– Серьезно, Лорна, – Харриет остановилась, чтобы перевести дух и пропустить семейство с детишками на скутерах. – Кто-то ведь должен останавливать таких, как Скотт. Он пальцем до меня не дотронулся, не избивал, на мне не было кровоподтеков и шрамов. Он уничтожал меня морально. Я бы пошла в полицию, если бы могла.

– Думаю, сейчас ты могла бы пойти в полицию.

– Но не пять лет назад. И не при моей работе. Причастность к скандалу не украшает профиль свадебного фотографа. Все, что мы можем сделать по отношению друг к другу, – это предостеречь. И кем я буду, если не предупрежу эту женщину? В конечном счете я сделаю это не только ради нее, но и ради себя. Если еще одна женщина станет жертвой Скотта Дайера, потому что я побоялась вмешаться, значит, ничего не изменилось. Если я не сделаю это, значит, я по-прежнему боюсь его. Это просто факт.

Лорна тяжело выдохнула, легкий ветерок взметнул ей волосы.

– Понимаю. Равно как и то, что ты приняла решение и будешь себя поедом есть, если не сделаешь это.

– Спасибо.

– А представь, что ты отправишь письмо, и невеста его бросит. Думаешь, Скотт, узнав, что причина в тебе, так это оставит?

– Вероятно, нет, но что он сделает? У меня нет жениха, на котором он может отыграться.

– М-м. А у него нет компрометирующих тебя фотографий или видео?

– О, нет! Ты же знаешь, я люблю снимать, а не сниматься. Ничего такого нет в помине. Слава богу, Скотт до таких развлечений не охотник.

– Хорошо. Кстати, я удивлена, что ты сказала мне заранее. Честность тебе вредит. Могла бы отправить письмо, а когда я развопилась бы, сказать: сюрприз, сюрприз!

Харриет засмеялась.

– Да, я честна с тобой… и, чтобы его отправить, мне нужна твоя помощь.

– О черт… Я не почтовый голубь.

– Это сущая ерунда. Информацию о невесте я смогу найти только через соцсети. Уверена, что Скотт есть на Facebook[4] и меня заблокировал. А тебя нет. Зайди на его страницу и узнай, как ее фамилия, а?

Лорна открыла телефон и вошла в приложение.

– Скотт Дайер… Д-А-Й-Е-Р, верно? – пробормотала она. – Итак, шесть общих друзей. Вот хрень. Шесть человек, которым нужно дать подсказку. В отношениях с… Марианной Уормби.

– Это она!

– Та, кого ты ищешь?

Лорна подняла телефон, и Харриет изучающим взглядом посмотрела на фотографию в профиле Скотта: на ней был он сам и давешняя блондинка – Риз Уизерспун местного масштаба. Оба были в котелках и с усами на палочках – очевидно, снимок был сделан на костюмированной вечеринке или в свадебной фотокабинке.

– Да, она самая.

Фотография была забавной, и Харриет на мгновение засомневалась. А вдруг они действительно счастливы? И тотчас спросила себя: а твои онлайн-фотографии со Скоттом были правдивыми? Если они счастливы, тогда Скотту предстоит вечерок неприятных откровений о прошлом, и они заживут дальше. Если сказанное в письме не имеет к ней никакого отношения, его эффект будет минимальным.

Лорна нахмурила лоб и продолжила поиски в телефоне.

– Посмотрим, как Марианна предстает перед общественностью…

– Ты там случайно не лайкни что-нибудь, – занервничала Харриет.

– Не бойся, случайно не лайкну. Я не старая бабка… О, тебе повезло. Или не повезло – в зависимости от того, как именно ты планируешь претворять в жизнь свой бредовый план. Она старший стилист в «Эстило». Это ведь новый салон в переулке возле книжного магазина «Уотерстоунз», да?

– Думаю, да… Рокси должна знать.

– Ну что, запишешься на консультацию, и пока она тебе, мол, для густых волос идеальна каскадная стрижка, ты ей в ответ, твой парень – мудак?

Обе засмеялись, а затем лицо Лорны стало серьезным.

– Если честно, я по-прежнему считаю, что это безумие.

– Знаешь, что, скорее всего, произойдет? Абсолютно ничего.

– Поживем – увидим.

Глава 24

Знаешь, что, скорее всего, произойдет? Абсолютно ничего.

«Ты так считаешь, детка? Ну-ну, мечтай», – с растяжкой произнес призрак Скотта Дайера.

Харриет цеплялась за свои слова, разглядывая сердечко на пенке капучино в кофейне при «Уотерстоунз». Они казались все менее убедительными. В разговоре с Лорной она была такой решительной, а теперь, когда дошло до дела, засомневалась.

Харриет припомнилось, как поступали бабушка и дедушка, когда она изводила их, пытаясь добиться своего, – добивалась, и это было очень унизительно.

Она сказала Лорне, что это не месть, но, наверное, покривила душой. Она ненавидела Скотта с невероятной силой. Он категорически отказывался признавать свою ответственность, и переварить это было труднее всего. Можно многое простить, если человек просит прощения, глядя прямо в глаза. Скотт не желал признавать, что сделал больно, держался высокомерно и, прежде всего, перекладывал вину и чувство стыда на нее: это бесило и вызывало отвращение. Это было так глубоко несправедливо. Ей казалось, она попала в кошмар, когда кричишь, а не можешь издать ни звука. У Харриет не было права на суд – ни в метафорическом, ни в прямом смысле. Последнее слово всегда оставалось за ним. Большинство верило его словам, даже не удосуживаясь узнать ее версию.

Да, она злилась и ненавидела его страстно, почти до исступления. Для нее ничего не закончилось. Не видя Скотта, она жила в подлатанном, полупустом доме своего воображения, в котором он как-то страдал. Но вот она увидела его, живым и здоровым, и плотину прорвало.

Харриет посмотрела на конверт в руке – на нем значилось «Марианне», а с обратной стороны он был криво заклеен скотчем. А иначе, если Марианна в пылу работы бросит его на полку, листки могут выпасть, и тогда во время обеденного перерыва весь персонал «Эстило» будет зачитываться ее творением. «Дай-ка мне свой кусочек, в моем, кажется, она уже порвала с ним».

Но подобные представления о благопристойности и приватности были абсурдными – это как врач, который засунул в тебя руку по локоть, а потом, когда ты одеваешься, выходит из кабинета. Харриет отдавала себя на милость совершенно незнакомого человека, который мог поступать с этой информацией по своему усмотрению.

Если Марианна решит использовать ее против Харриет, то тем самым подставит Скотта. Допустим, письмо будет размещено на какой-нибудь платформе – и что с того? Пусть так, Харриет переживет.

Она поняла, что не будет пить остывший кофе, сунула конверт в карман, встала и, обмирая от волнения, направилась в «Эстило». А что, если Скотт ее встречает и она наткнется на них вдвоем? Тогда она запишется на стрижку. Правильно. В конце концов, откуда ей знать, что Марианна работает здесь?

Харриет рывком открыла тяжелую стеклянную дверь, на которой курсивом было выгравировано название, и на нее пахнуло запахами салона. Ароматы муссов и сывороток разносились теплым дуновением полдюжины фенов, и громко звучал привычный ритм-н-блюз.

– Марианна работает сегодня? – обратилась она к девушке-администратору с копной сапфирово-голубых кудрей в стиле поп-арт.

– Она занята с клиентом. Вы по записи?

– Нет. Я хотела переговорить…

Харриет умолкла, испытывая затруднения с более точной формулировкой. Администратор моргнула, жуя резинку.

– Она с клиентом, у нее окрашивание. Освободится минут через сорок пять, не раньше, – она посмотрела на часы. – Зайдете позже?

– В чем дело?

Голос раздался справа, и Харриет увидела Марианну со свадьбы. Без макияжа и каблуков она выглядела гораздо моложе и меньше. В руке у нее была массажная щетка, с рукава футболки свисали зажимы для волос.

Харриет на мгновение потеряла дар речи.

– Вы… вы ведь фотограф со свадьбы Дэна и Ферга, да? – спросила Марианна.

– Да, – Харриет неловко улыбнулась, жалея о том, что тогда столкнулась с Марианной за пределами свадебного зала. Сейчас ее сочтут чокнутой, и это будет заслуженно. – Я хотела передать вам это письмо.

Она протянула конверт – Марианна взяла его, с понятным недоумением покосившись на свое имя в адресном окошке.

– Вот и все.

Харриет направилась к выходу, представляя, как Марианна и Синяя Копна с изумлением провожают ее взглядами.

Всю дорогу до автобусной остановки она успокаивала себя: ты это сделала, ты внесла свою лепту. Твоя совесть чиста! Это было тяжело, но уже все позади.

К сожалению, теперь, когда все было необратимо, она наконец поняла, что имела в виду Лорна. Дело было не в письме – она вырвала чеку из гранаты и швырнула ее через высокую стену. Да, у нее хватило смелости это сделать, но она не понимала, что она делает. Она не представляла последствия.

Знаешь, что, скорее всего, произойдет? Абсолютно ничего.

Эти слова она сказала в воскресенье с небрежной, пренебрежительной уверенностью и, если честно, с легким разочарованием: что бы ни случилось, вероятнее всего, она никогда об этом не узнает – прения пройдут при закрытых дверях без ее участия. Но сейчас она ухватилась бы за такой исход обеими руками.

Глава 25

Дорогая Марианна!



Прошу прощения за странную выходку, сунув это письмо Вам в руку. Я с трудом решилась его написать и знаю, что его будет трудно читать. Простите за боль, которую оно может Вам причинить. Я чувствую, что должна это сделать. Надеюсь, в конце Вы поймете, почему.

Я хочу рассказать Вам свою историю целиком, потому что если что-то опускать, то что именно, я не знаю.

Я бывшая девушка вашего жениха Скотта. Мы познакомились, когда мне было двадцать пять, а когда расстались, мне исполнилось двадцать девять. Большую часть этих четырех лет мы прожили вместе. Оглядываясь назад сейчас, по прошествии десяти лет, я понимаю, какой молодой и неопытной я была.

Я еще не была собой, если вы понимаете, о чем я: я была полна идей и намерений, неопробованных и непроверенных. Но, подобно большинству в двадцать пять лет, считала, что знаю все.

Мы познакомились на вечеринке. Приятельница приятеля обожала устраивать такие в сетевом ночном клубе.

Я попала туда в первый раз и чувствовала себя неуверенно. Я никого не знала, кроме шапочных знакомых, хозяйка была занята. Я быстро выпила коктейль с сахарным сиропом. В голове загудело, и в следующее мгновение я уже сидела за длинным столом напротив худощавого парня с сильным манчестерским акцентом и лохматой стрижкой рок-звезды. Он тонко улыбался и с невозмутимым видом отпускал шутливые замечания. Он сосредоточил свое внимание на мне и бомбардировал меня вопросами, а на мои отвечал односложно, в духе северян: ага, верно. Он смотрел исподлобья, и от этого казалось, что я – единственная в зале, кто с ним на одной волне, и наоборот.

Между нами проскочила искра. Не какая-нибудь, а магическая. Та, о которой снимают фильмы, слагают песни и мечтают в подростковом возрасте.

Вопрос «какого черта я здесь забыла?» сменился чувством уверенности и радостной принадлежности к месту, прежде мне не знакомому, и связано это было не с «Бакарди», который подавали в марокканских чайных стаканах. Напоследок мы обменялись номерами, потому что всегда приятно заводить новые знакомства, Харриет Хэтли.



Не помню, чтобы Скотт приглашал меня на свидания. Он был увлечен, и я, само собой, тоже, он говорил, когда пойдет на какой-нибудь концерт. Вскоре мы сидели, обнявшись, на скамейке перед пабом, и он, лениво растягивая слова, представлял меня своим приятелям: моя девушка Харриет.

Произнесенное им мое имя звучало как божественная музыка. Наша любовь была как чудо. Я больше не ходила, а летала. Я любовалась им, когда он спал. В считаные месяцы мы стали жить вместе. Вырабатываемые в мозгу химические соединения переполняли меня и сводили с ума. Я подсела на дофамин.

Радужную картину омрачало одно-единственное досадное обстоятельство: мои подруги были не в восторге и сдержанно высказывали свои опасения. Моя лучшая подруга Лорна говорила: «Он слишком самодоволен! Ты любишь его, и он тоже любит себя, ха-ха». А Рокси считала, что он классный, но добавляла: «А не слишком ли у вас все быстро?»

Я была застигнута врасплох. Возможно, Скотт немного пижон, но у него есть на это право. Он обаятельный, обо всем имеет собственное мнение, натура творческая и тверд в своих убеждениях. Харизмы в избытке. Лидер в своей компании, окруженный особой аурой, – такие люди, сверкая, как кометы, пересекают небосклон жизни.

Однажды я рискнула озвучить Лорне отредактированную версию пассажа о его экстраординарной личности – она расхохоталась. «Он самовлюбленный нарцисс, а не лорд Байрон».

Иногда я наблюдала за тем, как на него реагируют другие женщины. Они явно западали – жеманно улыбались с огоньком в глазах, когда он над ними подтрунивал. Потом, вспомнив о моем присутствии, виновато смотрели на меня, и я отвечала уверенной улыбкой, в которой читалось: я знаю, мне повезло.

Я решила: Лорна завидует. Возможно, она сама чуточку втюрилась в него. И Рокси тоже. Они хотели заполучить его себе, но понимали, что это крамольная мысль, поэтому боролись с завистью мелочными придирками. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что в тот момент превратилась в чокнутую ревнительницу культа личности. Все, кто критиковал Скотта, были либо не в своем уме, либо по меньшей мере с дурным вкусом.

Это была ранняя фаза абьюзивных отношений. Я была в состоянии слепого поклонения: стрелка моего жизненного компаса указывала только на него, только его желало мое сердце – это была подготовка к моей окончательной дестабилизации. Я должна была сдвинуть свои покерные фишки по зеленому сукну и пойти ва-банк.



Все начиналось исподволь и могло быть списано на превратности молодой любви. Я помню свое потрясение, холодный шок, когда он в первый раз сорвался на мне. На фотографии, снятой раньше в тот день, мы сидим на траве во время какого-то концерта – в панамах, с лоснящимися физиономиями от выпитого пива. Он обнимает меня двумя руками, а я блаженно улыбаюсь во весь рот. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было предостережение. Его объятие очень напоминало клетку, выглядело как заявление о правах. А я считала, что принадлежать ему – это рай.

Мы вернулись в квартиру разомлевшие на солнце и одурманенные дешевым лагером. Я бросила со стуком ключи на столик и, зевнув, спросила: «Закажем китайскую еду?» Я повернулась к нему – у него лицо было мрачнее тучи.

Зачем ты сказала Лорне эту хрень?

Внутри у меня все оцепенело.

– Какую хрень?

Ты знаешь, какую, эти твои дурацкие шуточки о том, что у меня работа не бей лежачего, да как ты смеешь так принижать меня?

Скотт работал торговым представителем в компании по производству спиртных напитков. Я мимоходом заметила, что в праздничные дни сограждане раскупают алкоголь без усилий. Я не имела в виду Скотта – это был общий разговор на тему о том, что никто из нас не знает меры.

Он заявил, что Лорна, де, относится к нему с пренебрежением, а я всегда ей поддакиваю и каким заурядным он ощущает себя в компании моих подруг.

Я пришла в ужас, что он почувствовал себя подобным образом, и принялась униженно просить прощения. Больше такого не будет. Я этого не допущу. Я не позволю ИМ так обращаться с ним.

Далее начались приступы ревности из-за мужского внимания. И неважно, что сам Скотт был чемпионом по флирту. Лицо каждой женщины было для него как зеркало – он испытывал постоянную потребность проверять и подтверждать свою привлекательность. Но если поблизости оказывался мужчина, я сразу подозревалась в том, что искала постороннего внимания.

Как-то вечером я застала его за просмотром снимков на моем телефоне. Неделей раньше он во время ссоры потребовал сообщить пароль.

Если не хочешь дать партнеру пароль, значит, происходит какая-то хрень. А если тебе нечего скрывать, то почему отказываешься его сообщить?

Проще было уступить. Невероятно, но поначалу я воспринимала его манию контроля как доказательство нашей пылкой любви. В телефоне он обнаружил фотографии из примерочной: я не могла решить, покупать ли платье, и хотела обдумать это позже.

Кому ты это послала?

Никому, объяснила я.

Не вешай мне лапшу на уши, это для мужика. Вон как сиськи выставила и по-дурацки ухмыляешься. Если не послала, значит, собиралась послать. И как я должен себя чувствовать, когда ты постоянно мне врешь, Харриет, мать твою?! Ты хоть понимаешь, каким дерьмом я себя чувствую? Ты вообще СООБРАЖАЕШЬ?

Он не разговаривал со мной весь день.

Следующим вечером, выпив несколько банок, он разыграл ленноновскую версию «Ревнивого парня» и неохотно признал, что селфи могут и не быть доказательством неверности. Заплетающимся языком он с чувством произнес: Ты же понимаешь, что я так бурно отреагировал, потому что без ума от тебя? Я бросилась ему на шею и пообещала больше не давать поводов для переживаний. Если он чувствует себя неуверенно, я исцелю его своей преданностью.

Когда испытываешь такую признательность за помилование – от единственного человека, который в состоянии его пожаловать и облегчить твою участь, – считаешь, что тебе несказанно повезло. Я жаждала его одобрения, как наркотика, и никогда не знала, когда наступит следующая ломка.



Под градом нелицеприятных высказываний о моем поведении и в свете агрессивного пристального внимания я начала меняться. Приспосабливаться и выживать. Я стала замкнутой, напряженной, постоянно на грани. Я похудела на десять килограммов. От нервов и потому, что он, по собственному признанию, предпочитал худышек. Он сказал: Ты ведь довольно упитанная. Я не в плохом смысле. Ты любишь поесть, но кто не любит?

И у меня пропал аппетит.

Он со смешком передал слова своего приятеля обо мне: похожа на мультяшного бурундука. Дело, конечно, твое, но я бы задумался.

Оскорбленная, я возразила.

Ха-ха, да нет, я же не против! Ты моя девушка! Он явно думает, что ты меня не стоишь, но я-то так не считаю.

– Я тебя не стою? – ошеломленно переспросила я.

О господи, Харриет, сказал Скотт, с утомленным видом потирая себе переносицу. Пожалуйста, не начинай. Я думал, ты посмеешься, и все.

После этого Скотт повадился пересказывать насмешки третьих лиц, всякий раз расписывая, как бросился на мою защиту. Я всегда расстраивалась, потому что речь шла о людях, с которыми, как я считала, у меня хорошие отношения. Оглядываясь назад, я понимаю, что такая ложь была упражнением на власть. Внушить недоверие ко всем, кроме себя, – это проявление власти.

Я отклоняла большинство приглашений, а когда мы оказывались в компании, молчала из опасения сказать что-то не так. Приятели Скотта шутили со мной, а я отвечала принужденной улыбкой и односложно, боясь, что потом он обвинит меня в неадекватной реакции или в том, что я его позорю. Явных внушений больше не требовалось – я накрепко усвоила, что кругом минное поле и пробираться нужно с осторожностью.

Мой жизненный круг, очерченный Скоттом, делался все уже. Чем отчаяннее приходилось бороться за выживание, тем сильнее становилась моя решимость пройти испытание и доказать, что я достойна его любви. Чтобы вернуться туда, где мы были в первые месяцы. Это было идеальное время, и я каким-то образом его испортила.

Наша жизнь зависела от его настроений. На смену беспечному остроумному тусовщику, с которым я когда-то начала встречаться, пришел мрачный сыч с вулканическими извержениями гнева.

Лейтмотив и окончательный приговор был таков: я – бессердечная и бездушная, не считаюсь с его чувствами, толстокожая, как бегемот, мать твою! Из-за того, что рано осталась сиротой, у меня большие проблемы, а поскольку не обращалась к специалистам, то безжалостно вымещаю свои комплексы на нем. Тебе нужно показаться врачу, говорил он, прощая меня после очередного «проступка».

Даже сейчас, когда пишу это, я испытываю потрясение: он превратил смерть моих родителей в очередное оружие.

Сейчас мы называем это газлайтингом, но тогда у меня не было терминологии и карты этой перевернутой местности, в которой я была агрессором и пленницей, попавшей в зависимость от него. Любящий меня человек, увидь он меня в таком уязвимом положении, сказал бы, что моя душа изуродована и безобразна, и это действительно было так.

Сломленная и неуверенная в нем, я плакала, подлизывалась, умоляла и манипулировала, чтобы он проявил свою привязанность. Я играла в игры. В грязных, патологичных отношениях становишься такой же грязной и патологичной. Люди, говорящие Просто Уйди, точно это легко и просто, так правильно, а так – нет, они не понимают. Не понимают, что ты становишься сообщником и в то же время жертвой.

Единственной частью моей жизни вне этой атмосферы и не подпадавшей под его влияние, была работа. Скотт заявлял, что я растрачиваю свой талант, и уговаривал бросить ее. Говорил, де, у меня есть парень, который поддерживает и хочет, чтобы я реализовала свой потенциал, а мое упрямое нежелание расценивал как проявление апатии и лицемерия. Теперь я понимаю, что работа была ему неподконтрольна, и потому я должна была ее бросить. Уступи я его настояниям, и это стало бы еще одним доказательством моей неприспособленности и никчемности. Ему хотелось, чтобы я распалась как личность и попала в полную изоляцию. Он был бы моим защитником и спасителем от внешнего мира, а сам одновременно все туже закручивал гайки.

Однажды Лорна свалилась как снег на голову, не дав мне время придумать отговорку, – она оказалась «в этом районе» и позвала меня на кофе. Я пригласила Скотта, который в этот момент резался в GTA.

Мне твоя Лорна абсолютно по барабану.

Мы сидели, попивая латте, напротив друг друга – напряженные, как коллеги на корпоративном тренинге.

– Как дела, ты в порядке? – выпалила она. – Он плохо с тобой обращается?

– ЧТО? – с уязвленным негодованием воскликнула я. – Ты о чем? Конечно нет! С чего ты так решила?

Лорна сказала, что я взвинченная, подавленная, стремительно похудела, а главное – отказываюсь встречаться без Скотта. Что, судя по всему, я провожу время с его друзьями и «делаю то, что хочется ему».

– Он всегда с тобой – не сопровождает, а наблюдает и следит за тобой.

Я возразила, что вообще-то мне нравится такая жизнь, а ей не следует быть такой «прилипчивой». Я на самом деле назвала ее прилипчивой и унеслась из кафе, а она не могла рвануть следом, потому что должна была рассчитаться.

Потом она отправила мне сообщение. Я открыла его в коридоре и в ужасе принялась читать.

Харриет, послушай. Прежде всего ты должна знать, что я люблю тебя…


Скотт увидел меня и заподозрил неладное. Он отнял телефон, бросил хмурый взгляд на экран, а затем, не читая, удалил сообщение.

Ну вот, вопрос решен – сообщение удалил, ее заблокировал. С самого начала говорил тебе, она зараза. А ты не слушала. Ты ведь всегда лучше знаешь, да? Вечно нужно доводить дело до крайности.


Теперь о том, как все закончилось. Хотела бы я сказать, что на меня снизошло прозрение. Но нет, все было абсолютно тривиально. Меня до сих пор преследует мысль, где бы я сейчас была, сложись все иначе. Возможно, это не редкость. Возможно, достигая предела, мы не осознаем этого, и нужно что-то извне, чтобы открылся замок, типа последней цифры в кодовой комбинации.

Было субботнее утро, и мы отправились в магазин товаров для дома за лампочками. Накануне вечером я свалила лампу, когда пробиралась домой в половине одиннадцатого после похода на фильм, который Скотт отказался смотреть. Я пошла с подругой одного из его ближайших друзей, решив, что это «надежный вариант», а после она уговорила меня на пару коктейлей. Я отправила ему сообщение, ответа не получила, что было явным предзнаменованием грядущего нагоняя. И до сих пор, если мое сообщение остается без ответа, я внутренне холодею, считая, что на меня сердятся.

В магазине мы обозревали широкие открытые стеллажи, по другую сторону которых стояли другие покупатели.

Лампочка нужного размера не находилась. Я чувствовала, как подкрадывается знакомый липкий страх. Ну почему лампочки нет, ну почему именно сейчас? Я напряглась в ожидании обличительной речи.

Ну вот, каюк лампе. Черт бы тебя побрал, Харриет, ты законченная эгоистка, могла бы о ком-то подумать, прежде чем надираться.

Я пробормотала, что сожалею. Скажи я, что не была пьяной, что – боже упаси! – он тоже хорош, выключив весь свет в квартире, и что можно было бы заказать лампочку онлайн, было бы только хуже. Факты никогда не имели ничего общего с чувствами Скотта.

На фига мне твои сожаления? Если бы тебя действительно это заботило, то ты не вела бы себя подобным образом.

– Меня заботит.

Ты всегда так говоришь, а на деле выходит иначе.

Он не знал, что с другой стороны стеллажа стояла молодая женщина, лет двадцати с небольшим, которая слышала каждое его слово. Можно было подумать, что его речь предназначалась именно ей.

Оцепенев, точно от электрического разряда, она смотрела на него во все глаза – ее рука зависла в воздухе, не дотянувшись до нужного предмета. Яростная агрессия. Из-за лампочки. Из-за ничего.

Потом она встретилась взглядом со мной. Я увидела в ее глазах выражение недоверчивого изумления и жалости, которое буду помнить до конца своих дней.

Она поспешила уйти, прежде чем мы успели еще больше отравить ей прелесть выходного дня, прежде чем в ее голове успела оформиться мысль о том, каких только странных и неприятных пар не встретишь утром в магазине товаров для дома. Если даже Скотт заметил ее, он не подал виду.

И тогда, в отделе освещения и сопутствующих товаров, я увидела себя со стороны. Я приближалась к тридцати и состояла в отношениях с мужчиной, чей тон в разговоре со мной напугал и шокировал молодую женщину. Впервые я увидела, как реагирует на его поведение человек, которого Скотт не мог очернить или проигнорировать, – случайный наблюдатель, не причастный к нашей жизни. Это подействовало на меня, как укол адреналина при остановке сердца.

Когда мы вышли из магазина на свежий воздух, я повернулась к Скотту:

– Все кончено. Я больше не хочу продолжать отношения. Если съедешь сегодня, я заплачу аренду за этот месяц.

Скотт на секунду задумался, затем кивнул. Ага. Это уже давно было видно из твоего поведения. Хорошо, что ты наконец в состоянии это признать.



А самое невероятное – как только щелкнул выключатель, как только я дошла до точки, – и все стало просто. Я знала это, и он, что удивительно, тоже. Как только я отозвала разрешение на такое обращение с собой, ему ничего не оставалось. Он был эмоциональным, а не физическим террористом и не представлял угрозу моей безопасности.

Когда мы вернулись домой, я осталась в гостиной, пока он собирал вещи. Я не до конца верила, что он уйдет. Наконец, он появился и сгрузил свои пожитки на заднее сиденье автомобиля. Из совместного имущества у нас была только кухонная утварь и сосновая кровать.

– Я рассчитаюсь с тобой, – сказала я, но он насмешливо фыркнул: – Не нужны мне твои гребаные деньги.

Когда вещи были в машине, он вернулся в гостиную.

Тебе нужна помощь, Харриет. Я серьезно. Обратись к врачу. Сделай это ради себя, пока от тебя не пострадали другие.

Я смотрела на это угловатое лицо, которое когда-то считала таким красивым, и видела только уродство. Невозможно любить того, кто внушает страх. Я уже давно не любила его. Его неспособность сказать на прощание хоть что-то по-настоящему хорошее окончательно подтвердила то, что я знала, но многие годы отказывалась признать: он не был любовью всей моей жизни. Он был абьюзером. Спутать эти две вещи представлялось невозможным.

Позже я узнала, что всем нашим общим знакомым он сказал, что ушел от меня, что я якобы швырнула в него лампой и будто бы он многие годы скрывал, что я алкоголичка. Мне было все равно. Мне действительно было все равно. Я была свободна.

Его друзья тотчас скрылись с горизонта, родные встали на его сторону и вычеркнули меня из своей жизни. Они знали Скотта, но на самом деле не знали его. Фокус с абьюзерами в том, что они кажутся приятными людьми, и если поворачиваются к окружающим исключительно своей приятной стороной, то те не в курсе, что у них есть и другая сторона. Если абьюзера обвиняют, друзья автоматически защищают его, на то они и друзья. Если слышат что-то, противоречащее их опыту, они говорят: Что вы, нет, Скотт не такой!

Они правы, они знают его с хорошей стороны. Кто будет заранее обнажать худшие свойства своей натуры? Скотт – шоумен и аферист. Его друзья не знают, что исполняют роль в его шоу и афере.

Я не сомневаюсь, что меня вычеркнули из жизни Скотта. Его сестра как-то упомянула о «тяжелом разрыве», который предшествовал нашим отношениям, и тогда Скотт посмотрел на нее так, словно хотел задушить. Он раз за разом вымарывает нас из своей жизненной истории. Думаю, это должно восприниматься как проявление крайнего презрения, но я считаю, это доказывает другое: он знает, что у него не бывшие, а жертвы.



Зачем я рассказываю Вам об этом? Не лучше ли надеяться, что Скотт изменился и стал другим, что Ыы другая, и вместе Вы счастливы? В конце концов, я не в курсе того, как вы живете. Именно так я и хотела поступить. Поверьте, меньше всего в жизни мне хочется снова пересечься со Скоттом Дайером.

А потом я увидела Вас, и это было как увидеть себя прежнюю, взглянуть на себя глазами тех, кто когда-то наблюдал меня со стороны. Возможно, Вы замкнутая по характеру, я не знаю. Но когда я увидела Вас вне ресторана, впечатление было такое, что Вы вынырнули на поверхность и не в силах надышаться.

Мне знакомо это чувство.

Пожалуйста, поймите, я не говорю Вам, как поступить по отношению к мужчине, за которого Вы собираетесь выйти замуж. Я просто хочу, чтобы Вы узнали мою историю, прежде чем сделаете это. И если Вы стали жертвой Скотта Дайера, знайте, что Вы не одиноки.



Всего доброго,

Харриет.

Глава 26

Когда в сумерках машина въехала на подъездную дорожку, из дома доносилась светомузыка. Харриет с опозданием вспомнила, что сегодня у Кэла день рождения. Он официально согласовал с ней вечеринку, что было верхом учтивости с его стороны, учитывая, что это его дом, его тридцать третий день рождения, и Харриет была не вправе накладывать вето. Он также пригласил ее – она поблагодарила и с чувством облегчения сказала, что едет в Уитби снимать готическую свадьбу в стиле стимпанк и вернется поздно.

Она как можно тише вставила ключ в дверь и надеялась, проскользнув наверх, скрыться в своей комнате. Там она наденет наушники с шумоподавлением, почитает электронную книгу и уснет, свернувшись под одеялом, как пенсионерка. Почти неделя прошла с тех пор, как было передано письмо. Если еще неделя пройдет без последствий, то, решила она, волноваться не о чем. Покойся с миром, Скотт Дайер.

– Харриет? Харриет! – донесся из кухни веселый полупьяный вопль Сэма. – Иди к нам!

– Привет, Сэм!

Она остановилась на лестнице и, держась рукой за перила, нагнула голову, чтобы разглядеть их. Из-за спины Сэма выглядывали любопытствующие лица.

– Спасибо, мне и тут хорошо.

– Оставь ее, Сэм, – сказал, возникая рядом, Кэл. – Харриет имеет право проводить субботний вечер по своему усмотрению.

Это было мило, хотя и явной неправдой.

– С днем рождения, Кэл, – сказала Харриет.

Он поднял бокал и подмигнул ей.

– Нет-нет, ты не должна сидеть там одна, это ужасно! – сказал Сэм, поднимая бокал. – Я приготовил «маргариту»! Давай, выпей одну, и я тебя отпущу!

– Извини, – проартикулировал за его спиной Кэл и просиял улыбкой героя торжества.

– Ладно, сейчас спущусь, – сдалась Харриет.

Она освежила макияж, почистила зубы и застала их по-прежнему на кухне. Дверь в сад была распахнута – молодые женщины без особого энтузиазма крутились вокруг портативной колонки, из которой звучала композиция Haim. Харриет могла бы переодеть джинсы, но все знали, что она вернулась с работы, так что стоило ли заморачиваться.

Сэм налил в бокал с соленым ободком напиток серого цвета, и она принялась знакомиться с гостями – сплошь симпатичными людьми, чьи имена тотчас вылетали у нее из головы. Это была смешанная тусовка сотрудников «Йоркшир пост», служащих муниципалитета и разных незаурядных личностей в возрасте от двадцати семи до тридцати четырех лет.

Харриет, которая отставала от компании примерно на четыре бокала, имела возможность наблюдать за развитием событий. Кэл, будучи одним из четырех присутствующих мужчин, явно находился в центре женского внимания. Его то и дело теребили за рубашку или визжали поблизости в притворной обиде. Хотя имениннику полагается быть гвоздем программы, но чувствовалось, что женщины вращаются вокруг него и конкурируют за его внимание. Очевидно, его манера обращаться с потенциальными женами их не страшила.

Сэм тоже отчаянно флиртовал.

– Я из небольшого местечка неподалеку от Ричмонда. Суровое местечко, покруче, чем у Кэла, – говорил он Миа, которая была в кожаных брюках – настолько плотно облегающих, что казалось, будто они нарисованы.

– Твоя деревушка, Доктор Дре, семь раз завоевывала титул «Британия в цвету», – сказал Кэл, и Харриет была вынуждена прикрыть рот ладонью, чтобы не прыснуть от смеха.

Нужно отдать им должное, они отлично дополняли друг друга.

Харриет приняла вторую «маргариту» и восхитилась свойствами алкоголя поднимать на гребень волны. Пропадает ощущение, что выпал из ритма и ничего не хочется, – возникает ощущение счастья и причастности, будто держишься за метафорический спасательный круг.

Внезапно набежавший дождь прогнал гостей из сада – они набились в гостиную, и Сэм подбил двоих устроить караоке.

– О нет, Сэм, только не караоке. Ты ОБЕЩАЛ!

Кэл со стоном опустился на диван и, когда на экране телевизора побежали строчки «Waterloo» и гостиная огласилась нестройным исполнением хита АВВА, схватил подушку и прижал к лицу.

Харриет, которая тоже не любила караоке, бросила на него взгляд украдкой.

За исключением ясных, как лазер, светло-зеленых глаз, в его лице не было примечательных черт, глядя на которые хотелось воскликнуть: вот поэтому он такой красивый!

Харриет знала, что красота не в отдельных деталях, а в том, как эти детали согласуются между собой, – в этом заключалось особое очарование женщин, которые ей встречались. Все было соразмерно и гармонично. Себя она ощущала мешаниной кусочков, не предназначенных для соединения. А аккуратный нос Кэла сочетался с губами, которые идеально подходили для такой линии скул.

В нем было еще что-то привлекательное и трудноопределимое. Ей хотелось стереть с его лица легкую улыбку и увидеть, как темнеют его глаза, когда сфокусируются на ней. Нет, она не смогла, да и не стала бы конкретизировать, при каких обстоятельствах такое могло произойти. (Стыдись, Хэтли, возьми себя в руки! Выпила текилы, и тебя повело?) Но она была готова поклясться, что среди гостей нашлось бы немало тех, кто ее понял бы.

Любители караоке исполнили «I Want It That Way», переключились на «Love Shack» B-52 и догнались «Say You’ll Be There» Spice Girls.

Повторные попытки поднять Кэла с дивана и приобщить к пению с треском провалились.

Он притягивал к себе все внимание без всяких усилий и без желания находится в центре.

– Харриет, Харриет, ну давай же! – приставал Сэм, когда очередная композиция подошла к концу.

Наконец, воодушевленная словами Сэма, что она «всех порвет», Харриет со вздохом поднялась:

– Хорошо, взгляну, что там есть.

– Да! Ее высочество на танцполе!

Харриет со скептическим видом покопалась в минусовках и сказала:

– «Dancing In The Dark» Брюса Спрингстина. Ладно, я постараюсь.

Когда зазвучала музыка, она сделала сомнительное лицо, а Кэл сказал:

– Слава богу, я думал, ты выбрала «Dancing in the Moonlight».

Он осенил себя крестом, она хихикнула – напряжение отпустило, и она запела.

Харриет порадовалась, что не стала брать балладу в технике йодль. Песня оказалась хорошей и подходила для обычного голоса.

По мере исполнения ее уверенность крепла, и на припеве она уже вошла во вкус и прониклась творением Брюса.

Она протянула руку Сэму – он поставил бокал, поднялся, взял второй микрофон, и, держась за руки, они запели вместе. Был ли это с ее стороны флирт? Харриет не знала, но на мгновение почувствовала себя счастливой, и это само по себе было чудо, что тревоги ее отпустили.

Когда она снова села, раскрасневшаяся и взволнованная, Кэл посмотрел на нее с каким-то странным выражением.

Да, понимаю, что тебя беспокоит, – я замучу́ с ним назло тебе.

Несколько дам уговаривали Кэла – ну пожалуйста, ОДИН разок – и он согласился, заткнув одно ухо пальцем, присоединиться к безголосой компании, распевавшей «Get Lucky».

В итоге звонок в дверь услышала только Харриет. Кто бы это ни был, настроен он был по-боевому: сигналы следовали один за другим с частотой пронзительного будильника. Ох-ох. Неужели разъяренные соседи?

– Это ведь в дверь звонят? – сказала Харриет, но ответа не последовало.

Тогда она пошла на зов и, распахнув дверь, увидела ослепительную, миниатюрную и явно раздраженную женщину с откинутыми назад длинными черными волосами.

– Кристина? – выпалила Харриет, пребывая в состоянии психомоторной расторможенности, спровоцированной «маргаритой».

Глава 27

– Привет. Кэл дома? Постойте, вам известно мое имя? Мы что, знакомы?

– Я фотограф. Со свадьбы. Снимаю комнату у Кэла.

События развивались в таком сюрреалистичном ключе, что Харриет, выдавая это, отнюдь не чувствовала себя настолько сконфуженной, как предполагала. Добро пожаловать в наш фарс.

Кэл вышел из оживленной гостиной и, казалось, был не меньше Харриет удивлен появлению бывшей невесты.

На Кристине было – и, черт побери, как же шикарно смотрелось – длинное, простое черное хлопковое пальто или платье с запа́хом (Харриет не могла с уверенностью сказать, что именно), которое доходило до середины голени и было подвязано напоминающим веревку кожаным пояском. Такой наряд Харриет доводилось видеть только у звезд на красной дорожке. Ноги у нее были голые, обутые в остроносые черные атласные ботильоны. Можно было подумать, она попала сюда прямиком из «Миссии невыполнима» и в любую минуту могла вытянуть из низкого пучка шпильку, которая окажется дротиком со смертельным ядом.

– Ты сдал комнату нашему свадебному фотографу? – обратилась она к Кэлу, как будто Харриет здесь не было. – Класс.

– Я не знал, кто она такая, когда сдавал ей комнату.

– Конечно, ты же не вникал во все детали того мероприятия, – ледяным тоном произнесла Кристина, и Харриет не могла понять, какие чувства в ней вызывала эта женщина: она боготворила ее, боялась или хотела быть такой, как она?

– Зачем ты пришла, Кит? – спросил Кэл. – У меня сегодня день рождения.

– Мы можем поговорить?

Кэл с мрачным видом повел Кристину в сад.

Должно быть, слух о том, что объявилась его бывшая, быстро распространился, потому что музыка стихла, точно в баре после закрытия, когда выпроваживают засидевшихся клиентов. Хотя предполагалось, что это всего лишь пауза, пока выясняется, что к чему, и вечеринка не закончена, но гости как-то сдулись и пребывали в сомнениях относительно продолжения. Затем кто-то проявил инициативу и вызвал такси, которое прибыло через минуту, и трое вызвались ехать с ним, после чего начался массовый исход.

– Она – это что-то, – сказал Сэм Харриет, имея в виду Кит. – Я лучше пойду, пока еще раз не огреб по физиономии. А ты не дай ему опять с ней сойтись, ладно?

– А это возможно? – изумилась Харриет. – Неужели она захочет снова быть с ним?

– Хрен ее знает. Я уже не берусь давать прогнозы по этой парочке.

Он протянул руку, и Харриет пожала ее.

Когда дом опустел, она поднялась к себе, – чтобы не мешаться под ногами, а еще из комнаты можно было услышать, что происходит в саду. Неужели Кэл будет каяться?

Она тихо села на кровать и навострила уши.

– Это не системная ошибка, тут ясно сказано, – донесся до нее голос Кэла. – Ты объявляешься в мой день рождения, в этот час. Телефон выключен. К чему такой напор?

Нет, не кается. Вау.

– Я не хотела свалиться тебе как снег на голову, но ты не перезванивал.

– И тому есть причина. Потому что я не хотел с тобой разговаривать.

Ух ты!

– Если я смогла пережить то, что случилось, то ты и подавно можешь, – сказала Кит.

– Люди не так устроены.

– Между нами ничего не кончено, и тебе это известно. Я пришла с подарком.

– Лучше бы ты…

– Вот он.

Послышались приглушенные звуки, возня, и Харриет подумала, что Кит набросилась на него.

– Какого черта, оденься! – воскликнул Кэл.

Харриет связала голые ноги, плотно прилегающий к телу наряд и реакцию Кэла – и прижала ладонь ко рту, чтобы не фыркнуть от смеха.

– Почему?

– Потому что раздеваться догола на людях это неприлично. У меня полный дом гостей!..

«А вот это плохо», – подумала Харриет.

– Если тебя беспокоит, что они видят, возможно, это что-то значит.

– Это означает, что у меня все функции в норме. Серьезно, Кит! Оденься!

Харриет прижала подушку к лицу, чтобы заглушить смех, а когда отняла ее, выяснилось, что действие неожиданно перенеслось в прихожую, откуда до нее доносились только возбужденные голоса, но не слова.

В конце концов входная дверь закрылась, послышался шум двигателя и выхлоп отъезжающей машины.

Из прихожей не доносилось ни звука. У Харриет возникло нехорошее предчувствие, что Кэл в свой день рождения стоит с удрученным видом, поняв, что все разъехались. Ей стало жаль его, пусть даже стриптиз отвергнутой женщины был на его совести.

Она осторожно открыла дверь и на цыпочках прошла к площадке. Кэл действительно стоял внизу, сунув руки в карманы, как она и предполагала.

– Э-э, слушай, тебе помочь с уборкой?

Он повернулся, и напряжение с его лица ушло.

– Это будет здорово. Наведем порядок, и по бокальчику перед сном, а? А то как-то все коряво закончилось.

– Конечно.

Она улыбнулась, окрыленная его выражением искренней благодарности.

Вдвоем они справились быстро, а закончив, отправились в гостиную, где стоял диван винно-красного цвета и мягко светился экран караоке.

– Операция «Пусти Днюху Ко Дну» прошла блистательно, – объявил Кэл, когда они расположились на диване с бутылками пива, и Харриет не знала, что на это сказать в контексте исторических прегрешений.

– Боже правый, она была голая, – продолжал он. Харриет притворилась, что не понимает, о чем он. – Под пальто. И вела себя, как эксгибиционистка, предлагающая совокупиться. Не думал, что в реальной жизни такое бывает.

– Везет тебе, – Харриет натянуто улыбнулась. – Она хочет тебя вернуть?

(Вау! Чего только не бывает.)

– Нет. Кристине важно знать, что при желании она может меня вернуть. Это силовые игры, все время, – Кэл прижал руку ко лбу. – Сейчас я хочу, чтобы она оставила меня в покое. Я сыт по горло.