«Адвокат» вошла в помещение на высоких каблуках с грацией человека, перебравшего на вечеринке. Я также отметила, что на ней не было очевидного места, куда она могла спрятать наркотики. Ее сумка уже была в камере хранения, и это означало, что если она все же прятала наркотики, то где-то внутри своего тела. Мне не хотелось об этом думать.
Полицейские шагнули вперед, окружив ее с двух сторон.
– Что происходит? – сказала она. Ее глаза метались между полицейскими.
С нами был пес и кинолог. Пса звали Монти, и это был черный лабрадор. Он незамедлительно сел рядом с женщиной, показывая, что при ней были наркотики.
В ее глазах отразилась паника. Шокросс развернулась, но мы были к этому готовы. Я и Марк подошли к ней сзади. Полицейские стояли перед ней. Ей некуда было идти.
– Кэтрин Шокросс, вы арестованы по подозрению в хранении наркотиков с целью поставки, – начал Марк.
– Чего-о-о… – ответила она.
– Вы не обязаны говорить что-либо. Однако это может навредить вашей защите, если вы не упомянете при допросе то, на что впоследствии собираетесь ссылаться в суде. Все, что вы скажете, может быть использовано как доказательство.
Она побелела. Ярко-красные губы дрогнули, но на этот раз из ее рта не вышло ни звука.
Я не могла скрыть улыбку Чеширского кота. Мне было тяжело не испытывать презрения к тому, кто пытался пронести наркотики в тюрьму. Я думала, что на этом наша работа окончена, но нет, женщина-полицейский заговорила.
Указывая на боковой кабинет, она сказала:
– Сейчас мы проведем обыск с раздеванием.
Черт возьми! Этого я не ожидала. Я думала, что ее сначала отвезут в отделение полиции. Не нужно делать этого здесь!
По юридическим причинам женщине-полицейскому требовалось присутствие еще одной женщины, пока она производила обыск. Так как ее коллега был мужчиной, он не подходил для этой задачи, поэтому она обратилась ко мне.
– Не могли бы вы поприсутствовать? – спросила она.
Глядя на этого ненастоящего адвоката и предполагая, где она может прятать наркотики, я поняла, что работа будет грязной.
Я никогда не умела скрывать свои мысли. Вероятно, мое лицо исказилось, прежде чем я сказала:
– Эм, я бы с радостью, но… – я посмотрела на двух надзирательниц, которые прощупывали ее, когда она только зашла, – делегирую эту прекрасную работу своей помощнице.
Донна посмотрела на меня.
– Ну спасибо, босс! – сказала она.
Кэтрин выглядела напуганной. Все три женщины удалились в боковой кабинет, а я осталась поболтать с парнями. Через пять минут они вернулись, и на их лицах отражались ужас и удивление. Я точно не знала, чего ждать.
Женщина-полицейский в латексных перчатках держала в вытянутой руке пакет из супермаркета. Донна подошла ко мне сбоку и прошептала на ухо:
– Вы не поверите, – начала она, хихикая от шока. – Из нее достали пакет, внутри которого было около 250 граммов марихуаны, пара мобильных телефонов, несколько свертков с героином…
– Что? – я посмотрела на нее с удивлением. – Все это было внутри нее?
– Да, босс.
– Черт возьми!
– Да, босс!
Я потеряла дар речи. Как? Как это вообще возможно?
Природе нужно было постараться, чтобы ответить на этот вопрос.
Я бы ни за что на свете не подошла к тому пакету.
– Большое спасибо, что позволили мне поучаствовать, – добавила Донна саркастически.
– Христос всемогущий! – усмехнулась я. – Наверное, это было похоже на карман клоуна.
Полицейский надел на Шокросс наручники и снова арестовал ее, но на этот раз не по подозрению в хранении, а непосредственно за хранение наркотиков и мобильных телефонов с намерением их поставки. Мы упаковали и пометили доказательства в знак благодарности полицейским – очевидно, им было бы не очень приятно нести испачканный пакет до самого отдела, поэтому наименьшим, что мы могли для них сделать, было положить его в другой пакет. После этого Кэтрин отправилась в отдел полиции Хаммерсмита. Она больше не представляла угрозы для Уормвуд-Скрабс.
Как только Шокросс оказалась в отделе и испугалась, что ее посадят в тюрьму, она запела, как канарейка. Рассказала полицейским обо всем задуманном, в надежде, что судья вынесет ей более мягкий приговор. Джастин, ответственный за связи с полицией, сообщил мне, что наша спецоперация не только помешала ей пронести в тюрьму наркотики, но и сорвала еще одну, гораздо более крупную операцию. Шокросс притворялась адвокатом еще в трех тюрьмах: Гартри в Лестершире, Норидж в Норфолке и Стренджвейс в Манчестере. Большой охват!
«Отличная работа!» – похлопала я себя по спине.
Джереми Нортбридж, парень Кэтрин Шокросс, был приговорен к пожизненному заключению за убийство. По-моему, полицейские что-то говорили о том, что, по ее словам, Нортбридж околдовал ее и вынудил стать наркокурьершей. Или, может быть, дилер, которому она задолжала деньги, назвал ей имена заключенных и сказал, что он выбьет из них то, что она принесла, чтобы вернуть ее долг.
Работа с заключенными – это прибыльный бизнес и быстрый способ заработать. Дрянной старый телефон, который обычно стоит 10 фунтов стерлингов, может стоить до 300 фунтов в тюрьме.
Никто не знал, как она ввязалась в такую грязную игру, и мне не было до этого дела. Интересовало лишь то, что она поставила под угрозу безопасность тюрьмы. Однако я точно знала, что Кэтрин увидит жизнь по другую сторону решетки. Даже если она была наркозависимой и жертвой токсичного партнера, она нарушила закон, и это был ее выбор.
Что касается Нортбриджа, он торчал в зале ожидания все время, пока разворачивалась драма с Шокросс. Мне хотелось стать мухой на стене и понаблюдать, как нарастает его паника при взгляде на движущиеся стрелки часов. Вполне возможно, что ему грозило избиение в случае, если бы он не принес «посылку» тому, кому обещал. Когда дело доходит до наркотиков, всегда есть пищевая цепочка.
Его лицо стало таким же испуганным, как у Кэтрин, когда он увидел нас с Марком в дверях. Не буду лгать, мы с огромным удовольствием сообщили ему, что его фальшивый адвокат была арестована и что она больше не придет ни к нему, ни к кому-то еще. Более того, вечером его собирались отправить в ШИЗО.
– Мы считаем, что вы торговали наркотиками, поэтому вас как можно скорее переведут из Уормвуд-Скрабс, – заявила я.
Мне нужно было перевести Нортбриджа в другую тюрьму по ряду причин. Во-первых, его безопасность теперь была под угрозой. Заключенные, ожидавшие от него поставки, могли захотеть физически расправиться с ним. В случае, если бы он остался, безопасность других людей тоже могла оказаться под угрозой. Так как Нортбридж и так был приговорен к пожизненному заключению, он мог не беспокоиться о том, что ему продлят срок. Я знала, что его грязные дела точно сыграют против него, когда придет время писать на него характеристику.
Нортбридж плохо воспринял эту новость. Он начал пинаться и обзывать нас. Это были привычные нам оскорбления. Марк разобрался с ним до того, как ситуация успела бы обостриться. С помощью надзирателя он держал Нортбриджа, в то время как третий надзиратель придерживал голову заключенного, чтобы ее защитить. Он так сильно метался и оказал такое сопротивление, что легко мог получить травму. На Нортбриджа надели наручники, а затем направили в ШИЗО.
Все были в восторге от того, что нам удалось сделать, и я безмерно гордилась как собой, так и другими сотрудниками. Кэтрин Шокросс приговорили к шести с половиной годам за торговлю наркотиками. Я не присутствовала на вынесении приговора, так как у меня не было на это времени, но я слышала, что судья не был впечатлен ни количеством обнаруженной в ней контрабанды, ни частотой ее визитов, ни даже тем, что она использовала фирменную бумагу адвокатских контор, чтобы получить доступ к адвокатским свиданиям. Справедливость восторжествовала.
17. Мальчик, который кричал: «Волки!»
Уормвуд-Скрабс, 8 января 2007 года
Что-то было не так.
У меня волосы встали дыбом. Интуиция подсказывала, что это могла быть ловушка. Но что я могла сделать? У меня были связаны руки.
Если бы я не сказала «да» и заключенный скончался, меня могли бы обвинить в корпоративном непреднамеренном убийстве. Это было одно из сложнейших решений, которые мне довелось принимать на своей новой руководящей должности.
Приближалось время обеда. Окна кабинета были покрыты конденсатом, так как на улице стоял мороз. Бетонно-серое небо давило на нас, угрожая снегом. Зима успела мне надоесть.
Телефонный звонок прервал мрачные мысли. Это был Энди, главный надзиратель корпуса Д. Уже по его первым словам я поняла, что он встревожен и обеспокоен.
– Босс, одному из заключенных немедленно нужно в больницу.
Срочная отправка заключенных в больницу была обычным делом в месте, где попытки самоубийства, самоповреждения и передозировки – довольно частое явление. У некоторых заключенных были серьезные проблемы со здоровьем, способные обостриться в любой момент, несмотря на план лечения, разработанный тюремными врачами. Иногда заключенные просто заболевают, и мы не можем к этому подготовиться.
Однако каждый раз, когда я слышала эти слова, на меня накатывала волна стресса.
– Вы можете рассказать мне больше? Что с ним?
– Я не знаю. Врач тоже пока не знает. Он говорит, что это серьезно. Заключенный катается по кровати и говорит, что ему больно.
– О ком идет речь?
– О Райане Фолкнере.
Я не помнила, кто это.
– Хорошо, – ответила я. – Я приду.
Теперь одна из моих задач заключалась в том, чтобы оценивать риски ситуации, прежде чем двигаться дальше. Я попросила одного из надзирателей из своей команды просмотреть личное дело Фолкнера. Зачем? Затем, что сопровождение заключенного в больницу – большое дело. Мы мгновенно попадали в уязвимое положение, выходя за пределы контролируемой среды. В такой ситуации мы сталкивались с сотнями факторов риска. Как заместитель начальника службы безопасности я в первую очередь думала о следующем: а) может ли этот заключенный причинить вред кому-то на свободе? и б) может ли он предпринять попытку побега? Я надеялась, что его личное дело ответит на эти вопросы.
Надзирателю ничего не пришлось говорить, пока он нес толстую папку к моему столу. Мне все было понятно по его глазам.
Лизнув указательный и большой пальцы, я открыла личное дело.
– Что за…? – сказала я. Это, наверное, шутка.
Первым красным флагом было то, что он отбывал пятилетний срок за владение огнестрельным оружием. Я поморщилась, продолжив чтение. В личном деле было огромное количество сообщений о несоблюдении правил безопасности. Он систематически оскорблял персонал, его ловили с мобильными телефонами, наркотиками и…
У меня перехватило дыхание.
У нас была свежая информация о том, что Фолкнер планировал побег из тюрьмы. Более того, такое случалось раньше: он сбегал из-под стражи не один, а два раза, в том числе вырывался из тюремного фургона. В мае 2000 года, после того, как он предстал перед Магистратским судом Тауэр-Бридж за вооруженное ограбление, Фолкнеру каким-то образом удалось выбраться из фургона, когда тот встал в пробке на Тауэр-Бридж-роуд.
Ничего себе! Этот парень был настоящим Гарри Гудини!
Информация о том, что он планировал очередной побег, могла ничего не стоить. Вполне возможно, что это был слух, распространенный другим заключенным, который пытался свести с Фолкнером счеты или добиться его перевода в другую тюрьму. Такое часто случается с конкурирующими наркобандами. Однако, если посмотреть правде в глаза, это настораживало, особенно в ситуации, когда у заключенного внезапно развилась загадочная болезнь и его срочно потребовалось вывезти из тюрьмы.
Ситуация была слишком серьезной, чтобы я могла справиться с ней самостоятельно. Я позвонила своему боссу, «начальнице номер четыре», которая находилась в кабинете этажом выше. Я рассказала ей обо всем и попросила дать мне совет.
– Он извивается в агонии, – сказала я, подняв бровь. Этот сценарий немного напомнил мне то, как футболисты симулируют травмы, чтобы получить фол. Все мы знаем, что такое бывает. По моему опыту, зачастую именно тихие заключенные, не кричащие от боли, нуждаются в экстренной медицинской помощи. Я не утверждала, что Фолкнер притворяется, но в сочетании с его историей и разведданными поведение заключенного вызывало много вопросов.
Моя начальница Кэролайн Кауман тоже так решила.
– Я сейчас же спущусь, – сказала она и положила трубку.
Кэролайн, главный надзиратель и я собрались вокруг моего письменного стола, по очереди просматривая интересующие нас материалы из личного дела. На наших лицах было одинаковое выражение сильного недоверия. Я обратилась к Кэролайн:
– Что, по вашему мнению, мы должны сделать?
Прежде чем она успела ответить, зазвонил телефон.
– Начальница Фрейк! – я еще привыкала представляться таким образом. Работа все больше захватывала меня. То, чего я поначалу боялась, стало моим стимулом просыпаться по утрам. Даже в такие непростые времена.
– Это доктор Блейк. Я по поводу Райана Фолкнера.
Понятно, что он хотел подтолкнуть нас к решению.
– Мы должны незамедлительно доставить его в больницу, – настаивал врач.
Кэролайн и главный надзиратель внимательно слушали.
– Вы можете сказать, что с ним? – Мне нужны были подробности.
– Он испытывает сильную боль. Мы должны отвезти его в больницу на обследование.
Это не приблизило нас к истине. Идеальный пример противостояния тюремного и медицинского персонала.
Доктор Блейк воспринимал Райана Фолкнера как пациента, а я – как опасного преступника, который представлял серьезную угрозу.
Моя работа заключалась в том, чтобы поддерживать безопасность в Уормвуд-Скрабс, а работа доктора Блейка – в том, чтобы заключенные были здоровыми и в хорошей форме. В целом у меня были хорошие отношения с медицинскими работниками, и я пыталась смотреть на ситуацию их глазами. Однако в тот день все вышло за рамки. Доктор Блейк также пытался поставить под вопрос мой авторитет.
– Вы не можете дать ему парацетамол? – спросила я. Уровень раздражения рос из-за недостатка информации.
Доктор Блейк разозлился.
– Я достаточно компетентен. Он нуждается в госпитализации.
– У него была рвота? – спросила я, сохраняя самообладание и продолжая выуживать информацию.
– Пока нет.
– Что ж, мы еще обсуждаем, можно ли его вывезти за пределы тюрьмы.
Я встретилась взглядом с Кэролайн, которая кивнула в знак согласия.
Доктор Блейк сообщил новость:
– Я вызвал скорую помощь.
– Что? Это не ваша задача, а наша, – рявкнула я.
Он не должен был принимать настолько рискованное решение без согласия отдела безопасности.
– Ну, я уже это сделал. Теперь мне нужно вернуться к пациенту.
Он надменно положил трубку.
Стиснув зубы, я развернулась к Кэролайн, чтобы объяснить ситуацию.
У нас не было времени спорить с врачом. Я должна была сохранять самообладание, действовать быстро и заручиться поддержкой снаружи, чтобы взять ситуацию под контроль. Я попросила надзирателя из моей команды связаться с полицией Хаммерсмита и сообщить, что нам нужно транспортировать проблемного заключенного. Он должен был попросить, чтобы нам выделили нескольких полицейских для помощи в сопровождении. Я тем временем разговаривала с главой службы безопасности больницы. У нас сложились хорошие отношения после инцидента с зиплайном, поэтому я была уверена, что он будет на нашей стороне. Я предупредила его о ситуации, используя слова «чрезвычайно обеспокоены», и спросила, не поставят ли дополнительную охрану в отделение неотложной помощи. Он согласился и сразу принялся за дело, что принесло мне некоторое облегчение.
Я снова связалась с Энди, сотрудником корпуса Д, чтобы узнать о состоянии Фолкнера. К моему ужасу, он ответил:
– Босс, я не думаю, что с ним что-то не так. Кажется, он симулирует, но медики уверены, что он болен.
Я уронила голову на руки. Моя тревога усилилась.
– Понимаю, – ответила ему. – Каждый, кто демонстративно катается в агонии, вызывает у меня подозрения. Но, если врачи приняли такое решение, мы не можем ему противостоять.
Мы действительно не могли. Что, если бы Райан Фолкнер умер? Смерть – это всегда трагедия, и, кроме того, она имела бы ужасающие последствия. Всех нас обвинили бы в корпоративном непреднамеренном убийстве. У меня были связаны руки.
– Но босс! – Энди был напуган не меньше меня.
– Просто выполняй свою работу: проводи его до автомобиля скорой помощи. Постарайся собрать команду из трех человек.
Обычно сопровождением занимаются двое сотрудников, один из которых пристегивает себя наручниками к заключенному. Было обеденное время, и персонала не хватало, но я не могла рисковать в случае с Фолкнером, поэтому привлекла к этому делу еще одного надзирателя.
Энди собрал для меня команду, состоявшую из женщины и двух мужчин: Джона, Стива и Дженни, старшей надзирательницы, которая отвечала за сопровождение. Она вошла в офис службы безопасности, чтобы взять наручники и мобильный телефон. Дженни была так же напряжена, как и все мы. Никто не хотел этого, кроме врача.
– Что сказали полицейские? – спросила я надзирателя.
Он печально покачал головой.
– Они ответили, что заняты и не могут предоставить людей, но пришлют патрульный автомобиль, чтобы он проехал мимо больницы.
Я была обескуражена.
– Ты сказал им, насколько это серьезно?
Мы крайне редко обращались к полицейским, чтобы попросить у них помощи в сопровождении заключенного, и они знали об этом.
– Да босс, но у них нет свободных людей.
– Ради всего святого!
Ком встал в горле. У меня развитая интуиция, которая редко подводит. Я была сильно обеспокоена.
В моем распоряжении были только наши сопровождающие и больничная охрана. Нужно было проехать всего 300 метров, но это не имело значения, ведь в дороге могло произойти что угодно.
Автомобиль скорой помощи въехал через ворота тюрьмы во двор и встал у черного входа корпуса Д. Два фельдшера воспользовались лифтом, чтобы спустить Фолкнера с четвертого этажа. Он был пристегнут наручниками к Стиву, и все три надзирателя сели рядом с ним в задней части автомобиля скорой помощи.
Я пошла проводить свою команду. Автомобиль остановился перед воротами в ожидании, когда они откроются. Я находилась в настолько сильном стрессе, что даже не ощутила ледяной ветер, дувший в лицо. Джон открыл заднюю дверь машины, и я хорошо рассмотрела Фолкнера. Рост около 180 сантиметров. Среднего телосложения. Светлая кожа. Каштановые волосы. Карие глаза и заметный шрам на предплечье. Он выглядел так, словно испытывал боль: его лоб был нахмурен, и дыхание участилось, но он перестал извиваться. Стив сидел рядом с ним, и их запястья были скованы наручниками.
Мы не пристегиваем заключенных к койкам или стульям – это сериальный бред.
– С вами все в порядке? – осторожно спросила я Джона.
Он кивнул.
– Да, босс.
– Хорошо, вы знаете, что делать.
Я в последний раз кивнула ему и захлопнула дверь. Автомобиль скорой помощи двинулся вперед, проезжая через ворота во внешний мир.
Энди, дежурный надзиратель, подошел ко мне, дуя на руки, чтобы согреться. Он был там с самого начала и наблюдал за тем, как разворачивалась драма. Мы бросили друг на друга косой взгляд.
– Не нравится мне все это, – сказал он, выпуская изо рта пар.
Я смотрела вдаль, наблюдая за тем, как закрываются огромные ворота.
– Не то слово!
18. В засаде
Уормвуд-Скрабс, 8 января 2007 года
Я курила, как солдат, смотрела на часы, барабанила пальцами по столу, будучи не в силах работать. Не могла сконцентрироваться, пока ждала ответа от Дженни и команды. Прошло полтора часа, а она до сих пор не брала трубку.
Что-то пошло не так. Совсем не так.
– Есть что-то? – спросила я присутствующих в кабинете в надежде, что она позвонила кому-то другому. Все угрюмо покачали головами.
Наконец главный телефон на моем столе зазвонил. Я сразу же сняла трубку.
– Дженни? – чуть было не вскрикнула я.
На связи была диспетчерская, расположенная у входа в тюрьму. Там стоят все мониторы с записями камер наблюдения.
– Произошел вооруженный побег. Фолкнер сбежал.
Все вокруг меня стало происходить словно в замедленной съемке.
– Мы вызвали полицию. Персонал еще находится в больнице.
Показалось, что я оказалась под водой. Слова звучали замедленно и искаженно.
Мой худший кошмар претворился в жизнь.
Меня затошнило, словно кто-то ударил в живот. Было плевать на Фолкнера, я беспокоилась лишь за наших сотрудников. Если побег был вооруженным, значит, у него было огнестрельное оружие. Пушка у лица. Палец на спусковом крючке. Я не знала, пострадали ли мои коллеги и в каком они были состоянии. Еще один удар в живот: это мы направили их туда.
Чувство вины сменилось гневом: сначала на врача, настоявшего на госпитализации Фолкнера, а затем на саму себя за то, что не сделала больше. Я не знала, что еще могла предпринять, но это не мешало ненавидеть себя. Здравый смысл покинул меня, когда наступила паника.
Мир вокруг ускорился, когда я пришла в себя и вскочила со стула. Ворвалась в кабинет Кэролайн. Она выглядела испуганной.
– Он сбежал! – выпалила я. – Вооруженный побег!
Сначала она недоверчиво посмотрела на меня, а затем выругалась.
Кэролайн вскочила с места с такой силой, что стул улетел и ударился о плинтус. Мы побежали по коридорам. Надзиратели отходили с нашего пути и прижимались спиной к стенам, чтобы пропустить нас. Забросив свои ключи в сторожку, мы пренебрегли всеми процедурами «выписки».
– Мы идем в больницу! – крикнула я через плечо.
Ледяной воздух обжигал мои легкие, пока мы бежали со всех ног. Я никогда не жалела о своем пристрастии к сигаретам так сильно, как во время того трехсотметрового забега до Хаммерсмитской больницы.
Автомобиль скорой все еще стоял у отделения неотложной помощи. Задние двери были распахнуты. Это было похоже на страшную сцену на месте аварии. Женщина-водитель сидела на задних ступеньках машины и рыдала, уронив голову на руки. Лицо больничного охранника было пепельно-серым. Он качался, как дерево во время бури, и мне казалось, что он может в любой момент потерять сознание. Вокруг столпились десять или более зевак. Я осмотрела толпу. Сердце стучало с такой силой, что я его слышала.
Джон, Стив, Дженни – слава богу, все были там. Живые.
Мое дыхание было учащенным и поверхностным от бега. Попытавшись успокоить сердце, я бросилась к коллегам.
Что-то было не так. Приблизившись к группе людей, собравшейся у входа в отделение неотложной помощи, я увидела, что у Стива сильно трясутся руки. Джон и Дженни оживленно разговаривали, но произносили какую-то бессмыслицу. Было очевидно, что все трое находились в состоянии сильного шока.
Я не знала, что сказать. Любые мои слова вряд ли смогли бы улучшить ситуацию.
– Никто не пострадал?
Все они слегка покачали головами.
– Расскажете, что произошло?
Стив попытался заговорить, но звуки застревали у него во рту. Джон вмешался.
– Мы не знали, что происходит, – выпалил он. – Подъехали к больнице, а затем что-то влетело в нас сзади.
– Я сначала подумала, что это какой-то сумасшедший водитель мчался в отделение неотложной помощи, – сказала Дженни. Джон кивнул.
– Да, а затем началось. Кто-то закричал водителю открыть заднюю дверь, и в тот момент мы все поняли. – Его голос задрожал.
– Не торопитесь, – успокоила я его.
Он выдохнул.
– Мы знали, что это произойдет, и приготовились открыть двери.
Мне казалось, что я была там с ними. Ощущалось напряжение.
– Мы увидели двух мужчин в балаклавах. Они знали достаточно, чтобы ни о чем не спрашивать Стива. Один из них приставил пистолет к моему лицу и сказал, что, если я не дам ему ключи от наручников, он вышибет мозги сначала мне, а затем всем остальным.
Я резко вздохнула.
– Боже мой!
– Поэтому я дал ему ключи, – нерешительно добавил Стив.
– Ну разумеется! – сказала я, сжимая его плечо. – Ни один заключенный не стоит вашей жизни.
Вряд ли я могла ненавидеть Фолкнера еще больше.
– Он пошел с ними добровольно? – спросила я. Его могли забрать не товарищи, а конкурирующая банда, которая на него охотилась.
– Да, добровольно, – усмехнулся Джон. – Он сел в «Вольво», и они умчались.
Наручники все еще свисали с запястья Стива. Он выглядел наиболее травмированным. Я не знала, что сказать.
– Мы позвонили в полицию, – сказала я горько. – Может быть, теперь они потрудятся приехать.
Мне хотелось наброситься на каждого, кто меня подвел.
Я изо всех сил старалась успокоить команду, предлагая старое доброе лекарство: чашку чая прямо из больничного автомата. Вместе со всеми ждала прибытия полиции. Мы надеялись, что показания моих коллег помогут поймать этих мерзавцев – Фолкнера и его сообщников.
Обратный путь к Уормвуд-Скрабс был пройден с тяжелым сердцем. Я бы злейшему врагу не пожелала того, что пережили Джен, Стив и Джон. Такая травма грозит серьезными долгосрочными последствиями. Вы никогда больше не захотите участвовать в сопровождении и будете постоянно оглядываться в ожидании засады и дула пистолета, приставленного к вашему лбу. Я понятия не имела, удастся ли моим коллегам восстановиться. Все, что я могла для них сделать, это быть рядом.
Полиции потребовалось всего несколько дней, чтобы поймать Фолкнера. Он прятался в доклендском доме на востоке Лондона. Еще предстояло выследить его сообщников, бросивших серебристый «Вольво» в Илинге. Фолкнера незамедлительно включили в реестр преступников, предпринявших побег, и направили в тюрьму максимально строгого режима Белмарш. Теперь он обязан был носить нашивку, чтобы выделяться из толпы: желтую полосу на зеленом комбинезоне.
Я была рада, что мне никогда больше не придется смотреть ему в глаза.
Началось масштабное расследование произошедшего. К счастью, никого из сотрудников Уормвуд-Скрабс не признали виновным. Что еще мы могли сделать? Нас бы осудили, какое бы решение мы ни приняли. Правда, я была благодарна за то, что наши пути с тем врачом больше не пересекались. Он уволился вскоре после начала расследования. Ну и хорошо.
Тем временем мне нужно было продолжать нормально работать.
К сожалению, я не чувствовала себя нормально. Казалось, что на шее лежит мертвый груз из чувства вины, затяжного гнева на врача и постоянного беспокойства о благополучии персонала. Он вдавливал меня в землю с каждым шагом, который я делала, патрулируя корпуса и периметр.
Но из-за своей работы нужно было высоко держать голову. Я не могла показывать, что на моих плечах большой груз. В мгновение ока мог произойти новый кризис: суицид путем повешения, нападение, бунт. Что бы ни случилось, мне нужно было быть к этому готовой, выглядеть уверенно и показывать своим видом, что я могу принимать важные решения. Такова была моя обязанность – оставаться титановой, хотела я того или нет.
Мы с Кэролайн полагали, что Фолкнер использовал тайно пронесенный мобильный телефон, чтобы сообщить своей банде: его везут в больницу. Вот о чем я говорила, рассказывая, что телефоны – один из самых опасных видов оружия в тюрьме. Проклятие нашей жизни.
Лучший способ вынести хорошее из плохой ситуации – учиться на своих ошибках. Мне нужно было сосредоточиться на разработке еще большего числа стратегий, способных предотвратить контрабанду телефонов, и поднять ставки в нашей непрекращающейся битве.
19. Беги, негодница, беги!
Холлоуэй, 15 мая 1994 года
В 1994 году в тюрьме Холлоуэй у заключенных, предпринявших попытку побега, не было специальной униформы, в которой они выделялись бы из толпы. Тем, кто был склонен к побегу, разрешалось носить обычную одежду, как и всем женщинам. Даже сегодня женщины-заключенные могут не носить тюремную униформу. Все это благодаря закону, принятому в 1971 году. Исследования показали, что женщины-заключенные лучше следовали правилам, если им позволяли носить их одежду. Полагаю, психологически это позволяет им чувствовать себя более свободными и связанными со своей прежней жизнью, что оказывает успокаивающее воздействие.
Стоял теплый воскресный день. Солнце светило, небо было бирюзово-голубым, и женщины из Холлоуэй, в том числе и я, надели одежду с короткими рукавами, чтобы не было жарко. Я, как старший надзиратель, заступила на дежурство в пункте управления, центре тюрьмы. Он выглядел именно так, как вы себе представляете, с мониторами камер видеонаблюдения и большой картой тюрьмы на стене, на которой загорались маленькие лампочки при нажатии на тревожную кнопку или срабатывании пожарной сигнализации. Мы управляли телефонным коммутатором, и у нас был микрофон для связи с радиостанциями по всей тюрьме: рациями и т. д. Мы отслеживали все передвижения заключенных и транспортных средств на территории тюрьмы. Более того, у нас было полицейское радио, которое позволяло нам слушать разговоры сотрудников полиции. Это было очень полезно, поскольку так мы узнавали о любых серьезных происшествиях в нашем районе, которые нам требовалось отслеживать.
Один из надзирателей смотрел на мониторы, пока я записывала имена заключенных, которые приходили из разных корпусов на зарядку. У нас была огромная маркерная доска, на которой мы отмечали все передвижения. Не забывайте, что это было больше 20 лет назад. Сейчас все компьютеризировано.
Почти все заключенные вышли в четыре тюремных двора, чтобы насладиться великолепной погодой. Мы старались выводить заключенных на улицу как можно чаще, так как это улучшало общее настроение и ими становилось проще управлять.
Мелани Майерс была одной из тех, кого мы называем проблемными заключенными. Во всех смыслах.
Она пробыла в Холлоуэй всего месяц, а ее уже внесли в реестр склонных к побегу. Ей было всего 19 лет, и, по всей вероятности, она должна была провести лучшие годы своей жизни за решеткой.
Мелани обвиняли в убийстве: она зарезала водителя такси во время неудавшегося ограбления. Подростку, с которым она была в машине, предъявили обвинение в непреднамеренном убийстве, менее тяжком преступлении. Видимо, они обвиняли в убийстве друг друга, но говорили, что именно Майерс ударила несчастного водителя ножом в сердце.
Я слышала, что против нее собрали улики и что ее должны были признать виновной. Поскольку Мелани была жестокой и хитрой, как лисица, мы не хотели выпускать ее из поля зрения. Заключенных, внесенных в реестр, повсюду сопровождал как минимум один надзиратель с рацией и журналом. Место? Время? Куда перемещается человек из реестра? Все это надзиратель должен был последовательно записывать.
У Мелани было запоминающееся лицо благодаря торчащим ушам, как у Микки Мауса. Она была мулаткой с черными волосами, ростом 1 метр 78 сантиметров и ртом с опущенными уголками. Надзиратель, сопровождавший ее во двор, связался по рации с пунктом управления.
– Здравствуйте, Эм Джей, это Альфа Один.
«Эм Джей» был уникальным позывным для тюрьмы. Поскольку мы были в пункте управления, он был и у нас.
– Говорите, Альфа Один, – ответила я.
– Я сопровождаю заключенную из реестра во двор корпуса «Браво».
Разумеется, «Браво» – это корпус Б.
Я записала информацию, и на этом было все.
Женщины находились на солнце целый час. Было около трех часов дня, когда надзиратели начали заводить их обратно, корпус за корпусом, двор за двором.
Теперь я следила за телефонным коммутатором. Нам поступил звонок от человека с сильным ирландским акцентом.
– Здравствуйте! – весело начал он. – Не уверен, в курсе вы или нет, но я сейчас нахожусь в «Холлоуэй-Касл» (местной пивной), и я только что видел, как заключенная перепрыгнула через забор и пробежала мимо паба.
Моя первая мысль: «Этот парень выпил слишком много пива».
Звонки-розыгрыши были распространены. «Не могли бы вы спросить Майру Хиндли, во сколько она выйдет играть?» – это классика, хотя Майры нет в Холлоуэй с 1974 года. Другим фаворитом была героиня Дирдри из сериала «Улица Коронации». Когда ее отправили в тюрьму в сериале, нам стала поступать бесконечная череда звонков с просьбой освободить ее. «Освободите Дирдри! Ей не место в тюрьме. Почему вы не можете ее выпустить?» Такая ерунда. У этих людей было слишком много свободного времени.
Поэтому, когда нам позвонил нетрезвый мужчина и сообщил о побеге заключенной, у меня возникли обоснованные сомнения. Тем не менее я бы никогда не проигнорировала то, что могло стать потенциальной угрозой безопасности, даже если это было похоже на розыгрыш.
Я связалась по рации со старшими офицерами из каждого корпуса и попросила их поторопиться, развести заключенных по камерам и всех пересчитать.
Услышала много возмущений.
– Просто сделайте это! – подчеркнула я. – Мне нужно знать, нет ли сбежавших.
Еще одна порция:
– Что? Вы шутите? – Хотите верьте, хотите нет, но побеги были редким явлением, отсюда и такая реакция.
– Давайте скорее! – торопила я. Лучше было перестраховаться, чем потом жалеть.
Вскоре после этого мне позвонила сотрудница «Альфа Один». Она задыхалась. Паниковала. Была на грани гипервентиляции.
– У меня трое пропали! – завопила она. – Трое проклятых заключенных пропали! И одна из них в реестре!
Черт возьми. Парню из паба не показалось.
Мне нужно было как можно скорее предупредить Скотленд-Ярд.
В пункте управления была прямая линия связи с полицией. Это был телефон ярко-красного цвета, и, как только мы поднимали трубку, производился звонок в полицию. По очевидным причинам мы называли его «бэтфон». Его проверяли каждый день, чтобы удостовериться в исправности аппарата.
Сердце неистово стучало, пока я ждала ответа детектива.
– Скотленд-Ярд.
Не знаю почему, но каждый, кто снимал трубку, всегда был суров.
– Это старшая надзирательница Ванесса Фрейк из тюрьмы Холлоуэй. Мы полагаем, что у нас есть сбежавшие заключенные. Трое пропали. Нам позвонил предполагаемый свидетель (предполагаемый, потому что я не знала, насколько пьян он был), находившийся через дорогу во дворе паба «Холлоуэй-Касл», и сказал, что он видел, как минимум одна заключенная спрыгивает с забора, – сказала я, поеживаясь. – Одна из них в реестре склонных к побегу.
Мне было крайне неловко сообщать Скотленд-Ярду, что заключенная, помеченная как склонная к побегу, все же сбежала. Щеки стали почти такими же красными, как телефон.
– Черт возьми! – последовал ответ.
Пока к нам мчалась полиция, цирк внутри тюрьмы продолжался.
Проведя еще одну перекличку и убедившись, что остальные заключенные находятся в камерах, мы должны были обыскать тюрьму сверху донизу.
Полиция приехала в течение нескольких минут, без преувеличения. Полицейские приступили к работе, оцепив периметр тюрьмы и начав обыск всех близлежащих районов. Мы обязаны были удостовериться, что Мелани Майерс и ее банда не прячутся где-то внутри. Мы не были до конца уверены, что тот мужчина говорил правду. Вполне возможно, что он был частью альтернативного плана побега.
Планы действий в чрезвычайной ситуации, за исполнением которых следили дежурный надзиратель, начальница тюрьмы Дженет Кинг и районный менеджер, выполнялись в полном объеме. Мы были настолько заняты, что нам даже некогда было сходить в туалет. Потребовалось около трех часов, чтобы тщательно обыскать тюрьму и ее территорию, учитывая, что было воскресенье и в нашем распоряжении находилась только половина сотрудников.
Убедившись, что они действительно сбежали, мы больше ничего не могли сделать. Их поимка была задачей полиции. Теперь мы должны были собрать ряд показаний и выполнить гору бумажной работы. Свидетели сообщили, что они видели, как Мелани и две другие женщины звонили из телефонной будки, расположенной рядом с тюрьмой, а затем шли пешком по Камден-роуд на север.
Весь вечер я бегала, как обезглавленная курица. Ушла с работы уже после 23:00, хотя на смену заступила в 06:30. Я была измотана.
Понадобилось некоторое время, чтобы выяснить, как три женщины, находившиеся в предварительном заключении, смогли сбежать, поскольку им удалось, казалось бы, невозможное. Они разбили стеклянную дверь в задней части бассейна (да, в Холлоуэй был настоящий бассейн для заключенных). Оттуда им каким-то образом удалось забраться на крышу. Поскольку все корпуса были соединены, они бежали по крышам до самого забора, примыкавшего к последнему корпусу.
В то время на заборе еще не было колючей проволоки. Городской совет запретил ее, поскольку она была бы неприглядной для жителей соседних домов. Отсутствие колючей проволоки значительно облегчило женщинам задачу.
Тем не менее высота забора составляла 3,5 метра, и Мелани получила травму при приземлении. Мы знаем это, поскольку ее поймали через четыре дня, когда она обратилась в больницу святого Варфоломея в центре Лондона с травмой спины. Она зарегистрировалась под другим именем, но к тому времени ее фотографию показывали в каждом выпуске новостей, поэтому она не могла остаться неузнанной.
Двух других женщин, Джин Джарвис, обвиняемой в краже со взломом, и Стефани Осборн, находившейся в предварительном заключении за торговлю наркотиками, тоже в итоге поймали.
Все сотрудники, дежурившие в тот день, в том числе надзирательница, упустившая из виду Мелани и двух других заключенных, стали частью масштабного внутреннего расследования, заказанного тогдашним генеральным директором тюремной службы Дереком Льюисом и контролируемого начальником тюрьмы строгого режима «Лонг Лартин».
Никто не был признан виновным. Побег стал возможен из-за множества проблем, включая слабую охрану и отсутствие колючей проволоки на заборе вокруг тюрьмы. Надзирательница, не пересчитавшая заключенных во дворе, обычно прекрасно справлялась со своими обязанностями. Это была глупая ошибка, но ее могли совершить многие из нас. Это напомнило всем нам о том, что расслабляться нельзя. Та надзирательница была сильно расстроена, и над ней подшучивали еще несколько месяцев.
Что касается колючей проволоки, городской совет сразу одобрил ее установку.
20. Кто здесь главный?
Уормвуд-Скрабс, ноябрь 2007 года
Я уже говорила об огромном вреде, который могут причинить сотовые телефоны в тюрьмах. Упоминала некоторых заключенных, включая Мобильника, которые занимались их контрабандой. Однако я не говорила об одном из основных каналов, через который они попадают в тюрьму. Мне также нужно рассказать о приборах, которые мы использовали для их обнаружения. Как «начальница номер пять» я за это отвечала. К сожалению, эта тема часто граничила с гротеском.
Все новоприбывшие заключенные в приемном отделении должны были сесть на сканер отверстий тела, чтобы мы проверили, не прячут ли они мобильный телефон или оружие.
Этот сканер напоминал электрический стул: он был металлическим, крепким и тяжелым, не хватало лишь кожаных ремней. Наверное, он представлял собой не самое приятное зрелище при прибытии в тюрьму.
Наши «постоянные клиенты», то есть преступники, попадавшие в Уормвуд-Скрабс регулярно, точно знали, что это такое и для чего это используется, поэтому они пытались сделать все возможное, чтобы «обхитрить» сканнер. Но никто не мог это сделать. Никто. Если где-то в теле спрятан мобильный телефон, сканер благодаря дорогостоящей технологии обнаружит его, и загорится красная лампочка.
Как заключенные пытаются пронести телефоны? Чистого способа это сделать нет, и они просто суют их себе в зад. И вы не поверите, телефоны какого размера они туда засовывают и в каком количестве.
Как вы можете себе представить, задний проход не всегда хорошо реагирует на тонну металла. Мне не приходилось иметь дело с этой проблемой до тех пор, пока я не заняла руководящую должность.
Патрик был путешественником, мастером на все руки, пальцы которого, как я понимала, побывали во всевозможных местах. Он сидел в Уормвуд-Скрабс за кражу, и это был не первый его срок. Он относился к категории профессиональных преступников. Благодаря новой активной безопасности, которую я внедрила, мой офис постепенно становился центром поступления информации. Мы получили данные о том, что Патрик нелегально владел мобильным телефоном. Так как при поступлении в тюрьму он прошел проверку на сканере, он явно получил это устройство позднее.
Первым шагом был обыск камеры Патрика. Я подписала отчет по безопасности, в котором указала список всего, что хотела сделать, в том числе наблюдение за его телефонными звонками и взаимодействием с другими заключенными. Я настояла на том, чтобы обыск проводила моя команда, а не надзиратели из корпуса, где содержался Патрик. Почему? Это позволило бы сохранить нейтралитет и не испортило отношения между заключенным и надзирателями корпуса. В противном случае обида и недоверие нарастают, создавая ненужное напряжение.
Обыск, который должны были провести двое моих сотрудников, был запланирован на утро. Я сидела за столом, когда мне позвонили из корпуса через 20 минут после начала обыска. Это был Гарет.
– Что у вас есть для меня? – спросила я в надежде, что они что-то обнаружили.
– У нас небольшая проблема, – ответил Гарет. – Как только мы вошли в камеру, он бросился в туалет. И вышел через несколько минут.
– Он не смывал?
– Нет.
– Вы ничего не нашли ни в туалете, ни в камере, ни при нем?
– Нет.
Я не Шерлок Холмс, но мне не нужно было быть суперсыщиком, чтобы понять, что телефон находился внутри Патрика. Угадайте с трех раз, где именно.
– Отведите его в ШИЗО и посадите на сканер, – сказала я.
Стул-сканер был на колесах, и его можно было перемещать. В девяти случаях из десяти вы могли увидеть его в коридоре приемного отделения или в ШИЗО.