– Уже темнеет, да и дождь усиливается.

– Ты права, пожалуй, в такое время, да по нынешней погоде вряд ли найдутся желающие прогуляться по лесу, посетить живописные окрестности родника. Но рисковать все же не стоит. Тем более что и в лагере вполне могут знать про родник. Охранники и надзиратели, конечно, не похожи на фанатов туризма, но знать окрестности охраняемого объекта входит в их служебные обязанности. Значит, задерживаться здесь надолго – дополнительный риск.

– Как скажешь, тогда пойдем скорее вперед.

И после небольшой передышки мы двинулись дальше.

– Женя, ты можешь предположить, на какое расстояние мы уже оторвались? – спросила Алина через некоторое время.

Похоже, возможная погоня все же сильно беспокоила девушку.

– Сложно сказать. Мы ведь вначале бежали, потом просто шли. Думаю, километров на семь оторвались, может, немного больше.

– Но этого мало, да?

– Разумеется, но мы продолжаем двигаться.

– Хорошо.

– Ты, кстати, не слишком устала?

– Пока нет. Я в порядке.

Из-за пасмурного неба, да еще и в лесу, быстро темнело. Мы больше не бежали, а двигались умеренно быстрым шагом, ориентируясь исключительно на мои инстинкты. Скорость сильно упала, но я не могла позволить нам заблудиться и бесцельно плутать по лесу. Это означало вручить свою судьбу воле случая, а я не могла этого себе позволить.

Еще во время подготовки операции Генка предлагал мне досконально изучить карту той местности, где находился лагерь, чтобы хорошо ориентироваться на случай, если затея с организацией побега удастся. Но я отказалась, бросив на карту лишь беглый взгляд. Ведь по легенде мне вряд ли доводилось проводить операции вблизи от Тарасова, и доскональное знание местности могло броситься в глаза и показаться Алине слишком подозрительным.

И вот я почти брела в темном лесу, полагаясь исключительно на инстинкты и умение ориентироваться, придерживаясь севера, северо-запада. Потому как где-то там, как мне кажется, я видела ветку железной дороги. Дело в том, что на северо-западе от этой местности, довольно далеко, располагался большой горно-обогатительный комбинат. Разумеется, сырье туда, а готовую продукцию оттуда доставляли по железнодорожной ветке до сортировочной узловой станции. Уже там, судя по всему, проезжали и пассажирские поезда, включая составы дальнего следования. Если бы я бежала из тюрьмы по-настоящему, первоочередной задачей было бы добраться до железнодорожной ветки и незаметно забраться в вагон состава, следующего в сторону станции. А уже там осторожно пересесть на поезд, желательно товарняк, или в почтовый вагон, следующий до любого крупного города или, как вариант, проезжающий мимо крупного областного центра. Там, используя возможности большого города, затеряться или постараться раздобыть документы, а уже потом двигаться дальше в поисках безопасного убежища.

Но для нас с Алиной этот вариант был неприемлем, так как выходил за рамки задуманной Генкой операции. Ведь мы должны находиться в Тарасове или неподалеку от него. То есть мы не станем далеко уезжать, по крайней мере, пока мне не удастся проверить все предположения полковника Петрова и узнать, где могут прятаться сообщники Алины. Но воспользоваться железнодорожной веткой, чтобы оторваться от преследования, замести следы и убраться в безопасное место, мы с ней можем легко. Дело остается за малым – найти железнодорожные пути.

Через некоторое время полностью стемнело. За облаками не было видно ни звезд, ни луны. Мы медленно брели в кромешной тьме, спотыкаясь о корни и упавшие ветки, скользя по мокрой земле и прошлогодним листьям. Время от времени я немного притормаживала и прислушивалась. И уже начинала опасаться, что мы каким-то образом промахнулись или ушли не в ту сторону и не сможем найти железную дорогу, по крайней мере, до рассвета. А это означало довольно мрачную перспективу провести остаток ночи на улице, под дождем, который и не собирался заканчиваться, без возможности где-нибудь укрыться.

– Ты просто устала или что-то ищешь? – Алина облокотилась о мокрый ствол дерева. – Я заметила, что ты прислушиваешься, и уже не в первый раз.

Девушка заметно вымоталась, была бледной и тяжело дышала.

Я согласно кивнула.

– Ты права, пытаюсь различить другие звуки за шумом дождя.

– Только с веток капает да шуршит по листьям, больше никаких звуков мне, например, услышать не удается. А что, тут могут водиться хищники?

– Да ты не переживай. Этот лес маленький, не думаю, что здесь водятся крупные или опасные звери.

– А я слышала, что в последние годы повсеместно расплодились волки. Их даже снова разрешили отстреливать.

– Да, так и есть. Если на животных не охотиться хотя бы одно десятилетие, они станут размножаться, мигрировать в соседние районы, занимать новые ареолы обитания и снова размножаться. Это закон природы.

– Думаешь, волки могут и здесь водиться?

– Понятия не имею, – пожав плечами, честно ответила я, – но в любом случае ночевать в лесу нельзя, бог с ним, со зверьем, мы рискуем вымокнуть до нитки и заболеть. И брести, не разбирая дороги, тоже немногим лучше – только из сил выбьемся.

– Тогда что же? Ты пытаешься услышать лай собак, шум двигателя машины, все, что может указывать на деревню рядом?

– Возможно, это могло бы помочь нам сориентироваться. Но заходить в деревню или в дачный поселок, боюсь, нельзя. Нас, учитывая непогоду, будут искать там в первую очередь.

– Тогда что именно ты так настойчиво пытаешься услышать?

– Тсс, – вместо ответа прошептала я. Потому как только что услышала паровозный гудок в отдалении. Мы действительно уже какое-то время двигались не в том направлении. Но все было поправимо, мы ушли в сторону совсем чуть-чуть. – Давай, Алина, нам туда, соберись с силами, недолго осталось.

– Это что был – паровозный гудок?

– Скорее тепловозный, но не суть. Ты, в общем, права, нам только нужно добраться до ветки и дождаться следующего поезда. Заберемся в вагон. Боюсь, они будут грузовые, те, что без крыши, но это все равно хороший выход. Мы значительно ускоримся и получим возможность отдохнуть физически.

– Это бессмысленно. Гудок был очень далеко.

– Ошибаешься, дождь приглушает и немного искажает звуки. Железнодорожное полотно гораздо ближе, чем кажется.

– Все равно, – упрямилась Алина, – поезд уже прошел мимо, если мы слышали его гудок. Какой смысл туда идти, не станем же мы его догонять?

– В этой местности есть завод. Поезда постоянно курсируют между станцией и комбинатом, и люди на производстве работают посменно. Ушел один поезд – придет другой, ночью не менее активная отгрузка идет. Нам нужно только найти пути, подобрать более удобное место и, может быть, немного подождать.

– Допустим, у нас получится дождаться поезда, что с того? Ради нас ведь никто остановку делать не станет. Как, скажи на милость, мы попадем внутрь вагона?

– О, не переживай. Тебе ничего особо делать не придется, разве что немного подбежать. А как показывает практика, бегать ты умеешь очень хорошо, так что проблем не будет.

Через некоторое время мы добрались до железнодорожной ветки и осторожно пошли вдоль путей.

– Мы хоть в ту сторону идем? – недоумевала Алина.

Я пожала плечами.

– Как ни странно звучит, сейчас это нам все равно. Главное – встретить негруженый поезд, потому как порожняк гонят на производство и сырье везут туда же, а уже обратно – обогащенную руду.

– И нам нужны вагоны с этой самой рудой? А ты знаешь, к примеру, как она выглядит?

– Понятия не имею. Но мы можем ориентироваться на порожняк, потому как нам стопроцентно в другую сторону.

– Теперь понятно. Но я думаю, что вагоны очень высокие, тем более быстро двигаются. И как в них забраться, ума не приложу?

– Нам всего лишь нужно найти горку.

– Чего? Совсем тебя не понимаю, какую горку, Женя?!

– Эта местность равнинная, – терпеливо поясняла я, – но не идеально ровная, не как стекло, понимаешь? Есть низинки или небольшие возвышенности. Вот если рельсы пойдут хотя бы немного в гору, тяжелогруженый поезд ощутимо потеряет в скорости.

– Прям так, что взобраться будет легко?

– Я успею и сама запрыгнуть, и тебя втянуть, не переживай. Ты, главное, не отставай, мне много времени не потребуется, пару минут продержись.

– Так уж и пару.

– Да, две минуты для меня и тебя втянуть – минуты три, устроиться с удобствами и замаскироваться – это еще две-три минуты. Итого восемь минут, должно все получиться.

– А зачем ты рассчитываешь все, словно сложную операцию, буквально по минутам? Неужели это так важно?

– Разумеется, важно. Там же в кабине не только машинист, но и его помощник будет. А в его обязанности, между прочим, входит следить за дорогой, семафорами и грузом. И с ними может ехать целая локомотивная бригада. А еще, бывает, груз сопровождает охрана, но это, пожалуй, не в нашем случае. Там все просто будет.

– Хорошо, если просто, – не стала спорить Алина и вопросов задавать больше не стала, полностью полагаясь на мой опыт.

Еще через некоторое время удача улыбнулась нам. Сначала удалось сориентироваться на местности, потом нашлась удобная точка, где локомотив плавно взбирался на достаточно высокую горку. И во время того, как проходил очередной поезд, я проникла внутрь и помогла забраться Алине. Устроились мы, правда, без особого комфорта. От большой скорости нас обдувало холодным ветром. Мы клацали зубами в промокшей одежде, не в силах согреться. Хорошо, что хоть дождь к тому времени уже кончился и что станция была, насколько я помню, не слишком далеко, то есть терпеть этот жуткий дискомфорт нужно было недолго.

* * *

Пара дней прошла в скитаниях. Сначала мы добрались до сортировочной станции. Там затаились, сориентировались и пересели на поезд, шедший в сторону Свердловска. Но, добравшись до Тарасова, предпочли покинуть вагон. На сей раз Алина не спрашивала, зачем именно мне это понадобилось. То ли просто привыкла полагаться на мои решения, то ли устала от нашего марш-броска и вымоталась настолько, что утратила способность мыслить критически. Чем я и не преминула воспользоваться.

Потом мы прятались в подвалах или на чердаках, старались двигаться и нигде надолго не задерживаться. Пытались высушить вещи у костерка, разведенного около чужой дачи из сырых веток. Спали урывками, что называется, вполглаза. И питались тем, что удалось найти или украсть.

Если говорить откровенно, я и сама здорово вымоталась за эти дни. Мы с Алиной срочно нуждались в короткой передышке, поэтому я отвезла девушку в давно заброшенный домик на окраине Тарасова, близ дачного поселка, который присмотрела заранее и где предусмотрительно припрятала некоторые вещи перед началом операции.

Серое деревянное строение покосилось от времени. Шифер кое-где отвалился, крыша ощутимо просела. Краска на оконных рамах давно выгорела и облупилась, и сейчас можно было лишь догадываться, что когда-то они были выкрашены в голубой или светло-синий цвет. Рамы перекосились настолько сильно, что казалось чудом, что в них до сих пор держатся грязные пыльные стекла, но внутри дома виднелись ситцевые занавески в горошек, а покосившаяся дверь, словно в насмешку, была заперта на большой замок.

– Женя, ты уверена, что нам нужно именно сюда? Такой домик невразумительный. И дверь заперта, значит, могут хозяева быть, и неподалеку.

– Думаю, не стоит переживать об этом. Судя по внешнему виду, этот дом посещают нечасто, даже если хозяева имеются. С дверью я справлюсь за парочку минут. А внутри, вероятно, мы сможем отдохнуть, согреться. Да и что-то из необходимых вещей найти.

– Дом такой ветхий, и не похоже, чтобы здесь что-то ценное имелось. Даже не знаю, зачем они дверь тогда запирали. Но впечатление такое, что попасть внутрь никто и не пытался.

– Вот и отлично, – порадовала я, возясь с замком, – значит, мы первые будем. И давай говорить откровенно, я-то еще ничего, могу и десятикилометровый марш-бросок выдержать. А ты на ногах еле держишься, в прямом смысле слова. Вот сама подумай и трезвым взглядом со стороны на себя посмотри. Лицо изможденное, грязное да бледное как смерть, ободранная одежда так толком и не высохла, того и гляди воспаление легких схватишь. А еще на небе тучи собираются, с минуты на минуту снова дождь зарядит. Ты серьезно хочешь в плохую погоду куковать на улице?

– Я есть хочу, – неожиданно голосом обиженного ребенка протянула Алина, – и спать, а еще помыться. Пока ты молчала, я даже не осознавала, как сильно хочу помыться. Все равно где, хоть под дождем, хоть в ледяной луже.

– Давай только без экстрима. В луже особо не помоешься, а в реке вода еще ледяная.

– Жень, да ты на себя посмотри. Такая же грязная, мокрая да бледная, как и я.

– Врать не стану, мне отдых, горячая пища, а также теплая ванна или хотя бы душ тоже не помешают.

Пока мы разговаривали, я открыла замок, потянула дверь, она не поддавалась. Я снова дернула и не сразу поняла, что нужно сначала надавить, чтобы ее немного выровнять, а уж потом тянуть на себя в попытке открыть. Дверь поддалась, из дома запахло пылью и сыростью.

– Проходи, – сделала я гостеприимный жест рукой.

Алина переступила порог и потянула носом воздух.

– Не похоже, что здесь имеется канализация или хотя бы водопровод.

– Зато по запаху сразу слышно, что хозяева, если они имеются, сюда как минимум с лета не захаживали. Значит, мы можем смело здесь обосноваться и отдохнуть несколько дней. И канализации здесь, конечно, отродясь не было. Зато во дворе, я заметила, колонка имеется, значит, чистой, пригодной для питья водой мы с тобой уже будем обеспечены.

– А еда? Не похоже, что здесь имеется какая-то еда.

– Сначала осмотримся и попьем. Обезвоживание гораздо страшнее недоедания. Потом раздобудем еды и отоспимся. Все будет хорошо.

Я не без усилия закрыла за нами дверь и заперла на крепкий большой крючок.

Сразу за маленьким темным коридорчиком располагалась арка, ведущая в довольно большую комнату, которую можно было назвать кухней или столовой. Там была старая печь, которая занимала половину стены, а топилась дровами или углем. Стояло несколько старых тумбочек, висели шкафы с полуоткрытыми дверцами, стоял стол и стулья. На стене висел старинный умывальник, такой, в какой положено наливать воду, закрывать крышкой, а умываться, толкая внутрь железный штырек. Под умывальником на деревянной табуретке стоял старый щербатый таз без эмали из какого-то серого сплава.

Вторая комната была поменьше. В ней стояли старый диван зеленого цвета на деревянных круглых ножках с узкими полированными подлокотниками по бокам и рыжий, непрезентабельного вида комод, который оставили здесь, видно, потому, что никому не пришло бы в голову на него позариться.

– Хозяева давно съехали отсюда, – после беглого осмотра сделала вывод Алина, – может, они квартиру получили?

– Где же ты такое слышала, чтобы в наше время квартиры раздавали? – хмыкнула я.

– Или купили. А дом продавать не стали, потому как эта старая развалюха никому не нужна. Или оставили себе под дачу. Точно! Потому и вещи не все вывезли, оставили, что не жалко, но вполне пригодиться может.

– Может, ты и права. Только дворик здесь небольшой, огорода совсем нет. Так что этот дом не используется под дачу и не посещается регулярно. Но, возможно, хозяева наведываются изредка. Например, чтобы в праздники шашлыки на природе пожарить. Здесь все для этого имеется. Небольшой лесок неподалеку – там можно раздобыть дрова, а во дворе хватит места, чтобы машину загнать, да и мангал поставить.

– А диван оставили, чтобы иметь возможность остаться здесь с ночевкой, если с алкоголем переберут?

– Наверное, почему бы и нет? Здесь все имеется для нормальной ночевки. Печку протопить, и будет тепло, белье можно с собой захватить, если на машине. А диван хоть и старый, но вполне еще крепкий.

– Интересно, мы тоже сможем протопить печку? – зябко повела плечами Алина. – Иначе согреться, да и просушиться будет проблематично.

– Тут возле дома сарайчик есть небольшой, я сейчас там осмотрю все, думаю, что найду немного дров. А если нет, то поищу инструменты и, как стемнеет, раздобуду на краю лесочка побольше сухих веток или небольших бревен.

– Это замечательно. Но я спрашивала не об этом. Из печной трубы дым валить станет, если затопим печку, можно ли нам с тобой так рисковать? Ведь за домом могут присматривать соседи. Да и нас с тобой, скорее всего, до сих пор ищут.

– От тюремной охраны мы давным-давно оторвались. Они, может, и пытались лес вблизи лагеря прочесывать, может, даже на дорогах посты выставляли, но теперь уже все. Время упущено, следы потеряны, им до нас не добраться. Мы вблизи от Тарасова, и теперь нас станут разыскивать уже совсем другие органы, потому как это другая юрисдикция.

– А в чем разница?

– Полицейские действуют не такими методами. Они сначала объявят розыск, раздадут своим сотрудникам ориентировки. Может, расклеят на стендах объявления с фотографиями из дела. Но не станут бегать по улицам с собаками, народ расспрашивать или все местные и тарасовские заброшенные дома обыскивать.

– Но задерживаться здесь надолго нельзя?

– Конечно, нет. Так мы рискуем привлечь слишком много внимания, тех же соседей, например. Здесь поблизости, конечно, нет домов, на наше счастье. Но дачный поселок совсем рядом. Мы станем печку топить, чтобы согреться, поесть приготовить или помыться. Опять же, бегать придется то за дровами, то за водой, то в клозет. И если это будет долго продолжаться, нас обязательно заметят. А пара дней активности ничьего внимания не привлечет, или если и привлечет, на нас с тобой никак не отразится, просто не успеет, если мы к тому времени сменим место обитания.

– Понятно излагаешь. А что мы прямо сейчас станем делать?

– А что больше всего хочется?

– Спать, есть, пить, мыться, и все одновременно, – хмыкнула Алина.

– Это не получится, – в ответ рассмеялась я, – потому как одно исключает другое. Давай сделаем так: сначала осмотримся здесь. Соберем все, что использовать можно. Потом я осмотрю колонку и принесу воды. Поищу дрова, растоплю печку. Тогда и поспать можно будет.

– Хорошо, давай все обыщем. Только потом я тебе во всем помогу, а то так нечестно, что ты все одна собираешься делать.

– Ладно, договорились.

На обследование дома не ушло много времени. После непродолжительных поисков мы обнаружили пару подушек, не новое, но теплое ватное одеяло, джинсы и майку моего размера, джинсы, рубашку и толстовку, которые вполне подойдут Алине. Кроме этого, кусочек душистого мыла, немного посуды, упаковку аспирина, спички, соль, чай, початую бутылку растительного масла, крупу, несколько банок консервов и большой пакет сухарей.

– Раньше мне бы так никогда не показалось, но, по-моему, это настоящее сокровище, – радовалась Алина, азартно хрустя сухарем.

– Наслаждайся, только едой всухомятку не увлекайся сильно. Сейчас посмотрим, чего там с дровами, и чай заварим или даже приготовим что-то простенькое.

– Я кашу умею готовить с тушенкой.

– Отлично, а то мои кулинарные способности стремятся к нулю.

– О, здорово, а у меня уже комплекс формироваться начал. Ты такая идеальная, все знаешь, все умеешь.

– Это далеко не так. Нас, конечно, многому учили, и почти все из этого может пригодиться при нынешнем образе жизни, вот поэтому у тебя такое впечатление и складывается. А в быту я совершенно неприхотлива и поэтому на кухне почти беспомощна. Разве что что-то простенькое могу сделать: салатик настрогать, яйца сварить или пожарить.

– Пожалуйста, только про яйца не вспоминай. Мне яичница или омлет буквально снятся, стоит только глаза прикрыть.

– Не переживай, дай только срок, раздобудем мы яйца.

– Ага.

– А чего? Тут и сковородка есть, и масло имеется.

Еще через некоторое время наш скромный быт совсем неплохо наладился. Разумеется, я нашла в сарайчике не только набор простеньких инструментов, но и дрова, заготовленные и заботливо сложенные в поленницу. А также немного угля, годного для растопки печи. Вернее, ее нужно было сначала протопить дровами, а уж потом засыпать уголь, насколько я знаю.

Мы растопили печку, вскипятили воду, заварили чай, перекусили, а потом помылись и надели чистую одежду. Затем Алина насыпала в кастрюлю крупу, добавила тушенки, воды, посолила и поставила на печку, уверяя, что тепла остывающих углей вполне достаточно для того, чтобы каша приготовилась. Поэтому мы оставили будущий ужин вариться, а сами с чистой совестью завалились спать.

Вопреки ожиданиям, проснулись мы вовсе не к ужину, а ближе к полудню следующего дня. И то я разлепила глаза лишь только потому, что очень захотела пить.

Я блаженно потянулась, рядом сонно сопела Алина. Печка давно остыла, и в домике снова стало очень холодно и пахло сыростью по углам. Я вышла на кухню и напилась воды прямо из ведра. Пока лежала под теплым одеялом, холод совсем не ощущался, а сейчас по телу мгновенно пробежала дрожь. Я отодвинула ситцевую занавеску и осторожно выглянула во двор. Все было спокойно. И, похоже, уже несколько часов шел густой, мелкий и затяжной дождь.

Я растопила печку остатками дров, которые вчера предусмотрительно сложила рядом, и вышла на улицу, чтобы набрать свежей воды, немного осмотреться и сделать другие немаловажные дела.

Когда я вернулась в дом, Алина уже проснулась.

– Женя, это ты?! – тревожно выкрикнула она, когда скрипнула входная дверь.

– Конечно я, кто же еще? Привет, – я улыбнулась девушке, заглядывая в комнату, – ты проснулась?

– Да, только что. Смотрю, ты встала гораздо раньше, уже и печку затопила.

– И принесла воды. Но я проснулась тоже буквально только что.

– А который час, никак не пойму? Кажется, вечер, и не поздний. Но тогда выходит, что спали мы всего ничего, а я чувствую себя отдохнувшей, да и помещение совсем остыло уже, только пошел от печи теплый дух.

– Все потому, что мы с тобой проспали почти сутки.

– Сутки?! Не может быть такого!

– Как раз может, мы очень устали и были вымотаны, ослаблены от недостатка воды и пищи, а еще и постоянного холода. Вот и разморило в сытости и тепле.

– Но сколько тогда времени?

– Часа три, судя по всему, может быть, четыре. Точнее сложно сказать, небо заволокло тучами и солнца не видно. А выходить и долго бродить по округе в поисках случайных прохожих, чтобы разузнать, который час, я сочла глупым. В конце концов какая разница. Сейчас поедим, может быть, выпьем чаю и снова спать завалимся.

– Думаешь, спать снова захочется?

– А что здесь еще делать? Нам нужно отдыхать и набираться сил. На случай, если снова придется существовать в постоянном движении.

– Женя, наша еда! – подпрыгнула Алина на диване. – Как там каша? Мы же уснули и совсем не следили за ней! Могла пригореть, а потом прокиснуть!

– С кашей все в порядке, я смотрела. Сейчас она нагреется, и мы поедим.

– Здорово! Есть хочется зверски!

Во время ужина мы болтали о ничего не значащих пустяках. Потом Алина стала сокрушаться, что запасы еды быстро уменьшаются и скоро совсем иссякнут. Я уверяла, что это не слишком большая проблема, причем легко решаемая. Что одна из нас, скорее всего, я, может покинуть дом ненадолго и раздобыть еды или достать денег и ее купить. Так что все будет в порядке. Алина же ответила, что с этим не стоит торопиться. И что лучше растянуть те припасы, что у нас уже имеются, на более длительное время, чем так рисковать. А я предпочла не дискутировать по поводу ерунды. Дальше в любом случае видно будет.

После ужина мы выпили чаю и снова улеглись на диван. Забрались под одеяло, намереваясь поспать. Но сон не шел, видимо, нам таки удалось хорошо отдохнуть. Некоторое время мы слушали, как дождь шелестит по крыше и как в этот баюкающий шелест вклиниваются редкие крупные капли, которые стекали по шиферу и звонко барабанили по отливу.

Я в очередной раз повернулась с боку на бок и наткнулась на взгляд Алины, которая тоже в этот момент разворачивалась и оказалась ко мне лицом.

– А я шевелиться боюсь, – хихикнула она, – чтобы тебя не разбудить.

– А я не сплю. Что-то не получается уснуть.

– Наверное, как и мне, мысли не дают покоя? Может, тогда поболтаем немного?

– Давай. О чем ты хочешь поговорить?

– Что ты думаешь делать дальше? – спросила Алина после небольшой паузы. – Мне эта мысль просто не дает покоя. Я имею в виду не наш предварительный план связаться с твоим другом и попросить помощи.

– Понимаю, – пожала я плечами, – ты говоришь в глобальном смысле. Что я собираюсь делать дальше, чем заниматься, как строить свою жизнь с учетом реалий нелегального положения?

– Да, как-то так.

– Жалеешь, что решилась на побег? – неожиданно для себя самой спросила я.

– Даже не знаю, – ответила девушка после долгой паузы и горько, глубоко вздохнула, – то есть нет, ты не подумай, что я проявляю неблагодарность. Эта жизнь, конечно, сложна и полна лишений. И что будет в перспективе, совсем неясно. Но в тюрьме без тебя я, скорее всего, была бы уже мертва. Так что выбор-то невелик.

– Понимаю. Для меня побег тоже был плохим выбором из массы еще худших вариантов. И в конце концов главное, что мы обе живы, здоровы и в относительном порядке. А что будет дальше – не так уж и важно. Куда-нибудь кривая вывезет.

– Может, ты и права. Но когда я думаю о будущем, в глобальном смысле, передо мной словно встает большая бетонная стена.

– Это оттого, что ты устала, находишься в постоянном нервном напряжении и неполноценно питаешься.

– Думаешь, все пройдет?

– Обязательно пройдет. Мы раздобудем новые документы, изменим внешность. Я говорю не о глобальных мерах, женщинам достаточно просто измениться. Стоит лишь поменять цвет волос, прическу, стиль одежды да наложить другой макияж. Разумеется, придется сменить место жительства, чтобы избегать встречи с людьми, которые могут хорошо тебя знать. Пожить в другом городе или в другой стране как минимум несколько лет. А потом эта история забудется.

– Ты думаешь, что наши поиски могут когда-нибудь свернуть?

– Скорее всего, нет. Но с течением времени все меняется. Совершаются новые преступления, у господ полицейских появляются новые фигуранты. Что-то отходит на второй план, а что-то еще дальше.

– Сейчас я не совсем тебя поняла, что именно произойдет?

– Я всего лишь пыталась тебе сказать, что полицейские всегда работой завалены по самую макушку. Им нужно расследовать свежие дела, арестовывать или искать фигурантов, отчитываться перед начальством, которое все норовит холку за медлительность или нерасторопность намылить. Никто не станет посвящать свою жизнь поимке нас двоих, уже осужденных и из тюрьмы сбежавших, понимаешь!

– Правда, что ли?

– Конечно. Стоит лишь первое время пересидеть, переждать, пока у полицейских запал не кончится, а потом все станет гораздо проще. Знаешь, что на эту тему говорит статистика?

– Конечно же, нет. Откуда?

– Беглецы могут оставаться в розыске не просто годами, десятилетиями, достаточно лишь соблюдать осторожность.

– И что, совсем никто не попадается?

– Попадаются, конечно. Но, как правило, по воле случая, когда сами расслабляются и теряют бдительность. Вольно или невольно привлекают к себе внимание стражей порядка или просто совершают новое преступление.

– Женя, прости меня за этот вопрос, но поскольку мы ведем столь откровенный разговор, я, пожалуй, рискну спросить.

– Давай, – подбодрила я, – спрашивай, не стесняйся. Постараюсь ответить предельно честно.

– Мы никогда не обсуждали, за что ты получила срок.

– Ты знаешь. Я убила человека. Использовала свои знания и навыки для жестокой мести.

– Да, конечно, так, вероятно, записано в протоколах. И так ты отвечала всем посторонним. Но мы ведь уже не чужие люди, мы с тобой подруги.

– И тебе хотелось бы знать подробности истории? – ровным тоном поинтересовалась я и поморщилась.

Генка, составляя для меня легенду, почему-то не продумал подробностей и деталей моего «преступления». То ли решил, что расспрашивать никто не станет, то ли на мою фантазию понадеялся. Что ж, значит, придется импровизировать. Впрочем, не вижу ничего сложного, нужно только соблюдать одно правило. Чтобы легенда звучала правдоподобно, она должна быть приправлена долей правды.

– Я с юных лет на военной службе. Пришлось пройти через многое, многим пожертвовать, но и многому удалось научиться, разумеется. Со временем я стала высококлассным специалистом, каких в стране буквально единицы. И входила в состав лучшей группы, состоящей из таких же спецов. Нас посылали на самые сложные задания. И выполняли мы то, что многие сочли бы невыполнимым. – Я ненадолго замолчала и тяжело вздохнула. – Нас, разумеется, награждали, иногда присваивали звания. Но, впрочем, лично меня начальство не слишком жаловало за обостренное чувство справедливости в сочетании с взрывным характером. Эту гремучую смесь никто не жалует, знаешь ли.

– И что произошло? – спросила Алина, поскольку я снова надолго замолчала.

– Был один парень, давно, еще в годы учебы, однокурсник мой, Пашка.

– Наверное, вы любили друг друга сильно, с юных лет? – высказала предположение девушка.

– А вот и не угадала, – хмыкнула я, – дура я была молодая да зеленая. Он меня любил, пытался ухаживать и все пути-дороги испробовал. А я все силы направила на то, чтобы стать лучшим специалистом, а потом планировала карьеру делать. И так ему и ответила, что мне нынче не до отношений или любви, какая бы она ни была, хоть внеземная, хоть вечная. Я тогда не знала, как у нас карьеры-то делаются и как сложно будет женщине в армии, просто потому, что она женщина.

– Ты хочешь сказать, что к тебе приставал кто-то из старших офицеров, – звенящим голосом поинтересовалась Алина, – и предлагал повышение по службе через постель?

Я автоматически отметила, что девушка сильно занервничала. Напряжение, которое повисло в комнате после этих слов, буквально ощущалось физически.

– Получая подобные предложения, я давно научилась посылать и даже не расстраиваться, – пожала я плечами, – на сей раз дело было не в этом. Понимаешь, женщина-космонавт – это было модно в шестидесятых прошлого века. И то лишь потому, что СССР хотел Америку перегнать. А лет двести назад женщина-врач или учитель воспринималась окружающими с недоверием и недоумением. А женщинам-военным до сих пор не слишком везет. Несмотря на то что доказано: женщина по многим показателям может обойти мужчину и на многих заданиях может быть незаменимой. Но я увлеклась рассуждениями на больную тему и слегка отошла от темы своего рассказа. После выпуска мы с Пашкой попали в разные части. И сначала я думала, что случайно, а позже выяснилось, что это он, обиженный моими резкими словами, попросился в дальний гарнизон. То есть из-за меня приятель тоже не дослужился до высоких чинов. На краю географии это сделать гораздо труднее. И еще он успел сгоряча жениться, а после развестись. Зато другой наш сокурсник, назовем его Петя, не обладая особыми навыками или талантами, но являясь сыном папы-генерала, стремительно делал карьеру. Представляешь, в годы учебы переползал с тройки на тройку да еле зачеты сдавал, а тут, в считаные годы буквально, дослужился до подполковника. И надо же было случиться такому совпадению, что пару лет назад он был назначен моим непосредственным начальником. А тут и Пашка опомнился, решил за карьеру взяться после развода. Да к нам, поближе к столице, перевелся.

– То есть он попал в подразделение, где ты служила?

– Да, мы встретились, поговорили, и тогда это показалось хорошей идеей. А потом нас послали на первое совместное задание. Как потом выяснилось, ту операцию инициировал и разрабатывал лично Петя, видать, мечтал скорее стать генералом. А умом и талантом бог не наделил, да и знаний, как ты помнишь, у него было с гулькин нос. И, как известно, глупость, повышенные амбиции в сочетании с полной беспринципностью и наплевательским отношением к другим людям – это гремучая смесь. В общем, подвел он нас под монастырь, что называется, подставил по полной. Не могу рассказать все подробности той операции, но полегло все мое подразделение, как один человек. Понимаешь, Алина, мы люди военные и к смерти привыкли. В бою бывают потери, это со временем воспринимается как данность, привыкаешь, когда потерь не избежать. Но то была настоящая бойня. Мне чудом выжить удалось, ранением отделалась. Сначала в госпитале валялась, потом выписалась и свое расследование затеяла. Некоторые факты и наша вводная еще тогда меня насторожили. Я попросила приятеля, который с компьютерами на «ты», покопаться, нелегально, разумеется, в документации там, приказах и прочем, чтобы разобраться в ситуации. Так я и узнала, кто был виноват в гибели группы. И прямо в генеральном штабе во время праздничного банкета, на который меня пригласили как героя-орденоносца, все ему и высказала. Петя мне нахамил в ответ, слово за слово – поскандалили, и такое зло меня взяло, что прямо себя не помнила от ярости. Так что рожу я ему холеную начистить успела, пока народ немного опомнился да разняли нас.

– А что было потом?

– Меня разжаловали и вынудили уйти в отставку с понижением в звании и лишением наград. Не забывай, у этого гада всегда были хорошие связи.

– И кого же ты убила? Или это обвинение сфабриковано?

– Нет. Я действительно отомстила подонку за парня, которого, оказывается, всю жизнь любила. И за своих погибших товарищей тоже отомстила. И даже не пыталась бежать или следы заметать. А ту драку, разумеется, многие видели и о конфликте в узких кругах хорошо знали. Вот вскоре на меня и вышли. А дальше пошло-поехало, отец его на все кнопки нажал, чтобы я получила по полной. Да и других врагов, как ты уже знаешь, я завести успела, так что и они поспособствовали. Но мои друзья тоже не бездействовали, адвоката наняли хорошего. Вот поэтому я срок получила вовсе не такой огромный, как некоторым хотелось, и попала под Тарасов, а не дальше.

– И теперь для тебя в профессию возврата нет?

– В нашей стране об этом и речи быть не может. И тут дело даже не в побеге. Допустим, на меня не навалились бы все неприятности сразу и никто не пытался бы меня убить. Отсидела бы я свой срок, а что дальше? Даже если предположить, что не потеряю за это время форму, не дисквалифицируюсь как специалист, недруги никогда не допустят моего возвращения. А вот за границей, если туда, конечно, выбраться удастся, можно рассмотреть некоторые варианты. Сменить имя и завербоваться вольнонаемным военным специалистом широкого профиля, к примеру.

– Понятно, – кивнула Алина.

Мы некоторое время помолчали.

– Можно теперь я у тебя спрошу, раз уж у нас такой откровенный разговор?

– Конечно, спрашивай, – еле слышно прошептала Алина, – мы ведь с тобой подруги.

– Я старалась никогда не задавать тебе лишних вопросов и не обращать внимания на слухи, которые ходили в лагере, потому как это казалось неуместным. Но мне хотелось бы знать, за что ты попала под следствие и была осуждена. Разумеется, если ты готова рассказать мне.

– Это правда, Женя, все то, что обо мне говорили, – прошептала Алина.

– Странно, ты производишь совсем не такое впечатление. Или, быть может, не знаешь до конца, что именно о тебе болтали?

– Да все я знаю, и это правда по большей части.

– Что значит «по большей части»? Может, пояснишь?

– Да, наверное, но это будет очень долгий рассказ.

– Так все равно ведь не спится. И ты можешь быть со мной полностью откровенной и не бояться осуждения, не такой я человек, чтобы других судить.

– Тогда начну издалека, пожалуй, и с самого главного. Мне было четырнадцать лет, когда я собралась покончить с собой. И не подумай, пожалуйста, что это были подростковые заскоки или скачки настроения неуравновешенной натуры. Я все обдумала, разобрала варианты и приняла решение. Травиться таблетками или резать вены в ванной было бессмысленно. Бабушка или мать обязательно заметили бы, что я заперлась или долго не отвечаю, к примеру, и тревогу поднять могли в любой момент. Топиться слишком долго и оттого больно, ведь я плавать неплохо умею. А организм перед смертью, говорят, рефлекторно пытается за жизнь бороться, бьется, барахтается из последних сил. И при этом легкие, говорят, просто огнем горят и готовы разорваться от боли.

– Тонущий человек действительно бьется в болезненной агонии, если находится в сознании.

– Вот и я подумала так же. Поэтому решила прыгать с высокого моста. Я ведь как рассудила. Нужно только мост выбрать повыше да страх перебороть и сигануть вниз, а там удар об воду, потеря сознания и спокойная, практически безболезненная смерть. Была поздняя осень, и вода уже становилась холодной, но я решила наплевать на это. Как и на то соображение, что еще не стемнело. Строгие родители вечно требовали, чтобы я возвращалась домой засветло. – Произнося эту фразу, Алина криво ухмыльнулась и замолчала.

– Продолжим разговаривать или ты устала и клонит в сон?

– Нет, все нормально, просто говорить об этом и вспоминать тяжело. Но между нами не должно быть недомолвок, поэтому продолжу.

– Хорошо, и что было дальше?

– Я вышла на мост, перелезла через перила и сиганула в воду. В это время по мосту ехал мотоциклист. Парень увидел мой отчаянный прыжок, остановился и, не раздумывая долго, прыгнул следом.

– Ого! – вырвалось у меня.

– Да, представь себе! Знаешь, я как-то смотрела видео в Сети, там подростки в воду с моста прыгали. Один прыгнул, об поверхность воды ударился, как-то вытянулся, повернув голову набок, и сразу начал тонуть. А друг бросился за ним, и словно кадр повторился, он буквально также ударился и также ушел под воду. И оба погибли. Спасатели пока подъехали… уже ничего не успели сделать, а течение там быстрое, даже тел не смогли найти. Казалось, что мы с незнакомым парнем должны были повторить судьбу тех двоих. Но мы выжили, вернее, он каким-то чудом умудрился и меня спасти, и себя. Я-то, как и планировала, потеряла сознание от удара о воду, начала погружаться все ниже и тонуть.

– А как звали того парня?

– Вадим, это с ним я потом начала встречаться, и это он вместе с другом Сашкой потом сколотил банду, которая занималась грабежами и прочим.

– Значит, он тебя спас?

– Он спас меня во всех смыслах этого слова! Ты только не подумай, пожалуйста, что я из чувства благодарности стала встречаться с Вадимом, попала под его влияние, поддалась манипулированию и все такое прочее. И поэтому занималась теми жуткими вещами. Просто он единственный человек в моей жизни, который не стал орать или читать мораль из-за явно глупого поступка. Он не бил, не угрожал и вообще не давил, требуя пояснений. Он просто выслушал, когда я была готова, и, главное, поверил мне сразу и безоговорочно. И он меня спас, понимаешь?!

– Если ты хотела покончить с собой, то он скорее нарушил твои планы. Или ты говоришь о каком-то другом спасении?

– Да, я имела в виду не только тот прыжок с моста, я имела в виду скорее глобальный смысл этого слова. Благодаря Вадиму мне расхотелось сводить счеты с жизнью. Понимаешь? Отпала такая необходимость.

Я понимала не очень хорошо. Вернее, смутная догадка мелькнула в мозгу, но не успела до конца сформироваться. Алина же тем временем продолжала:

– Наверное, тебя интересует, как именно нормальная с виду девушка, из хорошей семьи, получившая хорошее образование и не имеющая психических расстройств, вступила в банду? Не знаю, поймешь ли ты, но я просто была с Вадимом, во всех смыслах этого слова. И если это означало грабить ювелирные лавки или трясти деньги с толстосумов, то так тому и быть.

– Вы вместе с четырнадцати лет? Со времени знакомства? – вырвались у меня один за другим вопросы. Разумеется, я не собиралась продолжать свою мысль. Но все было понятно и без слов. Ведь если молодой человек вступает в интимную связь с несовершеннолетней, юной девочкой, и к этому прибавляется благодарность за спасение, логично, что у нее сформировалась некая зависимость. И становятся понятны ее привязанность и готовность подчиняться. И идти буквально на все. Но если основываться на рассказе Генки, Алина не просто подчинялась, она участвовала в насилии над девушками, более того, брала инициативу в свои руки. Значит, здесь что-то не так!

– Ты имеешь в виду секс? – Судя по тону, Алина слегка растерялась.

– Да, наверное. Прости за этот вопрос, похоже, я не должна была лезть с этим и поднимать такую тему.

– Ты ошибаешься, Женя. То есть твой вопрос вполне в рамках сегодняшнего откровенного разговора. Но все было совсем не так! Вадим человек с понятиями и не стал бы приставать к ребенку. И вообще в этом плане он никогда на меня не давил.

– Ладно. То есть сейчас ты хочешь сказать что именно?

– Секс никогда не был мне особо интересен. Это скорее форма обладания или подчинения, я не нахожу в нем удовольствия. Допускаю, что его находят другие, но не понимаю этого. И Вадим всегда с пониманием относился к моей позиции. И проявил в отношениях со мной терпение и такт.

– Подождал, пока вырастешь?

– И повзрослею, и созрею морально, и решусь на такой шаг. Повторюсь: он никогда на меня не давил.

– А кто первый придумал насиловать заложниц? То есть я имею в виду, если твой Вадим был главным, а кроме того, как ты говоришь, был человеком сдержанным и волевым, инициатива не должна была исходить от него. Разве нет?

– Честно говоря, я не совсем хорошо это помню. Вернее, большинство случаев, включая самые первые, без моего присутствия происходили. Кажется, тогда все напились, чтобы отметить успешное дело. Я ушла в свою комнату и уснула. И был один парень, Захар, его потом при штурме полицейские пристрелили, он, что называется, был вечно озабоченным. Знаешь, взгляд такой неприятный, пристальный, тяжелый, глазки сальные постоянно прищурены, и улыбочка глумливая с лица никогда не сходит. Неприятный тип, пугающий, я с ним практически не общалась никогда. Думаю, это он подбил парней в первый раз. А может, и в последующие тоже, люди в состоянии сильного подпития обычно легко идут на поводу чужих или своих низменных инстинктов.

– А убивал потом тоже тот парень?

– Я не знаю, может, сначала он. А может быть, это произошло случайно в первый раз. А после кто-то из главных убивал, Вадим или Александр. Они же и тела сами прятали, сочли, что так для них безопасней будет. А я правда не участвовала в убийствах! Не посылала родителям записи и ничего не снимала на камеру, она находилась на штативе все время. И если бы запись кто-то потрудился проанализировать, всем стало бы ясно, что съемка идет постоянно с одного ракурса. Но дело вовсе не в этом.

– А в чем?

– На паре записей действительно есть мой голос. И я действительно говорила все те вещи, провоцировала парней на большую жестокость. И если сейчас ты спросишь, зачем, я не смогу тебе объяснить.

– Может быть, тебя тоже спровоцировали? Люди, например, алкоголь или наркотики?

– От алкоголя я сразу же засыпаю, едва успеваю до кровати добраться. А наркотиков никогда не принимала, ни разу в жизни. И, говоря откровенно, мне сложно объяснить, что это было. На меня словно нашло возбуждение, дикое и неконтролируемое. Опьяняющий прилив силы и злости. Я будто разделилась на две половины, одна из которых испытывала ужас и отвращение, а другая – много разных, смешанных между собою чувств. Здесь были возбуждение, злость, радость и желание причинить боль, как можно больше боли. Они реагировали на мои слова, откликались и возбуждались, а я где-то в глубине души испытывала страшное ликование. Это было словно экстаз, необъяснимый и оттого пугающий.

Алина продолжала говорить, чтобы пояснить или как-то оправдать свои действия. А я слушала ее, что называется, вполуха и размышляла. Несколько лет назад в стремлении повысить свою квалификацию я начала изучать психологию. То есть не то чтобы изучать, но увлеченно читать статьи по психологии, психиатрии и судебной медицине. И сейчас я находила в рассказе молодой девушки некие соответствия, которые позволяли провести аналогии и даже сделать выводы. В мою теорию укладывалось буквально все в ее исповеди. И ничем не объяснимое желание юной девочки покончить с собой, и странный неожиданный прилив агрессии и жестокости, направленный на таких же юных и привлекательных девушек, и все остальное.

– Алина, скажи, пожалуйста, ты в детстве подвергалась домашнему насилию?

– Какого характера? – испуганно выдохнула она.

– Сексуального. Ты прости меня за этот вопрос, но это может сразу расставить все точки над «i» и многое прояснить.

Некоторое время Алина молчала, ее дыхание стало нервным, коротким и прерывистым, как во время быстрой ходьбы или даже бега. А еще с чего-то подобного обычно начинается паническая атака.

– Только не надо нервничать. И если об этом слишком тяжело говорить, не нужно подробностей. Мне уже все понятно по твоей реакции. Так что успокойся, помни, что теперь ты в безопасности. Здесь, со мной, а я никому не дам тебя в обиду.

Алина глубоко вздохнула, задержала дыхание и еще немного помолчала.

– Знаешь, сколько раз я говорила себе похожие слова? «Ты теперь в безопасности!» «Они теперь до тебя никогда не доберутся!» Разве что раньше мне никто полной опеки не предлагал. – Девушка нервно рассмеялась и тут же горько всхлипнула.

– Прости, я не хотела тебя ранить или напоминать о болезненных событиях.

– А я никогда, ни на минуту ничего не забывала. Почему-то не получается, – голосом маленькой девочки пожаловалась она.

– Потому что ты молчала, слишком долго держала это в себе. Ведь после того, как выговоришься, часто становится намного легче.

– Поверь, Женя, молчать у меня были причины.

– Но ты рассказала все Вадиму?

– Без подробностей, разумеется, но он их никогда и не требовал. Сразу все понял и безоговорочно мне поверил.

– Ты уже не первый раз это повторяешь. Значит, ты делала попытку рассказать кому-то из родных, а тебе не поверили? – высказала я предположение.

– Бабушке, – кивнула Алина, – Лидии Павловне то есть. Как-то в наивном порыве надежды, которая меня уже почти не посещала, я все рассказала ей и попросила помощи и защиты. А она ответила, что я гадкая девочка с больной фантазией. Что думать о таких вещах мне рано, а распускать бредовые слухи о приличных людях должно быть стыдно. И что она велит меня выпороть и поставить в угол на соль, если услышит, что я хоть когда-то кому-то говорю что-либо подобное.

– Она тебе просто не поверила? Да еще и угрожала расправой? Как это ужасно! Но ведь есть способы доказать правдивость подобных обвинений!

– О, поверь, ей не требовались никакие доказательства! Нужно было лишь внимательней присмотреться к собственной семейке и немного понаблюдать. Но она сразу заклеймила меня лгуньей и больше не желала слушать мои мольбы или внимать слезам. Мне тот разговор дался очень тяжело, было стыдно, и обидно, и горько одновременно. Но я сделала один вывод – что мне никто не поможет и нужно брать все в свои руки. Два года я вынашивала план самоубийства, а дальше ты знаешь.

– То есть тебе было всего лишь двенадцать лет?!

– Когда я с бабушкой попыталась поговорить? Да, почти двенадцать. Допустим, она могла все принять за странные подростковые фантазии. Отругать меня. А потом немного понаблюдать и сделать собственные выводы, но она этого делать не стала. И все шло по-прежнему.

– А когда все началось, сколько тебе было? Ведь ты на тот разговор решилась не сразу?

– О, далеко не сразу. Тогда мне было около девяти лет.

– Какой кошмар! – Я не смогла сдержаться и добавила непечатное ругательство, потом немного помолчала. – То есть бабушка тебе не поверила, потому что насильником был ее собственный сын? Ты это хотела сказать?

– Сыновья, – бесстрастно поправила Алина, – мой дядя и отец. Явный извращенец и скрытый извращенец, как я их теперь называю.

– Почему? – невесело усмехнулась я.

– Дядюшка так и не женился, даже с девушкой не встречался никогда, насколько я могу судить. Папашка хоть и женился, но лишь для отвода глаз. Интересы-то не изменились. И склонности, говорят, на протяжении жизни не меняются. Впрочем, возможно, это изначально такой план был? Кто ж его знает…

– В смысле прикрытия? Да, педофилы крайне редко женятся. А если подобное и происходит, у их избранницы, как правило, имеется миленькая маленькая дочка.

– Вот об этом я и говорю! – оживилась Алина. – Он женился и ребенка завел, чтобы потом было кого насиловать с минимальным риском попасть в тюрьму. Ведь своего ребенка можно сломить, запугать. А еще дома преданные мать и жена, которые всегда поддержат и прикроют. Так что жертве насилия просто не у кого будет попросить помощи.

– Как ты выжила в этом кошмаре? – невольно вырвалось у меня. – Известно, что ребенок, который подвергается насилию в собственном доме, кроме страха, стыда, отвращения и смятения, должен испытывать постоянный всепоглощающий ужас. От сознания, что некуда бежать, негде искать помощи, от ощущения, что попал в ловушку.

– Я и не выжила, Жень. Вернее, физически я все перенесла, но того ребенка больше нет. Мне пришлось измениться, чтобы не сойти с ума. Для начала я отключила все чувства, потому как помочь они не могли, а терзаний мне и так достаточно было. А потом нашла логичный и самый приемлемый выход – самоубийство. Но Вадим меня спас, а после избавил от вечного, нескончаемого кошмара.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Отец с дядькой и матерью однажды весной поехали на дачу. Там нужно было что-то подлатать, покрасить к новому сезону, а еще убраться хорошенько. Они устали и остались ночевать в домике, в принципе похожем на этот, только чуток поприличней. Как водится, выпили перед сном, чтобы расслабиться и снять усталость. А до этого камин растопили, чтобы дом прогрелся. После зимы в нем было очень сыро и промозгло. Да так и уснули, неподалеку от горящего камина. В общем, погибли они все в пожаре. Следствие потом пришло к выводу, что они решетку каминную забыли поставить, а уголек выскочил, поджег коврик, дальше плед, занавески, мебель, так пожар и случился. А люди под винными парами спали слишком крепко, вот никто и не проснулся, выскочить из огня не попытался.

– Но ты думаешь, что все было не так?

– Нет, почти что так. Только угольку выпасть да не потухнуть помог Вадим. Он же плотно закрыл окна и подпер двери, чтобы никто не смог покинуть дом, даже если попытается. А потом, когда понял, что внутри полыхает прилично и пожар вот-вот будет замечен со стороны, просто убрал подпорку и ушел. Впрочем, дом не до основания сгорел, соседи потушили что могли, но к тому времени внутри все уже были мертвы. А бабушка потом продала участок вместе с тем, что осталось от дома. Подальше от тяжелых воспоминаний, как она любила говорить. – Алина коротко хихик-нула.

– И тебе никогда не было жалко?

– Что ты, Женя, я ненавидела то место люто! Я даже теплое лето ненавидела, потому что тогда родственнички постоянно ездили на дачу. А там травка, шашлычок, водочка, а по ночам особые развлечения, как ты, наверное, уже догадалась.

– Понимаю. Но тебе не было жалко маму? Она ведь тоже погибла во время того пожара.

– Думаешь, моя мать не заслуживала смерти? – сердито фыркнула Алина. – Еще как заслуживала, она ведь все знала, со всем этим смирилась и ни разу не сделала попытки меня защитить.

– Как такое вообще возможно? – возмутилась я.

Но Алина, по-видимому, приняла мои слова за сомнение, поэтому стала горячо пояснять.

– Поверь, Женя, это просто нельзя было не заметить. Она ведь женщина, жена и мать! Она должна была все понять, пусть не сразу, со временем, но мимо этого не пройти, есть ведь признаки! Отсутствие мужского внимания, банальное систематическое отсутствие мужа по ночам. Мое постельное белье, перемены в поведении ее собственного маленького ребенка. Такие вещи невозможно не заметить! Нет, Женя, она все знала и молчала, просто потому, что так было удобно. Или она видела в происходящем какие-то свои резоны, этого нам уже не узнать, разумеется. Мать просто регулярно меняла мое белье с неподражаемым выражением на лице. И делала вид, что не замечает на нем пятен различных телесных жидкостей.

Вместо комментария я пораженно выдохнула.

– Да, Женя, она заслужила все, что в итоге получила. Я вообще, если честно, думаю, что все они большой дружной компанией горят нынче в аду! Какое-то время назад эта мысль приносила мне большое облегчение.

– Понимаю, – кивнула я, – а что же теперь?