– Вот все думают, будто химия с алхимией похожи! А ведь это не так. Между ними нет ничего общего. Просто так вышло, что они обитают в одном доме.

Вилем медленно кивнул:

– Хорошо сформулировано.

– А потом, – сказал Симмон, – в прошлой четверти Мандраг взял сразу двадцать новых э-лиров. Я слышал, как он жаловался, что у него слишком много народу.

– Если пойдешь в медику, тебе предстоит долгий путь, – сказал Вилем. – Арвил упрям, как чугунная болванка. Он нипочем не уступит.

И принялся рубящими жестами отмерять время:

– Шесть четвертей – э-лиром. Восемь четвертей – ре-ларом. Десять – эль-те.

– И это самое меньшее! – добавил Симмон. – Вон, Мола у него уже почти три года в ре-ларах ходит.

Я попытался себе представить, где возьму плату за обучение на шесть лет.

– Нет, у меня, наверное, терпения не хватит, – сказал я.

Подошла служанка с подносом выпивки. Трактир Анкера был полон лишь наполовину, так что она не очень забегалась, разве что щеки раскраснелись.

– Ваш знатный друг уплатил за этот круг, и за следующий тоже! – сказала она.

– Совой нравится мне все больше и больше! – сказал Вилем.

– Однако, – сказала она, не давая Вилу дотянуться до кружки, – он забыл уплатить за то, что хватал меня за задницу! – Она обвела нас взглядом. – Я надеюсь, вы уплатите по этому счету?

– Да он… он не то имел в виду! – виновато замямлил Сим. – Просто в их обществе это как-то более принято…

Девушка закатила глаза, лицо у нее смягчилось:

– Ну а в нашем обществе в качестве извинения вполне сгодятся щедрые чаевые.

Она протянула Вилу его кружку и повернулась, чтобы уйти, уперев в бедро опустевший поднос.

Мы проводили ее взглядом. Каждый из нас думал о своем.

– Кстати, я обратил внимание, что кольца он выкупил, – заметил я наконец.

– Он блестяще сыграл в бассат вчера вечером, – сказал Симмон. – Взял шесть дуплетов подряд и сорвал банк.

– За Совоя! – Вил вскинул жестяную кружку. – Пусть его удача сопутствует ему в учебе, а нам – в выпивке!

Мы чокнулись и выпили, а потом Вилем вернулся к прежней теме: – Остаются Килвин и Элкса Дал. – Он поднял два пальца.

– А как же Элодин? – перебил я.

Оба посмотрели на меня непонимающе.

– А что Элодин? – спросил Симмон.

– Ну, вроде, приятный дядька, – сказал я. – Почему бы мне к нему не пойти?

Симмон расхохотался. И даже Вилем скупо улыбнулся.

– Ну а что? – осведомился я.

– Элодин никого ничему не учит, – объяснил Сим. – Ну, разве что эксцентричности для продолжающих.

– Ну, должен же он что-то преподавать! – возразил я. – Он же магистр, разве нет?

– Сим прав. У Элодина дома скучно, – Вил постучал себя по лбу.

– Не все дома, – поправил Симмон.

– Не все дома, – поправился Вил.

– Ну, он выглядит немного… странным, – согласился я.

– Да, ты действительно весьма наблюдателен, – сухо сказал Вилем. – Неудивительно, что ты попал в арканум в столь нежном возрасте!

– Полегче, Вил, он же тут провел чуть больше оборота!

Симмон обернулся ко мне:

– Лет пять назад Элодин был ректором.

– Элодин?! – я не сумел скрыть недоверия. – Но он же так молод, и к тому же…

Я осекся, не желая произносить вслух первое, что пришло мне на ум: «сумасшедший».

– Необычайно талантлив, – закончил за меня Симмон. – И не так уж он молод, если принять во внимание, что в университет его приняли, когда ему едва исполнилось четырнадцать.

Симмон посмотрел на меня:

– В восемнадцать он уже стал полноправным арканистом. Потом он еще несколько лет остался в универе гиллером.

– Гиллером? – переспросил я.

– Гиллеры – это арканисты, которые остались при универе, – пояснил Вил. – Они в основном преподают. Вот знаешь Каммара из фактной?

Я покачал головой.

– Высокий, весь в шрамах, – Вил указал на половину своего лица. – Одноглазый.

Я мрачно кивнул. Каммара трудно было не заметить. Вся левая половина его лица представляла собой сплошную сетку шрамов, которые расходились в разные стороны, оставляя пролысины в черной шевелюре и бороде. Поверх пустой левой глазницы он носил повязку. Он был живым примером того, как опасна может быть работа в фактной.

– Ну да, я его видел. Так он полноправный арканист?

Вил кивнул:

– Он главный помощник Килвина. Он преподает сигалдри новичкам.

Сим кашлянул:

– Так вот, я говорю, что Элодин был самым молодым студентом за всю историю, самым молодым арканистом и самым молодым ректором.

– И все равно, – сказал я. – Нельзя не признать, что немного странно выбирать такого человека ректором.

– Он такой не был, – сдержанно возразил Симмон. – Это было до того, как все случилось.

Видя, что он молчит, я спросил:

– Что – «все»?

Вил пожал плечами:

– Что-то. Об этом никто не говорит. Его посадили в Череповку и держали там, пока у него мозги более или менее не встали на место.

– Не хочется мне об этом думать, – сказал Симмон, нервно ерзая на стуле. – Ну, то есть один-два студента сходят с ума каждую четверть, верно? – Он взглянул на Вилема: – Слихта помнишь?

Вилем угрюмо кивнул.

– Такое может случиться с любым из нас.

Ненадолго воцарилось молчание. Оба они прихлебывали выпивку, глядя куда-то в пространство. Мне хотелось расспросить их поподробнее, но я видел, что это больная тема.

– Как бы то ни было, – вполголоса сказал Сим, – я слышал, что его из Череповки так и не выпустили. Я слышал, что он сбежал!

– Ну, – сказал я, – ни один арканист, стоящий своей соли, не даст держать себя взаперти! Так что это неудивительно.

– Да ты там бывал хоть раз? – спросил Симмон. – Она нарочно построена так, чтобы держать взаперти арканистов. Сплошной усиленный камень. Обереги на дверях и на окнах… – Он покачал головой. – Просто не представляю, как оттуда можно выбраться, даже если ты магистр.

– Это все мимо дела, – твердо сказал Вилем, заставляя нас вернуться к теме. – Килвин тебя позвал в фактную. Произвести на него впечатление – твой самый надежный шанс сделаться ре-ларом.

Он обвел взглядом нас двоих.

– Согласны?

– Согласен, – ответил Симмон.

Я кивнул, но колесики у меня в голове стремительно крутились. Я думал о Таборлине Великом, что знал имена всего на свете. Думал об истории, слышанной от Скарпи в Тарбеане. Об арканистах он не упоминал – только об именователях.

И об Элодине, магистре имен, и о том, как бы найти к нему подход.

Глава 45

Интерлюдия. Кабацкая история

Квоут махнул рукой, Хронист протер кончик пера и потряс рукой. Баст от души потянулся, не вставая с места, заведя руки за спинку стула.

– А я уже почти и забыл, как быстро все это произошло, – задумчиво сказал Квоут. – Это, похоже, и были самые первые истории, которые стали рассказывать обо мне.

– Они и теперь ходят по университету, – сказал Хронист. – Я слышал три разных версии истории о том, как ты читал лекцию. И о том, как тебя выпороли, тоже. Это после этого тебя прозвали Квоутом Бескровным?

Квоут кивнул:

– Наверное, да.

– Реши, раз уж мы начали задавать вопросы, – застенчиво сказал Баст, – мне было бы интересно: отчего же ты не попытался отыскать Скарпи?

– Ну а что я мог сделать, Баст? Вымазать лицо сажей и отважно устроить ему ночной побег? – Квоут коротко, невесело хохотнул. – Его же арестовали за ересь! Все, что я мог, – это надеяться, что у него и в самом деле есть друзья среди церковников.

Квоут перевел дух.

– Однако самая простая причина – пожалуй, и наименее приятная. Правда в том, что я жил не в сказке.

– Знаешь, Реши, кажется, я тебя не понимаю, – сказал озадаченный Баст.

– Ну, Баст, вспомни все сказки, которые ты слышал. Вот есть мальчик, герой. Его родители гибнут. Он отправляется мстить. Что происходит дальше?

Баст замялся. Лицо у него было озадаченное. И Хронист ответил на вопрос вместо него:

– Он находит помощника. Хитроумную говорящую белку. Старого пьяницу-фехтовальщика. Безумного лесного отшельника. Кого-то в этом духе.

Квоут кивнул:

– Именно! Он находит безумного лесного отшельника, доказывает ему, что он человек достойный, и узнает имена всего на свете, как Таборлин Великий. И вот в его распоряжении оказывается могущественная магия – и что он делает тогда?

Хронист пожал плечами:

– Находит мерзавцев и убивает их.

– Ну разумеется! – величественно сказал Квоут. – Чисто, быстро – и проще, чем соврать. Мы знаем, чем все кончится, чуть ли не до того, как все началось. Вот почему всем так нравятся сказки! Они дают нам ясность и простоту, которой так недостает в реальной жизни.

Квоут подался вперед.

– Будь это какая-нибудь кабацкая история, состоящая из полуправды и бессмысленных приключений, я поведал бы вам, что все время, проведенное мной в университете, было посвящено одной-единственной цели. Я выучил бы имя ветра, вечно переменчивое, поехал и отомстил чандрианам. Раз – и все!

Квоут звонко щелкнул пальцами.

– Это была бы занимательная история, однако это была бы неправда. А правда такова. Я три года оплакивал своих родителей, и боль постепенно притупилась. – Квоут примирительно махнул рукой и скупо улыбнулся. – Я не стану вам лгать. Бывали времена, глубокой ночью, когда я лежал на своей узкой койке в «конюшнях» без сна, отчаянно одинокий, времена, когда я давился скорбью, такой бесконечной и пустой, что мне казалось, будто она меня задушит.

Бывали времена, когда я видел мать, держащую ребенка, или отца, смеющегося вместе с сыном, и во мне вспыхивал гнев, жаркий и яростный, вместе с воспоминаниями о крови и вони паленого волоса.

Квоут пожал плечами.

– Но моя жизнь не сводилась к мести. Мне предстояло иметь дело с препятствиями, более чем реальными. Нищета. Низкое происхождение. И враги, которых я нажил себе в университете, были для меня куда опаснее чандриан.

Он жестом велел Хронисту снова взяться за перо.

– Но, несмотря на все это, все равно видно, что даже самая сказочная история все же содержит обрывки истины: ведь я и в самом деле нашел нечто вроде безумного лесного отшельника!

Квоут улыбнулся.

– И я действительно был твердо намерен выучить имя ветра.

Глава 46

Ветер, вечно переменчивый

Отыскать Элодина оказалось не так-то просто. У него был свой кабинет в «Пустотах», но он, похоже, никогда там не появлялся. Зайдя в «журналы и списки», я выяснил, что предмет он преподает только один: «невероятное счисление». Однако это никак не помогло мне его выследить: если верить расписанию, время занятий было «сейчас», а место – «всюду».

В конце концов, я чисто случайно заметил его на другом конце многолюдного двора. Элодин был в черной магистерской мантии, что случалось не так уж часто. Я шел в медику на наблюдения, однако решил, что уж лучше я опоздаю на занятия, чем упущу случай поговорить с ним.

К тому времени, как я пробился сквозь полуденную толпу и догнал Элодина, мы с ним оказались на северном конце университетской территории, на широкой проселочной дороге, ведущей в лес.

– Магистр Элодин! – сказал я, бегом догоняя его. – Я надеялся с вами поговорить…

– Что за жалкая, убогая надежда! – сказал он, не замедляя шага и не глядя в мою сторону. – Цельтесь выше! Молодой человек должен пылать высокими стремлениями!

– Хорошо: я надеялся учиться именам, – сказал я, шагая в ногу с ним.

– Перелет, – сообщил он будничным тоном. – Попробуйте еще раз. Где-то посередине.

Проселок свернул, и университетские здания скрылись за деревьями.

– Я надеюсь, что вы возьмете меня в ученики, – попробовал я еще раз. – И научите тому, чему сочтете нужным.

Элодин вдруг резко остановился и развернулся в мою сторону.

– Ладно, – сказал он. – Ступайте, принесите мне три сосновых шишки. Вот такой величины, – он показал большим и указательным пальцами, – и чтоб все чешуйки были целы.

Он уселся прямо посреди дороги и помахал рукой:

– Давайте, давайте! Живей!

Я бросился в лес. На то, чтобы найти три сосновых шишки требуемого свойства, у меня ушло минут пять. К тому времени как я вернулся на дорогу, я был весь растрепанный и исцарапанный. Элодина нигде не было.

Я тупо огляделся по сторонам, потом выругался, бросил шишки и кинулся бежать по дороге на север. Догнал я его довольно быстро: он просто брел по дороге, глазея на лес.

– Ну, и чему вы научились? – спросил Элодин.

– Вы хотите, чтобы вас оставили в покое?

– Умница!

Он театрально раскинул руки и провозгласил:

– Се, ученье завершено! Э-лир Квоут усвоил мои многомудрые наставления!

Я вздохнул. Если уйти сейчас, я еще успею на занятия в медике, но в глубине души я подозревал, что это своего рода испытание. Может быть, Элодин просто хочет удостовериться, что я неподдельно заинтересован в этом, прежде чем взять меня в ученики. В сказках так оно обычно и бывает: юноша должен доказать лесному отшельнику свою решимость, прежде чем тот примет его к себе под крылышко.

– Не ответите ли вы на несколько вопросов? – сказал я.

– Ладно, – сказал Элодин и поднял руку с загнутыми большим пальцем и мизинцем. – На три вопроса. Если обещаете после этого оставить меня в покое.

Я немного поразмыслил.

– Почему вы не хотите меня учить?

– Потому что из эдема руэ ученики выходят на редкость скверные, – резко ответил он. – Зубрить наизусть они горазды, но обучение именам требует такого уровня самоотдачи, на какую плут вроде вас обычно не способен.

Меня охватила такая ярость, что я в самом деле почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо. И даже грудь и руки у меня вспыхнули. И волоски на руках встали дыбом.

Я перевел дух.

– Я весьма сожалею, что ваш опыт общения с руэ оставляет желать лучшего, – сдержанно ответил я. – Разрешите вас заверить, что…

– О боги! – с отвращением вздохнул Элодин. – Он еще и подлиза! Вам просто недостает внутреннего стержня и прочности тестикул, необходимых для того, чтобы у меня учиться.

В душе у меня вскипела горячая отповедь. Но я прикусил язык. Он нарочно пытается меня поддеть!

– Вы сказали неправду, – заметил я. – Почему вы не хотите меня учить?

– Да по той же причине, почему не хочу завести щенка! – заорал Элодин, размахивая руками, точно мужик, гоняющий ворон с поля. – Потому что вы ростом не вышли, чтобы учиться именам! Потому что глаза у вас слишком зеленые! Потому что у вас нет нужного числа пальцев! Сперва подрастите и обзаведитесь нормальными глазами, а тогда уж приходите!

Мы некоторое время смотрели друг на друга. Наконец он пожал плечами и пошел дальше.

– Ладно. Сейчас покажу почему.

Мы шли по дороге на север. Элодин шагал широко, подбирая камушки и закидывая их в лес. Он подпрыгивал, срывал листья с нависших над дорогой веток, и его магистерская мантия по-дурацки трепыхалась. В какой-то момент он остановился и застыл неподвижно почти на полчаса, пристально глядя на папоротник, медленно колышущийся на ветру.

Но я крепко держал язык за зубами. Я не спрашивал ни «куда мы идем», ни «на что вы смотрите». Я знал сто историй про юношей, которые растратили вопросы или желания впустую, оттого что ляпнули что-то не вовремя. У меня осталось два вопроса, и я был намерен задать их по делу.

В конце концов лес кончился, и проселок превратился в дорожку, ведущую через просторную лужайку к огромной усадьбе. Дом был больше артефактной, с изысканными очертаниями, красной черепичной крышей, высокими окнами, арочными дверными проемами и колоннами. Там были фонтаны, клумбы, зеленые изгороди…

Но что-то было не так. Чем ближе мы подходили к воротам, тем сильнее я сомневался, что это усадьба какого-то аристократа. Может быть, дело было в том, как выглядели сады, или в том, что кованая ограда была почти десять футов в высоту и, на мой наметанный воровской взгляд, перелезть через нее было невозможно.

Двое людей с серьезным взглядом отворили нам ворота, и мы пошли по дорожке к парадному входу. Элодин посмотрел на меня:

– Ты уже слышал про Гавань?

Я покачал головой.

– У нее есть и другие названия: Кладовка, Череповка…

Университетский сумасшедший дом.

– Какая же она огромная! Но как…

Я остановился, так и не задав вопроса.

Элодин ухмыльнулся, зная, что едва не застал меня врасплох.

– Джереми, – окликнул он высокого, плечистого человека, стоявшего у дверей, – сколько у нас сейчас постояльцев?

– В регистратуре должны знать, сэр, – неловко ответил тот.

– Ну а так, навскидку? – спросил Элодин. – Тут же все свои!

Человек пожал плечами:

– Триста двадцать? Триста пятьдесят?

Элодин постучал костяшкой по массивной деревянной двери, и Джереми кинулся ее отпирать.

– Ну а сколько еще поместится, если вдруг нужда возникнет?

– Человек сто пятьдесят – запросто, – ответил Джереми, не без труда отворяя тяжелую дверь. – А если очень понадобится, то и больше, думаю.

– Видел, Квоут? – Элодин подмигнул мне. – Мы готовы!

Вестибюль был огромным: с витражами, со сводчатыми потолками. Пол был мраморный, отполированный до зеркального блеска.

Внутри царила жутковатая тишина. Я не понимал, в чем дело. Бурунник, сумасшедший дом в Тарбеане, был во много раз меньше этого здания, и то ор там стоял, как в борделе, полном рассвирепевших кошек. Его было за милю слышно, через весь городской шум.

Элодин подошел к большому столу, у которого стояла молодая женщина.

– Эмми, а почему никто не гуляет?

Она неуверенно улыбнулась ему:

– Очень уж они сегодня расходились, сэр. Гроза, наверное, будет. – Она достала с полки журнал. – Да еще и полнолуние на носу. Знаете же, как оно бывает.

– Еще бы!

Элодин присел на корточки и принялся расшнуровывать башмаки.

– Куда Уина на этот раз дели?

Она полистала журнал:

– Второй этаж, восточное крыло, двести сорок седьмая.

Элодин выпрямился и поставил башмаки на стол:

– Приглядите за ними, ладно?

Она все так же неуверенно улыбнулась и кивнула.

Я прикусил язык и не стал задавать очередной ворох вопросов.

– Похоже, это место стоит университету огромных расходов, – заметил я.

Элодин как будто и не услышал. Он направился к широкой мраморной лестнице, прямо в носках. Поднявшись по лестнице, мы очутились в длинном белом коридоре, в который выходили деревянные двери. И тут я впервые услышал звуки, которые ожидал услышать в подобном месте. Кто-то стенал, кто-то плакал, кто-то тараторил не умолкая, кто-то вопил – но все это было еле слышно.

Элодин разбежался и резко остановился, прокатившись в носках по полированному мраморному полу. Магистерская мантия развевалась у него за плечами. Он повторил это еще раз: разбежался и проехался по полу, раскинув руки для равновесия.

Я шагал рядом с ним.

– А ведь, казалось бы, магистры могли использовать университетские средства с большей пользой для науки…

Элодин даже не посмотрел в мою сторону. Топ, топ-топ-топ.

– Вы пытаетесь вынудить меня отвечать на вопросы, не задавая их.

Скольжение.

– Не выйдет!

– А вы пытаетесь заставить меня задавать вопросы, – заметил я. – По-моему, это только честно.

Топ, топ-топ-топ, скольжение.

– Тогда какого черта вы ко мне вообще прицепились? – спросил Элодин. – Вон, Килвину вы понравились. Почему бы не прицепить свою звезду к его фургону?

– Я считаю, что вы знаете такое, чему я больше ни у кого научиться не смогу.

– Это, например?

– То, чему я хотел научиться, с тех пор, как впервые увидел, как человек призывает ветер.

– Ах, имя ветра, да? – Элодин вскинул брови. Топ, топ, топ-топ-топ.

– Это не так-то просто.

Скольже-е-ение…

– С чего вы взяли, что я вообще что-то знаю о том, как призывать ветер?

– Методом исключения, – ответил я. – Никто из остальных магистров ничем подобным не занимается, значит, это ваша епархия.

– Ну, если так рассуждать, значит, я должен заниматься еще и солинадскими танцами, шитьем и конокрадством!

Мы дошли до конца коридора. Элодин снова разбежался, покатился и едва не врезался в громадного, широкоплечего человека с книгой в твердом переплете.

– Прошу прощения, сэр! – сказал тот, хотя явно был не виноват.

– Тимоти! – Элодин ткнул в него длинным пальцем. – Пошли с нами!

Элодин провел нас еще несколькими коридорами покороче и наконец остановился у массивной деревянной двери с глазком. Элодин открыл глазок и заглянул в него.

– Как он?

– Тихий, – ответил верзила. – По-моему, он почти не спал.

Элодин подергал щеколду и, потемнев лицом, обернулся к здоровяку:

– Вы его заперли?

Мужик был на целую голову выше Элодина и, вероятно, вдвое тяжелее, однако, когда стоящий без башмаков магистр уставился на него исподлобья, он побледнел:

– Магистр Элодин, это не я! Это все…

Элодин оборвал его резким жестом:

– Отпирайте!

Тимоти принялся возиться со связкой ключей.

Элодин не сводил с него уничтожающего взгляда:

– Альдера Уина в передвижениях ограничивать нельзя! Он может выходить и приходить, когда ему заблагорассудится. В еду ему ничего не подсыпать, если он сам об этом не попросит! И отвечать за это передо мной будете вы, Тимоти Дженрой! – Элодин ткнул его в грудь длинным пальцем. – И если я узнаю, что Уина опоили успокоительным или связали, я раздену вас догола и проедусь на вас верхом через весь Имре, как на розовом пони!

Он зыркнул на него исподлобья.

– Ступайте!

Мужик удалился настолько быстро, насколько мог, еще чуть-чуть – и бежать кинется.

Элодин обернулся ко мне:

– Можете войти, но только не шумите и не делайте резких движений. Ничего не говорить, разве что он сам с вами заговорит. Говорить вполголоса. Ясно?

Я кивнул, и он отворил дверь.

Палата выглядела совсем не так, как я ожидал. В высокие окна лился солнечный свет, озаряя просторную кровать и стол со стульями. Стены, потолок и пол были обтянуты толстой белой тканью, которая глушила даже слабые звуки, доносящиеся из коридора. Одеяла с кровати были сдернуты, и возле стены, закутавшись в них, сидел худой человек лет тридцати.

Элодин закрыл дверь, и человек испуганно дернулся.

– Уин, – вполголоса окликнул Элодин, подойдя поближе, – что случилось?

Альдер Уин посмотрел на него снизу вверх, как разбуженная сова. Тощий, как щепка, он сидел без рубахи, волосы у него были все растрепаны, глаза круглые и расширенные. Он тихо ответил немного надтреснутым голосом:

– Все было хорошо. У меня все было в порядке. Но все эти люди, разговоры, собаки, мостовые… Я сейчас просто не могу там находиться.

Уин вжался в стену, одеяло сползло с костлявого плеча. Я с изумлением увидел у него на шее свинцовый гильдер. Это был полноправный арканист!

Элодин кивнул:

– А почему ты на полу?

Уин с ужасом посмотрел на кровать.

– Я упаду, – тихо ответил он голосом, полным страха и смущения. – И там все эти пружины, планки… Гвозди…

– Ну, как ты сейчас? – ласково спросил Элодин. – Хочешь, пойдем со мной?

– Не-е-е-ет! – безнадежно, отчаянно воскликнул Уин, зажмурившись и плотней закутавшись в одеяло. Оттого что его голос звучал так тонко и сипло, его мольба была еще более душераздирающей, чем если бы он выл.

– Ладно, ладно. Оставайся тут, – мягко сказал Элодин. – Я вернусь тебя навестить.

Уин на это открыл глаза и явно разволновался.

– Только грома не приноси! – настойчиво сказал он. Он выпростал из-под одеяла тощую руку и ухватил Элодина за рубашку. – Но мне нужен кошачий свисток, синий закат и еще кости! – Он говорил очень требовательно. – Зонтичные кости.

– Принесу, принесу! – заверил его Элодин и жестом дал понять, что пора уходить. Я вышел из палаты.

Элодин затворил за нами дверь. Лицо у него было мрачное.

– Уин понимал, на что идет, когда пошел ко мне в гиллеры.

Он зашагал прочь по коридору.

– А вы не понимаете. Вы ничего не знаете про университет. Про то, чем вы рискуете. Для вас это страна фей, детская песочница! А это не так.

– Все так! – отрезал я. – Это именно песочница, и другим детишкам завидно, потому что меня взяли в игру «выпороть кнутом и выгнать из архивов», а их нет!

Элодин остановился, обернулся и посмотрел на меня:

– Ладно! Докажите, что я не прав. Докажите, что вы все продумали. Зачем университету, где меньше полутора тысяч студентов, психушка размером с королевский дворец?

Я принялся лихорадочно соображать.

– Ну, большинство студентов – из зажиточных семей, – сказал я. – Они привыкли к легкой жизни. И, когда им приходится…

– Нет-с! – бросил Элодин и зашагал дальше. – Это из-за того, чем мы занимаемся. Из-за того, на что мы натаскиваем свой разум.

– Ага, то есть арифметика и грамматика сводят людей с ума, – сказал я, сделав все, чтобы это звучало как утверждение.

Элодин остановился и распахнул настежь ближайшую дверь. В коридор вырвались панические вопли:

– …Во мне!!! Они во мне!!! Они во мне!!! Они во мне!!! Они во мне!!!

Через открытую дверь мне был виден молодой человек, бьющийся в кожаных путах, которыми он был привязан к кровати за руки, за ноги, за шею и поперек пояса.

– Это не от тригонометрии и не от наглядной логики, – сказал Элодин, глядя мне в глаза.

– Они во мне!!! Они во мне!!! Они во… – вопли звучали непрерывно, как бездумный ночной лай собаки, – мне!!! Они во мне!!! Они во мне!!! Они во мне!!! Они во…

Элодин захлопнул дверь. Сквозь нее по-прежнему доносились слабые вопли, и все же наступившая тишина была оглушительна.

– Знаете, отчего это место называется Кладовкой? – спросил Элодин.

Я покачал головой.

– Потому что сюда попадают те, у кого в голове завелись тараканы!

Он улыбнулся безумной улыбкой и разразился жутким хохотом.

Элодин провел меня длинной чередой коридоров в другое крыло Череповки. Наконец мы свернули за угол, и я увидел кое-что новенькое: дверь, целиком изготовленную из меди.

Элодин достал из кармана ключ и отпер дверь.

– Люблю сюда зайти, когда бываю в этих местах! – небрежно сказал он, отворяя дверь. – Проверить почту, полить цветочки и так далее.

Он стянул с себя носок, завязал его узлом и подоткнул под дверь, чтобы не закрылась.

– Тут приятно побывать, но, знаете ли…

Он подергал дверь, чтобы убедиться, что она не захлопнется.

– Не хотелось бы снова…

Первое, на что я обратил внимание, – это что в комнате как-то странно себя чувствуешь. Сперва я подумал было, что она защищена от лишних звуков, как комната Альдера Уина, но, оглядевшись, я убедился, что стены и потолки здесь из голого серого камня. Потом я подумал, что, наверное, тут воздух спертый, но нет: принюхавшись, я почувствовал аромат лаванды и свежего белья. Мне словно что-то давило на уши, как будто я глубоко под водой, хотя, конечно, такого быть не могло. Я помахал рукой у себя перед носом, как если бы ждал, что тут воздух какой-то другой, гуще, что ли.

– Раздражает, ага? – я обернулся и увидел, что Элодин наблюдает за мной. – На самом деле, даже удивительно, что вы заметили. Мало кто замечает.

Эта комната была явно комфортабельней палаты Альдера Уина. Тут была кровать под балдахином, пухлый диван, пустой книжный шкаф и большой стол с несколькими стульями. А главное – широкие окна, выходящие на сады и лужайки. Снаружи был балкон, но двери, ведущей на балкон, не было.

– Вот, глядите! – сказал Элодин. Он взял стул с высокой спинкой, ухватил его обеими руками, развернулся и с размаху швырнул стул в окно. Я съежился, но вместо жуткого грохота и звона послышался лишь глухой треск дерева. И стул грудой щепок и обивки упал на пол.

– Я так, бывало, часами развлекался! – сказал Элодин, переведя дух и с любовью окинув взглядом комнату. – Золотое времечко!

Я подошел посмотреть на окна. Стекло было толще обычного, но не такое уж толстое. На вид стекло как стекло, если не считать еле заметных красноватых прожилок внутри. Я посмотрел на раму. Рама тоже была медная. Я медленно окинул комнату взглядом, всматриваясь в голые каменные стены, ощущая воздух, непривычно тяжелый. Я обратил внимание на то, что на двери изнутри нет даже ручки, не то что замка. «Кому и зачем понадобилось делать дверь литой меди? Это же труд какой!»

Я решился задать второй вопрос: