— При жеребьевке... съер.

— Бюллетени проверил?

Улле помотал головой и уставился в пол. Врет. Не было никакой жеребьевки. Кису захотел. Ну, и что с тобой делать? Прилюдно мордовать?

— Командир, — неожиданно вмешался Дален, — съер, ну что такого необычного в Тринадцатом? Он сроду с кем-нибудь живет и всегда переходит по жребию, когда его эскадрилья отправляется на планету.

— Когда эскадрилья отправляется! — передразнил его Рубен. — А кто нынче отправлялся? То-то же. Кто вам это впарил?

Эскадрилья угрюмо молчала.

— Командир, — сдержанно начал Улле. — Съер. Ну пожалуйста...

Рубен приподнял дверцу, предусмотрительно стараясь держать руки вне досягаемости Тринадцатого. Из темного зева неторопливо, соблюдая достоинство, вышел полосатый бобтэйл, выгнул спину, озираясь по сторонам, и встопорщил бакенбарды. Зевнул, собрав вперед богатые, совершенно белые усы. Подобравшись, мягко канул со стола, мелькнув коротким, вздернутым хвостом.

— Мужик, — уважительно прокомментировал Демонстрируемый ракурс Гектор Трине.

Рубен перехватил кота под плотное пузо, и как раз вовремя. Тот явно собирался покуситься на командирскую койку.

— Я здесь командир. Тебе тоже это придется доказывать?

Презрительное выражение желтых глаз напомнило, что выслуга у Тринадцатого позволяет ему как минимум крейсером командовать, а уж лейтенантов он перевидал! Рубену было что порассказать об этом мифологическом существе.

Никто уже не помнил, как он тут завелся. Впечатление такое, будто он служил па авианосце всегда. Вторая по значимости фигура после вице-адмирала Эреншельда. Нечто вроде корабельного призрака, возникавшего под ногами неожиданно и требовавшего к себе столь же уважительного отношения, как и главком. Как справедливо заметил Трине, Тринадцатый был полноценным неурезанным котом. И в соответствии с поговоркой, гласившей, что у доброго кота и в декабре — март, оглашал «Фреки» романтическими ариями, невзирая ни на какую флотскую дисциплину. Первым естественным побуждением руководства была попытка раз и навсегда пресечь нарушителя хирургическим путем. Пилоты — до сих пор эскадрильи оспаривали друг у друга первенство инициативы, подобно тому, как греческие города наперебой приписывали себе право зваться родиной Гомера — выхватили Тринадцатого буквально из-под скальпеля мед-техника. В прошении о помиловании на имя капитана Крауна отсутствовали имена разве что убежденных котоненавистников.

Именно с тех пор Тринадцатый был зачислен на довольствие и позиционировался как полноправный член истребительной эскадры. Раз в полгода, для сохранения мужского здоровья он даже ездил в отпуск на планету и всегда возвращался, перенося скачок на удивление безразлично. Эскадрилья, на попечение которой он доставался, обязана была заботиться о его здоровье, внешнем виде и пристойном поведении. Никто не простил бы опекунам, если бы он заболел, потерял аппетит и внешний лоск или, не приведи высшие силы, издох.

— С другой стороны, — задумчиво предположил комэск, удерживая гребущее лапами животное как можно дальше от себя, — собака хуже. У матери были бассеты, с ними гулять надо. Это, насколько я понимаю, устройство, совершенно противоположное по назначению. Я ничего не знаю про кошек.

Подошедший Улле молча забрал у него с рук кота. Тот зримо напрягся всем коротким мускулистым туловищем и крепко лягнул Ренна в живот задней ногой с растопыренными когтями.

— Линяет, — вполголоса заметил кто-то из Риккенов.

Рубен бросил на рукав черной формы взгляд, полный отчаяния.

— Этого еще не хватало. Кто-нибудь тут имел дело с кошками? А, Шельмы? Сандро? В твоей семье вроде какой-то бизнес с животными?...

— Нет, — покачал головой Кампана. — Если бы это была лошадь, туда-сюда.

— Вы неправильно его держите, — сказал Вале. — Ему неудобно. У моей матери были кошки. Они все сплошь интроверты, их... понимать надо.

Ренн молча протянул ему Тринадцатого. Иоханнес усадил кота в «колыбель» из сгиба локтя и осторожно, одним пальцем почесал ему подбородок. Зверь сразу успокоился и исторг глубокий утробный рык. Пилоты, привыкшие, что если мотор работает ровно, то жизнь удалась, несмело заулыбались.

— Ему не понравилась клетка, только и всего.

Ага. И встретили его недружелюбно. Так уж и скажи.

— Я хочу, — сказал комэск, — чтобы в отсеке не воняло. Чтобы форма не была в шерсти. И чтобы он держался подальше от моей койки. На этих условиях я согласен его терпеть. Насчет остального, что ему надо, составьте список, я подпишу.

Ренн, Тринадцатый и Вале отправились шептаться в угол зама. Комэск — в свой. Магне Дален посмотрел в одну сторону, в другую, и, как загипнотизированный, потянулся на протяжный муррр.

— А мне — можно?

* * *

И ты, Брут!

Довольно быстро освоив тонкости профессии, большеглазая и привлекательная Верка похорошела и стала настоящей красавицей. Начиная как бланковая[31], она довольно быстро поднялась и поселилась в самом известном борделе на Сеченской. Она обучилась манерам, научилась пользоваться пудрой и духами, приоделась по последнему слову моды. Недостатка в клиентах не было, и спустя некоторое время она сняла комнатку в центре. В целом можно было бы сказать, что её жизнь налаживалась, если бы не Илья.

А вот с Илюшкой, которого она повсюду таскала с собой, сразу всё пошло наперекосяк. Господин Покровский – тот самый благодетель, случайно встретившийся им на пути, поселил их с Илюшкой в барак, где в одном большом помещении уже жили несколько женщин. Трое из них, как и Верка, были с детьми. Когда Верка сумела снять собственный угол, Илюшка, естественно, отправился с ней. Частенько, когда Верка «брала работу на дом», Илюшке приходилось коротать ночи напролёт где-нибудь в подворотнях. В такие дни он частенько наведывался на вокзал, где и познакомился с местными воришками. Ему нашлось место в загородном домике, где был воровской притон, и Илюшка съехал от сестры.

Кот напряженно следил за ладонью Далена, тянущейся к его голове. Рубен Эстергази — тоже. Цапнет? Или обойдется?

У парня вдруг, откуда ни возьмись, прорезался настоящий талант. Он довольно быстро научился таскать у прохожих разную мелочь, частенько попадались и более-менее ценные вещи. Илюшка заимел авторитет. Однако тут снова начались неприятности. Как-то раз в фойе кинотеатра Илюшка собирался вытащить часы с цепочкой у одного довольно внушительного вида мужчины с подкрученными усами. Здоровяк оказался человеком внимательным, он ловко перехватил Илюшкину руку и вывернул так, что разоблачённый воришка заорал как резаный. Не отпуская руки воришки, мужчина вывел Илюшку из кинотеатра и стал звать милиционеров. Илюшка улучшил момент, двинул усачу коленом в пах и попытался вырваться. Кто же знал, что усатый окажется чемпионом по борьбе. Озлобленный, он с искривлённым болью лицом так крутанул Илюшкину руку, что кости захрустели. От боли неудачливый воришка потерял сознание и очнулся уже в отделении. Был суд, прокурор просил год, судья дал полгода, но отсидел Илья Карасёв в общей сложности почти десятку.

Неожиданно ладонь Магне метнулась ко рту, он резко запрокинул голову и с оглушительным чихом треснулся лбом о кроватную стойку. Наверное, у бедняги искры брызнули из глаз, но за первым последовал второй, третий... Все Шельмы, кто был еще на ногах, прекратили разговоры, а Магне никак не мог остановиться. Тринадцатый, испуганный его бурной реакцией, под шумок вырвался, забился под койку и огласил отсек надрывным воем. Гулкий удар сотряс стену, отделяющую Н-18 от Кинжалов. Причем прекратить явно требовали не чих. Йодль, тихо ругаясь, на четвереньках полез доставать кота. Там в темноте иод койкой между ними явно не обходилось без боевых ранений.

Верка не забывала о брате и регулярно его навещала. Илья вечно просил денег, ныл и жаловался на горькую судьбу. В тюрьме, пристрастившись к игре, Илюшка крупно проигрался. Денег расплатиться не было, и жизнь Илюшки висела на волоске.

— Черти! — расстроено сказал комэск. — Аллергия! Вам это надо?

– Ну что, Карась? Так понимаю, что денег у тебя нет! – сказал смотрящий по зоне по кличке Захар, подойдя к Илюхе на прогулке.

Илья стоял не жив ни мёртв, трясясь и путаясь в словах.

— Мы вписали антигистаминные, — пискнул Улле. — Вот список, съер.

– Я отдам! Обязательно отдам, дайте только срок. Сестра должна прислать. Она всегда присылала.

– Закрой рот, сявка, и слушай сюда, – Захар понизил голос до шёпота. – Про свою сестру ты нам трындишь уже вторую неделю, а казны с тех пор у тебя так и не прибавилось.

– Я отдам, гадом буду, отдам.

– Говорю же, вякалку захлопни и слушай сюда! Видишь вон того очкарика? – Захар глазами указал на стоявшего в сторонке долговязого мужика с приоткрытым ртом и обвислыми щеками.

Он поспешно, бочком, как виноватый переместился в командирский угол.

– Вижу, Захар! Что нужно-то?

– Хочешь жизнь сохранить, станешь «торпедой»[32]. Усекаешь, Карась, о чём я толкую?

— Кошачьи консервы, гелевые вкладыши для его... ванночки, липкие роллеры — ими легко снимать шерсть с комбезов.

Илюха побледнел ещё больше и замотал головой.

– Его что, убить нужно…

— И еще контрасекс ему, — тяжко вздохнул Рубен, подтверждая файл командирским кодом. — Чтоб «смирно» знал. Еще важное есть? Тогда комэск ушел.

– Тише, чудила, тут уши кругом, а вон тот вертухай только на нас и зырит.

– Так до него же далеко? Не может он нас слышать!

С этими словами он скинул ботинки, сунул в ухо «ракушку» приемника и завалился на командирскую койку, лицом к степе, предоставив Шельмам заниматься своими делами. Предел его замотанности на сегодня был превышен.

– А вдруг он по губам умеет читать, ты об этом не подумал? – процедил Захар, практически не шевеля губами.

Илюха рефлекторно прикрыл рот ладонью. В этот момент Захар что-то сунул Илюхе в карман. Илья тут же засунул руку и ощутил завёрнутую в тряпку железку.

– Не доставай, – продолжил Захар. – Шило чистое, все отпечатки с него стёрты. На следующей прогулке затеешь с очкариком ссору и на глазах у всех воткнёшь под ребро…

– Но ведь меня тогда… – Илья снов прикрыл рукой рот.

– Выбирай, – ухмыльнулся смотрящий. – Его жизнь, или твоя?

* * *

– А за что хоть его?

– Какая тебе разница? Заказ на него с воли пришёл. Помешал он кому-то, так что считай, что деньги, за него плаченные, твой долг с лихвой и погасят. Решай.

На следующей прогулке Илюха, зажав в кармане шило, подошёл к приговорённому и, не придумав ничего лучшего, плюнул ему в лицо. Очкарик поначалу остолбенел, а потом схватил Илюху за грудки. В этот же момент он получил в живот стальное шило и рухнул к Илюшкиным ногам. Так Илюха стал убийцей и получил свою десятку.

Среди ночи, среди дня тяжко мучает меня то ли сон мой, то ли придурь, то ли муть: серый дождик моросит, в сером небе гусь висит — это я... Башня Рован


— Машины прибыли!

После второго суда Илюху перевели на другую зону в Великие Луки. Верка, не имея больше возможности навещать брата, писала ему письма, но он не отвечал. Вышел Илюшка из тюрьмы уже бывалым.

Вопль динамика, ворвавшийся из наушника прямо в мозг, был, вероятно, каким-то образом оформлен в соответствии с системой армейских обращений, но спящее сознание отсекло все, кроме сути. А суть сработала, как гидравлика выталкивания: Рубен подскочил, ударом ладони врубая в отсеке свет.

Мелкий жулик Фима Шершень, с которым они сдружились в лагере, говорил Илье, что его матушка преставилась, завещав ему домик в Печорах. Пока они отбывали срок, Фима рассказал корешу про бесценную икону, которая хранится в стенах Псково-Печорского монастыря, говорил, что если её продать, можно обеспечить себя на всю жизнь. Кость, сломанная усатым чемпионом, срослась неправильно, и с тех пор Илюшка больше не мог шарить по карманам, а работать он не собирался. Помня про икону, о которой ему столько раз рассказывал Шершень, Илья направился поближе к родным местам. Про сестру, оставшуюся в переименованном за время его отсидки в Ленинград Петрограде, он тогда и не вспоминал.

— Машины пришли!

Шельмы посыпались с коек, словно по боевой тревоге, еще и глаз не продрав спросонья, а уже затягивая «молнии» комбинезонов. И то — боевые тревоги вскорости станут буднями. Приход же машин — судьбоносная встреча, важность ее очевидна каждому пилоту и без приказа командира эскадрильи.

Приехав в Печоры, Илья отыскал домик Шершня, который вышел ровно за неделю до него.

Грохочущим вихрем Шельмы пронеслись по трубчатым коридорным кишкам к «своему» ангару, еще пустому, где только ползали взад и вперед дроиды-уборщики, и почтительно сгрудились за спинами команды механиков, которые распоряжались приемом загруженных кассет. И даже дыхание затаили, прикинувшись, что их вообще нет, когда раздвинулись внутренние ворота шлюза.

– Здорово, Карась! Откинулся? – на худощавом лице Фимы промелькнула улыбка. – Рад, очень рад, а к нам на кой ляд припёрся?

Чрево его было освещено ярче, чем просторное низкое помещение ангара, металлопласт внутренней отделки отражал люминесцентный свет, поэтому кассета вышла чернильным пятном, почти неразличимым в сияющем нимбе.

– Что ты там про какую-то икону толковал? – вместо ответа на приветствие начал Илья прямо не сходя с порога. Шершень только развёл руками:

Пилоты не выдержали. Транспортер еще двигался, а Шельмы, протиснувшись вперед, во все глаза рассматривали забитые в ячейки новенькие машины. Рубен двинулся к хвосту, надеясь, что народ у пего взрослый и без присмотра под гусеницу не угодит. Череда округлых носов — одиннадцать штук — проплыла над его головой. Он остановился перед двенадцатым. Створки грузового шлюза сомкнулись, на секунду стало темно. Кряжистый пожилой механик, глянув на пилота искоса, с помощью ПДУ выпустил шасси — и это была песня, как беззвучно они вышли! — снял машину с колодок, и истребитель плавно выскользнул из ячейки на палубу. Рубен пригнулся, пропуская стабилизатор над головой. Впечатление было — будто большая рыба проплыла поверху, хищная и легкая. Дышащая холодом от пребывания в неотапливаемом грузовом отсеке. Повинуясь механику, с потолка выдвинулась люминесцентная лампа, зависла над истребителем и залила его белым режущим светом.

– Так не выйдет ничего с иконой! Тю-тю наша мечта, сгорела при пожаре.

Илья выругался, стукнул в стенку кулаком.

– Послушал тебя, пустозвона, припёрся сюда, и что теперь?

— Что за чертовщина! — голос Магне ни с чьим не перепутать, парень не умеет соизмерять звук, и веселое эхо мечется под стропилами. — Я прежде таких не видал!

– Так ты заходи! Отдохни, я ж тебе рад! Я ж не гоню! Ты ж вроде бы как не хотел в клюквенники[33] перекрашиваться.

— Это, я так полагаю... — Рубен сделал несколько неторопливых шагов вдоль корпуса, и, вынырнув из его тени, вновь оказался в поле зрения эскадрильи: -...Тецима-9. О которых так долго твердила общественность.

– Хотел, не хотел! Передумал я, и что теперь?

— Bay! — все голоса эскадрильи блуждали где-то вдалеке, на периферии сознания, но этот потрясенный тенорок несомненно принадлежал Ренну. — И мы будем первыми, кто их обкатает?

– Так что ж, на этой иконе свет клином сошёлся? Сейчас по маленькой бахнем, о делах наших скорбных покалякаем, глядишь, и придумаем, как дела наши поправить…

Спустя неделю они с Фимой взломали замок на продовольственной базе и хотели вынести несколько мешков с мукой, но нарвались на сторожа. Получив в голову заряд дроби, Шершень был убит наповал, а Илюха еле унёс ноги.

Да уж. Пришлось сделать несколько шагов назад, чтобы окинуть истребитель единым взглядом. Велика птичка, метров этак двенадцати в длину. Тупой скругленный нос с овальными ноздрями сопел реверсов, параллельный палубе, цилиндрический кокпит вынесен вперед и прикрыт керамлитовым блистером, снаружи совершенно непрозрачным. Вся начинка в тулове по оси: батареи, маршевые двигатели, тяги, между всем этим даже аварийный отсек предусмотрен на случай, если придется подобрать подбитого товарища. Элегантные стабилизаторы с подвесками под торпеды выходили из тулова назад, начинаясь где-то с последней трети длины, и утолщались по мере приближения к идеальной вогнутой полусфере кормы. На стабилизаторах — плазменные пушки; на остриях стабов, в «гнездах» — бокалы маневровых двигателей, и такие же, только утопленные в поверхность — по обоим бортам на носу и корме. Стопроцентно функциональные — лететь без них можно только по прямой! — они выглядели декоративными элементами, внесенными единственно, чтобы нарушить прохладное единообразие борта. Рубен никогда не оставался равнодушен к магии летающих машин. Тем более таких... небезобидных. Зеркально-черное покрытие казалось провалом в реальности. С него соскальзывала даже мысль. А ладонь к лаковому боку тянулась сама. Пусть даже обожжет кельвиновскими холодами. Но — неожиданно теплым оказался этот бок. Тепловой хамелеон? Инфракрасная невидимость?

Не решившись больше идти в дом Шершня, неудачливый воришка собрал последнюю мелочь и отбил телеграмму сестре.

— Писать на этом командирский номер?

* * *

С усилием Рубен отвернулся от машины. Старый механик смотрел ему в глаза, с достоинством ожидая очереди на его внимание. И это был не тот человек, для которого стоило делать каменное лицо. И это был человек, в руках которого — жизнь. Главнее доктора. Летать я, собственно, могу и чуть ли не будучи мертв. Летать для Эстергази не работа — свойство души.

– Хочешь свалить, плати отступные! – невозмутимо потребовала хозяйка борделя мадам Катрин, когда Верка сообщила, что ей срочно нужно навестить брата.

— Рубен Эстергази, — сказал он. — Черная Шельма.

– Я же не насовсем? – опешила Верка.

— Ларсен. Они, — механик мотнул головой, — зовут меня Фрост.

– Все вы так говорите! А потом ищи вас свищи. У меня на тебя уже трое клиентов записаны, – продолжала возмущаться пожилая бандерша с родинкой на левой щеке. – Я своей репутацией дорожу. Раз обещала, значит исполню. А если ты свинтишь, кто мне убытки возместит? Нет уж, дорогуша, если хочешь уехать, то прими всех троих, а потом плати тридцать тысяч в качестве залога и езжай хоть к чёрту на рога.

Рубен кивнул.

30 тысяч!!! Это же почти всё, что Верка сумела накопить за эти годы.

— Да. Этот для меня.

Она судорожно размышляла. С двадцать девятого года отношение власти к жрицам любви резко поменялось. Жрицы любви снова ушли на нелегальное положение. Несколько Веркиных подруг даже угодили в специальные профилактории, созданные властями с целью перевоспитания «падших» женщин. «А пропади оно всё пропадом, – решила Верка, – что-нибудь придумаю!»

— Батареи сразу ставлю на заправку, — сказал Фрост, — и мне потребуется ваша медицинская карта, чтобы настроить компенсатор. Потом передам оружейникам для фокусировки пушек.

– На какой день назначены встречи, про которые вы говорите, мадам Катрин? – спросила Верка, понимая, что истосковалась по брату, единственному родному человеку, оставшемуся у неё на этом свете.

— Я летаю на девяноста процентах.

Рубен подсознательно напрягся: на этом месте с механиками всегда возникали проблемы. Обычно приходилось доказывать, что «чувство машины» для пего намного важнее, чем комфорт и гипотетические проблемы со здоровьем лет через десять. Иной раз — вплоть до смены персонала, когда вопреки указаниям пилота механики норовили сделать по-своему. Но Фрост спорить не стал. Тоже поди-ка... оценивал.

Бандерша достала толстую тетрадь и, нацепив очки, назвала сроки:

— Кабину можно открыть?

Фрост кивнул, нажал на своем пульте соответствующую кнопку, блистер отошел назад, младший механик подтащил к Тециме трап и зацепил его на борту. Рубен даже дыхание придержал в смешной боязни, что металлические крючья оставят следы на великолепном блистающем покрытии. Потом махнул рукой и забрался в кокпит. В общем, именно этого мы всю дорогу и ждали, нет?

– Мишель сегодня, завтра явится Серж, а на четверг ещё какой-то поляк записан.

Наконец-то они сделали кабину достаточно длинной! И в плечах... Оранжевая губка ложемента привычно спружинила под его весом. Скафандр-компенсатор, смонтированный как часть пилотского кресла, Рубен застегивать не стал, просунул только руки в перчатки. Системы управления встроены «под ладонь». Слева рычаги управления ходовыми двигателями, справа — ручка с гашеткой пушек, на ней же, сверху, под большой палец — кнопка пуска торпед. Тут же радары, связь, автопилот, рукоять катапульты — все это он удостоил лишь беглого взгляда. Внутренняя поверхность блистера — один большой монитор, и индикаторы проецируются на него же. Коснувшись нужной кнопки, Рубен опустил блистер и скрылся от зрительских глаз.

– Хорошо, – ответила Верка, убедившись, что все трое придут на этой неделе. – Я встречусь со всеми, а потом внесу залог.

Психологически в это было трудно поверить. Изнутри композит был совершенно прозрачен. Казалось, он висит в кресле прямо над головами своей эскадрильи, и знание, что они его не видят, противоречило чувствам. Каково это будет в вакууме? Он почувствует себя обнаженным? Или вовсе — одиноко парящей душой?

Вечером она собрала чемоданы, забрала все свои сбережения и уехала, зная, что теперь в Северную столицу для неё путь закрыт.

Он отщелкнул блистер, поймав себя на желании вообще отсюда не вылезать. Эскадрилья столпилась внизу, задрав головы и ожидая его вердикта. Когда у нас там первые тренировочные полеты? Привычно опершись о борта, Рубен выбросил себя из кокпита.

Отыскав непутёвого родственничка, Верка сняла им обоим квартирку на окраине Печор и вернулась к своему привычному ремеслу, предлагая себя всем желающим прямо на улицах города.

— А вот ежели скормить этакой птичке кошачьи таблетки, — робко заикнулся Содд, — ну, те... она тогось... голову под крыло не спрячет?

Эскадрилья грохнула, согнувшись, кашляя, лупя друг дружку локтями под ребра. Трине, зажав голову шутника под мышкой, молотил его кулаком между лопаток. Плюнув на субординацию, комэск от души присоединился к своим пилотам.

* * *

Какой уж тут сон. Шельмы, перевозбужденные, только что под снисходительными взглядами механиков облазившие свои новые машины вдоль и поперек, пробирались по кишкам «Фреки» обратно в жилой отсек. На авиабазе не было официальной ночи и дня: в любое время какая-то вахта исполняла свои обязанности. Это касалось и военных подразделений, и технических служб. Шумовой фон в любое время, исключая, разумеется, боевую тревогу, был примерно одинаков.

Глава третья,

А вот в тренажерном зале, куда Рубен заглянул, проходя мимо, судя по сигналам контрольных панелей, заняты были только две кабины. Драконами Зари, судя по идентификаторам. Время было не Шельм, но...

в которой Андрес Садовод расскажет о том, что случилось с Веркой и её братцем спустя десять лет после выхода Илюхи из тюрьмы

— Как насчет поиграть?

— Ага. То есть, слушаюсь, ком...

г. Печоры, весна 1941 г.

— Заткнись.

Улле, исполнив последнюю команду с явным удовольствием, еще раз кивком подтвердил свое согласие... Рубен не без тайного удовольствия выбрал из множества кабин новенькую, сегодня только установленную Тециму-9. Посмотрим, на что способна птичка. Ренн, даже не глядя в его сторону, забрался точно в такую же. На цыпочках Шельмы прокрались к мониторам слежения, толпой послушных школьников окружив два, замкнутых на кабины, избранные комэском и его замом

В прокуренную пельменную на перекрёстке Бутырской и Мира, где из алкоголя подавали только разбавленное пиво, посетители обычно приходили со своей «беленькой». Сегодня здесь были заняты лишь два столика, за одним из них сидело четверо раскрасневшихся мужиков. Они то и дело подливали в пиво «Столичную», жевали остывшие пельмени, прикусывая сухой «чернягой» и довольно бурно о чём-то спорили. Пятый посетитель, худощавый мужчина тридцати с небольшим, сидел за самым дальним столом и нервно курил «Беломор». Бледное лицо, синяк под левым глазом, на запястье наколота змея, обвивающая меч. На столе перед ним помимо солонки, которую он использовал в качестве пепельницы, стояла одна-единственная кружка с местным желтоватым пойлом и видавшая виды пожелтевшая тарань.

— Дуэль или гонка? — деловито спросил Улле, уже опуская шлем на голову.

— Гонка, — решил Рубен. — Не хочу в тебя стрелять. А вот стряхнуть попытаюсь, готовься.

Когда кружка у худощавого опустела, худая трактирщица с ярко накрашенным ртом и растрёпанными волосами подошла к одинокому посетителю и сухо поинтересовалась, не стоит ли повторить. Худощавый помотал головой, загасил окурок, и с жалким видом положил на стол замызганную трёшку. Он, видимо, собирался было уже уходить, но тут дверь заведения отворилась и на пороге показалась светловолосая женщина в шляпке и плаще.

— Я готов.

Новая посетительница произвела в пельменной настоящий фурор. Вроде бы и не красавица, но блондинка явно не вписывалась в местный колорит. На вид не больше тридцати, хотя морщинки на руках и шее говорили, что свой настоящий возраст она скрывает лишь благодаря умелому макияжу. Сдвинутые брови и плотно сжатые губы говорили о том, что она крайне чем-то возмущена… или обеспокоена. Увидав подобную красавицу в этой дыре, местные выпивохи, попившие «ерша», тут же замолчали и воспряли духом, но женщина оглядела зал и уверенно направилась к забившемуся в уголок худощавому мужчине.

На правом мониторе в вертикальной колонке сбоку высветилась телеметрия Ренна: адреналин, давление, пульс. Оставленные в зрителях Шельмы встали перед экранами тесным частоколом. Пи дать, ни взять — экзаменационная комиссия, которой во время оно сдавалось сперва индивидуальное пилотское мастерство, а после — тактика управления вверенным подразделением. Подразделению всегда охота знать, в чьи руки их вверили.

Рубен нырнул в полость губчатого, пронизанного капиллярами скафандра-компенсатора, вмиг присосавшегося к телу, застегнул молнии, включил тумблер гравитатора, создававшего для тренирующегося пилота направленный вектор перегрузок согласно игровому ускорению. Внутренние датчики шлема коснулись висков. Наушники, микрофон у рта. В этот момент на мониторе вспыхнули строчки его собственной телеметрии. Блистер закрылся, и он оказался в прозрачной, обманчиво уязвимой кабине, перед раздвижными воротами нарисованного ангара.

Отпустив какую-то, по всей видимости, похабную шутку, мужики громко захохотали, погоготали и, поняв, что им ничего не светит, вернулись к своим незатейливым пьяным беседам.

— Ну... поехали!

Ворота откатились, гидравлика вышвырнула истребитель за борт. Чтобы остановить вращение, Рубен на долю секунды включил маневровый. В нескольких сотнях метров болтался треугольник второй Тецимы. «Нарисованные» истребители, в отличие от настоящих, были окрашены в белый цвет. Отработку маневра должно быть видно. В остальном — имитация была совершенной.

– Снова проигрался? – строго спросила блондинка, подсев к мужчине со змеёй на руке.

— Шельма-Лидер Синему. Держись справа. Отойдешь на... пять километров — потерялся.

— Синий понял. Лидер, как насчет трех километров?

Её вопрос был скорее похож на утверждение. Она слегка морщилась от дыма, поджимала губы и время от времени прижимала к ноздрям надушенный кружевной платок. Худощавый, увидев блондинку, тут же пришёл в себя и расправил плечи:

— Хммм... Ну смотри. Напросился.

– Верунчик! Какая неожиданная встреча!

Белый треугольник справа развернулся перпендикулярно курсу. Рубен ухмыльнулся, чувствуя, как в нем разгорается глубинный внутренний жар, и без предупреждения врубил ходовые.

– Хватит скалиться! У… рожа, смотреть на тебя тошно.

Гравитатор откликнулся на показатель ускорения, тело вдавилось в спинку. Убедить себя в том, что это всего лишь датчик... не было времени. Существо, которым он становился, включая двигатели, покрывало полторы тысячи километров в час и на такой же скорости воспринимало мир.

Худощавый насупился и заявил приказным тоном:

Сперва — по прямой, чтобы удалиться от АВ. Стандартно настроенная программа компенсировала перегрузку лучше, чем тело привыкло, поэтому было немного трудно адекватно оценивать обстановку. Летящий в космосе в сущности слеп. Что он видит, кроме рисунка далеких огней в темноте? В самом деле, заметить десятиметровый кораблик на расстоянии в несколько километров, в вечной, так сказать, ночи, с помощью одного только человеческого зрения трудно, даже периодически включающиеся двигатели так легко принять за звезды. Да и многокилометровый авианосец со всей кружащей возле него армадой — тоже совершенно незначителен в сравнении с преодолеваемыми расстояниями. Здесь нет ни верха, ни низа, ни абсолютной системы координат. Единственный центр, к которому ты можешь привязаться — это ты сам.

– Пиво ещё возьми!

— Синий — Лидеру, я обгоню вас?

Женщина хлопнула по столу и сухо процедила:

— Только попробуй!

– Ты что, даже на пиво себе не оставил? Я же только что тебе дала пять тысяч, где они?

Часть сознания, помнящая, что это только игра, пока отдавала себе отчет, что «радиопереговоры» игроков несутся из динамиков на радость всем, кто столпился рядом. Но — она угасала, растворяясь в радостном азарте. Кто-то полагает, будто я люблю летать? Ничего подобного. Можно ли любить дышать?

Худощавый глупо хихикнул и развёл руками. Женщина покачала головой, потом достала пачку «Герцеговины Флор» и, закурив, положила её на стол.

– Дайте ещё кружку! – приказала она трактирщице, даже не удостоив её взглядом.

Синий завис над правым стабилизатором и шел как приклеенный, ежесекундно дразня своей способностью уйти в отрыв. Щас! Салага... Мгновенный толчок ручки, и лидер отвалился переворотом через левый стаб. В глазах потемнело, тело ощутило себя мешком с водой, правая сторона, кажется, шла на разрыв с левой, и даже компенсаторы это не тянут, но Ренн ухитрился поймать его на самой границе оговоренных километров. Видимо, чтобы это обстоятельство не доставило играющим много радости, система вбросила в контролируемое пространство «боты» условного врага. Справедливости ради стоило заметить, никто никогда не знал, откуда, когда и в каком числе вынырнет «противник». Система руководствовалась случайным выбором.

Ноздри у трактирщицы вздулись, она что-то буркнула себе под нос и стала наливать пиво.

— Вижу цель!

Когда кружка оказалась на столе, блондинка в шляпке, поморщившись, подвинула её своему собеседнику.

— Готов!

– Совсем опустился, Илюшенька! Как можно это пить?

Еще бы ты не был готов. Твоя работа — быть готовым.

– Когда в карманах пусто, сойдёт и это пойло, – бесцеремонно вынув из лежавшей на столе пачки папиросу, худощавый тоже закурил. – Ну что, одолжишь мне ещё деньжат? И не смотри на меня так! Да… я проигрался, но обязательно отыграюсь и верну тебе всё! Век воли не видать!

— Мой — левый, — процедил Рубен вслух, заходя противнику в брюхо и вспарывая его короткой очередью. Первый «бот» — детская игрушка. Полусекундой позже взорвался правый «бот». Как по учебнику. Ладно. Ведущий развернулся лихим кувырком назад. Сердце зашлось от перегрузки. Это ничего. Дышать глубже...

Женщина отшатнулась, её и без того огромные глаза округлились, она рассмеялась.

— Вижу цель!

– Не смеши мои тапки, а то подмётки оторвутся! Кто харю начистил? Кредиторы?

— Ммать Безумия, этот откуда еще?...

– Упал! – худощавый невольно коснулся пальцами синяка. – Лампочка в коридоре перегорела, вот я и ударился о косяк.

— Отставить разговорчики, Синий!

– Смотри, как бы этот косяк сам к тебе не пришёл! Карточные долги вещь серьёзная, тебе ли не знать. Не вернёшь долг, могут и на перо посадить.

Неужели это его собственный голос полон ликования, словно у зеленого стажера, которому первый раз чиф разрешил свободную охоту?

— Есть отставить! — выкрикнул в наушники шлемофона голос, более всего похожий па эхо его собственного восторга.

Худощавый пренебрежительно отмахнулся.

Все— таки это была учебная программа. В настоящем бою, в настоящем вакууме ты никогда не увидишь рассекающую ночь сверкающую трассу! Либо он вспыхнет, либо ты промазал. Две распустившиеся хризантемы, и следом — еще две. Блистер потемнел, поляризуя слишком близкую вспышку.

– Не полезут они ко мне. Все знают, что ты под Хмурым ходишь, ну а где я, там и ты. Ну а проигрался я какому-то фраеру с Плющихи, с три короба ему наплёл, заверил, что рассчитаюсь, и свалил, а этот чудила поверил…

— Вижу цель! Синий, займи свое место.

— Виноват, съер...

– После того как «вывеску» тебе рихтанул, или до того? Может хватит уже вести себя как сопливый пацан? Занялся бы лучше делом, потому что денег я тебе больше не дам!

Рубен ощущал, как пылают щеки. Падать на цель — право ведущего. Ведомый следит за чистотой спины. Но... трудно не понять нетерпение Улле! Не сговариваясь, оба разошлись вилкой, падая один через правый стаб, другой — через левый, пропустив таким образом между собою вражеский, огрызающийся огнем клин, и обстреляли его с двух сторон. Свершив сие благое дело, и, разумеется, не ожидая, пока Улле соблаговолит развернуться — все ведь помнят, какой у нас был уговор? — Рубен что было мочи в двигателях помчался обратно к базе.

– Ой ли! Сколько раз мы уже это слышали.

То, что в реале запрещается делать категорически! Сто километров. Пятьдесят. ДВАДЦАТЬ!

— Я на месте, съер!

– Не дам! – блондинка понизила голос. – Не дам, потому что сама теперь на мели.

Десять! Белая сверкающая стена вырастала над ними. Чужой авианосец давно разнес бы их на атомы. Да и свой никогда не допустил бы взбесившегося истребителя в такой опасной близости от себя. Лазерная пушка, словно в замедленной съемке, повернулась и рыгнула огнем. Это что-то значило... Это означало, на какой скорости они идут. Чудо, что за нервы у ведомого. Я... эээ... давно хотел это попробовать!

Худощавый насторожился, но тут же сально улыбнулся и откинулся назад.

Ручку — на себя.

– Неужели твой печатный станок, Верочка, так поизносился, что на твои прелести спрос упал? – худощавый гыкнул и отхлебнул пива. – Не пугай меня, ты у нас ещё в самом соку, а значит, и денежки у нас будут, не сегодня, так на днях. Тут у меня один фраерок тобой интересовался, спрашивал, что да как…

Два крохотных треугольника скользнули и понеслись вдоль поверхности корабля-матки. Их черные тени бежали по его белой спине. Ай, Тецима, ай, птичка... Кажется, ее крылья росли из его собственных плеч. Орудийные башни, тарелки радаров, прочие элементы конструкций представляли для крохотной Тецимы смертельную опасность. Едва ли в нее попали бы — на расстоянии нескольких метров от поверхности истребитель шел в сплошном «слепом пятне». Но вот разбиться в облако брызг, на сумасшедшей скорости оборачиваясь один вокруг другого, меняясь местами, становясь на крыло там, где идти обычным боевым порядком из-за тесноты было уже невозможно, танцуя, расходясь в паре метров, едва не чиркая стабилизаторами... было просто нечего делать!

– Не заткнёшься, я тебе сама под второй глаз фонарь нарисую, – сквозь зубы процедила блондинка. – А по поводу станка, всё!.. ушла я от Хмурого. Надоело за гроши ноги раздвигать, хочу по-крупному сыграть, так чтобы раз – и в дамки.

Вероятно, у Рубена было два-три момента расплющить ведомого об ограждение, но ведь не это было его задачей, правда? Паршивец впился, как клещ в собаку. Ну да есть еще одна маленькая хитрость.

Мужчина чуть не упал со стула.

Борт авиабазы оборвался, перед двумя сумасшедшими Тецимами вспучились дюзы, истребители послушно задрали носы. Ведомый взмыл великолепной свечкой — маневр из разряда естественных, какие тело исполняет само, а Рубен, лишь чуть приподнявшись, чтобы перевалить через край, тут же толкнул ручку от себя. И — реверсы. Тецима пошла по спирали, гася скорость.

– С ума сошла? Хмурый тебя просто так не отпустит! Ножичком по горлу и в канаву. Ой, – заскулил он визгливо. – Он же и меня кончит, после того как тебя порешит. Я ведь и у него одалживался…

– Что? – блондинка схватила мужчину за рукав. – Совсем рехнулся, сучонок? Ну и дела. Когда Хмурому долг вернуть обещал?

Внутри дюза выглядела как пасть. В реале... ну, в реале это было бы полным безумием, конечно. Это сейчас она безжизненно тиха, авианосец плывет в пустоте под действием сил гравитации системы, а также — начального импульса. И только бог и командир знают, когда им приспичит вновь ударить плазмой. Тогда не то, что игрушечный истребитель, другой авианосец равного ранга поостережется проходить в опасной близости. Да кстати, в реале пилота, сунувшегося с включенными двигателями вовнутрь драгоценных дюз, скорее всего, разорвало бы на части собственное командование. Ну да ладно. Весь смысл, собственно, был, чтобы помнить: ты находишься внутри раскрашенной картинки. На это мы с Тецимой ведомого и поймали, заморочив ему голову танцами. И... мало ли где мыслишка эта пригодится.

– Так в пятницу…

— Конец игры!

Стащив шлем, Рубен уронил его на колени, стараясь переводить дыхание как можно незаметней. Ренну помогли освободиться от виртуальной сбруи, голова у него оказалась мокрая и встрепанная, глаза — в кучку. Смеется, непроизвольно вздрагивая, словно нервной икотой его встряхивает.

– В пятницу это хорошо… – женщина пригнулась. – Значит, до пятницы нужно дело сделать, а потом в бега…

— Грязная уловка, съер!

– Вера! Верочка моя… Верунчик, – худощавый повысил голос, он едва не плакал. – Ты что ж такое удумала у меня? Да как же так…

— Командир, съер... А... эээ... можно спросить?... Что это было?

Эскадрилья давилась ухмылками и прятала глаза. Вале выглядел совершенно убитым. Комэск покосился на показания телеметрии. Давление, пульс, ударная доза адреналина... ну, в общем, можно представить, какими комментариями обменивались за спинами ослепших и оглохших командиров «деликатные» Шельмы.

– Уймись, – процедила блондинка, – на нас уже косятся. – Сидевшие за соседним столом, услышав завывания худощавого, и впрямь стали на них коситься. – Слушай меня, друг мой разлюбезный! Слушай и не перебивай, если жизнь дорога. Появился у меня клиент… – женщина усмехнулась, – не совсем обычный. Поведал он мне одну историю по большому секрету. Поведал не просто так, а потому что влюбился в меня по уши, дуралей. Влюбился до умопомрачения, и теперь на такое готов… Ладно, допивай своё пиво, и пошли отсюда. Покажу тебе этого влюблённого, только, увидав его, сознания не теряй. Пошли.

— Ну, мы же не станем отрицать, что нам это нравится?

Блондинка встала, бросила на стойку банкноту и двинулась к выходу. Мужчина с наколкой змеи на руке поплёлся следом.

Зам покраснел до корней волос, будто его и впрямь в чем-то уличили. Рубен, выбравшись из своей кабины первым, дружески шлепнул его по плечу, отчего Ренн, сконфуженный, снова плюхнулся в ложемент. Но о нем уже забыли.

* * *

— Не дрейфь, — вполголоса, проходя мимо, к Иоханнесу Вале. — В реале все по-другому. Прямее и проще. Ни один здравомыслящий противник не позволит нам этаких танцев. Вернешься десять раз — я буду за тебя спокоен.

О своей уютной квартирке в Ленинграде Верка давно уже и не вспоминала. Здесь всё было скромно, но за порядком она следила. Илюшка же, лишь только вошёл, тут же затоптал пол в коридоре. Верка промолчала и включила свет.

— Я не смерти... — вспыхнул нилот. И замолчал, с силой сжав губы. Рубен кивнул. Не место, и не время взламывать психологические шифры. И доверие тоже не дастся даром.

– Вспомни, зачем ты сюда приехал! – довольно резко приказала она.

— Командир! — возопил Магне ему в спину. — Съер! А и нам бы таким же манером погоняться было бы полезно!

В чёрном подряснике и помятой суконной скуфье он сидел на краю кровати, и тут же поднялся, как только Карась и Верка вошли в комнату. Лет двадцати двух или двадцати трёх, среднего роста, глазастый. Чёрная реденькая кудель покрывает подбородок и щёки.

Рубен, как осаженный, остановился у самой двери. Устало уронил плечи. Кого-то тут беспокоит уровень гормонов? Совершенно напрасно. Раньше внимательное начальство и дисциплинированные подчиненные... кхм... живьем сожрут.

– Это и есть твой клиент, тот, о котором ты говорила в пельменной? – Карась отпрянул, всё ещё не веря своим глазам.

— Командиры звеньев, позаботьтесь!

Верка ткнула брата в бок и сказала гневным голосом:

* * *

Был па одном патрулировании — видел их все. Если, разумеется, не попадал в нештатную ситуацию. А ситуации, как назло, словно затаились, ожидая, пока пламя боевого зуда выжрет само себя. Иной раз Шельмы — да и не одни они — испытывали сильнейшее раздражение, недоумевая, где именно поганые Кинжалы ухитрились сбить десяток вражеских машин, каковое обстоятельство послужило к их чести и всевозможным послаблениям по службе.

– Это не клиент! Это Савелий, он мой наречённый!

Вечная ночь во все стороны — на бесконечность километров. Иной раз удивляешься, зачем конструкторам приспичило делать блистер прозрачным. Рубен не встречал еще пилота, страдающего агорафобией, но было чертовски странно чувствовать себя висящим в пустоте. Только перегрузки, те самые нескомпенсированные десять процентов, напоминали, что он смотрит вокруг не глазами осиротевшей души.

– Чего? – Илюшка так и прыснул со смеху.

Ну, и радиопереговоры, конечно. Патрулирование подразумевало трехчасовой полет с проходом через контрольные точки и соответствующим «отзвоном» на базу в условленное время. Что делать по дороге — целиком отдавалось на откуп комэску. Хоть кувыркайся. Чем и занимались, отрабатывая маневрирование в стандартном построении «ладонью» и произвольными парами, линией и лестницей. Не забывая при этом поглядывать на радары.

– Не веди себя как идиот! Так ты вспомнил, зачем сюда приехал? – повторила свой вопрос Верка.

На истребителе они, конечно, не чета широкоохватным станциям авиабаз. Любой крейсер или эсминец «видит» дальше. Но ни один крейсер и ни один эсминец, не говоря уже о вальяжной, уважающей себя крепости авианосца, не сравнится с истребителем в быстроте реагирования.

– Куда сюда? – не понял Карась.

Одним из обязательных условий гиперпространственного перехода считается гравитационная однородность точки выхода. Поэтому там, где условия меняются существенным образом, из «гипера» необходимо выйти, чтобы переключиться с двигателей Брауна-Шварца на обычные. Условно рассчитываемая граница входа в систему представляет собой естественный оборонительный рубеж, где и перехватываются вторгшиеся корабли. Не будь этого условия, ничто не помешало бы захватчику выйти с бомбами прямо на орбиту главной планеты. Каковое обстоятельство, вообще говоря, накладывает ограничения па агрессивные формы экспансии.

– В Печоры, чёрт тебя раздери! Куда же ещё? Зачем ты попёрся в эту глухомань, когда мог бы поехать ко мне в Ленинград? Ну же…

Карась словно очнулся и уставился на сестру.

Некоторое время, пока враг будет перенастраивать свои системы, даже одна эскадрилья сможет нанести ему серьезный урон. Уход же в прыжок требует строго заданного вектора и определенной начальной скорости, что на протяжении некоторого времени влечет полный отказ от маневрирования. Корабль, уходящий в прыжок, — жертва почти безобидная. Как правило, он даже почти не огрызается огнем.

– Я поехал к Шершню, потому что он сказал…

Посему Тецимы несли полный боезапас. Две тяжелые торпеды, подвешенные к стабилизаторам, в ангаре, кажется, совершенно испортили очертания изящных стремительных машин. Да и маневренность у «чистой» Тецимы — не сравнить. Однако сейчас уверенность в том, что одним движением руки ты способен отправить в полет «умную смерть», была очень даже не лишней. Хотя в большинстве случаев истребители ориентированы на драку с другими такими же, каждый в глубине души мечтает завалить крейсер.

– Он рассказывал об иконе, которую можно продать за огромные деньги! Так?

Шельмы возвращались, подхватываемые погрузочными кассетами — командир всегда последний — и так, пачками, втягивались в ангар. Тецимы попадали в руки механиков: заправка топливом, зарядка батарей, осмотр и проверка, и еще полировка, от качества которой зависели защитные свойства машин. Не было у истребителей иной брони, кроме зеркальной пленки титаново-иридиевого сплава.

– Так, но… Икона ведь сгорела. Так Шершень сказал…

– Икона не сгорела, – тихим, но довольно уверенным голосом заявил монах.

А пилоты топали в душ. Потом был ланч, «Сэхримнир» со вкусом курицы, рыбы, грибов или креветок. Два часа тренажеров. Два часа лекций... Два часа спортзала. Ужин. Изредка — стрельбы, когда комэск неподвижным наблюдателем зависал в пространстве, а эскадрилья по очереди отрабатывала по учебному зонду. «Лидер — Красному-Четыре. Повторить упражнение. Заметно лучше. Можешь, я вижу». Особенных улучшений, правда, Вале не показывал, но... надо же что-то сказать. Немного личного времени. Причем в самый раз, чтобы — немного. Чуть поболтать, раскинувшись на койках. Почитать, подремать или набрать и отправить письмо под аккомпанемент вялого, но нескончаемого спора о достоинствах популярных актрис. И об их происхождении. Эно Риккен настаивал на генетической оптимизации. Гектор Трине оказался наивным сторонником естественных красот. Магне Далену было в общем все равно, лишь бы всюду побольше, и блондинку, но если прямо тут, и немедленно, то он, в принципе, согласен на многое закрыть глаза. Улле время от времени грозился всех пришибить. Авторитет замкомэска действовал, но — недолго.

Илюха поморщился.

Так что когда База вызвала Шельму, приказав срочно — нет, СРОЧНО! — переместиться в восьмой сектор, чтобы прикрыть там Баньши, атакованных большой группой уродов, восторженное «Йа-ха-ха» на волне эскадрильи не оставило никаких сомнений.

– Откуда знаешь? Где ты вообще откопала этого козлобородого? Гони его к чёрту, пока я ему шею не свернул.

— Лидер — Шельмам, разворот! Пошел!

– Заткнись! – Верка отвесила брату увесистую оплеуху.

Маневровые ударили плазмой. Тецимы описали дугу и понеслись сквозь ночь, полные предвкушения и азарта.

– Кончай граблями размахивать! Ещё раз прикоснёшься ко мне… – Заорал Илюшка, надув щёки.

– И что? Что ты мне сделаешь? – в глазах женщины просматривалось презрение.

Слаженное построение лестницей, звенья, расположенные «ладонью». Уже на подлете Лидер велел Шельмам выключить ходовые и идти на одной инерции. Что позволило зеркально-черным, инфракрасно невидимым Шельмам вывалиться в самую середину драки, где до полусотни истребителей метались, поливая друг дружку огнем, в пространстве не более тысячи кубических километров. Радары вопили о «целях» кругом, глыбища вражьей матки, высыпавшая уродов в охраняемое пространство, ненавязчиво маячила рядом. Вальсировали и перестреливались поверх тучи «мелких птиц» свои и чужие крейсера, считать которые не было ни нужды, ни времени. Истребители связали друг друга боем, каждая сторона норовила прорваться к крупным целям. Тут и там расцветали белые хризантемы, а в шлемофонах умолкали «номера». И в ответ на краткий миг внезапной тишины ты взрывался такой яростной, отмороженной, такой бессильной бранью и таким подростковым фальцетом, что в другое время сгорел бы со стыда. Боевой лексикон пилотов — не из салона. Будь ты хоть трижды князь.

Металл корпуса пел. А двенадцать Тецим пели хором, глубокими гулкими басами вибраций, и поливали плазмой все, что пищало в рамках прицелов, сами объятые белым пламенем выхлопов маневровых. И было умопомрачительно жарко в кабине, и хорошо, и от адреналина ты был совершенно пьян, и в общем и целом это было именно то, ради чего — все. Перегрузки на виражах, темнота в глазах и блестящие точки на сетчатке, острая физическая радость тела, в котором, как от спорта, ныл каждый нерв, стонала каждая жилка. Яблоки глаз стали свинцовыми и норовили провалиться в глазницы, обвисли онемевшие щеки. В моменты, когда ты можешь стать очень мертвым, чувствуешь себя особенно живым.

– Уйду! Вот что.

— Синий-Один Лидеру. Они уходят!

В самом деле. Зеленые точки на экране радара ползли к краю, уроды, получив, видимо, приказ к отступлению, торопились спастись, вражий АВ развернулся, открыв для них погрузочные люки, традиционно ярко освещенные изнутри. Шельма-Лидер весь превратился в собственный большой палец, напрягшийся на кнопке пуска торпед. Туда бы... да хоть одну!

– Никуда ты не уйдёшь, потому что некуда тебе идти! Поэтому садись и слушай, что мы будем делать. Савелий, рассказывай!

Ни одному истребителю не под силу завалить авианосец. Но мечтают об этом — все.

Монашек сладенько улыбнулся Верке и заговорил…

— Шельма — Базе. Прошу свободной охоты!

* * *

То же самое, видимо, сделали и другие комэски, подоспевшие к раздаче, потому как база ответила с заминкой.

Андрес Янович на некоторое время замолчал, набил очередную трубку, но не стал раскуривать, а положил на стол. Он выглядел таким величественным, что ни Настя, ни Веня не решались больше его перебивать. Андрес Янович пожевал мундштук своей трубки и как бы нехотя продолжил:

— База — Шельме, охоту разрешаю.

– Я не стану останавливаться на том, как Верка познакомилась с молодым монахом, и тот влюбился в неё и потерял голову. Савелий был одним из многих, кто, помимо архимандрита Феофана, знал про то, что икона не сгорела, и рассказал о ней Верке. Та, продажная красотка, лучшее время которой уже давно прошло, сразу же вспомнила о плане Фимы Шершня.

— Лидер — Шельмам. Перекличка. Доложить, у кого торпеды целы.

Мгновенная, безумно раздражающая пауза, видимо, пока Магне соображает, что расчет начинается с него.

Утомлённая выходками своего бесшабашного брата, который последние годы так и сидел у неё на шее, она решила одним разом всё изменить. Теперь, когда одурманенный Веркиными чарами Савелий готов был пойти на святотатство и бежать с ней из обители, выкрасть икону, по мнению Верки, было плёвым делом. Она оказалась права, и у них всё получилось. Не особо доверяя криминальным способностям Карася, Верка сама продумала все детали. Они собирались вывезти икону через границу, но Верка не учла одного. Она не рассчитывала, что архимандрит Феофан обратится за помощью к самому Архимеду.

— Красный-Два. Обе тут.

Иннокентий Иванович был болен, стар и мечтал только об одном – отойти от дел и обрести покой. Перед смертью, измученный недугами, он обратился к Богу, и не смог отказать удручённому горькой утратой архимандриту.

— Красный-Третий. Одна.

— Красный-Четыре. Остаток протонных торпед — две штуки.

Архимед собрал сходняк. Верка и беглый монах Савелий не относились к «порядочным» ворам. Они не вносили долю в общак, и были по всем понятиям обычными фраерами.

Рубен мысленно застонал. Он успел бы навести и выпустить торпеды за время, пока Вале рапортовал о наличии своих.