— Это ты на собственном опыте делаешь заключение? Или в теории предполагаешь?
— Нет, — закричал Панов, — просить надо не словами, а вот чем…
— Давай пока вернемся к Феликсу. Он просит встречи с тобой. Он знает, что произошло в волне времени. И ему известно, кто напал на тебя.
И он взмахнул кулаком.
— Уверен ли ты, что это Феликс?
Все присоединились к Панову, и Леонтьев сейчас же замолчал и сел.
Вопрос Герарда прозвучал для меня не слишком ожидаемо. Хотя, на самом деле, именно я должен был подумать об этом… раньше, чем он.
В это время Магнус Медер вынул свои часы и сказал:
— События, которые сейчас происходят, заставляют сомневаться в любой вероятности. Как он выжил? Это невозможно.
— Полночь.
В моей голове мелькнула быстрая смутная мысль, на уровне ощущения. Все могло бы быть прекрасной инсценировкой, сложной операцией. Вполне в духе умного, опасного врага: подослать ко мне кого-то, кто выдал себя за моего учителя, и заманить сюда оракула… если его уже пытались убить один раз, почему не попробовать снова? Но я тут же отбросил подозрение. В Бэйцзине со мной общался Феликс. Я был уверен.
Ссыльные начали поздравлять друг друга. Все верили в то, что новый год принесёт освобождение и счастье. Каждый старался сказать что-нибудь. Только отец ничего не говорил. Он не выпил ни одного глотка водки, слушал речи и время от времени брал топор и выходил на двор. Боялся, что нас кто-нибудь подслушает. Но всякий раз возвращался успокоенный и усаживался на своё место.
— Значит, ты ездил встречаться с ним. И кто это? Как он объяснил свое воскрешение? Расскажи подробно и четко, потому что встречаться в очередной раз не пойми с кем я не намерен.
Когда все поздравили друг друга, из-под стола выскочил пьяный Степанов. Он схватил ружьё и предложил сейчас же идти в крепость к Нилову. Ему надоело лежать под столом, и он решил поразмяться. Едва уговорили его поставить ружьё и успокоиться. Он сумрачно уселся и начал ругать Беспойска за то, что тот трус.
Так прошла ночь в разговорах и речах. В шесть часов утра собрались расходиться, но Хрущёв не хотел никого отпускать. Предложил выпить чаю и поставил на огонь большой котёл с водой. Все согласились, и речи опять потекли. Когда Кузнецов заявил, что чай готов, никто на него внимания не обратил, слушая речи Винбланда, который ломаным русским языком говорил о том, что нам надо потихоньку заклепать в крепости пушки.
— Он сказал, на тебя напали в волне. Что произошло?
В это время свободный охотник Чурин-дранка (ему медведь когтями попортил лицо) страшно закричал, схватился за живот и грохнулся на пол. На миг воцарилось молчание. Потом все бросились к Чурину. Медер вместе с Хрущёвым уложил его на лавку. Пока Медер осматривал охотника, такой же припадок случился с Кузнецовым. Он не закричал, а только весь позеленел и лёг на пол.
Герард не спешил отвечать, и я не торопил его. Но мое искреннее признание предполагало, что он также будет честен. Во всяком случае, так было прежде.
— Он не стал уточнять для меня информацию. И вы с Тайгером тоже скрыли… скрываете ее. Расскажи мне то, что знаешь ты, — предложил я. — Я расскажу все, что известно мне.
— Должно быть, это от сахару, — сказал он тихо. — Мы с Чуриным первые начали пить чай.
Аякс поднялся со своего теплого места, встряхнулся и запрыгнул на стол, задев оракула плечом, улегся между нами на столешнице. И Герард начал неспешно рассказывать:
— Безусловно отравление! — закричал Медер. — Пусть никто больше не съедает сахара. И дафайте его мне.
— Я работал с одной девушкой, она андроид… биоробот… инженер-подводник. Человек, с которым она сотрудничала, погиб на глубине. Она пришла, чтобы узнать, что могло быть причиной его смерти. Волна времени показала мне много занимательного. А потом перенесла нас в прошлое. Я увидел гибель Фидия. И в… замкнутом отрезке пространства меня захватил дэймос, по имени Полипемон.…Прокруст. Помнишь такого?…Если бы не Аякс, я там бы и остался. Разделил участь оракула древности.
Он долго осматривал сахар сквозь свои очки и даже попробовал кусочек кончиком языка. Все смотрели на него молча. Наконец он сказал:
— Мышьяк. Вкус горькофатый, запах чеснока.
История в изложении Герарда оказалась краткой, но весьма информативной. Я пока не делал никаких заключений, кроме того что все произошедшее абсолютно невозможно, однако произошло. А еще — что не зря Аякс всегда рядом с ним.
— Казаринов сахар отравил! — закричал Беспойск. — Надо выяснить, в чём дело.
— Он нас всех хотел уморить! — кричал бледный Медер. — Дайте Чурину жиру и молока. И сейчас же надо донесть капитан Нилоф…
Теперь была моя очередь:
— Нилов уже знает, — сказал Панов, усмехнувшись. — Мы послали ему половину сахара.
— Как оказалось, Феликса я никогда не знал, и за последние пару недель мне стало известно столько, сколько не было за всю жизнь. Он рассказал многое из своего прошлого. Из прошлого этого дома. Он сказал, ты не поверишь ни одному моему слову про него и если тебе нужны доказательства — выйди в сон здесь.
— Верно! — закричал Беспойск. — Его смерть нам не нужна! Надо его предупредить.
Герард посмотрел на Аякса, Аякс посмотрел на Герарда. Их невербальная система общения позволяла обмениваться информацией на уровне взглядов и жестов. Оба сделали какие-то выводы, но не спешили сообщать их мне.
Он накинул на себя шубу и выскочил из комнаты.
— Теперь давай вернемся к перековке, — сказал оракул.
Немного спустя Чурин умер. И меня послали в Большерецк, вдогонку за Беспойском, чтобы сообщить ему эту печальную весть.
— Перековка обратима. Я встречался с одной из Логосов. Она обладает возможностями, как она это называет, лечить покалеченных дэймосов.
Аякс уставился на меня сверкающими глазами, в которых горел настороженный огонь хищника, вышедшего на охоту. Оракул остался внешне невозмутим.
А я продолжил:
10. Измена
— Как понимаю, логосы уже какое-то время активно исправляют работу Тайгера и его корректировщиков. И я не знаю, сколько из перекованных дэймосов, возвращенных к социальной жизни, больше не на вашей стороне. Их ничто не сдерживает от стремительного отката к своей истинной природе. Тебе надо будет передать Тайгеру, что «заключенные» уже вырвались на свободу, либо это вот-вот произойдет.
Герард поднялся, подошел к камину, глядя на горящие поленья. Свет красного пламени, падающий на его лицо, делал оракула похожим на статую с фронтона Храма всех богов. Атлант, держащий на плечах весь мир, ноша которого становится тяжела для него.
Всю версту до Большерецка я бежал, изредка останавливаясь, чтобы перевести дух. Но, должно быть, Беспойск тоже бежал. Нигде на всём пути даже издалека я не видал его.
— Моя перековка не была устранена полностью, потому что Феликс вмешался. И, наверное, только поэтому я с тобой разговариваю. Так как изначально у меня не было желания никому из вас, опять, раскрывать свою истинную суть.
У ворот крепости часовой загородил мне дорогу ружьём. И только здесь я увидел Беспойска, переходящего двор. Я перескочил через ружьё и крикнул часовому:
Я замолчал, Герард тоже не говорил ни слова, за окном загудел ветер. Короткий день начал меркнуть.
— Бегу к главному начальнику!.. Вот с ним…
— Я знаю, что оракулы находятся за пределами добра и зла. И только поэтому мы пришли к тебе. Ты сможешь понять то, чего не могут понять другие.
— Что-то еще? — спросил он, не глядя на меня.
Часовой не стал возражать, я перебежал двор и вскочил на комендантское крыльцо. В передней я увидел на миг спину Беспойска, который быстро распахнул дверь и вошёл в комнаты Нилова. Я вбежал за ним. На столе в первой горнице кипел самовар, Нилов сидел за столом и, видимо, собирался пить чай.
— У дэймосов есть хранилище информации. Они называют его библиотекой Фобетора. Черпают оттуда знания и могущество. И считают, что у мастеров сна нет ничего подобного — и не будет.
Аякс на столе тихо фыркнул, то ли выражая свое кошачье недоверие, то ли привлекая внимание спутника. Герард кивнул собственным мыслям.
Всё остальное произошло в одно мгновение. Беспойск подбежал к столу и смахнул на пол чашку Нилова. Нилов вскочил и закричал:
— И последнее, — продолжил я. — Не приложил ли бы ты усилия сделать так, чтобы я не встречался с Тайгером как можно дольше? Что-то не могу его видеть. Ты об этом не задумывался конечно, но вы для нас палачи. И я способен много рассказать тебе о связи палач и жертва, но быть свободным гораздо приятнее.
— Безусловно, — неопределенно отозвался оракул.
— Чтоб ты…
Феликс затеял серьезную игру, настолько серьезную, что поставил на кон свою жизнь. В прямом смысле. Планирует ли он рискнуть жизнью Герарда? Наверняка.
Беспойск тут же вкратце рассказал ему всё происшествие. В сахаре — яд, сахар получен от Казаринова, он и отравил. Вот почему пришлось разбить чашку.
Нилов слушал молча. Потом начал быстро креститься. Очевидно, угроза смерти его потрясла. Лицо его делалось всё более и более красным. Он повернулся, желая сделать что-то, и тут заметил меня.
— Ладно, — сказал прорицатель. Обменявшись еще одним взглядом с котом, сел на диван. — Мне нужны доказательства.
— Тебе что здесь надо? — закричал он очень громко.
— Я проведу тебя.
Аякс прыгнул со стола прямо мне на колени и улегся, тяжелый, горячий, слегка сжал когти на моей руке. Напоминал и предупреждал, что остается верным стражем оракула.
— Меня прислали сказать, что охотник Чурин умер от яда.
Мое тихое «вокруг», погрузило в сон всех троих.
— Умер!.. — воскликнул Беспойск и поднял руки. — Умоляю вас, господин капитан, покарать отравителя. Ведь смерть из этой чашки подбиралась и к вам…
…Для Герарда дом с этой стороны должен был выглядеть точно таким же, как в реальности. Также гудел ветер и шел снег, поскрипывала мебель, сделанная еще Нестором, потрескивали дрова в камине и гуляли сквозняки.
Оракул осматривался, кот молча водил носом, на свой лад изучая чужое убежище.
Нилов махнул нам рукой, и мы удалились в соседнюю комнату, спальню. Я хотел уже уходить, но Беспойск задержал меня. Да и двери из спальни не было, кроме той, в которую мы вошли.
— Идем.
Мы слышали, как Нилов вызвал солдат. Одному велел привести Казаринова, другому — убрать осколки посуды. Сам начал шагать по комнате, не заходя к нам.
В кухне витал аромат поджаренного хлеба и ледяной колодезной воды. Еще пахло снегом. А когда я поднял крышку погреба — холодным камнем.
Я оглядел спальню. Посередине её стояла огромная кровать с горой подушек. Рядом с кроватью столик, а на нём высокий подсвечник литой меди.
Аякс первым оказался у темной квадратной дыры и прыгнул вниз.
Немного погодя я увидел в окно, как по двору прошли солдат и Казаринов. Беспойск чуть-чуть приоткрыл дверь и начал смотреть в щель. Я тоже подошёл.
— Здесь невысоко, — прозвучал его низкий баритон из темноты.
Казаринов прямо с порога начал кланяться Нилову и поздравлять его с Новым годом. Я не узнал самодура-купца — до такой степени льстиво он поздравлял коменданта.
И я снова машинально отметил, что спутник оракула умеет говорить в мире снов.
— Спасибо, спасибо, — ответил Нилов голосом притворно добродушным. — Я тебя чайку попить пригласил и о деле поговорить надо. Садись, гостем будешь…
Я спустился следующим, затем к нам присоединился Герард. Потолок погреба для него был низковат, и ему приходилось стоять, слегка согнувшись.
Казаринов уселся и перевёл дух. Должно быть, приглашение через солдата его испугало. Но, видя добродушие коменданта, он успокоился.
— Что дальше? — спросил он, осматривая голые каменные стены и пол, засыпанный песком.
— Чайку выпьешь? — спросил Нилов.
А дальше мне придется открыть одну из тайн своего убежища. Может не основную, но важную. Впрочем, сделав первый шаг, придется делать и остальные.
— Покорнейше благодарю.
— Abyssus abyssuminvocate, — произнес я негромко.
Нилов сам налил ему чаю, поставил чашку перед ним, пододвинул сахар. Сказал грозно, тоном начальника:
— Пей внакладку.
Аякс насторожился, глядя во тьму подвала, которая перестала быть непроницаемой. Где-то вдалеке загорелось бледное пятно света. Оно приближалось, приближалось… и превратилось в светлячка, кот припал к земле, следя за насекомым и явно собираясь сбить его лапой. Но жук взлетел выше и исчез.
И положил ему в чашку куска четыре. Казаринов тоненько засмеялся, принимая эти четыре куска за особую милость главного начальника.
— Пей!
Я шагнул, было, в ту сторону, откуда он появился, но Герард придержал меня за плечо. Оракул стоял, больше не наклоняя голову — потолок ушел вверх — и смотрел куда-то в сторону.
Казаринов налил чай в блюдце и принялся дуть. Я дрожал от волнения у своей щели, представляя себе, как сейчас купец упадёт на пол, а потом умрёт.
— Волна, — произнес он кратко, и Аякс тут же взлетел ему на плечо, напружинил все тело, готовясь встретиться со стихией прорицателя.
— Хороший чаёк, — тем временем говорил Нилов, расхаживая по комнате. — И сахар хороший. Мне его вчера ссыльные в подарок прислали.
И мне тоже предстояло ощутить на себе это неслабое удовольствие.
Казаринов поставил блюдце на стол. Глаза у него полезли на лоб. Рот открылся. В ужасе он глядел на Нилова.
— Главное удержись на ногах, — дал мне ценное указание оракул.
— Что же не пьёшь? — вдруг заорал Нилов. — Пей!
— Уж постараюсь, — отозвался я сквозь зубы.
Казаринов поднял блюдце, но сейчас же опустил его.
— Позвольте чая не пить, ваше благородие, господин благодетель! — сказал жалостливо.
— Пил, что ли?
— Так точно…
Меньше всего хотелось, чтобы меня уволокло куда-то сквозь эпохи прошедшие и еще не наступившие, и вышвырнуло на берега безвременья.
— Ну, от одной чашки с тобой ничего не сделается. Пей!
Казаринов медленно сполз со стула и стал на колени:
— Позвольте не пить. Век за вас буду бога молить…
Послышался отдаленный рокот, повеяло реальным запахом водорослей и морской соли… Я успел подумать, что дом может смягчить удар этого цунами, но тут же понял: зря обольщаюсь. Волна рухнула, сметая ошметки реальности, потащила за собой. Сопротивляться ей не было никакой возможности. Я ощутил себя утлым суденышком на гребне девятого вала. Единственным якорем была рука Герарда, держащая меня.
Сколько это длилось, неизвестно. Но в какой-то миг я, почти задохнувшийся, придавленный весом воды, понял, что вновь могу нормально дышать. Как оракулы выдерживали удар стихии времени, да еще и были способны разглядеть в ней что-то, запомнить, по-прежнему оставалось загадкой.
— Да нешто на коленях о таком деле просят? — спросил Нилов. — Почему не можешь?
— Что ты видел? — спросил я, вытирая мокрое лицо рукавом.
— Если от ссыльных этот сахар, то он того…
— Не видел, — сказал Герард. — Вижу. Сейчас.
Вокруг нас были камни. Колонны поднимались в серое осеннее небо, по которому бежали рваные облака. Темная терракота на сером… это было красивое сочетание.
— Что — того?
Столбы держали высокую крышу портика, ее скаты напоминали острые изгибы крыльев, как у хищного и опасного сокола, на мгновение застывшего в небе…
— Отравлен немножко.
Храм стоял на небольшом возвышении и в то же время выглядел идеально подходящим к местности. Темные камни, поросшие у основания красным лишайником, казались вырастающими из холодной земли, как стволы деревьев. Внизу, у подножия невысокого холма текла река. На другой стороне — черно-зеленая зубчатая полоса дремучего леса.
— Как — отравлен? Почему отравлен?
— Разрешите сказать, ваше благородие. Хотел я отравить ссыльного Беспойска. Потому мышьяку в сахар и подбавил.
Аякс молнией слетел с плеч оракула и, приминая пожухшую траву, побежал мимо колонн. Принюхиваясь и перепрыгивая через резкие, глубокие тени. Я посмотрел на Герарда, ожидая объяснений. В конце-концов это была его волна. Выражение лица прорицателя мне совсем не понравилось. Он был… ошеломлен?
— Да как ты смел? Как ты смел? — закричал Нилов и начал бить купца ногами. — Самодурствовать вздумал, чёртова головушка! Да я тебя в подвале сгною!..
Купец униженно кланялся, подметал бородой пол, лепетал:
Не обращая на меня внимания, оракул поднялся по трем полустертым ступеням к колоннаде и принялся обследовать основания. Определенно, он знал, что ищет. Остановился. Коснулся ладонью, запрокинул голову, скользя взглядом по шершавому граниту.
— Явите божескую милость, ваше благородие… Дозвольте говорить… Всё разъясню.
Я подошел и увидел, на что он смотрит. В камне было выбито изображение серпа. Нет, вырезано, выплавлено. Словно кто-то неведомый прожег твердейший материал, чтобы оставить этот рисунок.
Нилов ткнул его носком в ухо и отошёл, тяжело дыша. Очевидно, он очень устал. Уселся в кресло, обтёрся платком, сказал ему спокойнее:
— И настанет конец времен… — порывом ветра долетел до меня приглушенный голос Герарда, лишенный интонаций.
— Ну, говори, в чём дело.
Аякс вынырнул из-за колонны и устремил холодный взгляд на символ. Тот явно что-то значил для этих двоих.
— Не извольте сердиться, ваше благородие, что я Беспойска уморить решил…
— Как — не извольте сердиться? Ведь он ссыльный, на моём попечении. Учитель… Военнопленный…
Оракул обернулся. Он выглядел торжественно мрачным, и я понял: нужные доказательства, чем бы они ни были, получены. Можно возвращаться.
— Ну точно, учитель и у меня в доме бывал. Только я записку, ваше благородие, под дверью нашёл…
— Какую записку? От кого?
Мне хотелось еще побродить по окрестностям, спуститься к реке, войти в храм и посмотреть на того, кому посвящено это святилище, но я уже слышал отдаленный гул воды. Время, приоткрывшее одну из своих тайн, спешило поскорее смыть все наши догадки, домыслы, фантазии.
— Не могу знать. Без подписи записка была. И было в ней сказано, что ссыльные собираются бунт устроить. Вас убить, нас всех перебить и на корабле уплыть в Индию. И всему этому коновод — поляк Беспойск. Вот почему я его на тот свет спровадить решился.
— Покажи записку, — сказал Нилов отрывисто.
— Не могу-с. Я её уничтожил по прочтении, как велено было. Не хотел вас беспокоить, вот и взял на себя грех…
Мы вышли из сна одновременно. Аякс отправился на кухню и принялся там чем-то греметь. Герард сел, шумно выдохнул и, помолчав, сказал:
— Андонис умер.
Казаринов замолчал и уже с хитринкой посмотрел на коменданта. Нилов стоял посередине комнаты, раздумывал. Беспойск тихо, на цыпочках, отошёл от двери. Пошарил рукой под подушкой комендантской постели, открыл столик. Должно быть, он искал оружие. Не нашёл ничего, вынул свечку из медного подсвечника и с подсвечником в руке подошёл к двери.
— Твой учитель? Соболезную…
— Ты, Лёнька, коменданту под ноги бросайся, если войдёт, — шепнул он мне. — А я его вот этим…
— Его убили, — продолжил оракул, не дослушав. — Во сне.
Какой смысл убивать прорицателя, который давно отошел от всех пророчеств и тихо доживал отпущенные ему годы в госпитале сновидящих? Я не произнес этого вслух, давая возможность Герарду сказать все, что тот собирался.
И он показал мне подсвечник.
— Он очень хотел поговорить со мной. И не успел. А в его записях я нашел рисунок храма, отмеченного серпом. Храма, который мы видели только что. А серп это…
11. Неожиданный оборот
Он замолчал, но я продолжил:
Нилов всё стоял посередине комнаты, как бы обдумывая, что делать. Потом вдруг, вместо того чтобы идти к нам, повернулся к Казаринову и заорал:
— … символ Сатурна. Хроноса.
— Да что ты меня морочишь? Кабы он меня погубить хотел, так и погубил бы через такой сахар. А он прибежал сюда и чашку с твоей отравой из моих рук выбил…
Дрова в камине прогорели, в комнате стало почти темно. Но мне казалось, что в этом полумраке лицо Герарда светится ярким провидческим огнем.
— Твой дом, Мэтт, стоит на древнем фундаменте храма Времени.
И, не желая, очевидно, продолжать издевательства над купцом, он сделал шаг к нашей двери.
Это ничего не объясняло. А быть может, наоборот, объясняло все. Я узнал то место, куда нас принесла волна оракула. Я не мог его не узнать. В моей памяти, подобно рисунку серпа на колонне, был вырезан каждый камень здесь, каждое дерево, каждый изгиб реки… Даже запах за столько веков не изменился. Сырость воды, сухая трава, мох… Лиственницы еще не выросли. Они появятся позже, когда тяжелое основание величественного здания погрузится в землю…
Беспойск моментально поставил подсвечник на место и отошёл к окну. Я тоже подался назад. И когда Нилов открыл дверь, мы оба стояли как ни в чём не бывало.
— Андонис видел храм, который был здесь прежде. Его предсказание сбылось, — произнес Герард.
— Идите сюда, Август Самойлович. Слышали? — сказал Нилов насмешливо.
Я всегда знал, это место особенное. Три поколения сновидящих жили на древнем святилище. Оно защищало их, скрывало от врагов, давало возможность выхода в другие, самые защищенные сны. Теперь меня не удивляло, почему сюда отправили тех дэймосов. Логосы пытались проникнуть в наше убежище. Безуспешно. И лишь Хэл удалось.
— Слышал, — ответил Беспойск и добродушно засмеялся. — Целый роман придумал… Записка, бунт, Индия… Судите сами…
Но сейчас же он переменил тон. Повернулся к Казаринову:
По словам Герарда, дэймос с именем Полипемон, и прозвищем Прокруст, пытался убить его в волне времени. Умер Андонис, который увидел храм Хроноса. Все связано с временем… И Феликс должен знать, как именно.
— Вы должны доказать начальнику, что я виноват. Где ваши доказательства?
— Я видел достаточно чтобы принять решение, — произнес Герард неожиданно и, похоже, мы с ним думали в одном направлении. — Я встречусь с ним.
Казаринов даже оправдываться не стал. Раз Беспойск здесь, какие могли быть разговоры! Нилов сказал строго:
— Нечего с ним разговаривать… Лемзаков!
Провожая оракула до калитки, я предупредил:
Явился сержант Лемзаков в полной форме по случаю Нового года.
— Скорее всего, встреча произойдет во сне. Ему ни к чему появляться здесь.
— Увести этого в подвал, — распорядился Нилов. — Убийца он. Мы о нём бумагу составим. Судейкина сюда позвать.
Я не собирался посвящать никого в планы учителя. Пусть для всего Пятиглава в целом и для Герарда, в частности, Феликс остается далеким скитальцем.
Когда Лемзаков и Казаринов ушли, Нилов обнял Беспойска.
Мой спутник кивнул. Его не интересовали такие мелочи, перед внутренним взором прорицателя рисовались картины совершенно других масштабов. Аякс сверкнул внимательными полуприкрытыми от ветра глазами — верный сателлит был на страже. Во сне и в реальности.
— Спасибо тебе, — сказал он и всхлипнул. — Ты мне жизнь спас. Буду писать в Охотск губернатору, чтобы свободу тебе вернули. Поручусь за тебя. А пока вот что: ты просил, чтобы колонию тебе я разрешил на Лопатке устроить. Можешь. Сей там хлеб во славу императрицы. Пошлю я с вами десяток солдат и семян на посев дам, есть у меня в запасе. Понял?
Беспойск низко поклонился:
Машина Герарда уехала, а я продолжал смотреть сквозь падающий снег на реку, вновь чувствуя раздвоенность сознания между сном и явью. И когда из темноты, расчерченной белыми полосами пороши, выступил знакомый силуэт, я не удивился. Может быть он был здесь уже давно. А, может, появился только сейчас, это не имело значения.
— Так точно, понял.
— Рад?
— Он видел все?
— Так точно. Разрешите, господин капитан, колонию Ниловкой назвать в честь вашей мудрости и доброты?
— Да.
— Ладно! Можешь. Передай своим, что по случаю Нового года и спасения чудесного от смерти разрешаю. В Петербург всё опишу. И теперь иди…
— Тогда идем. У нас много работы.
* * *
Мы с Беспойском шли тихо по снежному полю. Он немного прихрамывал и опирался на меня. Видимо, бессонная ночь и волнения его утомили. Лицо его было нахмурено, и он тяжело молчал. Я заговорил первый:
— Кто же записку Казаринову мог написать?
— Ума не приложу. Нашёл, кому писать. Но грамотный, значит. Изменник в нашей среде… Чего ты дрожишь?
— Нет… Ничего…
На самом деле я дрожал всем телом. Так вот какую штуку устроил мне Ванька! Конечно, это он подложил записку под казариновскую дверь. Разве из офицеров кто-нибудь пошёл бы на это? Офицер бы пришёл к Нилову и всё рассказал. Играть втёмную не было никакого смысла для офицера. Только Ванька из мести мог проделать такую бессмыслицу. Ванька! Неужели Ванька! Но ведь он дал клятву, что даже на исповеди промолчит…
Глава 16
Когда мы подошли к нашему посёлку, Беспойск сказал:
ВОЛНА
— Ты никому не говори о том, что у коменданта было. Слышишь?
Феликс сидел за столом в моем… нашем рабочем кабинете. Перед ним были разложены карты снов, которые я изучал до этого. Танатос обращался с ними довольно оригинальным образом: складывал из одних бумажные треугольники или квадраты, чтобы приложить к другим, собирая запутанные системы, все более напоминающие объёмные звездные карты.
— Слышу.
Я повесил на прежнее место картину со спящими, предварительно спрятав письмо Лиатонг между холстом и подрамником. Оглянулся.
— Скажем, что заговор придётся прикончить. На Лопатку поедем хлеб сеять. Понял?
За столом сидел человек с чертами бэйцзинца из высокого рода… нет, за столом был мой вернувшийся учитель. Я узнавал его решительные движения, наклон головы тоже был хорошо знаком.
— Понял.
— Феликс, что ты ищешь?
— Прежде всего надо изменника выловить. Без этого ничего делать нельзя, пять тысяч ведьм…
— Подходящее место, — ответил он, не отрываясь от размышлений над старыми пожелтевшими листами.
— Подходящее для чего?
Мы застали ссыльных в той же избе, у Хрущёва. Кузнецову стало лучше, его отпоили оленьим молоком. А Чурина уже вытащили в сени и накрыли рогожей.
Его быстрый взгляд скользнул по мне. На чужом бэйцзинском лице — знакомые желтые глаза. Единственное, что осталось от прежнего Феликса. Оказавшись в этом доме, он снял линзы.
Когда мы вошли, все глаза уставились на Беспойска. Поляк молча снял шубу и обвёл взглядом всех присутствующих. Мне казалось, что он выискивает изменника.
— Комендант жив остался, — наконец сказал он. — Казаринов сахар отравил. Сознался. Его в тюрьму Нилов отправил.
— Где оракул может сделать свое предсказание.
— Почему отравил? — спросил Хрущёв.
Я подтащил стул, поставил его с другой стороны стола и сел напротив.
— По глупости. Посидит в подвале, поумнеет. А теперь сообщу вам приятную весть. Нилов разрешил землю обрабатывать на Лопатке. Сказал, что семян даже даст. А мне обещал свободу.
— Оракулы обычно делают предсказания в собственных домах. Они привязаны к своему жилищу, как вдохновители или хариты.
— Теперь прощай, Камчатка… — начал было Панов.
— А если это предсказание еще не произнесено? — Феликс сложил еще одну карту ромбом, в его руках безобидная фигурка выглядела опасным лезвием.
— Нет! — властно сказал Беспойск. — Я дал Нилову слово, что мы честно будем работать на Лопатке. Никаких побегов. Упорным трудом мы заработаем себе счастье здесь…
Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, он выжидающе, я с недоумением. Озарение пришло после того как сложились все факты:
Воцарилось зловещее молчание. Потом вдруг Степанов поднял ружьё и сказал:
— Он может стать оракулом где угодно. Ты говоришь про Адриана.
— Измена! Я обвиняю вас, Беспойск, в том, что вы предали нас всех, чтобы получить свободу для себя.
Танатос довольно улыбнулся.
Обвинение было так неожиданно, что все растерялись. Это мало. На этот раз все отнеслись с серьёзностью к заявлению Степанова. Хрущёв страшно побледнел. Охотники злобно сдвинули брови и взялись за ружья.
— Именно.
— Ты заблокировал его дар для того чтобы лично подыскать подходящий дом?
— Станьте у дверей! — сказал Степанов.
Феликс усмехнулся, приложил ромб к остальной схеме. Окинул ее оценивающим взглядом и взял карандаш.
Несколько человек повиновались. Тогда Степанов подошёл к Беспойску и начал кричать ему прямо в лицо.
— Мне нужно чтобы он был… здесь.
Он обвинял его в том, что без согласия ссыльных он дал Нилову слово честно работать на Лопатке. И это сделано после того, как Нилов обещал выхлопотать прошение лично ему. Значит, заговор ему был нужен только для личных целей и теперь он готов уже и впрямь сеять хлеб на Лопатке, где земля не родит хлеба.
Черный грифель поставил яркую точку на бумаге. Я взял карту Полиса с пригородами, начерченную на кальке, и положил поверх расчетов учителя.
Из всех присутствующих только один я знал, что Беспойск не имеет возможности оправдываться. Он был убеждён, что в нашей среде есть изменник и что каждое его слово может быть в подмётной записке сообщено Нилову.
— Пророчество Адриана связано с твоим поиском?
Я смотрел на Беспойска. Он раздумывал. Никакого беспокойства не выражалось на его лице. Когда Степанов кончил свою речь, он сказал просто:
— Твоего друга Герарда спас Аякс, — ответил Феликс. — Ни у Фидия, ни у Андониса не было рядом защитника. А сколько еще известных и безымянных прорицателей погибло.
— Если вы мне не доверяете, я готов отстраниться.
— Этого мало! — закричал Степанов. — Одно из двух: смерть или побег. Если вы будете работать на Лопатке, кто доведёт наш корабль до Тапробаны? Смерть изменнику!
Вся глубина интриги, которую задумал Феликс, начала постепенно раскрываться передо мной.
Эти слова, произнесённые с задором, подействовали на охотников.
— Защитником Адриана собираешься стать ты?
— Смерть!.. Смерть!.. — заговорили они.
— Но сначала мне нужно убедиться кое в чем.
Офицеры не могли ничего понять и молчали.
Он отодвинул стопку листов и я увидел книгу, которую уже видел два раза в мире снов. Учебник дэймосов выглядел точно таким, как я его помнил, но сейчас дотрагиваться до него мне совсем не хотелось, словно он действительно был сделан из кожи живого кошмара.
И я задал, наконец, вопрос, который не стал задавать сразу. Но ответ на который интересовал меня уже не первый день.
— Хорошо, смерть! — решительно сказал Беспойск и ударил кулаком по столу, как будто умереть должен был не он, а кто-то другой. — Смерть, десять тысяч ведьм! Но прежде я должен написать записку на родину. А Хрущёв пусть её перешлёт.
— Феликс, почему, на самом деле, ты не дал Амине полностью вернуть моего дэймоса?
Он помолчал, потом произнес:
Панов поставил перед Беспойском чернила и положил бумагу. Поляк написал только несколько слов. Не сворачивая письма, он передал его Хрущёву.
— Таких, как ты, надо держать на поводке. Слишком много власти.
Теперь молчал я.
Хрущёв пробежал глазами записку, побледнел ещё больше, передал письмо Панову. Тот тоже прочёл. Беспойск тем временем повернулся к Степанову и сказал твёрдо:
Вероятно, он понял, как это прозвучало. Потому что решил все же расшифровать свое вполне однозначное послание.
— Я готов.
— При полном наборе силы, Аметист, ты — угроза. Чрезмерно высокий градус… опасности. Сначала я контролировал тебя, потом Тайгер. И я планировал никогда не отпускать тебя в свободное плавание. Мне кое-что известно о твоем даре… Прости. Но такую власть над собой никто тебе не даст.
Психология танатоса, которая мне хорошо знакома. Он всегда считал: поводок должен быть надет на другого. А сам Феликс знает, что делать со своей свободой. Остальные, в том числе я — нет. И либо он сам будет держать за ошейник. Либо хоть кто-то должен этот ошейник на меня надеть.
Степанов обратился к охотникам:
…Сначала я был ограничен влиянием учителя, потом перековкой, теперь частичным освобождением моего дэймоса.
— Так как же, братцы?..
Феликс оценивал гипотетическую угрозу, исходящую от меня, как реальную. Уже свершившуюся. Практически как нападение. И не видит никаких других вариантов вообще.
Мелькнула ассоциация… Мышление военных. Они всегда начинают защищаться до того, как угроза реализована и ее последствия невозможно исправить. Всегда нападают, если есть всего лишь перспектива опасности. Потому что, для них, следующий шаг врага — «свершившийся» факт.
Панов спрятал письмо Беспойска в карман, подошёл к Степанову и ударил его по плечу.
Он мыслит, как воин. Это мне понятно.
— Будет ломать дурака. Здесь не дети малые. Если тебе больше нравится Тапробана, чем Лопатка, поезжай на Тапробану. А я поеду с Беспойском сеять хлеб.
История его жизни, специфика дара, его предназначение по рождению — все эти объяснения… правда. Однако, они — лишь фон… на котором происходят реально затрагивающие меня вещи.
— Я тоже, — сказал Хрущёв.
Степанов не ожидал такого оборота. Отошёл в сторону и закричал: