– Что случилось? – спросила я.

– Четверо, что прибыли с тобой, обнаружены в луже собственной крови – убиты их же охраной, – проговорил кто-то.

– Их же охраной?

– Не тревожься. Ту охрану прикончили.

Я выглянула наружу и увидела, как по коридору выносят тела, вернулась к себе и тихонько заговорила с Орестом, чтобы его отвлечь. Когда появилась Электра, я жестом велела ей не говорить, что случилось, в присутствии мальчика. Вскоре она устала помалкивать и оставила нас с сыном в покое. Вернувшись, зашептала мне, что поговорила со старейшинами и они убедили ее, что это стычка из-за игры в карты или в кости между стражниками и четверыми солдатами. Они выпивали.

– Лица у стражников все в крови, – сказала Электра, – и кинжалы их тоже. Должно быть, упились. Больше никакого пития – и никаких убийств.

Всего лишь ссора из-за игры, сказала Электра, пустяки для отца, когда он вернется. Она запретила от моего имени любые игры в карты и в кости. Всякое питие тоже будет запрещено, добавила она, пока не вернется Агамемнон.

Я вышла с Орестом на свежий воздух. Поговорила с ним нежно, и мы поискали солдата, который натаскивал его в искусстве меча.

Слишком опасно, подумала я, плутать по ночным коридорам. В темный час я стояла у двери, следила, прислушивалась к малейшим шумам.

Однажды ночью объявился Эгист, чего я и ждала, и, как лисица по следу, повлек меня в комнату, где никто не жил.

– Люди – в моей власти, – прошептал он. – Мы готовы. Можем свершить что угодно.

– Отправляйтесь в дома ко всем старейшинам, которых мой супруг оставил властвовать, – прошептала я. – Заберите у каждого по ребенку. Сына, внука. Твои люди должны объяснить, что это мой приказ, и, чтобы вернуть ребенка, нужно обратиться лично ко мне. Уведите детей подальше. Не вредите им. Берегите их.

Он улыбнулся.

– Уверена? – спросил он.

– Да, – ответила я и тихонько двинулась прочь, обратно к себе в спальню.

Несколько дней ничего не происходило. О победах Агамемнона и о его непомерных трофеях во дворец доходило все больше слухов. Старейшины явились посовещаться со мной, когда стало ясно, что Агамемнон вернется, как только еще кое-какие земли окажутся в его власти.

– Нам надо встретить его подобающе, – сказали старейшины, я склонилась, кивнула и испросила их разрешения призвать Ореста с Электрой, чтобы и они услышали о славе отца, чтобы и они приготовились к его возвращению. Орест пришел торжественно, с мечом на боку. Выслушал, как полагается мужчине, без улыбки, но подражая жестам мужчин. Электра спросила, можно ли ей встретить отца прежде старейшин и прежде меня, поскольку это ее оставили править, ей поручили беречь престол, пока я была в отлучке. Ей разрешили. Я поклонилась.

Через несколько дней женщина из моих явилась в покои с рассветом и доложила, что старейшины желают видеть меня, что они собрались с первой зарей и, похоже, взволнованы. Кто-то и впрямь желал навестить меня в моей спальне, но им сообщили, что я почиваю и меня недолжно тревожить. Я отправила женщину за Орестом, чтобы тот не искал меня, и попросила сопроводить его в сад. Облачалась я тщательно и неспешно. Лучше, думала я, пусть меня подождут.

Они начали с того, что спросили меня, где их дети, которых забрали, но я прервала их:

– Какие дети? В каком смысле «забрали»? – И они осознали, что говорят поспешно. – Зачем вы здесь? – спросила я.

Они объяснили, перебивая друг друга, что какие-то люди, сплошь чужаки, явились в ночи и забрали из каждого дома по одному ребенку, сына или внука, и всем говорили, будто действуют по моему указанию.

– Я не отдаю указаний, – сказала я.

– Тебе ничего не известно? – спросил кто-то из них.

– Мне известно, что я спала, а когда пробудилась, мне сообщили, что все вы здесь. Вот что мне известно.

Кто-то встревоженно попятился.

– Вы искали этих детей? – спросила я. – Уверена, что именно этого пожелал бы вам мой супруг. Чем раньше начнете искать, тем лучше.

– Нам сказали, что поиски будут напрасны, – проговорил кто-то.

– И вы поверили? – спросила я.

Они принялись толковать между собой, пока не возникла Электра, и они оставили нас. Я провела весь день у себя или с Орестом в саду. Замечала, что стражникам не по себе, они стали пристальнее, и я решила, что не двинусь из спальни сегодня – и ни в одну грядущую ночь. Недолго осталось мне ждать, когда я смогу ходить где хочу, днем, у всех на виду.

Теодот, один из старейшин, самый почтенный и сообразительный, явился ко мне в тот же день. У него забрали внука, сказал он, а это единственный отпрыск его единственного сына. От этого мальчика зависело многое, имя ему Леандр. Семья надеялась, что он станет великим вождем. Я слушала Теодота и выражала все мыслимое сочувствие, на какое была способна. Когда он наконец спросил у меня, могу ли я предпринять хоть что-то, действительно ли мне ничего не известно, я помедлила. Прошла с ним по коридору и, расставаясь, сказала:

– Всем новостям свое время. Пока же сообщи остальным, что, если кто-то из них попытается выйти на связь с Агамемноном до его возвращения, или послать ему весть о происходящем, или сказать ему, когда Агамемнон вернется, поможет ли это? Нет, никак не поможет. Если ты и все вы помолчите и подчинитесь закону, однако, – тогда вам разумно надеяться. Сможешь ли ты сообщить это всем?

Я намекнула, что Теодоту стоит вскоре еще раз меня навестить и тогда, возможно, будут и новости. Я не сомневалась, что до исхода дня он доложит всем остальным: ему кажется, что я знаю, кто отнял детей, и даже, быть может, исходя из того, как я говорила, я полностью отвечаю за похищение.

В тот вечер я увидела другое отношение – даже у стражников. Они, казалось, стали застенчивее, едва ль не напуганы. Не изменилась одна лишь Электра. Сказала, что люди повсюду ищут детей и что она согласна: за всем этим скрываются разбойники, и мы должны быть бдительнее, покуда не вернется отец. Она говорила как человек, владеющий положением.

Через два дня дошли новые слухи о наших победах в бою и о громадном числе плененных рабов, и я прошлась по дворцу, в кухни, склады, и спросила, где держат Эгиста. Поначалу мне не отвечали. Тогда я сказала, что не уйду, пока мне не покажут, и тогда меня привели к чулану, подняли крышку люка в полу.

– Его подземелье – вот здесь, – сообщили мне.

– Добудьте мне факел, – велела я.

Мы спустились по лестнице на этаж ниже.

– Где Эгист? – спросила я, завидев три узкие двери.

Все равно не хотели они говорить, пока я не объяснила, что не только исполнена решимости, но и нетерпелива. Когда дверь наконец открыли, я обнаружила свою жертву: он сидел в углу и играл с птицей. Узилище его было вполне пригодно для жизни; имелась там и лежанка. Комната освещалась через крошечное окно, сквозил в него лучик света.

– Я не пойду за тобой, покуда не освободишь узников в соседних подвалах, – проговорил он.

– Сколько их там?

– Двое, – ответил он.

Я велела пустить меня в соседние каморки, стражники делались все беспокойнее.

– Нам не дозволено отпирать эти двери, – сказал один.

– Я дозволяю, – отозвалась я. – Отныне вы подчиняетесь мне. Отпирайте.

В средней комнате не было никакого света. Когда мы отперли дверь, никто не вышел, и я сочла было, что там пусто. В последней был юноша, он, кажется, напугался и спросил об Эгисте. Я сказала ему, что мы его раскуем и выпустим к Эгисту, но юноша покачал головой и сказал, что не желает покидать своей темницы, пока не поговорит с Эгистом. Низкий, стылый звук раздался тут из средней каморки, звук, похожий на человечий голос, но без слов. Я взяла факел, вошла туда и обнаружила в углу старика. Медленно попятилась и вернулась к Эгисту.

– Кто эти люди?

– Старик сидит здесь, сколько все помнят. Никто не ведает, кто он или откуда. Мне нужно поговорить со вторым.

– Кто он?

– Не смею сказать.

Эгист вышел из своей комнаты и шагнул в темницу к юноше. Закрыл за собою дверь, чтобы никто не подслушал. Когда они оба вернулись, Эгист принялся раздавать указания, я стояла в сторонке и удивленно наблюдала.

– Снимите цепи. Дайте чистую одежду и еду, – велел он. – И спрячьте его до темноты. Затем он уйдет. И освободите старика, оставьте его дверь отпертой. Накормите его, а следом пусть тоже уходит.

Помедлил – и улыбнулся.

– И накормите птиц, – добавил он. – Они привыкли, что их кормят.

Стражники, проведшие нас в этот сырой подвал, уставились на Эгиста с изумлением, а затем посмотрели на меня. Всего несколько мгновений назад он был узником.

– Делайте, как он сказал, – велела я.

Мы вместе прошли по дворцу ко мне в спальню, где нас встретила Электра.

– Этот человек, этот Эгист, – проговорила она, – и узник, и заложник. Его нужно вернуть в его темницу. Стражники вернут его.

– Он мой телохранитель, – сказала я. – Он будет при мне безотлучно, пока не вернется твой отец.

– У нас свои стражники, – возразила она.

– Они напились и убили четверых, – сказала я. – Эгист останется при мне, моим стражем. Любой, кто желает видеть меня или со мной говорить, должен знать, что Эгист стережет меня.

– Мой отец пожелает узнать… – начала было дочь.

– Твой отец пожелает узнать, – перебила я, – что случилось с теми четверыми, которых он сюда прислал, с теми четверыми, что были его близкими друзьями, а еще он пожелает узнать, что случилось с детьми, которых похитили. Это очень опасное время. Предлагаю и тебе принять меры предосторожности.

– Никто не посмеет тронуть меня, – заявила она.

– В таком случае не предпринимай ничего, – сказала я.

Вскоре прибыли многие старейшины, пожелали меня видеть. Я приказала Эгисту не раскрывать рта, пока он при мне, ходить за мной следом и хранить полное молчание.

Он, кажется, счел все это забавой.

Я объяснила старейшинам, что нам всем нужно быть настороже – все эти дни, пока ждем Агамемнона. Больше бдительности, никаких больше событий, чтобы мой супруг не решил, будто мы тут не береглись. Для этого я завела себя личного телохранителя.

– Эгиста держали узником, – сказал кто-то из них. – Он убийца.

– Это хорошо, – ответила я. – Он убьет любого, кто приблизится к моей спальне без разрешения. И когда мой супруг вернется, он дальше все будет решать сам, а нам станет безопаснее, но до тех пор я буду беречь себя – и вам советую то же.

– Эгист знает, где наши дети и внуки? – спросил кто-то. – У Эгиста есть приверженцы.

– Приверженцы? – переспросила я. – Этот человек знает не больше того, что я ему рассказала. Я уведомила его, что нашлись смельчаки, нарушившие местный покой, и что его задача защищать меня, моего сына и дочь до возвращения Агамемнона. Моему супругу будет что сказать вам о том, что вы позволили забрать ваших детей и как допустили, что его довереннейших людей убила охрана.

Кто-то, кажется, заговорил, но осекся. Я видела: они перепуганы.

Велела Теодоту поговорить со мной наедине. Он пылко согласился и спросил, нет ли вестей о его внуке.

– Когда возвратится мой супруг, через день-другой, мы обсудим с ним этот случай. Но ты знаешь Агамемнона не хуже моего. Он не порадуется небрежению. Когда все успокоится и он выспится, тогда мы с ним это обсудим. Никак иначе с этим не обойтись. Не нужно нам, чтобы гнев Агамемнона пал на нас.

– Да, это мудро, – сказал Теодот.

Эгист слушал, а потом отправился следом за мной ко мне в спальню, там мы нашли Ореста, с ним были женщины. Я видела, что Орест разглядывает Эгиста с сомнением. Стражник ли этот чужак и в его ли обязанностях играть с Орестом, мой сын не знал, – или же, может, Эгист начальник повыше охраны, и потому приказать ему участвовать в бою на мечах не удастся. Прежде чем Орест успел разобраться, я велела женщинам забрать Ореста и найти стражника, чтоб сражался с мальчиком на мечах, пока тому не наскучит.

Велела Эгисту оповестить его людей, чтоб переместились в горах и приготовились зажечь огни – подавать нам знаки, где сейчас Агамемнон и как скоро появится вместе со свитой. Эгист ненадолго исчез. Возвратившись, сказал, что прежде выставил своих в дозор, но теперь их в дозоре прибавилось и им дано разрешение зажигать на вершинах костры.

– Куда ты сейчас ходил? – спросила я.

– У меня люди близко, – ответил он.

– Во дворце? – уточнила я.

– Да, близко, – повторил он.

В тот вечер я ела одна у себя за столом, подавали мне, как обычно, женщины. Они принесли Эгисту поесть и накрыли маленький стол у двери.

Когда Орест уснул, я попросила, чтобы его, как обычно, унесли в его спаленку.

Эгист сидел в полутьме, не говорил. Мы были одни. Во всех своих замыслах я не учла одного: того, что может случиться сейчас. Подробно ничего себе не воображала. Впрочем, и не сомневалась: пусть Эгист остается. Допустим, он вооружен и начеку, я всего одним словом в силах отправить его обратно в темницу.

Мне нужна была уверенность в нем – до того, как Агамемнон вернется. Но я все еще колебалась. Собирается ли он присматривать за мной всю ночь напролет? А если усну, откуда мне знать, что он не уйдет? Или не навредит мне?

У него был выбор, осознала я. Он мог сбежать и спасти свою жизнь. А мог подождать и поглядеть, чем еще поживиться. Я же, в конце концов, обещала ему что угодно. Что, по его мнению, я имела в виду? Поскольку сама не знала толком, я не понимала, что́ думает он.

Он разглядывал меня, и улыбка его делалась все застенчивей, все сумрачнее. В нашем молчании я понимала теперь, что пресекала мысли уже несколько дней. Осознала, что́ держала вдали от себя с тех пор, как впервые услышала об этом закованном узнике. Я желала его у себя в постели. Видела, что он это понял. Но Эгист не двигался. Не подавал знаков, что́ предпримет, если я прикажу ему подойти.

Он понаблюдал за мной, а затем склонил голову. Словно мальчик. Я знала: он взвешивает, что предпринять. И я подожду, пока он решится.

Не знаю, сколько минуло времени. Я зажгла малый факел, разделась и приготовилась спать, Эгист не сводил с меня взгляда. Когда приготовилась, потушила факел, чтобы остались мы в темноте. Подумалось, что на рассвете так я его и застану – он все еще будет смотреть на меня. И у него будет возможность в любой миг уйти, раствориться. Если так и поступит, дети, которых забрали, не возвратятся – или же он запросит выкуп. Слишком многое поставлено на кон, подумала я, но у меня не было выбора – или так мне казалось. Задумалась, не лучшим ли был бы союзником Теодот. Он, кажется, желал бы довериться мне. Пока я размышляла о том, как можно было б его поощрить, Эгист приблизился – достаточно шумно, чтобы я понимала: он движется к моей постели. Я слышала, как он разделся.

Тощее тело. Лицо, когда я к нему прикоснулась, – маленькое, гладкое, едва ли не женское. Я ощутила кое-какую поросль у него на груди, ниже, между ног – волосы жестче. Он не возбудился, пока не открыл маленький рот и не потянулся ко мне языком. Я приняла его язык к себе в рот, Эгист охнул.

Мы не спали. На рассвете, когда я глянула на него, он улыбнулся, и улыбка подсказывала, что он доволен – или вскоре будет, та же улыбка, о чем я позднее узнала, вспыхивала у него на лице после великолепных афер и жестокости.

Но, когда я изложила ему свой замысел, улыбка исчезла. Узнав, что я изготовилась прикончить своего супруга, когда тот вернется с войны, Эгист посерьезнел. Выяснив, что мне нужна его помощь, он пристально посмотрел на меня, а затем выбрался из постели, встал к окну спиной ко мне. Лицо его, когда он обернулся, было почти враждебным.

– Так вот для чего я тебе? – спросил он.

– Прикончу его я сама, – сказала я. – Ты не для этого мне.

– Но тебе нужна моя помощь? Поэтому я здесь?

– Да.

– Кто еще знает? – спросил он.

– Никто.

– Совсем никто? – уточнил он, глядя мне прямо в глаза, показывая пальцем на небо, словно выведывая, испросила ли я позволенья богов на то, что собралась предпринять. – Ни с кем не советовалась?

– Ни с кем.

Он так поменялся в лице, что я содрогнулась.

– Я помогу тебе, когда придет время, – сказал он. – Будь уверена, я помогу.

Вскоре он нашел старуху, ядовитую пряху, привел ее во дворец, а следом – и ее внучку. В те дни я начала навещать покои Электры – Эгист ждал снаружи, как верный пес, – обсуждать церемонию к прибытию Агамемнона. Все продумали, до мелочей. Я сказала ей, что Орест поприветствует отца первым. Он набрался умений в искусстве меча, и мы решили, что позволим короткий потешный бой с Агамемноном, а свита пусть рукоплещет. Затем отца встретит Электра и заверит его, что царство столь же покойно, законопослушно и преданно, как и пять лет назад, когда Агамемнон оставил его.

Электра спросила, можно ли заикнуться об Ифигении, я ответила «нет»: помыслы ее отца легко омрачить после долгих боев, и ничего нельзя говорить, никому, что испортит прием Агамемнона и его счастье.

– Наша задача – сделать ему хорошо, – сказала я, – когда вернется он к своему народу, который любит. Об этом он думал с тех пор, как покинул нас, – о своем достославном возвращении.

За несколько дней до прибытия Агамемнона на вершинах холмов загорелись огни – предупредили нас о его приближении, и я заметила, что все вокруг напряглись. Я не упускала ни единой возможности ежедневно видеть Электру. Когда она спросила, будет ли Эгист среди тех, кто встречает ее отца, я ответила, нет, его там не будет. Лишь сколько-то дней спустя я объясню Агамемнону, до чего небезопасно мне было все это время, как сильно нужен мне был защитник для Ореста. Она молча кивнула, будто бы соглашаясь. Я тепло обняла ее.

Я побеседовала с каждым старейшиной о тоне, в каком они будут приветствовать Агамемнона. Меня почти забавляло, как быстро они привыкли к безмолвному присутствию Эгиста. Наверняка они знали – слухи распространяются по дворцу очень быстро, – что Эгист проводил все ночи в моей постели; должно быть, раздумывали, что приключится и с ним, и, конечно, со мной, когда Агамемнон вернется.

Мы с Эгистом проговорили все возможности помех или заговора. Обсудили в подробностях, что случится в день возвращения моего супруга. Условились, что, когда Агамемнон будет готов войти во дворец, Электру нужно отвлечь и запереть где-нибудь, пока все не завершится. А Ореста убрать в безопасное место, чтобы и он не стал свидетелем происходящего.

Эгист сказал мне, что в засаде ждет пять сотен его людей, каждый предан ему. Эти люди исполнят любой приказ, дословно.

Я обняла Эгиста, все еще беспокоясь, вдруг что-нибудь произойдет в те первые же часы, когда мой супруг вернется, и это вызовет в нем подозрение. Встреча должна быть открытой, думала я, должна быть праздничной. Ни Эгисту, ни его приспешникам нельзя показываться. Нужно, чтобы я создала у возвратившегося воителя впечатление, будто все так, как и должно быть.

Расписав великий спектакль приветствия и общей радости, мы занялись любовью, свирепо, осознавая, во что ввязались, но не забывая о том, что́ на кону, – о трофеях.

* * *

Мы углядели вдали блиставшие колесницы. Отправили стражников встретить их, а сами твердили роли. Сначала Орест с мечом. Затем – его сестра, Электра. Затем все старейшины, по очереди, у каждого своя фраза приветствия, восславления. Я буду стоять над всем этим, смотреть, улыбаться. Наконец, двинусь к Оресту, сейчас взбудораженному, беспокойному, подойду к супругу и подтвержу то, что скажет Электра: его царство осталось таким же, каким он его покинул, – мирным, преданным, ждущим его указаний. Во дворце, на этаже ниже наших покоев, будут ждать Эгист и его соратники, ни единого звука, ни шепота. Но в основной галерее он оставит нескольких стражников, они будут готовы содействовать нам.

Агамемнон стоял в колеснице прямо. Казалось, он вырос. Сплошное самодовольство: он глядел на нас, ждущих. Когда я заметила, что он видит меня, я постаралась принять вид горделивый, а следом – смиренный. Даже завидев, что в его колеснице рядом с ним стоит женщина, красивая, юная, я еще издали широко улыбнулась обоим, а затем смягчила улыбку теплом. Орест подошел, Агамемнон расхохотался. Выхватил меч и принялся биться с сыном, зовя свою свиту на выручку, чтоб помогла победить знаменитого воина.

Мы подучили Ореста сдать в сторону и уйти во дворец, ждать у меня в комнате, где, как его заверили, его вскоре найдет отец. Выступила Электра. Она излучала власть, напыщенность, серьезность. Склонилась перед отцом и перед женщиной рядом с ним, проговорила слова, о которых мы с ней условились, а затем поклонилась еще раз, и отец ее поздоровался со всеми старейшинами. Вскоре вокруг его колесницы собралось их несколько, и он описал какую-то битву, где победил, с подробностями изумительных стратагем, что принесли ему эту победу.

Тут я подала знак своим женщинам, и они поднесли ковры, уложили их с того места, куда опустятся стопы Агамемнона, и до дворцового входа. Он подал руку юной гордой женщине рядом с собой, та распахнула плащ и явила алое одеянье невероятной роскоши. Ее волосы свисали свободно, она шагнула с Агамемноном на ковер. Взгляд ее озирал все вокруг, будто эти края в ее грезах всегда были ее и стали явью лишь для ее удовольствия.

– Это Кассандра, – сказал мой супруг. – Мы взяли ее в плен. Это часть нашей добычи и наших трофеев, что мы привезли с собой.

Кассандра вскинула милую голову и высокомерно перехватила мой взгляд, словно я рождена была, чтобы ей прислуживать; затем посмотрела на Электру – та изумленно глазела. Множество колесниц уже прибыло, некоторые – с сокровищами, какие-то – с пленниками, руки связаны за спиной. Кассандра стояла поодаль, с презрением глядя на уводимых рабов. Я двинулась к ней, пригласила ее во дворец, подавая Электре знак, чтоб шла следом.

Оставив Агамемнона рассказывать байки, торжествующе махать руками и распределять рабов среди своих воинов, мы вошли внутрь, и Кассандра забеспокоилась. Спросила, можно ли ей вернуться во двор и найти моего супруга, я отказала: нам, женщинам, следует быть внутри.

В этот миг все могло быть потеряно: Кассандра заговорила испуганно – о сетях угрозы, о ловушках, опасных плетениях. Вполголоса упомянула она убийство. Она умеет такое видеть, сказала она, она чует убийство. Появилась Электра – слишком распаленная возвращением отца, ей не до слов Кассандры. Я попросила Электру проверить пиршественные столы. Я знала, что люди Эгиста ждут ее. И знала, что Ореста уведут из дворца двое стражников.

Кассандра все говорила, голос ее – все настойчивее, она требовала, чтобы ей дали вернуться к Агамемнону, я сказала страже, чтобы ее забрали в дальний покой. Велела одному из них сообщить моему супругу, если тот спросит, что Кассандре хотелось места для отдыха, ей предоставили самую уютную комнату для гостей и та ей вроде понравилась.

Теперь я стояла одна у входа, ждала, а колесницы всё прибывали, приветственный клич взмывал вновь и вновь, а мой супруг повторял какую-то байку, которую он уже изложил этим людям, жадным до победоносной улыбки, до знакомого прикосновения, до богатого звука голоса Агамемнона.

Все, что знала я, – применила. Не говорила, не двигалась. Не хмурилась, не улыбалась. Смотрела на Агамемнона, словно был он богом, а я – слишком скромной, чтоб и находиться-то рядом с ним. Такова была мне задача – ждать. Одного слова предупреждения от этих людей хватит, чтобы все изменить. Я наблюдала за ними, но видела, что им не дали возможности заговорить. Агамемнон хвалился какой-то опасностью, которой смог избежать. Этот пузырь его шума некому было проткнуть.

Однако чем дольше он с ними был, тем уютнее им становилось, а это усиливало опасность. Если он не оставит их в скором времени, думала я, кто-нибудь нашепчет предупреждение – и этого хватит. При нем вся его стража. Они тоже смеялись и похвалялись рабами. Одно только слово – и все переменится.

Я спокойно смотрела, как Агамемнон двинулся прямиком на меня, лицо обветрено, однако вид у него открытый, радушный и милый: я знала, что взяла верх.

– Кассандра попросила ванну, – молвила я, – и постель, где ей отдохнуть перед вечерним пиром. Электра отправилась с ней, а также несколько женщин.

– Да, хорошо.

На мгновенье-другое что-то омрачило ему лицо, но вот оно вновь прояснилось.

– Я ждал этого дня, – сказал он.

– Все для тебя приготовлено, – проговорила я. – В кухнях трудятся. Пойдем со мной в наши покои. Я приказала наполнить ванну, свежее облачение ждет тебя, чтобы, когда ты появишься на пиру, твое торжество было полным.

– Покои Кассандры должны быть рядом с моими, – сказал он.

– Я прослежу, – отозвалась я.

– Ее предупреждениями был я свирепей в последнем бою, – продолжил он. – Без нее мы б не победили. Наши триумфы в последних боях – отчасти ее заслуга.

Он так увлекся этой беседой, что едва замечал, куда мы идем. И вновь одного оклика, любого странного звука, знака хватило бы, чтобы он замер. Но ничего – лишь его голос, он начал описывать подробности каких-то битв и рассказывать мне о трофеях, что пока еще были в пути.

Мы вошли в комнату, где наполнили ванну, и я проследила, чтобы не обнимать его, не прикасаться к нему. Это время прошло. Я – слуга его, я помогла ему снять облачения, проверила воду. Необычно лишь то, что я уловила небольшую вспышку желания, пока он стоял обнаженный, неумолчно болтая. Когда-то он был красив. Я ощутила прилив застарелой нежности, и этот прилив – или же та перемена во мне – усилил мою решимость, заставил понять еще резче, что, если мой настрой исказится, так же легко он может сместиться и в Агамемноне. Это напомнило мне, как быстро мой супруг начинает подозревать. Стоит такому случиться, он поймет, как слепо дал себя привести сюда, до чего уязвим он здесь, в этой комнате, без своей стражи.

Я собиралась ждать, пока он завершит омовение и потянется за полотенцем, но теперь поняла, что медлить нельзя. Подождала того мига, когда он повернется спиной. Плетеное одеяние висело на крюке на стене. Агамемнон опустил одну ногу в ванну, я подошла к нему сзади, набросила сеть и затянула ее, словно стараясь его защитить. Кинжал я припрятала под одеждой.

Видела, как он пытается освободиться, закричать. Но из-за сети не мог он двинуться, а голос его не был слышен. Я схватила его за волосы, откинула ему голову. Показала ему кинжал, нацелила сперва ему в глаз, он отпрянул, а затем воткнула лезвие ему в шею, прямо за ухом, отодвинулась от струи крови, а затем загнала кинжал еще глубже, кровь полилась привольной, бурливой волной, по груди у него, в воду ванны. А затем он упал. Дело сделано.

Я тихонько прошла коридором на нижний этаж и нашла Эгиста там, где мы условились.

– Я все совершила, – прошептала я. – Он мертв. Следом вернулась в свои покои, сказав двоим стражникам, чтоб не беспокоил меня никто, кроме Эгиста.

Через несколько мгновений пришел Эгист и заверил меня, что и Орест, и Электра препровождены в безопасное место.

– А Кассандра? – спросила я.

– А что тебе до нее?

Моя очередь улыбаться.

– Хочешь, чтобы я? – спросил он.

– Да, хочу.

Она заявилась к нам в полной славе, а теперь в бесчестье металась по дому, искала Агамемнона, прозрев, что с ним что-то случилось. Эгист шел за ней не спеша. Заметив ее, я спокойно ввела ее в ванную, где она увидала моего согбенного супруга, нагишом, голова – в кровавой воде. Она взвыла, я выдала Эгисту кинжал, каким прикончила Агамемнона, и показала, что предоставляю ему разбираться.

Вернулась к себе. Нашла свежие одеяния, изготовилась к грядущему пиру.

Эгисту пришлось заниматься всем остальным. Как и было обещано, с гор пришли пять сотен его сторонников. С наступлением темноты он приведет их прямиком во дворец. Они окружат дома старейшин и не позволят им собраться, пока не явятся все к нашему столу. Остальным своим людям он накажет окружить рабов и защищать трофеи.

Солдат, вернувшихся с моим супругом, поприветствуют ревом рогов, и во дворце начнется великий пир, богатый яствами и крепким вином. Ночь будет идти своим чередом, солдаты напьются и отвлекутся – и не заметят, что двери в зал заперты, а люди Эгиста меж тем станут ждать в засаде.

Поначалу все решат, что это недоразумение, позовут на помощь. Когда двери отворятся и солдаты выйдут во тьму ночи облегчиться или проверить, все ли спокойно, на них набросятся. Связать их и отвести туда, где сейчас рабы, будет нетрудно. С первой зарей рабов и солдат уведут люди Эгиста.

За горами предстоит подготовить каменистую пустошь, очистив ее под виноградники и фруктовые деревья. Это займет несколько лет. Мы договорились, что большинство рабов и солдат надо оставить там, под охраной, но кое-кого предстоит быстро вернуть – как только мы определим, кто из них был ближе всего к Агамемнону. Выберем тех, кто знал о новых землях, которые теперь в нашей власти, и имена людей, которых Агамемнон оставил за главных. Эти солдаты лучше всех знают, как удержать и сохранить завоеванное. Будут работать на нас – под нашей прямой защитой и приглядом.

Кое-кто из людей Эгиста останется здесь – принимать войска, постепенно возвращающиеся с войны. Они погонят их прочь, к остальным. Отнимут всю добычу, какую смогут, присмотрят за покоем, сделают все, чтобы ничего нежелательного не происходило при свете дня – и никаких тайных собраний или мелких заговоров по ночам. Будут стеречь дворец как зеницу ока. Десятерым самым преданным и сильным, назначенным мне в личную стражу, велим всегда быть рядом со мной.

* * *

Когда в тот вечер начался дворцовый пир, те десятеро прибыли к моим покоям. Остальные Эгистовы люди тоже спустились и взялись за дело. За годы Эгист натаскал их действовать точно, без пыли и шума. Никаких кличей, никакого ликования: должна царить безжалостная тишина, бдительность, приверженность замыслу.

Я облачилась в то же платье, в каком была на заклании дочери, платье, что сшили мне для свадьбы Ифигении, годы назад. Волосы мне уложили так же, ту же белизну придали моему лицу, те же черные линии нанесли вокруг глаз.

Подали яства – будто ничего странного не происходит, хотя гости и слуги наверняка знали, что в ванной лежат два покойника, а пол там залит их кровью. Когда трапеза подошла к концу, я обратилась к собранию.

– Мальчики – ваши сыновья и внуки – будут освобождены. Их вернут к вам в дома ночью, когда их менее всего ждут. Если возникнет хоть какая-то попытка противостоять мне, малейший шепот меж вами или малые сходки, все отменится, а угроза их безопасности сильно возрастет. И вот еще что: предупредите мальчиков, когда они вернутся, чтоб никому и никогда не рассказывали, где они были, пусть и не заикаются, что их вообще увозили.

Люди кивали, даже не глядя друг на друга. Я велела им оставаться за столом еще некоторое время, пока люди Эгиста по моему указанию выложили тела моего супруга и женщины Кассандры, озаренные факелами, на улице, у всех на виду, – и пусть остаются там до утра, весь следующий день и, возможно, далее.

Я вернулась к столу и пожелала всем спокойной ночи, встала в дверях понаблюдать, как они проходят мимо нагого тела Агамемнона и тела Кассандры в красном, глотки перерезаны. Люди шли мимо не останавливаясь, без единого слова.

* * *

Когда я была готова захоронить тела, когда всех узников увели, а дворец погрузился в покой – если не считать жужжания мух, я сказала Эгисту, что хочу видеть Электру и Ореста. Желала, чтобы теперь, когда свершилось правосудие, они были рядом.

Когда через несколько часов мне пришлось приказать это повторно, Эгист помрачнел.

– Электру я могу освободить немедленно, – сказал он.

– В каком смысле – освободить? – переспросила я. – Где она?

– В темнице, – ответил он.

– Кто сказал тебе, что ты вправе поместить ее туда?

– Я сам решил ее туда поместить, – сказал он.

– Освободи ее сейчас же! – приказала я. – И приведи ко мне Ореста.

– Орест не здесь, – отозвался он.

– Эгист, где Орест?

– Мы договорились, что его отведут в безопасное место.

– Где он?

– В безопасности. Он с другими мальчишками, которых забрали – или же на пути туда, где их держат.

– Я желаю, чтобы он вернулся немедленно!

– Это невозможно.

– За ним надо тут же послать.

– Слишком опасно передвигаться.

– Я повелеваю тебе вернуть его.

Эгист примолк на несколько мгновений, и я видела, что ему нравится меня томить.

– Я решу, когда ему время вернуться, – произнес он. – Решать это буду я.

Он посмотрел на меня удовлетворенно.

– Твой сын вне опасности, – сказал он.

Я поклялась себе, что больше не совершу ошибок, но сейчас поняла: я полностью в его власти.

– Что мне сделать, – спросила я, – чтобы ты вернул его сейчас же?

– А вот это мы, пожалуй, могли бы обсудить, – сказал он. – Но пока не тревожься о нем. Он в хороших руках.

– Чего ты от меня хочешь? – спросила я.

– Что ты обещала, – ответил он.

– Я хочу, чтобы он вернулся, – сказала я.

– Так и будет, – промолвил он. – Не стоит беспокоиться попусту.

Он поклонился и вышел вон.

* * *

В последующие дни во дворце было тихо. Новые стражники ночью не спали, они бдели, готовые подчиняться приказам Эгиста. Боялись его, я это видела, а это значило, что ни бахвалиться, ни чрезмерно болтать не станут. Ночью он приходил ко мне в спальню, но я знала, что бывал он и в кухнях – или где-то еще во дворце, где собирались женщины, и понимала, что с кем-то из них он путался, может, с двумя, а еще с кем-то из мальчишек-слуг.

Спал он с кинжалом в руке.

Электра зашла один раз повидаться, встала в дверях, воззрилась на меня, а потом без единого слова отвернулась.

Дворец оставался домом теней, местом, где кто-то, казалось, все еще мог бродить по ночам, и никто его не остановит. Однажды утром, с рассветом, я проснулась настороженно и обнаружила у изножья юную девушку, она смотрела на меня.

– Ифигения! – вскричала я. – Ифигения!

– Нет, – прошептала она.

– Кто ты?

– Моя бабушка пряла для тебя, – сказала она.

Я осознала, что со всеми заботами дней после смерти Агамемнона мы забыли о девушке и ее праматери.

Эгист не спал. Коротко бросил, что скоро устроит их возвращение в деревню среди синих гор, откуда мы их забрали.

Я выбралась из постели и подошла к девушке. Она меня не боялась.

Взяла ее за руку – отвести в кухни и проследить, чтобы их со старухой накормили; свет утра был нежным и золотым. Тишину нарушало лишь пение птиц.

Вскоре, подумала я, отыщу способ умолить Эгиста вернуть мне Ореста. Поскольку грозить ему я не могла, никак ему не воспротивишься. Придется с ним повозиться.

А еще думалось мне, что, когда Орест возвратится, я бережно поговорю с его сестрой – в надежде, что теперь мы сможем жить уютно все вместе, когда восстановлен порядок. Представляла Ореста взрослым мужчиной, он выучится у меня и Эгиста, как держать поводья власти, как ослаблять их и как натягивать, делать их туже в нужное время, применяя нежную силу. Я даже воображала Электру смирной и тихой. Прощающей. Станем гулять с ней по саду.

Держа за руку эту девушку, я прозревала возможность бескровного будущего. Если Эгист научится мне доверять, это будет нетрудно. Возможно, худшее позади. Вскоре все станет казаться правильным.

Вскоре я заставлю Эгиста поверить, что он получит то, чего хочет.

Орест

В недрах дворца Орест заметил странную пустоту и тишь. Слуги, подумал он, должно быть, тоже вышли поздравить его отца с победой. Пока Орест шел в комнату к матери, куда та его выслала, он себе казался маленьким и одиноким.

Жалко, что мать не отправила с ним кого-нибудь, кто, скажем, ловко сражается на мечах или искусный лучник, пусть бы помог Оресту готовиться, чтобы можно было показать отцу еще больше новых умений.

В спальне у матери Орест нашел себе место, где сесть. Меч положил на пол, стал ждать. Слушал внимательно. Встал, выбрался в коридор, подождал там, всматриваясь, но коридор пустовал. Мальчик решил вернуться к главным дверям и, может, отыскать мать, попроситься, пусть позволит побыть с ней или с Электрой.

Он двинулся вперед и тут услыхал голоса. Где-то разговаривали мужчины – рядом с комнатой, где спала стража. Нескольких стражников он знал. Одному нравилось биться на мечах, и он вызвал Ореста сыграть – предложил отправиться в сад за дворцом. Орест задумался, подходит ли время для игр, забеспокоился, что мать может обыскаться его. Но тот человек уж очень был улыбчив и пылок, и Орест проникся беззаботностью, захотел согласиться. Трое других стражников показались суровее и холоднее.

– Скажете моей матери, куда мы пошли? – попросил их Орест.

Кто-то из них кивнул, и Оресту стало спокойнее, он пошел за стражником к саду.

Они посражались недолго, и тут появились двое знакомых Оресту стражей. Один был приветлив и обратился к нему по имени, второй же казался более отчужденным и встревоженным. Орест задумался, интересно, умеет ли кто-то из них – или оба – играть, если первый стражник устанет. Но отчужденный тут же вмешался и остановил бой.

– Твоя мать велела отвести тебя по тропе, ведущей к дороге, – молвил он. – Там будет пир.

– Когда она тебе это сказала?

– Только что.

– А мой отец знает?

– Конечно.

– Он придет на пир?

– Конечно.

– А Электра?

– Да.

– А Эгист?

– Нам велели тебя туда отвести.

– Может, останется время для боя перед пиром, – добавил приветливый.

– Думаю, мне надо ждать маму, – сказал Орест.

– Твоя мама уже ушла, – проговорил второй.

– Куда?

– Туда, куда мы идем.

Орест на миг задумался. Оба стражника приблизились вплотную, каждый положил руку ему на плечо. Повели Ореста прочь от дворца.

– Надо спешить, чтобы успеть дотемна, – сказал один.

– Но как же все остальные туда доберутся?

– На колесницах.

– А нам колесницу нельзя?

– Колесницы – для мужчин, вернувшихся с боев.

– Дай мне свой меч, – сказал отчужденный. – Верну, когда доберемся.

Орест вручил ему меч.

Постепенно, когда те двое перестали болтать и велели ему шагать побыстрее, Оресту стало казаться, что происходит недоброе. Не надо было идти с ними. Несколько раз, когда он оглядывался, тот стражник, который нравился мальчику меньше, подавал ему знак, чтоб Орест шевелился. Когда он спросил, долго ли им до остальных, никто ему не ответил. А когда он сказал наконец, что хочет вернуться, оба стражника схватили его за сорочку и потащили вперед.

Тут он заметил, что сгущается ночь. Понял, что его взяли в плен, – или кто-то выдал этим стражам неправильные приказы. Подумал, впрочем, что из дворца, как только заметят пропажу, пошлют других стражников на поиски. Поскольку они миновали много домов, их видели люди, тем, другим стражникам скажут, куда его повели. Орест вообразил, как рассердится мать, когда обнаружит, что сын пропал. Подумал, что так и надо сказать этим двоим, но их молчание делалось все суровей, а движение вперед – все решительней. Этим двум стражникам, решил Орест, несдобровать.

А потом стемнело, и они нашли место передохнуть. У стражников было немного еды, они поделились с Орестом. Но все равно молчали. Когда он сказал, что хочет домой, они не обратили внимания. А когда добавил, что его мать отправит людей на поиски, промолчали опять. Тогда он встал и потребовал обратно свой меч, но ему сказали, чтоб спал, а наутро все будет в порядке.

И лишь когда Орест вспомнил о похищенных детях – заплакал. Электра ему рассказывала о мальчишках, которых похитили, и предупреждала, чтоб Орест не выходил за пределы дворца. Орест знал кое-кого из пропавших мальчиков. Тут до него дошло, что теперь и он – пропавший. Может, вот так же забрали и остальных, может, их так же выманили.

Поутру стражник, что подобрее, спросил у него, все ли ладно, сел рядом, обнял.

– Все будет хорошо, – проговорил он. – Твоя мать знает, где ты. Мы за тобой присмотрим.

– Ты сказал, что мы идем на пир, – отозвался Орест. – Я хочу обратно.

Снова принялся плакать, но стражник ничего не сказал. Тогда Орест вскочил и попробовал убежать, однако стражники обошлись с ним грубо и усадили между собой.

Чуть погодя донесся шум голосов. Стражники напряженно переглянулись и заставили Ореста спрятаться в кустах. Орест решил, что не будет кричать, пока те люди не подойдут совсем близко – чтобы они смогли тут же его найти. Он видел, что, пока голоса приближались, его стражникам стало страшно.

Он уже собрался кричать, но тут стражники выбрались из кустов и принялись обниматься с толпой людей, ведших строй узников. Орест разглядел, что узники были связаны между собой по трое-четверо. У некоторых на лице были порезы и синяки. Заключенные свесили головы и медленно шли, а их стражники и те двое, что были при Оресте, встревоженно зашептались, спешно обмениваясь новостями.

* * *

Раз-другой он плакал, или усаживался и отказывался идти дальше, или увещевал стражников, но всякий раз тот стражник, который нравился Оресту, подходил, обнимал мальчика и говорил, что ничего страшного не происходит, просто замысел изменился, вот и все, и скоро Орест увидит отца и мать. Когда Орест спрашивал, куда именно они идут и когда он увидит родителей, стражник говорил ему не волноваться, просто идти изо всех сил.

Шли весь день, а мимо брели в ту же сторону колонны узников. Когда Орест устал и попросил дать ему отдохнуть, его стражники растерянно переглянулись.

– Нам надо двигаться дальше, – сказал один из них.

Те, кто шел им навстречу, ко дворцу, все знали стражников Ореста. Каждый раз, когда они встречали таких людей, один стражник оставался при Оресте, а второй шел к знакомым – сумрачным шепотом обменяться вестями, следом – дружественный жест и расставание.

Весь путь Орест замечал стервятников: те восседали в кронах деревьев или в густом подлеске, часто и яростно ссорились друг с другом или хлопали крыльями в небе, наблюдали.

На второй день, ближе к вечеру, Орест заметил дым, а затем увидел дом и овин в огне. Они приблизились; там поодаль от зданий ждали мужчины, построенные рядами. Все связаны между собой, стояли они угрюмо, а кто-то из стражников забивал свиней, резал кур, остальные же сгоняли стадо овец. На все это смотрели какой-то мужчина и двое мальчишек.

Внезапно из овина выбежала тощая женщина. Она кричала. Сначала просто вопила, а потом принялась выкрикивать слова – поносила стражей. Помчалась к мужчине и мальчикам, протягивая руки, и тут один страж схватил шест и, взявшись обеими руками, ударил им женщину по лицу. Удар, похоже, сломал ей кости и зубы, подумал Орест, но, прежде чем женщина согнулась и повалилась на землю, свернувшись клубком, повисло мгновенье-другое полной тишины.

Стражники повели Ореста дальше. Теперь он дрожал и плакал – и ему было голодно.

Минуло еще несколько дней, и, хотя он почти все время шел между стражниками, они не угрожали ему и не грубили. В основном помалкивали. Несколько раз Орест спрашивал их об отце и матери, но ему попросту не отвечали. Но Орест слышал, как они разговаривают ночью, и узнал, что те многие люди, связанные друг с другом, которых гнали куда-то, были солдатами, вернувшимися с его отцом. Остальные были рабами, которых отец захватил.

Из случайных фраз Орест понял и еще кое-что: у стражников был приказ отвести его куда-то, а затем присоединиться к тем, кто возвращался во дворец. Когда говорили открыто в его присутствии, его стражники обсуждали людей и места, имен которых Орест не распознавал. Тот стражник, кто ему не нравился, постоянно повторял другому, чтобы тот больше ничего не говорил, и добавлял, что наговорятся всласть, когда сделают дело.

Орест однажды спросил их, кто выдает им приказы, и те двое чуть не рассмеялись над ним. Когда спросил, куда они идут, ему сказали, что он все узнает в свое время. Орест вгляделся в их лица и примолк – вдруг кто-то из них упомянет его отца или мать. Но ему сказали, что чем меньше они болтают, тем дальше уйдут.

Как-то раз ночью Орест оказался неподалеку и подслушал еще кое-что из того, о чем перешептывались стражники. Упоминали Эгиста, но вскользь, мимоходом; ни об отце, ни о матери речи не шло. И хотя он отчаянно устал от ходьбы и хотел спать – изо всех сил старался бодрствовать и слушать, однако беседа пошла о земле, о громадных наделах ее, о земле с оливами и садами, о земле рядом с ручьем, о пристанище. Кто-то из них заговорил о постройке дома, о том, что сейчас самое время строить: теперь есть рабы и солдаты, будет кому таскать камни.

Орест видел, что люди в деревнях и домах по пути напуганы. Иногда было видно, что тот или иной дом сожжен или разрушен. Если они требовали еды в домах, ее быстро давали; если искали укрытия – что случалось реже, – их пускали поспать в амбар или в овин. Но чем дальше шли, тем обширнее были расстояния между деревнями, а многие дома, которые они миновали, кто-то уже разорил до них. Стражники забирали с собой еду, какую могли, но чаще им не доставалось ничего.

Однажды вечером, после того как они прошли целый день без еды, стражник, который Оресту не нравился, объявил, что пойдет искать дом или лачугу подальше от той дороги, по которой шли все. Вернется до темноты, сказал он, оставляя Ореста и второго стражника на поляне между деревьями, – мол, он ее быстро отыщет на обратном пути.

Орест поспал. Проснулся голодным, уже почти стемнело, но стражник не возвратился. Вышла луна, и Орест заметил, что второй стражник за ним наблюдает. Собрался закрыть глаза и попытаться заснуть – или прикинуться спящим, но решил, что, может, сейчас самое время сесть и поглядеть, не удастся ли разговорить этого стражника: вдруг он объяснит, куда они идут и зачем вообще ушли из дворца. Стражник помалкивал, и Орест задумался, с чего бы начать.

– А он нас найдет в такой темноте? – спросил он наконец.

– Думаю, да, – отозвался стражник. – Луна уже полная.

Оба помолчали, но Орест чуял, что стражнику в тишине бесприютно. Этот человек явно все знает, решил Орест, но никак не мог придумать вопрос, который подтолкнет стражника объясниться.

– Еще далеко? – спросил он тихонько.