Вы уходите, Алексей Николаич... не забудьте же, вы знаете...
Дальше в моей жизни следует провал, месяцы в больнице, где рядом со мной была только моя Вера. Если бы не она… Мы вместе около года, и наши отношения — единственное, что держит меня на плаву. Я и лечусь только ради нее, хотя прогнозы неутешительные. Как она только терпит рядом такую развалину? Не встречал более самоотверженной души. Главное, чтобы Вера не узнала, что я действительно псих и медленно скатываюсь в бездну. Стоит уже признать окончательно: та травма оказалась слишком сильной, и восстановиться до конца не удалось. И вряд ли уже удастся.
Он вторично кланяется ей и уходит в сад.
Последние недели в голове вообще туман, мне все хуже и хуже. Но я не говорю об этом и не иду к врачам. Боюсь услышать ужасный приговор и осознать, что мне осталось недолго. Ведь пока мы не знаем, что с нами, живется легче. У нас есть хотя бы мечта. А в моем случае еще и любовь.
Ракитин. Аркадий вас ищет... Признаюсь, я не ожидал найти вас здесь... но, проходя мимо...
Теперь воспоминания мои все чаще отрывочные. Оно и немудрено, за год я похоронил отчима и сводного брата, Макса. Да, конечно, это было в течение года. Кто бы мог подумать…
Наталья Петровна (с улыбкой). Вы услышали наши голоса... Я встретила здесь Алексея Николаича... и имела с ним небольшое объяснение . Сегодня, видно, день объяснений, но теперь мы можем пойти домой... (Хочет идти в дверь коридора.)
Резкий стук в дверь вырывает меня из мрачных мыслей. Я иду открыть и замечаю, как дрожат ноги, икры сводит судорогой. На пороге стоит моя Вера — белоснежный ангел с каплями растаявшего снега на волосах. Ее любимые серьги в виде куколок приветственно раскачиваются. Я сглатываю горьковатую слюну и отступаю, пропуская Веру.
Ракитин (с некоторым волнением). Могу узнать... какое решение..
— Как ты меня нашла?
Наталья Петровна (притворяясь удивленной). Какое решение?.. Я вас не понимаю.
— Господи, Леон, ты как ребенок… Посмотрела историю запросов в ноутбуке! Почему сорвался, не предупредив?
— Мне очень нужно узнать, что случилось с отчимом.
Ракитин (долго помолчав, печально). В таком случае я все понимаю.
— Именно сейчас? Почему так срочно?
Наталья Петровна. Ну так и есть... Опять таинственные намеки! Ну да, я объяснилась с ним, и теперь все опять пришло в порядок... Это пустяки были, преувеличенья...
Вы не знаете, но Вера знает, что Михаил бросил нас много лет назад. Отчим уехал в Якутию, в это самое паршивое село, где я сейчас нахожусь. Тогда Макс был еще школьником. Моя мать любила Михаила. По крайней мере, я не вижу иной причины, почему после его отъезда она почти сразу слегла и умерла спустя пару лет.
Все, о чем мы говорили с вами, все это ребячество. Это следует теперь позабыть.
Мы с отчимом с тех пор практически не общались, а полгода назад пришли известия, что он погиб. Сорвался со скалы во время охоты на барана. Добытчик хренов…
Ракитин. Я вас не расспрашиваю, Наталья Петровна.
На похороны ездил Макс, я в то время уже был в больнице. Тогда было не до того, но я пообещал себе, что приеду позже. Разобраться. Из-за брата, ведь он этого хотел. Я только тогда задумался, что он был родным отцом Макса, и тот, наверное, скучал. А полицейское расследование смерти даже не начинали. Вроде как не усмотрели в этом несчастном случае признаков криминала. Вот только неделю назад кто-то прислал мне фотографию этого села с подписью «Приезжай». Кому бы это могло понадобиться?
Наталья Петровна (с принужденной развязностью), Что бишь я хотела сказать вам... Не помню. Все равно. Пойдемте. Все это кончено... все прошло.
Почти сразу после похорон отчима брат умер от передозировки. Его нашли за городом в машине, врезавшейся в дерево. Я даже не знал, что он пробовал наркотики. Черт побери… Уверен был, что Макс держится. Он учился, казался вполне адекватным. Мне казалось, он в норме. Наверное, он переживал сильнее, чем я думал. Возможно, ему нужна была моя помощь… Это сжирало меня изнутри и не добавляло оптимизма.
Р а к и т и н (пристально поглядев на нее). Да, все кончено. Как вам, должно быть, теперь досадно на себя... за вашу сегодняшнюю откровенность... (Он отворачивается.)
Наступили черные дни. Я лечился, когда выписали — пытался забыться в работе, жил почти затворником, общался только с Верой, но и это не помогало.
Наталья Петровна. Ракитин...
И вот я здесь. Твержу себе, что из-за брата, хотя главный мой страх — окончательно свихнуться. Тогда я не пройду медкомиссию, потеряю работу, потеряю Веру. Наверное, поэтому я сразу и рванул сюда, ухватился за эту фотографию, как утопающий за соломинку. Лишь бы не сидеть сложа руки и медленно сходить с ума.
Он опять взглядывает на нее, она, видимо, не знает, что сказать.
Вы еще не говорили с Аркадием?
Все это я думаю про себя, вслух произношу только то, что от меня ждут:
— Здесь опасно, Вера. Поэтому я тебя и не звал…
Ракитин. Никак нет-с... Я еще не успел приготовиться.. Вы понимаете, надобно что-нибудь сочинить...
Она берет меня за руку и смотрит огромными глазами, полными слез:
Наталья Петровна. Как это несносно! Чего они от меня хотят? Следят за мной на каждом шагу. Ракитин, мне, право, совестно перед вами...
— Хорошо, Леон. Я все поняла. Раз ты так решил, значит, я останусь тут с тобой.
Ракитин. О Наталья Петровна, не извольте беспокоиться... К чему? Все это в порядке вещей. Но как заметно, что господин Беляев еще новичок! И к чему это он так смешался, убежал... Впрочем, со временем. . (вполголоса и скоро) вы оба научитесь притворяться... (Громко.) Пойдемте.
В порыве нежности я прижимаю ее к себе. Целую в макушку, зарываюсь лицом в волосы и, наконец, говорю наше «секретное»:
Наталья Петровна хочет подойти к нему и останавливается. В это мгновенье за дверью сада раздается голос Ислаева. \"Он сюда пошел, вы говорите?\" - и вслед за тем входят Ислаев и Шпигельский.
— Салют, Вера!
— Привет-привет, — отвечает моя девочка. — Ну, так что, какой у нас план?
Ислаев Точно.. вот он. Ба, ба, ба! Да и Наталья Петровна тут же! (Подходя к ней.) Что это? продолжение сегодняшнего объяснения? Видно, предмет важный.
Ох, говорить о планах мне сложно. Для начала делаю ей кислый растворимый кофе, пакетики которого каждый день кладут в номер, и рассказываю, что успел накопать за вчерашний вечер.
— Я решил действовать по классике. Надо понять, кому было выгодно избавиться от Михаила. Сначала навестим женщину, с которой отчим жил последнее время. Это она звонила Максу, когда случилось несчастье, ее номер у меня есть.
Ракитин. Я встретил здесь Наталью Петровну...
— Ты правда думаешь…
Ислаев. Встретил? (Оглядывается.) Какое проходное место, подумаешь?
— Не знаю, Вера. Я не хочу обвинять ее просто так, но у нее был мотив. Возможно, Михаил переписал на нее дом. А еще Макс говорил, что у отчима был в собственности участок земли на берегу, с которым возникли какие-то юридические проблемы. Что-то с оформлением или разрешением на строительство. Не помню точно. С тех пор я ничего не выяснял…
Наталья Петровна. Да зашел же ты сюда...
Вера кивает и сжимает мою ладонь. Допив кофе, мы собираемся и выходим. Ледяной ветер щиплет лицо. Его порывы царапают, как лезвие ножа. Вера, не привыкшая к такой погоде, испуганно кутается в капюшон, я ее обнимаю. И чтобы хоть как-то подбодрить, говорю:
Ислаев. Я зашел сюда потому... (Останавливается.)
— Знаешь, здесь жутко холодно, но я даже как будто чувствую себя лучше. Последние пару дней туман в голове понемногу рассеивается. В мозгах ясно, я четче вспоминаю лицо матери, брата. Думаю, поездка пойдет мне на пользу. А тебе надо срочно купить шапку потеплее.
Вера силится улыбнуться. Серьги-куколки озябли и прячутся в кашемировый шарф.
Наталья Петровна. Ты меня искал?
* * *
Сожительницу отчима зовут Сата. Это высокая худая женщина с седыми волосами, выбивающимися из-под шапки. Она стоит на пороге в черном меховом жилете поверх пальто и смотрит, как мы выходим из такси.
Ислаев (помолчав). Да - я искал тебя. Не хочешь ли ты вернуться домой? Чай уже готов. Скоро смеркнется.
— Это ты звонил? — мрачно интересуется она, рассматривая нас.
Наталья Петровна (берет его руку). Пойдем.
Вера, робко улыбаясь, идет вперед и все объясняет. Сата смотрит на нее сначала недоверчиво, потом взгляд ее слегка смягчается. Еще бы! Вера ангел, который растопит любое сердце. Я не знаю человека, с которым Вера не нашла бы общий язык. Не случайно она работает психологом. Это ее призвание.
Ислаев (оглядываясь). А из этих сеней можно сделать две хорошие комнаты для садовников - или другую людскую - как вы полагаете, Шпигельский?
Из разговора с Верой Сата понимает, что мы приехали узнать правду о смерти Михаила.
— Ты считаешь, я могла убить твоего отца? — с едва уловимой ехидцей спрашивает она у меня, на что я вполне резонно замечаю:
Шпигельский. Разумеется.
— Он не был моим отцом. Я даже отчимом его не считал. Но любой следователь…
Ислаев. Пойдем садом, Наташа. (Идет в садовую дверь. Он в течение всей этой сцены ни разу не взглянул на Ракитина. На пороге он оборачивается до половины.) Господа, что же вы? Пойдемте чай пить. (Уходит с Натальей Петровной)
— Если ты про имущество, то я же говорила Максу, что дом отец завещал ему, — перебивает меня Сата. — Мы не были расписаны и никаких прав я не имею. Да и не претендую. У меня есть своя квартира, но я оставалась здесь. Спросишь, зачем? Ждала, когда ты приедешь, чтобы передать ключи и вещи. Дом — не квартира, чтобы просто закрыть и уехать. Его надо протапливать, иначе все отсыреет.
Шпигельский (Ракитину). Что ж, Михайло Александрыч, пойдемте... Дайте мне руку... Видно, нам с вами суждено состоять в ариергарде...
— Спасибо, — пожимает ей руку Вера.
— Давайте поступим так: приезжайте вечером, я как раз соберу свои пожитки и передам вам дом в полном порядке с документами. Или сейчас останетесь?
Ракитин (с сердцем). Ах, господин доктор, вы, позвольте вам сказать, вы мне очень надоели...
Шпигельский (с притворным добродушием). А уж себе-то как я надоел, Михайло Александрыч, Если б вызнали!
Я отрицательно мотаю головой, и мы с Верой уходим. На душе у меня сумрачно, я склонен подозревать всех и вся:
Ракитин невольно улыбается. Пойдемте, пойдемте...
— Тебе не показалось, будто она скрытничает?
Оба уходят в дверь сада. ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
— В каком смысле?
— Ну, не очень настаивала, чтобы мы зашли. Хочет подчистить следы, чтобы я случайно не нашел чего-то такого…
Та же декорация, как в первом и третьем действиях. Утро. За столом сидит Ислаев и рассматривает бумаги Он вдруг встает.
— Ты и сам был не слишком любезен.
Ислаев. Нет! решительно не могу сегодня заниматься. Словно гвоздь засел мне в голову. (Прохаживается.) Признаюсь, я этого не ожидал; я не ожидал, что я буду тревожиться... как теперь тревожусь. Как тут поступить?.. вот в чем задача. (Задумывается и вдруг кричит.) Матвей!
— Я только хотел сказать…
— Леон, ты слишком возбужден, — мягко останавливает меня Вера. — Пил сегодня таблетки?
Матвей (входя). Что прикажете?
Я нехотя мотаю головой и признаюсь, что в обед пропустил прием лекарств.
— Хорошо, что я взяла их с собой, — вздыхает любимая и снова смотрит на меня, как на нерадивое дитя.
Ислаев. Старосту мне позвать... Да копачам на плотине вели подождать меня... Ступай.
В местной забегаловке мы греемся и обсуждаем, чем заняться до вечера. Мне хочется как-то развеселить Веру. Я вижу, что она встревожена моим состоянием, хоть и не показывает вида. И, кажется, у меня есть идея:
— Помнишь, мы собирались летом во Францию?
Матвей. Слушаю-с. (Уходит.)
Вера грустно кивает, а я продолжаю, все больше увлекаясь:
Ислаев (подходя опять к столу и перелистывая бумаги). Да... задача!
— Ты рассказывала, что Пила — самая большая песчаная дюна в Европе. А ведь здесь, представь себе, есть ее копия — песчаные дюны, «тукуланы».
— Серьезно?
Анна Семеновна (входит и приближается к Ислаеву). Аркаша...
— Еще как!
— Надо обязательно там побывать! Давай спросим у официанта, как туда добраться! — оживляется Вера и вертит головой по сторонам. Замечая официанта, делает ему знак подойти.
Ислаев. А! это вы, маменька. Как ваше здоровье?
— «Тукулан» значит «пески», — подтверждает круглолицый паренек, расставляя посуду. — Это экзотика нашей якутской природы. Договоритесь с местными на базе, и вас отвезут. Я напишу номер.
Анна Семеновна (садясь на диван). Я здорова, слава богу. (Вздыхает.) Я здорова. (Вздыхает еще громче.) Слава богу. (Видя, что Ислаев не слушает ее, вздыхает очень сильно, с легким стоном.)
Довольные, мы обедаем якутскими лепешками и строганиной, но мысли об отчиме не покидают меня. Понемногу в голове снова начинает шуметь. На лбу испарина, рука с вилкой подрагивает.
— Леон, ты в порядке? — уточняет Вера, заметив, что я надолго замолчал.
Ислаев. Вы вздыхаете... Что с вами?
— Знаешь, я тут вспомнил… Отойду на минутку, а ты закажи десерт. Хорошо?
Делаю вид, что иду в туалет, а сам хватаю куртку и выбегаю из кафе. Возвращаюсь к дому отчима на соседней улице и дергаю дверь за ручку. Закрыто. На всякий случай я стучу, но отклика все равно нет.
Анн а Семеновна (опять вздыхает, но уже легче). Ах, Аркаша, как будто ты не знаешь, о чем я вздыхаю!
Соседние дворы пусты, словно все вымерли. Обычно в каждом дворе есть собака, которая поднимает шум, стоит незнакомцу появиться на улице. А тут вокруг ни души. Я беру кирпич под крыльцом и, на секунду задумавшись, разбиваю стекло веранды. Выдавливаю осколки и просовываю руку, чтобы открыть дверь изнутри.
В доме пахнет травами, сгоревшими поленьями и чем-то кисловато-северным. Первое, что бросается в глаза, — комнаты чисто убраны. Сата очень аккуратная.
Ислаев. Что вы хотите сказать?
Делаю быстрый обход и выясняю, что обитаема только кухня и маленькая спальня. Там я воровато осматриваю шкафы, роюсь в вещах и сразу определяю, где полка отчима. Узнаю его старинную электрическую бритву, вспоминаю, как он мерно жужжал ею, собираясь на службу. А вот и альбом с фотографиями. Под ними нахожу тетрадь. Начинаю листать и слышу чьи-то осторожные шаги. Как же я пропустил их! Они уже возле спальни. Хватаю охотничий нож Михаила, думая, что он сейчас очень кстати, и замираю, прижавшись к стене спиной.
Анна Семеновна (помолчав). Я мать твоя, Аркаша. Конечно, ты человек уже взрослый, с рассудком; но все же -я твоя мать. Великое слово: мать!
Сильно кружится голова. Очень сильно. Я понимаю, что сейчас упаду…
* * *
Ислаев. Объяснитесь, пожалуйста.
Когда снова открываю глаза, надо мной склоняется Вера. Я лежу в той же спальне, уже на кровати. Сата тоже тут, она приносит чашку с чем-то дымящимся и говорит:
— Пусть выпьет. Это отвар из осиновых веток с медом.
Анна Семеновна. Ты знаешь, на что я намекаю, друг мой. Твоя жена, Наташа... конечно, она прекрасная женщина - и поведение ее до сих пор было самое примерное... но она еще так молода, Аркаша! А молодость...
— Я не буду ничего пить.
Отворачиваюсь к стене и угрюмо жую губы.
Ислаев. Я понимаю, что вы хотите сказать... Вам кажется, что ее отношения с Ракитиным...
— Как почувствовала, куда ты рванул. Не понимаю, зачем было разбивать стекло? Сата просто вышла в магазин, можно было подождать, — укоряет меня Вера, а я вздыхаю. И все-таки беру кружку, делаю глоток. И прошу подать мне блокнот с записями Михаила.
Пока я пью отвар, Сата складывает вещи и спрашивает у Веры про работу. Кажется, пока я был в отключке, они успели познакомиться поближе. Вера охотно поясняет:
Анна Семеновна. Сохрани бог! Я вовсе не думала...
— Мы с Леоном вместе работаем в полиции. Я штатный психолог.
Занимаюсь сопровождением личного состава.
Ислаев. Вы мне не дали договорить... Вам кажется, что ее отношения с Ракитиным не совсем... ясны. Эти таинственные разговоры, эти слезы - все это вам кажется странным.
Сата вздыхает, качает головой.
— Да, Михаил рассказывал, что старший сын пошел по его стопам. Сам он тоже здесь работал по специальности. Следователем. Люди его уважали, он был честный человек, хотя и немного замкнутый. Может, за свои принципы он и пострадал.
Анна Семеновна. А что, Аркаша, сказал он тебе наконец, о чем это у них были разговоры?.. Мне он ничего не сказал.
Я листаю записи отчима (он имел привычку тезисно записывать то, что делал) и вижу, что последние месяцы он занимался делом о незаконном захвате земель на берегу Лены. Вспоминаю, что слышал что-то такое от хозяина гостиницы, в которой остановился. Тот обсуждал беззаконие с женщиной-администратором.
Кажется, Макс рассказывал, что участок Михаила находился там же. Захватчики-коммерсанты хотели выкупить и его землю, но он не соглашался. Спрашиваю об этом у Саты, но в ответ она хмурится:
Ислаев. Я, маменька, его не расспрашивал - а он, по-видимому, не слишком торопится удовлетворить мое любопытство.
— Да, когда-то он купил двадцать соток земли по бросовой цене. Тогда он думал поставить там дом, но потом не стал ввязываться в строительство. Тем более выяснилось, что там находятся какие-то древние захоронения, и местные активно боролись за сохранения неприкосновенности земли. Вроде он хотел отдать участок старейшинам, чтобы там поставили часовню. А потом явились эти пришлые и стали делать на священной земле свой бизнес. Люди пытались бороться… Подавали заявления в прокуратуру, но его не принимали. То одно, то другое. Не знаю всех подробностей. Михаил был молчаливым, я же говорила. Не любил попусту сотрясать воздух, если новостей не было, он просто молчал. Или читал. Меня это устраивало. Так мы и жили — рядом, но каждый в своих мыслях.
Анна Семеновна. Так что ж ты намерен теперь сделать?
Выслушав версию Саты, я показываю Вере записи отчима, она молча водит глазами по строчкам, по-детски шевелит губами. Серьги-куколки тревожно дрожат, словно предчувствуют опасность.
— Думаешь, его убили, потому что он защищал свою землю? — спрашивает Вера, дочитав.
Ислаев. Я, маменька? Да ничего.
Пожимаю плечами, потому что это мне только предстоит выяснить. Сата делает вид, что не слышит нас и дальше собирает вещи. Я снова обращаюсь к ней:
— Здесь в самом начале блокнота, не хватает страниц, будто вырвали… Интересно, что он такого писал. И зачем потом выдрал с корнем…
Анна Семеновна. Как ничего?
— Блокнот был только у твоего брата. Когда он приехал на похороны, интересовался вещами Миши. Я все достала, думала, он захочет что-то забрать. Не знаю, читал ли он записи. Может, и сам Михаил зачем-то решил убрать записи.
Ислаев. Да так же, ничего.
— Что же там было? Макс ничего такого не рассказывал. Правда, после похорон мы мало общались, я был в больнице. Думал, потом успею. А потом уже не наступило.
Сата виновато разводит руками. Как я понял, она уже знает от Веры, что Макс погиб при страшных обстоятельствах. И предпочитает не поднимать эту тему.
Анна Семеновна (вставая). Признаюсь, это меня удивляет. Конечно, ты в своем доме хозяин и лучше меня знаешь, что хорошо и что дурно. Однако подумай, какие последствия...
Когда мы с Верой покидаем дом, у меня снова есть план. По крайней мере, мне он кажется логичным.
— Михаил работал до последнего дня. Коллеги могли знать о его делах чуть больше Саты.
Ислаев. Маменька, право, вы напрасно изволите тревожиться.
— Пойдем в отделение полиции?
— Да, я побеседую с начальником отчима. Думаю, тот должен быть в курсе дела о захвате земли.
Анна Семеновна. Друг мой, ведь я мать... а впрочем, как знаешь. (Помолчав.) Я, признаюсь, пришла было к тебе с намерением предложить свое посредничество...
Вера останавливается и тревожно заглядывает мне в лицо:
— Знаешь, давай пойдем туда завтра. Сегодня тебе надо отдохнуть. Этот твой обморок мне не нрав…
Ислаев (с живостью). Нет, уж на этот счет я должен просить вас, маменька, не беспокоиться... Сделайте одолжение!
— И все-таки зайдем сегодня, — настаиваю я и, взяв ее за руку, веду за собой.
— Хорошо, что полицейский участок неподалеку, буквально через две улицы. Я успел посмотреть по навигатору в телефоне.
Анна Семеновна. Как хочешь, Аркаша, как хочешь. Я вперед уже ни слова не скажу. Я тебя предупредила, долг исполнила - а теперь - как воды в рот набрала.
Несмотря на свежий морозный воздух, мне трудно дышать. Время, отведенное на пребывание в здравом уме, не просто взято взаймы, кажется, я уже выплачиваю проценты. Оттого я спешу, как никогда.
Небольшое молчание.
На крыльце отделения молча курят сотрудники в штатском, я приближаюсь и начинаю говорить им что-то несвязное. Странно, к языку будто привязали пудовую гирю, а ведь еще в обед я был бодр и свеж. Со стороны, наверное, кажется, что я напился и пытаюсь качать права. И опять выручает Вера, пытается объяснить мужчинам, кто я. Постепенно их лица проясняются, они кивают, вспоминая отчима.
Ислаев. Вы сегодня никуда не выезжаете?
— Светлая память, — бормочет усатый дядька, закуривая новую сигарету. — Хороший мужик был. А ты, значит, сын? Который?
Я снова пытаюсь объясниться, говорю о Максе, который приезжал на похороны. Потом о незаконной продаже гектара земли, которая почему-то спускалась на тормоза. Мужчины настороженно переглядываются, кто-то уходит, вспомнив о делах.
Анна Семеновна. А только я должна предупредить тебя: ты слишком доверчив, дружок мой; обо всех по себе судишь! Поверь мне: настоящие друзья слишком редки в наше время!
Их молчание (они явно что-то знают, но молчат) выводит из себя, и я начинаю кричать.
Ислаев (с нетерпением). Маменька...
— Мне нужно поговорить с вашим начальником!
Вера пытается успокоить меня, но я с остервенением отбрасываю ее руку. Почти сразу хватаюсь за голову — в висок летит «прострел». Мужчина с синим от щетины лицом вдруг заявляет:
Анна Семеновна. Ну - молчу, молчу! Да и где мне, старухе? Чай, из ума выжила! И воспитана я была в других правилах - и сама старалась тебе внушить... Ну, ну, занимайся, я мешать не буду... Я уйду. (Идет к двери и останавливается.) Стало быть?.. Ну, как знаешь, как знаешь! (Уходит.)
— Не ищите криминал там, где его нет. Люди гибнут пачками, оказавшись на природе. Не обладая нужными навыками и знаниями лучше не идти на охоту в горы. Тем более одному.
Стоящие рядом пожимают плечами с видом людей, которые точно обладают нужными навыками. А усатый обещает передать начальнику, что я приходил. Вера записывает на листке бумаги номер телефона, протягивает усачу и сообщает, где мы остановились.
Ислаев (глядя ей вслед). Что за охота людям, которые действительно вас любят, класть поочередно все свои пальцы в вашу рану? И ведь они убеждены в том, что от этого вам
— Я не сумасшедший, — твержу, скорее, себе, чем огорченной моим новым приступом ярости Вере.
легче,- вот что забавно! Впрочем, я матушку не виню: ее намерения точно самые лучшие - да и как не подать совета? Но дело не в том... (Садясь.) Как мне поступить? (Подумав, встает.) Э! чем проще, тем лучше! Дипломатические тонкости ко мне не идут... Я первый в них запутаюсь. (Звонит.)
В гостинице мы с ней занимаем два смежных номера. Я до этого жил в одноместном, там узкая кровать. А оба двухместных, чтобы переселиться, сейчас заняты. Может, это и к лучшему. Вера спокойно отдохнет в одноместном рядом, не видя моей безумной рожи. Ужинаем полухолодными макаронами с бараниной внизу, в кафе на два столика, пьем чай и возвращаемся к себе. Вера говорит, что замерзла и хочет принять ванну, а я иду полежать. После вечерних таблеток всегда кружится голова, и я стараюсь какое-то время не вставать. Пальцы закатных лучей смыкаются над горами и тени начинают сползать вниз, наваливаясь на дома. В номере сумрачно. Плед согревает, веки быстро тяжелеют, и туман погружает меня в сон.
Входит Матвей.
Вдруг я слышу крик и вырываюсь из оков сна. Вид из широкого окна создает ощущение, что я проснулся на улице. Вскакиваю, кидаюсь к выключателю. Яркий свет ударяет в глаза. Соображаю, что крик мне не приснился. Более того, понимаю, что это кричит Вера. Холод змеей заползает мне под свитер, и я кидаюсь на крик.
В номере Веры распахнута дверь. В ванной не горит свет, но Вера точно там, слышу всплеск воды. Я хлопаю по выключателю, влетаю и вижу, как она судорожно сжимает руками бортики ванны, хватает ртом воздух. На полу валяются наушники и телефон.
Михайло Александрович дома - не знаешь?
Помогаю ей подняться, заворачиваю в халат и несу на кровать, на ходу убаюкивая, как малыша, которому приснился кошмар.
— Что случилось?
Матвей. Дома-с. Я их сейчас в биллиардной видел.
Вера тяжело дышит, уткнувшись мне в плечо.
— Меня хотели утопить!
Ислаев. А! Ну, так попроси его ко мне.
— Кто?
— Леон, я не шучу! Я ушла под воду… Я… могла умереть!
Матвей. Слушаю-с. (Уходит.)
Оказывается, Вера лежала в теплой воде в наушниках, прикрыв глаза. Услышала хлопок двери, но не придала значения, думала, что это я. А потом свет резко погас, и через секунду она почувствовала чьи-то пальцы на своем горле. И ладонь, что закрыла ей глаза.
Ислаев (ходя взад и вперед). Не привык я к подобным передрягам... Надеюсь, что они не будут часто повторяться... Я хоть и крепкого сложения а этого не вынесу. (Кладет руку на грудь.) Фу!..
— Мне казалось, я уже перестала дышать! — по-детски всхлипывает Вера. — И вдруг меня отпустили. Странно, да?
— Может, ты просто заснула? — цепляюсь я за последнюю возможность, но вижу у нее на шее красные следы от пальцев. Будто кто-то давил на тонкую белую кожу, душил или просто долго удерживал.
Из залы входит Р а к и т и н, смущенный.
Мною овладевает ярость. Я бегу вниз, кричу, что в здании преступник, но администратор утверждает, что никого не видела. Делаю несколько кругов возле гостиницы, осматриваю служебные помещения. Администратор, пожилая женщина с вязанием, боится мне перечить и покорно ходит следом.
— Камер у нас нет, — словно извиняясь, бормочет она.
Ракитин. Ты меня звал?
Возвращаюсь в номер Веры в растерянности. Вымещаю зло на стене, в которую стучу кулаком.
Ислаев. Да... (Помолчав.) Michel, ведь ты у меня в долгу.
— Черт… Это из-за меня… Вера, я говорил, что тут опасно. Тебе нужно уехать!
Ракитин. Я?
— Чего мы ждем? Вызывай полицию!
— Полиция не поможет, — уверенно заявляю я. — Мы же поняли, что убийство связано с земельными махинациями. Если тут замешан начальник отца, значит, он покрывает кого-то из этих бандитов! И теперь те прислали сюда человека, чтобы заставить нас убраться из города.
Ислаев. А как же? Ты разве забыл свое обещание? Насчет... Наташиных слез... и вообще... Вот как мы вас с матушкой застали, помнишь - ты мне сказал, что между вами есть тайна, которую ты хотел объяснить?
— Кто еще знал, что мы здесь? — пытается думать вслух Вера.
Ракитин. Я сказал: тайна?
— Сата и местные полицейские. Ты же сама рассказала им, где мы остановились.
— Сата… А что, если ее подкупили? Кто-то из этих бизнесменов, что оформили землю… И она помогла избавиться от твоего отца. Нет, что я несу, она приятная женщина.
Ислаев. Сказал.
— Нельзя отрицать ни один из вариантов. Она вполне могла быть с ними в сговоре. Я разберусь с этим. А ты завтра же уедешь.
— Нет, ни за что не оставлю тебя здесь! — вскрикивает Вера.
Ракитин. Да какая же у нас может быть тайна? Был у нас разговор.
В этот момент в моем номере звонит телефон. Сделав Вере знак лежать, я бегу снять трубку. Начальник отчима, Валентин Олегович, спрашивает, что я хотел. Стараясь сдержать себя, прошу его о встрече.
— Надо поговорить о Михаиле. Это срочно.
Ислаев. О чем? И отчего она плакала?
Он явно не в восторге, но соглашается после минутного колебания. Мы договариваемся, что он подойдет к гостинице, потому как живет где-то неподалеку.
Ракитин. Ты знаешь, Аркадий... попадаются такие минуты в жизни женщины... самой счастливой...
Уговариваю Веру оставаться в постели, прошу сонную горничную принести ей чай из кафе. Сам хватаю куртку, выскакиваю и бегу к дороге, сжимая и разжимая кулаки. Так меня разбирает.
Валентин Олегович, полноватый опрятный мужчина в удлиненном пуховике, появляется в компании крупной овчарки. В руках начальник отчима теребит поводок. Он сразу показательно глядит на часы, говорит, что у него всего пять минут и спрашивает:
Ислаев. Ракитин, постой, эдак нельзя. Я не могу видеть тебя в таком положении... Твое замешательство меня тяготит больше, чем тебя самого. (Берет его за руку.) Мы ведь старые друзья - ты меня с детства знаешь: хитрить я не умею - да и ты был всегда со мной откровенен. Позволь мне предложить тебе один вопрос... Даю наперед честное слово, что в искренности твоего ответа сомневаться не буду. Ты ведь любишь мою жену?
— Зачем вы меня искали?
Вываливаю ему все, что думаю о смерти отчима, а заодно сообщаю и о покушении на Веру.
Ракитин взглядывает на Ислаева.
— Вы ничего не знаете об этом? — говорю с нажимом, делаю шаг к нему.
— С ума сошли? — возмущается он и отступает.
Ты меня понимаешь, любишь ли ты ее так... Ну, словом, любишь ли ты мою жену такой любовью, в которой мужу сознаться... трудно?
— Нет. Пока нет. Но я близок к этому. Если с головы Веры упадет хотя бы волос…
— Думаете, это я столкнул Михаила? И теперь пытаюсь заставить вас замолчать?
Ракитин (помолчав, глухим голосом). Да - я люблю твою жену... такой любовью.
— Вы покрывали пришлых мерзавцев, что нелегально оформили на себя землю. Я успел просмотреть новости, прочитал сообщения на местном форуме. Вы не принимали заявление от местных…
Ислаев (тоже помолчав). Мишель, спасибо за откровенность. Ты благородный человек. Ну, однако, что ж теперь делать? Сядь, обсудим-ка это дело вдвоем.
— Да я тут при чем? Если хотите знать, они бы его все равно прикончили, — перебивает меня Валентин Олегович. — Повезло, что он сам…
Ракитин садится. Ислаев ходит по комнате.
Я хватаю наглеца за воротник пальто. Его собака с лаем кидается в нашу сторону. Валентин Олегович в досаде сбрасывает мои руки.
Я Наташу знаю; я знаю ей цену... Но и себе я цену знаю. Я тебя не стою, Michel... не перебивай меня, пожалуйста,- я тебя не стою. Ты умнее, лучше, наконец приятнее меня. Я простой человек. Наташа меня любит - я думаю, но у ней есть глаза... ну, словом, ты должен ей нравиться. И вот что я тебе еще скажу: я давно замечал ваше взаимное расположение... Но я в обоих вас всегда был уверен - и пока ничего не выходило наружу... Эх! говорить-то я не умею! (Останавливается.) Но после вчерашней сцены, после вашего вторичного свидания вечером - как тут быть? И хоть бы я один вас застал - а тут замешались свидетели; маменька, этот плут Шпигельский... Ну, что ты скажешь, Michel - a? Ракитин. Ты совершенно прав, Аркадий. Ислаев. Не в том вопрос... а что делать? Я должен тебе сказать, Michel, что хоть я и простой человек а настолько понимаю, что чужую жизнь заедать не годится - и что бывают случаи, когда на своих правах настаивать грешно. Это я, брат, не из книг вычитал... совесть говорит. Дать волю... ну, что ж? дать волю! Только это обдумать надо. Это слишком важно.
— Полегче, Лайла может перекусить вам ногу, если я отдам команду. И усвойте уже наконец, я тут ни при чем. Сам предупреждал Михаила, чтобы не лез в это дело. Эти участки… Я же понимаю, что все решается наверху. Когда попытался вступиться за людей, мне четко указали на мое место.
— Все так серьезно?
Ракитин (вставая). Да уж я все обдумал. Ислаев. Как?
— После того, как Михаил погиб, ко мне в кабинет пришел один наш местный, Тимур. Не самый благонадежный гражданин, пару раз проходил свидетелем по разным уголовным делам, но всегда выкручивался. Словом, я его неплохо знаю. Думаю, его наняли, чтобы расправиться с твоим отчимом. Он следил за ним, и когда Михаил пошел на охоту, был поблизости. Так вот он рассказал мне, что видел, как Миша с кем-то встретился у ущелья.
Ракитин. Я должен уехать... я уезжаю. Ислаев (помолчав). Ты полагаешь?.. Совсем отсюда вон? Ракитин. Да.
— Вы верите ему? — пытаюсь понять настроение Валентина Олеговича по модуляциям его голоса. Тот пожимает плечами:
— Он же не на допросе признался. Сам пришел и все выложил.
Ислаев (опять начинает ходить взад и вперед). Это... это ты какое слово сказал! А может быть, ты прав. Тяжело нам будет без тебя... Бог ведает, может, это и к цели не приведет... Но тебе видней, тебе лучше знать. Я полагаю, это ты придумал верно. Ты мне опасен, брат... (С грустной улыбкой.) Да... ты мне опасен. Вот я сейчас что сказал... насчет воли-то... А ведь, пожалуй, я бы не пережил! Мне без Наташи быть... (Махает рукой.) И вот что, брат, еще: с некоторых пор, особенно в эти последние дни, я вижу в ней большую перемену. В ней проявилось какое-то глубокое, постоянное волнение, которое меня пугает. Не правда ли, я не ошибаюсь? Ракитин (горько). О нет, ты не ошибаешься! Ислаев. Ну, вот видишь! Стало быть, ты уезжаешь? Ракитин. Да.
— Вот это и странно.
— Ничего странного. Наверное, этот идиот испугался, что с ним тоже могут разделаться, как с ненужным свидетелем. Вот и примчался. Просил, чтобы я включил его в программу защиты. Насмотрятся сериалов…
— Мне нужно с ним пообщаться. Где его найти?
— Я не знаю, где он сейчас живет. Вроде у какой-то сожительницы, по крайней мере, по прописке вы его не застанете. Он работает помощником на катере, который перевозит туристов на другой берег, к дюнам. Завтра сможете попытаться найти его на рабочем месте. Если, конечно, он еще жив.
Попытаюсь, — угрожающе заверяю я Валентина Олеговича, разворачиваюсь и ухожу.
— А лучше уезжайте, — кричит он мне вслед, подзывая свою собаку.
Ислаев. Гм. И как это вдруг стряслось! И нужно же тебе было так смешаться, когда мы с матушкой застали вас... Матвей (входя). Староста пришел-с. Ислаев. Пусть подождет!
* * *
Матвей уходит,
Настаиваю, чтобы Вера спала отдельно, закрыв окна и двери номера изнутри. Я рядом, через стенку, ей ничего не угрожает. Я бы лег на полу, возле ее кровати, но ночью я часто кричу во сне и не хочу напугать ее еще больше. И в этот раз просыпаюсь с открытым ртом. Подушка мокрая. Щупаю рукой тумбочку, чтобы найти стакан воды, и замечаю свой телефон. На экране светится эсэмэска с незнакомого номера. Хватаю телефон, чтобы удостовериться.
Michel, однако, ты ненадолго уезжаешь? Уж это, брат, пустяки!
«Выходи».
Ракитин. Не знаю, право... Я думаю... надолго.
Хм… Что за игру ведет со мной этот незнакомый хмырь? Желание разобраться в произошедшем сильнее мысли, что это может быть какая-то подстава. Я за минуту одеваюсь, хватаю куртку, сую в карман нож Михаила, который забрал с собой из дома Саты. Скатываюсь по лестнице и выскакиваю на улицу.
Ислаев. Да ты меня уж не принимаешь ли за Отелло за какого-нибудь? Право, с тех пор как свет стоит, я думаю, такого разговора не было между двумя друзьями! Не могу же я так с тобой расстаться...
Ракитин (пожимая ему руку). Ты меня уведомишь, когда мне можно будет воротиться.
Поначалу вокруг только беспросветная тьма, где-то вдалеке лает собака. Глаза привыкают к темноте, и вот уже я различаю силуэты темных домов, а впереди появляется светящаяся точка. Будто кто-то стоит и светит телефоном в конце переулка. Меня сильно тошнит, но я превозмогаю себя и иду на этот свет. Меня качает, но я ускоряюсь, чтобы не передумать. Точка исчезает. Ага, вот тут улица уходит в сторону. Сворачиваю и понимаю: я зашел в тупик. Использую эту вынужденную остановку, чтобы перевести дыхание и как-то отвлечься от мучительной боли в руке, которой колотил сегодня в стену. Достаю и сильно сжимаю нож, это придает уверенности. Внезапно светящаяся точка возникает чуть сбоку. От неожиданности я кричу, инстинктивно взмахиваю ножом, но тут затылок пронзает резкая боль от удара.
Ислаев. Ведь тебя здесь заменить некому! Не Большинцов же в самом деле!
Звуки возвращаются постепенно, словно со дна колодца. Я понимаю главное — жив. В голове шумит еще сильнее, чем днем, мне жутко холодно, но я жив. Вижу, точнее, нащупываю застывшую кровь на ноже, но рядом никого нет. Странно, на улице вообще пусто. Хотя что тут странного? Мы находимся на отшибе, на улице глубокая ночь. Задыхаясь, бегу назад в гостиницу, пытаясь вытереть пальцы о изнанку свитера. Мне везет: администраторша храпит где-то в каморке, меня никто не видит. По крайней мере, я на это надеюсь. Долго мою нож, глядя на розовую воду, что стекает в сток, потом пью таблетки и падаю в кресло. Пытаюсь осмыслить то, что произошло, но засыпаю одетый, прямо в кресле.
Ракитин. Тут есть другие...
С утра ночное происшествие кажется дурным сном, но я понимаю, что все было наяву. Конечно же, Вере я не рассказываю о происшествии, но боюсь за нее и настаиваю, что ей лучше находиться в людных местах. Желательно в центре поселка, там можно оставаться на виду, не опасаясь нападения. Уверен, она деликатно думает, что я хочу побыть один, потому соглашается пройтись и пообедать в кафе одна.
Ислаев. Кто? Криницын? Фат этот? Беляев, конечно, добрый малый... но ведь ему до тебя, как до звезды небесной!
Между тем я встречаюсь с Сатой, забираю документы и ключи. Вижу слезы в ее глазах и вдруг понимаю: Сата прощается с домом. Какое-то время мы молчим, потом она кладет руку мне на плечо, кивает и идет к такси. Я помогаю ей погрузить вещи и возвращаюсь во двор. Затем долго сижу на крыльце один, пытаясь собраться с мыслями.
Ракитин (язвительно). Ты думаешь? Ты его не знаешь, Аркадий... Ты обрати на него внимание... Советую тебе... Слышишь? Он очень... очень замечательный человек!
После обеда мы с Верой ловим такси и едем на базу у берега, чтобы не опоздать на катер. Она все разузнала заранее по телефону, что оставил нам официант. В итоге мы приезжаем даже раньше и успеваем выпить кофе на террасе кафе «Стерх», заваленной стройматериалами. Я настороженно осматриваюсь, потому что уже знаю, что кафе принадлежит «захватчикам». Впереди несколько низких песчаных холмов. К северу, на берегу выступает массивная каменная ограда — за ней, судя по описанию, начинаются дюны.
Ислаев. Ба! То-то вы все с Наташей хотели его воспитаньем заняться! (Глянув в дверь.) А! да вот и он, кажется, сюда идет... (Поспешно.) Итак, милый мой, это решено - ты уезжаешь... на короткое время... на этих днях... Спешить не к чему - нужно Наташу приготовить... Маменьку я успокою... И дай бог тебе счастья! Камень у меня ты снял с сердца... Обними меня, душа моя! (Торопливо его обнимает и оборачивается ко входящему Беляеву.) А... это вы! Ну... ну, как можете?
Молодой правляющий, который сегодня за официанта, говорит, что пески могут засосать человека. Даже не верится, но проверять я бы не рискнул.
Беляев. Слава богу, Аркадий Сергеич.
Ислаев. А что, Коля где?