Глава 15

Фейра



До Дня зимнего солнцестояния и самой длинной ночи в году оставалось всего ничего, а я так и не решила, что́ же подарить Ризанду.

Спасибо Элайне: во время завтрака она предложила отправиться по магазинам. Завтракали мы вдвоем. Кассиан дрых на диване в гостиной. Азриель спал на другом диване, но его из столовой не было видно. Иллирианцы поленились добрести до комнатки, отданной им на время праздника. Возможно, на их способности перемещаться сказалось выпитое вино. Мор улеглась в моей старой спальне, наплевав на царящий там хаос. Амрена отправилась ночевать к себе. Легли мы достаточно поздно. Мор и Риз еще спали, чему я только радовалась. Они честно заработали отдых. И остальные тоже.

Похоже, Элайна, как и я, провела бессонную ночь. Попробуй засни после разговора с Нестой в «Волчьем логове»! Даже вино не помогло расслабиться. Конечно же, я ухватилась за предложение сестры прогуляться по магазинам и освежить голову.

Сколько я ни твердила себе, что покупаю подарки для тех, кого люблю, чувство неловкости не исчезало. Более того, меня грызла совесть. В городе и за его пределами полно тех, кто едва сводит концы с концами, а я глазею на витрины, верчу в руках затейливые вещицы. Эти мысли напрочь сбивали предпраздничное настроение.

Мы зашли в магазин мастерицы, делавшей шпалеры, ковры и накидки. От красоты шпалер дух захватывало. На них изображались картины Двора ночи: Веларис во время Звездопада, суровые, скалистые берега северных островов, колонны храмов Сезеры и герб двора с тремя звездами над горной вершиной.

– Знаю, это нелегко, – сказала Элайна.

– Что именно? – спросила я, нехотя отворачиваясь от шпалеры с гербом.

Мы говорили шепотом, не желая мешать другим посетителям. В магазине было уютно. После холодной улицы я наслаждалась не только шпалерами, но и теплом.

Карие глаза Элайны указали на шпалеру с гербом Двора ночи.

– Покупать вещи, не ощущая в них острой потребности.

Стены магазина были обшиты деревом. Над сводчатым потолком плавали шарики фэйского света. В дальнем конце за ткацким станком сидела хозяйка. Она делала новую шпалеру. Посетители ей ничуть не мешали. Если они о чем-то спрашивали, ткачиха прерывала работу, отвечала и вновь запускала станок.

Это место разительно отличалось от жуткой хижины Стриги. Ткачихи, как ее привыкли называть.

– У нас есть все, что нужно. А подарки… Не могу отделаться от ощущения, что попусту трачу деньги.

– Но это их традиция, – возразила Элайна, ее лицо раскраснелось от мороза. – Фэйцы сражались и умирали, защищая родину и свои традиции. Уж лучше думать так, чем поддаваться чувству вины. Они любят этот праздник. Для них он много значит. И для богатых, и для последнего бедняка. Подарки – не только потраченные деньги. Это дань традиции. Дань памяти тех, кто сражался за право быть такими, какие они есть. За свободу Велариса.

Моя сестра говорила здравые, мудрые слова. Ни следа отрешенности, какая ее охватывала в минуты откровений. Глаза Элайны оставались ясными, лицо – открытым.

– Ты права, – сказала я, дотрагиваясь до шпалеры с гербом.

Ткань была невероятно черной, поглощавшей свет. Глядя на нее, поневоле приходилось напрягать глаза. Сам герб мастерица вышила серебряной нитью. Нет, это радужная нить, менявшая цвет. Казалось, рисунок герба выткан звездным светом.

– Собираешься купить шпалеру? – спросила Элайна.

За тот час, что мы бродили по магазинам, она еще ничего не купила, но часто останавливалась у витрин. Элайна высматривала подарок для Несты. Придет к нам завтра Неста или нет – значения не имело.

Мне показалось, что Элайне больше нравится смотреть на шумный город, на сверкающие гирлянды шариков фэйского света между зданиями и над крытыми площадями. Она с удовольствием пробовала лакомства, предлагаемые уличными торговцами, и слушала менестрелей возле умолкших на зиму фонтанов.

Должно быть, и она искала повод, чтобы провести время вне дома.

– Даже не знаю, кому ее подарить, – призналась я, дотрагиваясь до черной ткани шпалеры.

Едва мой ноготь коснулся бархатистой поверхности, она словно исчезла. Странная ткань и в самом деле поглощала свет и краски.

– Но…

Я посмотрела в дальний конец зала, где хозяйка трудилась над новой шпалерой. Не договорив, я пошла к ней.

Ткачиха была фэйкой: полноватой и светлокожей. Через плечо перевешивалась тугая коса черных волос. Одета женщина была в теплую красную кофту, коричневые штаны и сапоги на теплой подкладке. В такой одежде удобно работать. Нечто подобное было надето и на мне и скрыто под тяжелым синим плащом.

Хозяйка магазина прекратила работу, проворные пальцы замерли.

– Что желает госпожа? – спросила она, подняв голову от станка.

Она приветливо улыбалась, однако серые глаза смотрели отрешенно. Похоже, мысли ткачихи витали где-то далеко, и улыбка не могла скрыть тяжесть на душе.

– Меня заинтересовала шпалера с гербом Двора ночи, – сказала я. – Такую ткань я вижу впервые. Как она называется?

– Этот вопрос мне задают едва ли не каждый час, – сказала ткачиха.

Ее губы продолжали улыбаться, но глаза…

– Прошу прощения, что мой вопрос добавился к остальным, – пробормотала я, почувствовав неловкость.

К нам подошла Элайна. В одной руке сестра держала пушистое розовое покрывало, в другой – такое же, но пурпурного цвета.

– Не надо извиняться, – отмахнулась ткачиха. – Ткань и впрямь необычная. Как же тут без вопросов?

Женщина провела ладонью по деревянному корпусу станка.

– Я называю эту ткань Пустотой. Она поглощает свет. Краски на ней обесцвечиваются.

– Ты сама ее соткала? – спросила Элайна, глядя на шпалеру.

Ткачиха кивнула. Как мне показалось, с гордостью.

– Мой недавний опыт. Хотела проверить, можно ли соткать темноту. Не я первая пытаюсь это сделать. Интересно стало: сумею ли я опуститься глубже и дальше других ткачих?

Я сама побывала в пустоте. Ткань, созданная этой женщиной, очень напоминала увиденное мной.

– Зачем?

Серые глаза ткачихи вновь взглянули на меня.

– Мой муж не вернулся с войны.

Искренние, открытые слова. В моей душе они прогрохотали, как лавина. Мне было тяжело выдерживать ее взгляд, слушая продолжение рассказа.

– Я попыталась соткать Пустоту на следующий день после известия о его гибели.

Но ведь в Веларисе не существовало воинской повинности. Значит, муж ткачихи отправился добровольцем. Заметив мое недоумение, женщина тихо добавила:

– Он посчитал, что так будет правильно. Решил помочь сражающимся. Нашел единомышленников. Они примкнули к легиону Двора лета. Муж погиб в сражении за Адриату.

– Прими мои соболезнования, – прошептала я.

Элайна повторила мои слова.

– Я думала, мы с ним проживем еще тысячу лет, – сказала ткачиха, глядя на шпалеру. Ее руки медленно повернули колесо станка. – Мы были женаты триста лет, но боги не даровали нам детей.

Пальцы ткачихи вновь задвигались, красиво, безупречно.

– От него не осталось даже такой памяти. Его больше нет, а я живу. Из этого чувства и родилась Пустота.

Я не знала, что́ отвечать и надо ли… Ткачиха продолжала работать.

А ведь на ее месте могла оказаться и я. Риз мог погибнуть. Он почти погиб.

Удивительная ткань, рожденная и сотканная горем. Такое же горе лишь слегка задело меня, и я молила всех богов, чтобы те мгновения не повторились. Ткань пронизывала утрата, от которой невозможно когда-либо оправиться.

– Я уже говорила: меня постоянно спрашивают про Пустоту. Я надеюсь, что каждый рассказ будет приносить мне облегчение.

Невольно я примерила ее слова на себя… Я бы такого не выдержала.

– Зачем тогда продавать шпалеру? – участливо спросила Элайна.

– Не хочу, чтобы она оставалась здесь, – ответила ткачиха.

Челнок ее станка неутомимо двигался взад-вперед, живя своей жизнью.

Спокойствие ткачихи было обманчивым. Я ощущала глубочайшее, неутихающее горе, волны которого наполняли магазин. В числе магических дарований, полученных мной от разных дворов, был и дар проникновения в чужой разум. Таких фэйцев называли диматиями. Я могла бы в считаные секунды притушить эти волны, уменьшить душевную боль ткачихи. Я еще никому не помогала подобным образом…

Нет. Не могла я этого. И не хотела. Это было бы насилием, пусть и с добрыми намерениями.

Утрата, нескончаемое горе стали для ткачихи толчком для создания удивительной ткани. Источником творческой… нет, не радости. Я даже не знала, как назвать такое ощущение. Я не могла отнять у нее этот источник, даже если бы она сама меня попросила.

– А серебряная нить – как называется она? – спросила Элайна.

Ткачиха вновь остановила станок. В воздухе еще дрожали разноцветные нити.

– Я зову ее Надеждой, – ответила ткачиха, больше не пытаясь улыбаться.

У меня сдавило горло. Глаза жгло так, что я поспешила вернуться к удивительной шпалере.

– Нить я создала потом, когда научилась ткать Пустоту.

Я безотрывно смотрела на черную ткань. Казалось, я заглядываю на самое дно преисподней. Потом я перевела взгляд на переливчатую, живую серебряную нить. Она тянулась сквозь Пустоту, и та не могла поглотить ни ее света, ни красок.

То, что случилось с мужем ткачихи, могло случиться со мной. С Ризом. Мы стояли на краю.

Но Риз вернулся с войны, а ее муж – нет. Мы продолжали жить, тогда как история их пары оборвалась. Будь у них дети, они сгладили бы остроту утраты. А так ей остались лишь воспоминания да что-то из его вещей.

Мне повезло. Немыслимо повезло. И я еще смела сетовать на необходимость выбирать подарок для истинной пары! Миг его недолгой смерти был самым ужасным в моей жизни и таковым, наверное, останется. Но тот миг уже позади. Всю осень меня терзали мысли: «А если бы тогда…» Их было очень много – мыслей о мгновениях, когда мы с Ризом висели на волосок от гибели.

И завтрашний праздник, возможность отметить его вместе, живыми…

Черная бездна, разверзшаяся передо мной, дерзкое сопротивление Надежды, светящей сквозь черноту… Я поняла, что́ хочу подарить Ризу.

Муж ткачихи не вернулся с войны. Мой вернулся.

– Фейра, – окликнула меня Элайна.

Я не услышала ее шагов. На какое-то время исчезли все звуки.

Очнувшись, я обнаружила, что магазин опустел. Я подошла к ткачихе, вновь прекратившей работу. На сей раз ее отвлекло мое имя.

Ее глаза слегка округлились.

– Я никогда вас не видела, госпожа верховная правительница, – произнесла она, наклоняя голову.

Эти слова я пропустила мимо ушей. Я словно заново увидела ткацкий станок, наполовину готовую шпалеру и все, развешанное по стенам.

– Как? – спросила я. – Как ты продолжаешь работать, невзирая на утрату?

У меня дрогнул голос. Ткачиха этого не заметила или не показала виду.

– Я должна это делать, – ответила она, глядя на меня и больше не пытаясь улыбаться.

Простые слова ударили бичом.

– Я должна создавать новые вещи, – продолжала ткачиха. – Иначе получится, что мы с ним прожили впустую. Если не работать, горе и отчаяние обступят меня со всех сторон, я слягу и уже не встану. Я должна работать, ибо по-другому мне это не выразить.

Ее рука прижалась к сердцу. У меня снова защипало глаза.

– Да, это тяжело, – вновь заговорила ткачиха, глядя только на меня. – Это больно. Но если бы я прекратила работать, если бы станок умолк и челнок остановился… – Она повернулась к шпалере. – Тогда Надежда перестала бы светить в Пустоте.

У меня задрожали губы. Женщина крепко стиснула мою руку теплыми мозолистыми пальцами.

Мне было нечего ей ответить. Для происходившего в душе я не находила слов.

– Я хочу купить эту шпалеру, – только и смогла выговорить я.



Шпалера была подарком мне самой. Ткачиха пообещала, что еще до вечера покупку доставят в городской дом.

Мы с Элайной продолжили путешествие по магазинам, после чего я оставила сестру во Дворце рукоделия и драгоценностей и перебросилась в бывшую галерею Пиланы.

Мне отчаянно хотелось выплеснуть на холст все, что я увидела и прочувствовала в магазине ткачихи. На живопись я отвела часа три.

Иногда картины получались быстро, стоило лишь прикоснуться кистью к холсту. Бывали сюжеты, которые я вначале набрасывала карандашом на бумаге, подбирая размер холста и палитру красок.

Сегодня я выплескивала на холст все горе, переполнявшее рассказ ткачихи. Я переводила в краски ее утрату и то, что копилось во мне. На холсте восставало кровоточащее прошлое, и каждый мазок приносил благословенное облегчение.

Неудивительно, что я забыла о времени и перестала обращать внимание на окружающий мир.

Скрипнула дверь, и я вскочила со стула. Вошла Рессина с ведром и шваброй в зеленых руках. Спрятать картины и принадлежности для живописи я, естественно, не успела.

Рессина лишь деликатно улыбнулась, остановившись возле двери.

– Я догадывалась, что это вы. Несколько дней назад увидела свет сквозь щели и почему-то подумала о вас.

У меня гулко колотилось сердце. Лицо полыхало, как кузнечный горн.

– Прости за самовольное вторжение, – произнесла я, натянуто улыбнувшись.

Фэйри подошла ко мне. Даже с ведром и шваброй в руках, она двигалась изящно.

– Вам незачем извиняться. Я всего лишь хотела прибраться здесь.

Рессина опустила ведро на пол и с легким стуком прислонила швабру к пустой белой стене.

– Зачем? – спросила я, кладя кисть на палитру.

Рессина уперла руки в узкие бока и оглядела полуразрушенное помещение. Деликатно не задержалась взглядом на моих картинах. А возможно, они не вызвали у нее интереса.

– Родные Пиланы пока не решили, будут ли они продавать помещение. Но в любом случае убрать мусор не помешает.

Я сдержанно кивала, понимая, что умножила беспорядок.

– Ты меня извини… в тот вечер меня почему-то потянуло сюда. Хотя я честно собиралась в твою мастерскую.

Рессина невозмутимо пожала плечами:

– Повторяю, вам незачем извиняться.

За пределами нашего внутреннего круга редко кто держался со мной столь естественно. Даже ткачиха, услышав о желании купить шпалеру, повела себя более официально.

– Я рада, что это помещение кому-то пригодилось. Особенно вам, – добавила Рессина. – Думаю, Пилане вы бы понравились.

Я не ответила и молча стала собирать кисти и краски.

– Не буду тебе мешать, – сказала я.

У стены досыхал портрет, который мне не хотелось показывать даже Рессине. Я отправила его в нишу между мирами, где хранились и другие мои картины. Оставалось собрать кисти и краски.

– Оставьте их здесь.

– Но это же не моя мастерская, – ответила я, теребя кожаную тесемку мешка.

– Поговорите с семьей Пиланы. Думаю, они охотно продадут вам галерею.

– Возможно, – уклончиво ответила я.

Мешок с кистями и красками отправился в ту же нишу между мирами. Если кисти слипнутся, а краски застынут, я получу зримое подтверждение собственной безалаберности.

– Если соберетесь, они живут близ Дунмера, на хуторе. У берега моря.

– Спасибо, – пробормотала я, сомневаясь, что отправлюсь туда.

Идя к двери, я спиной чувствовала улыбку Рессины.

– С праздником! – крикнула она вслед.

– И тебя тоже, – торопливо ответила я и выскочила на улицу где… ударилась в теплую жесткую грудь Риза.

Я отскочила, выругавшись сквозь зубы. Риз схватил меня за руки, не давая поскользнуться.

– Ты куда-то спешишь? – посмеиваясь, спросил он.

Все еще хмурясь, я взяла его под руку и зашагала по улице.

– Как тебя угораздило оказаться здесь? – спросила я вместо ответа.

– Сначала скажи, почему ты выскочила из заброшенной галереи с таким видом, будто что-то там стянула?

– Я не выскакивала, – огрызнулась я, ущипнув Риза за руку и заработав новый всплеск смеха.

– Хорошо, вышла оттуда с подозрительной быстротой.

Я молчала, пока мы не свернули на другую улицу, спускавшуюся к реке. Бирюзовые воды успели подернуться тонкой коркой льда. Течение Сидры ослабло, но совсем в спячку река не погрузилась. Это больше напоминало сумеречную дрему.

– Я там пишу картины, – сказала я, когда мы остановились у огражденного прохода вдоль реки.

Холодный, сырой ветер ерошил волосы. Риз поймал выбившуюся прядку и закинул мне за ухо.

– Сегодня зашла туда, начала работать, а мне помешала Рессина. Помнишь, я рассказывала про ее мастерскую? Но галерея принадлежала другой фэйри – Пилане. Она погибла весной, во время атаки на Веларис. Рессина решила навести там порядок. Возможно, родные Пиланы продадут здание.

– Если тебе нужно отдельное помещение для рисования и живописи, мы можем купить здание в любой части города, – предложил Риз.

Неяркое солнце золотило его волосы. Никаких следов крыльев.

– Пойми, я не стремлюсь к одиночеству. Но… так легче сосредоточиться. Другие ощущения.

Я покачала головой, сознавая неубедительность объяснений.

– Даже не знаю, как тебе сказать… Живопись помогает. Во всяком случае, мне.

Я шумно выдохнула, разглядывая лицо Риза. Самое дорогое мне лицо. В мозгу звучали слова ткачихи. Она потеряла мужа. Я – нет. И тем не менее она продолжает работать, создавать изумительные шпалеры.

Я потянулась к щеке Риза. Он наклонился.

– Знаешь, я подумала: если живопись помогает мне, вдруг она поможет и другим? Не мои картины, конечно. Обучение других азам живописи. Место, куда бы они могли приходить и рисовать. Преодолевать через холст и краски то, что преодолеваю я. Может, я говорю сплошные глупости?

Глаза Риза потеплели.

– Наоборот, это очень здравая мысль, – сказал он.

Я гладила его щеку, наслаждаясь каждым мгновением.

– Мне от живописи становится лучше. Быть может, и еще кому-то станет.

Риз молчал, понимая, что я нуждаюсь не столько в его ответах, сколько в его присутствии. Он ни о чем не спрашивал, а я гладила его лицо. Нашей истинной парности было меньше года. Если бы завершающее сражение летней войны закончилось по-иному, сколько горестных дум и чувств обуревало бы меня сейчас? Иные ударяли бы больнее всего, и я знала какие. С иными я могла бы справиться.

– Как ты думаешь, если появится место для занятий живописью, туда придет хоть кто-то? – спросила я.

Риз задумался, посмотрел мне в глаза, поцеловал в висок, согрев дыханием мои озябшие щеки.

– Вначале нужно, чтобы оно появилось. Тогда и увидишь.



Риз отправлялся в лагерь Девлона, где их с Кассианом ждала очередная встреча с иллирианскими командирами. Он проводил меня до дверей Амрены и исчез, перебросившись.

Войдя к ней, я невольно повела носом, пробормотав:

– Какой… интересный запах.

Амрена сидела в середине громадной комнаты, за длинным столом. Услышав мои слова, она криво усмехнулась и кивнула в сторону кровати с балдахином.

Мятые простыни и раскиданные подушки подтвердили мои догадки о происхождении запаха.

– Ты бы хоть окно открыла, – предложила я.

Противоположная стена сплошь состояла из окон.

– Не люблю холодрыгу, – буркнула Амрена, возвращаясь к своему занятию.

– Ты, никак, картину-головоломку складываешь?

Амрена опустила крошечный кусочек посреди фрагмента, над которым трудилась.

– А чем еще мне заниматься на праздниках?

Я предпочла не отвечать, молча сбросив плащ и шарф. От горящего очага шел неистовый жар. Возможно, это пекло Амрена устраивала для себя. Но не исключено, что и для сердечного друга со Двора лета.

– Где Вариан? – осторожно спросила я.

– Отправился прикупить мне подарков.

– Еще?

Амрена слегка улыбнулась. Красные губы удовлетворенно скривились – она нашла место для очередного кусочка головоломки.

– Вариан посчитал, что подарков, которые он привез со Двора лета, недостаточно.

Свои мысли на этот счет я предпочла не высказывать. Я села с другой стороны стола. Картина, с которой наполовину справилась Амрена, представляла собой большое мозаичное изображение осеннего пейзажа.

– У тебя новое увлечение?

– Мне же никто не приносит новую Книгу Дуновений. А это – хоть какая-то замена.

Еще один кусочек лег в нужное место.

– За неделю – это пятая по счету.

– Но праздники длятся всего три дня.

– Собирать такие штучки проще, чем расшифровывать книги.

– И сколько кусочков в этой картинке?

– Пять тысяч.

– Хвастунья!

Амрена что-то пробурчала себе под нос, потом выпрямилась и поморщилась.

– Великолепно упражняет ум, но губит спину.

– Хорошо, что у тебя гостит Вариан. Есть с кем спину поупражнять.

Смех Амрены напоминал воронье карканье.

– Согласна.

Ее серебристые глаза не утратили особого «нездешнего» выражения. В них и сейчас ощущался след былой силы.

– Полагаю, ты пришла не только поболтать, – сказала Амрена, буравя меня взглядом.

– Да, – коротко ответила я, откидываясь на спинку разболтанного стула.

Мебель в жилище Амрены была из разных десятилетий и даже столетий.

Давняя соратница и первая заместительница Риза махнула рукой с длинными красными ногтями и вновь склонилась над головоломкой.

– Выкладывай, – сказала она.

– Дело касается Несты.

– Так я и думала.

– Ты говорила с ней?

– Она довольно часто забредает ко мне.

– Ты шутишь?

На этот раз Амрене не повезло: выбранный кусочек не подошел по оттенку. Серебристые глаза заметались между разноцветными кучками, выискивая другой.

– Неужто так трудно поверить, что Неста приходит сюда?

– Но в нашем доме она не появляется. И в Доме ветра – тоже.

– Ты мне назови хотя бы одного, кому нравится бывать в Доме ветра.

Я потянулась к кусочку. Амрена предостерегающе щелкнула языком. Я послушно убрала руку.

– Я надеялась… быть может, ты понимаешь, через что она сейчас проходит.

Амрена не торопилась с ответом, сосредоточенно выискивая новые кусочки для мозаичной картины. Возможно, она толком не услышала моего вопроса. Я уже собиралась его повторить, когда она сказала:

– Мне нравится твоя сестра.

В устах Амрены это было высочайшим комплиментом. Ей редко кто нравился.

– Неста, как и я, нравится немногим, – продолжала Амрена, будто читая мои мысли. – Спросишь, за что я ей симпатизирую? Находиться с ней рядом ой как непросто. Понимать – и того сложнее. Вот за это она мне и нравится.

– Однако…

– Никаких «однако», – отрезала Амрена, возвращаясь к картине-головоломке. – Поскольку твоя сестра мне симпатична, я не намерена сплетничать насчет ее нынешнего состояния.

– Это не сплетни. Мы за нее волнуемся. Нам кажется, что она катится вниз.

– Я не предам ее доверия.

– Она говорила с тобой?

Меня захлестывала лавина чувств. Облегчение, что Неста все же с кем-то общается. Замешательство и ревность, что она выбрала Амрену, а не нас с Элайной.

– Неста не из болтливых, – ответила Амрена. – Не думай, что она удостаивает меня долгими разговорами. Но я знаю: ей очень не понравится, если я стану полоскать ее жизнь. С тобой или с кем-то другим – значения не имеет.

– Пойми…

– И ты пойми. Дай ей время. Не лезь в ее пространство. Позволь ей самой разобраться, что к чему.

– Но прошло столько месяцев.

– Она же бессмертная. Месяцы… не заметишь, как пролетят.

– Неста отказалась прийти к нам на праздник. Если она действительно не придет, Элайну это опечалит до глубины души.

– Элайну или тебя?

Серебристые глаза пригвоздили меня к стулу.

– Обеих, – сквозь зубы ответила я.

Я понимала: выискивать подходящие по оттенку кусочки Амрене было интереснее, чем говорить со мной. Напрасно я пришла.

– Кстати, у Элайны своих забот хватает, – заметила мне Амрена.

– Например?

«Ты что, дурочка?» – спрашивал взгляд Амрены. Я подчеркнуто не обратила на него внимания. Хозяйка жилища всеми способами намекала, что я ей мешаю. Я встала. Древний стул облегченно застонал. Я оделась и подошла к двери.

– Если Неста в ближайшее время у тебя появится, передай, что мы по-прежнему ждем ее на праздник.

– Передать могу. А обещать ничего не буду, – не поднимая головы, отозвалась Амрена.

Это было лучшее, на что я могла надеяться.

Глава 16

Ризанд



На время праздников Кассиану с Азриелем отвели маленькую и, честно говоря, не самую удобную комнату. Там стояли две узкие кровати, на одну Кассиан и швырнул мешок. Внутри мешка загремело.

– Ты, никак, даже на праздник приволок оружие? – спросил я, встав в дверном проеме.

Азриель, уложив собственный мешок на другую кровать, с легкой тревогой посмотрел на нашего брата. Минувшей ночью они перебрали вина и заснули на диванчиках в гостиной. Представляю, как им там спалось! Наутро оба решили обосноваться в отведенной им комнате.

Кассиан пожал плечами и уселся на кровать. Такая кровать подошла бы ребенку, но никак не иллирианскому воину.

– Кое-что в мешке – подарки.

– А остальное?

Кассиан скинул сапоги, прислонился к изголовью кровати, сложив руки за головой. Крылья свешивались на пол.

– Женщины таскают за собой драгоценности. Я – оружие.

– Кое-кого из здешних женщин твои слова бы обидели.

Кассиан ответил кривой улыбкой. Такой же улыбкой час назад он наградил Девлона и командиров. В лагере надежно подготовились к надвигающейся буре. Дозорные доложили обстановку. Обычное собрание, на котором обошлись бы и без меня, но напомнить иллирианцам о себе никогда не помешает. Особенно накануне праздника.

Азриель подошел к единственному окну. Внизу расстилался заснеженный сад.

– В этой комнате я еще не останавливался, – сказал он, и его полуночный голос отразился от стен.

– Если помнишь, братишка, нас всегда запихивали в каморку под лестницей, – ответил Кассиан, шелестя крыльями по полу. – Бывшую спальню Фейры заняла Мор. В другой приличной комнате живет Элайна. Естественно, нам досталась эта.

Кассиан деликатно умолчал о пустовавшей комнате Несты. Азриель, надо отдать ему должное, – тоже.

– Все лучше, чем чердак, – заметил я.

– Бедняга Ласэн, – улыбнулся Кассиан.

– Если Ласэн появится, – поправил я.

До сих пор мы не знали: будет ли он праздновать с нами или останется в склепе, который Тамлин называл домом.

– Ставлю на то, что появится, – сказал Кассиан. – Хотите побиться об заклад?

– Нет, – ответил Азриель, глядя в окно.

Ошеломленный Кассиан сел на кровати.

– Не хочешь? – с нескрываемым удивлением спросил он.

Азриель плотно сложил крылья:

– А тебе бы хотелось, чтобы другие делали ставки на твои действия и вообще на тебя?

– Напомнить вам, придурки, как вы постоянно делали ставки на меня? И ты, и Мор бились об заклад насчет моих крыльев – сумею ли я снова подняться в воздух.

Я хмыкнул. Кассиан был прав.

Азриель все еще стоял к нам спиной.

– Если Неста придет, она останется на ночь?

Кассиан вдруг обнаружил, что верхний сифон на левой руке запачкался и требует чистки. Я решил избавить его от щекотливой ситуации и обратился к Азриелю:

– Наша встреча с командирами прошла на редкость гладко. Я даже не ожидал. Девлон составил расписание занятий для девчонок. Занятия возобновятся сразу же, как уйдет буря. Не думаю, что он хотел пустить мне пыль в глаза.

– Сомневаюсь, что после бури они вообще вспомнят об этом, – сказал Азриель, наконец поворачиваясь к нам.

Кассиан что-то буркнул, соглашаясь.