— Можно по-разному, главное, чтоб пошло во благо. А Джина быстро стабилизировалась и до последнего держалась без срывов. Мы иногда целый час обсуждали рецепт лазаньи. Каждый слой, ингредиент, способ подачи. Пациенты с обсессивно-компульсивным расстройством, как правило, раскладывают вещи по полочкам, все пересчитывают, перемывают, но можно все это делать и в воображении. Это тоже успокаивает, дает уверенность в том, что все под контролем, поэтому мы с Джиной то что-то готовили, то смешивали коктейли, то танцевали сложные танцы.
— Я математические задачи в уме решаю. У меня тоже обсессивно-компульсивное расстройство?
— По-моему, у вас горе от ума. Но психических отклонений не исключаю. Чтобы поставить диагноз, часа мало, а у нас осталось всего пятнадцать минут.
За этим разговором они покинули здание и дошли до кафе Люцио.
Самого его видно не было. Заказ принял уже знакомый Филу паренек с залитым гелем хохолком. Амалия спросила у него, где хозяин. Тот ответил, что сейчас подойдет.
— Вы сказали, Джину убили. Как?
— Зарезали.
— Просто ткнули ножом?
— А непросто, это как?
— Множественные раны. Беспорядочные или точечные. С автографами или посланиями под ними.
— Последним только маньяки грешат, мне кажется.
— Необязательно. Но если Джину убил тот, кто, по вашему уверению, был у нее плену, он оставил бы что-то. Не факт, что на коже. На волосах, одежде…
— К сожалению, я не знаю подробностей.
Фил пытался выяснить их. Для этого взломал полицейскую базу пизанской провинции, но там ничего. Даже номера дела. Его, конечно, завели, но пока еще не внесли данные в компьютер. В этом не было ничего удивительного: не только Италия, вся Европа, за исключением, пожалуй, Германии, застряла если не в каменном веке, то в прошлом точно.
— Давайте я расскажу вам, как мы познакомились с Джиной? Это может быть важным.
Фил кивнул и стал искать глазами хохлатого. Хотелось пить и оливок. Оливок в специях, пузатых, сочных, провяленных. В Турции они хороши. А тут, интересно? Почему-то Фил не пробовал их в Италии, только маслины.
— Джина появилась в нашем городе пять лет назад, — начала Амалия. — Это выглядело эпично. Она сидела в голубом ретрокабриолете в белом платье, облегающем ее фигуру, как вторая кожа. На голове шелковый шарф. Сине-золотой. Он развевался на ветру и был в длину метра четыре. Мундштук, алая помада, очки в пол-лица — образ настоящей дивы шестидесятых. Она проехалась по всему городу, с музыкой, приветственными криками, разбрасыванием воздушных поцелуев, но остановилась тут. Вышла из машины, закурила новую папироску и повелела принести ей бутылку шампанского. Люцио побежал исполнять.
— Вы видели все это из окна своего кабинета?
— На месте него тогда был покерный клуб. Я работала в нем администратором. А как начинающий психиатр вела в социальном центре группу помощи людям, страдающим от зависимостей. Получала гроши и бесценный опыт.
— Люцио тут же сделал стойку на такую даму, да? Он тот еще Казанова.
— Тогда он был глубоко женат и даже на работе не флиртовал. Но Джина его заинтересовала. Они болтали, смеялись, однако в кафе она не задержалась. Выпила полтора фужера и ушла. Сев в машину, лихо отъехала, завернула за угол и… начала задыхаться. Шарф, что был намотан на шею, будто душил ее. Она срывала его с себя, раздирая шею. Я выбежала, чтобы ей помочь. Вдвоем мы справились.
— Она тогда только-только покинула стены психиатрической клиники?
— Нет, вышла в люди. Джина долго находилась в добровольном заточении, но решила, что хватит. В образе выйти из зоны комфорта было легче, вот она и вырядилась. Я сказала ей, что готова помогать. Она согласилась, но поставила условие: обсуждать мы будем определенный этап ее жизни. Я согласилась, предполагая, что она сама захочет расширить границы, но нет.
— Вы говорили, в последнее время срывов у Джины не было, а до этого?
— На первых парах много. Но с каждым годом она все реже срывалась. Перестала использовать защитный образ дивы, позволила себе стать собой.
К столику наконец подошел бармен-официант с заказом. Перед Амалией он поставил латте, а Фил получил наконец воду и оливки.
— Розе не хотите? — обратился он к даме. — У них есть отличное пино-гриджо.
— Я не пью.
— Что вы говорите? А как же рижский бальзам?
— Вино не пью. А крепкое — да, но не больше стопки.
Пришлось и Филу отказаться от розе. Хотелось хорошего, выдержанного, того самого, из Венеции, а не разливного.
— Вернемся к группе, которую я вела, — вновь заговорила Амалия. — В ней были в основном игроманы, завсегдатаи покерного клуба, два алкаша и один озабоченный. Но однажды в ней появился новенький. Синьор Коломбо. Он назвал себя джинниголиком.
— Это что еще за зависимость?
— От Джинни. Здесь ее знали как Джинни Россини.
— А не жил ли он по соседству с ней? — Фил попробовал оливку. Так себе: недостаточно острая.
— Вы отлично осведомлены, — подивилась Амалия. — Да, старичок обитал в квартире через стенку и был по уши влюблен в Джинни.
— Разве это причина для беспокойства? Втрескаться в таком возрасте — это же прекрасно. Тем более она с ним мило общалась, пила шампанское и выходила в свет.
— Да, но Коломбо стал желать большего. Находиться с Джинни постоянно, вот о чем он мечтал. Он предлагал ей и замужество, и сожительство, готов был все отдать за это, но получал отказ. Раз за разом.
— Это еще больше распаляло деда?
— Любовь превратилась в манию. Коломбо стал не просто навязчивым — невыносимым. Он перелезал через балкон (в его-то преклонном возрасте!), чтобы смотреть, как Джинни спит. Она узнала об этом, когда он свалился. — Фил, представив эту картину, не удержался от смешка. Просто сценка из итальянской комедии. — Тут нет ничего веселого, — одернула его Амалия. — Человек сломал шейку бедра.
— Но это его хотя бы отрезвило?
— Нет. Поэтому Джинни пришлось написать на соседа жалобу в полицию. Его обязали заплатить штраф и пройти курс психологической помощи.
— Помог он ему?
— Коломбо — да. Он продал квартиру и уехал из города. Но психоз оказался заразным. Джинниманией заболели еще двое, один из которых владеет этим заведением.
Фил присвистнул. Не ожидал он такого от усатого пижона.
— Люцио не был так навязчив, — продолжила Амалия. — Вел себя с Джинни более чем достойно. Но ни от кого не скрывал своих чувств. В том числе от жены. И она ушла.
— А кто третий бедолага?
— Береговой матрос, который ходил на групповую терапию, когда пытался бросить пить.
— Не смог?
— Увы.
— Матроса, случайно, зовут не Марио?
— Всех-то вы знаете! Поразительно.
— И как проявлялась мания у матроса?
— Оригинально. Он все судна, стоящие на приколе, назвал в ее честь. На бортах яхт и катеров намалевал «Джинни».
— Вот это я понимаю, креативный подход! И как, оценила фам фаталь сей поступок?
— Он стал последней каплей. У Джинни произошел очередной срыв, и она уехала на месяц на термы Монтекатини. Вернулась перезагруженной. И внутренне, и внешне: она навсегда отказалась от образа, как вы выразились, фам фаталь. Сменила гардероб, постриглась, кабриолет продала. И образ жизни поменяла, стала домоседкой, сладкоежкой, впоследствии толстушкой. Марио разочаровался в ней и снова запил.
— А Люцио?
— Насчет него не уверена. Говорил, что наваждение само прошло (он перестал ходить на группу, и я спросила почему). Но он по-прежнему носит эти дурацкие усы.
— Что с ними не так? — полюбопытствовал Фил, отодвинув пустую тарелку из-под оливок. Вроде и не особо вкусно, а не оторваться, как от семечек. — Сейчас модно.
— Дело в том, что это Джина ему их кверху закрутила. Сказала, с детства обожаю мушкетеров, а с такими он вылитый д’Артаньян.
А ведь Люцио на самом деле похож на Боярского в этой роли, а Женя школьницей была в него влюблена.
— Он идет сюда, — торопливо прошептала Амалия. — Молчите, как договорились.
Фил обернулся и увидел Люцио. Он был с ног до головы мокрым, как будто попал под поливальную машину. На щеке рана, и кровь из нее беспрепятственно стекает под рубашку — усач и не пытается ее вытереть.
— Что случилось? — спросил хохлатый бармен, бросившийся к нему навстречу.
— Ее больше нет, — разлепил бледные губы Люцио.
— Кого?
Но парню не ответили.
Он беспомощно посмотрел на Амалию. Помогай, мол.
Та встала из-за стола, приблизилась к Люцио, осторожно взяла его за руку.
— Ее больше нет, — повторил он.
Женщина-врач зашептала что-то ему на ухо, но даже Фил с его острым слухом не разобрал слов.
Люцио замотал головой, начал вырываться. Амалия не отпускала его, тянула к себе.
И тут Фил понял… У нее к нему чувства! Интересно, с каких пор? И взаимны ли?
— А почему вы мокрый? — громко спросил Фил.
Амалия зло посмотрела на него и зашипела:
— Я же просила вас… — Ей бы капюшон — вылитая кобра.
— Купались?
— Меня столкнул в море Марио, — ответил Люцио, и это было неожиданно.
— За что?
— Я пришел в порт, чтобы убить его.
Амалия ахнула.
— Думал, это он виновен в смерти Джинни… — Его лицо сморщилось, и кровь из раны побежала с новой силой. — Вы слышали, что ее больше нет? Я узнал от Фернанды, а она от полицьотто.
— Почему Марио?
— На Фернанде был Джиннин халат. Ей его подарило море в районе порта. Кто мог его выбросить там? Марио! Он там обитает, и работает, и пьет, и ночует.
— Не только он, каро, — мягче мягкого проговорила Амалия.
Каро, значит? «Дорогой» в переводе, и это не в смысле финансовой ценности.
— Марио так и сказал, — ответил ей Люцио. — А еще добавил, что ему давно плевать на толстозадую Джинни, а если ее кто и убил, так это… — и замолчал.
— Кто? — переспросила она.
Странно, что не поняла, кого Марио имел в виду. Фил знал ответ.
— Ты, каро.
Бинго!
Эти двое встречаются и не скрывают отношений. Но весь город знает, что Люцио все еще страдает по Джинни, а Амалия дико его ревнует.
— Она была моей подругой, я ни за что не причинила бы ей вреда, — гипнотически медленно начала Амалия. — Еще меня не было в городе, когда она погибла. Я узнала о случившемся час назад от этого синьора, — и указала на Фила.
Амалия не могла допустить зарождения в его голове хотя бы капли сомнения в ее виновности. Иначе все, конец отношениям!
— Пойдем, я обработаю твою рану, — она потянулась к его щеке, чтобы стереть кровь, но Люцио не дался.
— Я сам, — сказал он и, отстранив Амалию, побрел к служебному входу в ресторан.
— Этого я и боялась, — в отчаянии выдохнула она.
— Чего именно?
— Этого показательного срыва. Джинни опять его героиня. Не фам фаталь, а мученица, таких не просто любят, им поклоняются. — Она прикурила, руки ее тряслись. — Я несколько лет отвоевывала Люцио у Джины (без всякого ее сопротивления), и надеялась на пусть и не триумфальную, но победу. А сейчас вижу, зря. Он телом был со мной, а мыслями, душой с ней. Джиннимания так просто не проходит, так что пусть Марио не выдумывает…
— Что в ней было такого особенного?
— Лучше вы, мужчина, мне скажите!
— Я спрашивал мнение психиатра в первую очередь…
— А я в первую очередь женщина, — кашлянула она, подавившись дымом. — Вне кабинета, разумеется. И я в растерянности. Мой мужчина ускользает, а я не знаю, как удержать, ведь его никто не уводит… И сопернице моей он был не нужен, а теперь она умерла, и это только усложнило все!
Фил допил остатки воды, бросил на стол купюру, встал.
— Мой вам совет, как женщине: не стройте отношения с мужчинами, с которыми познакомились как психиатр.
Сказав это, Филипп покинул террасу. Тут же зазвонили колокола базилики, и они заглушили горький плач Амалии.
Глава 4
Переоценила она свои силы!
Думала и нагуляться всласть, и убраться, и приготовить что-то вкусненькое, но… Лида даже продуктов домой не принесла. Вилла оказалась неудачно расположена, до нее из центра можно было добраться либо на машине, либо пешком. Такси в Италии на улице не поймаешь (в этом регионе точно), его можно только по телефону вызвать, взять в аренду самокат или велик негде, а магазинов поблизости нет. Вот и купила самое необходимое после прогулки по историческим местам, а потом несла небольшой пакет с таким усилием, будто в ее руках мешок цемента. Напрасно не послушалась Фила, он дело предлагал. И не зря отговаривал от уборки спальни. Работы там непочатый край, одному не справиться, тем более без пылесоса и стиральной машины.
Но вилла Лиде все равно нравилась. Кое-как протерев садовую мебель, она накрыла себе стол: чай фруктовый, легкий творожок, галеты, все то же детское питание. Спасибо Филу, что открыл его для нее!
Она весь день думала о нем. Скучала. И себе признавалась в этом. Знакомы всего ничего, а уже привыкла. Будь она прежней, уже затащила бы Фила в постель. Нынешней же Лиде об этом даже думать было стыдно. Какой ей секс? Старые, больные женщины с увядшим телом им не занимаются. Тем более с накачанными рыжекудрыми красавцами.
«Он далеко не красавец, — саму себя поправила Лида. — На первый взгляд даже страшненький. Эти рыжие реснички, конопушки, нос уточкой… Но как все это неважно!»
Лида поела, попила, собрала посуду и вернулась в дом. Он хорош для пары. Лежать бы сейчас в обнимку, болтать, уплетать пюре из банки, заниматься сексом… Или, коль навыки утрачены, шарить по шкафам, там столько всего интересного!
Лида ущипнула себя. Опять разнюнилась.
В кухне был разгром. В спальне просто бардак. Во дворике стояли два ведра с замоченными занавесками. Нужно что-то сделать, привести в порядок хотя бы кухню. Нехотя Лида стала убираться. Вот это пытался искоренить в ней муж: отвращение к домашним хлопотам. Хозяюшкам они в радость, а ей — одно мучение. Когда затеивала генеральную уборку, горела вдохновением, но быстро затухала от рутинности труда и уже не старалась, а делала все тяп-ляп.
Когда Лида переехала в студию, думала, будет легче. Тридцать два квадрата убирать быстро, да еще и при помощи робота-пылесоса и автоматического мойщика окон. Но нет, за всем пригляд нужен, а пыль с мебели сама не сотрется, вещи по ящикам не разложатся, сантехника не почистится. И стала Лида иногда клининг заказывать. Не каждую неделю, но раз в месяц точно. Баба Тося ее бы за такое в угол поставила. На колени… С тряпкой! Чтобы вымывала из него пыль и плинтусы терла, потому что платить кому-то за то, что запросто можешь сделать сам, барство.
На улице совсем стемнело, и Лида включила освещение. Погорев пару минут, лампочка лопнула. Пришлось зажечь свечу. Но одной мало, чтобы осветить помещение целиком. Взяв табурет, Лида полезла в самые верхние ящики, те, до которых не добралась днем. Может, там есть запас? Увы, свечек не нашлось, зато обнаружилось допотопное радио. Лида стащила его с полки и начала искать розетку. За ее действиями с любопытством наблюдал мышонок, выбравшийся из норки, прогрызенной еще его предками между досками порожка. Она давно его заметила, но не подняла шума. Мышей Лида не боялась, а компании была рада.
— Будешь Роберто, — шепотом обратилась к мышонку Лида. — В честь актера Бенини. Ты на него немного похож.
Розетка нашлась. Лида подключила к ней радио, ни на что не надеясь. Но, к ее удивлению, из приемника полилась мелодия. Тихая-тихая. Лида повернула ручку, чтобы прибавить громкость. Динамик кашлянул пылью, и из него громыхнула музыка. Она перепугала Роберто, и он нырнул обратно в норку.
Лида отрегулировала громкость и стала продолжать уборку уже под итальянскую песенку. Стало веселее.
Она не заметила, как привела в порядок помещение. Выдохнула. Нужно еще шторы сполоснуть и развесить, и можно отдыхать. Все остальное — завтра!
— Бог в помощь, — услышала Лида. Она в это время отжимала шторы и довольно громко ругалась. — Ведешь себя уже как настоящая итальянка!
Лида швырнула кусок ткани обратно в ведро и обернулась.
На крыльце стоял улыбающийся Фил. Волосы растрепаны, рубашка распахнута, под ней майка-алкоголичка, штаны свободные, под ремень, на ногах замшевые мокасины.
— А ты выглядишь как настоящий итальянец, — ответила Лида. — Но из фильмов Вуди Аллена.
— Как ты?
— Бодрячком. — Конечно, она хорохорилась — устала так, что валилась с ног. — Я тебя сегодня не ждала.
— Мне тут не рады? — приподнял одну бровь Фил и стал похож на одного Лидиного персонажа, того звали Роллингом Неверующим. И он, между прочим, был рыжим.
— Тебе тут очень рады, — выпалила Лида и хотела обнять Фила, но удержалась. Она вся мокрая, и облилась, и вспотела, да еще перепачканная. — Поможешь отжать занавески? Я замучилась с ними.
Он скинул рубаху, повесил ее на ручку двери и подошел к Лиде.
— У тебя нос покраснел, — сказала она.
— Потому что сую его, куда не надо.
— Может, просто обгорел на солнце?
— Точно! И как я об этом не подумал! — с нарочито серьезным видом закивал он.
— Начал легко шутить, исправляешься.
Они взялись за концы шторы и начали выкручивать их в разные стороны. Вода полилась с материала, и оказалась она мутной. Не весь порошок вымыла Лида. Но перестирывать шторы она не будет. Как и гладить, хоть на вилле есть рабочий утюг. Просто развесит ровно, их ветер потреплет, и красота.
— Ты ела? — спросил Фил.
— Поклевала кое-что.
— То немногое, что смогла дотащить? Детское питание и творог? Я видел остатки этого в холодильнике.
— Давай выдай фразу: «А я говорил…»
— Выдам другую: «Питаться нужно полноценно». Так говорил мой отец. Он никогда не ел сухомятку, даже в дорогу брал не бутерброды, а термос с супом или рагу. Над ним на работе подсмеивались из-за этого, но батя был непробиваем.
— Мне многое нельзя.
— Но и многое можно, — не согласился с ней Фил. — У тебя диета номер пять, так? Я знаю, что это. Маме вырезали желчный, она ее соблюдала после операции.
Филипп поманил ее за собой. Занавески к тому моменту уже были развешены на веревке, и Лида смогла выдохнуть второй раз. Еще одно дело сделано!
Они зашли в кухню, где на столе стоял большущий пакет из супермаркета. С таким Лида когда-то летела из Испании в Россию, она набила его покупками, которые не влезли в чемодан, и еле-еле прошла по норме ручной клади в десять килограмм.
— Ты скупил все диетические продукты в магазине?
— Продукты в холодильнике, тут для дома кое-что.
И он принялся доставать из пакета утварь: сковородку с покрытием, терку, ножи, термокружку, скатерку, салфетки, полотенца, кухонные шторки в клеточку, губки, контейнеры для еды…
— Куда это все потом, когда я уеду?
— Оставишь тут. На радость следующим постояльцам, — отметил Фил и продолжил выкладывать покупки. — Шампунь на всякий случай взял, средство для мытья посуды, мыло. Комплект белья купил, чтоб на своем тебе спать. Подушки выбила?
— Слегка, но просушила хорошо.
— А вот самая главная покупка, — и торжественно вручил Лиде… лампу Аладдина.
— Мне ее потереть, чтобы исполнилось желание?
— Зажечь, Лида. Это рабочая масляная лампа, стилизованная под арабскую. Вместо сотен свечей.
— Здорово!
Фил убрал опустевший пакет в угол. В него можно мусор кидать.
— Ты будто недовольна?
— Наоборот, я так довольна, что не знаю, как выразить благодарность.
— Есть волшебное слово, примени его.
Лида решительно шагнула и обняла Фила. Крепко-крепко! И плевать на то, что она мокрая, грязная и вонючая, а он в белом. Постирает она ему одежду, если испачкается. И даже погладит.
— Спасибо тебе, — прошептала она. — Ты такой молодец, а я…
— Ты тоже, — он чуть отстранил ее, чтобы заглянуть в глаза.
— А я ни про шампунь не вспомнила, ни про губки, о полотенцах вообще молчу! — Лида насупилась. — И не убралась я путно, больше бардак развела. О еде на завтра не позаботилась. Даже не притащила корыто в сад, а ведь именно там собиралась помыться перед сном…
Он слушал и кивал. С серьезным выражением лица. Не меняя его, выдал:
— Зато ты нашла радио. И это неоценимо.
Что оставалось Лиде? Только рассмеяться.
— Теперь, когда приступ самобичевания прошел, давай я покажу тебе продукты. — Фил распахнул холодильник. Старенький, облезлый, работающий как северный зверь: он был весь покрыт инеем и грозно рычал. — Тут фрукты, овощи, мясо, рыба, сыр. Не волнуйся, сыр не соленый, рыба и мясо не жирные. Крупы и пасту я тоже привез, вот они, — и указал на полку, где стояли рядком банки для специй. Все пустые и грязные.
— Можно приготовить рыбу с рисом и овощной салат. Тебе жареную, мне паровую.
— Это все не в итальянском духе и долго готовится, а я голоден. Предлагаю сделать так: варим таз макарон, едим его с готовым соусом песто, сыром или овощами. В это время в духовке запекается телятина или дорада.
— Ты даже в этом соображаешь лучше меня, женщины, — вздохнула она. — Дай мне десять минут на водные процедуры, и мы приступим.
— Даю.
Она, схватив шампунь и полотенце, унеслась в сад. Там помылась под краном, а хотела корыто набрать, воду нагреть, пятки потереть, но где там…
Когда вернулась в дом, Фил сидел в гостиной и пил розе.
А она-то думала, он начнет готовить ужин. Овощи хотя бы порежет, подходящую посуду найдет. Но нет, сидит себе посиживает, винишко лакает, под музычку головушкой трясет.
— Есть уже не хочешь? — спросила Лида, направившись в кухню.
— Очень хочу. Поэтому скрашиваю ожидание этим дивным розовым вином.
— Мог бы что-то подготовить, — не сдержалась она.
— Нет, дорогая, так не пойдет. Мужчина забил мамонта и приволок его в пещеру, а ты, женщина, готовь.
Можно было поднять феминистскую бучу или начать рассуждать об оптимизации процесса, но Лида не стала. Вместо этого дружелюбно проговорила:
— Но помочь ей убийца момента может?
— Если женщина попросит.
— Будь добр, помой овощи, а я займусь пастой.
— Принято.
Он присоединился к ней после того, как фужер опустел.
— Тебя покоробило мое поведение? — спросил Фил, принимаясь за мытье овощей.
— Немного. Но я быстро поняла, что ты прав. От меня и так толку мало…
— Вообще не то! — в сердцах воскликнул Фил. — Я не в укор тебе сказал про мамонта. И не было цели на место тебя поставить. Я просто дал понять, что норма для меня.
— Кавказское воспитание, ничего не поделаешь.
— И что в нем плохого?
— Ничего. Правильное у тебя воспитание. — Лида успокаивающе похлопала его по накачанной спине. — Просто мне никогда мамонтов не приносили. А если без юмора, то я не привыкла к мужской заботе. Мне это мешает.
— Естественно. Ты все рвешься сделать сама, но у тебя, уж извини, получается не очень.
— Готовлю я, должна признаться, тоже так себе.
— А я вообще не умею, так что ответственность на тебе.
— Как ты говорил? Принято? Отвечаю так же.
Из них получилась слаженная команда. За полчаса приготовили поздний ужин, поставили в духовку мясо для очень-очень позднего (еще и завтрака) и понесли тарелки в сад.
— Ой, забыл кое-что! — воскликнул Фил. — В нагрудном кармане рубахи.
Там оказались елочные гирлянды. Они просто набросили их на дерево, под которым накрывали стол, включили и поразились тому, как здорово получилось. Беседка из зелени и огоньков, в ней круглый стол, облезлая поверхность которого покрыта бело-золотой скатертью-клеенкой, в центре его лампа Аладдина, рядом вино, цветок в горшке, тот самый, купленный у юного фаната «Ювентуса», хрустальные фужеры (их Лида еще днем отыскала в кладовке), огромная тарелка пасты, блюдца с разноцветными овощами. На кухонном подоконнике радио, через распахнутое окно льется музыка. Фил нашел другую волну, там крутили песни Челентано, Кутуньо, Ricchi e Poveri — те песни, на которых Лида росла.
— Я запомню этот вечер на всю жизнь, — проговорил Фил чуть дрогнувшим голосом. — Он прекрасен.
— Да, — согласилась с ним Лида. И она уж точно запомнит этот вечер на всю жизнь, ведь в ней их не так много осталось. — Давай выпьем за него! — И подставила фужер под горлышко бутылки.
— Тебе нельзя, — мотнул головой Фил и отстранил его.
— Глоточек.
— Нет уж, дуй компот. — Он развел в воде засахаренное варенье из роз, завалявшееся на полке. — Цвет тот же, а вреда никакого. — Вот вылечишься и будешь пить вино. Сейчас не надо.
Они чокнулись фужерами, кто с чем, и принялись за макароны.
— Вкусно, — с набитым ртом проговорила Лида.
— Ты пустые ешь, — рассмеялся Фил.
— Все равно. — Волшебная атмосфера придала пасте, чуть сбрызнутой маслом и посыпанной базиликом, божественный вкус.
— Сыр хоть возьми.
— Ела вечером, не хочу больше. — Но кусочек с блюдца подхватила. — Отнесу Роберто.
— Это еще кто?
— Мое домашнее животное.
— Кота прикормила?
— На них у меня, к сожалению, аллергия. Роберто — мышонок. Он очень милый.
Лида положила сыр возле норки и вернулась в сад.
— Как тебе город? — Фил старался есть медленно, но у него не получалось. Паста как по волшебству таяла. Да и овощи убывали. Только с вином он не спешил.
— Он сногсшибательный, — подумав немного, ответила Лида. — Ты видишь грандиозные строения, которым несколько веков, плутаешь в улочках и вдруг оказываешься на мосту, а внизу обрыв. Дух захватывает первое время. А потом город начинает давить. Ты будто пленник каменного мешка. И так не хватает моря, оно бы все изменило.
— Зря я переиграл, да? Нужно было в Ливорно ехать.
— Хочу обратно в Марина-ди-Пиза.
— А если придется отказаться от возвращения?
— Почему?
— Итальянская полиция, даже криминальная, мышей не ловит вообще. Не знаю, насколько затянется следствие.
— Я не на полицию надеюсь, а на тебя. Ты найдешь убийцу Жени, и я смогу вернуться в милый сердцу городок. — Она заметила, как его лицо чуть напряглось. Это он поджал губы. — Позволь мне в это верить, — попросила Лида. — Оставь свои мрачные пророчества при себе… — И уже весело: — Если не хочешь, чтобы я тебя снова ущипнула, конечно.
— А ты перестань меня стращать, — в тон ей ответил Фил. — Лучше на танец пригласи.
— Я — тебя?
— Ага. Музычка как раз подходящая для медляка. Кто это поет, не знаешь?
— Аль Бано и Ромина Пауэр.
— Не знаю таких.
— Естественно, ты поколение MTV, а они — Сан-Ремо. Кстати, этот город недалеко, можно съездить туда.
— Зубы не заговаривай, приглашай на белый танец.
— Хорошо.
Она встала из-за стола, отошла на пару метров, расправила сарафанчик, в который переоделась, поправила прическу и решительно направилась к Филу. Отыграла, в общем.
— Молодой человек, разрешите пригласить вас на белый танец?
— Я ждал именно вас, девушка.
Поднявшись с кресла и отвесив церемонный поклон, Фил взял ее за талию и начал неумело перебирать ногами. Топчась на месте, он все же умудрился отдавить Лиде палец.
— Нет, так дело не пойдет, — мотнула головой она.
— Конечно, нет. Я прикалываюсь. — И задвигался иначе: не сказать, что грациозно, но плавно. И одну руку ее прижал к своей груди, а ту, что лежала на талии, чуть опустил. Теперь она касалась бедер.
— Что за пунктик с приглашением?
— Когда-то получил отказ, теперь жду, когда женщина первая подойдет. Но готов изменить себе с хорошенькой бабулей.
— Странная фантазия.
— Почему? Они такие милые, нарядные и ходят на дискотеку. Я планировал пойти туда же и перетанцевать со всеми синьорами.
— Когда?
— После того, как ты отбыла в море на яхте с другим мужчиной.
— Точнее, когда тебе это примерещилось, — поправила его Лида.
— Пусть так.
— Ты меня приревновал, что ли?
— Пожалуй.
— Как неконструктивно!
— Да, но я смог бы осчастливить сразу несколько бабушек.
— А вместе этого… — Она сразу вспомнила о том, что вечером того же дня был найден труп Жени.
— Не будем сейчас об этом. Вечер волшебный, наслаждаемся им.
Она кивнула головой. Все правильно говорит. И делает. Удивительный парень этот Филипп. Лиде так хотелось узнать его. Жаль, времени мало, но тогда нужно спешить.
— Почему тебя назвали именно так? — этот вопрос ее давно волновал. Русский мальчик из Баку и Филипп.
— Мама была поклонником Киркорова.
— Не ври. Когда ты родился, он еще не был звездой.
— Да? А я думал, он был всегда. Имя переводится как «любитель лошадей». А я, когда родился, сразу погремушку с пони выбрал.
— Оправдываешь имя?
— Неа. К лошадям я подходить боюсь, мне они кажутся непредсказуемыми. А тебе почему дали такое имя? Оно довольно редкое.
— О, это ты не знаешь, как звали моих родственников по женской линии. У них польские корни. Бабушка Таисией была, сестра Зофией, а брат их — Ежи. Ежиковичами дети его стали. Так что Лидия для нашей семьи — самое обычное имя.
Композиция в исполнении Аль Бано и Ромины Пауэр сменилась на другую, неизвестную Лиде. И она была уже ритмичной.
— Будем танцевать бачату, — сказала она и сделала несколько движений бедрами. Получилось ча-ча-ча, как и все Лидины танцы. Двигалась она неплохо, но не запоминала комбинации, а ведь был период, когда она ходила на занятия в данс-студию «Латино».
— Тогда лучше тарантеллу, это хотя бы итальянская история.
— Умеешь?
— Я и бачату не умею.
— Хочешь танцевать с итальянскими бабульками на диско, учись.
— У меня хорошо получается ваша полька-бабочка. Давай ее сбацаем?
И, схватив ее за бока, начал, припрыгивая, кружить.
Лида захохотала и попыталась под него подстроиться, но перед глазами потемнело, и она едва не сползла на землю. Хорошо, Фил ее держал крепко и не дал упасть.
— Что такое? — обеспокоенно спросил он и заглянул в глаза, с которых только начала спадать пелена.
— Голова закружилась. Бывает.