– Отлично! – довольно улыбнулась Маня, пощупав мои упругие «жировые складки» через ткань балахонистой белой майки с незатейливой надписью «ПИЦЦА», наскоро нанесенной гуашью по наборному трафарету.

Майка пятьдесят какого-то размера запросто могла вместить профессионального баскетболиста или двух естественно-натуральных меня. С надувными кругами на талии я почти попадала в размер по объему, но не по длине: широкие рукава свисали почти до запястий, подол – до коленок.

– И это прекрасно, – заявила Маня, натягивая на меня четыре пары легинсов. – Все, ты толстуха!

– Какая-то я неправильная толстуха, – отметила я, покрутившись перед зеркалом. – У меня туловище, попа и ноги до щиколоток толстые, а шея, лицо и руки нормальные!

– Ой, каких только уродин нет на свете! – «успокоила» меня Маня. – Но мы еще не закончили.

Она заставила меня надеть грубые перчатки с обрезанными пальцами и щедро украсила мои руки от локтя до запястья кожаными браслетами, каучуковыми напульсниками и фенечками из бисера и разноцветных шнурков. Стройные щиколотки скрыли носки с отворотами и высокие кеды. Обувка, кстати, была на пару размеров больше, чем мне нужно, так что ноги при ходьбе я приволакивала.

– Так и надо, у толстухи не должно быть легкой поступи, – авторитетно сказала Маня.

Лицо новоявленной толстухи она украсила богатейшей россыпью веснушек, которая скрыла мои черты не хуже густой вуали, аккуратные коричневые брови сделала густыми рыжими, а губы намазала какой-то жгучей мазью, и они сделались яркими, пухлыми и малоуправляемыми. Мне пришлось потрудиться, чтобы выговорить:

– Ой, мамо!

Украинский акцент объяснялся тем, что у меня, по ощущениям, были теперь не губы, а вареники.

– Последний штрих! – возвестила чрезвычайно довольная своей работой Маня и увенчала мою бедовую голову косматым оранжевым париком.

Мне захотелось спросить, а как же тот клоун, который обычно его надевает, в чем же он сегодня выйдет на арену? Но говорить было трудно, поэтому я промолчала.

Изобретательная Маня одним малороссийским акцентом не удовлетворилась и щедро наградила меня дефектами речи. Я переживала, как бы коллеги не узнали меня по голосу, а опытная фея-крестная легко решила проблему с помощью двух ватных шариков за щеками и одной зубной скобки.

Ровно в полдень – часы на башенке, украшающей здание ТЮЗа, как раз бодро зазвенели – двери главного входа распахнулись, торжественно выпуская в мир рукотворное чудо – меня.

Я бы предпочла тихо выйти через служебную дверь, но она оказалась узковатой для неповоротливой толстухи, не успевшей освоиться со своими габаритами. После того как я зацепила крутым боком икебану в напольной вазе и опрокинула столик вахтерши, Маня решительно развернула меня и в бесцеремонной манере деревенской пастушки погнала на выход через просторное фойе. Там я только банкомат задела, но ему ничего не сделалось – железный же.

– Шпашыбо, до швыжанья, до новых вштрещ! – признательно шепелявила я, адресуясь к Мане и вахтерше с уборщицей, которые увязались в сопровождение, явно желая досмотреть спонтанный мини-спектакль «Слон в посудной лавке» со мной в заглавной роли.

– Шо с девкой? Больная она, шо ли? – сочувственно поинтересовалась за моей широкой ныне спиной уборщица, явно попавшая под обаяние моей дефектной речи.

– На всю голову! – охотно подтвердила Маня.

Мне захотелось показать ей кулак, но пальцы в митенках плоховато гнулись, и я лишь покачала растопыренной ладонью. Это сошло за прощальный жест.



Еще сидя в кресле у гримерши – до того, как мою дикцию исказили привнесенные помехи, – я по бабулиному телефону заказала пиццу «Четыре сыра», попросив доставить ее к памятнику Императрице Екатерине Второй. В нашем городе это популярное место встречи, там достаточно широкая площадь, на которой легко друг друга найти.

Курьер – доставщик пиццы меня уже ждал, я легко опознала его по плоской квадратной коробке. Собственно, только коробка и выдавала в хорошо одетом парне придонный планктон сети общепита.

– Джинсы Dolce & Gabbana, рубашка поло Lacoste, кроссовки из кожи питона от Кристиана Лабутена! – мой здравый смысл мгновенно разобрал на части модный образ парня с коробкой, которой, по логике, не хватало логотипа «Луи Вьюиттон». – Мы что-то упустили, доставка пиццы вышла в топ самых высокооплачиваемых занятий?!

Подойдя поближе (мелкую детализацию змеиной кожи на кроссах иначе было не рассмотреть), я изумленно воззрилась на мажора с пиццей.

Он ответил мне тем же.

– Шо? Я опождала? – слегка смутилась я.

Когда радикально меняешь имидж, время летит незаметно…

– Нет, – ответил мажор, коротко взглянув на часы (Rolex, между прочим!). – Но… Вы доставщица пиццы?!

– Ну! – кивнула я, заодно прицельно ткнув нижним подбородком в надпись, украшающую мою майку. – И шоглашишь, я выгляжу в этом каществе убедительнее, щем ты!

– Но…

– Понятно, почему он работает курьером: у парня очень скудная речь, – заметил мой здравый смысл. – Возможно, он умственно отсталый.

– Это давай, а это держи. – Я деловито забрала у парня, скудного то ли речью, то ли умом, коробку с пиццей и сунула в нагрудный кармашек его поло деньги, не забыв добавить чаевые.

– С такими щедрыми клиентами он всего за месяц заработает на новые фирменные шнурки, – ехидно молвила моя совесть.

– Шоглашишь, твои шнурки – не моя проблема! – ответила я не совести, а напрямую парню, и он снова замер.

Напряг, должно быть, свой скудный ум в поисках ответа на риторический вопрос.

– Шпашибо, до швиданья, ушпехов тебе в труде, – прошепелявила вежливая я, подавая убогому пример хорошего поведения.

И зашагала знакомым путем к бизнес-центру, где размещается офис нашего медиахолдинга.



Ярослав Писарчук, единственный наследник империи «Горпицца», проводил кошмарную рыжуху взглядом, полным такого острого интереса, какого давно не вызывали у него девицы модельной внешности.

Славик не был извращенцем. Ему нравились красавицы, но лишь для короткого общения, преимущественно в горизонтальной плоскости. Вне базового курса геометрии Камасутры хорошенькие куколки не представляли интереса для юноши с пытливым умом.

– В женщине должна быть изюминка, – со знанием дела поучал сына папа, основатель и владелец широкой сети популярных пиццерий и кафетериев. – А в этих что? Одни искусственные наполнители и ароматизаторы!

Славик с папой не спорил. Старший Писарчук искренне желал сыну всего самого лучшего и уже дал ему превосходное образование. Правда, сокурсники по университету пять лет ехидно перевирали фамилию Славика, произнося ее как Пиццарчук, зато преподаватели были неизменно внимательны к студенту из состоятельной семьи. Умный Славик не наглел, добросовестно учился и обоснованно ожидал в ближайшем будущем получения красного диплома.

– Вот и молодец, – похвалил почти готового маркетолога заботливый папа, пристраивая его на преддипломную практику к семейному делу. – Теперь изучай реальный бизнес.

Признаться, Славик не ожидал, что начнет с такого низкого старта – с малооплачиваемой и неуважаемой должности курьера, но и это папино решение он принял безропотно. В том, чтобы лично пройти всю технологическую цепочку, были и смысл, и логика. Папа еще пожалел его, не поставив для начала на раскатку теста!

– Ты маркетолог? Маркетолог. Давай, сам лезь в воронку продаж, щупай свою целевую аудиторию, рули конверсией в ручном режиме! – напутствовал Славика папа, выдавая ему фирменную кепку и майку. – Авось вблизи разглядишь прорухи менеджмента и новые возможности для роста продаж.

Кепку и майку с логотипом «Горпиццы» Славик надевать не стал – сыновнее послушание тоже имело пределы, но на работу дисциплинированно вышел и вот теперь стоял в глубокой задумчивости в тени памятника, нервируя голубя, затрудняющегося с выбором одной неподвижной цели из двух имеющихся в наличии.

Прочь от Славика по главной улице без оркестра, но с ритмичным топотом удалялась особа, относительно личности которой он никак не мог определиться, совсем как тот голубь.

Кто она? Просто странная особа – или аферистка, прямо сейчас совершающая неведомую махинацию с прославленной пиццей благородного семейства Писарчуков?

Славик, понимающий толк в одежде, был абсолютно уверен, что ни один нормальный человек просто так, из бескорыстного интереса, не станет наряжаться доставщиком пиццы. Никакого карнавала в городе не было. Может быть, кошмарная рыжуха паразитирует на раскрученном бренде, незаконно перепродавая изделия «Горпиццы»?

Славик представил, какой ущерб наносит репутации компании страхолюдная самозванная курьерша, доставляющая клиентам уже остывшую пиццу с большим опозданием и по завышенной цене, и ему стало ясно, что мудрый папа был прав. Из кондиционированных помещений бэк-офиса тонкости живого дела не разглядеть, только в поле виден каждый колосок!

Одернув модную рубашку, наследник пицца-царства двинулся вслед за подозрительной рыжухой.



В двенадцать сорок пять я заняла исходную позицию за широким стволом платана в десяти метрах от нужного здания, ожидая начала обеденного перерыва и превозмогая желание с жадностью, подобающей моему новому образу толстухи, слопать кусок-другой ароматной пиццы из коробки, принесенной с собой.

Пицца была куплена не для еды, но условный рефлекс – великая вещь: мой организм привык, что в тринадцать ноль-ноль его кормят каким-нибудь незатейливым фастфудом, и требовал соблюдать традицию.

Сладострастно принюхиваясь, я уже сдвинула крышку с коробки, и тут вниз по ступенькам в знакомом задорном ритме зацокали каблучки Анжелки. Я выступила из-за дерева и улыбнулась ей во всю зубную скобку:

– Ждраште!

– Привет! – Коллега недоуменно приподняла изящно очерченные брови и, не притормаживая, грациозно обошла массивное препятствие в виде толстой меня.

Не узнала!

Прекрасно.

Я уверенно вошла в родное офисное здание и поднялась по лестнице на редакционный этаж. Вахтер наш, последовательно проводя в жизнь политику двойных стандартов, пропустил «доставщицу пиццы» без вопросов. Штатные сотрудники вынуждены постоянно доказывать свою личность этому церберу путем предъявления служебного удостоверения, а постороннему гражданину превратиться в человека-невидимку не так уж и сложно: для этого достаточно слиться с функцией и акцентировать ее атрибут.

Я давно заметила, что люди в форменной одежде и с инструментом в руках не воспринимаются окружающими как личности. Вооруженная шваброй поломойка в халате, медсестра со шприцем наперевес и поигрывающий разводным ключом сантехник в комбинезоне врезаются в память только зрителям немецкого порно. В реальности на разносчика пиццы никто не обращает внимания – в лучшем случае внимание фокусируется на коробке с ароматным пирогом.

Именно коробку, а не меня провожали заинтересованными взглядами мои коллеги, не убежавшие на обед. У нас в офисе это норма суровой жизни: редакционные дедлайны вечно рвут распорядок трудового дня в неровные клочья, так что даже в перерыв часть сотрудников остается на месте.

Я неторопливо шествовала по коридору и заглядывала во все двери, забрасывая внутрь каждого помещения вопрос-гранату:

– Пиццу заказывали?

Из-за шепелявости, которой наградила меня гениальная гримерша Маня, получалось «Пишшу жакажывали?» – данная формулировка требовала дополнительного времени на осмысление вопроса. Поэтому ответ я получала с задержкой, за время которой успевала осмотреть очередной кабинет и уловить пару-тройку фраз. С моим-то опытом жизни и выживания в этом коллективе даже по обрывкам случайных речей можно составить представление о текущей ситуации.

Таким образом я узнала, что Катя из приемной увольняется по собственному желанию, Анна Васильевна из бухгалтерии лично готовит внука-девятиклассника к экзамену по математике и имеет ряд обоснованных претензий к Министерству образования, сисадмин Вася успешно вложил тринадцатую зарплату в биткоины, а у Верочки с радио и водителя Жоры служебный роман – последнее знание мне было явлено зримо: я застала парочку страстно целующейся в принтерной.

А на вопрос про пиццу, кстати, в половине случаев ответ был положительный – ее хотели все, но я никому не отдала коробку, особо настойчивым зачитывая с бумажки имя воображаемого заказчика: Анжела Аракелова.

Сглатывая голодную слюну, пиццелюбы отступали. Покуситься на Анжелкин заказ никто не рискнул – Аракелова не зря у нас носит гордое звание гламурной стервы. Съешь ее пиццу – она тебе мозг сожрет!

Открыв дверь в родную редакцию, я гордо вопросила с порога:

– Анжела?

– А похож? – умеренно удивился Саня Веселкин, отведя затуманенный взгляд от монитора.

Руки от клавиатуры он не убрал, продолжая в диком темпе набивать какой-то экспрессивный текст – вряд ли статью, скорее пост в соцсети. Статьи свои Саня пишет обстоятельно, без спешки.

– Не-не-не. – Я помотала головой, отрицая сходство Сани с Анжелкой.

Хотя какое-то – базовое – все-таки было: две руки, две ноги, одна отнюдь не светлая голова…

– Мне Анжела нужна, – сказала я, и Саня перестал стучать.

Глубокая задумчивость из его взора не исчезла, но глаза несколько сузились, фокусируя взгляд на мне. Стажер Катюша с приклеенной к уху трубкой единственного в кабинете стационарного телефона тоже внимательно посмотрела на меня.

– Идиотка, выбирай слова с шипящими, иначе тебя узнают по голосу! – прикрикнул на меня здравый смысл.

– Пишшу жакажывали? – быстро исправилась я.

– Пищу? Я бы не отказался от пищи! – донеслось из угла.

Услышав знакомый ненавистный голос, я вздрогнула, повернула голову и сквозь завесу чужих волос искоса посмотрела на Вадика:

– Анжела?

– Ты че, подруга? – Вадик обиделся. – Это же женское имя!

– Ребята, отстаньте от девочки, не видите разве – она аутист, – вступилась за меня пожилая редакторша финансовой газеты Любовь Сергеевна. – Я слышала, городской центр занятости обязал предприятия предоставлять вакансии для таких людей, они чрезвычайно трудолюбивы и добросовестны…

– Анжела! – требовательно повторила я, поддерживая репутацию чрезвычайно добросовестного работника-аутиста.

Благо совсем недавно наблюдала одного такого.

– Анжела вышла! Будет после перерыва! – Вадик зачем-то повысил голос, как будто предполагая, что так мне будет понятнее. – Давай сюда пиццу, мы ей отдадим!

– Не-не-не! – Я убрала коробку за спину. – Жакаж под рошпишь!

– А еще они упертые, как бараны! – несправедливо заклеймил всех трудящихся аутистов в моем лице гадкий Вадик. – Господи, что за день такой неудачный! Телефон заблокирован, денег на пополнение счета нет, в долг никто не дает, и еще чокнутые в офис потянулись!

– Не слушай его, детка, сядь вот сюда, на свободное место. – Добрая Любовь Сергеевна указала на мой собственный рабочий стол. – Подожди немного, придет Анжела – распишется в получении заказа. А тебе, Антипов, надо забыть про пиццу, пора худеть!

– Кому худеть?! Мне худеть?! Зачем мне худеть?! – с полоборота завелся Вадик, хватаясь за грудь, словно слова Любови Сергеевны поразили его в самое сердце.

На самом деле, я думаю, он на ощупь оценил толщину слоя нагрудного сала.

– Ну как зачем тебе худеть? – охотно ковырнул чужую свежую рану Саня Веселкин. – Чтобы девушки любили! Тебя же никто не любит, одна Люся такая дура была, да и та сплыла.

– Чего это Люся дура? Люся не дура, – вступилась за меня замечательная женщина Любовь Сергеевна, и я с трудом удержалась, чтобы не отвесить ей признательный поклон.

– Особенно губа у нее не дура, – съязвил Вадик. – Свистнула ценности мирового значения и смылась по-английски!

– Тогда уж по-молдавски, – хмыкнул Саня.

– А ну цыц! – повысила голос Любовь Сергеевна. – Сказано было – не болтать, вот и не болтайте!

– Итак, информация о краже из редакции скифского золота подтвердилась, равно как и предположение о том, что начальство всем заткнуло рты, – сделал правильный вывод из услышанного мой здравый смысл. – Причем в содеянном действительно подозревают тебя.

– Шволощ, – с ненавистью прошептала я, глядя на Вадика.

– Да, порочащую тебя информацию действительно распространяет Антипов, – согласился здравый смысл.

– А давайте мы его прямо сейчас убьем намертво? – внес неожиданное, но, что скрывать, заманчивое предложение мой природный авантюризм. – Очень удобный случай, грех его упускать: искать ведь будут рыжую толстуху с дефектами речи и мозга!

– А у Люси как раз алиби – она в Молдавии, – добавил здравый смысл, и я поняла, что он всерьез обдумывает поступившее предложение. – Одна проблема – нечем нам гада убивать! Не пиццей же? Для этого она недостаточно зачерствела.

Я пошарила глазами по столу и вздохнула.

Дырокол, степлер, ручки, карандаши и перекидной календарь с юмористическими картинками – маловат у меня выбор смертельного оружия! Хотя… Добрый стальной дырокол, если им врезать с размаху, вполне способен заменить собой булаву богатырскую…

Воображение услужливо нарисовало картину маслом «Замаскированная Люся убивает своего бывшего», нагло своровав идею у Репина с его бессмертным полотном «Иван Грозный убивает своего сына». Я помотала головой: в отличие от царя Ивана сжимать умирающего Вадика в объятиях я стала бы только в одном случае – если бы богатырского удара дыроколом ему оказалось мало и потребовалось додушить гада вручную.

– Нет, нельзя его так просто убивать, – решил здравый смысл. – Надо сначала допросить! Подумаем, как это сделать…

Но думать рядом с таким раздражителем, как Вадик, который затянул бесконечный монолог о том, какая Люся Суворова разнообразно подлая личность, у меня не получалось. Рука сама тянулась к дыроколу, мозг просчитывал траекторию, по которой тот полетит по типу баллистической ракеты «земля – Вадик»…

– Уходим! – решительно скомандовал здравый смысл.

Я подхватила коробку с пиццей и пошла к двери.

– Эй, куда?! – прервал сеанс беспардонной клеветы мой бывший.

Он явно рассчитывал, что перманентно худеющая Анжелка поделится с коллегами вредной, но вкусной пиццей.

– В жад, вше – в жад! – провозгласила я, пинком открывая дверь.

– Деточка, как грубо! – шокировалась добрая Любовь Сергеевна.

Что грубо? Я вообще-то сказала: «В сад, все – в сад!» – а она что подумала?

А! Ой…

Осознав, что мы с моим дефектом речи послали коллег, мягко говоря, в глубокий тыл, я покраснела и удалилась с ускорением.

На пути к лифту меня опередил какой-то джентльмен в роскошной белой льняной рубашке. Разумеется, на нем было еще что-то, мужик не без порток явился в офис, но я заметила только рубашку – она была моей воплощенной мечтой.

Общеизвестно, что все девочки любят мужские рубашки, и любящих своих девочек бойфрендов это только умиляет. Однако мне с бойфрендом крепко не повезло: Вадик – занудный скупердяй, у него снега зимой не выпросишь, не то что рубашку. А взять без спроса – нарваться на многочасовую воспитательную речь, которая стала бы идеальным методическим материалом для работников детской комнаты полиции, регулярно имеющих дело с юными воришками. Короче говоря, поживиться Вадиковыми рубашками мне не довелось, а Петрик хоть и щедр, но слишком строен, так что мне смысла нет покушаться на его гардероб.

И вот теперь передо мной – буквально руку протяни! – возникла Идеальная Мужская Рубашка.

Причем укрывала она Идеальную Мужскую Спину.

Не будь я в своем нынешнем образе умственно отсталой шепелявой толстухи бесконечно далека от воплощения Идеальной Женщины, непременно попыталась бы свести знакомство с обладателем всего такого мужского – шикарной рубашки и роскошной фигуры. А так – куда мне…

Но у судьбы было свое собственное мнение на этот счет. Лифт задержался, и белорубашечник не уехал без меня.

– Шпашибо, – кокетливо прошепелявила я и, опустив глазки, приставным шагом вошла в кабину.

– Пожалуйста, – ответил шикарный белорубашечник, и я вздрогнула, узнав этот голос.

Торопливо вскинула глаза – так и есть!

Мою идеальную рубашку гордо нес по жизни на широких плечах Михаил свет Андреевич Караваев!

– Мы знакомы? – спросил он, встретив мой ошеломленный взгляд.

– Упаси боже! – брякнула я.

– Только бы не узнал, только бы не узнал! – забормотала моя паранойя. – Не смотри ему в глаза!

Взор мой послушно канул вниз, проехался по идеально отутюженной планке рубашки (интересно, Михаил Андреевич тоже пользуется утюжком для волос?), в районе поясного ремня стыдливо вильнул в сторону и зафиксировался на журнале в руке Караваева.

Тут до меня дошло, зачем он явился в редакцию – забирал свежий номер журнала со своим интервью.

А писала-то его я!

Разумеется, мне тут же захотелось увидеть, как сверстан мой материал. Хорошо ли подобраны иллюстрации, отчетливо ли видно имя автора и много ли текста вырезал главный редактор, фанатично экономящий печатную площадь и одновременно бюджет на гонорары сотрудников, получающих деньги пропорционально объему текста?

Конечно же, я остановила несвоевременный порыв отнять у Караваева его экземпляр журнала, но руки мои успели дернуться, и на пол посыпались какие-то бумаги.

– Ты вместе с коробкой прихватила со стола конверты, – запоздало проинформировал меня здравый смысл.

Конвертов было два – один большой, явно с документами, второй обычный почтовый. Большой конверт почти совпал по ширине с коробкой, образовав что-то вроде двойного дна, а маленький лежал на нем, пока не спикировал на пол кабинки лифта прямо под ноги Караваеву. А тот, как настоящий джентльмен, нагнулся и подобрал оброненные дамой бумаги.

– Сейчас прольется чья-то кровь! – взвизгнула моя паранойя.

Закон подлости явил себя во всей красе.

На конвертах в графе «Кому» было разборчиво и крупно выведено: «Люсе Суворовой».

– Ваше?

Джентльмен Караваев переменился в лице и резко сменил тон, заговорив как убежденный люсененавистник.

Я таких в своей жизни повидала, вот хотя бы Вадика взять в пример.

– Нет! Да! Не ваше дело!

Я вырвала из вражьих лап свои бумаги и нервно пнула двери лифта, побуждая их поскорее открыться.

Как бы не так! Лифт у нас неторопливый, прогулочный.

Караваев склонил голову к плечу, рассматривая меня с таким вниманием, словно я была загадочной картиной, а он – искусствоведом, определяющим, стоит ли пытаться реставрировать непонятное полотно или сразу пустить его на растопку.

– Я курьер, – сказала я, еще надеясь остаться неузнанной.

– Доставка пиццы и почты, я понял, – задумчиво кивнул Караваев.

– Это сарказм? – напряглась моя паранойя.

– Дзинь! – Лифт любезно сообщил, что мы прибыли на нижний этаж.

Я вырвалась в разъезжающиеся двери, как призовая лошадь на старте скачек, и преодолела десять метров до выхода из фойе с подобающей скоростью. При этом мне изрядно мешали кеды не по размеру и пристальный взгляд, который ощутимо сверлил мою спину. Не знаю, как под его нажимом не лопнули мои надувные камеры!

Воображение наскоро намалевало картину «Люся демонстрирует взрывной характер» (в центре композиции – компактный ядерный гриб, по холлу разлетаются клочья резины и белого льна), но мне было не до высокого искусства, я спешила скрыться с глаз Караваева.

Кажется, это мне удалось. Оглянувшись на крыльце, я не увидела позади преследователя, но для пущей надежности пробежала по улице еще метров пятьдесят и только потом сменила рысь на шаг.

Уффф… Заботливая Маня опасалась, не замерзну ли я в одной трикотажной майке поверх резинового уплотнителя. Куда там! Мне было жарко! Лицо вспотело, веснушки рисковали растаять и потечь.

Чистый носовой платочек с искусно вышитыми по батисту буковками ФИО Ба Зины я перед уходом из дома положила в сумку, точнее в авоську. Еще точнее – в стеклянную банку, которую закрыла пластиковой крышкой. Теперь, чтобы добраться до платка, нужно было куда-то поставить коробку с пиццей, залезть в авоську, снять крышку, протиснуть руку в банку…

– Целая эпопея! – фыркнул мой здравый смысл.

Я засопела. Рука в перчатке, браслетах и напульсниках с трудом пролезла в банку и там благополучно застряла.

– Вот так в Африке местные жители ловят обезьян, – невозмутимо просветил меня здравый смысл. – Закапывают в землю кувшин с узким горлом, а в кувшин кладут орех. Обезьянка сует лапку в кувшин, хватает добычу и не может вытащить наружу кулачок, а бросить орех ей жадность не позволяет.

Я поморщилась. С моими нынешними габаритами и мастью я походила не на обезьянку, а на разжиревшего орангутанга. А кому понравится быть толстым жадным орангутангом?

Я поставила банку на лавочку, зажала ее между коленками и кое-как высвободила руку из стеклянной западни, заодно оставив внутри банки перчатку и браслеты. Осторожно, чтобы не размазать в стиле французских импрессионистов театральный грим на лице, промокнула пот на лице и шее, сунула уже несвежий платочек в карман, зачем-то огляделась и, зацепив взглядом свое отражение в недалекой зеркальной витрине, вновь ощутила легкое головокружение от успехов дружественной гримерши. Была я такая вся стройная симпатичная Люся, а стала рыжая волосатая гора – помесь Маши и Медведя!

– Сядь на пенек, съешь пирожок! – в тему посоветовал здравый смысл, сердобольно намекнув, что причина моего головокружения – не отвращение к своей новой внешности, а обычный голод.

– И то дело, – согласилась я, опускаясь на лавочку.

Пицца в коробке уже остыла, но при этом не превратилась в подобие резиновой подошвы.

Хорошая все-таки продукция у «Горпиццы», не зря ее хвалят!

К слову, едала я хваленую пиццу в Риме, так там тесто то-о-оненькое, козий сыр кусочками с игральный кубик нарублен и тончайшие пластинки ветчинки общим весом пятьдесят граммов живописно распределены на трех квадратных метрах лепешки. Может, на Итальянщине так и надо, а у нас в отечестве хорошая пицца – это такая, кусок которой нужно держать двумя руками. Он тяжелый, и начинка, если бортики кусочка лодочкой не загнуть, падает на пол, образуя на нем изрядную горку.

Я с аппетитом умяла три куска вкусного псевдоитальянского пирога, в процессе измазала руки и лицо, снова воспользовалась бабулиным платочком, повеселела и обозрела окрестности в заметно улучшившемся настроении. Ну и что, что я сейчас толстая, как копна, зато похудею в один момент, как не мечтают даже авторы модных диет!

Тут я, кстати, оглядела популярную прессу, выставку которой являла собой витрина киоска Роспечати неподалеку, и ощутила желание приобрести экземпляр журнала со своей новой статьей.

Ларек, сплошь увешанный периодикой, походил на кукольный домик, построенный для ребенка любящим папой – владельцем пункта сбора вторсырья из подручной макулатуры.

Встав с лавочки, я подошла к киоску, заглянула в удивительно маленькое окошко и спросила удивительно большую (почти как я нынче) тетеньку внутри:

– Свежий номер «Горящих туров» есть? – Рвавшееся с языка «Кто, кто в теремочке живет?» я удержала.

– Завтра будут «Горящие туры», – ответила прячущаяся в теремочке дюжая тетя. – Возьмите пока «Курортный Олимп».

– Лучше пирожок возьмите, – посоветовала бабуля, притулившаяся с корзинкой в тени за углом ларька.

Ее отношение к прессе выдавали и слово, и дело: бабуля заворачивала свою продукцию в обрывки нашей рекламной газеты.

– А с чем пирожки?

– С мясом.

– А с каким мясом?

Бабуля посмотрела на меня с укором:

– Со свежим.

– А кем оно было при жизни?

– Не хочешь пирожка, так и скажи, зачем бедную бабушку обижаешь?

Мне стало совестно. Стою тут такая, объем талии – как у неохватного африканского баобаба, и издеваюсь над щупленькой пенсионеркой! Нет чтобы молча поддержать рублем бизнес, малый ростом и оборотами, но отнюдь не годами!

– Минуточку, – сказала я бабушке и вновь продемонстрировала отработанный аттракцион – гвоздь сегодняшней программы: «Орангутанг Люся добывает орех из кувшина».

То есть вынула из авоськи банку, сняла с нее крышку, извлекла из сосуда кошелек и достала из него деньги:

– Дайте два!

– Вот, сразу видно понимающего человека! – засуетилась обрадованная старушка. – И хамбургеры ей не нужны, и карточкой расплатиться не просит! Ест домашние пироги…

– Хранит деньги в банке! – с той же одобрительной интонацией закончил другой голос.

Я обернулась, увидела рядом Караваева, взирающего на меня с доброй отеческой улыбкой, и ляпнула первое, что в голову пришло:

– За мной не занимать!

– Ты что? Сама все возьмешь?! – восхитилась бабка. – У меня еще три штуки осталось, бери, бери, ты ж моя хорошая!

Бабуся на редкость сноровисто смотала вместительный фунтик, побросала в него свои пироги, вынула из моих похолодевших пальцев банкноты, всучила мне взамен газетный куль, вытерла ладошки о юбку и с легким ехидством объявила Караваеву:

– А тебе, мил-человек, чего надобно? Али ты проверка какая? Так нет ничего у бабушки, гуляет бабушка, дышит свежим воздухом!

Подхватив с земли опустевшую корзинку, она фланирующим шагом двинулась по аллее прочь от скульптурной группы «Приставала в Идеальной Рубашке и офигевшая Люся с пирожками».

И пока Караваев, приподняв брови, с веселым удивлением созерцал бабкино дефиле в условный закат, я отмерла, быстро утрамбовала куль с пирогами в коробку с остатками пиццы и с ускорением двинулась в противоположном направлении.



Ярослав Писарчук, наследник и ревнитель традиций пицца-империи, убежденно кивнул своим мыслям.

Точно! Рыжая толстуха под видом продукции «Горпиццы» распространяет какие-то гнусные пироги, произведенные непонятно кем, неизвестно где и неведомо из чего!

– Надо взять ее с поличным, – решительно пробормотал Славик, зорко примечая на маршруте преступной толстухи кусты и деревья, позволяющие скрытно двигаться параллельным курсом.

С поддержкой малого бизнеса я погорячилась. После незапланированной оптовой закупки бабушкиных пирогов у меня не осталось денег на трамвай!

– О-о-о, пешим ходом с узелком на палочке по святым местам скитаться будем? – мигом оценил перспективу мой здравый смысл.

Великанские кеды оттягивали ноги чугунными ядрами, чужие волосы липли к потным щекам и лезли в глаза, банка в авоське делала «тук-тук-тук» по бедру в педантичной манере отвратительно назойливого почтальона Печкина. Понимая, что на долгий поход меня не хватит, я максимально сократила дальнейшую программу, решив шагать прямиком в места моей временной дислокации – в именьице.

Пешим ходом путь был неблизкий, а в апреле темнеет рано. Солнце уже значительно скатилось по наклонной и больно било мне в глаза, когда я наконец подошла к своей калитке. Устало выдохнув, я неловко, левой рукой – на ней сохранилась перчатка – нащупала в колючих зеленях засов, отодвинула его и вошла во двор.

За забором лежала полоса густой тени от домика. Попав в нее с залитой предзакатным солнцем улицы, я наполовину ослепла, но, к счастью, не оглохла. Шорох буйной растительности, потревоженной кем-то крупным, прекрасно расслышала!

– Питт?

Брехливый пес не отозвался, что было для него совершенно нехарактерно, и мой здравый смысл не задержался с выводом:

– Это не Питт!

– А кто? – вякнула паника.

– Потом разберемся! – крикнул природный авантюризм. – А ну-ка, расступитесь!

Он вырвался на передовую, и за случившееся далее я, честное слово, не в ответе.

Наверное, не надо было поутру практиковать китайские боевые искусства с ручной кладью…

Рука сама осуществила широкий замах.

Авоська с банкой взлетела по дуге, обрушилась на жасминовый куст, с треском ломая хрупкие веточки нежной зелени, и настигла цель в среднем ярусе растительности.

Цель мучительно выдохнула:

– Х-хы-ы-ы… – и пала плашмя.

Я подтянула к себе боевую авоську, оглядела ее со смесью страха и изумления (надо же, банка не разбилась!), отбросила в сторону (надо же, опять не разбилась!), осторожно подобралась к пораженной цели и с высоты своего роста на цыпочках опасливо взглянула на нее.

– Ой, а кто это? – с детским интересом вопросил мой природный авантюризм.

– Мама! – пискнула паника.

– Нет, ну точно не мама! Может, олень? Они очень вкусные жареными, – высказался обычно гораздо более здравый смысл.

Ножкой с вытянутым носком я осторожно потрогала коричневую замшевую спину.

– Нет, не олень, я вижу швы на замше, – с неприкрытым сожалением заметил здравый смысл. – Люся, не хочется тебя огорчать, но ты зашибла человеческую особь.

Я присела, подрагивающими руками разгребла подорожник и лютики: да, особь. Да, человеческая. Две ноги, две руки, одна разбитая голова…

– Да ладно, уж прям разбитая! Так, слегка коцнутая! – попытался успокоить меня здравый смысл. – Ну, кровит немного, но дырки же нет, мозги наружу не лезут!

– Гау! Гау-гау-гау!

Из-под забора, оглашая место трагедии диссонирующим ситуации мажорным лаем, вынырнул рыжий пес.

С откровенным удовольствием поправ лапами поверженную особь, он дал понять, что не заткнется, пока не получит награду за верную службу. А какая же она, спрашивается, верная, если на территории посторонний обнаружился?!

– Спасибо, что хотя бы не воешь над ним, – угрюмо молвила я, доставая бабулькин кулек с пирогами. – Все, тихо, цыц! Не привлекай к нам внимание мировой общественности.

Честно скажу, я растерялась, не понимая, что делать.

Звонить в полицию с сообщением, что в мое домовладение проник неизвестный? А вдруг это как раз местный участковый в штатском? Пришел познакомиться, узнать, как тут моя жизнь, и чуть со своей не расстался.

Перевернуть жертву боевой авоськи я не решилась, а по одному густо заштрихованному травой профилю опознать вторженца не смогла.

– Надо бы оказать пострадавшему, кем бы он ни был, первую помощь, – рассудил здравый смысл. – Я бы посоветовал вызвать «Скорую», но пока она сюда приедет, пациент скончается от старости. Вроде у бабули были где-то йод и зеленка?

Я согласилась, что накапать на мозги потерпевшему зеленкой – мысль неплохая. Вреда от этого не будет, пользы для его здоровья, вероятно, тоже, зато обширное цветное пятно на голове раненого зримо продемонстрирует суду и следствию, что я в меру скромных сил и скудного ума пыталась о нем позаботиться. Можно надеяться, что это смягчит мою вину.

Заботливо прикрыв голову потерпевшего свежим лопушком, я заторопилась в дом искать зеленку и по пути подобрала в траве победоносную авоську.

Зря.

В сказках, помнится, были сапоги-скороходы и скатерть-самобранка, а у меня оказалась авоська-самоубиванка.

Когда через забор во двор именьица кулем перевалилась еще какая-то человеческая особь, авоська народной войны не сплоховала, сама оперативно взметнулась и метко опустилась на макушку второго незваного гостя!

Поскольку после неумелого штурма забора он приземлился на четвереньки, окончательно пасть мордой лица в траву ему оказалось незатруднительно. Бряк – и расползлись ручки-ножки!

– Гау? – в образовавшуюся паузу почтительно и опасливо вопросил мой приемный пес Питт, сев на попу и вздернув уши.

Мол, а не сдурела ли ты, добрая женщина?

– Ну, ты, мать, даешь! – восхитился мой здравый смысл. – Прям амазонка садово-огородного товарищества! Афина-воительница! Взмахом царственного авосечного пурпура легко повергла к своим ногам и первого встречного, и второго тоже!

Тут мне очень захотелось взвыть, как кровный родич Питта, но я удержалась. Потом повою, на тюремных нарах. Там у меня будет мно-о-ого времени на раскаяние и рефлексию, пожалуй, несколько лет мне дадут. За двойное-то убийство!

– Какое убийство, они оба живы! Беги за зеленкой, зарабатывай себе уменьшение срока! – не дал мне раскиснуть здравый смысл.

Зеленку я нашла в буфете. Пузырь темно-коричневого стекла содержал, наверное, целый стакан раствора бриллиантовой зелени обыкновенной.

– Отлично, тут на десятерых раненых хватит! – обрадовался здравый смысл.

Пришлось поплевать через левое плечо, чтобы не накликал.

Я нашла карандаш, намотала на него клок ваты, соорудив слегка уменьшенную копию орудийного шомпола образца Отечественной войны 1812 года, загодя выдернула из бутылочки тугую пробку и мелкими шагами, чтобы не расплескать раствор бриллиантовой зелени необыкновенный, поспешила к месту упокоения… Ой, оговорилась! К месту залегания раненых.

Я как раз мимо калитки семенила, когда над ней внезапно возникла голова, из уст которой совершенно неожиданно для меня прозвучало радостное:

– Ага! Вот ты и попалась!

Определенно, мне что-то надо делать с руками. Они такие непослушные! И прям криминальные какие-то, как будто вообще не мои. Как будто это руки мафии, пересаженные мне черными трансплантологами!

Легкий взмах левой руки отправил фонтанчик ядреной зеленки на встречу с розовой (до того) физиономией нового персонажа. Следом стрелой суперметкого Вильгельма Теля полетел карандаш с ватным набалдашником. Угодил точно в глаз!

– Ой! Ай! Твою мать, Люся!

Услышав свое имя, я опустила полы длинной майки, уже подобранные для спасительного бега с препятствиями.

Обернулась.

Присмотрелась к перекошенной одноглазой зеленой харе над забором.

На первый взгляд это был легендарный полководец Кутузов в роли Шрэка. Или наоборот.

На второй я уловила сходство с…

Потом одноглазый Шрэк с ревом проломил собой древний штакетник, и я уверенно опознала Идеальную Мужскую Рубашку.

Как же все-таки замечательно, что густая назаборная зелень защитила ее непорочную белизну от зеленки! Морду она, правда, не защитила, но эту морду мне и не жалко было ничуть.

– Караваев! – завопила я, найдя наконец отдушину. – Ты-то что здесь делаешь?!

– Это ты что здесь делаешь, Суворова?! – ответно завопил чей-то там (точно не мой) Идеальный Мужчина. – На дворе трава, на траве тела – ты от разбоя на большой дороге к массовым убийствам перешла, ненормальная женщина?!

– Да они живые!

– А по виду и не скажешь!

– А не надо судить по виду! Кхгм, – я откашлялась и понизила голос до нормы. – Вообще судить не надо. Хотелось бы как-то решить все в досудебном порядке…

– Так, дай-ка я сам восстановлю картину событий. – Караваев встал так, чтобы видеть оба тела в зеленях.

Услышав из уст дилетанта слово «картина», мое воображение презрительно хмыкнуло.

– Вы втроем пришли грабить хату, но не поделили добычу? – выдал версию Караваев.

Я хмыкнула под суфлера, в роли которого выступило воображение.

– Эти двое напали на тебя, но не поделили добычу?

– Что-то заклинило тебя на добыче. Сам-то зачем явился? – я перешла в наступление.

– Да за тобой же!

– В смысле?

– Шел я за тобой! Интересно мне было, почему у тебя вместо официального пресс-тура секретный марш-бросок в камуфляже!

– И?