– Да я вот думаю… – Сяо усмехнулся и хрустнул пальцами. – Цзюэ-то наш – шэнми. А, может, заколдовал он нас? Так уж заколдовал, что, мол, не помню я и не знаю ничего, Бездна их, проклятых, знает.
Капитаны переглянулись.
– А солдаты?
– Могут сдать. Но сначала нас допросят. То, что он шэнми, все подтвердят, нечего нам предъявлять. А цзюэ не дурак, успеет отъехать. Есть у меня мысль, как его предупредить. Ну так что?
– Заколдовал?
– Заколдовал.
– Всех.
– Да он всегда колдовал, проклятый!
– Делай, Сяо. Небо с мальчишкой, душа добрая.
Капитан Лян Сяо достал деревянную дощечку, криво нацарапал на ней несколько иероглифов и подошёл к жёрдочке, на которой сидел пустынный сокол. Привязав к лапке записку, он освободил птицу и открыл окно, выходившее на сторону Линьцана.
– Давай, Дэлун, или как тебя там… Лети к хозяину. – Сяо оглянулся на капитанов: – Что стоите? Поднимайте солдат, ищем проклятого!
* * *
За две недели до того, как стража стояла у ворот форта Илао, Император Хань Ян-ди внимательно слушал старшего сына, который принёс прискорбные вести. В руках он держал письмо, которое перехватила тайная канцелярия, и Императору очень не хотелось верить в услышанное. Но он не был дураком.
– Цинь обещал закончить свои печати через год. Какая жалость.
– Я не думаю, что он блефует с Чанкином, отец. Судя по всему, шэнми действительно собрался сбежать.
– И продать свою свободу за каменную армию. Что ж… Мы не можем допустить того, чтобы весы склонились в сторону Чанкина. – Император нахмурился, хотя больше всего на свете ему хотелось лично сжечь Аманя. – Как невовремя. Видит Небо, это худшее время для Империи, чтобы избавиться от Циня. Юг на грани бунта, царство Рэн вот-вот объявит войну, если ещё и Чанкин заполучит шэнми…
– Что прикажете, отец?
– Казнить. Без шума. Опоить, допросить без печатей и казнить. С семьёй разберёшься позже.
– Слушаюсь.
Первый принц прекрасно знал этот обманчиво-холодный тон Императора, и самым мудрым решением сейчас было молча выполнять приказ, пока отец ещё справляется с гневом.
Проследив за тем, как двери захлопнулись за спиной сына, Император едва слышно выругался.
– Хитрая, вечно себе на уме, гадюка – вот ты кто, Цинь Амань.
* * *
«Шэнми не умеют лечить».
Амань успел подумать об этом перед тем, как мир начал расплываться перед его глазами. Не стоило принимать еду в доме первого принца… Не стоило принимать приглашений, ни одного, никогда. Если бы он мог освободить свой разум от зелья, он бы… Он бы… Как глупо.
Амань очнулся в давно знакомом каменном мешке, в недрах сыскного приказа. Два стражника в драконьих масках тут же направили на него копья, а руки, перетянутые верёвкой, совсем его не слушались. Кое-как сев, Амань криво усмехнулся:
– Расслабьтесь, дорогие мои, вы же печати отобрали.
Острия копий угрожающе уткнулись в шею, и Амань замолчал, всем видом показывая, что он понял намёк.
Узнали-таки о его переписке, а значит, из этого застенка живым он не выйдет. Что ж, Амань сам бы поступил так же на месте Императора. Только ещё руки отрубил бы, желая обезвредить. С другой стороны, может, они и так уже омертвели – сколько времени он здесь? Стража вряд ли будет щедра на разговоры, а вот его величеству Хань Ян-ди о пробуждении проклятого сообщат. Амань лихорадочно думал о том, что делать, но он был всё ещё слаб от зелья: мысли путались, а во рту чувствовался предательский привкус крови. Выбраться отсюда, и что потом? Вряд ли его резиденцию оставили без охраны. Скорее всего, там и будут ждать. Значит, надо уйти из города. В душу впились когти боли от мысли о Сюин и жене, но это эмоции, которые сейчас могут лишь загнать его в могилу. Стоит выбраться из города и отправить весть Лину – тот присмотрит за Каном, а сам Амань придумает, что делать дальше.
А как выбраться? Стражи беседовать с ним не собирались и следили за каждым его движением, выбора у него особенно и не было. Невольно всплыли воспоминания о последней настоящей войне: молодой и отчаявшийся Лин и его безумная выходка. Стоит учиться у врагов. И Амань мысленно представил проклятые печати. Кажется, от задуманного его сердце замерло.
Шэнми чертили печати, используя язык Бездны, древний, почти забытый и проклятый. Они могли бы колдовать сильнее, если бы говорили, а не писали, но каждое слово, сказанное вслух, отражалось на людях, вгрызаясь в слабое тело и грозя уничтожить. Проговорить заклинание было сродни самоубийству. И всё же каждый, кто хранил почти утраченные знания шэнми, знал, как звучит проклятая Небом речь.
Аманю потребовалось всего два слова Бездны, чтобы начать захлёбываться кровью. Два слова, от которых горло каждого стража будто вспороло лезвием. Они даже не успели вскрикнуть – только упали замертво. Закашлявшись, Амань подполз к копью, кое-как разрезал верёвки на руках, но пальцы его не слушались. Времени не было, и он рыкнул третий слог, растворяясь в тенях и навсегда теряя свой голос.
Тень проложила ему путь, но хохотала за спиной, разрывая голосовые связки когтями, оставляя после себя лишь хрип.
Но силы покидали Аманя. Он вывалился из теней очень неудачно. Если бы не Канрё, от которого он так и не отошёл, если бы не отравление, он смог бы уйти дальше. Амань сцепил зубы, поняв, что всё ещё в черте Лояна, и бросился вперёд. Он бы провалился в тени ещё раз, но Бездна отобрала у него голос; ещё одно слово, и он умрёт. Люди шарахались от шэнми в перепачканной кровью одежде, и в какой-то момент дорогу ему преградила стража. А за спиной его окрикнули:
– Именем Императора, стой!
На него направили луки.
– Цинь Амань, вы обвиняетесь в государственной измене, – чеканил стражник. – Ещё одно движение, и вас пристрелят без суда.
Это было… унизительно. Он? Цинь Амань, уничтожавший армии, вот так и сдохнет здесь, как какой-то вор, или предстанет перед судом, как несчастный чиновник, который слишком много воровал? Эти шавки Императора – не то, с чем он собирался мириться, даже если годы колдовства брали своё. Он уже не мальчишка, как сын; он сдал, но не настолько, чтобы ползать на коленях перед кем бы то ни было. И если Император хочет его убить…
Кан выживет. Он умный. Лин за ним присмотрит, не бросит же.
Амань криво усмехнулся и, прежде чем первая стрела пронзила его грудь, успел прохрипеть всего одно слово на проклятом языке. Его голос, изрезанный Тенью, звучал как скрежет пилы по кости. Если он и собирался умирать, то только на своих условиях.
Слово проклятого языка означало «разлом».
* * *
Солнце исчезло. Тело Аманя в одно мгновение охватил чёрный огонь, выжигая плоть и душу, прокладывая дорогу меж Цияном и Бездной. Окружившая его стража не успела даже сделать шаг назад: их смела и обглодала многоглазая, цепкая живая волна того, чему не было места в этом мире. Из ихора вырезались когти и клыки, впиваясь в мясо и разрывая на части всё, что дышало, стремясь дальше по кварталу Лояна. Чёрное бедствие не знало замков и запертых дверей, втекая через щели в дома, пожирая каждого, кто обратил на него свой взор. Это были последние десять ударов сердца Цинь Аманя, и с каждым Бездна рвалась всё дальше по миру, оскалив своё истинное безумное лицо, забыв про формы и маски и оставляя при себе лишь вечный пожирающий её голод. Воздух дрожал от хруста костей и звериного воя вперемешку со сводящим с ума чавканьем. От бедствия не было спасения, как и не осталось путей у Аманя. Он бы хохотал, если бы мог, но с последним ударом сердца душа растаяла в вечном огне Бездны, закрывая разлом.
А те, кто прошёл за эти мгновения в Циян, остались.
* * *
Кан, почти подъехавший к форту, с удивлением увидел летящего к нему сокола. Поймав на руку Дэлуна, он погладил его и снял с его лапки дощечку, быстро прочитав записку Сяо.
«Вертайтесь к Лину, цзюэ. Вас изменником назвали, в форте стража ждёт с арестом. Удачи».
Он нахмурился, ничего не понимая. Перечитал записку ещё раз и всё равно ничего не понял, но лошадь развернул и пустил галопом обратно, хотя Лин уже должен был уехать.
Бред, какой же он изменник? Кан как во сне доехал до стоянки, где они пили чай, но костёр уже потух, а Лина, конечно, там не было. Тогда Кан перечитал записку в третий раз, и до него медленно начал доходить смысл. Изменником он быть не мог, а, значит, дело в отце. Обвинение в измене каралось до десятого колена, а это…
Он боялся даже про себя проговорить то, что и так знал. За измену казнить должны были не только семью, но и всех слуг, а Сюин, мама, отец… Кан тряхнул головой, перевернул дощечку, быстро нацарапав послание, и посмотрел на сокола. Если бы тот мог говорить, то заметил бы, что никогда не видел своего хозяина таким потерянным.
– Дэлун, лети к Лину. К Лину, – он повторил дважды и отпустил Дэлуна. Удивительные всё-таки были эти существа – пустынные соколы: при должном обучении они умели находить не место, куда их посылали, а людей. И Кан давно научил Дэлуна летать к Лину.
Записка была короткой, но Кан надеялся, что Лин поймёт всё, прочитав обе стороны дощечки.
«Я ухожу в горы. Сегодня шествие. Помогите».
Он понятия не имел, как переживёт эту ночь.
30. Раскол. Легенда о лун-ване
Тао пытался спланировать к земле и почти успел до того момента, когда крылья растворились, а затем он кубарем покатился по опушке дремучего леса. Совсем недавно он бы так и остался на земле оплакивать боль, усталость и отчаяние, но сейчас он вскочил и бросился на шум и вспышки. Ветер, все ещё слабо подчинявшийся ему, загибал перед ним ветви. Тао спотыкался о корни деревьев и бежал, забыв обо всём, кроме лун-вана. Потерять Юнсана сейчас казалось ещё хуже, чем потерять родителей. Что они будут делать? Кто остановит всё это?
Тяжело дыша, Тао выбежал на залитую светом поляну… да так и замер. Почва под ногами, пропитанная кровью Оэлуна, стала вязкой и чёрной. Он был разорван на части, а около Тао лежала драконья голова, которая смотрела на него пустыми блёкло-синими глазами. Земля не могла принять отраву, от мёртвого тела в воздух поднимался сизый туман. Голова у Тао закружилась. Закашлявшись, он поднёс рукав к лицу, но сделал шаг вперёд. А затем ещё один, увязая в шипящем месиве крови. Живое и мёртвое, свет и Бездна смешались в сердце Оэлуна, поглощая друг друга, отравляя себя и нарушая сами законы природы. Циян не принимал такое существо. Туман порождал тень, которая цеплялась за полы одежды Тао и крепла каждую секунду, но он, забыв обо всём, медленно шёл к огромному белому дракону, лежавшему пугающе неподвижно.
– Господин Юнсан! Господин…
Дракон не отвечал. Глаза его закрылись, морда почернела от крови, а вокруг рваных ран не было чешуи. Но, кажется, он дышал. Добравшись до Юнсана, Тао попытался разбудить его, да только он был таким маленьким рядом с ним, что с трудом поднял бы хоть один коготь. Всхлипнув, Тао беспомощно оглянулся, пытаясь сообразить, как помочь лун-вану.
А тени оживали. Всё больше крови проникало в землю и поднималось в воздух, и вот уже не было видно ближайших деревьев – туман, окруживший тела, походил на сплошную стену. Тень жадно оплетала Оэлуна, и Тао отчётливо видел то тут, то там вспыхивающие призраки когтей и клыков, сотни глаз – разноцветных, с круглыми или вертикальными зрачками, – и всё это кружило у мёртвого тела, что-то ища. Юнсан не шевелился. Тао дрожащими руками достал флейту, но вдруг заметил слабый блеск в одной из истерзанных лап Оэлуна. И раньше тени рванулся вперёд, вцепившись в скользкое мясо и выдирая из-под кожи жемчужину.
В это же мгновение его оглушил звериный вой.
Что такое жемчужины драконов, знал каждый дэви. О них даже слагали легенды люди: Тао когда-то подслушал сказку о том, что завладевший жемчужиной может потребовать исполнения любого желания.
Драконы всегда были особой кастой. В то время как другие отвечали за тот или иной аспект природы, поддерживая жизнь в Цияне в равновесии, обязанностью драконов было следить за Истоками и кругом перерождений. Никто не знал, в какой момент у них появились жемчужины, может, им их дарил сам Исток, но именно в этом драгоценном камне крылась истинная сила, та, что ставила драконов выше остальных дэви. Именно из-за этого лун-ваном мог быть только дракон. Тао знал, что в прошлой войне, когда Юань проиграл, его жемчужиной чуть не завладел Заан, но в итоге она оказалась у Юнсана.
И Тао никогда не задумывался, осталась ли такая же жемчужина у Оэлуна, но сейчас судорожно сжимал её, отступая к Юнсану. Туман пришёл в движение, кружась вокруг Тао, скалясь и рыча, и он сунул жемчужину прямо в пасть Юнсана, чтобы освободить руки. Если тот жив, а его крылья исчезли, значит, сил у наставника не осталось. У Тао их тоже почти не было, но почти – это же не всё? За мгновение до того, как очередные призрачные клыки тени облеклись в настоящие, отчаянная мелодия флейты разрезала воздух, отгораживая Тао и Юнсана от нападения. Слабый, дрожащий круг, не похожий на тот, что был в городе, принимал на себя удар за ударом, а Тао…
Он старался не думать, сколько выдержит. Если он попытается осознать происходящее хотя бы на миг, то окаменеет от ужаса. Он должен просто играть и охранять Юнсана, пока тот не придёт в себя.
Родители не придут. И их никто не заменит. Его наставник не поднимется и не защитит.
Он остался один на один с Цияном.
Вместе с крыльями развеивалось и колдовство Юнсана, освобождая из клетки беспамятства дни в Сораане.
Кровь из ран Оэлуна не столько текла, сколько медленно и тяжело падала, отравляя землю и всё сильнее прорастая в неё. И чем сложнее Тао было играть и сдерживать Тень, тем с большим отчаянием он начинал понимать, насколько заблуждался, сам того не замечая, очаровавшись миром асур.
Ему же нравилась вседозволенность, пусть и от праздности. Он же знал, что, пока он нужен, его не дадут в обиду. От крыла одного покровителя он перешёл под лапу к другому.
Мелодия чуть не сорвалась, пальцы дрогнули.
Оэлун тоже знал, что ему не суждено лёгкой смерти. Должен был знать. Просто зашёл дальше. И вот они здесь.
Он ведь тоже мог дойти до того, что напал бы на своих.
И всё из-за Тени.
Всё из-за них. Всё всегда из-за них. Не из-за родителей. Не из-за войны. Не из-за того, что кто-то прав, а кто-то виноват. Всё всегда начиналось и заканчивалось на Тени, которую нужно просто выжечь с лица этого мира.
Вместе со злостью пришла уверенность и спокойствие. Мысли о неправильности самого существования Бездны плыли по кругу, а Тао продолжал держать защиту, растеряв само время и решив, что остановится, только когда последние силы иссякнут.
А Тень билась у невидимого барьера.
* * *
Мир качался и страдал. Море пенилось, реки выходили из берегов, а земля стонала от боли и пламени, разгорающегося под ней. Ветра потеряли свои пути, и… это становилось любопытно.
Маленькая рыжая лиса бежала туда же, куда торопился глупый птенец, – к развязке. Они все почувствовали, как Бездна добралась до Истоков, пламя их мира обгладывало столько душ, что становилось даже весело.
И всё же, пока её братья были заняты катастрофой в Цияне, Ида хотела посмотреть на конец пути Оэлуна. Кто бы мог подумать, что он зайдёт настолько далеко. Был бы рядом с ним Заан – смог бы направить Тень в течениях самих Истоков, но ему ещё предстоит поучиться держать свои амбиции в узде. Забавно. Лисица остановилась на краю опушки, смотря на то, во что превратился Оэлун. Успей она на мгновение раньше птенца – забрала бы жемчужину себе, но дэв оказался проворней и ещё пытался как-то сопротивляться. На секунду лиса задумалась, вмешиваться или нет, однако Юнсан был жив – его сердце стучало так громко, что только дурак не услышит, и она решила не рисковать. Она не могла сражаться. А птенец играл на своей флейте, так отчаянно, что даже красиво. Лисица скалилась, недовольно следя за тем, как поднимается голова Юнсана.
Вот обессиленный Тао упал на землю, теряя сознание, а Юнсан выплюнул и тут же поймал лапой драгоценный камень. Омерзительная вспышка света разогнала Тень, кровь Оэлуна, пропитавшая землю, приняла удар лун-вана, накалилась и тут же застыла. Лисица подцепила лапой крохотную затвердевшую каплю… и тут же отпрыгнула от жалящих синих искр. Как интересно. И насколько глубоко кровь испортила землю? Камни, из которых можно высечь небесный огонь, – в мире людей им достойным образом найдут применение.
А Юнсан, шатаясь, подполз к трупу своего брата и рухнул на него. Кажется, он плакал. Так по-людски. До ушей лисицы долетало бормотание.
– Оэ… Что ты натворил, Оэ…
Кажется, он всё равно не видит, что куда больше натворил сам. Выбирать – стая или цепи, порядок или брат – наверное, трудно. Ида не знала. Но наблюдала с интересом.
И издалека. Вокруг столько теней, а лун-ван так разбит, что он её даже не почувствует.
Что же это получается, Заан был прав? Он говорил, что Оэлун уничтожит своего брата, и, похоже, его слова были пророческими.
Но дракон вдруг сделал вдох и встал. Ида обмерла. Волоча за собой сломанную лапу, он приблизился к телу Оэлуна и вспорол его грудь острыми когтями. Ломая кости, он вырвал сердце брата, и вокруг гулким эхом раздался его помертвевший голос. Казалось, Юнсан за день постарел на тысячу лет.
– Я, лун-ван, царь драконов, хозяин стихий и владыка морей…
Ида обернулась рыжей девочкой прежде, чем Юнсан закончил первую фразу. Так не начинается ничего хорошего. Ида не могла с ним справиться, но речь… Скажешь одно слово – и она всегда знает, каким будет последнее. И что с этим делать. Тихий шёпот Иды вторил Юнсану:
– Я, Ида, Первая Старшая…
– Кровью брата своего…
– Кровью своей…
– Проклинаю порождения Бездны…
– Одаряю род людской…
– Свет солнца отрекается от вас…
– Речь Бездны даруется вам…
– Украденное вами да утечёт от вас…
– Ворожба да проснётся в вас…
– Да вернётся вам то, из чего вы созданы…
– Пороки ваши да проложат путь вам…
– Лишая братства и родства.
– В Бездну, из которой нет возврата.
– Чувства. Разум. Знания. Тень подражала и перенимала. И да вернётся это в Циян и не будет вам доступно никогда.
– Сила. Власть. Тайны. То, что Небо скрывает и не даёт вам. И да не отдадите вы это никому.
– Пока не поглотите сами себя.
– Пока не вернёте Тени то, что отнято.
– Миру вашему не будете дороги.
– Пути пока не проложите.
– Кровью брата своего заклинаю.
– Сердцем своим заклинаю.
– Во веки веков.
– Во веки веков.
И когда Юнсан завершил проклятие, солнце вспыхнуло так ярко, что те, кто смотрел в этот миг на Небо, ослепли.
А Ида вырвала коготками своё сердце и съела его, опадая на землю и растворяясь в проклятии своём.
* * *
Тао очнулся в городе дэви. Он не помнил, чем закончился тот день, а Юнсана и след простыл, но его успокоили, сказав, что тот занят похоронами брата. Катаклизм в Цияне удалось взять под контроль, но последствия были слишком чудовищны для людей. Смертные тоже видели битву двух драконов и занесли этот страшный день в историю как Раскол, сочинив легенду о великом лун-ване, победившем древнее зло.
Но Юнсану было не до человеческих россказней. Кровь его брата проникла в землю слишком глубоко, и он поднял горы, чтобы похоронить её. Юнсан сжёг тело, но вот сердце Оэлуна, даже мёртвое, огню не поддавалось. Оно оставалось холодным, как лёд. Дочерна отравленное Бездной, сердце вытягивало жизнь из всего, к чему прикасалось, словно пытаясь найти силы сделать новый удар. Оставлять его вблизи от людей было невозможно, и Юнсан улетел на Крайний Север, построив гробницу и спрятав сердце Оэлуна там. И с каждым годом холод сковывал эти земли всё крепче.
Но если Циян пытался восстановиться, то Сораан приходил в упадок. Проклятье Юнсана казалось чем-то невозможным – ни одному дракону не под силу было сотворить подобное. И лишь в полном отчаянии – убив больше себя, чем младшего брата, – и с тремя жемчужинами, Юнсан смог сделать слова былью. Ракшасы, младшие братья асур, обезумели практически сразу, теряя контроль над своим обликом и бросившись на поиски любой жизни, что могла хотя бы на секунду утолить их голод. Сами асуры зверели медленно, но пугающе, забывая свои личности и постепенно теряя чувства. Иду больше никто не видел, но Заан и Цен знали, что произошло.
Она, съев своё сердце, растворила себя в тенях, а среди людей стали появляться те, кто начал творить чудеса. Сначала простые и красивые, но с каждым новым колдовством они больше приносили скорбь, чем радость. Говорили, что голос из Тени ведёт проклятых и рассказывает им о речи и письменах, с помощью которых можно добиться всего, что только пожелаешь. Но чем сильнее давило проклятие Юнсана, тем тяжелее давалась речь. И вот уже первый проклятый, сказав вслух колдовские слова, умер, истекая кровью. Да и жили эти люди недолго, вспыхивая ярко, получая всё, что хотят, и погибая тяжело и страшно, ведь с каждым заклятием пропускали через себя Бездну.
Тогда один проклятый догадался не говорить, а писать.
И назвал он записи печатями.
И прозвали его шэнми.
Все разломы в Бездну, даже в Сораане, разорвало проклятие, но этого было мало. Как ни старался Юнсан, оставались Старшие, которые, пусть и растеряли чувства, сохранили рассудок. Хоть теперь это напоминало пытку, но Заан и Цен могли контролировать остальных. Сораан всё больше походил не на город, а на псарню. Но отруби вожаку голову – и Бездна породит ему замену, это знал даже Тао.
– Если Бездна не может создать кого-то на замену, пока асура жив, почему вы не поймали до сих пор Заана?
– Я боюсь, если бы это было так легко, то он всё равно убил бы себя, чтобы кто-то пришёл вместо него.
– А вы поймайте так, чтобы он не смог этого сделать.
Юнсан вспомнил эти слова, когда следил за проклятыми, которые придумали печати.
И однажды он вернулся в Сораан.
Но не для того, чтобы драться.
И Юнсан был первым, кто сотворил печать, способную заковать демона.
И запечатал он в ней Заана, сильнейшего из трёх Старших, а печать бросил на дно океана, дабы никто и никогда не смог его освободить. Речь Тени обернулась против самой Тени, и знание это дошло до тех проклятых, которых потом станут называть шэнми.
Запертый в печати, Заан не мог умереть. Но и выбраться тоже. А значит, у асур больше никогда не будет вожака.
И несмотря на то что разломы в Бездну всё равно открывались раз в год, хотел этого Юнсан или нет, несмотря на то что Цен успел сбежать, а Ида создала проклятых, это были лишь трудности, которые стоило решить, чтобы раз и навсегда избавить Циян от тени, что он отбрасывал.
Пройдут годы – и обезглавленная, движимая лишь голодом Бездна пожрёт сама себя.
По крайней мере, должна.
А где-то на Крайнем Севере, который люди назовут Линьцаном, мёртвое сердце Оэлуна сделало удар.
Эпилог. Отвращение
Под ногами хрустела зола и обугленные куски черепицы. Пахло гарью, разрухой и сыростью, а каждый шаг поднимал в воздух густые пепельно-серые облака, противно липнущие к одежде и босым ступням.
На четвёртую неделю без работы Дэмин совсем отчаялся. С тех пор как его вышвырнули на улицу, он уже долгое время жил впроголодь и теперь с нарастающим беспокойством ощущал, что стремительно слабеет. Его постоянно клонило в сон; тело становилось тяжёлым. Сегодня утром он с трудом разлепил глаза и подумал, что вскоре настанет день, когда он уже не сможет подняться.
В мастерской господина Тана можно было надеяться хотя бы на тёплый угол и чашу риса, а на воровстве и попрошайничестве долго не проживёшь. За воровство легко было расплатиться руками, а прохожие гораздо чаще пинали его, чем снисходили до подаяния.
Впервые Дэмина сюда привело любопытство. Люди собрались со всего города – оглушённые, с дикими взглядами, жаждущие мести за пережитый кошмар. Они следили за пожаром, пляшущим на изогнутых крышах, за треском голодного пламени, стремительно пожирающего хрупкие деревянные дома. Солдаты в драконьих масках щитами оттесняли толпу, а жрец за их спинами сыпал проклятиями и долго что-то кричал. Цепенящий ужас, сковавший столицу в последние дни, быстро сменился злобой; за громкими речами слышались одобрительные возгласы толпы. Жгли резиденцию придворного шэнми, человека, которого называли шэнми, – человека, которого должны были казнить на рассвете, но позволили ему унести с собой жизни сотен людей.
Жрец говорил о жертвах, о чёрной магии и преступлениях перед Небесами, и его слова, казалось, заставляли гореть ярче ревущий пожар. Огонь поднимался волнами, принимая зловещие формы; здания складывались, заменив тротуары обрывами, заглушая крики по ту сторону ворот. Сжигали всё, что было связано с шэнми: от проклятых печатей до последней девки из прислуги, чтобы не осталось ни следа, ни воспоминания, ни даже тени его. Огонь должен был очистить землю и осквернённые души, но Дэмин чувствовал в пламени что-то другое, знакомое, что-то ещё. Люди пятились, не в силах оторвать взглядов, заворожённые ужасом, а он застыл на месте, повернув лицо к бешено мечущимся теням.
И когда пламя затихло, он впервые услышал. Услышал звук, тихий, как шёпот, зовущий его за собой.
Дэмин ещё раз огляделся, убедившись, что вокруг никого нет, и бесшумно проскользнул за ограду. Маленький, тощий и лёгкий, он ловко взлетел по камням и пролез через узкий пролом, цепляясь за уцелевшие булыжники костлявыми руками. Спрыгнув на землю, тут же метнулся за угол и затих, осторожно выглядывая в поисках патрульных.
Судя по всему, охрана стояла только у ворот и самых крупных лазеек. Основные силы гарнизона требовались для того, чтобы оцепить юго-западный квартал и подавить беспорядки; мародёры, конечно, воспользовались ситуацией, чтобы вынести всё, сохранившее товарный вид. За два месяца Лоян так и не оправился от трагедии, а к пепелищу люди боялись не то что подойти – боялись лишний раз поднять взгляд.
Дэмин тоже боялся. Несмотря на подступающую голодную смерть, потерять руки за мародёрство он желал ещё меньше. Ему ужасно хотелось выяснить, куда зовёт этот шёпот, но приближаться, пока здесь сновали гвардейцы, сродни самоубийству. Дэмин не выжил бы в трущобах Лояна, если бы не умел быть осторожным. Теперь же он просто считал, что терять уже нечего.
Прикосновение к стене оставило на руках чёрные пятна копоти. Остовы зданий выступали из земли гнилыми зубами, и Дэмин крался из тени в тень, стараясь не издавать ни звука. Его пугало открытое пространство, бывшее ранее внутренним двором резиденции, и он аккуратно обогнул его через западный флигель, прежде чем попал в главный дом. По дороге он видел скелеты: сначала один, потом три, потом десять. Наткнувшись на первый, он замер и долго смотрел, но думал о том, как пролезть, чтобы не задеть кости. В другой раз ему попалась обугленная кисть, и Дэмин осторожно разжал её, но то, что мертвец держал в руке, мгновенно рассыпалось в прах.
Бродя по пепелищу, Дэмин взял себя за плечи и поёжился. По ночам в Лояне было холодно, а он до сих пор не знал, на что рассчитывал, когда вернулся сюда. Дэмин не верил, будто огонь действительно звал его, не верил, что гул в ушах порождён чем-то иным, кроме постоянного голода и усталости, но отчаянно хотел найти подтверждение тому, что ещё не сошёл с ума.
Со стороны послышался тихий шелест. Дэмин остановился. На какую-то секунду ему показалось, что голос доносится из-за спины, но за спиной не было ничего, кроме мутной тени. Он был слишком внимателен, чтобы пропустить чужое присутствие, слишком напряжён, чтобы не услышать. Спрятавшись за обгоревшими балками, он закрыл глаза и прислушался. Тихо, почти не дыша, потянулся к источнику звука, к эфемерному шёпоту, от которого стыла кровь и зудели ногти, – и бездумно встал на колени, расчистив место среди гор пепла и отсыревшей золы. Убрав с лица ломкие чёрные волосы, он с сомнением прижался ухом к полу.
А когда открыл глаза снова – теней у него было две.
Вдоль позвоночника прокатилась дрожь, худое тело сковало ледяное оцепенение. Дэмин отпрянул.
Тень насмешливо склонила голову и поманила его за собой, чёрная, как ночь, и трепещущая. В восточном крыле верхние этажи обрушились, поэтому приходилось постоянно перелезать через гниющие доски, стропила, обломки стен или крыши, настолько хрупкие, что они рассыпблись под его крошечным весом. Тень вела по руинам, пока не проскользнула между обгоревшими балками, сложившимися пополам вместе с верхними этажами. Потеряв тень из виду, Дэмин выругался и осторожно подлез под куском кровли, после чего сдавленно вскрикнул, когда стопа провалилась под пол.
Раздался треск дерева и ломающейся циновки. Что-то сильно оцарапало голень, пришлось зажать рот ладонью, чтобы не завопить. Стиснув зубы, Дэмин доломал обгоревший настил и медленно поднял ногу, очертив края раны кончиками пальцев. Неглубоко. Ничего серьёзного, бывало и в сотню раз хуже. Он таскал с собой мех с водой и бинты как раз на такие случаи: нужно было быть круглым дураком, чтобы сунуться в руины без них. Дэмин представил, чем это могло бы для него обернуться, если бы брус прорезал плоть хоть немного глубже, и, наскоро перевязав рану, уткнулся лбом в согнутые колени. Подвигал ногой, перенёс на неё вес – не болит. После этого следовало развернуться и уйти: в следующий раз он точно себе что-нибудь сломает…
Тень сидела прямо перед ним. Неподвижная, в той же самой позе. Дэмин почувствовал её прикосновение – мимолётное, тихое, словно шёпот. Тень проплыла дальше и растворилась в ночи, а он понял, что в этом месте пол проломился под весом несущей опоры. Обломок наполовину ушёл под землю: раньше здесь находился вход в подвал, но теперь его загораживал мусор и груды древесины. Лестницу нельзя было заметить, даже если знать, где её искать, а взрослый человек никогда не смог бы протиснуться. Но вот ребёнок…
Дэмин замотал головой.
Нет, нет и ещё раз нет. Он туда не полезет. Руины пожарища в любой момент могли рухнуть и похоронить его заживо, а вопли о помощи здесь никто не услышит – и даже не заметит, что кто-либо приходил. Низкий гул в ушах становился настойчивее, интуиция твердила, что он должен идти, – но Дэмин упрямо передёрнул плечами, повернувшись к тени спиной. И уже через один удар сердца услышал шаги.
Дэмин припал к полу, как загнанное животное. Восточное крыло находилось слишком близко к воротам, а он, поранив ногу, всё-таки поднял шум. Здесь не было надёжного укрытия, как за каменными стенами главного дома, не было выхода, помимо сгоревшего коридора, ведущего во внутренний двор; а металлический звон доспехов раздавался всё ближе и ближе. По изменившимся теням он понял, что стражники несут перед собой фонари: даже если спрятаться и лечь наземь, только слепой пройдёт мимо. Лихорадочно замотав головой, Дэмин не придумал ничего лучше и метнулся за тенью, торопливо сползая по ступеням вниз. Он не полезет дальше, ни за что не полезет – только подождёт, пока они не уйдут.
Пахло плесенью, золой и палёным деревом. Пришлось вплотную прижаться к стене, чтобы не оцарапать лицо об обломки, но даже будучи таким мелким, костлявым, он до боли упирался лопатками в камень и спускался с большим трудом. Преодолев балку, Дэмин юркнул за неё и замер на каменной лестнице, наблюдая за бликами света и чутко прислушиваясь к шагам.
Стражник остановился. Огонь масляной лампы ярко разрезал полночь, и Дэмин зажмурился, сморгнув слёзы с ресниц. Сердце колотилось так сильно, что удары отдавались в висках острой болью. Ну почему, почему он стоит на месте? Почему он до сих пор не ушёл?
– Бай! – услышав оклик издалека, Дэмин слился со стеной и весь обратился в слух. – Нашёл что-нибудь?
Сверху снова раздался скрежет и звук шагов.
– Нет, никого. – К ужасу Дэмина, ответ прозвучал не слишком уверенно. – Продолжай искать. Здесь есть следы крови.
– Крови? – с сомнением спросил второй голос. – Ты уверен, что им ещё не исполнился месяц или, например, три?
– Заткнись и ищи, следы свежие. Видишь дыру в полу? Он не мог далеко уйти.
– В южной части всё чисто, я уже проверил. – Стражник небрежно опёрся о копьё, стукнув окованным сталью древком по настилу. – Раствориться он тоже не мог. Посвети.
– Я не настолько глуп, чтобы не отличить старую кровь от новой, – огрызнулся Бай. – Здесь он напоролся на гвоздь, здесь упал, а дальше… – Копьё снова прорезало пол, но в этот раз по ступеням с треском посыпались щепки. – А это ещё что?
Дэмин похолодел. Медленно, очень медленно он начал спускаться ниже, безрезультатно стараясь унять дрожь в голых плечах. Только бы не заметили, только бы прошли мимо! Ему было уже плевать на голоса и тени, хотелось только стать невидимым и даже не дышать.
– Эй! – возглас был таким злым, что Дэмин вздрогнул всем телом и чуть не соскользнул со ступени. – Именем Императора, поднимайся сейчас же!
Свет фонаря ярко осветил лестницу, заставив Дэмина быстро отдёрнуть руку.
– Ты на кого кричишь, Бай? В эту щель даже крыса не пролезет, да и будь я крысой – не рискнул бы, честно говоря.
– Да нас вздёрнут на шибенице, если мы пропустим хотя бы крысу! – рявкнул Бай, схватив напарника за воротник. – Ты забыл, где находишься? Забыл, почему нас выбрали для этой работы? Очнись, Хуан! Здесь всё время был этот проклятый подвал, и если мы не сожгли хоть одну печать, если не похоронили всё, что могло остаться от шэнми…
Последовала тяжёлая пауза. Дэмин в ужасе распахнул глаза, дрожа от холода и пытаясь понять, как они с ним поступят. Слова эхом разносились по коридору, затихая в самых дальних углах.
– Ты уверен, что кого-то видел? – спросил гвардеец.
– Уверен, – подтвердил Бай, указывая на следы рук, смазавшие со стены сажу. – Слышал, там, внизу?! Выметайся оттуда, пока моё терпение не закончилось!
– Лучше не зли его, парень, – вздохнул Хуан, опустившись рядом на землю. – Нам не нужны проблемы. Скажем, что поймали тебя возле ворот, получишь двадцать ударов палкой и пойдёшь на все четыре стороны. Идёт?
Дэмин задумчиво поджал губы, затягивая бинты на поцарапанной ноге. Двадцать ударов он не переживёт.
– Или что? – спросил он, высунувшись из-за прогнившей балки.
– Что? – в замешательстве переспросил Хуан. – Небо милостивое, да там же ребёнок! – сплюнул он.
Бай цыкнул на него, демонстративно отколов копьём край циновки.
– Или ты просидишь там до утра, пока не пришлют отряд, чтобы разобрать завалы. Дальше тебя возьмут за шиворот и швырнут в темницу сыскного приказа, а после обвинения в мародёрстве уже никакие сделки не помогут.
«Можно подумать, вы мне помогать собираетесь», – хотел огрызнуться Дэмин, но вовремя прикусил язык. Он очень боялся, но именно страх делал его ум быстрым и по-крысиному острым. Нужно было задушить гордость и вести себя, как обычный ребёнок: изо всех сил давить на жалость и прикинуться дураком.
Выбора у него всё равно не было.
Впрочем, как и у всех.
– Я… я не хочу в темницу, – заплакал Дэмин, стараясь подавить дрожь в голосе. – Я прислуживал госпоже Циси, когда услышал, как её люди говорят об этом месте. Я подумал, что она будет благодарна, если я обгоню их, подумал, что она заметит меня, если я первым выполню её поручение… Я только хотел попросить, чтобы она дала матушке работу получше, и тогда, если бы госпожа Циси была благосклонна, нам больше не пришлось бы голодать…
– Мы уже поняли, – резко оборвал его Бай, и Дэмин заскулил, поспешив заткнуться.
Стражники обменялись тяжёлыми взглядами, а он поднял худое лицо на свет, глядя на них с выражением полной безнадёжности и бессилия. Худой, остролицый, с испуганными глазами – только по впалым щекам было видно, что мальчик не ел уже несколько недель. Хуан не выдержал и оттолкнул товарища.
– Хватит трястись. Поднимайся. Ты подслушал, как те люди замышляли прийти сюда, так? Если расскажешь нам, что они хотели найти, голодать тебе сегодня не придётся.
Дэмин всхлипнул и пролепетал:
– Госпожа Циси убьёт меня.
– После всего, что ты слышал, она тебя и так убьёт, – гаркнул Бай.
Хуан цыкнул на напарника. Дэмин почувствовал его сомнения и разревелся.
– Если она и попытается, то понесёт наказание по закону. Выходи, мальчик. Именем Императора, клянусь, ты будешь в безопасности.
Повисла долгая тишина. Дэмин выдержал паузу, чтобы показать своё замешательство, после чего снова всхлипнул, выглянул из укрытия и принялся неуклюже карабкаться по ступеням. И с каждым шагом к поверхности становилось яснее, что доверие к нему с каждой секундой тает.
Хуан всё ещё обеспокоенно следил за ним, но Бай приглядывался к лохмотьям, вспоминая бесчисленные часы патрулей по трущобам. Он хорошо знал местных детей, таких же беспризорников, способных перерезать горло за кошелёк; детей, которые звали на помощь, а потом заманивали прохожих в засаду в тёмных переулках. Чем ближе к свету фонаря, тем лучше он понимал: мальчишка куда старше и сознательнее, чем пытается выглядеть, а блики предательски выхватили рукоять заткнутого за пояс ножа. Ребёнок казался хилым и беспомощным, но он вызывал не жалость. Он вызывал…
– Попался, паршивец! – рыкнул Бай и с силой рванул беспризорника за плечо, как только смог до него дотянуться.
– Бай! – закричал Хуан.
Дэмин взвизгнул от боли и вскинулся на него, бешено глядя перед собой. На секунду в глазах потемнело – а потом он не думал. Выдрал из крошащейся доски гвоздь и воткнул его стражнику в руку, точно в щель, где лёгкий ламеллярный доспех расходился, открывая запястье. Бай завопил. Когда хватка разжалась, он даже не успел потянуться за копьём – Дэмин почуял угрозу и изо всех сил потащил гвоздь на себя, крепко сжимая металл костлявой ладонью. Тщетно пытаясь удержать равновесие, Бай упал прямо на деревянную балку.
Что-то мучительно хрустнуло.
Скрипнуло, треснуло, посыпалось на пол, и доски стали разваливаться одна за другой.
Задохнувшись от страха, Дэмин полез обратно так быстро, как только мог, оставляя на обломках кровь и обрывки ткани. Добравшись до середины лестницы, он почти покатился с неё, а завал проломился и рухнул, безвозвратно отрезав путь наверх.
Всё затихло. Наступила кромешная темнота.
Кровь стучала в висках, как бой барабанов. Оперевшись на локти, Дэмин закашлялся от сырости и понял, что пол залит водой. «Ну конечно!» – мысленно возмутился он, забравшись с ногами на ступеньки. В этом месяце начинался сезон дождей – неудивительно, что подвал затопило. Что он будет делать, если снова пойдёт дождь?
Дэмин часто заморгал, пытаясь найти хоть какой-то источник света, и беспомощно закрыл руками лицо. Бесполезно. Здесь он и сдохнет.
Или проживёт достаточно долго, чтобы патрульный отряд разобрал завалы, и тогда Бай точно расквитается за искалеченную руку. Гвардейцам торопиться некуда: он заперт в этой яме, а они остались снаружи. Логика подсказывала, что он понесёт наказание по всей строгости закона, а какова кара за нападение на имперского гвардейца, все жители Лояна знали. Дэмин не был исключением.
– Всё из-за тебя, дрянь, – зашипел он, почувствовав движение воздуха перед собой. – Проваливай. И без тебя тошно.
Ответа не последовало. Дэмин мог поклясться, что тень стоит прямо перед ним, даже если это означало признать себя сумасшедшим. Он никогда не боялся темноты, считая её своим союзником, единственным убежищем, которому был обязан каждым днём жизни, – а теперь чувствовал себя преданным, замурованным здесь, под землёй.
Шёпот снова заскрёбся эхом на краю сознания.
Дэмин отмахнулся.
Мог ли он успеть выбраться? Мог ли он полезть наверх, а не вниз?
Туша гвардейца навалилась на балку всем весом. Нет, в лучшем случае он бы лишился обеих ног…
Тень вдруг схватила его за подбородок и улыбнулась.
«Я – это ты».
Глоссарий
Дорогой читатель, спасибо, что уделил время нашей истории. Мы составили небольшой словарь, чтобы сделать погружение в мир Цияна более лёгким и плавным. Приятного чтения.
Общие наименования баоцюань-ли – аналог цзуо-и; держать кулак перед раскрытой ладонью (или закрыть его ею).
гофу – аналог японского офуда, в храмовом смысле – «защитный талисман». Записывается чёрной или красной тушью на жёлтой бумаге. В мире Цияна такие можно приобрести в любом храме; обычный человек не может их активировать, но такие печати вполне способны отвлечь внимание демона. Если в храме нет жреца, способного вслепую повторить нужные символы с точностью до черты, гофу представляют собой обычные намоленные бумажки.
демоны – монстры и чудовища, порождения Тени («Бездны»), пожирающие души людей.
Диюй – царство мёртвых или «ад», преисподняя в китайской мифологии. Жители Цияна считают, что Диюй находится где-то в Тени, и используют его наравне с «Бездной» в качестве заместительного синонима.
• Историческая справка: в некоторых ранних китайских источниках сказано о людях, идущих после своей смерти к Жёлтому подземному источнику Хуанцюань, где их участь отдана во власть земных и горных духов. В IV–VI вв. формируются даосские представления о стольном городе подземного царства Лофэн, расположенном на горе где-то на краю севера. В более позднее время появляются упоминания о шести дворцах на небе, каждый из которых принимает свои души мёртвых.
казнь до десятого поколения – приговор, при котором наказанию подвергалась не только семья преступника, но и семьи людей, с ним связанных, вплоть до учителей и учеников. Самой казни подвергались только взрослые мужчины, женщин и детей продавали в рабство.
коутоу – обряд тройного коленоприклонения перед Императором.
лин-чи – один из видов смертной казни. Буквально: «затяжная бесчеловечная смерть, медленная экзекуция»; также она именовалась шацяньдао, «смерть от тысячи порезов».
• Историческая справка: лин-чи применялась в Китае за государственную измену и отцеубийство в Средние века и при династии Цин вплоть до её отмены в 1905 году. Это особо мучительный способ смертной казни путём отрезания от тела жертвы небольших фрагментов в течение длительного периода времени. При цинской династии лин-чи в целях устрашения совершалась в общественных местах при большом скоплении зевак. Сохранившиеся описания казни расходятся в подробностях. Жертву, как правило, подвергали воздействию опиума, чтобы предотвратить потерю сознания.
Небо – «вечное синее Небо», Тянь 天, дающее начало вещам и направляющее ход истории. Место обитания драконов и добрых духов. Люди Цияна верят, что Шестью небесными дворцами правит Тянь-ди – Небесный император, повелитель божеств; в повседневной речи этот комплекс понятий часто выступает в качестве заместительных синонимов. По той же причине Циян часто называют страной «Поднебесной».
«Ночное шествие» – также Шествие и Ночь шествия. Собирательный термин для обозначения конкретного дня и промежутка времени в пределах 10 часов, когда заходит солнце и наступает метафизическое сближение Цияна и Тени. Стабильно происходит раз в год середине ноября. В этот день по всему Цияну открываются разломы в Тень, демоны выходят на дороги и городские улицы. В империи Хань известно под именем бай гуй есин (bǎi guǐ yèxÍng, кит. 百鬼夜行), в Срединных царствах (например, Рэн и Чанкине) – хякки яко.
печать – магический «глушитель», защитный артефакт с одним или несколькими заклинаниями. Позволяет проклятым творить магию, используя силу Тени, но не прикасаясь к ней. Подробнее см. фулу и шэньфу.
проклятый – человек, отмеченный Тенью. За счёт этой связи вызывает инстинктивное отторжение у простых людей. После смерти обречён быть поглощённым Тенью и превратиться в демона. Проклятого, способного создавать печати, называют шэнми. Проклятого, отказавшегося от печатей в пользу прямого контакта с демонами и Тенью, называют одержимым. Последние подвергаются мучительным физическим изменениям и живут не дольше пяти лет, после чего либо умирают, либо пропускают «своего» демона в мир перед смертью.
проклятая речь – устная форма магического заклинания. Не используется, поскольку наносит тяжёлые увечья самому проклятому вне зависимости от его цели. В первую очередь страдают губы, ротовая полость, речевой аппарат и горло, поэтому редко кому удаётся произнести заклинание больше трёх раз за жизнь.
шэнми – производное от шэнми сюэ цзя (shénmi xué jiā, кит. 神秘學家), что наиболее близко по смыслу к понятию «оккультист» или «мистик». Мы позволили себе сократить наименование до «шэнми» с целью упрощения русскоязычного текста.
хэй цзай – «чёрное бедствие»; в другом варианте также именуется хэй шэн. Слово шэн трактуется, в первую очередь, в значении «несчастье», в то время как цзай – «бедствие, катастрофа».
фулу и шэньфу – печать, письменная форма магического заклинания. Понимается, как «секреты богов, записанные в штрихах и символах». При долгом взгляде на эти символы обычный человек (не проклятый) может ослепнуть и/или лишиться рассудка.
• Историческая справка: некоторые даосские священники утверждали, что с помощью такого амулета можно вызвать как призрака, так и бога, привлечь удачу и исцеление, покорить город с помощью магии или спровоцировать катастрофу. Интересна разница в написании между словами фулу и шэньфу: в то время, как фулу записывается иероглифами 符籙 «символ» и «талисман» (lù также означает «тайные письмена, начертание»); шэньфу составляют иероглифы 神符 «бог» и «магическое начертание» (что можно прочитать, как «знак воли богов»).
цзуо-и – приветственный, благодарственный или уважительный жест; глагол zuтyī означает «поклониться, держа перед собой сложенные ладони».
Элементы метафизики асуры – порождения Тени, поглощающие человеческие души и никогда не имевшие собственной. Все асуры являются персонификациями определённых явлений. Малочисленны, одинаковых не существует. Не вхожи в круг перерождений. Если асура погибнет – уже никогда не возродится, но Тень создаст нового ему на замену.
дэви – хранители Небесного порядка, населяют Шесть небесных дворцов. Разумные элементальные существа, драконы (луны), цилини и т. д. На заре времён подарили людям знания, письменность, музыку и культуру, поэтому почитаются ими, как «добрые божества».
Небесный порядок – он же круг перерождений, Исток, Сансара. Бесконечный поток, в котором циркулируют души живых существ, круговорот рождения и смерти.
лун-ван – царь драконов, хозяин стихий и владыка морей. Титул верховного хранителя Небесного порядка.
ракшасы – тени душ, ставших демонами после смерти. Все ракшасы когда-то были людьми. Люди, в свою очередь, испокон веков называли их собирательным словом «демоны» наравне с асурами.
Старшие – трое первых асур. Способны объединять порождений Тени, подавлять их волю и отдавать приказы. Приказы Старших не могут быть проигнорированы ни ракшасами, ни другими асурами. Являются манифестациями фундаментальных движущих сил своей фракции. По старшинству: Пустота, Хаос и Закон.
Тень – мир «демонов», ракшас и асур; тень, что отбрасывает мир живых. В Цияне испокон веков принято называть её «Бездной» или «Диюем» – не в последнюю очередь для того, чтобы семантически дистанцировать потустороннее измерение и позволить народу верить в иллюзию, будто Тень находится дальше, чем есть на самом деле.
Циян – название континента, он же – мир людей, всё под Небесами.
«Шесть небесных дворцов» – «земное» название мира дэви. Небесных городов действительно шесть, но они представляют собой куда больше, чем просто дворцы.
Элементы окружения, предметы одежды и быта бэйцзы – свободное пальто или лёгкая накидка с широкими рукавами, к-рая может быть длиной как до пояса, так и до пола; при ношении не застегивается. Иногда украшается остроконечными наплечниками, зимний вариант подбивается мехом. Общее название для предмета гардероба, будь он предназначен для знати или простолюдина.
бянь се – один из видов китайских туфель, больше всего напоминает балетки.
гонфу и чанфу – закрытая роба с круглым воротником. Рабочая одежда чиновников, формальная и ежедневная соответственно. Цвет чанфу зависит от ранга чиновника.
сюаньцзы – узорчатая архитектурная живопись.
туаншан – круглый веер, украшается живописью, стихами или каллиграфией.
фу – документ-предписание, выполняющий административную фукнцию. Выполняется в двух экземплярах; один сохраняется в архиве, а другой выдаётся чиновнику в качестве свидетельства о полученных полномочиях.
• Историческая справка: в военном деле такие вещи имели форму верительных бирок из бамбука или дерева, однако материал и функции подобных документов были более широкими (напр., сюй 繻, шелковый аналог фу). Примером исключительной формы фу в эпоху Воюющих царств стали так называемые хуфу (кит. 虎符), бронзовые ярлыки в форме тигра.
ханьфу – традиционный китайский костюм, закрытая роба («халат») с длинными рукавами. Один из вариантов женского костюма назывался жюцюнь.
ху – деревянная, костяная или каменная ритуальная табличка; использовалась как чиновниками, так и государем.
• Историческая справка: изначально ху появилась с той целью, чтобы чиновники и Император могли делать на них заметки и записывать инструкции. Позднее ношение таблички приобрело ритуальный характер. Чиновникам предписывалось закрывать ею рот при обращении к государю, чтобы не осквернять его своим дыханием. Материал, из которого состояла табличка, зависел от ранга: для государя – нефрит, для цзюэ («двора», высших сановников) – из слоновой кости, для остальных должностных лиц – из бамбука (реже вишни, кедра, падуба или тиса, которые тоже могли подойти для этой цели).
цзи – шиньон. Самый распространённый головной убор и тип мужской причёски.
цзяоляо – крошечные птички, похожи на крапивников.
чжаошань – то же, что и бэйцзы, но по классификации является частью полуофициального костюма. Отличается от бэйцзы тем, что шьётся из шёлка или дамаста, надевается при принятии гостей, участии в каких-либо событиях и культурных собраниях, присутствии при дворе, etc. Зимнего варианта не имеет.
Воинские звания, государственные чины и титулы ван – наследственный титул, князь, царь.
гун – наследственный титул, «великий князь».
ду-цзян – военный губернатор / командующий округом.
тай-шоу – наследственный титул, «герцог»; должностное лицо под управлением вана, гуна или Императора, которому подчиняются правители отдельных областей – хоу.
тайцзы – наследник престола.
тин-вэй – чиновник, ведающий тюрьмами и казнями.