– Гарик, тебе кортик нужен или убийца? – в лоб спросила я. – Отвечай сразу, чтобы два раза не бегать.

– А и то и другое можно?

– Сейчас – нет.

Гарик подумал и признал, что убийца его привлекает больше кортика. И побыстрее бы, а то братан и все такое…

«Ну, Таня, давай. Включай драматический талант на полную мощность», – подбодрила я себя и начала, изображая очаровательную нерешительность:

– Есть у меня одна идейка с психологией индивидуумов. Сулит полное и чистосердечное признание, но это как бы потребует…

– Первая часть мне нравится, вторая – не очень. Что конкретно потребует? – с подозрением подбодрил он.

– Небольшой психологический этюд, который потребует твоего непосредственного участия в полном облачении и при параде.

Папазян подумал, потом уточнил:

– Джаночка, ты ко мне относишься так же хорошо, как и я к тебе?

Я несколько удивилась и спросила, к чему он.

– К тому, что ты точно понимаешь, что в моих силах, что нет. И что мои будущие дети никак не должны иметь отца-уголовника.

Ну знаете ли, это уже наглость. Я возмутилась:

– Гарик! Что ты меня, первый год знаешь? Ну просто съездить, вручить повестки…

– Какие повестки? Куда?! Кому?!!

– Что так кипятиться? На опрос, конечно. На опрос, Гарик! Никаких номеров, явок, адресов, неразборчивая подпись и номер кабинета…

– Моего?!

– Да какого угодно! Главное, чтобы страшно было.

Гарик с подозрением прищурился, пронзил меня рентгеновским взглядом. Я честно хлопала ресницами, накрепко убедив себя в том, что совесть моя чиста, а цели – кристально честны.

Поджилки, правда, тряслись, а сердце стучало где-то в ушах.

«Неужели откажется? Неужели промах? Неужели сейчас скажет, что, мол, на фига мне все это?»

Однако мой друг кэп и тут оказался на высоте:

– В таком случае требую, чтобы ты рассказала мне все. Иначе на содействие не рассчитывай. Я должен видеть всю картину – это раз, и я не могу тебе позволить вляпаться в историю, из которой не выходят, а всплывают, – он постучал пальцем по стопке бумаг, – это два. Я тебя слушаю.

Фу-у-у-у, меня даже отпустило. Разумеется, я изложила свой замысел, уж с Гариком что темнить-то?

Выслушав, Папазян заметил, что в этом всем есть безумие, но благородное, то есть ради благородной цели, и ничего эдакого противозаконного (то есть чтобы было за что адвокату зацепиться) лично он не видит в упор.

– Только еще раз подумай, прежде чем с этой Ниной связываться, – напомнил он, видимо все еще не в состоянии простить ей потенциальный «глухарь».

Я попыталась его успокоить, заверив, что буду начеку, но других вариантов пока не вижу.

– Если из твоих целей исходить, то конечно, – нехотя согласился Гарик, – хотя я, честно сказать, предпочел бы иначе провести вечер пятницы, но ради великой цели… Ладно, где там мой домашний костюм вроде пижамы?

Уточнив время, место операции и быстренько согласовав общую концепцию, мы разошлись.



…Перевоплотившись в студентку, я съездила к Нине и, объяснив ситуацию, попросила содействия.

– То есть просто ткнуть пальцем? – помолчав, уточнила она.

– Да.

Она кивнула.

– Справишься? – уточнила я.

– Почему ж нет, – поежившись, ответила она, – тем более если по-другому никак нельзя. Нельзя ведь?

– Боюсь, что в нашей ситуации нет.

– Хорошо.

Что ж, будем считать, что первая часть плана в кармане. Она быстро собралась, и мы поехали.

По дороге до универа я, чтобы отвлечь Нину от предстоящего выхода, расспрашивала о всяких разных вещах, особенно об обустройстве их квест-особняка. Меня заинтересовали, помимо прочего, системы аудиотрансляции и спецэффекты – все эти задымления, раскаты грома и прочие штучки – а также экипировка.

Нина, заметно расслабившись, рассказывала всякие познавательные и поучительные истории, поведала о своем личном видении будущего этого бизнеса.

Я не смогла удержаться от улыбки. Вот уже второй раз за неполные сутки рядом со мной человек, захваченный своим делом. То, что Нине проституция как таковая ни к чему, было очевидно. Зато когда зашла речь о детских бродилках – о, как она изменилась! С какой страстью рассказывала о тонкостях сценариев, о том, как оформлять задания, как не мешать детям самим находить выходы из трудных ситуаций! Я не могла удержаться, чтобы не спросить:

– Ты сама-то кто по профессии?

Она смутилась:

– Вообще воспитатель. А еще инструктор по адаптивной физической культуре.

– А это что означает?

– Инвалиды, дети с синдромом Дауна, аутисты и прочее. Ну вот, а с ними, соответственно, надо по-другому выстраивать карту и локации…

И она продолжила объяснять, каким образом изобразить из подручных материалов искусственное пламя.

Нд-а-а-а… наверное, когда (или если?) моя профессия перестанет быть необходимой, вот еще один человек, который точно не останется без куска хлеба. Что-то с этим надо делать, еще диплом, что ли, получить?

А ну-ка, довольно рефлексии. Пока без моей профессии не обходятся, в том числе и эти как бы «вечные» фермеры и воспитатели!

Мы шикарно подкатили к универу. Правда, пока выбирала место на парковке, меня прохватил холодный пот: а ну как сегодня детишки решат подзабить на Ленкин французский?

Или, что того хуже – тут я просто обледенела внутренне, – подруга не смогла простить помаду на волосатой щеке своего любимчика и попросит очистить помещение?

– Вон они, – указала зоркая Нина.

Первая часть моих страхов, по ходу, развеивалась. Как славно!

На стоянку вплыл черный «Лексус», из которого вывалились два брата-акробата, Матвей и Рамзан. Последний, учтиво распахнув дверь, подал руку распрекрасной Майе.

Моя спутница указала и туда, где на горизонте маячило белое облако – это надвигалась на универ Белка в аномально огромном пуховике, и где-то в ее тени скрывался и Алик.

– Ну что, я пойду, а ты жди тут, – распорядилась я.

– Ага, – кивнула она.

Я заметила, что ее снова начинает трясти.

Ну что за человек! С таким богатым жизненным опытом, с такой, с позволения сказать, профессией – и такие нервы:

– Ни-и-ина! Приди, пожалуйста, в себя.

– Сейчас. У меня просто немного дрожат руки.

– Успокойся. Все, что тебе надо: дождаться господина капитана и совершить несколько нетрудных поступков. Не бойся. Заблокируй на всякий случай двери. Окна тонированные, никто тебя не увидит.

Мысленно утерев пот и пропустив всех их вперед, я отправилась ко входу.

Глава 30

И снова мне повезло: Ленки еще не было, а группа в аудитории – была, причем вся в сборе. Места на «камчатке» были все заняты, и Демидов приглашающе похлопал по стулу рядом с собой.

– Присаживайся, он тут специально для этого и поставлен.

– Благодарю, – чопорно отозвалась я, воспользовавшись приглашением.

Пока я проходила по ряду, Рамзан вежливо кивнул, Майя глянула – и отвела глаза, а вот острые голубые гляделки Вознесенского прошили насквозь. Белка была не в духе. Сидела, уткнувшись в конспекты.

Вошла суровая Ленка, по завершении необходимых ритуалов начался семинар. У Матвея явно были иные планы на ближайший академический час, и как мне было неловко его разочаровывать!

Возможно, он читал не те книжки или вообще не читал, а смотрел обучающие видео, но наводил мосты и осуществлял подкаты он старательно и традиционно.

Начал с классики:

– Голодная, наверное, после работы-то. Это тебе, – и выложил на стол шоколадку.

– Спасибо, – «смутилась» я, прибирая ее в сумочку.

Преданно взирая на препода, он умудрялся говорить любезности мне:

– Я почему-то безумно боялся, что больше тебя не увижу. А я ведь даже номера твоего не знаю…

Я неопределенно хмыкнула.

– Тебя подвезти сегодня?

– Я на машине.

– Жаль, – искренне расстроился он.

Прошло еще минут пять.

– Слушай, – снова начал он, – мы тут с ребятами сегодня на дачку собирались…

«Ах, какой неприятный сюрприз ждет тебя нынче!»

– Так я подумал, может, ты захочешь поддержать компанию. Ну, без глупостей, само собой…

Тут Ленка, возвысив голос, выдала красивую фразу, из которой лично я разобрала два слова «Демидов» и «лябуш».

– Что в переводе означает: заткнись, – прошипела Белка сзади.

Матвей, не поворачиваясь, показал ей средний палец, но все-таки замолчал, как бы собираясь с мыслями, намечая новые каналы коммуникации, темы для разговора…

«Отлично! Гораздо лучше, чем я ожидала. Только бы Папазян и Нина не подвели…»

В дверь постучали, сердце у меня в очередной раз екнуло.

В помещение проник Гарик – необычайно серьезный, челюсть вперед, такой внушительный и невероятно представительный в капитанском мундире.

Сержант был унижен. С давних пор он выходил победителем в этих состязаниях: до сегодняшнего дня Карлоса не было здесь или он никогда не участвовал в них. Вискарра чувствовал себя не многим лучше. Его любимец посрамлен, сам он потерял десять золотых – это немало даже для коменданта пограничной крепости. Да, кроме того, неприятно быть осмеянным прекрасными сеньоритами из-за того, что проиграл пари, которое сам же затеял, совершенно уверенный в победе. С этой минуты Вискарра невзлюбил Карлоса, охотника на бизонов.

– Добрый вечер, – сурово произнес он и невнятно представился, – мы на минутку.

– Пожалуйста-пожалуйста, – пролепетала Ленка.

Гарик безо всякого почтения втащил за локоть Нину, я не без удивления узрела на ее запястьях наручники. Выражение лица у нее было такое, как будто ей пообещали Багамы и мартини, а после ударили электрошоком.

Следующий номер состоял в том, чтобы проскакать галопом до самого края глубокой канавы, проходившей вдоль луга. Тут нужно было показать не только мужество и ловкость всадника, но и отличную выучку коня.

«Ну Папазян, ну импровизатор!» – восхитилась я.

Канава – оросительный канал – была так широка, что лошадь не могла перескочить через нее, и достаточно глубока, чтобы всаднику не слишком приятно было упасть в нее. Поэтому всадник должен быть не только ловок, но и отважен. Лошадь во весь опор несется к канаве; неожиданно, на всем скаку, ее надо осадить, да так, чтобы все четыре ноги оказались за чертой, а черта проведена меньше чем на две длины лошадиного корпуса от края канавы. Почва была, разумеется, совершенно твердая и плотная, иначе это было бы невыполнимо.

Его версия шоу была куда правдоподобнее и красочнее, нежели моя, первоначальная.

– Ну? – требовательно протянул он.

Многие достигли в этом совершенства и трудную задачу выполняли безукоризненно. Великолепное зрелище – конь, внезапно остановленный в стремительном беге: он поднялся на дыбы у самого края канавы, голова его вскинута, глаза пылают, ноздри раздуваются. А иные всадники, напротив, выглядели просто смешно, и толпа потешалась над ними. Это были либо малодушные они осаживали лошадь, не успев еще приблизиться к краю; либо смелые, но неловкие – не сумев сдержать коня на условной черте, они с размаху летели в глубокую грязную воду. Всякую неудачу зрители встречали смехом и криками, почти не смолкавшими, потому что на берег то и дело выбирались едва не утонувшие, насквозь промокшие всадники. Зато искусно выполненный маневр приветствовали громкими «viva» и апплодисментами.

– Вот эти, трое, – тихо, но уверенно произнесла она, ткнув пальчиком.

Подобные состязания устраиваются постоянно; при такой системе обучения немудрено стать лучшими в мире наездниками, и мексиканцы в самом деле несравненные наездники.

Было замечено, что охотник на бизонов не участвует в этой игре. Почему? Его друзья утверждали, что это было бы ниже его достоинства, Он ведь уже показал себя искусным наездником в состязаниях более трудных, и участвовать в этой игре – значило бы искать уже ненужной победы. Карлос и в самом деле так думал.

– Демидов, Исламов, Вознесенский, уделите нам несколько минут вашего драгоценного времени, – изысканно-вежливо попросил Гарик.

Но раздосадованный комендант смотрел на дело по– другому. И капитан Робладо – тоже, ибо он видел, или вообразил, что видел, какое-то странное выражение во взгляде Каталины при каждой новой победе охотника. У обоих этих вояк были свои планы, такие же подлые, как они сами: оба хотели унизить Карлоса.

В аудитории на несколько секунд повисла гробовая тишина, но три названных лица встали и без звука подчинились. Гарик пропустил их вперед, прикрыл дверь – и в этот момент раздался какой-то нутряной, душераздирающий полукрик-полувой: это Демидова, вскочив, натыкаясь на парты, брела в сторону выхода.

Подойдя к нему, они спросили, почему он не попытал счастья в последней игре.

Она не бежала, не шла, а как-то шаталась из стороны в сторону по заданному направлению, издавая жуткие вопли.

– Я не думаю, что она того стоит, – просто ответил охотник.

– Хо! – насмешливо воскликнул Робладо. – Нет, приятель, у вас наверняка есть на то другие причины. Не такая уж это жалкая игра – остановиться на самом краю ловушки. Сдается мне, вы боитесь искупаться!

Я успела увидеть побелевшие Ленкины глаза и как-то сразу поняла, что подруга вряд ли в ближайшее время подпишется на помощь следствию. В любом случае надо немедленно заткнуть Белку, иначе скандала не избежать.

Капитан сказал это как бы в шутку, но достаточно громко, чтобы слышали все вокруг, и под конец насмешливо расхохотался.

Поднявшись и моментально собрав вещички, я поймала локоток этой истерички, и мы с ней быстро удалились в коридор. Ни Гарика, ни Нины, ни троих подопечных там уже не было, и я сильно надеялась, что все прошло гладко, все благополучно прибыли в отделение, где дружно дождутся моего прибытия.

Они как раз этого и хотели – увидеть, как он искупается. Они питали надежду, что, если Карлос примет вызов, вмешается какая-нибудь случайность, например, поскользнется или споткнется конь, и он угодит в канаву. И чем унизительнее это будет для охотника, тем большее удовольствие получат они. Человек, который выкарабкался из грязной канавы и промок до нитки, пусть даже виной тому его отвага, смешон и жалок в глазах праздничной толпы. И как раз в таком положении жаждали они увидеть Карлоса.

Однако перед этим надо как-то привести в чувство это вопящее облако отчаяния.

Заподозрил ли охотник, чего они хотят, нет ли, но он ничем этого не показал. По его ответу этого нельзя было понть. Но когда ответ услышали окружающие, канава, грязная вода – все тотчас было забыто. Теперь зрителей ждало зрелище куда более захватывающее.

Продолжая крепко удерживать Ирину, я увлекла ее в самое подходящее на данный момент место, то есть в туалет. Она, не дожидаясь подсказок, открыла кран и принялась жадно глотать ледяную воду, а потом вдруг рванула в кабинку. Послышались характерные звуки, ужасно громкие звуки рвоты.

Глава V

– Ира, ты пришла в себя? – спросила я спустя несколько минут.

Карлос ответил не сразу; минуту он молчал, неподвижно сидя в седле. Казалось, он был озадачен. Поведение обоих офицеров, слова Робладо уязвили его. Не досадно ли вступить в такую несложную игру, когда она, в сущности, уже кончилась, и только потому, что Робладо и коменданту вздумалось тебя дразнить! А отказаться – значит, стать мишенью для насмешек и сплетен. Может быть, как раз этого они и добиваются?

– Да, – ответила она и вышла.

После очередного сеанса умывания взгляд у нее стал более осмысленным.

У него были основания подозревать недобрые намерения с их стороны. Он кое-что знал о них обоих, о том, каковы они на своем посту, да и мог ли он не знать ! Ведь они здесь – высшая власть. Но он знал еще и от том, что это за люди вне службы, в частной жизни, и сведения эти отнюдь не говорили в их пользу. Что касается Робладо, то у охотника были свои причины не любить его, совсем обычные причины, и знай уже Робладо об одном обстоятельстве, у него была бы вполне веская причина отвечать Карлосу такой же неприязнью. До сего дня Робладо не знал даже о существовании охотника на бизонов, который большую часть времени проводил вдали от этих мест. Быть может, офицер никогда прежде не встречал его или, во всяком случае, никогда не обменялся с ним ни словом. Карлос знал его лучше и задолго до этой встречи не любил; как мы уже намекали, у него были на то свои причины.

Я извлекла из сумочки успокоительную таблетку:

– На́ вот, рассоси.

Сегодняшнее поведение офицера не уменьшило неприязни Карлоса. Наоборот, его высокомерный, насмешливый тон задел и оскорбил охотника.

– Куда его повезли? – надтреснутым голосом прокаркала она. – Почему вечером? Что происходит? Он ни в чем не виноват!

– Капитан Робладо, – ответил он наконец, – я сказал, что эта игра не стоит того, чтоб тратить на нее время: десятилетний мальчишка и тот не сочтет ее подвигом. Я не стану рвать своему коню рот ради такого пустяка. Что стоит осадить его на краю этой безобидной канавки? Но если...

«Ага, ничего объяснять-напоминать не надо, тем лучше».

– Ну, если что? – нетерпеливо спросил Робладо, воспользовавшись паузой и начиная уже догадываться, что скажет Карлос.

– Погоди, погоди, не торопись. Прежде всего давай успокоимся, – стараясь говорить спокойно, добродушно, размеренно и при этом не бояться – знаете ли, уж больно страшно она выглядела! – увещевала я.

– Если вы хотите рискнуть дублоном – я всего– навсего бедный охотник и не могу поставить больше, – я проделаю то, что десятилетний мальчишка, пожалуй, сочтет настоящим искусством.

– Это все она, она, эта тварь, сука! А он не виноват, понимаете?

– Что бы это могло быть, сеньор охотник? – усмехаясь, спросил офицер.

– Отпусти меня, пожалуйста, – попросила я, – если ты меня задушишь, я уже не смогу помочь ни тебе, ни ему.

– Я на всем скаку остановлю коня на краю вон того утеса.

– А вы можете? – продолжая хвататься руками, подхватила она.

– В двух корпусах от обрыва?

– Пока не знаю. Все зависит от того, услышу ли я от тебя то, что очень хочу услышать.

– В двух корпусах? Нет – меньше: на том же расстоянии, что здесь, на берегу канала.

– Все что угодно! – горячо пообещала она, не отпуская мои лацканы.

– Все что угодно мне не надо, – терпеливо объяснила я, – если ты не откажешься поехать со мной и поговорить спокойно…

Его слова так поразили всех, кто был поблизости и слышал его, что несколько минут никто не мог произнести ни слова. Не верилось, что это предложение сделано всерьез, – столько в нем было дикой, безрассудной отваги. Даже оба офицера, пораженные, готовы были подумать, что охотник просто смеется над ними.

В дверь уборной интеллигентно постучали. Вошла Майя, нагруженная сумками – тремя мужскими и двумя женскими:

Утес, на который показывал Карлос, был частью высокого плоскогорья, отвесные стены которого обрывались в долину. Он походил на мыс и выступал вперед, словно нарочно для того, чтобы его лучше было видно снизу, из долины. Утес был чем-то вроде волнореза, такой же высокий, как весь скалистый обрыв. На грани его виднелась трава – зеленый краешек прерии, раскинувшейся наверху, на плоскогорье. Ровная, лишенная террас и уступов стена отвесно спускалась в долину, вся исчерченная, это чередовались пласты известняка и песчанника. Добрая тысяча футов отделяла зеленые луга долины от края утеса. Измерить взглядом расстояние снизу вверх не так-то просто человеку со слабыми нервами; поглядеть вниз – это испытание выдержит лишь самый бесстрашный. Вот каков бы утес, на краю которого Карлос решил осадить своего коня. Вполне понятно, что такое предложение поразило всех до немоты. Но вот тишину нарушили крики:

– Меня прихватите, пожалуйста.

– Это невозможно! Он сошел с ума! Да он шутит ! Он насмехается над господами военными!

Я только руками развела.

Карлос сидел на коне, невозмутимо перебирал поводья и ждал ответа.

Ему не пришлось долго ждать. Вискарра и Робладо наскоро обменялись несколькими словами, и Робладо нетерпеливо закричал:

– Я принимаю пари!

– И я ставлю золотой! – добавил Вискарра.

– Сеньоры! – сказал Карлос, видимо огорченный. Мне очень жаль, но я не могу спорить с двумя. Этот дублон – все, что у меня есть, и сейчас вряд ли кто– нибудь даст мне еще один.

Глава 31

Говоря это, Карлос с улыбкой взглянул на толпу, но людям было не до того, чтобы улыбаться в ответ. Ужас охватил их. Они не сомневались, что безрассудного охотника ждет неминуемая гибель. Но все же кто-то отозвался:

– Джаночка, мы вас заждались, – поприветствовал Гарик, – детки в клетке, Нинка на квартире.

– Я дам и двадцать золотых, Карлос, на что угодно, но только не на это. Ведь это безумие!

Это сказал молодой скотовод, тот самый, что уже и прежде вступался за Карлоса.

Он увидел Майю, поразился и галантно поклонился:

– Спасибо, дон Хуан, – ответил охотник. – Я знаю, ты всегда ссудил бы меня деньгами. Все равно спасибо. Не бойся! Я выиграю золотой. Не для того я двадцать лет не слезаю с коня, чтобы какой-то ачупино насмехался надо мной!

– Здравствуйте.

– Сударь! – в один голос крикнули Вискарра и Робладо, разом схватившись за эфесы шпаг и грозно хмуря брови.

– Добрый вечер, – вежливо отозвалась она.

– О, прошу прощения, господа, – с плохо скрытой насмешкой сказал Карлос. – Это у меня нечаянно слетело с языка. Право, я никого не хотел оскорбить.

– Прошу вас, дамы, – Папазян гостеприимно указал на свой кабинет, – посидим пока, чайком побалуемся.

– Тогда держите язык за зубами, приятель! Еще раз вылетит такое слово, а там как бы голова не слетела с плеч, – пригрозил Вискарра.

Аккуратно втолкнув девушек и плотно прикрыв дверь, он передал мне ключи, погрозил пальцем и постучал по наручным часам: мол, время, товарищ, время!

– Благодарю вас, сеньор комендант, – ответил Карлос, все еще смеясь. – Пожалуй, я послушаюсь вашего совета.

Фу-у-у. Начнем, благословясь.

Комендант только яростно выругался в ответ, но Карлос не обратил на него внимания, ибо в эту минуту его сестра, только что услышавшая о безрассудном намерении брата, выпрыгнула из повозки и в отчаянии кинулась к нему.

Я попросила первым Демидова.

– О Карлос! – воскликнула она, обнимая колени всадника. Неужели правда? Нет, не может быть!

– Вот оно что, – протянул он, увидев меня.

– Что, сестренка? – с улыбкой спросил Карлос.

– Что ты...

– Вообще-то ничего, – парировала я, – то есть пока ничего. Присаживайся.

– А что так дерзко, гражданин следователь?

Голос изменил ей, и она только взглядом указала на утес.

– Следователей тут нет. Прошу вас, гражданин Демидов, присаживайтесь и располагайтесь.

– Конечно, Росита. А почему бы и нет? Стыдно, родная! Не тревожься. Поверь, тут нечего бояться. Я и прежде так делал.

Он уселся довольно вальяжно, ногу за ногу, обхватив мосластыми пальцами колено, и деловито вопросил:

– Карлос, дорогой! Я знаю, ты прекрасный наездник, никто с тобой не сравнится. Но подумай, как это опасно... Боже милостивый! Подумай...

– Как насчет адвоката?

– Фу, сестра! Не позорь меня перед людьми! Поди спроси мать. Послушай, что она скажет. Уж она-то не станет тревожиться.

– А как насчет вот этого? – не менее деловито спросила я, выкладывая несколько Олиных фото – уже цветных, сочных, сделанных специально по моей просьбе.

И охотник направился к повозке; сестра последовала за ним.

Признаться, не ожидала я такой реакции. Демидов, здоровый, звероподобный мужик, вдруг побелел как лист и, скрежеща, попятился вместе со стулом.

– То есть мы друг друга поняли, – я изо всех сил старалась говорить спокойно, размеренно и так, чтобы было совершенно очевидно, что уж для меня-то все давным-давно не просто понятно, а раскочерыжено на атомы и собрано заново.

Бедная Росита! В эту минуту на тебя были устремлены глаза человека, впервые заметившего тебя, и в темной глубине этих глаз блеснул огонь, не суливший ничего хорошего. Твоя стройная фигурка, твое ангельски прекрасное лицо, быть может, и самое твое горе заставили быстрее забиться сердце человека, чья любовь могла принести лишь гибель той, которую он полюбит. То было сердце полковника Вискарры.

– И имей в виду, твои дружки тебя уже сдали, и по всем раскладам ты идешь основным.

– Смотрите-ка, Робладо! – негромко окликнул он своего подчиненного и соучастника во всех дурных делах. – Взгляните вон туда! Пресвятая дева! Да поглядите же! Вот настоящая Венера – это так же верно, как то, что я христианин и солдат! Хотел бы я знать, с какого неба она свалилась?

«Ну вот сейчас и посмотрим, врала Нина по поводу того квеста «на взаимовыручку» или нет…»

– Ей-Богу, я никогда ее не видал, – ответил капитан. Наверно, она сестра этого парня. Так и есть! Послушайте их! Они называют друг друга братом и сестрой. Она и в самом деле недурна.

– Да понял я, – глухо, не отнимая рук от лица, проговорил он, – понял. Кто вломил-то?

– Горе мне! – вздохнул комендант. – Да это находка! Я уж просто отупел от здешней скуки и однообразия. Хорошо, что нашлось новое развлечение. Теперь я, пожалуй, смогу вытерпеть еще месяц. Как вы думаете, хватит мне ее на целый месяц?

– Не твое дело пока, – решительно заявила я.

– Едва ли... если дело пойдет, как с другими. Неужели вам уже надоела Инес?

– Хо-хо! Она слишком горячо любила меня, а я этого терпеть не могу. Я предпочитаю, чтобы со мной были похолоднее.

Пошли дела кое-как…

– Если так, эта блондинка, пожалуй, больше вам подойдет. Но смотрите: они ушли!

Мы помолчали какое-то время, я уже начала беспокоиться – время, товарищ, время! – наконец он попросил закурить. И начал с главного:

Пока офицеры беседовали, Карлос с сестрой приблизились к повозке, в которой сидела их старая мать.

– Я по Ольге с ума сходил с первого курса – такая царь-лебедь. Мне-то сначала показалось – строит из себя невесть кого, а пару раз по щам отхватил – смотрю, а она серьезно. Она прогоняет, а я еще больше… она уходит, а у меня только и мыслей: что сказала, как посмотрела, какие у нее духи сегодня. Ухаживал за ней, цветы дарил, в кино там, в театры. Брился каждый день…

Комендант, капитан и еще многие зрители последовали за ними и обступили их, прислушиваясь.

– Матушка, она хочет отговорить меня, – раздался голос Карлоса. Он уже успел рассказать матери о своем намерении. Без вашего согласия я ничего не стану делать. Но послушайте, матушка, я уже наполовину связал себя обещанием и хотел бы исполнить его. Ведь это дело чести, матушка.

«Да, у каждого свои представления о подвигах».

Последние слова были произнесены громко, внушительно, прямо в ухо старой женщине – она, видимо, была глуховата.

– Глупости разные ради нее делал. Да сейчас неважно. Она однажды вдруг позвонила и говорит, мол, выхожу за тебя замуж, поехали знакомиться к родителям. Я аж обсовел от радости, мать порадовал, приоделся, за ней заезжаю, звоню в дверь – а там нет никого. И телефон отключен. Ирка ей тогда чуть глаза не выцарапала, еле удержал.

– Кто отговаривает тебя? – спросила она, подняв голову и оглядывая окруживших их людей. – Кто?

– Росита, матушка.

– А вы что же, с сестрой так близки? – удивилась я. – Извини, что спрашиваю, но по вам не подумаешь.

– Пусть Росита ткет и вяжет шали – вот ее дело. А ты, сын мой, можешь совершить великие дела... подвиги. Да, подвиги! Разве в жилах твоих не течет кровь твоего отца? Ведь он – он совершал подвиги, да... ха-ха-ха!

– Ссоримся. И по-свински тоже… так всегда с очень близкими и любимыми обращаются. Дружны, конечно. Я ее с детства нянчу, бати у нас нет, мать на трех работах горбатилась. Ну не важно. Что там, записывать-то будешь?

Странный смех и безумный взгляд этой женщины заставили зрителей содрогнуться.

– Пока не знаю. Рассказывай пока.

– Иди! – закричала она, откидывая назад длинные пряди своих белых волос и размахивая руками. – Иди, Карлос, охотник на бизонов, и покажи этим обгоревшим на солнце трусам, этим рабам, на что способен свободный американец! На утес! На утес!

Некоторое время он копался в волосах, точно приводя в порядок мысли, и наконец начал:

Отдав этот ужасный приказ, она опустилась на сиденье повозки и вновь погрузилась в молчание.

– Гори оно все… в общем, поехали праздновать первое сентября. Выпили, попарились в сауне, туда-сюда. Пошли спать на второй этаж. Около трех часов меня разбудил грохот, я спустился, увидел убитую Ольгу. Далее спустились мои друзья – Рамзан Исламов и Олег Вознесенский…

Карлос больше ни о чем не стал ее спрашивать. Резкие слова, слетевшие у нее с языка, вызвали у него желание поскорее закончить этот разговор: он заметил, что кое-кто из стоявших поближе не пропустил их мимо ушей.

– Олег или Алик? – автоматически переспросила я.

Офицеры, священники, алькальд обменялись многозначительными взглядами.

– Олег, – скривился он, – я не знаю, почему он еще и Алик. В общем, дело выглядело так, что кто-то прикончил ее и свалил. Испугались, что могут обвинить нас, решили спрятать труп. Отволокли во двор, там ливень был, он и кровь смыл. Я отрубил ножом правую руку, Исламов топором левую, Вознесенский отделил голову.

Снова усадив сестру в повозку и обняв ее на прощанье, Карлос вскочил в седло и поскакал по долине. Отъехав немного, он сдержал коня и бросил взгляд на ряды скамей, где расположились городские сеньоры и сеньориты. Там царило смятение. Они узнали о предполагавшемся испытании, и многие готовы были отговорить охотника от опасной затеи.

– Как она была убита?

Среди них была и та, чье сердце, казалось, вот-вот разорвется; страх и тревога переполняли его, как и сердце сестры Карлоса, но тем, кто окружал ее, она не смела этого показать. Ей приходилось молча страдать и терпеть.

– Ножом. Кортиком. Прибита к стене.

Карлос знал это. Он достал белый платок, хранившийся на груди, и махнул им, словно посылая кому-то последнее «прости». Ответили ли ему – трудно сказать, но мгновение спустя он повернул коня и поскакал к утесу.

– Дальше.

Каких только не было догадок у сеньор и сеньорит, у деревенских красоток о том, кому же предназначался этот прощальный привет! Много предположений было высказано, много имен названо, и пошли толки и пересуды. Лишь одна из всех знала, с кем прощался Карлос, и душа ее полна была любви и страха.

– Скрыли все это в разных местах, Рамзан на машине куда-то увез тело. Все.

– Все ли?

Глава VI

– Все, – упрямо повторил он, точно тупой гвоздь вбивая.

– Ну а прибраться, замыть кровь, кто это делал?

Все, у кого были лошади, последовали за охотником, который держал путь прямо к тропе, что вела их долины вверх, на плоскогорье. Эта тропа крутыми извивами взбиралась по скалам, и кроме нее отсюда не было другого пути на плоскогорье. Такая же дорога вилась по противоположному каменному откосу, в этом месте можно было пересечь долину – на много миль вокруг это был единственный путь, ведущий с одной стороны плоскогорья на другую.

– Все сами.

Всего тысяча футов отделяла долину от плоскогорья, но тропа, поднимавшаяся вверх, тянулась чуть не на милю; а так так место праздничных игр было в нескольких милях от подножия утеса, Карлоса сопровождали лишь те, кто был на конях, да еще несколько человек, решивших во что бы то ни стало своими глазами увидеть во всех подробностях это опасное испытание. Офицеры, разумеется, были среди тех, кто поднимался по тропе. Те, что остались внизу, двинулись поближе к скалам, чтобы не пропустить самую интересную и волнующую часть зрелища.

– Ну все так все, – мирно согласилась я и позвонила Папазяну: – Этого обратно, давайте следующего.

Прошло уже больше часа, а оставшиеся внизу все еще ждали, но они не теряли времени даром. Картежники засели играть в монте, замелькали золотые и серебряные монеты, переходя из рук в руки; среди самых азартных игроков были оба отца миссионера; а прекрасные сеньориты занялись своей любимой, спокойной и несложной игрой а чуса. Бой между двумя сильными петухами (один из них принадлежал алькальду, другой – священнику) заполнил следующие полчаса. В этом соревновании восторжествовал представитель церкви. Его серый петух с одного удара убил рыжего петуха алькальда – длинной и крепкой, словно стальной шпорой он хватил противника по голове. Всем оставшимся внизу, даже и сеньоритам, очень понравилось это интересное и приятное зрелище – всем, кроме алькальда.

Следующим вошел Рамзан, который с порога выпалил:

Петушиный бой окончился, и вниманием толпы снова завладела группа людей, поднимавшихся на плоскогорье. Они уже достигли края утеса, и по их движениям было ясно, что они договариваются об условиях этого неслыханного пари. Давайте присоединимся к ним.

– Отрубил топором левую руку, труп увязал в простыню, отвез и бросил в Осиновец, – и немедленно спросил: – Позвольте с невестой попрощаться?

Охотник на бизонов выехал вперед и показал место, где он хочет осуществить свой дерзкий замысел. Сверху, с плоскогорья, скал не видно, и даже самую долину, огромную пропасть в тысячу футов глубиной, не увидишь, если на какую-нибудь сотню шагов отступить от края обрыва. Здесь нет никаких откосов или склонов. Неизменно ровный зеленый луг стелется по плоскогорью до самого края обрыва. Он весь гладкий, трава здесь короткая и густая, как дерн. Коню не обо что споткнуться – нигде ни ямки, ни камешка. Эта опасность ему не грозит.

Я признала:

Выбранное место, как уже говорилось, походило на мыс; он выдавался вперед, нарушая ровную линию каменной стены. Снизу, из долины этот выступ сразу бросался в глаза. А здесь, наверху, он оказался продолжением плоскогорья, вытянутого вперед наподобие языка.

– Кратко, четко, но непонятно. Нужны детали. Труп-то откуда взялся?

Прежде всего Карлос доехал до самого конца его и внимательно исследовал грунт. Он был как раз хорош: не настолько плотен, чтобы конские копыта скользили, и не такой рыхлый, чтобы они увязали в нем.

– То есть? Как откуда? – переспросил он, явно сбитый с толку. – К стенке был пришпилен.

Карлоса сопровождали Вискарра, Робладо и другие. Многие подъехали к избранному месту, но держались на почтительном расстоянии от края пугающей бездны. И хоть они долгие годы жили на этой земле, среди величественных и грозных ландшафтов, многие из присутствующих не решились стать на край страшного выступа и заглянуть вниз.

– Чем?

Конь охотника стоял на самой кромке, и Карлос спокойно, словно то был берег канала, показывал, где провести черту. Конь тоже не выказывал признаков беспокойства. Сразу было видно: он прекрасно обучен, и ему это не внове. То и дело, вытянув шею, он заглядывал вниз, в долину, и, увидав там своих собратьев, пронзительно ржал. Карлос нарочно держал его на самом краю утеса, чтобы он освоился здесь, прежде чем приступить к нелегкому испытанию.

– Кортиком.

Но вот уже и черта проведена; меньше двух лошадиных корпусов отделяют ее от последних травинок, растущих на кромке обрыва. Вискарра и Робладо потребовали было, чтобы расстояние сделали еще короче, но в ответ раздался ропот неодобрения и послышались даже негромкие, приглушенные возгласы: «Позор!»

– Что за кортик?

Чего добивались офицеры? Никто в толпе не знал этого, но все чувствовали: они хотят погубить охотника на бизонов. У каждого из них были на то свои причины. Оба они ненавидели Карлоса. Причина или причины их ненависти возникли недавно, у Робладо даже позже, чем у коменданта. За последний час он заметил нечто такое, что привело его в ярость. Он заметил, как Карлос махнул белым платком, и так как он стоял у скамей, ему было видно, кому предназначалось это «прощай». Изумление, негодование вспыхнули в нем, и он стал разговаривать с Карлосом заносчиво и грубо.

– Не знаю. Офицерский, наверное. Витая ручка, с фашистским орлом.

Каким чудовищным не покажется это предположение, но, сорвись охотник с утеса, оба – и Робладо и Вискарра – были бы только рады. Разумеется, это чудовищно, но таковы были там люди в те времена, и в этом нет ничего невероятного. Напротив, подобное варварство – желания и даже поступки еще более бесчеловечные – отнюдь не редкость и сейчас под небом Новой Мексики.

– Острый, наверное?

Молодой скотовод, который вместе с другими поднялся на плоскогорье, настаивал, чтобы игра велась честно, по всем правилам. Всего-навсего скотовод, хоть и богатый, он был человек смелый и отстаивал права Карлоса даже наперекор усатым грозным офицерам.

– Послушай, Карлос! – крикнул он, когда приготовления уже шли полным ходом. – Сдается мне, ты готов пойти на это сумасшествие. Раз уже не удалось отговорить тебя, я не стану тебе мешать. Но, по крайней мере, не рискуй собой ради такого пустяка. Вот мой кошелек! Спорь на сколько хочешь.

– Очень. И глубоко сидел, я еле его из стены вынул…

С этими словами он протянул охотнику туго набитый кошелек – как видно, в нем было немало денег.

– Хорошо. Давай еще разок, но сначала. Итак, вы компанией приехали в коттедж, так?

Он кивнул.

С минуту Карлос молча смотрел на кошелек. Великодушное предложение обрадовало его. По всему видно было, что он глубоко тронут добротой юноши.

– Пили-гуляли, парились в сауне?

– Нет, – сказал он наконец, – нет, дон Хуан! От всего сердца благодарю тебя, но взять кошелек не могу... Одну монету, не больше. Я хотел бы поставить один золотой против коменданта.

– Да. Верно.

– Бери, сколько хочешь.