Что касается Сюзи – сто процентов. Пожалуй, сестра – единственный человек, доказавший, что стоит подобной преданности, а теперь она собирается провести свой день рождения на далеком пляже, вымазанная с ног до головы средством от загара.

И вновь виноват мужчина. Люди, подобные Финли и Франческо, берут от жизни все, что им нужно, не принимая во внимание чувства своих женщин. Дело тут не только в их праве, а в отсутствии верности и моральных ценностей. Наличие члена между ног позволяет им делать что угодно – вот как они считают.

Ловлю себя на том, что раздраженно чертыхаюсь под нос, выбираясь из машины, и останавливаюсь на подъездной дорожке. Зажмуриваюсь, делаю глубокий вдох и представляю себе идеальную зеленую лужайку. Думаю о легких облачках, несущихся по синему небу, и о себе – подростке, аккуратно вычеркнувшем из нашей жизни Гарольда.

Грежу о сексуальном мужчине, ждущем меня в этом красивом доме.

Открываю глаза. Вот так-то лучше: кулаки разжались, пелена перед глазами рассеялась, сердитые морщинки на лбу разгладились. Да, порой люди забывают о верности, но я давно себе доказала, что и с этой неприятностью способна справиться.

Коротко стучусь, затем отпираю замок и, чуть приоткрыв дверь, кричу в щелку:

– Джон, милый, это я!

В доме царит гробовая тишина, и улыбка сползает с моих губ. Ладно, ничего страшного. Есть время выпить кофе и освежиться, а то и переодеть нижнее белье – вдруг Джон наконец придет в чувство и выкинет из головы бывшую жену? Вхожу и снова окликаю своего жильца.

– Мы на кухне, – отвечает он, и я сдвигаю брови.

Почему не отозвался сразу?

Прохожу по коридору.

– Привет! Мне удалось понять, почему полиция не задержала Фатиму Фандуччи. Она была на сносях, когда убили супруга. Между прочим, могла и нанять убийцу. Слыхали о наемных кил…

Замолкаю на полуслове. Джон сидит у кухонного острова, лицом ко входу. Девочка наблюдает за мной, прижимаясь к его ногам. На столе стоит несколько пустых кофейных чашек. Джон с утра не брился и, похоже, всю ночь не спал. Мой взгляд падает на то, что лежит рядом с чашками. Знакомая черно-красно-белая гамма. Господи, как не хотела, чтобы он узнал мою тайну!

– О… – выдавливаю я.

– Ну да.

Сперва мне показалось, что Джон выглядит усталым, однако, судя по всему, он готов к действию. Я невольно оцениваю расстояние между порогом и подставкой для кухонных ножей. Коситься в ту сторону мне не нужно – и так знаю, где что находится. Нет, я не собираюсь ударить Джона ножом. Не хочу. Но… забота о безопасности всегда себя оправдывает.

– Сэффи, – наконец произносит он, – полагаю, вы должны мне кое-что объяснить.

30

На столе лежала его последняя книга – «Без жалости». Джон откинул обложку под напряженным взглядом Сэффи и ткнул пальцем в дарственную надпись:


«Серафине:
Удачных вам расследований!
С наилучшими пожеланиями
Джонатан Дерозье»


– Серафина – это кто? – поинтересовался он.

– Это мое полное имя, – ответила Сэффи. – Ненавижу его.

– Всегда ставлю дату на книгах, которые подписываю. Выходит, вы были на моем последнем авторском вечере. Именно тогда все и началось. Или кто-то взял для вас экземпляр?

– Я там была, – тихо пробормотала она.

– Вы мне лгали. Прикидывались, что не знаете, кто я и чем зарабатываю на жизнь. Охали и ахали, когда слушали мою историю.

– Ну, иначе это выглядело бы странно.

– Полагаете, что солгать – менее странное решение?

– В каком-то смысле. Так… было проще.

Сэффи оправилась от первого шока и вновь обрела свою обычную непринужденность. И все же на какую-то секунду Джон уловил в ее глазах растерянность. Взять хотя бы первую реакцию: его прекрасная напарница по расследованию явно чувствовала за собой вину.

– Вы ведь меня узнали, когда мы встретились в Шотландии?

– Хм. Не хочу вас обидеть, но вы несколько изменились с того авторского вечера.

– Значит, вы последовали за мной в Шотландию?

– Что? С какой стати? Не хотите еще кофе?

Она направилась к кофемашине.

– Не хочу. Пытаюсь представить себе последовательность событий. Вы приходите на автограф-сессию. А затем совершенно случайно наши пути пересекаются в глуши Северного Нагорья.

– Да, понимаю. Звучит довольно дико.

– Причем вы меня не узнали, хотя я представился.

– Вы ведь не назвали фамилию. Сказали «Джон». Даже не Джонатан. А Джонов – пруд пруди. И вы меня не признали. Кому, скажите на милость, следует обидеться? Как можно было не запомнить такую женщину?

Сэффи вела себя настолько легкомысленно, что Джон стиснул зубы.

– Когда вы поняли, с кем имеете дело?

– Уже в поезде. Мы разговорились, и вам не хотелось обсуждать свою деятельность, а мне – выглядеть безмозглой фанаткой, поэтому я…

– Поэтому вы солгали.

– Не солгала, а умолчала. Мне удалось не подать вида, как я счастлива.

Она вставила капсулу в кофемашину, нажала кнопку, и Джон вновь напрягся.

– Однако через несколько дней, когда я объяснил суть своей работы, о невозмутимости уже и речи не было: вы пришли в такое возбуждение, словно ничего не знаете о моей истории.

– Ну, ваш рассказ не мог оставить меня равнодушной.

– Вы когда-нибудь слушали мой подкаст?

– Некоторые выпуски – да, я ведь об этом говорила. Мне очень нравилось, потому и пришла на автограф-сессию.

– А потом по воле случая наткнулись на меня в Шотландии и не признали. И вообще были не в курсе, что я там поселился.

Сэффи мило нахмурилась:

– Вы повторяете эту мысль раз за разом, будто считаете нашу встречу совершенно невероятной.

– Вы, значит, так не считаете?

– Обычное стечение обстоятельств. Сами подумайте: зачем мне ехать за вами в Шотландию?

– Вот и ответьте на свой вопрос, – предложил Джон, скрестив руки на груди.

– У меня есть квартира в Эдинбурге. Обычно сдаю ее в аренду, однако в тот раз она пустовала, поэтому я использовала ее как базу для туристических вылазок.

– Эдинбург в нескольких часах езды от моего коттеджа.

– Я на пару-тройку дней остановилась в отеле. Показать квитанцию?

В ее голосе впервые прозвучали нотки раздражения. Версия Сэффи вполне могла быть правдой, и все же опыт подсказывал Джону, что завзятые лжецы порой настолько верят в собственные выдумки, что выходят из себя, когда их подвергают сомнению.

– Значит, наша встреча – всего лишь совпадение?

– Подобное случается. Между прочим, в этом году я посещала автограф-сессии Стивена Фрая[17], Чимаманды Нгози Адичи[18] и Али Смит[19], правда, в Шотландии мне встретиться с ними не довелось.

– Их книги вы тоже прячете в дальнем углу гардероба?

– А мою вы нашли в гардеробной? – Она прищурилась. – Кстати, интересно, что вы там делали?

– Девочка выбралась из кухни, пока меня не было.

Сэффи перевела взгляд с Джона на собаку.

– Она не повредила ваши вещи – я все проверил. Если вдруг недосмотрел, ущерб возмещу. Да, собственно, не в этом дело.

– А я думаю, что именно в этом. Вы позволили себе рыться в чужих вещах, находясь в чужом доме.

– Меня гораздо больше поражает, что у вас имеется несколько книг с автографами авторов, а припрятали вы только мою.

– Да, я не выделила ей почетного места на книжной полке. Неужели задела ваше самолюбие?

– Вовсе нет. Просто хочу знать, зачем вы ее спрятали.

– Должно быть, случайно забыла в гардеробе, – пожала плечами Сэффи.

– В укромном уголке? Сэффи, да там все туфли выстроены по стилю и по цвету. Я не слишком много понимаю в одежде, однако бьюсь об заклад, что она развешана в строгом и продуманном порядке.

– По именам модельеров, по алфавиту, – неохотно признала она.

– Все джемперы у вас завернуты в специальную бумагу. Вы притворяетесь немного легкомысленной, хотя таких организованных людей я в жизни не встречал. Очень сомневаюсь, что вы случайно положили книгу не туда. Нет, вы оставили ее в таком месте, куда я точно не сунул бы нос.

– Повторю: зачем мне это делать? Я ведь не знала, что вы окажетесь в моем доме, – пригласила вас, поддавшись сиюминутному порыву.

– Допустим. Но когда я приехал сюда с вокзала – на книжных полках ее точно не было. Стало быть, в гардероб вы ее убрали еще до поездки в Шотландию. Судя по всему, книгу вы спрятали, предполагая нашу встречу, и не желали, чтобы я или кто-то другой знали о вашем увлечении моими исследованиями.

– Может, я просто не хотела афишировать, что интересуюсь криминальной документалистикой? Объективно говоря, это несколько странное пристрастие. Никоим образом не хочу вас обидеть, и все же…

– Вы не только чрезвычайно организованный человек, но и вполне уверенный в себе. Какая вам разница, будут ли знать посторонние, чем вы увлекаетесь?

– Очевидно, вы понятия не имеете, что значит быть женщиной.

Сэффи отодвинула чашку с кофе и направилась к двери.

– Куда вы собрались?

– Хочу осмотреть свои туфли.

Джон двинулся за ней, хотя внутренний голос требовал остаться на кухне, и приказал увязавшейся вслед Девочке сидеть на месте. Незачем подливать масла в огонь. Дождался, пока собака не уляжется на коврик, и лишь тогда поднялся по лестнице.

Сэффи уже шуршала в гардеробной, бормоча себе под нос нечто неразборчивое. Джон встал на пороге, наблюдая, как она поднимает и тщательно осматривает одну туфельку за другой.

– Вы полностью нарушили мою систему, и это самое меньшее ваше преступление.

– Прошу прощения. Мне следовало нанять человека для присмотра за собакой.

Не обращая внимания на его слова, Сэффи переставляла обувь, распределяя ее по соответствующим полкам, затем принялась за шарфики.

– Сердитесь? – наконец спросил Джон.

– Сдерживаюсь, чтобы не сказать лишнего, потому что вы мне нравитесь. Вы, как и любой настоящий мужчина, нуждаетесь в определенном типе женщины – спокойной, умеющей владеть собой, в меру веселой, не требующей больших расходов. Вас устроила бы жена, которая никогда не злится, не раздражается по пустякам, не надоедает, не ворчит, прислушивается к мужу и все ему прощает. Мы усваиваем эти требования с самого рождения.

– Я не…

– И раз уж вы мне нравитесь, я обязана притвориться, что воспринимаю подобное отношение как должное. Если устрою скандал – особой пользы не извлеку. Вы наверняка решите: Сэффи – потрясающая женщина, однако с ней слишком много проблем. В моих интересах быть беззаботной и сексуальной, скрывать, какова я на самом деле и что чувствую.

– Я не хочу, чтобы вы…

– Знаю, вы скажете: мне не следует затыкать подальше собственное «я», но поверьте – так заявит каждый мужчина. Любой из вас считает, что может управляться с женщиной, однако, когда она перестает безропотно подчиняться, вы опускаете руки. И я прекрасно понимаю вашу точку зрения. Все мы хотим легкой жизни, желаем получать удовольствия и не иметь последствий, но самое главное – это верность и преданность, Джонатан.

– Я вовсе не…

– Видите, здесь порван подол, – вновь перебила его Сэффи, сняв с вешалки красное платье.

– Извините. Я приобрету точно такое же.

– Это винтажное платье от Valentino.

– Я могу где-нибудь купить точно такое же? На eBay, например?

Сэффи только вздохнула.

– Платье – ерунда. Дело вообще не в материальных ценностях и не в собаке – Девочка ведь всего лишь неразумное животное. Лицемерие – вот что меня огорчает больше всего. Вы тут вывели целую теорию о том, что я вас преследую, скрываю правду, а ведь все ровно наоборот: это вы от меня кое-что утаиваете, причем с того самого дня, когда мы познакомились.

– Возможно, хотя вы ко мне не совсем справедливы. Я не утаивал информацию о своей работе, просто не желал о ней говорить. В любом случае, как выяснилось, вы и без меня все знали.

– Я вовсе не о работе. – Сэффи повернулась к выходу из гардеробной, и Джон сделал шаг назад. – Вспомните вчерашний вечер. Когда я приехала в «Беркли», вы что-то изучали в телефоне. Настолько увлеклись – даже не заметили, как я вошла. И не рассказали, что там было такого занимательного. Разве справедливо?

– Вряд ли вас это заинтересовало бы. Информация к вам никакого отношения не имела.

– Неужели? – Сэффи шагнула к Джону, и он отступил. – Я считаю иначе. Не вы ли вчера хотели, чтобы я пошла с вами домой? Когда последний раз связывались с бывшей женой?

Джон вновь невольно попятился и уперся спиной в стену.

– Вчера вечером, – признался он.

– До того, как фактически предложили мне заняться сексом, или после?

Сэффи была вне себя. О порванном платье и припрятанной книге речь уже не шла. Она злилась не на шутку, не по-женски, напомнив Джону отца, когда тот выпивал лишнего и принимался учить сына уважать старших. Другое дело, что папаша в такие минуты становился слезливым и в то же время жестоким, а Сэффи себя контролировала. Оставалась расслабленной, однако ее выдавала напряженная интонация, а в глазах плескался холодный гнев.

– Э-э-э… после. Уже в такси. Но…

Она стиснула зубы и, сощурив глаза, уставилась на Джона, у которого слова застряли в горле. На долю секунды он решил, что Сэффи собирается дать ему пощечину или швырнуть в голову чем придется. Или, как минимум, завизжать от злости.

У него похолодело в груди, неприятно запульсировал шрам от ножевого ранения.

– И почему я ни капли не удивлена? – процедила Сэффи, непроизвольно сжав кулаки.

Она вихрем выскочила из комнаты. Джон еще не успел перевести дух, как внизу с силой хлопнула входная дверь.

31

Сижу в кафе в Шепердз-Буш, потягивая вполне пристойный двойной эспрессо и наблюдая за Эми Дерозье. Та, облаченная в штанишки для йоги, занимает столик у окна. Что-то читает с экрана смартфона, улыбается и, свернувшись калачиком в кресле, пишет эсэмэску. На лице у нее счастливое предвкушение – ждет ответа.

Явно с кем-то заигрывает. Черт, неужели с Джоном? Возможно, обменивается сексэмэсками?

Не понимаю, что со мной происходит. У меня случались романтические отношения, и я ни разу в жизни не ревновала. Никогда. Всегда думала, что отчасти по двум причинам: во-первых, выбирала слишком скучных мужчин, не способных сходить налево, во-вторых – каждому из них я внушала благоговейный трепет. Однако теперь пришла к выводу, что все мои прежние соображения – чушь. На самом деле зануды тоже изменяют. Неверность не заставила бы меня желать такого партнера еще больше, она вполне предсказуема. Кроме того, многим мужчинам свойственна модель поведения по типу «мадонна – шлюха». Довольно известный феномен: обожествляя супругу, муж ставит ее на своеобразный пьедестал, а в дополнение к ней ищет любовницу, с которой сможет спуститься с небес на грешную землю.

Впрочем, самым веским доводом, объясняющим полное отсутствие ревности, я считала кое-что другое. Всегда знала: если приятель наставит мне рога, могу его убить без всякого сожаления. К подобному инструменту никогда не прибегала, потому что близкие знакомые, как правило, становятся главными подозреваемыми. Опять же, похороны – процедура предельно тоскливая. Так или иначе, уверенность в возможности решить вопрос кардинально всегда позволяла мне оставаться над ситуацией.

Увы, все это полная ерунда.

Осознание, что Джон и Эми, вероятно, любят друг друга, заставляет меня испытывать испепеляющую ревность. Черт, черт! Они когда-то познакомились, ходили на свидания, потом поженились. Эта мысль не дает мне покоя. На ней было белое платье невесты, на нем – парадный костюм, их окружали друзья и родственники. Они жили вместе несколько долгих лет, намекали друг другу на храп во сне, спорили, чья очередь пылесосить ковер, держали зубные щетки в одном стакане… О, я просто схожу с ума! Наверняка каждый из них идеализировал образ другого, хотя потом их взгляды потихоньку начали меняться. А может, все рухнуло в одночасье, и оба остались с разбитым сердцем, но я ревную даже по этому поводу.

Ревность означает утрату самообладания. Похоже, в моей жизни появилась проблема, которую невозможно решить ни обаянием, ни деньгами, ни силой.

Похоже, я всерьез влюблена?

Вчера, через час после того, как я, хлопнув дверью, сбежала из дома, Джонатан прислал мне сообщение: «Я снял номер в отеле». Ни тебе извинений, ни обвинений. Я не ответила.

Эми через несколько столиков от меня тихонько хихикает и тычет пальчиком в экран смартфона.

На самом деле меня пронзил радостный трепет, когда Джон догадался, почему я спрятала книжку, и сообразил, что наша встреча в Шотландии была неслучайной. Разумеется, я не могла подтвердить его правоту, однако испытала гордость: как же умен мой мужчина! Скармливала ему полуправду, отвечала вопросом на вопрос. Невероятное, между прочим, удовольствие, настоящая схватка разумов! Все ждала, когда он возмутится, что я все время ухожу в сторону, предпринимая контратаки.

Зачем он признался, что разговаривал с бывшей женой? Почему не солгал? Простила бы в мгновение ока, а так лишь еще больше вышла из себя.

Нет, все-таки я не влюблена. Не умею любить – ну, то есть никого, кроме Сюзи. Утратила этот дар, и причиной тому страшные вещи, которые совершала сама, и то, что делали со мной. С другой стороны, возможно, я родилась бесчувственным социопатом? Ведь так бывает – некоторые люди появляются на свет с нравственным дефектом. Впрочем, у подобного рода душевных инвалидов напрочь отсутствует умение сопереживать, а у меня-то оно бьет через край, хотя распространяется моя эмпатия только на одну половину человечества.

Порой чувствую себя страшно одинокой. Задумываюсь: что было бы, подари мне Господь способность любить?

Эми ерзает в своем кресле. Все же она по-своему хорошенькая. Ей идет прическа ежиком. Не могу издалека разглядеть, но, наверное, у нее есть веснушки. Кому это она написывает? Может, новому дружку? Или Джону? А тот сидит в гостиничном номере один-одинешенек, не считая Девочки, мечтает вновь разжечь затухший огонь былой любви.

Просил ведь меня поехать с ним домой вместе, а потом минуты не прошло, как позвонил Эми.

Ощущаю жжение в груди. Прикладываю руку к сердцу – ого, как колотится! Ненавижу подобное состояние. Хватит уже, стоп! В кармане у меня лежит складной охотничий нож с отполированным до смертоносного серебристого блеска лезвием. Клинок Гарольда. Отчим пользовался им во время охоты – перерезал горло беззащитным антилопам и предварительно одурманенным наркотиками тиграм. Охотничьи трофеи потом вешал на стену в своем домике в Адирондаках. Достигнув совершеннолетия, я продала его со всем содержимым, а вырученные деньги пожертвовала «Фонду дикой природы».

Эми убирает телефон в сумку, поднимается и выходит из кафе. Проследить за ней? Хорошо бы подкрасться сзади, обхватить за шею и утащить в глухой переулок. Там приставлю нож к горлу, нажму – так, чтобы по веснушчатой коже заструился тонкий ручеек крови. Пусть умоляет, пусть скажет, что позволит Джону выбраться из паутины любви, которой его опутала. Пусть пообещает удалить номер бывшего мужа, не отвечать на звонки, пусть отдаст этого мужчину мне!

Нет, ничего такого я не сделаю. Женщин не убиваю. Их и без моей помощи губят разные маньяки. Может, я и социопат, лишенный способности любить, однако у меня есть своеобразный моральный кодекс, определенные правила.

Делаю глубокий вдох и провожаю Эми долгим взглядом. Иди на йогу, возвращайся в свою жизнь. Ты никогда не узнаешь, какой участи сегодня избежала. Она понятия не имеет, что находилась в одном помещении с хищником, следившим за каждым ее движением, размышлявшим: убить или пощадить?

Настроение я себе подниму по-другому.

32

Номер Джон забронировал в отеле близ Эрлс-Корт. На кровати лежали нарядные пурпурные подушки и покрывало, на стене висела большая картина, и все же внутренние интерьеры напомнили ему тюрьму, в которой он посещал Сирила. Девочка обследовала каждый дюйм напольного ковра. Пожалуй, лучше не думать, что она там унюхала… С точки зрения комфорта комната на несколько порядков уступала дому Сэффи в Кенсингтоне.

Впрочем, особого выбора не было. Не так-то легко найти отель, где пускают с собаками, тем более что Джон действовал в спешке, а Лондон ему велели не покидать. Во всяком случае, здесь, в отличие от хижины в Шотландии, стены не заросли плесенью, а потолок не протекал. Подумать только: он ведь считал, что заслуживает жить в подобных условиях – в сырости, холоде и нищете, наливаясь виски и предаваясь размышлениям. А затем встретил Сэффи, – может, случайно, может, нет – и все изменилось.

Джон залег на кровать и уставился в потолок, обдумывая сложившуюся ситуацию. Девочка запрыгнула к нему и свернулась калачиком под боком. Да, Сэффи лгала. Прикидывалась оскорбленной, когда он бросил ей в лицо обвинения, тем не менее прямо их не опровергала. Возможно, надеялась, что Джон не заметит ее игры. Впрочем, если много лет берешь интервью у самых разных людей, обретаешь определенный опыт. Он давно научился подвергать анализу каждое слово собеседника. Сэффи уходила в сторону, отвечала в сослагательном наклонении или задавала собственные вопросы. Прежде чем Джон прижал ее к стене, она перешла в атаку. Говорила о чем угодно: о неприкосновенности личной жизни, о порванном платье, об ущемленности женщин, о его бывшей жене… Намеренно или нет, но вышла из себя настолько, что Джон уже не мог ни вывести ее на чистую воду, ни объяснить собственные действия.

Возможно, он оказался во власти паранойи. Такое бывает, когда посвящаешь всю свою жизнь расследованиям преступлений; об этом говорила и Эми. И все же порой паранойя оправдана.

Не чрезмерной ли была его реакция? Сэффи ведь призналась, что увлечена им, – может быть, поэтому и разыскала на краю света. Флиртовала безо всякого стеснения. С другой стороны, что бы ни привело ее в Шотландию, они встретились ради спасения жизни Девочки. Наверное, его здорово выбили из колеи угрозы в интернете и – естественно – мешок с трупом на крыльце, отсюда и повышенная эмоциональность.

Сэффи по неясной причине его обманывала, однако Джон давно не был так счастлив, последние двадцать четыре часа – уж точно. И вот все кончилось.

Он вздохнул и проверил телефон – вдруг поступило сообщение от Сэффи, Атертона, Эми или девушки-бармена из «Магии». От Сирила, в конце концов. Нет, никому он не нужен.

Сквозь плотно закрытые окна Джон слышал гул уличного движения. Впереди весь день, а заняться нечем. Он задумался: с кем еще можно поговорить по поводу смерти Фандуччи? Тут же отбросил мысль в сторону – сейчас не до того. Позвонил Атертону и продиктовал автоответчику свой новый адрес, как ему и велели. Сообразив, что Эди также нуждается в сведениях о его местонахождении, набрал ее номер.

Ответила она мгновенно, и в трубке прозвучал хриплый задыхающийся голос:

– Джонатан, откуда ты узнал?

* * *

Ее агентство находилось в Ноттинг-Хилле, на первом этаже веселенького розового дома георгианской эпохи. Жилые помещения занимали второй и третий этажи. Джон любил приходить к Эди по делам: атмосфера была куда более свойской и дружелюбной, чем в холодных чопорных офисах. Вдоль стен стояли стеллажи с книгами, пол прикрывал потертый турецкий ковер, между мягкими диванчиками, разбросанной литературой и наползавшими на ноутбук документами теснились комнатные растения. Письменный стол Эди представлял собой махину из красного дерева, место для которой нашлось в эркере бывшей гостиной. Маленькие кабинеты помощниц располагались в комнатах, некогда предназначавшихся для библиотеки, столовой и кухни. Периодически по офису шлялись три кота – все вместе или по отдельности, требовали еды и внимания либо просто забирались вздремнуть на коленях посещающих агентство авторов. Эди отличалась исключительной деловой хваткой, однако ее агентство больше напоминало гостиную провинциальной тетушки.

Встав на подъездной дорожке, Джон разинул рот: розовые стены покрылись ошметками облезшей краски и черной копотью, а величественное окно эркера, в которое так любила посматривать Эди, заключая контракты, было разбито вдребезги. Привкус дыма в воздухе Джон учуял, уже выходя из подземки; даже не зная, где живет его агент, они с Девочкой легко нашли бы ее дом по запаху. Въезд во двор перекрывала желтая лента, за которой стояли полицейские и пожарные машины. Несколько огнеборцев и детективов остановились посреди участка, обсуждая происшествие. Возгорание, по всей видимости, давно ликвидировали.

Эди застыла перед домом, окидывая его грустным взглядом. Оделась она во что пришлось: кроссовки, длинный теплый кардиган и пижамные штаны с рисунком в виде уточек. В дрожащей руке дымилась сигарета.

– Эди! – окликнул ее Джон, и она обернулась.

Агентесса никогда не появлялась на людях без идеального макияжа, сегодня же на ее усталом, перепачканном сажей лице не было и следа косметики. Раньше они при встрече обменивались лишь воздушными поцелуями; на этот раз Джон раскрыл навстречу Эди объятия, и она бросилась к нему, отставив в сторону руку с сигаретой. Они долго обнимались. От Эди сильно пахло дымом. Джон впервые ощутил, насколько хрупко ее тело. Оказывается, она уже далеко не молода…

– Что здесь случилось? – спросил он, наконец разомкнув руки, хотя, похоже, особых объяснений не требовалось.

– Пожарная сигнализация сработала около трех утра. Повезло, что коты спали с нами. И слава Богу, что Мардж в свое время настояла на том, что нам требуется пожарный выход.

– Как она? А коты?

– Все живы-здоровы. Котов на время забрала соседка.

– Как это вышло?

Эди невесело усмехнулась:

– Мардж годами твердила, что я когда-нибудь сожгу нас заживо, если буду курить в постели, но получилось иначе. Загорелось на первом этаже, в моем кабинете. К счастью, пожарные не позволили огню распространиться вверх, однако весь дом провонял дымом, да и от воды многое пострадало.

– Вот проклятье… У тебя приличная страховка?

– Не просто приличная, дорогой мой. Там серьезная сумма.

К ним подошла Мардж в сером тренировочном костюме и ярко-зеленой кашемировой шали на плечах, с двумя кофе навынос.

– Джонни, – вздохнула она, обняв его одной рукой и сунув Эди пластиковый стакан. – Представляешь, какой треш?

– Рад, что вы не пострадали.

– Полиция считает, что дом подожгли, – Эди не рассказывала? Эй, привет, красотка!

Сев на корточки, Мардж потрепала Девочку, словно и не поделилась только что ошеломительным известием.

– Что ты говоришь… – ахнул Джон.

– Похоже, кто-то пробрался в офис через заднюю дверь, – объяснила Эди, сделав большой глоток кофе и прикурив новую сигарету.

– Что-нибудь украли?

– Черт его знает! Все ведь выгорело. Книжек-то у меня было море, вот они и вспыхнули как порох. Сейчас будет расследование, и, наверное, через несколько дней появится информация. – Эди поморщилась. – Ноутбук запаролен, однако, если его прибрали, то наверняка взломают, а там персональные данные моих клиентов. Вот это печально. Впрочем, банк я в известность поставила, так что доступа к счетам воры не получат.

– Ты в своем стиле, – хмыкнул Джон. – У нее дом подожгли, а она за клиентов волнуется.

– Больше всего Эди переживала за меня, – подняла голову Мардж, почесывая пузо довольно развалившейся Девочки, – потом за котов, а уж в третью очередь – за клиентов.

– На самом деле коты на первом месте, – возразила Эди, и парочка показала друг другу языки.

Как бы там ни было, чувство юмора им сохранить удалось.

– Будьте осторожны, – посоветовал Джон. – Вы вполне могли погибнуть. Не знаю, кто совершил поджог, но преступник наверняка был в курсе, что наверху живут люди.

– У тебя все убийства на уме, – отмахнулась от него Эди, оставив в воздухе дымный след от сигареты.

– Я за последнее время получил несколько сообщений с угрозами, – продолжил Джон. – Надеюсь, они не имеют отношения к случившемуся.

– Боже! Ты уведомил полицию?

– Полиция полагает, что я убил человека, труп которого обнаружил у себя под дверью. Поэтому – нет.

– О, дружище… Ты в порядке? – тревожно спросила Мардж, оторвавшись от собаки.

– Более чем. Пустяки, все проходит, пройдет и это. Меня больше беспокоите вы двое. Ведь все имущество погибло…

– Всякое барахло, – пожала плечами Эди.

– Поживем пару месяцев в нашем домике во Франции, пока здесь все образуется, – добавила Мардж.

Джон перевел взгляд на пожарище. Особняк производил впечатление мертвого человеческого тела: розовая краска – плоть, разбитые окна – пустые глазницы. Еще один труп в его жизни… Кстати, судя по рассказам персонала «Магии», Франческо Фандуччи тоже мог приложить руку к поджогам. Не связан ли с ним сегодняшний инцидент? Не является ли Джон общим знаменателем?

Он вдруг безумно обрадовался, что живет в скромном гостиничном номере лондонского отеля, а не в дырявом коттедже в горах Шотландии, указанном в записях Эди в качестве его последнего адреса. Остро осознал: эта маленькая женщина, которая его неизменно поддерживала и наставляла на путь истинный, фактически построившая ему карьеру в некогда любимой профессиональной области, могла запросто умереть. Возможно – из-за Джона, из-за этой самой пресловутой карьеры.

– Если в самом деле желаешь помочь, – подала голос Эди, – напиши книгу об Уолкере, чтобы я продала ее за херион фунтов. Хотя бы куплю котам новые кроватки…

Джон снова ее крепко обнял.

– Эди, я так рад, что ты не изменяешь себе!

33

Представлю вам Руперта Хантингтон-Хогга, достойного парламентария от Суинли. Между прочим, Руперт выступает против мигрантов, предлагая либо сажать их в тюрьму, либо отправлять в страны, славящиеся нарушением прав человека. По его мнению, состоятельные люди должны платить маленькие налоги либо не платить их вовсе. Он не раз высказывался о пользе продовольственных банков, а еще заявлял, что муниципальное жилье плодит наркоманов и бродяг. Руперт – сторонник снижения планки экологических стандартов, урезания зарплат медикам и сокращения финансирования библиотек. С его точки зрения, все эти ужасные студенты университетов, выступающие против дискриминации, должны платить надлежащую цену за образование – пусть, мол, познают на своей шкуре цену тяжелого труда. Три года назад Руперт возглавил кампанию в своем избирательном округе, поставившую целью снести приют для подвергшихся насилию женщин, а на его месте построить роскошный многоквартирный дом. Естественно, наш герой – один из акционеров застройщика. Приют снесли, дом построили, половина квартир пустует. Между прочим, приют был неизменно забит под завязку.

Руперт сидит на моем диване, наслаждается выдержанным односолодовым виски и ждет, когда я его убью.

Полагаю, вы догадались, к какой фракции он относится. Впрочем, спешу заверить: политические предпочтения при выборе жертвы для меня никакой роли не играют. Женоненавистничество от партийной принадлежности не зависит; кроме того, Руперт – конченый подонок. В узких кругах известно, что еще во время учебы в Оксфорде он курировал фотобанк снимков, исподтишка сделанных под юбками девушек и предназначенных исключительно для членов клуба. Женщин-парламентариев Руперт называет «кобылками». Однажды во всеуслышание спросил даму – заместителя канцлера казначейства теневого кабинета, яростно выступившую против лоббируемого им законопроекта, не месячные ли сейчас у нее. Его слова о том, что мусульманки в хиджабах сами напрашиваются на насилие, цитировали в «Спектейтор». Руперт никогда не отвечает на вопросы репортеров о количестве детей и скольких из них он финансово поддерживает, а сам сменил уже трех жен. Сейчас женат на любовнице, которую завел во время второго брака, – она на двадцать лет его младше. Другая пассия – с ней достойный муж снюхался при третьей жене – обвинила его в сексуальных домогательствах, однако быстро отозвала иск, когда ей предложили урегулировать вопрос во внесудебном порядке. Я встречалась с этой женщиной; деньги, что предложил ей Руперт, и близко не компенсировали ее страданий.

Еще общалась с девушкой-стажером, которую Руперт изнасиловал пять лет назад. Ему тогда было пятьдесят, ей – двадцать три. Бедняжка с детства желала посвятить жизнь политической деятельности. Больше не хочет…

Мистер Хантингтон-Хогг уже несколько месяцев жаждет затащить меня в постель – с тех самых пор, когда мы познакомились на гала-концерте, организованном одним из благотворительных фондов, которые я поддерживаю (да-да, тот самый, с осликами). Разумеется, я знала, кто он такой – и в общественном плане, и в личном. Очень скрупулезно отношусь к своим исследованиям, какими бы тошнотворными они ни были. Вступила с ним в непринужденный флирт и, как бы между прочим, упомянула, что якобы разделяю некоторые из его интересов. Потом время от времени подкидывала Руперту косточку, поддерживая контакт ровно настолько, чтобы его влечение не ослабевало. Ждала подходящего момента.

Сегодня утром, отказавшись от плана убить Эми Дерозье, я отправила Руперту сообщение с одноразовой симки. Мы с ним условились о системе связи через электронный почтовый ящик, к которому оба имеем доступ. Я создаю черновик письма; Руперт его читает и редактирует, тем самым соглашаясь на мое предложение. Он чрезвычайно осторожен и всегда заметает следы – и в жизни, и в сети. Миссис Хантингтон-Хогг многие его трюки знает – сама играла в подобные игры до того, как выйти замуж. Каким бы непотопляемым ни был наш парламентарий, вряд ли его карьера переживет еще один скандал в наше время движения против сексуальных домогательств, особенно если жена присоединится к обвинениям.

Итак, достопочтенный член парламента от Суинли, одетый в неброский повседневный костюм, появляется у моего порога ровно в пять. Не люблю гадить там, где живу, однако на сей раз желаю полностью контролировать ситуацию. Жертва намерена всеми силами скрыть, куда направилась, потому преимуществ гораздо больше, нежели рисков. Открываю дверь прежде, чем он успевает постучаться, и молча веду его в гостиную. Занавески предварительно задернула.

Сперва приходится полностью завладеть вниманием Руперта, а уж потом развязать поясок шелкового халатика. Тот соскальзывает на пол, и я предстаю перед гостем в облегающем комбинезоне из черного латекса. На мне латексные же перчатки и высокие ботфорты, волосы забраны в хвост на макушке. Не слишком оригинально, но у Руперта есть определенные склонности, а я предпочитаю одежду, которая легко отстирывается.

Он сидит на диване, потеет и старается не пускать слюни. Наливаю ему двойную порцию односолодового со льдом.

– Уж начал бояться, что ты никогда не захочешь со мной встретиться, – бормочет мой гость.

Забираю опустевший бокал и вновь его наполняю.

– У меня стоит с тех пор, как получил твое сообщение. Черт, все думал, как бы не задержали за аморальное поведение.

– Ожидание – половина удовольствия, – отвечаю я.

Запустив Руперта в дом, держусь от него на расстоянии пары футов, не позволяю себя касаться. Передаю ему бокал, и он вытягивает ко мне лапу. Я быстро отступаю.

– Сейчас умру от нетерпения, – стонет подонок.

– Подожди, ты пока ничего не видел. – Провожу рукой в перчатке по шее, затем между обтянутых латексом грудей, и он следит за каждым моим движением. – Будь хорошим мальчиком, выпей еще.

Он опрокидывает в себя виски, поднимается и снова тянется к моему телу. Я опять делаю шаг назад.

– Нет-нет. Потерпи.

– Сколько можно терпеть… – надувает губы Руперт.

Хм. Значит, этого похотливого инфантильного человечишку заводит игра в недотрогу? Наверняка у него бывал секс по взаимному согласию – как иначе? Кстати, он не врал – у него и вправду стоит, хотя и не слишком впечатляюще, насколько мне удается рассмотреть. Лицо и шея – багровые, лоб блестит от пота.

Следует еще немного подождать – пусть подействует амфетамин, который я сыпанула в первую порцию виски. Подозреваю, что Руперту приходилось баловаться легкими наркотиками; если так, эффект наступит не сразу. Грань переходить нельзя: я не могу его сильно накачивать, иначе при вскрытии возникнут вопросы, однако клиент должен размякнуть. Я в гораздо лучшей физической форме, чем Руперт, на моей стороне опыт и ловкость, зато весом он меня превосходит на добрых девять стоунов[20]. Пожрать наш парламентарий любит.

– Ну, большой парень, пойдем посмотрим на мою спальню.

Подливаю еще спиртного.

– На твое зловещее логово… – хихикает Руперт.

Язык слегка заплетается – должно быть, амфетамин начал действовать. Жертва сама поднимается за мной по лестнице.

Спиной чувствую, как он пялится на мою задницу. Я в курсе, что Руперт категорически против презервативов; а вот латекс его возбуждает, странно.

– А… прорезь между ног там есть? – спрашивает он, указывая на комбинезон.

– Нет.

– Не хочу, чтобы ты его снимала. Может, замочек на боку или что-то подобное?

Это он спросил очень кстати. Открываю ящик прикроватной тумбочки и извлекаю оттуда охотничий нож Гарольда:

– У меня есть идея получше.

Убить Руперта я планировала давно, хотя сначала рассматривала другой сценарий. Намеревалась снять номер в Дорчестере, набить его сомнительной порнографией и устроить жертве передоз легкими наркотиками. И никаких свидетельств моего участия. После обнаружения тела появились бы прекрасные заголовки в газетах, вполне соответствующие образу жизни Руперта. О, с каким удовольствием я их читала бы…

Потом передумала. Наркотики и инсценировка – неплохо, однако мне хотелось большего, чтобы выразить свою активную жизненную позицию.

Идеально острый нож серебристо поблескивает, и глаза Руперта удивленно округляются. Он с трудом сдерживает вожделение. Наверняка полагает, что у нас с ним идеальное взаимопонимание.

Протягивает руку к ножу – ага, вознамерился испортить мой наряд, который мне, между прочим, начинает нравится. Очень злодейский. Я качаю головой.

– Терпение! Ты ведь пришел сюда не затем, чтобы мной командовать.

– Нет, – выдыхает он. – Здесь командуешь ты.

– Принес то, что я просила?

Руперт вытягивает из кармана старый школьный галстук. Итон, как иначе.

– Раздевайся, – требую я, забираю галстук и вновь запускаю руку в ящик тумбочки.

Зрелище меня ждет тяжкое. Ничего, выдержу. Пока он разоблачается, мысленно представляю себе Киану Ривза.

– Вот и молодец. А теперь открой рот.

Руперт с готовностью повинуется. Делаю грациозный шаг вперед и запихиваю конец галстука в мерзкую пасть. Он не может прийти в себя от удивления, и я, пользуясь моментом, заклеиваю ему рот скотчем. Отлично, кляп на месте.

– Все в порядке?

Для непонятливых поясняю: сексуальные игры приносят удовольствие лишь при взаимном согласии.

Руперт кивает, издает неясный звук, и я вознаграждаю его легким шлепком по щеке.

– Я готова к грязному сексу, но желаю, чтобы мой мужчина был чистым. Марш в ванную! Освежишься, а я через пару секунд присоединюсь.

Парламентарий рысцой бежит в санузел, покачивая яйцами. Живот и задница трясутся, словно желе. Как только он поворачивается ко мне спиной, надеваю хирургическую маску и сетку для волос. Сперва планировала сразу натянуть латексный шлем, однако с ним слишком много возни. И так использовала полпакета талька, чтобы влезть в комбинезон. Вот вам еще одна причина, почему Мишель Пфайффер и Холли Берри пользуются моим искренним уважением.

Из ванной раздается удивленное мычание. Ага, понятно: Руперт заметил, что стены и пол обтянуты полиэтиленовой пленкой, как в сериале «Декстер».

– Затеяла небольшой ремонт, – небрежно поясняю я и с ножом наизготовку вхожу в свой маленький личный салон для убийств. – Смотрел «Психо»[21]? Обожаю классику.

Итонский галстук заглушает его визг. Соображает Руперт быстрее, чем я ожидала: должно быть, хирургическая маска сказала ему о многом.

Он отшатывается назад и падает через низкий бортик прямо в ванну. Распластывается на ее дне, словно дряблая бледная морская звезда, а я уже стою на коленях, приставив нож к его горлу.

– Наверное, гадаешь, почему я это делаю?

Руперт неразборчиво мычит, а я улыбаюсь, хоть улыбки под маской и не видно. Он в панике вращает налитыми кровью глазами, пытаясь найти путь к спасению. Тщетно, вариантов у него нет.

Называю женское имя, потом второе, и вдруг по его лицу разливается облегчение. Полагает, что я тут занимаюсь бесплодными демонстрациями протеста против сексуальных домогательств. Считает меня чокнутой истеричкой, борющейся за права женщин. Уже предвкушает, как расскажет забавную историю дружкам в каком-нибудь баре, солидарным с ним типам, которые никогда не призовут его к ответу за совершенные пакости. Они в точности такие же: верные последователи патриархата, опьяненные властью и привилегиями. Идут годы, а в нашей жизни ничего не меняется.

Отвожу руку с ножом в сторону, и Руперт слегка расслабляется. Шумно втягивает в себя воздух и что-то бормочет заклеенным ртом.

Я вонзаю нож ему в брюхо. Лезвие входит в мягкую плоть, словно в масло, и Руперт в первую секунду не ощущает боли.

Но только в первую.

* * *

Настолько погрузилась в дело, что не сразу реагирую на звонок в дверь. Поднимаю голову, лишь заслышав вторую трель. Наверняка какой-нибудь коробейник или распространитель религиозной литературы. Позвонят и уйдут. Вновь поворачиваюсь к своему подопечному.

Снизу раздается голос:

– Эй, есть кто дома? Сэффи?

Джон… Уже вошел!

Проклятье…

Вскакиваю на ноги. Хотя перчатки у меня черные, последний дурак поймет, что залиты они не средством для мытья посуды. Торопливо сдираю их и швыряю на застеленный полиэтиленом пол. Расстегиваю ботфорты, срываю маску и сетку для волос, выбегаю из ванной и плотно притворяю дверь. Кричу:

– Минуточку!

В гардеробной у меня висит махровый халат, который надеваю, когда случается сильно простыть. Быстро натягиваю его поверх комбинезона. С изнанки он, конечно, запачкается кровью достойного политика, однако взгляд в зеркало убеждает меня, что маскарад удалось прикрыть.

– Извините, если помешал. Думал, вас нет дома, – говорит снизу Джон. – Забыл собачьи причиндалы, вот и забежал по пути.

– Без проблем! Все нормально!

Закатываю штанины и рукава комбинезона, пряча их под халатом, затягиваю пояс и стираю губную помаду найденным в кармане платком. Все, можно спускаться.

Джон стоит у двери; явно не осмелился пройти внутрь, услышав мой голос. Выглядит помятым, будто спал в одежде. Еще не добравшись до середины лестницы, чую, как от него пахнет дымом. Не сигаретным, а будто сидел у костра на природе.

– Простите, – бормочет он. – Не хотел вторгаться. Не знал, что вы дома, иначе не пришел бы. Вспомнил, что не бросил ключи в почтовый ящик. Вот, заодно собирался их оставить.

Протягивает мне связку, и я кладу ее в карман.

– Ничего страшного. Я готовила себе ванну.

– Заскочил буквально на минутку. Девочка привыкла к одной собачьей игрушке, а я ее не взял.

– Кстати, где она?

Собаки, между прочим, отлично чуют кровь…

– У Эди, моего агента. Я сказал ей, что скоро вернусь.

Он не двигается с места, я тоже стою как вкопанная. Дело в том, что я наверху никуда не торопилась, наслаждаясь представлением, и не уверена на сто процентов, точно ли доблестный парламентарий мертв.

Наверное, разумно встать у подножия лестницы, чтобы Джон не вздумал пройти наверх. Или вообще выставить к чертям непрошеного гостя. Только как его выгонишь? Стоит, смотрит честными усталыми глазами. Такой порядочный, встревоженный… Полная противоположность той мрази в моей ванной.