Сегодня Капабланка давал сеанс одновременной игры для трех десятков любителей шахмат в своем родном шахматном клубе. Противники были разные, начиная от детей и заканчивая древними старцами. Среди них было несколько по-настоящему крепких игроков, способных в сеансе дать бой даже Капабланке. Судя по всему, одним из таких игроков оказался и неизвестный господин в панаме, слегка опоздавший к началу мероприятия.

Молодой гроссмейстер все чаще задумывался, останавливаясь возле его доски, потом, наконец, попросил себе стул и прочно уселся напротив соперника, рассчитывая варианты в головоломной позиции. Нужен ли ему был стул для того, чтобы спокойно подумать, или он надеялся, усевшись, все-таки разглядеть лицо противника, сказать сложно. Так или иначе, противник его по-прежнему сидел, опустив голову в панаме, и лица своего разглядеть так и не давал.

Когда Капабланка, продолжая сеанс, отошел от доски Загорского подальше, сзади к Нестору Васильевичу склонился помощник и негромко сказал по-русски:

– Если хотите, могу украсть у него ладью…

– Уймись, – отвечал Загорский так же негромко, – тут тебе не Париж и не бульвар Монпарнас. Красть ладью в сеансе – это уже чересчур.

Китаец кивнул понимающе: если ладью – чересчур, он может украсть легкую фигуру, например, коня.

– Во-первых, Капабланка это сразу заметит, во-вторых, если бы я хотел сжульничать, я бы сам отлично с этим справился, – заметил Нестор Васильевич. – Отойди, Бога ради, не мешай играть.

Обиженный Ганцзалин отошел и растворился в теплом воздухе шахматного клуба, напоенном глубокими стратегическими планами и неожиданными тактическими уколами.

Сеанс подходил к концу, на всех досках партии уже закончились, кроме той, где играл действительный статский советник. Партия перешла в обоюдоострый ладейный эндшпиль, которые известны своей непредсказуемостью. Игра сейчас шла, как говорят шахматисты, на три результата. Капабланка устал от многочасового сеанса и решил не рисковать.

– Сеньор, – сказал он несколько велеречиво, – вы прекрасно играли. Позвольте предложить вам ничью.

Противник неожиданно замешкался с ответом. Капабланка удивленно поднял бровь: неужели неизвестный соперник будет стоять до последнего? Однако после небольшой паузы тот кивнул.

– Согласен, сеньор Капабланка, – отвечал он по-русски. – Ничья так ничья.

И снял с себя панаму, наконец-то открыв лицо. Капабланка на секунду застыл, потом заморгал, и, наконец, заулыбался во все зубы.

– Хау ду ю ду, Загорски! – воскликнул он по-английски.

– Здравствуйте, Капа, – отвечал ему Нестор Васильевич, вставая из-за стола и тепло пожимая руку гроссмейстера…

За спиной действительного статского советника замаячила любопытная физиономия его помощника.

– Позвольте, господа, представить вас друг другу, – сказал Загорский по-английски, отступая чуть в сторону. – Это будущий чемпион мира Хосе Рауль Капабланка-и-Граупера, а это мой друг и помощник Ганцзалин.

– Какое короткое имя, – удивился Капабланка. – Просто Ганцзалин – и все?

– Нет, не все, – проворчал Ганцзалин со своим ужасным акцентом. – На самом деле Ганцзалин Педро Кальдерон де ла Барка[19].

Капабланка и Загорский, не сговариваясь, рассмеялись.

* * *

Спустя десять минут они все втроем уже неторопливо прогуливались по узким улочкам старой Гаваны. Ганцзалин чуть отстал, разглядывая здешние дома, которые сильно напоминали ему некоторые китайские города, по которым прошла непобедимая армия Антанты, оставляя за собой не только смерть и уничтожение, но и колониальную франко-немецко-британскую архитектуру. Здесь, впрочем доминировал испанский стандарт, однако город от этого не казался менее очаровательным.

– Маркиз Эдуардо де Вальфьерно? – повторил Капабланка, в задумчивости глядя себе под ноги. – Аргентинец? Нет, такого человека я не знаю.

– Жаль, – искренне заметил Загорский. – Я, признаться, очень на вас рассчитывал. Все же вы знаменитость, и на Кубе вас знает буквально каждая собака.

Капабланка согласился, что его, возможно, знает тут каждая собака, но он, увы, знает тут далеко не всех собак. Тем более, что за границей сейчас он проводит больше времени, чем на родине – он недавно стал дипломатом, чрезвычайным и полномочным послом правительства Кубы во всем мире.

– Чистая синекура, конечно, – улыбнулся Капабланка, – но все равно приятно. Что же касается вашего дела, то есть у меня в Гаване один знакомый. Вот он наверняка знает всех хоть сколько-нибудь заметных людей на Кубе и в ее окрестностях.

– Что это за знакомый? – поинтересовался действительный статский советник.

– Очень известный человек, хотя и не любит, чтобы имя его трепали попусту, – отвечал гроссмейстер. – Наверняка вы про него слышали, это сеньор Моро.

– Сеньор Моро? – удивился Загорский. – Тот самый, революционер?

Капабланка засмеялся. С тех пор, как Моро был революционером и помогал повстанцам, скрывавшимся в горах Сьерра-Маэстро, прошло немало лет. Теперь это весьма уважаемый промышленник и политик, он даже побывал сенатором. Вот уж мимо кого, действительно, и мышь не пробежит, даже летучая…

И гроссмейстер засмеялся своему нехитрому каламбуру.

С сеньором Моро они встретились в кафе. Это оказался господин лет семидесяти в смокинге, в очках, с густой седой шевелюрой и большими каперскими усами, больше похожий на университетского профессора. Он почти не улыбался и, однако почти сразу вызывал к себе чувство симпатии и расположения.

Крепко пожав руки Капабланке, Загорскому и Ганцзалину, промышленник пригласил их присесть к нему за столик. Принесли кофе и бутылку рома.

– Попробуйте, удачный рецепт, – предложил Моро, сам открывая бутылку. – Бальзам со вкусом изюма. Или, прошу прощения, может быть, вы не пьете?

– У меня, конечно, много недостатков, – улыбнулся действительный статский советник, – но в обществе трезвости я не состоял никогда.

После этого все присутствующие с удовольствием продегустировали новый бальзам на основе рома.

– Прекрасно, – сказал Нестор Васильевич, прислушиваясь к послевкусию, – просто замечательно.

– Я тоже так думаю, – кивнул Моро, и все засмеялись. – Впрочем, у меня ощущение, что чемпионом по продажам он не станет.

– Почему же?

– Боюсь, рекорд всегда будет принадлежать коктейлю «Куба Либра». Немного рома, чуть-чуть лайма и много кока-колы. Рецепт простейший, но эффект совершено сногсшибательный.

Выпили еще и, наконец, перешли к делу. Говорили по-английски, чтобы понимал и Ганцзалин тоже.

– Сеньор Загорски ищет человека по имени Эдуардо де Вальфьерно, – сказал Капабланка.

Промышленник ненадолго задумался, а потом пожал плечами: он такого человека не знает, и, видимо, ничем не сможет помочь сеньору Загорски. Точно ли дело обстоит именно так, переспросил слегка огорченный гроссмейстер, может быть, сеньор Моро что-то запамятовал?

– Я уже не так молод, однако, уверяю вас, голова у меня работает неплохо, – отвечал промышленник. – Если бы я был знаком с этим Вальфьерно, я бы никогда его не забыл.

На некоторое время установилось неловкое молчание. Ганцзалин свирепо хмурил свои черные брови: кажется, вся их миссия шла коту под хвост. Нет, они, конечно, знают, как выглядит Вальфьерно, но Куба велика и искать тут человека только по внешности – дело почти безнадежное.

– Ну, хорошо, – внезапно сказал действительный статский советник, припомнив свой недавний разговор с Виктором, – а, может быть, вам что-то говорит имя Алехандро Гомеса Вальенте де ла Соты?

Сеньор Моро кивнул: разумеется, де ла Соту он знает. Здесь его зовут Аргентинец, он вхож в высшие политические круги – в основном, благодаря тому, что торгует произведениями искусства. На Кубе много богатых людей, некоторые из них неравнодушны к прекрасному, а де ла Сота – такой человек, у которого можно не просто приобрести произведение искусства, но даже и заказать нужный товар: он, кажется, способен достать необходимую вещь прямо из-под земли. В Гаване он бывает с завидной регулярностью и, кстати сказать, на днях как раз должен был приехать на Кубу.

– Прекрасно, – довольный Загорский потер руки. – Похоже, это тот самый человек, которого я ищу. Не могли бы вы устроить мне встречу с господином де ла Сотой?

Несколько секунд Моро о чем-то думал, потом нехотя сказал, что может попытаться организовать это дело. Однако он должен кое о чем предупредить господина Загорски.

– О чем же? – действительный статский советник смотрел на собеседника очень серьезно.

– Вы должны знать, что Аргентинец – не просто торговец культурными ценностями. Я подозреваю, что он нечист на руку, да и просто дурной человек. Мне бы не хотелось, чтобы вы стали его жертвой.

На минуту за столиком установилось молчание. Казалось, действительный статский советник обдумывает сказанное промышленником. Наконец он поднял глаза на собеседника.

– Вы говорите, что он дурной человек и нечист на руку. Откуда вы это знаете? Вы имели с ним дело?

Моро отвечал, что он – бывший мэр и сенатор, он – политик, и вынужден якшаться с самыми разными людьми, среди которых попадаются и такие, иметь дело с которыми ему бы совсем не хотелось. К числу таких людей, безусловно, относится и Аргентинец.

– Понимаю, – кивнул Нестор Васильевич. – И тем не менее, вы меня очень обяжете, если все-таки устроите мне с ним встречу. Я, со своей стороны, обещаю вам приложить все силы, чтобы не попасть в его тенета.

Промышленник перевел взгляд на Капабланку, тот выразительно прикрыл глаза, как бы повторяя просьбу Загорского.

– Что ж, – в раздумье сказал сеньор Моро, – надеюсь, вы понимаете, на что идете. Я постараюсь узнать, где он поселился, связаться с ним и организовать вам аудиенцию. Однако как прикажете вас представить?

Действительный статский советник задумался на секунду, потом сказал, что лучше всего будет представить его как очень богатого русского коллекционера, князя, ну, скажем, Барятинского, который охотится за экзотическими древностями.

– Аргентинец – осторожный человек, – сказал Моро. – Что, если несмотря на все мои усилия, он не захочет вас видеть?

– Если такое вдруг случится, тогда и будем думать, как поступить дальше, – отвечал Загорский, на взгляд Ганцзалина, чересчур беспечно. – Но я все же надеюсь, что вы сможете его заинтересовать моей скромной персоной. Князь, миллионер, собиратель древностей – какой продавец устоит перед подобным набором?

Глава одиннадцатая

Человек с ласковыми глазами

Человек, которого сеньор Моро звал просто Аргентинцем, в континентальной Европе был известен как маркиз Эдуардо де Вальфьерно, в Америке его именовали Алехандро Гомес Вальенте де ла Сота, а в Британии – Хосе Мартинес Карлос де Мендоса. Этот многоликий господин сейчас с комфортом расположился в небольшом, но уютном частном доме, стоящем на берегу Мексиканского залива. Удобно сидя в кресле перед накрытым столом, он, как сказал бы его знакомый арабский шейх, усердно кейфовал или, попросту, наслаждался жизнью.

Вальфьерно получал удовольствие и от свежего утреннего бриза, колыхавшего легкие белые занавески в его комнате, и от теплого солнца, проникавшего сквозь эти занавески, от острого запаха свежих устриц на его тарелке, устриц, которые он запивал первоклассным «Шато Лагранж» – такое и в Париже обошлось бы недешево, а здесь, на Кубе, его пили только люди по-настоящему состоятельные. Конечно, можно было бы обойтись и чилийским вином, но разве затем он проворачивал миллионные сделки, чтобы ограничивать себя в маленьких капризах, которые для человека с художественным вкусом важнее, чем хлеб насущный?

Тот, кто хотел бы постичь душу Аргентинца, должен был прежде понять, из чего состоит его повседневная жизнь. Интенсивные поиски малоизвестных или, напротив, очень известных шедевров, построение тонких планов овладения этими шедеврами, сложная организационная работа, внезапный, как молния, удар с последующим достижением цели… – и блаженный отдых, непременное дольче фарньенте перед новым трудным предприятием. Такая жизнь была по душе Эдуардо де Вальфьерно, такую жизнь он любил и понимал, как никто.

Разумеется, можно было бы отправиться домой, где давно ждала его роскошная эстансия, она же асиенда[20] – заработанных денег хватило бы не только ему, но и его возможным детям, внукам и даже правнукам, аще таковые все-таки появятся на свет. Да, можно было бы все бросить и просто радоваться жизни. Однако, сеньоры, такой ход событий был не для Аргентинца: без дела он просто умер бы со скуки. Сложное стратегическое планирование, небольшое преступление, умеренный риск – все это он любил больше жизни. Однако жизнь не состояла только из работы: он умел наслаждаться всем выгодами своего положения во время небольших перерывов, которые он время от времени сам себе устраивал. Работа – отдых, снова работа – и опять отдых, вот, милостивые государи, лучший в мире порядок. Потому что если ты не отдыхаешь, ты унылый раб, бесконечно собирающий под жарким солнцем на полях сахарный тростник, а если не работаешь, получая свои миллионы ни за что – ты просто скотина, и жизнь твоя лишена всякого смысла.

Был, правда, в этой безупречной схеме один изъян. Несмотря на все свои деньги, Вальфьерно не мог чувствовать себя совершенно свободным. Вот и сейчас он бы желал выйти из дома, и сесть не то, что во дворе, а на песке, прямо на берегу – так, чтобы свежий ветер ласкал лицо и грудь, чтобы солнце коптило его кожу и опьянял его соленый морской воздух. Но, увы, все это было невозможно по соображениям безопасности. Профессия Аргентинца была устроена двояко: с одной стороны, она обеспечивала его большими деньгами, с другой – непримиримыми врагами. И кое-кто из этих врагов в неприязни своей мог зайти слишком далеко.

Именно поэтому во время своих постоянных переездов по миру сеньор Эдуардо старался даже на короткий срок не селиться в гостиницах, а снимать частные дома. В отдельно стоящем доме, окруженном забором, гораздо легче было организовать его защиту детективным агентствам и охранным фирмам, к услугам которых он прибегал. Всякий раз это были проверенные местные заведения, их работники туго знали свое дело и вовремя выходили на сцену, предотвращая любые попытки обокрасть его, шантажировать или даже убить. Позавчера, например, некий неустановленный мерзавец попытался ворваться в его дом и был благополучно нейтрализован охраной. Наличие мертвого тела на горизонте немножко портило настроение, но, в сущности, не касалось сеньора Вальфьерно. Все вопросы в таких неприятных случаях улаживала сама охранная фирма. Что было, конечно, справедливо – в конечном счете ведь это не он, Вальфьерно, прикончил негодяя, а те, кто его защищал.

Встает естественный вопрос: можно ли было не убивать бандита, ворвавшегося в дом? Может быть, и можно, однако в этом случае могли пострадать и охранники, и сам Аргентинец, ведь нападавший, кажется, был вооружен. То есть, разумеется, не кажется, он совершенно точно был вооружен – ведь не стали бы охранники подбрасывать покойному пистолет с тем, чтобы оправдать его убийство.

Кое-какие трудности возникали во время перемещений между городами и странами, когда он, действительно, мог оказаться в некоторой опасности. Конечно, можно было бы нанять постоянных охранников, которые ездили бы с ним повсюду, однако это казалось Аргентинцу обременительным. Во-первых, это стесняло его свободу – нельзя было даже отправиться в туалет без того, чтобы кто-то не топал за тобой по пятам. Во-вторых, постоянных охранников легче подкупить, и тогда вполне можно стать жертвой тех самых людей, которые должны тебя защищать.

Однако вчерашние события на «Джеймсе Ли» ясно показали, что, скорее всего, ему придется-таки пересмотреть свою стратегию. Тяжелая длань озверевшей судьбы вчера едва не настигла Аргентинца. Когда он подплывал на корабле к острову, на него бросился какой-то обезумевший кубинец, стал душить и едва не сбросил в море. К счастью, другие пассажиры смогли отбить это нападение, матросы связали преступника, а после того, как корабль причалил, отправили его в полицию, которая надо думать, и займется его дальнейшей судьбой.

Кто был этот странный молодой человек, ни с того ни с сего решивший отправить его к праотцам и имел ли он отношение к предыдущему нападению, сеньор Эдуардо не знал, однако догадывался, что вся история могла быть связана с золотой богиней Атабей – статуэткой невероятной ценности, которая несколько месяцев назад попала ему в руки.

Поначалу он хотел найти на нее покупателя, но потом, поразмыслив здраво, решил этого не делать. Откровенно говоря, дело тут было даже не в размышлениях, просто статуэтка ему чрезвычайно понравилась. Через его руки нередко проходили баснословно дорогие вещи, но ни одна из них не произвела на него такого впечатления, как индейская богиня. От нее исходил какой-то живой и чрезвычайно приятный жар, как будто в ней горело маленькое солнце. Всякий раз, когда он брал ее в руки, ему становилось необыкновенно хорошо.

Он не знал, что за магия скрыта в статуэтке, но было понятно, что такую вещь нельзя продавать ни за какие деньги. Более того, Аргентинец решил, что ее нельзя даже просто оставлять без присмотра, пусть и в самом надежном сейфе. Он почему-то очень ясно ощущал, что богиня должна быть рядом с ним, во всяком случае, здесь, на Американском континенте, где у него были прикормленные таможенники, и где он мог свободно перевозить ее через границы. Он знал, конечно, что торговец не должен привязываться к вещам, какими бы прекрасными они ни были, иначе он превратится в своего рода алкоголика, связанного пугающей зависимостью с проходящими через его руки шедеврами, однако для индейской статуэтки решил сделать исключение.

Он был уверен, что два последних покушения на его жизнь были связаны именно с золотой богиней. В его глазах это служило дополнительным свидетельством ее необыкновенной ценности. Так или иначе, если уж за ним объявили охоту, рано или поздно явятся новые враги. Поэтому стратегию защиты нужно будет пересмотреть.

Впрочем, сейчас его занимала совсем другая история. Вчера вечером у него состоялся телефонный разговор с сеньором Моро, который дал ему понять, что с ним желает встретиться некое значительное лицо – русский князь Барятинский…

* * *

– Почему именно Барятинский? – полюбопытствовал Ганцзалин, когда они с действительным статским советником сели в экипаж и отправились на встречу с маркизом де Вальфьерно, о которой Моро договорился еще накануне. – Почему вы решили представиться князем?

Загорский пожал плечами.

– Я мог бы ответить тебе – а почему бы и нет, но это было бы не совсем прилично. Князь Виктор Викторович Барятинский – примерно моих лет, мы чем-то похожи внешне, он тоже интересуется историей. Фамилия, с одной стороны, громкая, но установить, точно ли я – это он, за столь короткое время Аргентинец не успеет. Все-таки предки мои – потомственные дворяне, так что, уверяю тебя, у меня больше оснований именоваться князем, чем у Аргентинца маркизом.

Ганцзалин кивнул и сказал, что за многие десятилетия, что они знакомы с господином, кем только не приходилось ему представляться, чтобы добиться своей цели.

– Пожалуй, папой Римским я не именовался ни разу, – заметил Нестор Васильевич. – Ну, и королевой Викторией, разумеется…

– Вы не похожи на королеву Викторию, – сказал китаец.

– Да, но дело не в этом, – отвечал действительный статский советник. – Мне просто не хотелось задевать чувства англичан. Боюсь, они были бы недовольны, если бы на британский трон взошла королева вроде меня.

Спустя полчаса у входа в дом Вальфьерно их встречал чрезвычайно внушительный мажордом в золоченой ливрее. Загорский назвал имя князя Барятинского, затем назвал Ганцзалина, и их с величайшей торжественностью впустили в дом.

– Домик так себе, от силы десять комнат, а церемоний – как в королевском дворце, – проворчал Ганцзалин по-русски, пока мажордом вел их в гостиную. – Конфуций сказал бы: нет единства стиля.

– Потому что дом не принадлежит маркизу, он снял его в аренду, – отвечал Нестор Васильевич, зорким взглядом изучая обстановку. Все двери в доме были плотно прикрыты и это ему не нравилось – что именно прячет за ними Вальфьерно? – Полагаю, что и внушительный мажордом достался ему вместе с домом – чтобы пускать пыль в глаза возможным клиентам вроде нас с тобой. При таком мажордоме цена товара сама собой поднимается раза в полтора. Но помни, что по обстановке этого дома нельзя судить о хозяине – это не его обстановка.

Мажордом открыл дверь и проследовал в гостиную, оставив их снаружи. Спустя мгновение до них из гостиной донеслось торжественное:

– Князь Баряти́нски и его помощник сеньор Ган-Цза-Лин!

Через несколько секунд мажордом вышел из гостиной и склонил голову, приглашая гостей войти. Первым вошел Загорский, за ним – помощник. Гостиная была выдержана в светлых тонах и выглядела весьма скромно для торговца искусством: люстра на пятьдесят свечей под потолком, пара абстрактных репродукций современных художников на стенах, на полу – бледно-кремовый персидский ковер, смотревшийся довольно странно на жаркой тропической широте, несколько деревянных стульев по стенам и три кожаных кресла у окна. В одном из них сидел знакомый им уже человек с усами, бородкой и тесно посаженными ласковыми глазами. Человек этот смотрел отнюдь не на вошедших, а в окно, на котором свежий морской бриз усердно колыхал занавески.

Не успел Загорский и слова сказать, как с двух сторон к ним шагнули две пары охранников и очень споро обыскали их с помощником с ног до головы. Загорский, впрочем, предвидел такую возможность и потому, собираясь на встречу, велел Ганцзалину не брать с собой никакого оружия.

– Всякие коммерческие переговоры основаны в первую очередь на взаимном доверии, – сказал он, – а какое же будет доверие, если у нас с тобой при первой же встрече вытащат пару револьверов и несколько метательных ножей?

– Но хотя бы бяо можно взять? – хмуро спросил помощник.

Метательные звездочки Нестор Васильевич взять разрешил, но велел спрятать их так, чтобы никто не нашел.

Внезапный осмотр, которому подверглись Загорский и Ганцзалин в доме Аргентинца, лишний раз показал прозорливость действительного статского советника.

Закончив обыск, охранники отступили назад.

– Однако же вы оригинально встречаете гостей, – по-испански заметил Загорский, который уже полностью вошел в образ русского князя и пока ничем не обнаружил, что узнал Вальфьерно, с которым еще вчера они вместе плыли на корабле.

– Прошу прощения, господа, за такую вольность, но этого требуют соображения безопасности, – хозяин дома, наконец, повернул голову и посмотрел на гостей. – Вы не представляете себе, как много вокруг…

Тут он прервался и его ласковые глаза округлились от удивления.

– Боже мой, – сказал он, – так это вы!

– Что вы имеете в виду? – спросил Нестор Васильевич, пряча улыбку.

Вальфьерно порывисто поднялся с кресла и пошел к гостям, протягивая руки им навстречу. Он узнал их, это ведь они спасли его от того ужасного убийцы, который пытался его задушить и выбросить за борт!

– Помилуйте, мар… – начал было Загорский, но тут же осекся – он едва не сделал непростительную ошибку. Здесь, в Латинской Америке, все знали его собеседника как Алехандро Гомеса Вальенте де ла Соту, а вовсе не маркиза де Вальфьерно. Было бы крайне неосторожно обнаружить, что он знает о нем больше, чем позволительно случайному знакомому.

– Простите, что вы сказали? – остановился Аргентинец, навостряя уши.

– Ма… – лихорадочно соображая, как выйти из затруднительного положения, тянул действительный статский советник. – Малость. Да, малость. Я имел в виду, что это такая малость, о которой и говорит не стоит.

Хозяин дома смотрел на него внимательно. Ему почему-то показалось…

– Нет-нет, – быстро продолжал Загорский, – я так и сказал. Просто я недостаточно знаю испанский, и если вам не трудно было бы перейти на английский…

– Разумеется, – воскликнул Вальфьерно, сходу переходя на английский. – Конечно. С такими дорогими гостями я готов говорить хоть на всех языках мира одновременно. Но что же мы стоим? Прошу вас, садитесь!

И он повел их к окну, где треугольником стояли три кресла, в которых те и разместились.

– Итак, – торжественно произнес Аргентинец, – мне бы надо еще и еще раз благодарить вас и вашего любезного… Ган-Цза-Лин, кажется… Так вот, князь, мне надо благодарить вас за спасение. Знаете, я не самый слабый человек, но этот мерзавец, который на меня напал, оказался силен, как корабельная лебедка. Я просто не мог ничего сделать, кроме как хрипеть и задыхаться… Что я добросовестно и делал до того момента, пока вы меня не вырвали из его лап.

И он засмеялся. Нестор Васильевич сочувственно покивал: да, сражаться с лебедкой – дело не самое простое. Кстати сказать, почему на него бросился этот странный юноша?

– Понятия не имею, – пожал плечами Аргентинец. – Мне кажется, это просто буйнопомешанный. Вы знаете, тут такое солнце, оно ужасно напекает голову. Если соединить здешнюю жару с какой-нибудь навязчивой идеей, вот вам и готовый безумец, который бросается на всех без разбора.

– Именно поэтому у вас такая охрана? – осведомился действительный статский советник.

На миг на лице у Вальфьерно установилось сложное выражение, но он тут же весело улыбнулся. Да, именно поэтому, хотя и не только. В наше время подлинные ценители искусства подвергаются опасности со всех сторон. В особенности же со стороны этих подлых революционеров. Князь ведь сам – русский, и лучше кого бы то ни было знает, что такое революция. Кстати сказать, он ни разу не слышал, как звучит русский язык, а ему бы этого очень хотелось. Не мог бы любезный князь или его доблестный помощник прочитать что-нибудь по памяти, ну, скажем, из их великого русского поэта Пушкина?

«Он нас что – проверяет?» – одними глазами спросил Ганцзалин у Загорского. Тот сделал неопределенное выражение лица, которое помощник истолковал примерно следующим образом: какая разница? Хочет Пушкина, прочитаем ему Пушкина. И откашлявшись, начал декламировать торжественно и важно на чистом русском языке:

– Раз-два-три-четыре-пять – вышел зайчик погулять…

Ганцзалин немедленно подхватил:

– Мало-мало погулять!

– Вдруг охотник прибегает, прямо в зайчика стреляет, – продолжал Загорский.

– Мало-мало вдруг стреляет, – эхом отозвался помощник.

– Пиф-паф-ой-ёй-ёй, умирает зайчик мой! – громогласно провозгласил Нестор Васильевич.

– Умираю мало-мало! – неожиданно закричал китаец и, откинувшись в кресле, картинно закатил глаза к потолку.

На несколько секунд в комнате воцарилась изумленная тишина.

– Это и есть Пушкин? – с подозрением спросил Вальфьерно.

– Да, – с каменным лицом отвечал Загорский, переходя на английский. – Это начало его бессмертного романа в стихах «Евгений Онегин». Мы прочли его на два голоса, по ролям.

Растерянный хозяин дома слегка откашлялся: он, разумеется, не слова не понял, но сразу почувствовал особенную энергичность и музыкальность пушкинских виршей. А о чем этот бессмертный роман?

– О любви и ненависти, – отвечал Загорский. – О жизни и смерти. Впрочем, как вы, наверное, догадываетесь, я явился к вам не затем, чтобы беседовать о поэзии.

– Для чего же, в таком случае, вы явились? – улыбнулся хозяин.

Действительный статский советник покосился на охранников. Дело в том, что у него к господину Вальенте дело весьма деликатного свойства, и он не хотел бы, чтобы при разговоре присутствовали посторонние люди.

– Если вы про моих телохранителей, то не беспокойтесь, – отвечал Аргентинец, весело улыбаясь. – Эти головорезы не знают никакого языка, кроме своего родного испанского, так что мы можем разговаривать совершенно свободно.

Загорский снова пожал плечами: как скажет любезный хозяин.

– Итак? – Вальфьерно неотрывно глядел ему в лицо, глаза его перестали быть ласковыми.

Итак, князь Барятинский желал бы приобрести одну очень ценную вещь. Вещь эта считается пропавшей, однако у него есть основания полагать, что сеньору де ла Соте известно местонахождение этой вещи и более того, он может содействовать в ее приобретении. Разумеется, его посреднические услуги будут щедро оплачены.

Загорский говорил все это, заметно волнуясь и, наконец, даже умолк, очевидно, не в силах с собой справиться.

– И что же это за вещь? – негромко спросил Вальфьерно, не отрывая глаз от собеседника.

– Речь идет о картине Леонардо да Винчи, которая называется «Мона Лиза дель Джоконда», – выдохнул Загорский.

Вожделенное имя, наконец, прозвучало, однако хозяин дома даже в лице не изменился, все так же глядел на действительного статского советника без всякого выражения. Так продолжалось, наверное, с минуту. Наконец он немного пошевелился, как бы усаживаясь поудобнее.

– Вы, конечно, знаете, что Джоконда была украдена, – начал он вкрадчиво.

Загорский кивнул: разумеется, он знает.

– Несмотря на это, вы хотите ее приобрести, – продолжал Аргентинец.

Загорский снова кивнул. Вальфьерно криво улыбнулся: а что заставляет князя Барятинского думать, что он, Алехандро Гомес Вальенте де ла Сота, имеет хоть какое-то представление о том, где находится картина?

– Потому что вы участвовали в ее похищении, – безмятежно отвечал Загорский.

Вальфьерно вздрогнул. Действительный статский советник, напротив, сидел неподвижно. Теперь он совершенно переменился: в лице его не было никакого волнения, он казался единым и цельным, словно вырубленным из куска гранита.

– Это серьезное обвинение, – медленно проговорил Аргентинец.

Загорский развел руками. Он далеко не моралист, и меньше всего он намерен обвинять кого бы то ни было. Нет-нет, его в этой истории интересует только картина, точнее сказать, ее оригинал. Он знает, что под видом оригинала были проданы несколько копий, но его интересует только подлинник. И он готов дать за него любые деньги…

С минуту, наверное, в комнате царила полная тишина. Хозяин дома уже не смотрел на собеседника, он опустил глаза в пол и, очевидно, о чем-то напряженно думал.

– Хорошо, – сказал он наконец, поднимаясь с кресла, – я понял, что вам нужно. Постараюсь сделать все, что в моих силах.

Загорский с Ганцзалином хотели подняться вслед за хозяином, однако не успели. Тот, не торопясь, вытащил из кармана черный кольт и направил его прямо на Нестора Васильевича.

– Что за странные шутки? – удивился Загорский.

– Увы, – отвечал хозяин дома, – шутки кончились в тот момент, когда я понял, что вы никакой не князь Барятинский. Возможно, вы Павел Шпейер, о котором мне рассказывал мсье Ларусс, имевший сомнительное удовольствие познакомиться с вами поближе. А, скорее всего, вы просто полицейская ищейка, которая выдает себя за разных людей.

– Уверяю вас, вы ошибаетесь, – Загорский пошевелился, видимо, желая все-таки подняться или, может быть, сесть поудобнее…

– Сидеть! – прервал его Аргентинец и шевельнул пистолетом. – Я стреляю недурно, но еще лучше стреляют ребята, которые стоят у вас за спиной.

Нестор Васильевич покосился и увидел, что охрана напряглась и, похоже, готова в любой момент вытащить пистолеты.

– Я никогда не ошибаюсь, – продолжал Вальфьерно назидательно. – У Шпейера, с которым имел дело Ларусс, тоже был какой-то слуга-китаец. Не думаю, что это простое совпадение.

Положение было угрожающим. Тем не менее, действительный статский советник не потерял хладнокровия.

– Повторяю вам еще раз, – сказал он, – что я – именно тот, за кого себя выдаю. Вы можете отправить запрос в российское посольство, и там подтвердят…

Аргентинец только усмехнулся: он уверен, что в русском посольстве подтвердят все, что угодно, в том числе и то, что сидящий перед ними господин – не кто иной, как знаменитый поэт Пушкин, который неожиданно воскрес и решил добраться до Кубы. Однако он, Вальенте, не так прост и склонен верить фактам, а не лживым словам полицейских ищеек.

– Еще раз говорю вам: я не ищейка и в доказательство готов купить у вас «Джоконду», – прервал его Нестор Васильевич. – Много ли вы знаете ищеек, способных на такой фокус? В конце концов, даже если бы я и был полицейским, какая вам разница? На Кубу полномочия русского министерства внутренних дел не распространяются. Вы, может быть, боитесь, что я донесу на вас в местную полицию? Но им-то какое дело до пропавшей в Париже два года назад картины? Тем более, у меня нет никаких доказательств, только слово против слова. А здесь, я полагаю, полиция поверит скорее вам, чем мне.

– Довольно, – сказал Аргентинец, и в глазах его сверкнул злобный огонек. – Вы ловко болтаете, но мне совершенно очевидно одно: вы явились сюда для того, чтобы меня уничтожить. Увы, я вам этого позволить не могу, а потому вынужден буду избавиться от вас обоих.

Несмотря на серьезность положения, действительный статский советник даже бровью не повел. Напротив, он разглядывал Вальенте с каким-то странным интересом, будто собирался словесный портрет его составить.

– Не могу сказать, что этот ваш план мне по душе, – заговорил он наконец. – Однако понимаете ли вы, что, убив меня и моего помощника, вы поставите себя вне закона?

Вальенте, криво улыбнувшись, сказал, что он и так вне закона.

– В Европе – возможно, но не здесь, – возразил ему Загорский. – В противном случае, вы не разговаривали бы тут со мной, а сидели бы в тюрьме. И вот еще что. Убить человека не так легко, мне можете поверить. А вы, конечно, вор и мошенник, но вы все-таки не убийца.

Сеньор Алехандро только плечами пожал: откуда господину Барятинскому известно, кто он такой на самом деле? Впрочем, предположим даже, что он прав, и Вальенте никогда никого не убивал своими руками. Но ситуация, в которую они попали, представляется ему безвыходной. Он не может отпустить господина Барятинского, потому что тот, увы, слишком много знает. Если отпустить его сейчас, за ним, Вальенте, начнется охота и в Старом, и в Новом Свете. Поэтому придется их обоих устранить.

Нестор Васильевич пожал плечами.

– Вы блефуете, – сказал он небрежно. – Ваши кубинские охранники, возможно, башибузуки и могли бы застрелить меня, если бы я на вас напал. Но они не наемные убийцы, они не станут убивать беззащитных людей. Да и вы не решитесь убить нас прямо у них на глазах.

Вальенте нахмурился, на лице его заиграли желваки.

– Вы, князь, слишком умны для изнеженного и богатого аристократа, каким хотите казаться, – проговорил он негромко. – Однако, поверьте, я не глупее вас, и как-нибудь найду выход из этого двусмысленного положения. Вы правы, эти люди недостаточно преданы мне, чтобы просто взять и убить вас без всякого повода. Но они достаточно верно мне служат, чтобы не вмешиваться в мои разбирательства с моими врагами. Я просто ушлю их, затем расстреляю вас и скажу, что вы на меня напали и хотели убить. Может быть, в потасовке вы даже нанесете мне небольшую царапину вот этим ножом, – он кивнул на нож для разрезания бумаги, лежавший на столе. – Это станет лишним доказательством моей правоты в суде – если, конечно, до него дойдет. Двое с оружием напали на меня в моем же доме – я имею полное право защищаться. Что скажете?

Загорский молчал. Молчал и Ганцзалин, вопросительно поглядывая на хозяина – не пришла ли пора применить сюрикены? Но тот еле заметным движением глаз показал: погоди, еще не время. Китаец произвел длинный неслышный выдох через нос и замер в своем кресле, словно какой-то яшмовый будда.

Аргентинец, победительно улыбнувшись, подошел к одному из охранников. Он смотрелся не таким мощным, как остальные и, судя по умному и жестокому лицу, видимо, являлся главой домовой стражи сеньора Вальенте. Хозяин дома, стоя спиной к Загорскому, обменялся с охранником несколькими словами, после чего тот вместе с подчиненными быстро вышел из комнаты.

– Ну вот, господа, наконец мы остались с вами одни, и, надеюсь, никто нашего уединения не нарушит, – весело сказал сеньор Алехандро, усевшись на подоконник у ближнего к выходу окна и поигрывая кольтом. Загорский пропустил момент, когда на руках у Вальфьерно появились белые перчатки, они смотрелись странно в сочетании с почти черным револьвером.

– Позвольте заметить, что вы совершили непростительную ошибку, услав ваших преторианцев, – очаровательно улыбнулся Загорский.

– В самом деле? – удивился Аргентинец. – Вы полагаете, мне угрожает какая-то опасность? Не спорю, вас двое. Но вы сидите, а я стою, нас разделяет по меньшей мере десяток метров, и у меня револьвер, а у вас нет оружия. У вас нет даже ножа для разрезания бумаги, который я на всякий случай положил себе в карман. Только шелохнитесь – и я пристрелю вас на месте. Впрочем, я пристрелю вас, даже если вы будете неподвижны, как статуя.

И он направил револьвер прямо в лицо Загорскому.

– Давай, – сказал тот по-русски.

Китаец произвел неуловимо быстрое движение рукой к затылку… и тут рука его замерла. Он растерянно ощупывал пальцами воротник, очевидно, не находя того, что искал. Загорский бросил на него быстрый взгляд и нахмурился.

– Вы, вероятно, это ищете? – осклабился Аргентинец – в пальцах у него посверкивала звездочка сюрикена.

– Как? – только и смог сказать Ганцзалин.

– Нет ничего проще, – явно наслаждаясь ситуацией, отвечал сеньор Алехандро и повторил, – нет ничего проще. По случайному совпадению глава моей здешней охраны – бывший вор-карманник, по части ловкости рук это истинный чародей. Он не только обнаружит на человеке любой предмет, но и изымет этот предмет так, что владелец даже не почувствует. Как, очевидно, и случилось с вашим слугой.

Не опуская пистолета, он с интересом оглядел сюрикен и покачал головой: как интересно, работает такая штука? Вероятно, ее смазывают каким-то особым ядом. Но если так, то это должно быть опасно и для хозяина подобного оружия – небольшая ранка, и он покойник.

– Если вы дадите мне эту вещь, я вам немедленно продемонстрирую, как именно она работает, – проговорил Загорский, который незаметно подвинулся к краю кресла, так, чтобы можно было выпрыгнуть из него как можно дальше, совершить кувырок, прокатиться вперед, и обезвредить ошарашенного врага.

– Нет-нет, не стоит, – живо отвечал собеседник и спрятал сюрикен в карман. Он снова смотрел прямо в глаза Загорскому, туда же смотрел и его револьвер. – Не могли бы вы, любезный князь, немного откинуться на спинку кресла?

– Это еще зачем? – удивился действительный статский советник.

– Если вы будете сидеть на краю, то после того, как я вам прострелю голову, вы упадете, и запачкаете мне пол, – с охотой объяснил сеньор Алехандро. – А если сядете поглубже, то так и останетесь сидеть, и смерть ваша с эстетической точки зрения не будет такой отвратительной. Вы ведь ценитель прекрасного и должны печься о красоте.

Однако Загорский напрочь отказался двигаться, говоря, что даосы, которых он считает своими учителями, предпочитают некрасивую жизнь эстетичной смерти. На этот счет существует даже притча о мудреце, который отказался служить при дворе императора, а на вопрос, почему он так поступил, отвечал, что чиновника можно сравнить с черепахой, панцирь который позолотили и используют его для ритуалов и гаданий, в то время как сама черепаха давно уже мертва. Мудрец был уверен, что если бы у той черепахи спросить, чего она хочет больше – лежать с золоченым панцирем мертвой во дворце, или тащить свой хвост по грязи, но быть живой, та непременно предпочла бы тащить хвост по грязи…

– Довольно, – прервал его Вальенте, – я понял вашу тактику. Вы тянете время, надеясь на какой-то счастливый случай. Увы, его не будет, всеми случайностями здесь командую я. А я, князь, даже не дам вам времени помолиться вашему полицейскому богу, просто застрелю вас и вашего помощника, как бешеных собак. Итак, как говорят у нас в Аргентине, адьос, амигос[21]!

С этими словами он нажал на спусковой крючок. Точнее, попытался нажать, поскольку за миг до этого в раскрытое окно со двора просунулась чья-то крепкая рука с пистолетом и ударила хозяина дома рукояткой по затылку.

Глаза Вальенте стали закатываться, ноги ослабли, подкосились, и он мягко осел на пол. Вслед за тем в комнату через окно впрыгнул черноволосый и смуглый молодой человек, в котором Загорский и Ганцзалин не без удивления узнали Виктора Сайеса Мануэля Герреро.

– Кель сюрпри[22]! – не удержался Нестор Васильевич, а затем, перейдя на испанский, осведомился, как Виктор ухитрился пробраться во двор мимо охраны.

– Вся охрана перешла с улицы в дом, после того, как вы сюда явились, – отвечал тот. – Видимо, они ждали только вас.

– Ладно, – кивнул Загорский, – но как вы отыскали дом Вальенте?

– Следил за вами, – просто отвечал тот.

После того, как Загорский вытащил сеньора Герреро из полицейского участка, у них, как известно, состоялся небольшой разговор. По тем вопросам, которые задавал действительный тайный советник, молодой человек понял, что Вальенте интересует его не меньше, чем самого Виктора. Ему с первого взгляда стало ясно, что Загорский и Ганцзалин – люди бывалые и состоятельные, а, следовательно, у них гораздо больше шансов обнаружить его врага первыми. Поэтому он решил проследить за ними в надежде, что те приведут его прямо к Вальенте.

– Весьма разумная тактика, – похвалил Нестор Васильевич. – Однако позвольте узнать, что вы намерены делать теперь?

Глаза Виктора полыхнули мрачным огнем. Он намерен забрать у Вальенте золотую богиню, а затем отправить его к праотцам. Выслушав изложенный им план, действительный статский советник понимающе кивнул.

– Не смею вас отговаривать, – вежливо сказал он. – Однако хотел бы попросить об одном одолжении. Мы с Ганцзалином давно гоняемся за этим мошенником, нам надо кое-что у него уточнить. Если позволите, мы зададим ему пару вопросов, после чего делайте с ним, что пожелаете.

Виктор не возражал: они могут спрашивать у Вальенте все, что хотят, он подождет. Нестор Васильевич склонился над аргентинцем, который по-прежнему лежал в беспамятстве на ковре, и стал хлестать его по щекам, надеясь привести в чувство. Кубинцу показалось, что он делал это чуть более жестоко, чем требовалось, однако этот суровый метод очень быстро дал свои результаты. Сеньор Алехандро застонал, потом открыл глаза и в недоумении уставился на склонившегося над ним Загорского.

– Простите, что нарушили ваши, вне всякого сомнения, сладкие грезы, – церемонно произнес действительный статский советник.

– Кто вы такие? Что вам от меня надо… – начал было хозяин дома, но, тут, видимо, память стала к нему возвращаться, и он кивнул: – ах, ну да, конечно…

Загорский молча взглянул на помощника. Ганцзалин весело оскалился и, схватив Вальенте за шиворот, поволок его через всю комнату, словно черт грешника. Бросил в ближайшее кресло и воздвигся над ним, как статуя пушкинского Командора, только в два раза ужаснее. Тем временем к креслу подошел действительный статский советник, вид у него был бесстрастный.

– Итак, – сказал он, – как уже говорилось, я знаю, что с момента, когда Джоконда была украдена, вы продали разным людям несколько ее копий, выдавая их за оригинал. Впрочем, ваши маленькие шалости меня не интересуют, я лишь хотел бы знать, где нам искать настоящую «Джоконду»?

Вальенте слабо улыбнулся и погрозил ему пальцем: значит, князь все-таки хочет купить картину?

– Это не ваше дело, чего именно я хочу, – сурово отвечал действительный статский советник. – Ваше дело – отвечать на вопросы. Я спрашиваю в последний раз: где находится «Джоконда»?

Вальенте молчал несколько секунд, потом криво усмехнулся. Разумеется, князь ждет от него честного ответа?

– Разумеется, – кивнул Нестор Васильевич.

– Я буду с вами абсолютно честен: я не знаю, где находится оригинал.

Загорский покачал головой: это ложь, он отлично знает, где «Джоконда» и сейчас он расскажет им это.

– Боже мой, да если бы я знал, где оригинал, стал бы я продавать копии?! – оскорбленно воскликнул сеньор Алехандро.

Еще как стал бы. Именно потому, что он знает, что оригинал недоступен – именно поэтому он и продает копии.

– Если бы я на самом деле знал, где оригинал, я бы все равно вам не сказал, – пробурчал Вальенте. – Потому что как только я вам скажу, вы, князь, сдадите меня в полицию, как сообщника похищения. А я в тюрьму не тороплюсь.

Загорский только плечами пожал на это. Как он уже говорил, сеньор Алехандро ни капли его не интересует, ему нужна одна лишь Джоконда. Более того, он клянется, что если Вальенте скажет ему, где искать картину, они с Ганцзалином немедленно избавят его от своего докучного общества.

Сеньор Вальенте откинулся на кресле и скрестил руки на груди, лицо его приняло презрительное выражение. Он не верит этой бесстыжей полицейской ищейке князю Барятинскому, и единственное, что он может сказать, так это то, что не скажет более ни единого слова!

Несколько секунд Загорский с легким удивлением разглядывал физиономию хозяина дома. Потом неожиданно кивнул.

– Как говорят у нас в России, на нет и суда нет, – проговорил он задумчиво. – Однако, боюсь, этим отказом вы подписываете себе смертный приговор.

Вальенте пренебрежительно улыбнулся. Господин Барятинский – страж порядка, он не сделает с ним ничего такого, что противоречит закону.

– Я, разумеется, не сделаю, – согласился Загорский, – но сеньор, стоящий за моей спиной, вполне на это способен.

Он отошел чуть в сторону и глазам Алехандро Гомеса Вальенте де ла Соты открылось бледное от гнева лицо Виктора Сайеса Мануэля Герреро. Разглядев это лицо и распознав знакомые черты, Вальенте и сам побледнел, как полотно.

– Что? – голос Аргентинца дрожал. – Что это значит? Откуда здесь этот безумец?!

Виктор сделал шаг к нему, придвинулся почти вплотную, черные глаза его прожигали Вальенте насквозь.

– Безумец – это ты, – проговорил он надтреснутым голосом. – Ты украл святыню народа таи́но, ты убил моего брата – и тем самым подписал себе смертный приговор. Молись, я убью тебя прямо сейчас.

Он протянул жилистую смуглую руку к Вальенте и медленно сжал пальцы у него на горле. Несчастный захрипел, слабо цепляясь пальцами за эту страшную руку – впрочем, кажется, хрипел он больше от ужаса, чем от недостатка воздуха.

– Не самый точный хват, – скептически заметил Ганцзалин, который внимательно наблюдал за этой сценой, на его взгляд, несколько мелодраматической. – Так он будет его долго душить. Надо было сразу сломать кадык или перервать солнечную артерию.

Действительный статский советник, однако, с ним не согласился. Если Виктор, как предлагает Ганцзалин, быстро убьет Вальенте, они ничего не узнают про Джоконду, не говоря уже о золотой богине. Нет-нет, убивать почтенного сеньора де ла Соту нужно как можно медленнее и как можно мучительнее.

Услышав эти чудовищные слова, словно нарочно сказанные по-английски, Вальенте снова захрипел и забился в руках Виктора.

– По-моему, клиент готов, – заметил помощник.

Загорский кивнул: в этом не может быть никаких сомнений, после чего обратился к кубинцу.

– Прошу вас, Виктор, на время прекратить экзекуцию, поскольку разговор с нашим гостеприимным хозяином еще не закончен.

Кубинец ослабил хватку и с явной неохотой выпустил врага из рук.

– Как вы уже, наверное, поняли, наш дорогой сеньор Герреро не настроен шутить, – действительный статский советник говорил чрезвычайно весомо и глядел на лицо Вальенте, не отрывая взгляда. – Единственный способ избежать мучительной смерти – ответить на наши вопросы. Вы готовы?

Вальенте лишь молча кивнул, судорожно растирая шею: да, он готов.

– Прекрасно. Где сейчас находится «Джоконда»?

Этого сеньор Алехандро не знал. Однако он знал, кто именно похитил картину.

– Это был Ларусс? – молчавший до того момента Ганцзалин неожиданно вступил в разговор.

Вальенте покачал головой: нет-нет, Ларусс только продавал копии «Джоконды». А украл картину некий Винченцо Перуджа.

– Что за Перуджа? – нахмурился Нестор Васильевич.

– Итальянец, художник-декоратор. Его бригада делала по заказу Лувра защитные короба для картин. Я предложил ему сделку: он крадет «Джоконду» и получает за это сто тысяч франков.

– И?

– И он украл.

– Что было дальше?

Оказалось, дальше не было ничего. Перуджа украл картину, но на связь с Вальенте так и не вышел. Впрочем, Вальенте это вполне устраивало: он не собирался возиться с оригиналом, он хотел продавать копии.

– Что-то похожее мы и предполагали, – сказал действительный статский советник Ганцзалину. – Хотя все равно звучит несколько странно. Одно дело копии, и совсем другое – оригинал.

На губах Вальенте загуляла снисходительная улыбка.

– Вот именно, – сказал он. – Если вы дадите себе труд немного подумать, вы поймете, что копии – гораздо лучше оригинала. Во-первых, копий можно продать несколько штук и тем самым выручить больше денег. Во-вторых, тот, кто продает копии, не обязательно украл оригинал, он просто пользуется случаем. Таким образом, самое большее, чем он рискует – обвинение в мелком мошенничестве. Но и его можно снять. Всегда можно сказать, что я продавал копии, не скрывая, что это копии.

– А покупатель? – поднял брови Загорский. – Он-то скажет, что ему был продан оригинал.

– Никогда он этого не скажет, – засмеялся Вальенте. – Потому что скупка краденого – дело уголовно наказуемое. А, значит, если дойдет до допроса в полиции, покупатель тоже скажет, что приобрел копию. Просто очень хорошую, которую не отличить от оригинала. Так что, в сущности, оригинал «Джоконды» только мешал моему предприятию. Я даже подумывал уничтожить его, когда Перуджа, наконец, доставит мне картину.

– Звучит убедительно, – кивнул Загорский. – Хотя, вероятно, вы говорите не все… А вам не показалось странным, что Перуджа, человек, судя по всему, бедный, так и не явился за своим вознаграждением. Все-таки сто тысяч франков…

Вальенте пожал плечами.

– Это, конечно, странно, но чего только в жизни не бывает. Я пытался найти его, но он съехал с квартиры и больше не появлялся. Я, признаюсь, не слишком интересовался его судьбой, как говорится, мавр сделал свое дело, мавр может уйти. В конце концов, этот дурак Перуджа мог просто умереть.

– Может быть, так оно и было на самом деле, – задумчиво приговорил Загорский. – Иначе, конечно, трудно объяснить его поведение. Хотя, возможно, мы имеем дело с очередным маниаком. Впрочем, неважно, все это мы выясним довольно скоро. Что ж, господин Вальенте, или как вас там на самом деле, благодарю за любезно предоставленные вами сведения, а засим позвольте откланяться…

Сеньор Алехандро полиловел, со страхом глядя на Виктора, который недвижно стоял за спиной Загорского, скрестив на груди мощные руки.

– Погодите, – залепетал он, – постойте! Как это – откланяться? Вы меня оставляете один на один с этим безумцем? Он же убьет меня, непременно убьет!

Загорский развел руками: что тут скажешь, жизнь полна превратностей, но надо надеться на лучшее…

– Какая, к чертовой матери, надежда! – Вальенте трясло, он подвизгивал от страха. – Вы же обещали, вы обещали, что отпустите меня, если я отвечу на ваши вопросы… А теперь вы бросаете меня на произвол судьбы!

– Я говорил – если вы ответите на наши вопросы, – уточнил Загорский. – На мои вопросы вы и в самом деле ответили, но к вам есть вопросы у этого молодого человека. Я уверен, если вы будете с ним так же откровенны, как со мной, он не сделает вам ничего плохого.

– Но он одержимый, он думает, что это я убил его брата…

– А разве это были не вы?

– Нет, конечно… Это была охрана, а я ни сном, ни духом, я и вовсе спал! – никогда, наверное, за всю свою жизнь сеньор Алехандро не волновался так ужасно, так непереносимо.

– Ну, вот, – кивнул действительный статский. – Следовательно, одним обвинением меньше. Поговорите с ним, ничего не утаивая, и Бог не даст вас в обиду. Засим позвольте откланяться.

С этими словами Загорский повернулся спиной к хозяину дома и оказался лицом к лицу с Виктором.

– Мой вам совет, – сказал он негромко, переходя на испанский, – если вы добьетесь от него того, чего хотите, не убивайте эту тварь. Он, разумеется, негодяй и мерзавец, но спрошено за него будет, как за человека. Брата вам уже не вернуть, но свою жизнь вы поломаете окончательно. Не марайте рук своих его кровью. Вспомните, что вы добрый католик и вспомните, что шестая заповедь из десяти, данных Моисею на горе Синай, гласит: «Не убий». Заберите золотую богиню и уходите с чистыми руками.

На лице Виктора, до сей минуты решительном и непреклонном, отразились колебания, он опустил глаза вниз, стараясь не встречаться взглядом с Загорским. Действительный статский советник чуть заметно улыбнулся и двинулся к двери. Однако на плечо его неожиданно легла чья-то тяжелая рука. Он оглянулся несколько удивленно и увидел, что остановил его не кто иной, как Ганцзалин.

– Думаю, нам лучше выйти через окно, – сказал помощник. – Чтобы лишний раз не беспокоить охрану.

– Это разумно, – согласился Нестор Васильевич, – удалимся через окно. Тем более, этот путь уже был протоптан до нас…

Так они и сделали, и спустя несколько минут уже шли по берегу, овеваемые соленым морским ветром. Однако действительный статский советник не обращал внимания ни на ветер, ни на синее море, ни на ласковое тропическое солнце. Он механически передвигал ногами, и, казалось, смотрел куда-то внутрь себя.

– Может быть, мы зря оставили их вдвоем? – наконец сказал помощник. – Вальенте – гадюка, он может перехитрить парня и уничтожить его.

– Есть вещи, в которые лучше не вмешиваться, – отвечал ему Загорский. – Некоторые обстоятельства определены самой судьбой. Я понял это не сразу, и по молодости пытался еще влиять на чужую судьбу. Но это дело – очень опасное. Оно опасно и для того, в чью судьбу вмешиваются и для того, кто вмешивается. Единственное, что я мог себе позволить – это дать совет молодому человеку. Остальное – его выбор и его судьба.

И он снова умолк, и снова шел, все так же глядя себе под ноги.

– О чем вы думаете? – наконец не выдержал Ганцзалин.

Загорский ответил не сразу. Он остановился, посмотрел на море, которое немного волновалось под ветром и оттого синева его слегка замутилась.

– Я думаю, – медленно проговорил Нестор Васильевич, – я думаю, что дело нам в этот раз досталось очень странное. Точнее сказать, не само дело, а обстоятельства, в которых проходит расследование. Мы, безусловно, значительно продвинулись вперед, однако меня не покидает ощущение, что мы ходим по кругу, как будто некий могущественный, но извращенный ум все время возвращает нас к одному и тому же месту. Во всей истории очень много мусора и ненужной суеты, если, конечно, ты понимаешь, о чем я. Нам все время приходится с кем-то драться, выдавать себя за других, беспрерывно лгать…