– Около семи или восьми.

– А что насчет вас? Вы пили чай с Джеймсом и мамой?

– Нет, мы с Джозефом пили чай после них.

– А ваш отец к тому времени был дома?

– Нет, он пришел после.

– Так когда же вы впервые увидели своего отца дома в тот вечер?

– Когда он пришел пить чай.

– Перед этим вы видели своего отца снаружи?

– Да.

– Где вы его видели?

– Он был на крыше кузницы, что напротив нашего дома.

– Где вы были в это время?

– Дома, я смотрела на него из окна.

– С вами был еще кто-нибудь?

– Да, все мои братья. Джеймс пришел посмотреть со мной в окно. Джозеф тоже пришел, и они оба увидели моего отца.

– Но ведь было темно. Как вы смогли его разглядеть?

– Светила луна.

– А что ваш отец делал у дымохода?

– У него была лестница, и он что-то спускал в дымоход.

С галереи раздались вздохи, которые председатель Верховного суда заглушил одним лишь взглядом. Генеральный прокурор продолжил:

– Что он спускал в дымоход?

– Что-то… округлое.

– А что все это время делала ваша мама?

– Она стояла у входной двери.

– А когда ваш отец пришел пить чай?

– Примерно через полтора часа после того, как я увидела его на крыше.

– Так в котором часу он был на крыше?

– Я сама не понимаю, как определять время по часам. Он был там около шести или семи, после того как я выпила свой чай.

Генеральный прокурор поспешил задать следующий вопрос. Он не хотел привлекать внимания к удручающему признанию ключевого свидетеля о том, что она не умеет определять время.

– А вы сами выходили на улицу после того, как попили чай?

– Нет.

– И что вы делали после этого?

– Я легла спать. Это было после того, как отец попил чай.

В этот момент один из присяжных вмешался, чтобы попросить предоставить дополнительную информацию о лестнице. Это вмешательство было любезно встречено генеральным прокурором, который передал его вопрос свидетелю.

– Когда вы увидели отца на крыше старой кузницы, где была лестница?

– На крыше.

– Значит, нижняя часть лестницы не стояла на земле?

– Нет, она вела от крыши до дымохода.

– Как она туда попала?

– Он поднял ее после того, как поднялся сам.

Главный судья Монахан вмешался и спросил, откуда Люси знала, что именно так поступил ее отец.

– Я видела, как он поднимался вверх, а когда забрался на крышу, то потянул за собой лестницу.

Убедившись в том, что и присяжные, и судьи удовлетворены, мистер Фицджеральд решил, что настало время представить важнейшее вещественное доказательство. По его указанию один из швейцаров передал Люси кусок ткани, в который была завернута часть денег.

– Мисс Споллин, вы узнаете эту ткань?

– Да.

– Что это?

– Раньше это был чепец. Мне подарила его моя кузина Джулия Лайонс.

– Когда она вам его подарила?

– Давным-давно. По-моему, это было за год до прошлого Рождества.

– А что с ним стало после?

– Я его никогда не носила. Его использовали в качестве тряпки.

– Вы абсолютно уверены, что это тот самый кусок ткани, который вам подарили в качестве чепца?

– Я в этом уверена. Я часто видела его дома.

– Видели ли вы его дома после убийства мистера Литтла?

– Нет.

– Вы можете вспомнить, когда в последний раз видели этот кусок ткани?

– Примерно за три месяца до убийства мистера Литтла.

– Где же он тогда был?

– Дома, им протирали пыль.

– Помните ли вы день, когда осушили канал? Это было вскоре после убийства.

– Да.

– В то время полиция находилась рядом с вашим домом, обыскивала канал и землю вокруг него. Что сказал вам по этому поводу ваш отец?

– Он сказал, что если мне покажут кусок ткани или красную тряпку, я должна сказать, что раньше никогда ее не видела.

– Теперь давайте обратимся к моменту ареста вашего отца несколько недель назад. Помните ли вы, что ваша мать заболела примерно в то время?

– Да, примерно за неделю до того, как отца забрали.

– Помните ли вы, был ли отец рядом во время ее болезни? Ваша мать просила его послать за кем-нибудь?

Мистер Сидни вскочил на ноги, выразив недовольство задаваемыми прокурором наводящими вопросами. Мистер Фицджеральд ответил, что это вполне корректный вопрос, поскольку ответ на него будет соответствовать показаниям подсудимого. Мистер Курран возразил, что это не относится к делу и может создать предвзятое мнение у присяжных. После некоторой перепалки между адвокатами главный судья Монахан призвал всех к порядку.

– Задайте вопрос, – сказал он.

– Но только если это будет иметь значение для дела, – дополнил лорд главный судья Лефрой.

– Я обязан вашей светлости, – чуть поклонился генеральный прокурор, а затем повернулся к Люси. – Не помните ли, что сказала ваша мать?

– Она сказала, что ей очень плохо и ей нужен священник и врач.

– А что на это ответил ваш отец?

– Что он не пустит в дом ни священника, ни врача, и что если кто-нибудь выйдет из дома за ними, то он его прикончит.

Любому барристеру приятно заканчивать допрос свидетеля, зная, что его показания произвели определенное впечатление, и когда генеральный прокурор сел на свое место, его сопровождали шокированные вздохи и приглушенные разговоры в галерее для зрителей.

Предположение о том, что Джеймс Споллин угрожал убийством своей собственной плоти и крови, конечно же, не сулило ничего хорошего. Однако, когда мистер Сидни встал, чтобы начать перекрестный допрос, он понял, что имелись все признаки того, что Люси могла оказаться более полезной для защиты, чем для обвинения.

Ему доверили эту деликатную задачу, поскольку мистер Курран понимал, что его собственный подход к допросу свидетеля – боевой, язвительный, остроумный – может оказаться контрпродуктивным, если его применить к маленькой девочке. Уильям Сидни был адвокатом другого типа: любезным и обходительным, ведущим себя скорее как союзник свидетеля, а не его противник. Ему только исполнилось тридцать, он еще не был королевским адвокатом, но явно был призван им стать, так как обладал острым умом и обаянием.

Следуя примеру генерального прокурора, мистер Сидни начал с того, что задал Люси ряд безобидных вопросов о школах, в которых учились она и ее брат, а после ступил на более тернистый путь. Девочка говорила тихо, поэтому мистер Сидни повторял ее ответы, чтобы присяжные не пропустили ни единого слова.

– Мисс Споллин, когда вы впервые услышали о том, что мистер Литтл был убит?

– Он был убит в четверг, а я услышала о его убийстве в пятницу, примерно в половину шестого.

– Кто вам об этом сказал?

– Мой брат Джозеф. Он услышал об этом от рабочих в мастерской.

– А как насчет вашего брата Джеймса? Когда он об этом узнал?

– Тогда же, когда и Джозеф.

– Вы рассказывали, что видели своего отца на крыше кузницы. Вы абсолютно уверены, что это было вечером накануне того дня, когда вы услышали от Джозефа, что мистер Литтл был убит?

– Да.

– Может быть, это произошло в другой вечер?

До сих пор Люси отвечала на все вопросы спокойно, но теперь заговорила с жаром, и ее резкость вызвала вздохи среди зрителей.

– Нет, я в этом уверена! Как и во всем остальном, что я говорила!

Мистер Сидни резко сменил тему:

– Мисс Споллин, у вас за спиной на стене висят часы. Не могли бы вы сказать мне, который час?

Часы, о которых шла речь, висели напротив судей, прямо над скамьей подсудимых. Посмотреть на них означало встретиться взглядом с отцом. Возможно, именно это и было целью барристера; если так, то его уловка не удалась, поскольку Люси тут же категорически заявила, что «совершенно не понимает часов».

– Знаете ли вы, в каком месяце был убит мистер Литтл?

– Нет.

– Ну, тогда вы знаете, в какой части года это было – в начале или в конце?

– Нет.

– Вы рассказали мне, что делал ваш отец в тот четверг. А помните ли вы, что он делал в понедельник перед этим?

– Нет.

– Ну, тогда позвольте спросить вас о чем-нибудь попроще. Вы помните, во сколько он пришел домой с работы в понедельник на той неделе, когда произошло убийство?

– Нет.

– Тогда в следующий понедельник?

– Нет.

– Не могли бы вы сказать мне, в котором часу ваш отец приходил домой в какой-нибудь из других дней на той неделе?

– Кажется, он приходил как обычно, но я точно не помню.

– Ясно, – сказал мистер Сидни. – Взгляните, мисс Споллин, на эту прекрасную модель вашего дома. Над ним возвышается большое здание, не так ли? Вы знаете, что это за здание?

– Да, сэр. Это психбольница.

– Как близко она находится к вашему дому?

– Очень близко. Мальчик, стоящий на крыше нашего дома, мог бы докинуть до больницы камень.

В зале пронеслась волна смеха: никто не ожидал подобного примера.

– Если бы человек в психбольнице стоял у окна, смог бы он увидеть вашего отца, стоящего у дымохода?

– Да, он бы увидел его так же отчетливо, как и я.

– Вы говорите, что стояли у окна гостиной, когда увидели своего отца. Есть ли на этом окне шторы или жалюзи?

– Да, штора есть, но она закрывает только половину окна.

– Была ли эта штора задернута на окне в ночь, когда был убит мистер Литтл?

Последовала долгая многозначительная пауза, прежде чем Люси ответила утвердительно.

– А был ли в комнате свет?

– Да, там была зажжена лампа и горела свеча.

В зале снова замелькал кусок ткани и мистер Сидни протянул его Люси:

– Готовы ли вы поклясться, что когда-либо использовали этот кусок ткани?

– Готова.

– Как вы это поняли?

– По рисунку.

– Вы его когда-нибудь стирали?

– Не помню. Точно не скажу.

Мистер Сидни сделал паузу и снова поменял тему:

– Говорили ли у вас дома о том, что за информацию об убийстве мистера Литтла было назначено вознаграждение в триста пятьдесят фунтов?

– Да.

– Как часто вы слышали об этом дома?

– Точно не скажу. Сама я об этом не говорила, но слышала, как об этом говорили отец, мать и брат.

– Перед тем как несколько недель назад вы пришли в полицейский участок, чтобы дать показания, вы говорили с кем-нибудь о том, что вы будете говорить?

– Нет.

– Как же так? Неужели ни с кем? Как насчет вашей мамы?

Люси была непреклонна:

– Нет. Не думаю, что моя мать вообще знала, что я иду в полицейский участок.

– Куда вы отправились после того, как дали показания мировому судье?

– В ночлежку на Саквилл-Плейс, где за моей матерью присматривала полиция.

– Как долго вы оставались там с матерью?

– Два-три дня.

– В течение этого времени говорили ли вы с кем-нибудь о своих показаниях?

– Нет.

– Ваша мать была с вами в той ночлежке постоянно. Неужели мы должны поверить, что за все это время вы ей ничего об этом не рассказали?

Девочка, похоже, искренне обиделась на это предположение:

– Я никогда об этом с ней не говорила, как и она со мной.

– После того как вы вернулись к себе домой, вы, как обычно, делили спальню со своими братьями?

– Да.

– И ели за одним столом с матерью и братьями?

– Да.

– А вы говорили с кем-нибудь из них о том, что сказали в полицейском участке?

– Нет, никогда.

Мистер Курран попросил предоставить присяжным возможность ознакомиться с показаниями, которые Люси дала в полицейском суде несколькими неделями ранее. Эта довольно утомительная обязанность легла на плечи заместителя секретаря суда мистера Смарта, который их и зачитал. В целом они совпадали с тем, что уже было известно присяжным, однако имелась и пара существенных расхождений, и проницательный барристер защиты понимал, что у девочки могут возникнуть проблемы с их объяснением. Но так как Люси была свидетелем Короны, мистер Курран не мог оспаривать их, пока с ними не разберется сам генеральный прокурор. Мистер Фицджеральд встал:

– Мисс Споллин, я собираюсь напомнить вам о ваших сегодняшних ответах, касающихся ткани. Вы сказали мне, что в последний раз видели ее примерно за три месяца до дня смерти мистера Литтла.

– Да, сэр.

– Но в полицейском участке перед мировым судьей вы сказали следующее: «Я помню день убийства мистера Литтла, и я видела эту тряпку (сиреневую ткань) в доме в тот день или накануне, однако с тех пор, до сегодняшнего дня, я ее не видела и не знаю, что с ней стало». Можете ли вы дать суду и присяжным какое-либо объяснение по поводу этих показаний?

Замысловатая формулировка привела Люси в замешательство. Она в недоумении посмотрела на мистера Фицджеральда и сказала, что не поняла вопроса.

– Что ж, я выразился понятнее некуда. Еще сегодня вы сказали, что когда выглянули из окна, то увидели, как ваш отец по лестнице поднимается на крышу, после чего он затащил эту лестницу наверх. Первый же раз, давая показания, вы сказали: «Я видела своего отца у дымохода. Он не брал с собой лестницу на крышу». Можете как-то это объяснить?

На этот раз Люси поняла, чего он хотел.



– Сэр, когда я была в полицейском участке, то сказала, что мне кажется, что мой отец поднял лестницу на крышу, но я не была в этом уверена. Но там это слово почему-то не записали.

– Теперь вы лучше помните, что видели?

– Да.

– И что же вы видели?

– Я видела, как он поставил лестницу на землю и залез по ней на крышу, а когда добрался наверх, то поднял лестницу за собой и прислонил ее к дымоходу. Дымоход был ему по шею, и он что-то спустил внутрь.

Лорд главный судья Лефрой вернулся к наболевшему вопросу о куске сиреневой ткани, который, согласно первоначальным показаниям Люси, она видела в день убийства.

– Сегодня, отвечая на вопрос о тряпке, вы сказали, что не видели ее в течение трех месяцев до смерти мистера Литтла. Понимаете ли вы разницу между двумя вашими ответами?

– Да.

– Можете ли вы назвать причину их различия?

– Могу. Когда меня спросили сегодня, то я вспомнила, что видела ее за три месяца до этого.

– То есть теперь вы утверждаете, что не видели ее в течение трех месяцев до дня убийства?

– Да.

И на этом не совсем убедительном ответе допрос Люси был завершен. Нейтральному наблюдателю было трудно судить о том, каким может быть эффект от ее показаний. С одной стороны, она сделала несколько крайне неприятных заявлений о поведении своего отца; с другой стороны, защита показала ее неспособность определить время или даже назвать месяцы года. К тому же противоречия в ее показаниях могли склонить в сторону защиты присяжных, которых, по всей вероятности, попросят опираться на слова Люси для вынесения приговора.

Если у генерального прокурора и были опасения по поводу того, как все складывается, то, когда на месте свидетеля Люси заменил ее старший брат Джозеф, которому через несколько месяцев должно было исполниться четырнадцать, стороне обвинения пришлось насторожиться. Мистер Фицгиббон начал с того, что попросил его вспомнить, когда он впервые услышал о смерти мистера Литтла.

– Я узнал об этом в пятницу вечером, между пятью и шестью часами.

– Где вы были в это время?

– На улице, рядом со станцией.

– А где вы были в начале дня?

– В школе.

– Когда вы вернулись домой из школы?

– Где-то между тремя и четырьмя.

– А предыдущим вечером, в четверг, вы видели своего отца?

– Да. Первый раз я увидел его между половиной шестого и шестью.

– Где он тогда был?

– Переходил через железнодорожные пути.

– Куда он направлялся?

– К вокзалу.

– Вы заметили что-нибудь особенное в его внешнем виде?

– Да, я заметил, что у него в руке что-то качается.

– Вам было видно, что именно это было?

– Нет. Но это было что-то длинное.

Барристеры защиты обменялись удивленными взглядами. На судебном заседании в полиции Джозеф не делал подобных заявлений. Теперь он, по сути, заявлял, что видел своего отца с молотком в руках.

– Когда вы видели его в последний раз до этого случая?

– Это было во время обеда, между двенадцатью и часом.

– А в следующий раз?

– Около восьми часов, когда он находился на крыше кузницы.

Джозеф рассказал, как он с остальными тремя детьми сидел в гостиной после чаепития и как они выглянули в окно, гадая, почему их отец так задерживается, а потом увидели, что он забрался на крышу здания напротив.

Мистер Фицгиббон сделал паузу и продолжил:

– Вашему отцу принадлежали две бритвы, которыми он брился на момент смерти мистера Литтла. Вы их узнаете?

Пристав передал Джозефу четыре бритвы, две из которых он сразу же опознал как бритвы своего отца. Затем они были переданы за судейский стол, где оба судьи тщательно их осмотрели. Одна из них была той, что нашли в канале во время последнего обыска, с выгравированной на ручке надписью Spollin. Другая находилась среди вещей подсудимого в день его ареста.

– А как насчет этого куска ткани? Видели ли вы его раньше?

– Да, моя сестра носила его. Это был ее чепец. Позже она использовала его в качестве тряпки.

– Когда вы видели его в последний раз перед убийством мистера Литтла?

– За несколько дней до этого, в старой мастерской у нас за домом.

Джозеф указал на полузаброшенное здание на макете перед собой.

– Видели ли вы этот чепец – ну или тряпку, неважно, – после того дня, когда убили мистера Литтла?

– Нет, в следующий раз я увидел его, когда мистер Кеммис мне его показал.

Для удобства присяжных мистер Фицгиббон попросил Джозефа пояснить: он больше не видел тряпку до того момента, как она была обнаружена с завернутыми в нее деньгами. Мальчик также подтвердил два наиболее громких утверждения Люси: что отец угрожал убить их, если они вызовут врача для матери, и что он приказал им солгать полиции.

Мистер Фицгиббон спросил Джозефа, был ли у его отца навесной замок.

– Да, он запирал ими канистры с маслом. У него их было два, насколько я знаю.

– Это один из них?

Пристав передал Джозефу навесной замок, который был найден в ведре со свинцовым суриком.

– Да.

– Когда вы в последний раз видели этот навесной замок?

– До того, как умер мистер Литтл, я периодически видел оба, но вскоре после этого видел только один из них.

– Был ли у него молоток?

– Да, и не один.

Два молотка – большой и маленький – были переданы Джозефу.

На большом молотке, изъятом из дома Споллина во время его ареста, на головке был небольшой налет шпаклевки.

– Это молотки вашего отца?

– Да.

– Владел ли ваш отец этими молотками на момент смерти мистера Литтла?

– Маленького не было. Он появился у него уже после убийства мистера Литтла.

– А для чего он использовал большой молоток?

– Он держал его в старой мастерской, чтобы забивать гвозди в доски. Я видел, как он вбивал им шпалеры для фасоли.

– Значит, он находился у вас дома или рядом с ним на момент убийства?

– Да.

– А после убийства?

– Я не видел его до встречи с мистером Кеммисом.

Мистер Фицгиббон закончил допрос, но один из присяжных попросил Джозефа объяснить, где именно находился его отец, когда Джозеф видел его, переходящим железнодорожные пути. Он указал место на модели. Судья Монахан задал вопрос:

– Когда вы видели его, пересекающего погрузочный двор, это было в то время, когда другие сотрудники уходили с работы?

– Нет, сэр. Это было немного позже. Помню, потому что Джеймс к тому моменту уже вернулся с работы.

Мистер Курран начал перекрестный допрос с того места, на котором остановился председатель Верховного суда.

– Вы уже сказали, что давно его не видели. Вы действительно можете быть уверены, что видели именно своего отца?

– Он достаточно был у меня на виду, так что я абсолютно уверен, что это был он.

– Да бросьте. Я видел погрузочный двор. Там такая возня, валяются груды досок, постоянно подъезжают и отъезжают вагоны со скотом… Да и было уже темно. Но вы как-то узнали его лицо, находясь по другую сторону путей?

Джозеф был непреклонен:

– Ни досок, ни вагонов в тот вечер рядом с домом не было.

– Ходили ли вы в школу на момент смерти мистера Литтла?

– Да, в школу при Черной церкви на Дорсет-стрит.

Часовня Святой Марии (St Marys Chapel of Ease), прозвище которой связано с темным известняком, из которого она была построена, также стала местом расположения католической школы, недавно основанной Ирландскими христианскими братьями.

– Во сколько вы уходили в школу?

– Я уходил с девяти до десяти часов утра, а возвращался домой в три-четыре часа дня.

– Вы ходили домой на обед?

– Нет, я обычно брал хлеб с собой.

– Как долго вы учились в школе при Черной церкви?

– Почти год.

– И вы ходили туда каждый день?

– Да, за исключением нескольких дней, когда нужно было ремонтировать обувь.

– Значит, в тот день, когда был убит мистер Литтл, вы были в школе?

– Я так не думаю.

Мистер Курран был застигнут врасплох:

– Вы не были в школе в тот четверг?

– Да.

Барристер вдруг осознал, что судьба подкинула ему щедрый подарок.

– Помня о своей клятве, а также о том, что на суде решается судьба вашего отца, скажите… разве ранее вы не заявляли, что в тот день были в школе?

– Я не делал этого.

Получив это категорическое заявление, мистер Курран перешел к злосчастному куску ткани:

– Ранее вам продемонстрировали кусок ткани, в котором вы опознали чепец, подаренный вашей сестре. Видели ли вы когда-нибудь, как она его надевала?

– Да, но не часто.

– Когда вы в последний раз видели, чтобы она его носила?

– Наверное, это было почти три года назад.

– Вы когда-нибудь использовали его в качестве тряпки?

– Нет, никогда.

– Так как же вы могли узнать, что этот рваный клочок ткани – тот самый чепец, в котором вы видели сестру аж три года назад?

Джозеф был возмущен:

– Я узнал его по узору.

– Когда отца арестовали, вы говорили о случившемся с матерью или с сестрой?

– Нет.

– Вы спите в одной комнате со своей сестрой, не так ли?

– Да.

– И вы не говорили с ней о том, почему его арестовали?

– Нет.

– Обедали ли вы в тот вечер с матерью, братьями и сестрой?