– Нет. Не сплетни. Просто пытаюсь тебя предостеречь, как коллегу, как друга. – Он цапнул ложкой кусок торта, отправил в рот. Забубнил: – Карелин хорош, конечно. И всегда женщинам нравился, но… Но не все с ним сейчас так однозначно. Ты знала, что в квартире повешенного Пачкина была обнаружена бита?
Маша кивнула.
– И что следы крови на ней принадлежат Карелину, знала. – Он вдруг вспомнил, что сам ей об этом рассказывал. – И что наш Пачкин был одурманен перед самоубийством тем же самым чаем, знала тоже. Тот же самый чай употребляла несколько дней соседка Карелина – Сироткина, перед тем как ее задушили. Кто? Кому было нужно? Кстати, что сказали эксперты по поводу лечебного сбора? Им поила Пачкина его толстая пожилая подруга – Валентина Ивановна.
– Сбор чистый.
– Н-да… – Он зацепил ложкой еще от куска торта и еще, задумался. – Ни в одной пачке чая Михаила Ивановича не нашлось этой дряни. Заварка как заварка. Вопрос: где он ее хлебнул? Кто его угостил?
– Не Карелин точно, – с убежденностью заявила Маша. – Пачкин его на дух не переносил. Ни за что не впустил бы к себе. Особенно с чаем!
– Не могу поспорить, – нехотя обронил Осипов, запивая съеденный кусок торта чаем. – Тогда кто? С кем еще общался Пачкин, кроме своих родственников и Валентины Ивановны Мироновой? Не знаешь. Но должна узнать, Маша. Это же твой участок. Поспрашивай жильцов. С тобой они будут более откровенны, чем со мной. И что там за разговоры о каком-то письме с угрозами? Почему я до сих пор не знаю об этом? Это сокрытие информации, старлей.
Она вкратце передала свой разговор с Мироновой.
– Как видишь, она промолчала по уважительной причине. Не видела. Не читала.
– Секундочку…
Осипов так глубоко задумался, что не заметил, как положил себе на блюдце сразу два треугольника торта из коробки.
– Ой, промахнулся. Тебе хотел второй, – коротко хохотнул он и задрал вверх чайную ложку, успев ее облизать. – Она не видела текста. И самого письма. Но почту принесла ему она. Именно она вытаскивала корреспонденцию из почтового ящика. А значит… Значит, видела конверт.
– Видела. Она и не отрицает. Белый прямо-угольный конверт. Тщательно заклеен. Ни печати, ни адреса, ничего.
– Значит, его принесли и подбросили в почтовый ящик. Плохо камер видеонаблюдения нет во дворе, – с сожалением произнес Осипов. – Насколько было бы проще вычислить убийцу.
– Пачкина тоже убили?
– Помогли, скажем. Эксперты утверждают, что если он не заготовил себе петлю загодя, то в том состоянии, в котором он пребывал под действием чая с отравляющими веществами, ни за что такой узел не соорудил бы. Выходит, помогли.
Он глотал торт, не пережевывая. На Машу не смотрел. Уставился немигающим взглядом на кошачью морду, выглядывающую из-за холодильника.
– Во вторник, говоришь… Что же такого сотворил Пачкин в какой-то вторник и кто это видел? А когда Карелин получил по башке? Не во вторник? Я тут предположил, что кто-то мог видеть, как дед молотил нашего Диму по голове битой.
– Это был четверг.
Она это точно помнила. У нее конкретное расписание по посещениям жильцов своего участка.
– Жаль. Тогда было бы понятно, кого искать.
– И кого?
– Того, кто проживает в одном подъезде с Карелиным.
– Это мог быть не жилец, а гость, – неуверенно предположила Маша.
– Да? Гость, который точно знает, кто такой Пачкин, где он живет? Не-ет. Это мог быть только кто-то свой. Но если ты говоришь, что Карелин получил по башке в четверг, тогда все отпадает. Кстати, вкусный торт. Чего не ешь?
– Не хочу, – отмахнулась Маша.
Она смотрела на гостя и размышляла: рассказать ему про Окунева или нет? Имеет ли смысл? Вся эта троица: Карелин, Окунев и Осипов делили между собой одну женщину. И как-то ухитрялись в этом даже не треугольнике, а квадрате, уживаться. Имеет ли смысл?
– Я тут вчера с одним твоим знакомым столкнулась на стоянке возле подъезда Валентины Ивановны Мироновой, – все же решила она не умалчивать.
– Да. Кто такой? – не проявил и тени беспокойства Женя, закрывая коробку с тортом громыхающей пластиковой крышкой.
– Окунев. Алексей Окунев. Знакомы?
Непонятно, чем Осипов вдруг подавился. И принялся кашлять, нервно постукивая себя кулаком по груди.
– Умеешь ты… – укоризненно глянул он на нее покрасневшими глазами. – Под руку…
Встал, налил себе воды из-под крана. Потом нервным движением убрал торт в холодильник. Держит паузу, поняла Маша. Снова сел к столу.
– Интересно, что он там делал? – настороженно поглядывая на Машу исподлобья, спросил Женя.
– Бегал.
– Бегал?! В смысле, бегал? – Брови сошлись почти в одну линию над голубыми глазами.
– Спортом занимался. Бегал на спортивной площадке. Когда я вышла из подъезда Мироновой, подошел ко мне. Завел странный разговор. О тебе, в том числе.
– Чего это он поперся во двор бегать, если у него дома целый спортзал?
Он занервничал? Он занервничал. Ложкой принялся по чашке постукивать и смотрит все время мимо.
– Скажи, Осипов, ты по-прежнему спишь с его женой? – Маша встала из-за стола, начала убирать посуду. – Мне показалось, что он на тебя в этой связи обижен.
Женя промолчал. Но из-за стола тоже встал. И как-то сразу вдруг засобирался. И уже в прихожей, стоя в куртке и кроссовках, поинтересовался:
– А он что же, переехал на свой прежний адрес?
– Не знаю.
– А должна знать, Маша, должна. Окунев – это такой…
Он не договорил. Коротко кивнул на прощание и вышел. А у Маши осталось четкое ощущение, что она что-то пропустила, проглядела. Не все так ровно в этом треугольнике. Да, все же в треугольнике, поскольку Карелин выбыл. Ведь выбыл же, так?..
Глава 20
Валентина Ивановна Миронова медленно шла к овощному магазину. Нарочно выбрала магазин в соседнем микрорайоне, чтобы время убить. Доехала туда на автобусе, сошла за остановку и дальше решила дойти пешком.
Ей было очень горько и мучительно стыдно за себя. Никчемная она, не нужная никому и даже себе. Не смогла найти себе занятий после того, как ее уволили из кондитерской. Все, на что ее хватило, это ухаживать за соседом Михаилом, когда тому было плохо. Но и там все было не так однозначно. Не всегда он бывал с ней открыт и принимал ее помощь. Мог и в дверь не пустить. Мог коротко поздороваться и пройти мимо.
Всяко-разно бывало.
Теперь, когда Миши нет, она и вовсе осталась одна. Конечно, дочка ее регулярно зазывала в гости. И сама время от времени наведывалась. Но Валентина Ивановна прекрасно понимала, что в их доме лишняя. У них другое жизненное расписание, собственный ритм, она своей тяжелой поступью за ними не угонится.
Сегодня утром она снова наблюдала из окна, как усаживаются ее соседи в автобус, собираясь за город.
– Ну и что там у вас? Дела сдвинулись? – осторожно поинтересовалась на днях Валентина Ивановна у одной из знакомых женщин.
– Да, идут помаленьку. Мужчины столярничают. Мы кто чем занимается. Кто красит. Кто белит. Кто готовит. Нам за это Дмитрий Иванович платит ежедневно.
– Ну а когда все отремонтируете? Что дальше?
– Станем жить, отдыхать, заниматься любимым делом. Тот, кто принимал участие в обустройстве, будет жить там практически бесплатно. Тот, кто со стороны, как-то иначе. Я не вникала. Мне зачем? Я свое место для себя определила. Меня устраивает.
– Нет, погоди, погоди, – вцепилась в ее рукав Миронова, когда женщина хотела уйти. – Но это что же, как Дом престарелых, что ли?
– Так далеко никто не заглядывает, Валя. Может, с годами он для нас и станет единственным домом. Пока это для нас как Клуб по интересам. Дмитрий Иванович все делает основательно, постепенно. Пока еще размышляет о нашем дальнейшем статусе. Так он говорит. И пока нас все устраивает. Мы не тратим там ни копейки. А зарабатываем.
– А его интерес в чем?
Рассказ соседки ее разочаровал. Она так хотела, чтобы у них там все шло наперекосяк. Так ждала, что ее злорадство оправдает себя. И она поймет, что не зря не ввязалась в эту авантюру. Тем более под управлением кого? Под управлением страшного убийцы!
– Его интерес в чем? Все мы задаемся таким вопросом, – ответила соседка с улыбкой. – Он говорит, что и сам пока не понимает, куда выведет его эта затея. Перенимает опыт у коллег из-за границы. С кем-то советуется. Созванивается. Пока нам всем все нравится. А у него глаза горят…
Они у него, может, горели и в тот день, когда он Машу убивал!
Валентина Ивановна поскользнулась на тротуарной бровке и едва не упала. И жалеть себя стала сильнее прежнего. Никому не нужная развалина! Даже самой себе.
– Мама, ты бы съездила, посмотрела, что там и как? – снова вчера вечером принялась советовать ей дочка.
– Не терпится пристроить меня в богадельню? – очень резко ответила она ей и оборвала разговор.
А потом проплакала целый час, наблюдая из окна, как подъезжает к их дому автобус и оттуда выходят ее соседи. Громко смеются, шутят, под руки идут, как молодые!
И слезы полились быстрее…
– Ася, Ася, погоди! – услышала слева от себя и скосила взгляд.
Мужчина, показавшийся ей знакомым, держал за плечи высокую женщину в яркой длинной куртке. Цвет был такой ядовито-зеленый, что глаза резало. А мужчина был в короткой меховой куртке в обтяжку. В узких джинсах. Горло обхватывал шарф, очень искусно повязанный. Он был без шапки. И редкие снежинки красиво ложились на его темную шевелюру, побитую кое-где сединой.
– Ася, не нервничай. Я прошу тебя, – чуть тише произнес мужчина и обнял женщину в ярко-зеленом пуховике.
Это все Валентина Ивановна уже в витрину овощного магазина подсмотрела, до которого только вот дошла. Мужчина неожиданно бросил осторожный взгляд ей в спину, и ей пришлось начать рыться в сумке, чтобы не было так наглядно, что она наблюдает за этой нервной парочкой. Достала кошелек и принялась будто пересчитывать деньги. Хотя знала прекрасно, что там всего полторы тысячи рублей.
– Сережа, ты обещал! – неожиданно услышала она за спиной надломленный молодой женский голос. – Ты давно обещал!
– Да, обещал, и от слов своих не отказываюсь, но надо немного потерпеть, Ася, – ровно и назидательно, как со школьницей, говорил с ней мужчина. – Мы столько терпели и что же теперь: взять и все испортить?
Валентина Ивановна поймала в витрине еще один настороженный взгляд мужчины в свою сторону. Убрала кошелек в сумку и достала телефон. Потыкала в него пальцем, словно звонила кому-то. Приложила к уху и громко произнесла:
– Алло! Чего дозвониться-то ни до кого не могу?
Внимание мужчины снова переключилось на девушку Асю. Он что-то говорил ей уже тихо и для Валентины Ивановны неслышно. Гладил по плечам и спине. И все время широко улыбался. И все время пытался заглянуть девушке в глаза.
– Ладно. Я поняла, – нехотя обронила девушка Ася, отступила на шаг. – Сделаю, как ты сказал. Давай, вали к своей старухе…
Она повернулась и прошла мимо Валентины Ивановны в сторону автобусной остановки. А мужчина пошел к машине, припаркованной неподалеку. И вот, когда он в нее сел, Валентина Ивановна и поняла, почему этот дядя показался ей смутно знакомым. Она узнала машину. Прежде всего она узнала машину, потому что знала все автомобили, которые въезжали в их двор. Эта неоднократно приезжала раньше. И из нее обычно выходила дочка Зинаиды Сироткиной. Редко, когда этот вот симпатичный дядечка в одеждах в обтяжку.
Точно! Это был Зинин зять – Сергей Сироткин. Он взял фамилию жены, когда они поженились. Об этом ей Миша рассказывал. И все острил по этому поводу.
А еще они узнали, что супруги Сироткины передумали разводиться после смерти Зины. И что дочка Зины навещала мужа в больнице. И простила ему его шалости в отношении своей матери. А он вон, оказывается, новую шалость затеял? Любовницу себе молодую завел?
– Гад какой, а! – прошептала Валентина Ивановна, убирая телефон в сумку. – Зря жена передумала с тобой разводиться. Зря!
Она зашла в магазин, купила зеленых кислых яблок и два лимона. Расплатилась и вышла на улицу. И почти тут же взгляд ее поймал ядовито-зеленое пятно теплой куртки на другой стороне улицы.
Ася! Любовница зятя Зины Сироткиной! Она никуда не ушла после того, как он уехал. Может, живет где-то поблизости. Или в магазин зашла. На другой стороне улицы много дорогих бутиков. А что же? Слезами вытянула деньги из Сергея и пошла себе по тряпкам. Тьфу, какие же гадкие девки нынче!
Валентина Ивановна дождалась своего автобуса, передумав идти пешком. Не велика ноша – полтора килограмма яблок, а все равно тянет. По пути к дому зашла в булочную и молочный магазин. Набралось много всего. Еле донесла. Дома, вымыв яблоки, красиво уложила их в вазе. Пообедала и села в свое любимое кресло возле кухонного окна. Только ничего интересного во дворе не происходило. Картинку словно кто на паузу поставил. Она совсем уже было хотела пойти посмотреть телевизор, как во двор въехала машина полицейского. Того самого – голубоглазого нахала, который говорил с ней после смерти Миши. Она еще тогда подумала, что вроде и симпатичный парень, а какой-то отталкивающий, неприятный. Вопросы все какие-то скользкие задавал, глядел на нее при этом нехорошо.
Неожиданно этот полицейский посмотрел прямо на ее окна и прямиком двинулся к ее подъезду. И уже через несколько минут звонил в ее дверь.
– Капитан Осипов, – представился он, едва махнув раскрытым удостоверением. – Есть минутка, Валентина Ивановна?
– Что хотели? – скупо поджала она губы.
Еще помнила, как допрашивал он ее об отваре, которым она лечила Мишу. Сначала Климова, потом он.
– Могу войти? – занес он ногу над ее порогом.
– А за минутку на лестничной клетке не уложитесь? – съехидничала она и все же распахнула дверь. – Входите.
Все равно скука смертная, делать нечего, а во дворе скоро стемнеет. Хоть с живым человеком поговорить. Может, что полезного скажет.
Но тот вдруг прицепился к тому белому конверту, который она Мише принесла с остальной почтой. И не видела ли она кого постороннего? И какая бумага на конверте была: белая, серая или голубоватая? Шершавая или гладкая? Ширина с ладонь или шире?
– Попытайтесь вспомнить, Валентина Ивановна, – уговаривал ее голубоглазый полицейский. – В нашем деле любая мелочь, каждый штрих может иметь значение.
– Ну, если любая мелочь… Тогда, может быть, вам будет интересно знать, что у Сироткина есть любовница.
Она должна была об этом кому-то сказать! Держать в себе чужой грех – очень сложно.
– Сироткин – это зять убитой Зинаиды Павловны – правильно? – Его взгляд загорелся интересом, когда она кивнула. – Они вроде передумали разводиться, разве нет?
– Я знаю, что передумали. Но причина для развода тогда была иной. Тогда дочка Зины не хотела ему прощать того, что он ее мать изводил. Нанял какого-то мошенника, а тот с Зины долг выбивал. А только долга-то и не было.
– Не было, – задумчиво отозвался полицейский, просиживая в кухне за ее пустым столом.
– Дочка Зины его простила, в больнице навещала. Разводиться с ним передумала. А он!..
Она поймала взглядом его пальцы, нервно покручивающие бумажную салфетку, и предложила чаю. Но он отказался, а вот с вопросами снова прилип.
Как выглядела девушка, а как сам Сергей? Не ошиблась ли она, не обозналась? Почему обратила на парочку внимание?
– Говорили громко, – подумав, ответила Валентина Ивановна. – Она возмущалась. Он ей что-то обещал и не сделал. А он ее уговаривал. И просил отсрочки.
Валентина Ивановна заварила чай из пакетика. Полицейский все же попросил. Она потом уже поняла после его ухода: боится быть отравленным. Думает, что в ее чайных пачках тоже может быть что-то несъедобное.
Капитан отхлебнул из чашки. Похвалил вкус и потянулся к шоколадным конфетам. Ей семья дочери надарила на Новый год, как маленькой, одних сладостей.
– А он не заподозрил, что вы подслушиваете? Он не узнал вас?
Пришлось рассказать и о своих хитростях с кошельком и телефоном.
А узнать ее Сергей Сироткин никак не мог. Это ведь она, а не он наблюдает из своего окна за всем, что происходит во дворе.
– Все равно будьте осторожнее, – порекомендовал капитан Осипов, прощаясь с ней на пороге.
Неожиданно ее тронула его забота, и она придержала его за локоть.
– Девчонка потом на другой стороне улицы металась. Может, живет там. Может, по бутикам отправилась, – дополнила она свой рассказ. – Может, вам это будет важно…
Голубоглазый парень еще раз ее тепло поблагодарил и ушел. А Валентина Ивановна, вернувшись в кухню, уселась в свое любимое громоздкое кресло и наблюдала за тем, как он усаживается в машину и отъезжает. И вот, стоило ему уехать, как в голову стукнуло. Она кое-что вспомнила! Кое-что рассказывал ей Миша. Она тогда слушала его вполуха и все советовала не забивать себе голову. А сейчас вот неожиданно в памяти всплыло и показалось невероятно важным.
Любая мелочь может быть важной. Так сказал капитан, усаживаясь к столу в ее кухне. А уходя, поблагодарил. И даже за нее побеспокоился. Было приятно.
Почему бы ей снова ему не помочь? Он и телефон ей свой оставил. Надо только постараться вспомнить все досконально. Чтобы картинка была четкой, а не мелькала обрывками. Больше всего ей хотелось быть кому-то полезной, меньше всего она желала вводить кого-то в заблуждение.
Надо пообедать, решила Валентина Ивановна, доставая из холодильника кастрюльку с овощным супом. А потом основательно подумать. И все вспомнить.
Глава 21
Карелин сидел в комнате, которую выделил себе под кабинет. Мебели там почти не было. Большой стол, необходимый ему для работы и частых совещаний с коллегами. Удобное кресло. Компьютер. Телефон. Никаких шкафов под документы пока не было. Горы папок, которыми обрастало его неожиданное занятие, лежали на широких подоконниках. Но путаницы в них никакой: все пронумерованы, подписаны красивым ровным почерком его немолодой помощницы.
У него вообще не было молодежи в штате. Все его коллеги – это пожилые жители микрорайона. С ними Карелин затеял нечто, что пока не поддавалось никакому определению, но уже приносило свои плоды. Ему начали поступать звонки от детей пожилых родителей. Вопросы, советы, помощь. Голова кружилась от информации. Но он был этому только рад. Он любил такие вот жизненные торнадо. Ему нравилось быть в эпицентре. Иначе, какая это жизнь?
Вчера нагрянула проверка из собеса. Приехали четыре женщины в вязаных шапках и длинных шубах, с сурово поджатыми губами и подозрительно прищуренными глазами. Долго листали папки с документами. Ходили по территории. Разговаривали с людьми. Заметно расслабившись, запросились на обед в столовую. Отобедав, принялись шутить.
– Может, вам в штат подкованные сотрудники нужны, Дмитрий Иванович? – приветливо улыбнулась старшая по должности. – Я готова!
– Непременно. Только вот поставим все на рельсы…
По каким рельсам пойдет его локомотив, он представлял себе пока смутно. Брезжило в голове что-то великое, полезное, значимое.
– У вас и так все уже в порядке. Даже фельдшерский пункт организован, надо же, – как будто недоверчиво покачала она головой.
– А как же без него? Контингент у меня, сами видите, хоть и энергичен, но немолод. Приходится страховаться. В перспективе много проектов. Но для начала…
– Для начала? – изумилась за всех старшая по должности представительница собеса. – Да вы за неполный месяц сделали столько, сколько некоторые не делают за год. Будем рекомендовать… Отчет наверх пойдет самый положительный. Ново, необычно, правильно…
Проводив проверяющих, Дима заперся в кабинете и полчаса сидел не шевелясь, с блаженной улыбкой. История повторялась! Так же почти начиналось его первое дело.
Удивлялись, хвалили, завидовали.
К слову, о завистниках. Можно ли ее к ним отнести или нет, он так до конца и не понял, но с утра позвонила Лиза!
Он почти забыл, как звучит ее голос. Постарался забыть. А услышав, вдруг почувствовал странную тоску. Он как будто по ней соскучился. Даже захотел увидеть.
– Слышала, благотворительностью занялся, Карелин? – поинтересовалась его бывшая жена после того, как они обменялись дежурным: «привет, как дела».
– Почему благотворительностью? Это бизнес.
– Ну, это никак не бизнес, Дима! Точно не бизнес. Ты вбухиваешь средства, которые у тебя пока есть, в провальный проект.
Ее голос не звучал осуждающе или раздраженно. И она не пыталась его учить. Она просто изумлялась вслух, как это не раз делала прежде. И от этого разбуженного чувства ему сделалось и хорошо, и плохо.
Он же обещал себе! Он поклялся!
– Почему провальный? Нормальный проект. Полезный, – не возразил он, высказал свое мнение.
Так тоже бывало раньше. Он не спорил с ней. А она, выслушав, либо разделяла его мнение, либо нет.
Так было. И никогда уже не будет больше.
– Кому полезный? – В ее голосе зазвучал интерес.
– Людям. Пожилым людям. Одиноким, никому не нужным.
Она сразу все поняла. С ходу, с лету. И проговорила:
– Тебе еще далеко до одинокой старости, Карелин. И не вздумай возразить. Не вздумай сказать: а при чем тут я! Мы же неплохо друг друга знаем, – с легким милым смешком напомнила Лиза. И тут же поправилась: – Знали.
Он молчал. Получасовое ничегонеделание, устроенное им себе в подарок, вдруг перестало быть приятным. Так остро захотелось увидеть ее, что он, не сдержавшись, обронил:
– Приезжай. Все сама увидишь.
– А вот возьму и приеду.
И снова зазвучал ее милый смех, от которого у него прежде по всему телу гоняли мурашки.
– Приезжай. – Он скороговоркой назвал адрес и отключился.
Чтобы она не передумала. Чтобы не заныла, что это жуткая глушь и добираться ей туда полтора часа сначала по пробкам, потом по бездорожью. Отключился и ждал потом ее весь день. И вздрагивал от шума мотора каждой машины, проезжающей мимо по дороге.
Лиза не приехала.
Не то чтобы он сильно расстроился, нет. Так, тоска какая-то забытая надавила на грудь. Даже дышалось так себе. И вечером к своему подъезду подходил с явной неохотой. Хотя устал, и хотелось в душ и в койку поскорее. Он вошел в лифт, задев за двери большим пакетом с контейнерами. Ему в их столовой каждый вечер ужин собирали. Как он ни отказывался, повара настаивали.
– Нечего полуфабрикаты кушать, Дмитрий Иванович, – галдели они наперебой. – Вы нам нужны здоровым, энергичным молодым руководителем…
Он почти все съедал дома, что странно. Мыл контейнеры, отвозил обратно. Обедал со всеми в общей столовой. Никакого отдельного кабинета или стола. Никакого особого меню.
Двери лифта поползли навстречу друг другу, но не успели закрыться. Помешала женская рука в бежевой кожаной перчатке.
Лиза!
– Привет поближе, – улыбнулась она, заходя в лифт. – Извини, не смогла приехать. Дела. Дочка.
Он кивнул, что понял. И смотрел, смотрел, смотрел на нее не моргая.
Господи, она все такая же – красивая, родная. Даже пахнет от нее теми же духами. Они их выбирали вместе десять лет назад. И она их при нем не поменяла ни разу, сочла, что это ее аромат. Волосы длинные, блестящие, почти слились по цвету с белоснежной шубкой, достающей ей до колен. Глаза, губы… Все такое его, все такое незабытое.
Сколько он упражнялся, пытаясь ее забыть, начать ее ненавидеть? Там выходило. Даже передергивало, помнится, от воспоминаний ее грехов. Сейчас, стоило ей оказаться рядом, вся его психологическая гимнастика летела ко всем чертям.
– Прекрасно выглядишь, – хрипло произнес он в ответ на ее пристальный взгляд.
– Ты тоже, – серьезно отреагировала она. – Думала, превратишься в…
– Зэка? С грязными ногтями и черными зубами? – Он широко улыбнулся. – Я не пил чифирь, занимался спортом, зубы сохранились.
– Одет ты только. – Она недовольно поморщилась. – Все старое на тебе. Я это покупала много лет назад.
С языка просилось: «Тебя теперь нет. Покупать некому». Сдержался. Промолчал.
– А так ты по-прежнему красавчик, Карелин. По-прежнему тревожишь женские сердца. Слышала, участковая по тебе сохнет. Ночей не спит, – произнесла Лиза с загадочной улыбкой и шагнула из остановившегося лифта. Бросила, не оборачиваясь: – Я открою. У меня ключи остались.
– Я поменял замки, – произнес Дима, наблюдая за ее походкой.
– Да? Почему? Не доверяешь нам с Окуневым? Зря. Мы не желали тебе зла, – равнодушной скороговоркой произнесла его бывшая жена, не оборачиваясь.
Он лишь вздохнул, отпирая дверь и впуская ее в квартиру.
Лиза быстро пробежалась по комнатам, без конца восклицая, что все осталось как прежде, ничего не поменялось. И он опять промолчал, не стал напоминать, что менять в его доме что-либо было просто некому. Окуневу – незачем. Потом она повесила шубку в прихожей, вошла в кухню, где он выкладывал содержимое контейнеров на тарелки.
– О, как вкусно пахнет, – потянула она носиком, шаркая по кухне в своих прежних тапочках.
Интересно, где она их откопала? Он же разбирал шкафы, их не видел.
– О, котлетки! – Лиза протянула руку и стащила с тарелки котлету, откусила. – Вкусно, блин, Карелин! Это в твоей богадельне так готовят? Можно ресторанчик семейный открыть.
– Придет время, открою.
Он поставил все тарелки с едой на стол, сел на стул. Хмуро глянул.
– Окунев знает, что ты здесь?
– Нет. – Она смотрела спокойно, тщательно пережевывая котлету. – А зачем ему знать?
– А зачем ты здесь, Лиза?
– Я?
Она вопросительно смотрела на него. Потом также посмотрела на половину котлеты в руке. Открыла шкаф под мойкой и швырнула остатки в мусорное ведро. Она же знала, что оно там. Он ничего не менял. Вымыла руки. Села напротив.
– Я здесь за тем, чтобы тебя предупредить, Карелин.
Лиза поддернула повыше рукава тонкого джемпера лавандового цвета, уложила локти на стол. Посмотрела на него, как никогда не смотрела прежде: строго, осуждающе. И по слогам произнесла:
– Тебе грозит опасность, Дима.
Видимо, она верила в то, о чем говорила. Ее руки, голые до локтей, покрылись мурашками. А он смотрел на ее запястья, на нежную кожу на груди в вырезе джемпера. И думал лишь о том, что опасность сейчас ему грозит только от нее. От ее близости.
– Обоснуй, – произнес он хрипло.
– Стоило тебе вернуться, как снова началась какая-то ерунда. Возня какая-то. И я одним местом чувствую, что все это направлено против тебя. Не хотела вмешиваться, когда убили твою соседку. Там, возможно, случайное отравление. Но этот дед… Он не сам повесился. Ему помогли, предполагает полиция. Ты знал?
– Нет.
– А еще в его доме нашли биту со следами твоей крови. Ты… Тебя ведь кто-то ударил по голове не так давно, да? – Ее черные глаза неожиданно увлажнились, как если бы она собралась заплакать. – А этой биты у него никто никогда не видел. Вывод? Ему ее подкинули! Зачем? Не понятно. Но ясно одно: дед не мог тебя с такой силой шарахнуть по голове, что ты очнулся на полу в подъезде.
Осипов! Снова и опять Осипов!
Дима схватил с тарелки жареную куриную ножку и, не замечая, как капает сок с мяса прямо на стол, принялся с остервенением ее грызть.
Все улетучилось мгновенно. Очарование от встречи после долгой разлуки было отравлено незримым присутствием соперника.
– Не бесись! – прикрикнула на него Лиза.
Встала, схватила прорезиненную салфетку и быстро вытерла капли со стола. Поставила перед ним чистую тарелку.
– Да, со мной поделился новостями Женька, – не стала она юлить, хотя он и не спрашивал. – Он пока еще не думает к тебе придраться, но мне кажется, что снова кто-то пытается все на тебе замкнуть.
– Кто? – поднял он на нее тяжелый взгляд.
– Тот, кто сделал это восемь лет назад, Дима.
Она нависла над ним, касаясь плечом его плеча, волосы упали ей и ему на лицо. Протяни руку, и обнимешь. Подними голову, и поцелуешь. Ну, разве можно соображать при таких обстоятельствах?
Кажется, она что-то такое поняла. Отошла к выходу из кухни. И со странной растерянностью поинтересовалась:
– Ты же не думал, что я поверила, будто ты смог до смерти забить человека? Женщину!..
Глава 22
Она не должна была приезжать к нему снова! Взрослая, серьезная, при должности, как осуждающе сказала бы мама, а ведет себя как девочка-подросток. Сидит в машине и караулит его, и волнуется, и слова всякие умные придумывает, чтобы не выглядеть нелепо, когда позвонит в его дверь.
Звонить не пришлось. Маша увидела Карелина с его бывшей женой. Они вместе вышли из подъезда. И он проводил ее до машины. Не было, конечно, ничего такого. Карелин не поцеловал свою бывшую на прощание. И даже руку не пожал. Помог сесть в машину и захлопнул водительскую дверь. И только. Но Маше сделалось так горько, так больно, что она едва не заплакала.
Как он может с ней вообще рядом находиться, после всего, что она натворила?! И она же ничуть не поменялась – его Лиза. Она, будучи в браке с Окуневым, продолжает встречаться с Осиповым.
Тьфу, гадость какая!
Не то чтобы Маша была такой уж ханжой, нет. Но то, что Лиза изменяла кому? Карелину! И с кем? С Осиповым? Не укладывалось у нее в голове.
Она не вышла из машины тем вечером. Сидела и наблюдала за тем, как Карелин идет к своему подъезду. Потом он внезапно остановился, обернулся и посмотрел прямо на нее, то есть на ее машину. Маша сползла по сиденью пониже, чтобы он не смог ее увидеть. Карелин даже сделал два пробных шага в ее направлении. Но дальше не пошел. Скрылся за металлической подъездной дверью. И не позвонил ей, хотя она оставляла ему визитку и просила обращаться, если что.
Он не позвонил. А «если что» уже набирало обороты. На каждом совещании утром Осипова трепали по результатам. И он докладывал. Но что?! Он снова начал затягивать петлю вокруг шеи Карелина.
– Мне одной кажется, капитан, что ты предвзят к своему бывшему сопернику? – с легкой ухмылкой поинтересовалась она пару дней назад, когда они вместе обедали в их столовке.
– К бывшему заключенному, ты хотела сказать? Осужденному за жестокое убийство пенсио-нерки?
Осипов прищурил голубые глаза, блеснувшие холодно и, как ей показалось, беспощадно. И застыл с вилкой в руке, рассматривая ее этим самым холодным злым взглядом.
– Ты втюрилась в него, что ли, Климова?
– Да иди ты, – отреагировала Маша вяло.
– Зря. Он однолюб. И наверняка по Лизке своей сохнет.
– По ней вы все сохнете, если что. Лизка-то у вас одна на всех. Какая женщина! Один терпит унижения. Второй готов пойти на должностное преступление, лишь бы убрать возможного соперника подальше.
– Это ты про кого? Про ее мужа, что ли? Про Окунева?
Он даже развеселился, коротко рассмеявшись. Ну, не скотина?
– Я про Карелина. Окунев тебе не соперник.
Она просто так сказала. Для поддержания неприятной беседы. А он неожиданно сделался хмурым. И до конца обеда не произнес больше ни слова. А на следующем совещании снова принялся сводить все концы на Карелине. Маша молчала, молчала и не выдержала, задала вопрос.
– Разрешите, товарищ полковник? – глянула она на начальника.
Тот согласно кивнул.
– Каков мотив для убийства у Карелина, товарищ капитан? – выдвинула она подбородок в сторону Осипова. – Зачем ему убивать свою соседку? И пожилого мужчину, живущего в соседнем подъезде? Каков мотив?
– Соседка надоела. Пачкин Михаил Иванович ему не просто надоел, он его достал своими обвинениями. Он же каждый день во дворе митинги устраивал, – пожал Осипов плечами.
– К слову, на момент гибели его соседки у Карелина алиби.
– Это вы про самодельную пломбу на двери? – усмехнулся надменно Осипов.
– И про нее тоже.
– Так вот, старший лейтенант, это не доказательство. Карелин мог заметить, что вы что-то такое там смастерили. И мог выйти и зайти в квартиру, не потревожив ваших маячков.
– Каким образом? – изумилась Маша. – Не через замочную же скважину!
– Через балкон соседской квартиры. Не той, где проживала погибшая. А той, что рядом с квартирой Карелина. Я тут поинтересовался в ходе расследования, товарищ полковник, планировкой этих квартир. – Он смотрел теперь на начальника отдела, не на нее. – Так вот, балкон Карелина и балкон соседней квартиры имеют между собой лишь тонкую перегородку. И соседний балкон не застеклен. И Карелин мог легко со своего балкона попасть на соседний. Выйти из квартиры, совершить убийство. Вернуться тем же путем обратно. И ни один волосок не упал бы с его двери, товарищ старший лейтенант.
Последние слова он уже снова адресовал ей. Ехидно высказался, с подвохом.
– И да, еще момент… Вы, как участковый, знаете, да, что соседи Карелина сейчас в длительной командировке где-то в тайге? Геологи они…
Все она знала. Только вот не подумала именно так, как Осипов.
– А мотив, капитан? Какой у него был мотив для убийства соседки? Тот, что ты озвучил, никуда не годится. – Выслушав его, спросил полковник. – Человек только что вернулся из мест заключения. Затеял какое-то хорошее дело. О нем в администрации района только и говорят. А вдруг так выворачиваться: прыгать с балкона на балкон, чтобы напоить соседку отравленным чаем. Потом снова вернуться, чтобы ее задушить… Мотив должен быть очень, я тебе скажу, серьезным.
– У убитой Сироткиной имелись две коллекционные вещицы. Они пропали. Шкатулка шестнадцатого века. И статуэтка пастушки. Та еще более древняя. Я консультировался со специалистами, их стоимость затрудняются назвать. Но сумма с шестью нулями, точно.
– В рублях? – изумленно глянул поверх очков полковник.
– Так точно.
– Н-да… Все равно много. Мотив, да…
По тому, как засверкали глаза Осипова, Маша поняла, что петля на шее Карелина затянулась еще туже.
– А пенсионера зачем было вешать? – снова прицепился к нему полковник.
– Совершенно точно установлено, что именно Пачкин нанес бейсбольной битой удары по голове Карелину. На бите кровь Карелина. Он рассвирепел и решил отомстить.
– Гм-м… – Полковник снял очки, положил на стол и поиграл дужками: сворачивая и разворачивая их. – А если биту пенсионеру подкинули?
– Это было бы слишком закручено, товарищ полковник. К тому же внучатый племянник кое-что вспомнил. То, что когда-то давно, еще ребенком, видел у деда что-то похожее. Точно не узнал спортивный снаряд. Сказал, что видел что-то похожее. И даже игрался с этим. Именно поэтому я не исключаю, что Пачкин хранил у себя бейсбольную биту. В целях самообороны, к примеру.
– И Карелин, вычислив того, кто на него напал в подъезде, решает отомстить. Приходит к старику. Опаивает его чаем с отравляющими листьями. Готовит для него петлю, заставляет написать записку и подталкивает его к табуретке. Н-да… – полковник недоверчиво осмотрел Осипова. – Не кажется, тебе капитан, что это слишком как-то витиевато?..
Совещание закончилось. Осипов не ушел, улетел вдохновленный идеей снова отправить Карелина за решетку. А она вечером поехала к его дому. И что увидела?
В тот вечер она уехала домой, так с ним и не встретившись. Но на следующий день и еще на следующий тоже без конца терзала себя мыслями: а права ли она? Пошла на поводу у собственных чувств, обид непонятных, и не помогла человеку. А ему реально грозит опасность.
– Вам реально грозит опасность, Карелин, – все же приехала она к нему через два дня вечером.
– Надо же… Сразу две женщины беспокоятся обо мне. Мне приятно.
Он смотрел на нее своим особенным взглядом. Это когда голова чуть откинута назад, глаза полуприкрыты, на губах блуждает, бегает самая загадочная из всех ею виданных улыбка.
Насмехается? Не доверяет? Рассматривает? Что-то одно из трех означала его улыбка. Не восхищение – точно.
– Карелин, я с вами серьезно разговариваю. Ситуация так себе. Осипов на каждом совещании докладывает о стремительном ходе расследования. И на каждом совещании звучит ваше имя в списке подозреваемых.
– В списке я один?
– Да, – не стала она врать.
– Тогда хотелось бы подробностей, – проговорил Карелин, закидывая руки за голову.
Они сидели в его гостиной. Она в кресле у кофейного столика. Он на диване. Обстановка, если честно, ее напрягала. Верхний свет не горел. Его заменяли три настольные лампы в разных углах большой комнаты. И это превращало ее деловую встречу во что-то интимное. Она еще так неуместно сняла дома форму, переодевшись в джинсы и любимый свитер. И совсем не походила на представителя органов правопорядка. А Карелин вообще, когда она позвонила в его дверь, открыл ей в одних коротких джинсовых шортах. Хорошо, потом надел футболку. Но…
Но она все равно без конца переводила взгляд на его сильные ноги и крепкие мускулистые руки. Он скорее был раздет, чем наоборот.
– Итак, Мария Сергеевна, с какой стороны мне ждать неприятностей?
– Осипов считает, что у вас нет алиби.
И она рассказала ему про балкон соседней квартиры. Понимала, что совершает должностное преступление, выбалтывая тайны следствия, и все равно выбалтывала. Потому что…
Она верила ему! Он не похож был на хладнокровного убийцу, с маниакальной настойчивостью уничтожающего стариков. И еще он ей так сильно нравился, что промолчать сил не было, и внутри все ныло, и ладони потели.
– Вы нарушаете Устав, помогая подозреваемому, – произнес он, когда она замолчала, все так же рассматривая ее с легкой полуулыбкой. – Но я вам за это крайне признателен. Потому что никого не убивал и не собираюсь впредь. Я не убийца, Маша.
– Я вам верю, – вырвалось у нее.
И она почувствовала, что щеки ее заливает красным. Нет, пусть он не думает. Она не нервничает. Это от того, что в доме у него очень жарко. А свитер на ней очень теплый. И для убедительности Маша оттянула высокое горло свитера и подула себе за пазуху.
– Но Осипов настырно…
– Я все понял, Мария Сергеевна, – перебил он ее, задумчиво наблюдая за тем, как дергается на потолке свет от уличного фонаря.
Фонарь, на самом деле стоял на месте – ровно напротив его подъезда. Это сильный ветер мотал во все стороны ветки деревьев, заставляя луч света дергаться и плясать.
– Осипов – профессионал, – с явной неохотой проговорил Карелин после паузы. – Он точно идет по следу. Может, и существует какая-то предвзятость с его стороны, но… Но против закона он не пойдет, это точно. Было – проходили. Другой вопрос, кто рассыпает хлебные крошки?
– Что? Какие крошки? – не поняла Маша.
– Была такая детская сказка. Мне ее в детстве мама читала. Там, чтобы заманить гуся, кажется, рассыпали хлебные крошки. Он их клевал и шел в западню. Сам того не подозревая, добровольно шел в ловушку. – Карелин перевел взгляд с потолка на Машу. – Вы очень привлекательная девушка, Мария Сергеевна. Но помогать мне не надо. У вас могут быть проблемы. А я не хочу, чтобы вы пострадали. Из-за меня.
Он не назвал ее красивой! И даже симпатичной не назвал. Всего лишь привлекательной. Да, блин! Она себя видела в зеркале перед уходом из дома. Она отлично выглядела. И кашемировый свитер молочного цвета отлично оттенял ее внешность. И волосы темные, и глаза карие.
Привлекательная! Чудо, что она не фыркнула, сдержалась.
– Я не собираюсь из-за вас страдать, Карелин, – с легким высокомерием проговорила Маша и тихонько порадовалась, как многозначительно прозвучала эта фраза. – Я собираюсь вам помочь. Вы уже отсидели восемь лет за преступление, которого, возможно, не совершали. Не возражайте! Я читала дело. Там много неясностей. К примеру, показания вашей жены и вашего друга Окунева. Они разнятся. Хотя эти двое утверждали, что были вместе за городом. Так что? Принимаете мою помощь?
– Надо подумать.
Он встал и заходил по гостиной.
Вот зачем? Чтобы она наблюдала за ним и млела как школьница? Да что с ней такое!
– Думать надо очень быстро, Карелин. – Маша приказала себе не смотреть на него. – Предлагаю сейчас наведаться к Валентине Ивановне Мироновой. Мне кажется, она знает больше, чем говорит. И Осипов был у нее. Вернулся в отдел довольный, с новостями. Но ничего не стал рассказывать. Так что? Идем?
Глава 23