович.

Нимуэ не спалось. Она ворочалась с боку на бок, но почва низких холмов была твердой и усеянной мелкими камешками. Они договорились не разводить огонь в лагере, так что стоял кошмарный холод, – хотя Моргана, казалось, заснула легко, безо всяких жалоб.

– Не совсем, мы с ней и виделись-то всего раза два. Но, насколько я знаю, в ее семье нет музыкантов.

Кейз согласилась взять на себя ночной дозор. Никогда еще Нимуэ не видела, чтоб эта таинственная женщина спала. Она просто села на поваленное дерево и замерла, прислушиваясь к каждому звуку. Желтые глаза поблескивали в лунном свете, а хвост лениво свисал к земле.

– А при чем тут музыканты?

– У тебя очень красивый хвост, – прошептала Нимуэ.

– Ну, я думал, что камертон может заинтересовать только причастных к музыке людей, – пожал плечами Максим.

– Спасибо, – Кейз улыбнулась, обнажая белые клыки.

– Потому что принадлежал Чайковскому? Дорогой мой, такой кусок обработанного золота, да еще и антикварного, может заинтересовать любого. Правда, представить себе, что Вероника Вольфовна или кто-то из ее родственников пошел на кражу со взломом, верится с трудом. А вот насчет музыкантов вы ошибаетесь. Ее младший сын скрипач, играет в оркестре, звезд с неба не хватает, но и неудачником его не назовешь.

– Ты давно знаешь Гавейна?

– А я и не знал, что у нее есть сын. Алла говорила, что ее послали к тете, потому что никто из старших членов семейства не мог приехать, но относительно дяди-скрипача ничего не говорила. Тогда получается, что Вероника эта Вольфовна не столько ей тетя, сколько двоюродная бабушка.

– Не очень.

– Наверное. Не могу сказать. А в доме у них вы бывали?

«Да уж, разговор у нас выходит увлекательный», – подумала Нимуэ.

– Однажды, чай пили в гостиной. Очень красивая комната. У нас в городской квартире скромнее обстановка. Но Аллина тетя Вера сказала, что перевезла на дачу всю обстановку, привыкла в знакомым вещам, к тому же она теперь за городом круглый год проживает.

– В любом случае я благодарна тебе за компанию.

– Сомневаюсь. А впрочем, не наше дело. Но я не верю, что дама столь преклонных лет стала бы нападать на вашу Олю. Да и чужое добро ей не надо, свое девать некуда, – отмахнулся от этой версии Павел Иванович, а вот Максим задумался.

– Мне любопытно увидеть этого Мерлина, вокруг которого столько разговоров.

– Давайте подумаем, кто еще знал Анатолия Михайловича из жителей поселка, – тормошил он Максима.

– Ты слышала о нем прежде? – поинтересовалась Нимуэ. Учитывая, что Гавейн долго странствовал, а у Кейз были странные одежды и сильный акцент, Нимуэ предположила, что эта женщина родом с далеких берегов Франции.

– Я даже не знаю. Может, Альты? Я вообще мало с кем здесь знаком, – пожал плечами Максим.

– Не под этим именем, – ответила Кейз.

– Эти точно знали! Они же близко дружили со Щеголевыми. Помнится, их сын даже собирался жениться на Лизе Щеголевой. Как раз незадолго до смерти Анатолия Михайловича. Мне, помнится, жена говорила. Пока моя Тоня была жива, к нам частенько ее подруги в гости заходили поболтать, чайку попить, посплетничать, – со вздохом припомнил старый композитор.

– А у него их много?

– Анна Ивановна рассказывала, что свадьба расстроилась из-за смерти Гудковского.

– Он очень долго ходит по этой земле, – пояснила Кейз. – Ты должна знать это, ведь ты собираешься отдать ему меч твоего народа.

– Вот как? Сомневаюсь. Лиза не была привязана к отчиму, у них были довольно прохладные отношения, не только я так считал, но и Тоня, а она была в курсе всех местных дел. Сколько мне помнится, – прищурился, припоминая, Павел Иванович, – на Лизином горизонте появился другой молодой человек, она попросту бросила Жору. Я, признаться, этому не удивлен. Жора был этаким маменькиным сыночком, пресный, скучный. Без гусарской удали. Такие девушкам не нравятся.

Нимуэ смутилась собственного невежества.

– Ну, зато он стал выдающимся музыкантом, – проявил благородство по отношению к Светланиной семье Максим. Он все еще ощущал легкое чувство вины.

– Это все моя мать – она просила отвезти меч Мерлину. До той минуты все, что я о нем слышала, – детские сказки.

– Кто вам сказал?

– Анна Ивановна.

– Значит, для твоей матери он был очень важен, – предположила Кейз. Нимуэ потрясла головой.

– Ну, какая же мать не похвалит своего сына? – отмахнулся Павел Иванович. – Жора вырос совершеннейшей заурядностью.

– Нет, она… не думаю. Она бы рассказала о нем раньше.

– Но Анна Ивановна сказала, что он известный музыкант, много гастролирует.

– Тогда, может быть, для твоего отца?

– Он бросил нас, когда я была еще ребенком.

– Гастролирует он много. В составе оркестра Кировского театра. А известность его сильно преувеличена. Вот Семен Альт – это было имя. Талантливейший музыкант, талантливейший. Я никогда не мог без какого-то особенного трепета слушать его игру. Но талант редко передается от отца к сыну. Знаете, как говорят, «на детях гениев природа отдыхает».

Кейз подняла глаза на луну.

– У твоей матери были секреты.

Гм. Альты близко знали Щеголевых, дружили многие годы, могли знать о камертоне. Гудковский ведь о нем знал? Далее. Сам Семен Альт был талантлив и успешен и ни в какой мистической поддержке не нуждался, а вот сын подкачал, не оправдал родительских ожиданий и чаяний, вот ему бы камертон очень пригодился. Но Альты люди интеллигентные, к чему красть, можно просто жениться на Лизе. И вроде бы все хорошо, но у Лизы появляется новый кавалер, планы по овладению камертоном расстраиваются. И они идут на преступление, травят Гудковского, чтобы затем выкрасть камертон, они же не знали, что Лариса Валентиновна его надежно спрятала. Или же, наоборот, Альты подслушали разговор супругов Гудковских, узнали о камертоне и пошли ва-банк, отравили композитора, чтобы завладеть камертоном. Ухаживания Жоры за Лизой Щеголевой гарантировали им получение камертона после свадьбы. Композитора убили, а вот свадьба сорвалась. Камертон куда-то делся, взламывать квартиры они не мастера, пришлось отказаться от идеи!

– Нет, – нахмурилась Нимуэ. – Обычно она ничего не утаивала.

А спустя годы в поселке появляется молодой человек, музыкально необразованный, проживающий на бывшей даче Щеголевых, который буквально через пару месяцев начинает поражать всех своим ярким, внезапно проснувшимся талантом, и они понимают – это камертон! Камертон у него, и его надо отнять! Точнее, по-тихому украсть!

– Она когда-нибудь говорила тебе, что хранит великий меч?

– Грандиозно! – воскликнул Максим, вскакивая со стула. Все свои умозаключения он сделал молча, про себя. Так что его неожиданный вопль немало напугал композитора.

– Нет, но…

– Что? Что грандиозно? Что стряслось? Вам плохо? – всполошился Павел Иванович.

– Значит, у нее были секреты, – повторила Кейз. Это звучало убедительно. Будто бы устав от разговора, женщина легко спрыгнула с поваленного дерева и бесшумно устремилась в лес.

– Нет. Замечательно. Думаю, мы раскрыли дело! – воодушевленно сообщил Максим и принялся растолковывать композитору свою идею.

Нимуэ чувствовала, как холодный пот заливает ей шею и стекает за воротник. Она была настолько не готова ко всему этому, что сердце трепетало.

– Альты? Украсть камертон? Ну, не знаю.

«Она принесла тьму в этот дом!»

Стоило ей закрыть глаза в попытке задремать, как в памяти воскресал голос отца.

– Не украсть, а завладеть. Понимаете, Модест Щеголев искренне считал, что камертон принес ему удачу, вдохновение, он сам рассказывал это Гудковскому, приписывая камертону чуть ли не волшебные свойства. – В последнюю фразу Максим добавил максимум возможной иронии. – Гудковский, например, в это поверил и, как он сам признался жене, именно из-за камертона убил Щеголева. Так почему бы Альтам не поверить в то же самое. И потом, представьте себе разочарование родителей. Отец – великий музыкант, известен на всю страну, а сын – посредственность, а ведь он чуть ли не с горшка наверняка учился музыке у лучших учителей, а результат? Наверняка они были как минимум разочарованы. А тут такой шанс, – горячился Максим. – К тому же сперва они вообще надеялись получить его законным путем. Сын женится на Елизавете Щеголевой и получает заветный камертон.

«Ты говоришь о своей дочери!»

– А зачем им тогда Гудковского было травить?

Она снова видела, как разъяренная Ленор швыряет глиняный кувшин с водой, слышала, как он с треском разбивается о каменный очаг.

– Ну как же? Камертон бы он по-хорошему не отдал! Он им больше всего на свете дорожил, он убил ради него.

«Я больше не знаю, что она такое».

– Пожалуй, – с сомнением проговорил Павел Иванович. – Ну а яд, его-то они где добыли? Яд хранился у Щеголевых дома, вы сами говорили, откуда бы им о нем узнать и как добыть?

Всю ночь в ее прерывистых снах раздавались крики родителей.

– Тоже просто. Лариса Щеголева в своих письмах писала, что этот яд им кто-то из знакомых достал крыс на даче травить. Что в тот год в поселке полчища крыс расплодились.

– Ну?

Тридцать три

– Альты дружили с Щеголевыми, почему бы Ларисе Валентиновне или ее домработнице было не одолжить друзьями семьи действенного крысиного яду? А Альты, так же как и Щеголевы, могли оставить про запас какое-то количество. Или сами такой же достали по совету друзей, – уверенно проговорил Максим.

Пронизывающий соленый ветер ударил в лицо всадникам, когда они выехали из-за деревьев на низкие травяные холмы, откуда можно было видеть море и далекие башни замка Греймалкин. Нимуэ чувствовала себя как никогда беззащитной, и, быть может, ощущая ее страх, Кейз пустила лошадь галопом, позволяя Нимуэ и Моргане поговорить наедине.

– Что ж, вполне может быть. Так мы все и живем, кто-то кому-то что-то достанет, а тот ему поможет… Пожалуй, звучит логично. Но бездоказательно, – продолжал упрямиться Павел Иванович.

– Ничего не обещай ему, пусть сначала сам что-нибудь предложит.

– Павел Иванович, ну конечно, бездоказательно, столько лет прошло, что теперь докажешь? – возмутился Максим. – Но мы ведь с вами не отравление Гудковского хотим раскрыть, а нападение на Олю и попытку ограбления моей дачи. А это, думаю, можно доказать. Вот послушайте!

– Я знаю, – кивнула Нимуэ.

Светлана, внучка Альтов, она со мной начинала заниматься еще летом и прекрасно знала о моем неожиданно проснувшемся таланте музыканта. Наверняка рассказывала бабушке с дедом, у них очень близкие отношения. Вскоре вы мною занялись уже всерьез, в музыкальном мире поползли слухи, тут уж супруги не на шутку насторожились и наверняка подумали, что всему причиной камертон, а может, даже видели его у меня, или Светлана видела и им рассказала. Сначала они, как в случае с Елизаветой Щеголевой и своим сыном, рассчитывали заполучить камертон посредством законного брака, проще говоря, хотели женить меня на Свете. Увы, не выгорело. Тогда они решились на кражу. Сын-то их еще не стар и по-прежнему бездарен, вы сами сказали, а тут такой шанс. Если уж у физика искра божья промелькнула, чего же можно ожидать от человека, всю жизнь отдавшего музыке? Станет гением, не иначе.

«Я ни черта не знаю», – подумала она. Какой-то частью сознания она хотела, чтобы все закончилось, хотела отдать меч и забыть обо всем. Однако она чувствовала, что связана обязательствами в отношении беженцев фейри, которые рассчитывают на нее, в отношении друзей; даже самому мечу она, казалось, была что-то должна. «Что за абсурд! Это всего лишь меч!» И все же он спас ее от волкодавов и сохранил жизнь в терновом лабиринте. Благодаря мечу ей хватило смелости бросить вызов Борсу и добиться справедливости в дальнейшем. «Он сослужил мне хорошую службу. И так я хочу отблагодарить его – отдав королю человечьей крови? Который, возможно, этой же сталью вырежет остатки моего народа?»

– Убедись, что твои мысли – действительно твои! – крикнула Кейз. – Не позволяй Мерлину проникнуть в твой разум!

Такой соблазн! Вот они и решились на кражу. Пока не на убийство, а только на кражу. Но, честно говоря, я уже начал за свою жизнь побаиваться. Отравление штука опасная и непредсказуемая, это не нападения в подворотне, не отобьешься. А вдруг они в банку с сахаром яд подсыплют, незаметно так, или в молоко, или еще куда. Я могу и не узнать, пока не выпью, – поделился своими страхами Максим. – Если честно, я уже подумываю в город переехать, там безопаснее. Там в дом так просто не залезешь, и вообще.

«Как узнать, мои ли это мысли?» Такое ей даже в голову не приходило.

– Да, озадачили вы меня, – потирая лоб, проговорил Павел Иванович. – Не знаю, что и сказать. Теперь, когда речь идет о хорошо знакомых мне людях, история не кажется такой уж забавной. Сперва мне казалось, что мы с вами в Шерлока Холмса играем, – вздохнул он тяжело. – Ну хорошо, а что же вы теперь намерены делать? В милицию обратитесь?



– А что я им скажу? Им как раз доказательства нужны, а у меня фантастическая история о волшебном камертоне. Правда, золотом, – невесело усмехнулся Максим.

Туман поднимался от самого подножия гор, окутывая замок Греймалкин, и казалось, его башни парят над кипящим котлом. Пытаясь успокоиться, Нимуэ взглянула на Кейз и Моргану, которые удерживали лошадей. Кейз кивнула ей из-под пурпурного капюшона.

– Так что же вы все-таки будете делать?

– Ты не Нимуэ, – сказала Моргана. – Ты – Ведьма Волчьей Крови.

– Не знаю. Может, поговорить с ними, они все-таки не бандиты с большой дороги, вдруг признаются или хотя бы испугаются и оставят меня в покое? – По примеру композитора Максим потер лоб. – Но для начала надо окончательно поправиться, а то я сегодня еле до вас добрел.

Нимуэ снова повернулась к нависающим башням, разрушенным временем, а затем взглянула под ноги. Под ботинками, ниже досок моста, она видела только туман, но могла слышать, как грохочет прибой. Она перешла через мост так быстро, как только могла, стараясь по большей части не дышать, а затем зашагала по размытой тропинке, через сгнивший подъемный мост, к стенам замка.

– Держите меня в курсе и ничего самостоятельно не предпринимайте, – строго напутствовал его композитор. – А то мало ли что. А так, одна голова хорошо, а две все же лучше.

Шаги эхом отдавались от камней, когда Нимуэ миновала разрушенную сторожку. Она осмотрела ржавые цепи, державшие подъемный мост, с которых местами капала вода. Меч за спиной незримо придавал уверенности. Когда она оказалась посреди заросшего замкового двора, его размеры ошеломили ее. Семь черных башен нависали над ее головой, как сжатые в кулак пальцы. За спиной раздался шепот, и она резко обернулась. На мгновение показалось, будто в тени сторожки что-то мелькнуло.



– Эй? – позвала Нимуэ. Ответа не было.

Сколько ни совещались Максим с Павлом Ивановичем, ничего умнее разговора по душам с Альтами они не придумали. Павел Иванович все еще сомневался в их виновности, а Максим был абсолютно уверен в своей правоте. Павел Иванович уговаривал его последить за ними, устроить какую-нибудь проверку, но Максим просто не мог больше ждать, послезавтра должны были выписывать Олю.

Нимуэ нервно попятилась от сторожки в туман. Ноги понесли ее к одной из массивных башен, которую, в отличие от большей части замка, не тронула разруха.

Максим все уже решил. Как только Олю выпишут, он сделает ей предложение, они поженятся, будут жить в городе, он устроится на работу, пока на какую-нибудь посменную, чтобы не мешала занятиям музыкой, хоть грузчиком на вокзал, хоть санитаром в морг. А что, там, говорят, зарплаты ого-го, шутил сам с собой Максим. А вот потом, глядишь, и творчество его начнет приносить доход. За ту новогоднюю песню ему уже заплатили, пока, конечно, немного, но лиха беда начало.

– Есть тут кто-нибудь? – крикнула она, поднимаясь по винтовой лестнице. Наверху мерцал зеленый свет. Она шла через темноту, держась рукой за обветшалую стену, пока не добралась до большого зала. Зеленый огонь потрескивал в огромной жаровне в центре, даря тепло, которого не хватало на холодном морском воздухе.

Но прежде чем начинать новую жизнь, стоило обезопасить тылы. Как бы то ни было, но летом они с Олей и Сашей будут приезжать на дачу, и он не хотел, чтобы кто-то из его близких стал случайной жертвой отравителя. А потому Максим шагал морозным вечером по тихой, заметенной снегом улице к дому Альтов, повторяя про себя заранее продуманную речь. Камертон он зачем-то взял с собой, для моральной поддержки, наверное.

Человек в рваной синей мантии, стоявший у окна, оказался моложе, чем Нимуэ ожидала. Его каштановые волосы и борода были растрепаны, а холодные серые глаза смотрели настороженно. На поясе висели мешочки, набитые разными травами, – даже с другого конца комнаты Нимуэ могла учуять кедр и лимонник, герань и гвоздику. Перед ней стоял не напыщенный королевский посланник, а истинный друид, искушенный в вопросах магии, знающий все о фейри и потоках первобытной магической энергии.



Мгновение он выглядел так, словно она застигла его врасплох, но затем попытался улыбнуться. Ее это совершенно не успокоило.

– Ой какой молодой! – охала старушка в каракулевой шубке и игривой меховой шляпке набекрень.

– Ты, должно быть, Мерлин, – сказала Нимуэ, надеясь, что он не заметит дрожь в ее голосе.

– И одет прилично, – вторила ей подружка в такой же шубке и вязаной шапочке.

– А ты – Ведьма Волчьей Крови, кошмарная хозяйка Зуба Дьявола, – в тон ей ответил Мерлин.

– А крови-то! Боже мой, даже смотреть страшно! – всплескивал руками старичок в дубленке с поднятым воротником, по-детски повязанным за спиной шарфом и в войлочных ботиках.

– Тебя это забавляет? – она напряглась.

– Еще бы не было, ему же шею топором рассекли. Страсти какие. Теперь на улицу после темноты ни за что не выйду, – охала первая старушка, глядя на распростертое на пропитанном яркой алой кровью снегу тело молодого человека со светлыми волосами и уродливой раной на шее.

– Вовсе нет, – смягчившись, ответил он, – но ты ввязалась в опасную игру.

День выдался морозный, но солнечный. Сверкали бриллиантовым блеском сугробы, искрились покрытые инеем ветви деревьев, яркая синева разлилась над укутанными чистейшим белым снегом домами. Дачный поселок выглядел празднично и нарядно, и только кровавое пятно с лежащим на нем человеком жесточайшим диссонансом выбивалось из общей гармонии.

Тонкие серебристые нити поползли вверх по ее щекам, и вдалеке раздался громовой раскат. Мерлин заметил это.

– Думаешь, это игра?

– Товарищи, отойдите! Как не стыдно, вы же мешаете работать бригаде! Гражданочка, вы куда, извиняюсь, лезете? Вы что, свидетель? Нет? В сторонку, – сердито оттеснял зевак от места происшествия старшина Точилин.

– Старшина, откуда здесь столько народу? Мешают работе бригады! – сердито буркнул областной следователь Жуков, стреляя глазами по сторонам.

– А что я могу поделать. Поселок маленький, зимой одни пенсионеры остаются, впечатлений от жизни не хватает, вот они все и… сбежались. Пойди их разгони, – оправдывался старшина.

– Михаил Тимофеевич, мы закончили, – подошла к ним с чемоданчиком пожилая криминалистка в мутоновой шубе. – Тело можно грузить.

– Хорошо, где кинолог, собака след взяла?

– Никак нет. Утром свежий снег выпал, да и натоптали.

– Ясно. Ну что же, осталось отработать со свидетелями, и можно ехать. Хорошо бы в теплом месте устроиться. Нет ли здесь клуба или, может, сторожки какой?

– Можно в доме убитого, – предложил старшина. – Он один жил, никто не помешает, а ключи у соседа имеются.

– Ну что ж, заодно и осмотримся на месте. Личность убитого и все такое, – решил следователь.

– С Максимом Николаевичем мы в начале лета познакомились, они как раз эту дачу купили. Я занимался с ним музыкой. Очень талантливый был молодой человек. Очень. Он, можно сказать, был моим учеником, я, как мог, помогал развивать его неожиданно открывшийся талант. У нас были планы… – промокая большим клетчатым платком глаза, рассказывал Павел Иванович, сидя напротив следователя.

– Значит, убитого вы знали хорошо?

– Думаю, да.

– Скажите, у Дмитриева были враги?

– Нет, откуда? Он жил очень тихо, занимался музыкой, компании у него не собирались, да и какие тут компании? Пенсионеры одни. Родители его навещали, иногда девушка, Оля.

– Это та, на которую напали, я докладывал, – поспешил с пояснением старшина.

– Так, вот вы говорите, что врагов у него не было, а на девушку напали? – тут же ухватился за сообщение старшины следователь.

– Так милиция установила, что это хулиганы, – взглянул на старшину Павел Иванович.

Старшина вспотел под ушанкой и пожалел, что влез в разговор.

– Так точно. Но по свидетельству убитого Дмитриева, еще осенью к нему уже пытались залезть в дом, ничего не взяли, только вот следы оставались. Он и не заявлял, а когда напали на потерпевшую Федорову, тоже ничего не взяли, видимо, девица их спугнула.

– Видимо да кажется… Хулиганов нашли?

– Никак нет.

– Все материалы по этим эпизодам передать в распоряжение следствия, – строго распорядился Михаил Тимофеевич. – Итак, гражданин Сидельников, вам известно, куда именно вчера вечером направлялся убитый?

– Нет. Может, просто прогуляться вышел. Мы виделись днем, занимались, обедали вместе, но о своих планах на вечер он ничего мне не говорил, – горько вздохнул Павел Иванович и по-стариковски шумно высморкался.

– Как же теперь родителям сообщить? А невесте? Она же только из больницы выписываться собирается, а тут новый удар.

– Да, очень жаль парня, – согласился Михаил Тимофеевич. – И все же, как я понимаю, денег и ценных вещей при себе у убитого не было, значит, версия ограбления отменяется. Но кто-то же ударил Дмитриева топором по шее, значит, у него все же были враги, и раз вы так близко общались с убитым, то должны были знать, что происходит в его жизни. Вы что-то недоговариваете, гражданин Сидельников, – с похвальной проницательностью заметил следователь.

Павел Иванович завздыхал, завозился, пряча глаза и собираясь с мыслями.

– В общем, это очень сложно объяснить… Мне бы не хотелось… В общем, фактов никаких нет, это только домыслы, и, скорее всего, это неправда…

– Гражданин, пожалуйста, поближе к делу, – поторопил свидетеля следователь.

– Да, да. Я стараюсь. Просто не чужие люди, такая известная фамилия… – бормотал Павел Иванович, собираясь с силами. – В общем, Максим думал, что… Точнее, так. У него имелся камертон, вот примерно такого размера, старинный, из чистого золота, и Максим считал, что неизвестный вор охотится за камертоном.

– Золотой камертон? Очень интересно, продолжайте.

– Да. Так вот, есть основания полагать, что некогда он принадлежал самому Чайковскому. Композитору Петру Ильичу Чайковскому, – на всякий случай пояснил Павел Иванович.

– Ясно. Дальше.

– Этот камертон некогда принадлежал бывшему владельцу этой дачи, композитору Щеголеву. Может, вы такого помните? Затем его вдова вышла замуж за композитора Гудковского, тоже очень известного. Так вот их обоих отравили. В обоих случаях отравители найдены не были, но Максим нашел здесь, на даче, старые письма, из которых следует, что Гудковский отравил Щеголева из-за этого самого камертона и женился на его вдове. А потом кто-то отравил самого Гудковского, кто, неизвестно.

– Вот история, ты подумай! Чисто детектив! – хлопнул себя по ляжке впечатлительный старшина Точилин.

– Да, да. Сущая дикость. Так вот, Максим стал опасаться, что тот самый отравитель узнал, что камертон теперь принадлежит Максиму, и стал охотиться за ним.

– Что же, это понятно. А дальше?

– Дальше он долго пытался вычислить злоумышленника и в итоге решил, что это дело рук…

– Павел Иванович?

– Ох, вы, наверное, не помните, но есть такой в недавнем времени очень известный пианист, Семен Альт, они с супругой проживают здесь, в поселке. Оба давно на пенсии, когда-то были дружны с семейством Щеголевых, знакомы с Анатолием Гудковским. Так вот, Максим по некоторым причинам подозревал в отравлении Гудковского и нападении на Олю именно их. Хотя, на мой взгляд, эта версия не имела фактических подтверждений.

– Любопытно. Будьте любезны рассказать все подробности, – потребовал Михаил Тимофеевич.

– Да, фактов маловато, – протянул задумчиво Михаил Тимофеевич. – Но, однако же, молодого человека кто-то убил, и начинать с чего-то надо, а тут такая зацепка. Кстати, а где сейчас этот камертон?

– Понятия не имею. Может, в комнате, в ящике стола, а может, он был с Максимом, когда… ну, в общем, вчера вечером, – дрожащим голосом предположил Павел Иванович.

– Надо обыскать дом. Как этот камертон выглядит?

– Ну, такая вилочка, с двумя зубцами. Камертоны используют для настройки инструмента…

– Да, да. Спасибо, – прервал его Михаил Тимофеевич. – Аксенов, на теле что-то подобное было?

– Нет.

– Надо осмотреть дом. Золотая вилка. Ищем.



– Что вы делали вчера вечером с шести часов и до трех часов ночи? – постукивая карандашом по блокноту, сурово поинтересовался Михаил Тимофеевич. Супруги Альты ему не нравились. Точнее, ему не нравилась Анна Ивановна, высокомерная, раздражительная старуха, которая определенно верховодила своим маленьким, хрупким мужем.

– Я не понимаю, почему должна отчитываться перед вами. Нас что, в чем-то подозревают?

– Нет. Просто идет обычная проверка. Убит человек, мы опрашиваем всех жителей поселка, – примирительно проговорил Михаил Тимофеевич, давить раньше времени на эту парочку он не собирался. – Вы ведь знали убитого молодого человека?

– Разумеется. У нас небольшой поселок, мы знаем практически всех соседей.

– А мне говорили, что убитый был дружен с вашей внучкой и даже ухаживал за ней. Да и у вас в гостях бывал.

– Бывал, что же здесь такого? Со Светланой они действительно знакомы, хотя я бы не назвала это ухаживаниями.

– Понятно. Так что же вы делали вчера вечером?

– Поужинали около половины седьмого, потом отдыхали, я читала, а муж дремал рядом на диване. В девять вечера посмотрели программу «Время», потом серию «Вечного зова» и пошли спать. А что нам еще делать среди ночи? Мы пенсионеры, а не бандиты с большой дороги.

– Ну, не стоит так, – миролюбиво протянул следователь, довольный в душе ее выходкой. – Скажите, убитый Дмитриев вчера к вам заходил?

– Нет.

– А вам известно, куда он мог направляться в столь позднее время?

– Понятия не имею, – поджала сердито губы Анна Ивановна.

– Может, вы слышали что-то подозрительное вчера вечером или видели кого-то возле вашего дома? Ведь Дмитриев был убит, можно сказать, в нескольких шагах от ваших окон.

– Не стоит преувеличивать. Он был убит на углу улицы, через три дома от нас. К тому же вечером мы задергиваем плотно занавески и не имеем плебейской привычки таращиться в окна. И вообще, молодой человек, вы имеете представление, с кем говорите? Мой муж – заслуженный деятель искусств, народный артист, лауреат государственных премий! – указывая рукой на скромно сидящего в сторонке Семена Михайловича, гордо перечисляла Анна Ивановна. – А вы обращаетесь с нами как с какими-то рецидивистами.

– Не стоит преувеличивать, как я уже объяснял, мы проводим общую проверку.

– Не смешите меня! В чем вы нас подозреваете, в убийстве? – прищурив глаза, продолжала допрос следователя Анна Ивановна. – Взгляните на нас, мы немощные старики.

– Повторюсь, вас никто ни в чем не подозревает. А что касается немощи, то такой удар мог нанести кто угодно. Даже пенсионер.

– Да вы взгляните на руки Семена Михайловича! Он не то что топор, он тяпку в своих руках никогда не держал, – продемонстрировала присутствующим тонкую, как у женщины, руку супруга Анна Ивановна.

– Анечка, стоит ли? – вяло поинтересовался Семен Михайлович.

– Стоит, Сема, – твердо заявила Анна Ивановна. – Мой муж – честнейший, интеллигентнейший человек, за всю свою жизнь копейки чужой не взял, не сказал никому грубого слова. А вы подозреваете его в убийстве?

– В десятый раз повторяю, никто и ни в чем его не подозревает. И вообще, что вы мне все про супруга рассказываете? – не сдержался Михаил Тимофеевич. – Удар могла нанести и женщина, – добавил следователь, глядя на крепкую, высокую фигуру Анны Ивановны, и тут же подумал, что эта старушенция запросто могла бы тяпнуть топором по голове, и сил бы хватило, и решительности.

– На меня намекаете? Ну знаете ли, милостивые товарищи, я это так не оставлю. Фамилия Альтов еще достаточно весома, я обращусь к вашему руководству, в прессу, я напишу жалобу прокурору!

– Это ваше право, – примирительно заметил Михайл Тимофеевич. – А кстати, крыс вы чем травите?

– Что? Крыс? Каких крыс?

– Обычных. У вас в доме крысы бывают?

– Бред какой-то, – растерянно пожала плечами Анна Ивановна. – У нас их уже лет десять не было.

– Очень хорошо.

Дело об убийстве в дачном поселке приняло громкий оборот, даже в газете «Вечерний Ленинград» появилась небольшая заметка о трагической гибели молодого, подающего большие надежды композитора Максима Дмитриева. Дело было взято на контроль партийными органами, на подмогу областным следователям прислали лучшую следственную бригаду из Ленинграда. Но несмотря на все усилия сотрудников уголовного розыска, убийца так и не был найден.

Максима похоронили на Волковском кладбище, на похоронах были Оля с Сашкой, Павел Иванович, институтские друзья и бывшие коллеги Максима по научному институту.

Какие бы версии ни разрабатывало следствие, родители Максима были уверены, что их сын стал жертвой какого-то маньяка, и не могли простить себе, что позволили ему жить на проклятой даче, не настояли на возвращении в город. Не уберегли.

Глава 19


Сентябрь 2019 года. Санкт-Петербург


– Александр Юрьевич, мы весь город перетряхнули, никто ни о каком камертоне не слышал, мы с Темкой даже Интернет прошерстили, и тоже глухо, – усталым голосом проговорил Никита и жадно припал к бутылке минералки. – Набегался. А гад этот, наверное, затаился, не дурак такую вещь сразу после убийства толкать.

– Наверное, не дурак. Хромов где?

– Сейчас будет, я его в кафешку за едой послал, – отрываясь от бутылки, сообщил Никита. – Потеплело сегодня, прям жара. О, а вот и Темка.

– Садитесь оба, я, кажется, на след напал, – сообщил Александр Юрьевич, после чего рассказал подчиненным про Щеголева и Гудковского.

– Ух ты. И тоже таллий? Прямо родовое проклятие. В смысле, проклятый камертон, – поправился Артем.

– Да, что-то в этом есть. Не проклятие, конечно, но связь просматривается.

– Так что, версии с Баскиным и Наумкиным сворачиваем? – с сомнением спросил Никита.

– С чего это? Кто знает, как камертон попал к Ившину, и вообще, ничего еще не ясно, его мог украсть кто угодно, тот же Баскин и тот же Наумкин. Этих двоих с крючка не снимать ни в коем случае. Продолжайте работать, след камертона я сам прослежу.



Сентябрьский свежий воздух, наполненный запахами прелой листвы, сырости, грибов и сосен, окутал капитана, словно плотным покрывалом, едва он вышел из машины на влажную от недавнего дождя дорогу. Небольшие дачные домики, окруженные яблоневыми деревьями, прятались за разномастными заборчиками. Кое-где виднелись разноцветные крыши более новых, постперестроечных домов, двухэтажные, с башенками и балконами, коттеджи выпячивались среди своих скромных собратьев, словно расталкивая их локтями. Откуда-то тянуло дымком и озерной свежестью. Александр Юрьевич блаженно закрыл глаза и улыбнулся, так пахло его детство.

Точнее, детство Александра Юрьевича прошло в городе, в районном садике, затем в соседней школе, и ничем подобным там не пахло, но вот самые радостные воспоминания детства имели именно такой запах. Запах счастья.

В ожидании ответа из Росреестра Александр Юрьевич решил лично наведаться в дачный поселок, адрес которого получил у Елизаветы Модестовны, и осмотреться на месте.

– Гм. Капитан Гончаров, если не ошибаюсь? – раздался над ухом Александра Юрьевича низкий хрипловатый голос.

– Да, – стирая с лица неуместное безмятежно-блаженное выражение, строго ответил капитан, оборачиваясь.

– Местный участковый, Топорков Николай Степанович. Мы с вами по телефону разговаривали, – представился капитану кряжистый, плохо выбритый, неряшливый мужик лет пятидесяти в форменной фуражке.

– Очень приятно, Гончаров Александр Юрьевич, – протянул руку капитан.

– Гм. Так кого искать будем?

– Мне нужны старожилы поселка, желательно из композиторов, – сформулировал задачу капитан.

– Ну что ж. Я здесь, конечно, не всех знаю, но если что, можно народ порасспрашивать.

– А давайте для начала поищем бывшую дачу композитора Щеголева. Не слыхали о таком?

– Нет. Но если адрес есть, найдем.

В кармане Александра Юрьевича ожил мобильник.

– Да, слушаю.

– Добрый день, – раздался в трубке приятный женский голос. – Вас беспокоит Елизавета Модестовна, дочь композитора Щеголева, вы были у меня по поводу камертона.

– Добрый день, Елизавета Модестовна. Вы нашли имя и телефон покупателей дачи?

– Пока нет, но вот что я вспомнила. Тот молодой человек, сын новых владельцев дачи, он приезжал ко мне потому, что на дачу несколько раз залезали какие-то люди, ничего не пропало, но зато напали на его невесту. Она была дома одна, когда они проникли в дом, в общем, девушка попала в больницу. Парень очень переживал и почему-то решил, что эти люди ищут какие-то ценности, принадлежавшие моему отцу, например камертон. Да да. Я вот сейчас точно вспомнила, он считал, что эти люди именно камертон ищут. Он нашел на чердаке старые письма моей матери, узнал из них об отравлении отца и Гудковского и о камертоне и считал, что теперь кто-то охотится за ним снова.

– Спасибо за информацию, и я был бы очень благодарен, если бы вы отыскали фамилию новых владельцев. Мне надо обязательно встретиться с этим человеком.

– Ах, да. Самое главное забыла сказать, – спохватилась Елизавета Модестовна. – Этого молодого человека вскоре убили!

– Что?

– Да-да. Вскоре после нашей встречи. Мне знакомые рассказали, что на нашей старой даче убийство было. Убили сына хозяев.

– Спасибо! Спасибо большое! – с чувством поблагодарил Александр Юрьевич. – Так, – обернулся он к участковому. В восьмидесятых годах на этой даче было убийство, убили молодого парня, знаете что-то об этом деле?

– Да нет. Откуда? Меня тут и не было тогда еще. А знаете что, мы сейчас Точилину позвоним, Антону Игнатьевичу, он тут до меня участковым был, сейчас на пенсии, у нас в поселке живет, дом у него там, а то, если хотите, можем и заехать, он мужик гостеприимный. Может и налить по рюмочке.

Держась так, чтобы зеленое Пламя фейри разделяло их, Мерлин обошел жаровню.

– Давайте сперва позвоним, а там посмотрим, – сдержанно предложил капитан, которого перспектива напиться в компании местных коллег нисколько не привлекала.

– Откуда у тебя меч?



– А давайте я капитану телефон дам, вы ему сами расскажете, – предложил собеседнику участковый, передавая трубку заезжему гостю.

– Мне отдала его мать, – губы у Нимуэ дрожали, – и с последним вдохом она велела отвезти его Мерлину.

– Да, было дело, в восемьдесят втором году, – бодрым сильным голосом рассказывал Александру Юрьевичу пенсионер. – Я тогда только служить начинал. Парня молодого топором зарубили. Жуткое зрелище, ЧП на весь район, в старые-то годы такие дела редко случались, это сейчас народ ко всему привыкший. А тогда! Шуму было, специалистов из города к нам на подмогу прислали, а только дело так и не раскрыли, не нашли убийцу.

Его лицо резко изменилось.

– А как звали убитого, не припомните?

– Ты дочь Ленор, – прошептал он. Сердце у Нимуэ бешено застучало. Она поняла.

– Звали, звали… Простая такая фамилия была, хорошая… Надо бы в архиве дело запросить, столько лет прошло…

– Да.

– Николай Степанович, мы с участковым сейчас в дачном поселке, давайте мы за вами сейчас заедем, вы нам на месте все покажете, дачу, на которой убитый жил, может, и фамилию вспомните?

Лицо Мерлина оставалось непроницаемым.

– А что, дело хорошее, да я и сам приеду, у меня «Жигули» старенькие, но еще на ходу. Минут через пятнадцать буду. Вы меня на въезде в поселок встречайте.

– Ты знал ее? – настаивала Нимуэ.

Николай Степанович приехал быстро, капитан с участковым едва успели перекурить.

– Да, – тихо ответил он. Затем, почти оправившись от посторонних мыслей, он попытался вернуться к главному вопросу. – Она мудро поступила, направив тебя ко мне. Мы можем…

– Ну, вот и я, – протягивая руку, бодро поприветствовал их невысокий, седоусый, полноватый мужчина в куртке защитного цвета и высоких резиновых сапогах. – Ну, пошли, что ли, глянем на дом? Убийство это зимой было, соседи парня нашли, я как сейчас помню, лежит на белом снегу, солнце, а под ним лужа крови. Жуть, если честно. А убийцу тогда так и не нашли, – шагая рядом с Александром Юрьевичем, рассказывал старый милиционер.



Они свернули в очередную улочку, застроенную старыми домами, окруженными деревянными невысокими заборами. Александр Юрьевич смотрел по сторонам, и что-то тревожное, щемящее просыпалось в его сердце. Зеленый деревянный забор, пожелтевший куст бузины у колодца, старая береза с двумя макушками, а рядом выкрашенная бордовой краской, уже облупившаяся жестяная крыша дома. Старенькая покосившаяся веранда, с мелким немодным остеклением ромбиком, у веранды ушедшая в землю скамья, выцветшие занавески на окнах.



– А чья это дача? – внезапно охрипшим голосом спросил капитан, не имея сил оторвать взгляд от дома.

– Посмотри на меня, – перебила Нимуэ, делая шаг вперед.

– А это вот она и есть, дача, на которой убитый молодой человек проживал. Вот только фамилию его никак вспомнить не могу. В голове вертится. А не вспомнить.

– Что?

– Дмитриев? – спросил капитан. – Максим Дмитриев?

– Посмотри. На. Меня.

– Точно! – обрадовался бывший участковый. – А вы откуда знаете, тоже про это дело слыхали?

Он устало посмотрел на нее. Казалось, ему нужно было прикладывать все силы, чтобы не отводить взгляда.

Александр Юрьевич ничего не ответил, помешал ком в горле.

– Что ты видишь? – мягко спросила она.

Дом выглядел нежилым, и в то же время он был совсем такой, как в детстве.

– У тебя ее глаза, – пробормотал Мерлин, борясь с подступившими эмоциями.

– Вроде молоды вы, чтобы про это дело слышать, – продолжал свою мысль Николай Степанович.

– И?..

И капитан, сглотнув застрявший в горле ком, смог наконец ответить.



– Как тебя назвали?

– Дмитриев был другом нашей семьи, мы с матерью к нему часто в гости на дачу приезжали, я тогда еще маленький был. Я зайду на территорию, – толкая покосившуюся калитку, предупредил участкового капитан Гончаров, и тот, молча кивнув, тактично остался стоять на дороге, поглядывая с напускным интересом на соседние участки.

Она улыбнулась:

А в доме дяди Максима ничего не изменилось. На участке точно. И старый дровяной сарай на месте, и крюк для гамака на березе, и даже занавески на окнах, кажется, те же, положив руку на стену дома возле окна, вспоминал Александр Юрьевич. В этой комнате они с мамой ночевали, когда приезжали на дачу. Саша любил по утрам, едва проснувшись, подбежать к окну, открыть форточку и вдохнуть невероятно вкусный, свежий, какой-то сказочно густой воздух, а зимой колючий и вкусный, как мороженное, а осенью пахло яблоками и дождем, вот как сейчас. В городе такого вкусного воздуха никогда не бывало. А еще на участке жил дятел, вон на той сосне, и стучал весь день весело и задорно, а зимой наметало сугробов под самые окна, и здорово было валяться в чистом пушистом снегу, и мама была веселая, и глаза у нее сверкали, и они втроем с дядей Максимом и мамой валялись в снегу, кидались снежками и даже елку на Новый год нарядили прямо на улице. Где же она? Неужели вот эта здоровая? Вот время-то идет.

– Нимуэ.

Это был самый счастливый Новый год в Сашкином детстве, а потом все пошло хуже некуда. Сперва какой-то хулиган напал на маму, и она попала в больницу с тяжелой травмой, едва выкарабкалась. Сашка месяц по ночам от страха плакал, а потом, когда мама пошла на поправку, убили дядю Максима, и мама снова едва не слегла. После этого всего у них лет пять в доме не было настоящих веселых праздников, а мама так замуж больше не вышла и стала какой-то потухшей. Это он уже сейчас взрослый стал, все понимает, а тогда, в детстве, только чувствовал и очень за нее переживал, болел, можно сказать, душой.

– Это очень красивое имя, – кивнул Мерлин.

Вот как эта дача их жизнь перевернула. Да он, можно сказать, и в сыщики пошел только потому, что убийство дяди Максима тогда не раскрыли и убийцу не нашли. Сашка его очень любил, мечтал, чтобы они с мамой поженились и дядя Максим ему отцом стал. Да-а. А ведь дядя Максим, когда погиб, совсем молодым был, мальчишка. Не старше Никиты с Артемом, а ему тогда казался таким взрослым-взрослым. Жалко парня, хороший был, добрый, талантливый очень. И родителей его жаль, одни остались на старости лет. Мама пыталась им помогать, да они ее не приняли, может, в смерти Максима винили? Хотя при чем здесь она? Все дело было в даче. Он сам слышал много лет назад и запомнил, как на похоронах какие-то тетки говорили, что это все дача проклятая. Что несколько раз на нее воры залезть пытались, на маму его напали, у Максима сильнейшее отравление было, а потом вот еще и убили. Что продавать дом надо. Но Дмитриевы дом почему-то не продали, а оставили, может, как память о сыне, Максим дачу очень любил, жил на ней постоянно. Когда все это уже было, а вот он помнит. Все помнит.

– Я все спрашивала себя: почему ты? Почему она хотела, чтобы я отдала меч тебе.

– И каков ответ?

Александр Юрьевич вышел на дорогу, бережно прикрыв за собой калитку.

– Она не хотела, чтобы я привезла меч тебе, – Нимуэ прерывисто вздохнула. – Она хотела, чтобы меч привел меня к тебе, потому что… – губы ее растянулись в улыбке. – Потому что ты мой отец.