— У-у-у, похоже, вы с Беа вчера неплохо повеселились после нашего ухода…

К щекам у меня тут же приливает кровь. Джош и представить не может, что вчера было. Он-то думает, когда они с Кейт ушли, мы просто остались в баре и еще выпили. В его глазах у меня сейчас всего лишь похмелье.

— Во сколько пришла? Я не сразу уснул, хотел дождаться, — говорит Джош, и я отвечаю, мол, не знаю, потеряли счет времени.

— Беа не хотелось уходить, — добавляю.

Все бы на свете отдала, лишь бы вернуться обратно во вчерашний вечер и уйти домой с Джошем!

Встаю с кровати. Джош, наверное, смотрит сейчас и видит меня другой, не такой, как прежде. Вчера, когда вошла, я сразу отправилась в душ на первом этаже. Не рискнула идти в ванную комнату на втором, чтобы не разбудить Джоша или детей. Спать легла с мокрыми волосами. Было это всего лишь часа четыре или пять назад. Если присмотреться, видно, что они до сих пор влажные.

— Кофе будешь? — предлагает Джош, поправляя перед зеркалом галстук.

Я соглашаюсь, хотя не уверена, что меня тут же после этого не стошнит.

— Тогда подожди немного, приготовлю.

Едва я встаю с постели, как приходится скорее бежать мимо Джоша к унитазу. Добежав, падаю на колени и обхватываю его потными руками. Тошнит меня вовсе не от трех или четырех вчерашних напитков — меня отравляет то, что было после.

– Не знаю, – лаконично ответил капитан.

— Да уж! — восклицает Джош, подойдя к дверям ванной комнаты и ехидно улыбаясь, пока я вытираю рот рукой. — Отпраздновали так отпраздновали! Беа вчера явно не соскучилась — повезло ей с тобой…

Душой компании меня точно не назвать, даже наоборот — если дело касается гулянок, я скорее обламываю всем веселье. Домой первой тоже всегда прошусь именно я. Так что «зажигалка» — это не обо мне. Потому-то Джоша и забавляет мысль, что у меня похмелье, ведь явление это редкое.

– А вовремя мы лупанули по Реестру! – развеселился Голенищев.

Джош берет с тумбочки полотенце, смачивает холодной водой и подает мне. Потянувшись, я замечаю остатки грязи у себя под ногтями, хотя вчера отчаянно их вычищала. Быстро прячу руки и чувствую, как сердце начинает предательски колотиться.

Об исчезновении Шелби в городе становится известно в тот же день. Начинается с соцсети. Как и многие мои клиентки, Шелби у меня в друзьях, поэтому я увидела, как кто-то из ее знакомых написал пост о ее пропаже.

– Ну и зря, – буркнул Нарежный. – Потеряли источник важнейшей информации.

Уже вечером Шелби показывают по местным новостям. Время десять, дети уже спят, и мы смотрим телевизор вдвоем с Джошем. Когда ведущий вдруг произносит имя Шелби, я в ужасе застываю, дыхание перехватывает. Надо сказать Джошу, что я ее знаю, что это моя клиентка…

Но я трушу, не решаюсь, потому что актерские способности у меня так себе. Вдруг мои слова прозвучат чересчур неестественно и выдадут правду?

– Зато не дали какому-то террористу завладеть Реестром! К тому же, как говорит Ипатий Михайлович, мы скачали практически весь контент.

А теперь момент упущен, ведь тогда Джош спросит, почему я сразу не сказала. Один в один повторяется ситуация с Марти. Дни идут, а я не могу признаться ни про него, ни про иск против доктора Файнголда, потому что сложится впечатление, будто все это время я таилась и врала…

– А я считаю… – начал навигатор и не договорил.

Скорее всего, придет полиция, спросит, знакома ли я с Шелби. Врать или нет? Если решу соврать, у меня точно не выйдет, а если скажу правду, то она потом дойдет и до Джоша, и тогда он узнает, что я ему недоговаривала. Положение безвыходное, как ни крути.

На следующий день приходит Беа. Дома в этот момент только я.

Звёздный полог за кормой фрегата исказила судорога, и из пространства вытаял эллипсоид неизвестного аппарата, качнув гравитационной волной российский корабль.

— Разве можно, чтобы нас видели вместе? — спрашиваю я, впустив ее в дом.

– Мяч, – пробормотал изумлённый Голенищев. – Для регби!

— А из-за чего вдруг нельзя, Мередит? — удивляется та.

Объект и в самом деле походил на мяч для игры в регби, вот только оболочка этого «мяча», достигавшего по длине не менее трёх километров, привела космолётчиков в шок. Она представляла собой сеть или клетку из переплетённых, похожих на человеческие, гигантских рук.

— Из-за того, что мы сделали… — шепчу я в ответ.

— А что мы сделали? Сходили в бар и хорошо оттянулись?

После этого Беа добавляет, мол, чтобы быть вне подозрений, нужно вести себя как обычно.

— А я и веду себя как обычно! — возражаю я.

Ещё пару минут «мяч» повисел в сфере обзора фрегата, не предпринимая никаких действий, а потом медленно, как привидение на рассвете, истаял в черноте космоса.

Хотя кого я обманываю?

— Вот скажи, что бы ты сделала, если б твоя клиентка вдруг пропала?

Глава 11. Не брат ты мне

— Не знаю… — говорю я, сдерживая внезапно подступившие слезы. Высокая, с невозмутимым выражением лица, Беа стоит в прихожей и грозно нависает надо мной. Зонт она не прихватила, и на входной коврик с нее капает дождевая вода. — Такого никогда не случалось…

Его звали Лю Сяопо.

— Не будь дурой, Мередит, — бесстрастно говорит Беа. Обидно. — Что бы ты сделала гипотетически?

Тридцатитрёхлетний сисадмин Центра обработки стратегической информации китайского космического Агентства JSC, располагавшегося в городке Дунфэн в провинции Гирин, закончил работу ровно в девятнадцать ноль-ноль (работать в режиме фриланс здесь не разрешалось) по местному времени и отправился домой в пригород Дунфэна (одна остановка на маглеве).

Я нервно сглатываю.

Жил он в сягошке – тысячеквартирной башне для холостяков, – обладая крохотной квартиркой площадью в девять квадратных метров, но со всеми удобствами, включая капсулу для сна, раскладывающуюся на ночь, и совмещённый санузел.

— Позвонила бы мужу клиентки, посочувствовала. Возможно, предложила бы какую-то помощь.

— Значит, так и сделай, — приказывает Беа. — Сегодня же.

Спортом Лю Сяопо не занимался, а отдыхать предпочитал на Луне, где его двоюродный брат Чан Фэндунь содержал в кратере Пан гостиницу «для бедных». Так как воскресенье двадцатого января было выходным днём, ничто не мешало Лю Сяопо снова отправиться на Луну, что он и сделал, сообщив компьютеру Глобального Син-контроля о своём решении. Долгов у Лю не было, и разрешение он получил быстро. Тихий и незаметный специалист в области цифровых технологий не раз проверялся службами безопасности Китая, считался благонадёжным жителем Поднебесной и не входил в список лиц, кому было запрещено покидать страну.

Потом она уходит, и я наблюдаю из окна — хочу убедиться, что она точно ушла.

На спутнике Лю бывал часто, хотя её пейзажи айтишника не прельщали, поэтому после прибытия на территорию купольного отеля «Чженшень» он наведался к брату, разительно отличавшемуся от него по всем параметрам. Чан Фэндунь был высок ростом, спортивен, красив, улыбчив и смешлив. Но самым позитивным его качеством, по мнению Лю, было умение располагать к себе людей. Именно благодаря друзьям, их связям и положению, Чан и стал владельцем лунного отеля, где останавливались не только «бедные» китайцы, но и экономные туристы из других стран.

Темно-серый мир за окном занавешен пеленой. Видно отсюда только дома напротив, а все, что дальше, скрыто клубами густого тумана.

Братья обнялись, перекинулись новостями, Чан спросил: как всегда? Лю ответил: «конечно», и ему выдали чип-ключ от номера, где он обычно останавливался. Это была комната вдвое большая по площади по сравнению с квартирой, действительно недорогая, с видом на вал кратера, где Лю чувствовал себя комфортно. Так как приближалось время контакта, он быстро переоделся, настроил личного секретаря на определённую программу и послал мысленное сообщение. После этого срабатывало какое-то спецоборудование в стенах номера, и он стал ждать вызова человека, находящегося где-то в Солнечной системе.

* * *

Ровно в двенадцать часов по местному времени, отстающему от китайского на восемь часов, Лю мысленно включил нужный контур терафима и мысленно же произнёс по-китайски короткую фразу:

В последующие дни наш район наводняют полицейские. К нам с вопросами никто не приходит, но я все равно не перестаю думать, что же говорить, если — или когда — все-таки придут.

«Горизонт чист».

Узнаём мы что бы то ни было только по сарафанному радио и из новостей. Джош не находит себе места.

Терафим ответил щелчком, в свою очередь, включая вмонтированный в мозг китайца контур менара. В ушах Лю прошелестел бесплотный голос:

— Как может взрослая женщина просто взять и бесследно исчезнуть? — удивляется он, в тревоге шагая по дому туда-сюда. И запрещает мне выходить поздно на улицу до тех пор, пока не найдут виновного.

«Говорите».

— Значит, возить меня на роды и забирать будешь ты? — с вызовом спрашиваю я. — Будить посреди ночи детей и усаживать их с собой в машину?

Джош, ненадолго задумавшись, находит ответ:

Лю собрался с мыслями, глубоко вздохнул, как всегда борясь со страхом, вытер влажные ладони о колени и заговорил.

— Будешь брать такси. Водитель может высаживать и забирать тебя у самого входа в больницу.

Его мысленная речь длилась шесть минут. Память у айтишника была прекрасная, и он помнил всё, что должен был сказать.

— Не смеши меня, — отпираюсь я, едва сдерживая в голосе дрожь. — Ты же слышал, что они сказали? Про мужа, я имею в виду. Говорят, это он ее убил. Не думаю, что мне грозит опасность, только если, конечно, ты тоже не задумал меня убить, — отшучиваюсь я и сбегаю из комнаты. Кажется, спорю я чуть более рьяно, чем стоило бы.

Чувство вины накрывает с головой. Не только из-за смерти Шелби, но теперь еще и из-за Джейсона, который может понести наказание.

После сеанса мыслесвязи он приказал терафиму стереть след переговоров, если таковой остался в памяти чипа, и расслабился, сбрасывая напряжение. Потом начал составлять план отдыха на вечер, надеясь, что его ничто не нарушит.

— Ты что, злишься? — спрашивает Джош, найдя меня позже в ванной, где я умываюсь перед сном. — Я тебя чем-то расстроил? — Он подходит ко мне сзади, нежно обнимает за талию, сцепляя руки, и кладет подбородок мне на плечо. — Просто я жизни без тебя не представляю.

Я не заслуживаю его после всего, что натворила. Он такой хороший!.. Не выдерживая, я почти сразу же высвобождаюсь из его объятий.

* * *

— Что с тобой, Мередит? — недоумевает Джош.

Шёл десятый час вечера. Шаргин ещё не освободился от обычной рабочей суеты, когда позвонил Шмелёв:

— Ничего, — резко отвечаю я. — Нормально все.

— Не похоже, что нормально.

– Владислав Михайлович, есть новости.

— А я говорю, нормально.

Начальник Коскона взглядом выпроводил сотрудников отдела коррекции программ, с которыми обсуждал новую редакцию Ксеноспаса, и проверил работу генератора информационной защиты периметра. «Облако» работало, отсекая любые возможности утечки информации.

С головой погрузившись в интернет, я ищу на его просторах ответы. Как именно человек умирает, если его сбивает автомобиль? Пишут, что чаще всего смерть наступает из-за травмы головы, а также поражения органов, внутреннего кровотечения, повреждения крупных артерий. Обилие информации засасывает меня, как черная дыра. Из-за силы удара — согласно законам Ньютона — Шелби должно было отбросить от машины, а она лежала прямо перед ней. Напрашивается вывод, что Шелби не стояла и не шла, а зачем-то наклонилась — например, шнурок завязать. Разве можно вообразить себе, что тебя вдруг убьют, пока ты всего-навсего завязываешь шнурок?

– Слушаю.

Ищу я ответ и на другой вопрос: может ли труп издавать звуки? Оказывается, да. Когда человека после смерти двигают, из него иногда вырывается воздух, и получается как будто бы хрип или стон.

За столом напротив проявилась фигура заместителя в камуфляжном унике, но без знаков различия.

Не перестаю прокручивать в голове те минуты. Что же именно я слышала, когда мы укладывали Шелби в багажник? Действительно ли просто воздух вышел из трахеи? Или она была жива? Отлетела ли Шелби от машины, а затем приземлилась перед ней или просто упала, как костяшка домино?

Впрочем, теперь не важно, как именно все было. Главное, что Шелби больше нет.

– Я в Плесецке, – сказал Шмелёв. – Решаем с Посейдоном задачу поиска агентов, которые помогли призраку умыкнуть копию Реестра.

Как-то утром стою перед шкафом, выбираю, что надеть. Мозг кричит: «Да выбери уже хоть что-нибудь!» Нерешительность меня парализует. И так постоянно, причем не только с одеждой, а с каждым из миллиона мелких решений, которые нужно принимать ежедневно. У ног крутятся дети, ссорятся, но у меня нет сил их разнимать. Их голоса звучат невнятно, словно я под водой, а они на поверхности. Просто застываю и слепо гляжу в бездну собственного шкафа.

– Результаты?

Наконец я все-таки выбираю, во что одеться. Сажусь в машину, развожу детей, хоть Лео и плачет в очередной раз, не желая оставаться у Шарлотты. Не могу больше жить и думать только о том, что мы с Беа натворили. До сих пор помню, как автомобиль врезается в Шелби, и то отвратительное ощущение, когда спустя пару мгновений наезжает на ее тело — и не один, а целых два раза.

– Пока скромные. Но я звоню по другому поводу. Вышел на связь Косой.

Меня без конца мучают всевозможные «а что, если». А что, если бы я уехала тогда домой с Джошем? Что, если бы мы с Беа не стали пить еще один, последний, коктейль? Что, если бы я сама села за руль? Что, если бы Шелби шла по тротуару? Что, если бы у нее не развязался шнурок и она не наклонилась его завязать — если, конечно, все было именно так?

Чувство вины — очень тяжкий груз. Я под ним сгибаюсь.

Шаргин невольно усмехнулся. Кличку, а вернее, оперативный псевдоним «Косой» получил китаец Лю Сяопо, сотрудничавший с Косконом уже два года. К нему обращались редко, только в тех случаях, когда требовалось выяснить планы китайского космического Агентства в отношении связей с другими родственными Агентствами или поиска древних военных баз исчезнувших цивилизаций.

Еду в магазин. Водить машину больше не доставляет мне радости. Я стала чересчур бдительной. Еду на скорости ниже положенной. Стоит заметить боковым зрением даже малейшее движение, и я тут же давлю на тормоз. Сердце при этом каждый раз начинает бешено колотиться. Боюсь не сама пострадать, а того, что кто-то пострадает. Потные руки скользят на кожаном руле, никак не могу схватиться покрепче. Автомобили вокруг то и дело сигналят мне. Из-за излишней осторожности я сама стала угрозой.

В магазине я покупаю одеяло — шерстяное, в клетку — и в одиночку везу его туда, где последний раз видела Шелби. Приходится какое-то время побродить, потому что не узнаю́ пока ни деревья, ни берег; впрочем, с того дня еще и река поднялась.

– Запись вели?

Погода стоит ужасная, ветер, дождь и ни лучика солнца.

– Так точно, посылаю файл.

Наконец я нахожу Шелби. С ее смерти прошло несколько дней, и от увиденного мне становится дурно. Тело в основном все еще под землей, однако дождь немного смыл с нее покров из листьев и земли, и Шелби стала частично видна. Вздутая нога на грязной листве… пряди осветленных волос…

– Коротко, в чём дело?

В перчатках я достаю из упаковки одеяло и, подойдя к Шелби, накрываю им оголившиеся участки тела. Смотреть не хочу, но отвести взгляд не получается. То, что я вижу, чудовищно. Там, где кровь под действием силы тяжести осела, Шелби стала синюшно-фиолетовой. Ее ноги — один сплошной синяк. На нее слетелись мухи: жужжат вокруг, облепляют… Пытаюсь отогнать их, но те не боятся — улетают и тут же прилетают снова.

– Китайцы действительно отыскали на Энцеладе артефакт, которому нет цены и который непредсказуемо опасен.

Присмотревшись, я замечаю на теле Шелби личинок.

Шаргин приподнял брови:

Единственное, о чем я не подумала, так это о собственных следах на земле. Только уже на обратном пути обращаю на них внимание. Детективных передач я пересмотрела немало, а потому знаю, что именно на этом преступников и ловят. На долю секунды меня посещает мысль оставить следы. Тогда все будет отдано на волю судьбе, и если полиции суждено меня поймать, значит, так тому и быть. Наверное, в глубине души именно этого я и хочу — чтобы меня поймали.

– Даже так?

И все же так я не могу. Снимаю обувь и возвращаюсь. Упав на колени, ползу спиной вперед и затираю руками следы от подошв. Под конец я вся перепачкана грязью. Дождь частично ее смывает, а остальное уносится на мне в машину.

На полпути к дому сворачиваю к краю дороги из-за приступа рвоты.

– Ещё слабо сказано. Надо срочно созывать Совбез! Китайцы нашли…

Шелби по-прежнему одна, зато теперь ей хотя бы не холодно. Только эта мысль помогает мне пережить ночь.

– Неужели джинна? Или моллюскора?

Шмелёв смешался:

Лео

– Нет, это не боевой робот, но оружие, не имеющее аналогов в мире. Китайцы назвали его «Умертвием».

Наши дни

– Как? – удивился Шаргин.

Перед сном ко мне в комнату приходит папа. Я в это время сижу за алгеброй. Из всех предметов практически только она одна мне и нравится, потому что есть либо правильный ответ, либо неправильный. Никакой неопределенности, в отличие от жизни. Жизнь — сплошная неопределенность.

– «Умертвие». По словам Косого, оно сродни неймсу, нейтрализатору молекулярных связей, только принцип действия у него другой. Луч «Умертвия» останавливает все внутриядерные процессы. Даже электроны перестают скакать вокруг ядер атомов, сваливаясь на них, а кварки внутри элементарных частиц перестают обмениваться глюонами. В луче замирают абсолютно все жизненные процессы.

— Можно войти? — спрашивает папа.

— Твой дом — ты и хозяин, — я пожимаю плечами.

– Да ладно. Я не физик, но знаком с М-теорией. Это невозможно.

— Не надо так, Лео.

– Оказывается, возможно. Мало того, «Умертвие» может остудить звезду в течение нескольких секунд. Похоже, именно с его помощью был создан «Чёрный принц».

— А как надо?

– Объект в Деве…

Обычно я не такой упертый.

– Где разместили тюрьму моллюскоров.

Папа входит и садится на край кровати. Я отворачиваюсь.

Шаргин помолчал, приводя мысли в порядок, побарабанил пальцами по столу.

— Я тебе кое-что скажу, главное, выслушай. Ты с ней слишком суров.

Я поворачиваюсь обратно и смотрю ему в глаза. Захочу — в любой момент развернусь на стуле снова.

– Ничего себе сюрпризец! Уж не собираются ли наши союзнички и братья применить эту штуковину для смены гегемона?

— Слушаю, — раздраженно говорю я. Всю жизнь стараюсь вести себя по-взрослому, поэтому приятно хоть разок почувствовать себя ребенком.

– В смысле?

С каждым днем папа все больше стареет. Сразу после маминой смерти он постарел лет на десять, а когда нашлась ты — еще на десять. Седые волосы, живот, круги под глазами от недосыпания. Нормальную еду почти не ест, зато заедает свою депрессию чипсами и пивом. Отсюда и живот.

А когда-то папа был спортсменом. Я сначала не поверил, когда он рассказал, что еще до моего рождения бегал марафон. Так прямо и заявил ему: мол, не втирай. Тогда папа в доказательство показал медаль. При мне же он бегал только тогда, когда где-то появлялась весточка о тебе.

– США потеряли функцию мирового жандарма ещё в середине прошлого века, уступив это место Китаю. К концу века Россия наконец обрела былую форму и уважение всех стран, кроме части европейских. Естественно, Китай не смирился с этим положением, а с получением такого оружия у них могут проявиться соблазны изменить мировой порядок.

Сам я не помню, каким папа был раньше. На фотках и на видео он просто мачо какой-то — мышцы, густые темные волосы. Тогда они еще не были, как сейчас, жидкими и седыми, да и улыбка была искренней, не натянутой. А сейчас папа совсем себя запустил.

– Может быть, вы правы, эти парни способны на всё. Вот почему я предлагаю собрать Совбез.

— Психиатр мне объяснила, — начинает он, — что, находясь столько лет в темном замкнутом пространстве, человек рано или поздно оказывается на грани безумия. У него нарушается восприятие времени, сон. К тому же из-за невозможности видеть возникает сенсорная депривация, то есть когда на один из органов чувств прекращается внешнее воздействие. Это охренеть как уничтожает людей, Лео.

– Ладно, Илья Сергеевич, буду думать. Как идут дела у Етоева?

От неожиданности я застываю. Так грубо папа никогда не выражался.

– Он работает с аналитиками, составляет список выявленных угроз. Всё ещё надеется провернуть операцию с засадой на призрака, угнавшего моллюскора. Хотя затея, прямо скажем, стрёмная.

— Друг Дилайлы был просто-напросто галлюцинацией, но для нее самой он был реальнее реального. Там, где жила твоя сестра, поговорить ей было не с кем и стояла кромешная тьма. Именно поэтому, Лео, без каких-либо раздражителей ее мозг, продолжая работать, в конце концов выдумал Гуса, который был для твоей сестры столь же реален, как ты для меня. Она не врала, а сама на все сто десять процентов верила, что Гус настоящий. Возможно, только он и помог ей пережить весь ужас.

– Может, ему помочь?

Какой же я кретин! Обозвал тебя вруньей и шизиком…

Шмелёв пригладил седую прядку, поморщился:

И хотя извиняться папа не заставляет, я все-таки решаю попросить у тебя прощения.

Потом прошу папу принести наши семейные видеозаписи, мы с ним садимся смотреть, и хотя бы ненадолго, хотя бы на видео, ты — снова ты, а мама по-прежнему жива.

– Он и сам справится, в его распоряжении Посейдон. К настоящему моменту мы знаем о существовании двенадцати баз, возле которых возятся специалисты. Ещё под подозрением с полсотни экзотов, где могут располагаться как базы и тюрьмы роботов, так и машины Судного дня типа Вестников. Если я влезу со своими предложениями, Етоев обидится.

– Хорошо, я сам его потороплю. Продолжай работать с китайцем. Его миссия очень важна.

Мередит

Одиннадцать лет назад Май

– Очередной сеанс связи через двое суток. Но мы хотели подключить СВР…

Я так больше не могу. Джош чувствует, что со мной не всё в порядке, и постоянно расспрашивает. Бывает, подойдет сзади, пока я стою у плиты или раковины, начнет массировать плечи, а я вся сразу напрягусь. Не потому, что мне неприятны прикосновения Джоша, — с ним это никак не связано. Просто в моих мыслях одна только Шелби. Я с ней просыпаюсь, с ней засыпаю, если вообще удается заснуть. При воспоминании о том, как она, голая, лежит среди листьев, у меня мороз по коже. А рано или поздно до нее еще и животные доберутся… Если уже не добрались.

– Внешники просят не вмешиваться, – теперь уже поморщился Шаргин, имея в виду сотрудников Службы внешней разведки. – Ссылаются на обычную трудность работы с китайцами.

Джош то и дело задает вопросы вроде: «Милая, с тобой все хорошо?» или «О чем призадумалась?» — ведь прекрасно видит, что меня что-то беспокоит. Я скидываю его руки, отпираюсь, мол, все нормально. В ответ он говорит, что ему начинает надоедать это слово — «нормально». Напряжение между нами нарастает.

– Тут я с ними соглашусь. Практически невозможно уговорить китайца работать против государства идейно, а продавать свои секреты они хотят за такие деньги, за какие работает весь наш оборонный бюджет. Так и хочется сказать китайцу при встрече с ним: ох, не брат ты мне!

Беа приходит почти каждый день. Она тайком прокрадывается в те моменты, когда дома, кроме меня, никого, — хочет быть в курсе, куда и когда я хожу, следит за моей машиной на подъездной дорожке.

— Куда ты дела мою одежду? А одежду Шелби? — засыпаю я Беа вопросами. Паника не оставляет меня ни на минуту, дышать полной грудью невозможно — не хватает воздуха. Еще тяжелее от того, что приходится скрывать свое состояние от Джоша и остальных. Отпустить себя я могу только рядом с Беа.

Шаргин покачал головой:

Та, в отличие от меня, наоборот, всегда спокойна, говорит, что волноваться не о чем.

– Хорошо, что ты не дипломат, полковник, наломал бы дров.

— Я все уладила, — пространно отвечает она насчет одежды.

Как именно уладила?

– Контрразведчик не обязан быть дипломатом. Буду на связи.

— Тебя не было сегодня на работе, — с осуждением произносит Беа. — У тебя на девять утра стояло занятие, я на сайте видела. Почему не пошла?

Фигура Шмелёва за столом растаяла.

— Плохо себя чувствую.

Шаргин вывел на виом посланный заместителем по электронной почте файл и стал читать.

И это даже не отговорка. Вина уничтожает не только морально, но и физически: голова болит, спина ноет, желудок в спазме, еще и мучают запоры. Сосредоточиться во время занятия совсем не получается, не говоря уже о том, чтобы обойтись без внезапно накрывающего приступа тошноты или желания разрыдаться. Круглыми сутками я размышляю о той ночи, сомневаюсь, верный ли выбор сделали мы с Беа, верный ли выбор сделала я. Я одержима всеми этими мыслями. Они роятся у меня в голове и не дают думать ни о чем, кроме как о той ночи. Я не сплю и почти не ем.

— Тебе нужно вести себя как обычно, Мередит. Как обычно, понимаешь?

Глубоко религиозным человеком меня назвать, наверное, сложно. На Пасху и Рождество мы с Джошем и детьми ходим в церковь, не более того. И тем не менее со вчерашнего вечера у меня в голове не перестают крутиться слова из Библии: «И истина сделает вас свободными». Так просто!.. Правда, зря я решаю поделиться своей мыслью с Беа.

— Мы убедим полицейских, что это была всего лишь случайность, что ты не специально сбила Шелби, — говорю я. — Столкновения было просто не избежать. Они поймут.

Глава 12. Портал в ад

Беа округляет от изумления глаза.

— Ты совсем чокнулась, что ли? — взрывается она. — «Они поймут»?! Я ведь не жука раздавила, Мередит, а человека сбила! Мы сбили!

Войд[20], в центре которого скрывался Великий Аттрактор, нельзя было назвать самым крупным во Вселенной, и уж точно он не был абсолютно пустым и свободным от водорода, пыли и звёзд. Горсточки звёзд всё же сиротливо сверкали в пузыре тёмного пространства диаметром около двух миллионов световых лет, однако их было очень мало. Калиф насчитал всего две сотни тусклых красных светил, возраст которых достигал шести миллиардов лет, что не тянуло даже на малое скопление, коих во Вселенной вне войда располагались миллионы и миллионы.

— Умоляю, Беа! Я не могу так больше жить!

— Другого выхода нет. Учись. — Тут она делает шаг ко мне. — Я была пьяна, Мередит. А ты дала мне сесть за руль, так что виновата не меньше меня. Если нас раскроют, ты, знаешь ли, тоже сядешь. Что, интересно, станет с Джошем и детьми, пока ты годами будешь гнить за решеткой?

Над этим я тоже успела поразмышлять, поэтому ответ у меня есть:

«Салют», вынырнув из «струны» ВСП-режима чуть ли не в центре войда, начал маневрировать в поисках нужных двенадцати звёзд, однако находился в пустоте и одиночестве, вдали от галактик Ланиакеи, недолго. Уже через сорок минут его отыскали «пограничные заградители» мегаскопления, увеличившие свою численность до двадцати кораблей, среди которых были и уже знакомые «двухголовые крокодилы». Руководил эскадрой всё тот же «малыш» размерами с российский корвет в форме сплюснутого по центру эллипсоида, в то время как длина его «суковатых спутников» достигала и двух, и трёх километров.

— В алкотестер дышать нас уже не заставят. Теперь ничего не докажешь, а если ты была трезвая, то и преступление считается менее тяжким.

Они окружили эскор со всех сторон, и возникла проблема поведения в такой ситуации, хоть и просчитанная в теории земными учёными-ксенопсихологами, но требующая реального решения.

За моими словами следует недолгое молчание, после которого Беа говорит:

— Ты действительно настолько тупая или притворяешься? С каких пор ты у нас заделалась юристом?

– От всех не отобьёмся, – мрачно констатировал положение «Салюта» капитан Давлетьяров.

Похоже, совесть не грызет ее так сильно, как меня. Беа, которую я всегда знала, не жестокая, а наоборот, пусть и прямолинейная, но сострадательная, добрая. А та Беа, что стоит сейчас передо мной, просто очень напугана.

– Попробуем обойтись без взаимных оскорблений, – ответил Дарислав, обдумывая, с чего начать контакт.

— Здесь ведь не просто непреднамеренное убийство, — говорит она. — Мы отнесли ее в лес и спрятали, а это уже сокрытие преступления. — Для большего эффекта делает паузу. — Так что засунь свою совесть куда подальше и подумай о своих детях.

– На всякий случай держу их на мушке, – объявила Жозефина Агилера, проанализировав обстановку. – Обеспечу поражение целей в течение десяти микросекунд.

Как только Беа уходит, я бессильно падаю в кресло и сижу так часов шесть, пока домой наконец не возвращается Джош с детьми. С улицы доносятся их голоса, и я скорее нахожу себе занятие, чтобы казалось, будто всё в порядке вещей.

– Не торопитесь, мадемуазель, – проворчал Любищев, руководящий ксеногруппой эскора. – Пусть предъявят свои намерения.

Лео

Наши дни

– Может, лучше отступить? – неуверенно предложил Весенин.

В школе ко мне подходит Пайпер Ханака.

– Куда? – осведомился Дарислав.

— Привет, Лео. Можно тебе кое-что показать?

– В другой район…

Я тем временем в третий раз пытаюсь открыть свой шкафчик, потому что Адам Белтнер уже дважды его наглухо захлопывал, и оба раза я молча это стерпел, из-за чего Адам обозвал меня трусом. Дать сдачи, конечно, можно, но тогда он просто сотрет меня в порошок. Тут что ни делай, все равно останешься в проигрыше.

– Они и там нас обнаружат. Нет смысла маневрировать, внутри войда не спрячешься, все как на ладони.

Тебе повезло не знать, что такое старшая школа. Это та еще дичь.

– Копун же где-то спрятался?

Дарислав прислушался к своим ощущениям. Он уже давно пытался вызвать Копуна в ментальном поле, бросая в пространство мысленный зов: Копун, откликнись! Но все его усилия были напрасными, Вестник Гефеста не отзывался.

– Его здесь нет.

– Как нет?! – воскликнули Весенин и Любищев одновременно.

– Если бы Копун прятался в звёздных системах войда, он бы меня услышал.

– Вы так уверены в… своих возможностях? – скептически проговорил астрофизик.

– Полковник имеет прямой менто-канал с Копуном, – присоединился к разговору Шапиро. – Если бы наш приятель услышал Дарислава Ефремовича, он бы отозвался.

– Тогда где же мы его будем искать, если его нет в Ланиакее?

– Он наверняка в Ланиакее, но в режиме «инкогнито». Думаю, он оставил для нас след, какую-нибудь пси-полевую закладку. Надо лишь найти носителя закладки.

– Не отвлекайтесь, товарищи, – сказал Дарислав. – Решаем задачи по мере их поступления. Калиф, пограничный конвой молчит?

– Не отвечает.

– А между собой эти «сучья» и «крокодилы» переговариваются?

– Минуту, послушаю.

– Прошерсти все диапазоны.

– Так точно.

По кораблю поплыла сторожкая тишина.

– Улавливаю струнное мигание, – доложил компьютер. – Корабли обмениваются очень короткими импульсами.

— Ну да, почему нет.

Сегодня игра, поэтому девочки из группы поддержки одеты в юбки. Настолько короткие, что пятая точка у Пайпер едва прикрыта, и перед глазами у тебя одни ее ноги. На собственном горьком опыте я усвоил, что смотреть на них нельзя, иначе обзывают извращенцем. Поэтому я вообще не смотрю на Пайпер, делая вид, будто что-то ищу в шкафчике.

— Я видела в газете фото Дилайлы.

— Я тоже.

— Все это так грустно…

— Да, есть такое.

— Хотя вроде бы и радоваться надо, она же вернулась…

Что ответить, я не знаю, поэтому перехожу ближе к делу:

– Мы можем связаться с ними в том же спектре?

— Ты что-то хотела показать.

За всю жизнь я ни разу ни с кем не встречался. Да что там, я и не нравился никому. В девятом классе мне на физре сказали, что я нравлюсь девчонке по имени Молли. Ужас, до сих пор все это вижу в кошмарах. Так вот, через три дня, кое-как собравшись с духом, я пригласил ее на вечер встречи выпускников. Оказалось, меня надули. Когда Молли мне отказала, все так и покатились со смеху. Ее, оказывается, уже пригласил одиннадцатиклассник из футбольной команды.

– В принципе, наверно, можем, только потребуется перестройка резонансных контуров передатчиков, – вместо кванка оживился Спирин, не ожидавший, что ему придётся участвовать в процессе контакта с пограничными аппаратами Ланиакеи.

— Когда Дилайла пропала, мама заставила меня избавиться от всех вещей, которые с ней связаны, — говорит Пайпер. — Посчитала, что хранить их не слишком нормально… Полный отстой. У меня, например, была одна из подвесок «Лучшие подруги», которые мы с Дилайлой носили. Так вот мама заставила ее выкинуть — мол, без второй подвески она не имеет смысла. Я так сильно плакала, что она купила мне новую пару подвесок и сказала: «Подари, кому пожелаешь». Знаешь, пусть мне и было всего шесть, просто взять и вдруг забыть свою лучшую подружку я не могла.

— И кому ты подарила новую подвеску?

– Сколько времени это займёт?

— Лили Моррис. Помнишь ее? Она больше не живет здесь — переехала в Северную Каролину, когда нам было по двенадцать.

Я качаю головой — нет, не помню.

– Минут пять, не больше.

— Да и не важно. Лили была так себе подругой. В четвертом классе она пустила слух, будто я опи́салась, когда смеялась.

Интересно, правда ли это? Если да, то даже мило.

– Действуйте!

— Так вот, одну фотографию Дилайлы мама все-таки разрешила оставить.

Снова по рубке эскора растеклась лужа тишины.

— Здорово, — говорю я, хотя на самом деле со стороны миссис Ханака было довольно подло заставлять Пайпер выкинуть вещи, которые напоминали о тебе. Папа, наоборот, сохранил абсолютно всё. Твои радужные ботинки с блестками так и простояли у входа одиннадцать лет. Видела, наверное.

– Почему они не стреляют? – прошептала Вия Аматуни.

Пайпер показывает мне фото. На нем крупным планом вы с Пайпер — прижимаетесь друг к другу щеками. Ты тут совсем еще ребенок. Полубеззубая улыбка, рыжие волосы, веснушки — та же счастливая девчонка, что танцевала на папиных видео, а не запуганная, как сейчас…

– Ждут наших действий, – предположил Ткачук.

— Короче, я тут шарилась в интернете, искала, может ли ямочка на подбородке со временем пропасть. И знаешь что? Не может.

– А мне кажется, – со смешком сказал Шапиро, – что эти ребята зауважали нас, признали равными, после того как мы дали отпор. Они явно уважают только силу. Догнав нас, они стали ждать наших объяснений.

Несмотря на то что болтают про меня всякие Адамы Белтнеры и прочие, я не идиот и понимаю, к чему клонит Пайпер. Только не понимаю, что об этом думать.

– У вас очень живое воображение, Всеволод, – кисло похвалил физика Весенин.

Пайпер вырезала из свежей газеты твою фотографию. Ханака, наверное, единственные, кто в наш век до сих пор покупает обычные бумажные газеты. Обе фотографии — газетную, которую какой-то козел-репортер сделал вчера, и ту, где тебе шесть, — она ставит рядом. В основном они практически одинаковые: рыжие волосы, зеленые глаза, за исключением как раз ямочки на подбородке. Я раньше в принципе никогда не обращал на нее внимания, потому что в глаза не бросалась. Такие вещи обычно замечаешь, только когда тебе на них указывают. Зато сейчас, когда я о ямочке знаю, одну ее и вижу. Но самое главное, что на вчерашней фотографии никакой ямочки нет. Вообще. Гладко.

– Но логика в этом утверждении есть, – признался Любищев. – Всеволод, вы, случайно, не изучали основы К-психологии?

Тут раздается звонок. Я оглядываюсь по сторонам, а в коридоре уже пусто — мы опоздали на урок.

Пайпер начинает пятиться.

– Пришлось изучать в своё время, когда меня часто приглашали в экспедиции.

— Не злись на меня, Лео, — прижав к себе учебники, произносит она и убегает.

– Это заметно по вашим формулировкам.

Мередит

Одиннадцать лет назад Май

– Готово, командир! – воскликнул Спирин радостно.

— Я должна признаться, — мрачным голосом произносит на том конце провода Шарлотта.

– Капитан, включаем систему с переводом на три языка. Минутная готовность!

Уже вечер. Джош с детьми вернулись домой несколько часов назад и теперь сидят в соседней комнате, смотрят на диване телевизор. У Джоша на коленях раскрытая книга, но смотрит он, посмеиваясь, все равно в экран. Как трогательно, что мужчина тридцати шести лет способен радоваться дошкольным передачам.

– Может быть, лучше я пообщаюсь с ними? – спросил Любищев.

— Кое-что случилось, — продолжает Шарлотта, и у меня создается впечатление, будто она знает про нас с Беа.

Внутри нарастает паника, земля уходит из-под ног. Я сейчас на кухне: только что вымыла посуду и протерла стол. На словах Шарлотты я оседаю на стул.

– Нет! – отрезал Дарислав. – Говорить буду я! Калиф, основной получатель передачи – эта их «летающая тарелка».

— Что такое? — спрашиваю. Воздуха не хватает, сердце в груди колотится.

– Понял.

— Над Лео издевались, — сознается Шарлотта, после чего не выдерживает и дрогнувшим голосом восклицает: — О господи, Мередит! Прости меня, я так виновата… Должна же была догадаться!

— А как бы ты догадалась? — спрашиваю я, туго соображая из-за неожиданности новостей.

Компьютер досчитал секунды с шестидесятой по первую, и Волков, успевший за это время сформулировать речь, начал: