– Даю за него двадцать золотых! – выкрикнул мужчина из толпы, но юноша не увидел его лица. Он смотрел на свои закованные в кандалы руки, чувствуя, как в душе взметается буря.

«Это неправильно!» – вскричало подсознание.

Он не был сыном русалки. Это он знал точно. Помнил, как его корабль потерпел крушение во время шторма. Помнил крики моряков и жуткий треск ломающейся мачты. Помнил, как его легкие заполняла вода. Но что было до всего этого? Кто он такой? Почему не мог ничего вспомнить?

«Вернись ко мне… Ты обещал…» – Женский голос прорвался сквозь странный гул в ушах, и он наконец-то вышел из оцепенения. Огляделся по сторонам и отчетливо кое-что понял: все, что здесь происходило, было для него чуждо – кем бы он ни был.

– Предлагаю пятьдесят золотых! – прокричала женщина средних лет, одетая в голубом платье с оголенным плечом.

– Продано! – радостно провозгласил Лимас. – Инео, сын русалки, станет украшением вашего дома удовольствий и принесет небывалую удачу любому, кто разделит с ним ложе.

Юноша полоснул Лимаса гневным взглядом. Его хотят продать точно скот? Ради этого его спасли, а потом приволокли сюда?

Пелена окончательно спала, и он понял, что его явно опоили какими-то дурманящими снадобьями, чтобы он стоял тихо и не сопротивлялся.

Женщина поднялась на помост, держа в руках увесистый мешочек золота, а следом за ней шел мужчина. В его руках юноша увидел железный прут с круглой печатью на конце.

Печатью, которая была накалена докрасна.

Рабское клеймо.

Мужчина подошел к нему, и он почувствовал, как пара рук опустилась на его плечи и с силой надавила, заставляя опуститься на колени. Но он не желал преклоняться. Перед глазами предстал туманный образ, где он, богато одетый, опускался на одно колено перед мужчиной в короне и произносил клятву верности. Но юноша не успел ухватиться за это воспоминание, когда давление на плечи усилилось, и его ноги подкосились.

Он смиренно склонил голову и замер. С его рубашки содрали рукав, и боковым зрением он увидел, как раскаленное клеймо приблизилось к его плечу. Голова ужасно гудела, но рассудок на удивление был ясным – словно он и не пил дурманящего снадобья.

Схватившись за клеймо, юноша с молниеносной скоростью вырвал его из рук незнакомого мужчины. Он ткнул раскаленным концом в лицо стражника, который удерживал его за плечи, а острием пырнул в живот того, кто собирался его клеймить.

По толпе прокатились возбужденный ропот и крики. Женщина, что отсчитывала золотые монеты Лимасу, громко взвизгнула, и к юноше подлетели несколько других стражников. Он не знал, откуда ему ведомы эти приемы, но уверенно нырнул под руку одного из стражей и метким ударом трех пальцев в шею лишил того сознания, после чего выхватил из его рук короткий меч.

Хотя кандалы были соединены между собой несколькими железными звеньями, которые стесняли движения, но он все равно был гораздо, гораздо быстрее противников. Как он сумел развить такую скорость, если недавно умирал от слабости и головной боли? Он не знал ответа на вопрос и просто продолжал драться.

Юноша полоснул по животу одного стражника и, поставив подножку, повалил другого. Третьему он сломал нос ударом головы. А четвертого пырнул в живот.

Он медленно продвигался к краю помоста, оставляя за спиной раненых и убитых стражников.

– Схватите мальчишку! – взревел Лимас, и на юношу бросились еще несколько мужчин. Кто-то сильно ударил его по спине, отчего он упал на колени. На него тут же навалились еще трое стражников и выбили из рук меч.

Он пытался сопротивляться, но силы были не равны.

– Верни деньги, Лимас! Твой раб мне весь дом разнесет, – возмутилась женщина и выхватила мешочек с золотом из рук работорговца.

– Ты что творишь, щенок? – гневно прокричал Лимас. – Двадцать ударов плетьми этому ублюдку!

– Лучше сразу убейте меня! – Юноша сплюнул на землю: один из мужчин успел разбить ему губу и рассечь бровь. Горячая кровь тонкой струйкой стекала по лицу на подбородок, но он продолжал сверлить гневным взглядом Лимаса. – Я не стану игрушкой для утех. Лучше умру, как мужчина!

Повисла звенящая тишина. Все с любопытством наблюдали за развернувшейся на помосте сценой. Даже бедняки выступили из-под тени домов и устремились в центр площади, чтобы посмотреть на представление.

Лимас присел перед ним на корточки, а стражники еще сильнее сжали его плечи, больно выворачивая руки. В этот момент юноша увидел то, от чего его сердце сжалось в странном волнении.

На мизинце Лимаса красовался изящный перстень с круглым камнем насыщенного черного цвета.

У юноши не было никаких сомнений, что этот перстень работорговец снял с него, пока он лежал без сознания на корабле. Он отчетливо слышал шепот, словно доносившийся из темных недр черного камня:

«Вернись ко мне. Вернись. Ты обещал».

Он рванулся было в сторону Лимаса, но получил удар ногой по голове.

Сознание помутилось.

– Поверь, сопляк, ты умрешь, но достойной смерти тебе не видать. Сдохнешь, как скотина на бойне. – Лимас поднялся и прижал сапогом его голову к земле. – Двадцать ударов ему, а потом отправьте к Джованни, расскажите, какой переполох устроил здесь этот паршивец. Он любит усмирять буйных рабов.

Юноша из последних сил попытался сопротивляться, но мужской сапог лишь сильнее придавил его к земле, отчего пыль попала в глаза и рот. Его руки на мгновение освободили, но он не успел среагировать, прежде чем их вывернули вперед, потянув за цепь кандалов как за поводья, лишая последнего шанса высвободиться.

На мгновение на площади повисла гробовая тишина, а потом ее разрезал свистящий удар плети. Юноша всхлипнул от охватившей его дикой боли, но сумел сдержать крик, застрявший где-то в горле. После второго удара раздался треск ткани его рубашки, и третий пришелся прямо по оголенной коже. Он с трудом сдерживал стоны и крики, глаза жгло от слез унижения, а мужской сапог так и продолжал придавливать его голову к земле. Пятый или, может быть, шестой удар с неприятным звуком рассек кожу, а на десятый он потерял самообладание и впервые вскрикнул сквозь стиснутые зубы.

Хлыст вдруг остановился. Лимас убрал ногу с его лица и снова опустился перед ним на корточки. Сквозь пелену слез юноша немигающим взглядом смотрел на перстень на чужой руке.

– Мне показалось или я услышал мольбу о пощаде?

– Перстень… – едва слышно просипел он.

– Что? – удивленно переспросил Лимас.

– Я верну его обратно и заберу твою жизнь в уплату долга. – Юноша судорожно вздохнул и закрыл глаза.

У него не было прошлого, не было имени, кроме того, что ему дали на этой площади. Но у него появилась цель – вспомнить все и отомстить похитителю его свободы.

– Твоя жизнь в моих руках, глупец.

Муки возобновились, но Инео больше не мог терпеть и вскрикивал каждый раз, когда плеть рассекала кожу. Он сбился со счета, и казалось, что ударов было намного больше двадцати. Когда хлыст рассек воспаленную, истекающую кровью плоть в последний раз, он потерял сознание.





Инео пришел в себя в темнице. Именно ее ему напомнило сырое помещение с голыми стенами из серого камня и тяжелой дубовой дверью. Сквозь небольшое оконце с железной решеткой просачивался дневной свет.

Он лежал на животе на грязной циновке, набитой соломой, и ему в нос ударил едкий запах мочи, гноя и пота. Он попытался встать, но тут же застонал от боли в спине, голове и руке.

На запястье красовался свежий ожог – рабское клеймо.

– Осторожнее, скинешь со спины припарки, я по новой их прикладывать не буду, – проворчал кто-то слева от него.

Инео с трудом повернул голову, заметив, что на его шее закреплен тонкий железный обруч, цепь от которого тянулась к железному шесту в центре темницы. Его посадили на привязь, как пса. Гнев, отчаянье и злость заполняли его душу, но сил не было даже на то, чтобы подняться с матраса.

– Где я? – спросил он, глядя на незнакомца, который сидел на такой же циновке у правой стены, прямо напротив двери.

– В одной из темниц бойцовой арены. Тебя продали за тридцать золотых. – Мужчина держал в руках нечто похожее на заплесневелый хлеб и с аппетитом откусывал от него большие куски.

– А ты кто?

– Такой же раб, как и ты. Нахожусь тут почти год, – это, считай, рекорд. На бойцовой арене Джованни мало кто может протянуть столько времени.

– И что тут делают? Дерутся насмерть? – Инео с трудом приподнялся на локтях, но через несколько секунд снова упал на циновку. Все тело ныло, а спина горела адским огнем.

– Побереги силы. Джованни не позволит тебе долго прохлаждаться. Через неделю состоится бойня, и ты примешь в ней участие. Как тебя зовут?

– Не помню. На рынке рабов меня прозвали Инео.

– Сын русалки, значит… – Мужчина наконец-то отвлекся от трапезы и, откинув волосы с лица, посмотрел на него. – Меня зовут Ахига, будем соседями, пока один из нас не сдохнет в этом убогом месте.

Ахига был смуглым широкоплечим мужчиной тридцати лет с раскосыми карими глазами. Его скуластое лицо с приплюснутым большим носом было испещрено мелкими, тонкими шрамами, которые составляли единый замысловатый узор. На шее Ахиги тоже имелся ошейник с цепью, прикованной к шесту.

– Это ты сделал? – Инео указал на свою голую спину, которую покрывала ткань, пропитанная жидкостью с едким запахом. Она приятно холодила спину, облегчая боль от ударов хлыста.

– Джованни приказал. Не хотел, чтобы ты помер от заражения, не успев окупить затраченное на тебя золотишко. Ешь, пока не остыло.

Инео только сейчас увидел перед собой деревянную миску с какой-то мутной жижей. Он взял миску трясущейся рукой и пролил половину содержимого на землю, когда почувствовал запах протухшего мяса и не смог сдержать спазм тошноты.

– Со временем привыкнешь, – со смешком отозвался Ахига и доел остатки хлеба. – Хотя многие рабы умирают от желудочных хворей.

Инео брезгливо встряхнул руку от остатков жидкости, прикидывая в уме, сколько он сможет продержаться без еды. Желудок жалобно урчал, но содержимое миски не вызывало у него доверия, да и вонь в темнице стояла такая, что ни о какой еде он думать не мог.

– Мне надо в уборную, – сказал он, оглядываясь по сторонам в поисках еще одной двери.

Ахига громко расхохотался.

– А горячую ванну тебе принять не нужно? Может, попросишь еще Джованни спинку потереть? – Увидев суровое выражение лица Инео, он перестал смеяться и серьезным тоном продолжил: – Мне жаль, парень, но до тебя, видать, еще не дошло. Ты раб бойцовой арены – самого ужасного места в Турготе. Забудь про удобства, домашний уют и радость. Здесь тебя ждут боль, унижения, страдания и смерть.

– Неужели отсюда нельзя выбраться? Должен быть выход… должна быть надежда. – Приложив титанические усилия, Инео оперся на руки и сел на матрас. Он осмотрел землю и понял, почему слова об уборной так рассмешили Ахигу.

Новый спазм подкатил к горлу, и его стошнило желчью.

«Вернись ко мне…»

Нежный голос одновременно и усмирял боль, и наносил новые раны глубоко на сердце.

– У всех тут поначалу теплится надежда. Но и она скоро тебя покинет. Надежде не место в Турготе – городе рабовладельцев.

Глава 12

Декабрь, 1135 г. со дня Разделения

Инео провел в темнице десять дней.

Раны от хлыста успели покрыться тонкой коркой, но он чувствовал себя отвратительно. Его тело было ослабшим, а здешняя еда никак не способствовала восстановлению. Инео с горем пополам привык к похлебке из овса, в которой иногда попадались кусочки жира или требухи – явно не первой свежести.

К чему он так и не смог привыкнуть, так это к хлебу, что выдавали с похлебкой. Казалось, он был сделан вовсе не из пшеницы, а из опилок старого гниющего дерева.

Его сосед Ахига постоянно шутил, что Инео был каким-то заморским богатеем, не привыкшим к простой крестьянской пище. Вот только самому Инео эти шутки смешными не казались. Но он не обижался на Ахигу. Этот здоровенный добряк даже нравился ему из-за непоколебимого оптимизма, который не покидал его в стенах рабской темницы.

Однако Инео переполняли гнев, обида и боль оттого, что он так ничего и не вспомнил. Ни имени, ни возраста. Первые дни его охватывала паника от устрашающего чувства штиля в голове. Ему хотелось кричать, плакать, разбивать кулаки в кровь, и, чтобы хоть как-то отвлечься, он донимал Ахигу расспросами.

Так он узнал, что на этой бойцовой арене все бои смертельные. Раз в месяц устраивались бойни, во время которых на арену выпускали по сорок воинов, и они сражались друг с другом любым оружием, какое только достанут, пока в живых не останутся всего пятеро.

Всех рабов держали в закрытых темницах по два-три человека. По словам Ахиги, раньше их не запирали, но рабы постоянно пытались сбежать с территории арены либо устраивали между собой резню. Поэтому Джованни построил камеры и постоянно держал рабов взаперти, кроме боев и тренировок.

– Джованни так печется о жизни рабов вне арены, но все равно отправляет их на убой, где они гибнут десятками. – Инео отказывался понимать и принимать политику рабовладельцев. Это было для него дико, мерзко и чуждо.

– Крепкие мужчины, умеющие драться, на рынке рабов нынче стоят дорого. С каждым месяцем боевая арена приносит все меньше денег, а Джованни становится все злее, вот и проводит кровожадные бойни, чтобы хоть как-то вызвать интерес у публики.

– Сколько стражников находится на территории арены?

– Что ты задумал, парень? – Ахига с подозрением посмотрел на Инео. – Я ведь говорил, что сбежать отсюда невозможно. Все ходы тщательно охраняются. Стены арены высоки, а рабов выпускают из темниц только на бои и тренировки в сопровождении десятков стражников.

– Нужно все тщательно изучить и спланировать побег, – не унимался Инео.

Ахига сочувственно покачал головой.

– Ты заклеймен меткой раба, парень. Даже если сбежишь, тебя не выпустят с острова без Вольной хозяина.

– Вольной?

– Закрепленный особой печатью документ, который подтверждает, что хозяин даровал тебе свободу. Даже не мечтай об этой бумаге, – предупредил Ахига, заметив в его глазах опасный блеск. – Освобождение раба – очень редкое событие, а Джованни – последний человек, кто согласится на такую добродетель.

После того разговора Инео поник. Он продолжал безвольно лежать на циновке и взирать в потолок, пытаясь найти среди мутных образов, всплывавших в голове, хоть что-то, что помогло бы ему понять, кто он такой.

За это время он успел досконально изучить распорядок дня. Еду приносили дважды – утром и вечером. Миски просовывали через маленькое окошко в двери, которое также запиралось на ключ снаружи. Днем Ахигу забирали на тренировки трое солдат. Инео пока не трогали, ссылаясь на то, что он, будучи новичком, начнет тренировки только после первой бойни, если, конечно, выживет. Один раз к ним пришел хозяин бойцовой арены, Джованни.

Это был крепкий мужчина среднего роста с кудрявыми темными волосами до плеч и короткой бородой. Он выглядел не старше пятидесяти лет, хотя, если верить словам Ахиги, ему было далеко за шестьдесят.

Джованни вошел в сопровождении двух стражников, отчего темница стала еще теснее, чем раньше.

– Рад видеть тебя в здравии, Инео, сын моря. Готов к первому бою? – спросил он с насмешкой, и юноша окинул его холодным, как сталь, взглядом.

– А если не готов, ты пожалеешь меня и выдашь сладкий пирожок? – процедил Инео.

– Откуда в простом рабе столько гонора? – беззлобно возмутился Джованни. – Я ведь могу тебя за это казнить прямо сейчас.

Инео, который до этого времени сидел, прислонившись к сырой стене, улегся и растянул ноги на матрасе. Надев маску скучающего равнодушия, он промолвил:

– Можешь. Да только проку-то? Ты за меня отдал деньги и будешь идиотом, если убьешь, не окупив их.

У стены напротив двери раздался булькающий звук, когда Ахига попытался сдержать смешок и, видимо, подавился слюной.

Джованни растянул губы в довольной ухмылке и присел на корточки перед Инео.

– Ты мне нравишься, парень.

– Я польщен, – так же холодно отозвался Инео. – Надеюсь, симпатия вызвана не моей привлекательной внешностью? – Он стиснул зубы в раздражении, вспомнив, что именно из-за своей красоты был едва не продан в дом удовольствий.

Джованни его слова только повеселили.

– Мало кто из рабов осмеливается дерзить мне. Все в основном лебезят передо мной в страхе. А ты, даже в кандалах и оборванных вонючих обносках, держишься с королевским достоинством. Мне бы очень хотелось узнать твою историю, Инео. Поэтому я искренне надеюсь, что ты переживешь завтрашнюю бойню и вскоре вспомнишь прошлое.

С этими словами Джованни со стражниками покинул темницу.

– Парень, да ты совсем умалишенный! Как ты посмел так грубо говорить со своим хозяином? – В голосе Ахиги сквозило восхищение. – Он ведь мог тебя за это избить до полусмерти.

Инео вопрос соседа проигнорировал. Его не покидало странное чувство, вызванное словами Джованни. Что-то в них заставило его сердце колотиться быстрее. Что-то важное и близкое ему, его сущности. Что-то, чего он никак не мог вспомнить.





В день бойни, на рассвете, за ним пришли четверо солдат. С него впервые сняли ошейник с цепью и сразу же надели на руки кандалы.

– Инео! – позвал его Ахига, у которого сегодня не предвиделось боя. – Постарайся выжить, парень.

Инео благодарно кивнул и, подталкиваемый стражниками, вышел из темницы. Они двигались по узкому темному коридору, по обе стороны от которого находились двери с решетчатыми окошками. Инео насчитал сорок дверей.

Если в одной бойне участвовали четыре десятка воинов, то сколько всего рабов имелось у Джованни? Наверняка это была не единственная казарма на арене.

Когда они добрались до конца коридора, стражники отворили тяжелую дверь, и в первые секунды Инео чуть не ослеп от яркого света и не оглох от гомона сотен голосов.

– Шагай быстрее! – Его толкнули в спину, и он вышел на опаляемую солнцем площадку.

Круглая арена была обнесена высокой оградой, за которой находились трибуны, переполненные зрителями. На нижнем ряду сидели люди в оборванных одеждах.

«Самые опасные места для бедняков», – догадался Инео.

В центральной части трибун возвышалось огороженное ложе с навесом и скамьями, где расположились богато одетые мужчины и женщины. Рядом с ними присутствовали рабы, которые обмахивали хозяев большими опахалами или держали в руках увесистые подносы с напитками и фруктами. На лицах господ читалась неприкрытая скука.

От громких криков у Инео начинало гудеть в ушах, и он болезненно сморщился, оторвав взгляд от трибун. Из соседних дверей начали выводить других рабов, тоже скованных кандалами. Среди них были и юноши вроде Инео, и зрелые мужи.

– Эй! А что среди нас забыла девка? Это приз для победителей? – раздалось сбоку от него, а следом послышался одобрительный хохот.

Инео повернул голову и встретился с сальным взглядом крупного, лысого мужчины.

– Эй, девица, тебя звать-то как? – спросил лысый под очередной взрыв смеха.

Инео лениво изучил его и спокойным тоном ответил:

– Узнаешь, если не умрешь на бойне.

Лицо мужчины перекосилось от злости.

– Так ты не девка? Славно! Значит, тебя я убью первым.

Слова раба никак не задели Инео. Не обращая внимания на смешки и разговоры, он продолжил изучать арену.

По всему периметру стояли стражники. Их было вдвое больше, чем бойцов. Они наверняка находились здесь, чтобы контролировать рабов, если те вдруг решат поднять бунт и напасть на зрителей. В центре арены было свалено в кучу разномастное оружие: клинки, короткие и длинные мечи, кинжалы, топоры, булавы, копья и щиты.

– Дорогие зрители! – раздалось у него за спиной, и Инео обернулся, увидев на огороженном от остальной трибуны возвышении Джованни. – Добро пожаловать на бойню! Делайте ваши ставки! Кто из этих сорока бравых воинов останется в живых, а кто погибнет первым?

По трибунам прошелся волнительный ропот, и сердце Инео заколотилось быстрее.

Он не хотел умирать. Не так.

Инео вновь осмотрел остальных рабов, которые ожидали своего часа в страхе и волнении. К ним направились стражники и начали по очереди отстегивать кандалы и рисовать краской номера прямо на лбу.

Инео, который стоял в самом конце шеренги, достался номер 40.

Когда над головами раздался удар гонга, и зрители, и рабы мгновенно затихли.

Он сделал глубокий вдох.

– Бойцы, приготовьтесь! Ваша жизнь в ваших руках! – торжественно провозгласил Джованни и снова ударил в гонг.

Большинство рабов сорвались с мест и помчались к куче с оружием. Инео же не спешил. Как он и предполагал, в ту же минуту возле оружия развернулась ожесточенная битва. Зрители моментально оживились и начали громко улюлюкать. Их гомон смешался с лязгом металла и воплями бойцов. Вскоре земля возле «оружейного склада» окропилась кровью.

У ограды помимо Инео оставались еще восемь человек. Некоторые из них замерли в полной рассеянности, а кто-то уже завязал рукопашный бой.

К нему двинулся тот лысый бугай.

– Ну что, девка, готова жрать землю?

Инео нагнулся, подобрав с земли камень размером с орех.

– Только после тебя! – ответил он и запустил в мужчину камень, который угодил ему прямо в глаз. Мужчина с гортанным криком схватился за лицо. Кровь стекала с глаза на подбородок.

Не раздумывая, Инео побежал в сторону оружия и, пока другие рабы сражались друг с другом, выдернул из кучи короткий меч, сжав его левой рукой. На него тут же обратил внимание темнокожий худой боец и ринулся в его сторону. Инео схватил первый попавшийся под руку нож и запустил в раба. Лезвие вошло прямо в горло. Боец со странным булькающим звуком упал на колени, и из его рта струйкой потекла кровь.

Когда он рухнул на землю лицом вниз, с трибун раздались восторженные возгласы.

– Да это же тот парень с площади, что устроил переполох! Инео, сын русалки, – выкрикнул кто-то из зрителей первого ряда.

– Инео! Инео! – подхватили несколько человек, и его имя начали скандировать зрители из числа бедняков, занимавшие первые ряды.

Волнение и страх, что одолевали его до начала боя, вдруг отступили. Сейчас он был сосредоточен и спокоен как никогда. «Эмоции в бою – непростительная ошибка», – услышал он в голове свой собственный голос, но когда это говорил и кому, Инео, конечно же, не помнил.

Солнце нещадно палило с неба, и с висков уже стекали капли пота. Хотя Инео старался не обращать на это внимания, как и на крики толпы, и боль в затылке.

Он крепче сжал рукоять меча и почувствовал приятное тепло в ладони, словно она налилась силой, соприкоснувшись со сталью. К нему подлетел воин с топором, но Инео успел увернуться от атаки и, сделав выпад, пырнул его в бок. Не успевал он отразить атаки одного, как на него нападал другой, снова, и снова, и снова. Земля была усеяна трупами и окрашена в красный, а в воздухе стоял резкий запах пота и крови. В ушах гудело от выкриков толпы и лязга стали о сталь, а мышцы болели от непривычного напряжения после долгого пребывания на корабле и в темнице.

Когда он сражался с пятым по счету рабом, к нему подкрались сзади, но Инео успел увернуться от удара сабли.

Теперь он сражался сразу с двумя. Он не мог похвастаться горой мышц, как многие рабы на этой арене, да и после пребывания в плену сильно похудел. Но его главным преимуществом были ловкость и скорость, которыми Инео пользовался сполна. Он с легкостью уклонился от ударов противников и, сделав ложный выпад, ударил одного из них ногой.

Второй мужчина оказался проворнее и сильнее. Он предугадывал действия Инео и отражал его атаки. Инео чувствовал, что силы медленно покидают его. Когда их мечи скрестились в очередной раз, он отчетливо осознал, что силы не равны. Он едва удерживал напор, а его рука уже ныла от напряжения.

Внезапно хватка соперника ослабла, и он с удивленным возгласом опустил голову. Инео проследил за его взглядом, обнаружив, что противника пронзило копье, а на рубашке стремительно расползалось кровавое пятно.

Инео хотел с облегчением выдохнуть, когда боец упал на землю, но судьба решила сыграть с ним злую шутку.

– Ты поплатишься за мой глаз, девица! – злобно выплюнул лысый мужчина, который убил его соперника, а теперь с ревом устремился к нему.

Не ожидав такого напора, Инео отступил на несколько шагов. Тут он споткнулся о тело убитого бойца и упал, больно ударившись спиной о твердую землю. Из легких вышибло весь воздух.

На него сверху навалилось грузное зловонное тело, и Инео лишь чудом успел перехватить руку с направленным на себя лезвием ножа.

– Я вспорю глотку тебе, девица! – с маниакальной улыбкой прошипел лысый. Его лицо и один глаз были залиты кровью. Он был в разы сильнее Инео, и тому стоило нечеловеческих усилий сдерживать этот натиск.

Острие ножа находилось в жалких сантиметрах от его горла. Руки тряслись, и Инео чувствовал, как с каждой секундой силы покидают его. Казалось, он не сможет пережить эту бойню…

«Вернись ко мне, – женский голос заглушил крики толпы и гул в ушах. – Вернись, ты обещал!»

Инео скользнул взглядом по арене в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь ему одолеть врага, и заметил валяющийся рядом короткий кинжал. Видимо, кто-то обронил его в бою.

Инео отважился на отчаянный шаг. Он харкнул в лицо мужчины, и тот брезгливо сморщился, слегка отстранившись и ослабив хватку. Секундной заминки хватило, чтобы Инео сместил направленное на него лезвие правее и ниже и обхватить кинжал свободной рукой.

В следующую секунду его плечо пронзила адская боль от вонзившегося в него ножа. Не дав противнику завершить начатое, Инео одним взмахом провел лезвием по его шее и перерезал горло. На его лицо хлынула кровь, затекая в глаза и рот. Мужчина с хрипом повалился на него и, дернувшись несколько раз, затих насовсем.

Глаза Инео жгло от крови и слез. Боль в плече усиливалась с каждым мгновением, и он понял, что риск был не оправдан. Обессиленный и раненый, он не протянет даже до конца бойни. Может быть, стоит притвориться мертвым, пока другие бойцы заняты друг другом?

Не успела мысль сформироваться в голове, как его оглушил громкий удар гонга.

– Бойня окончена, – провозгласил зычный голос Джованни. – Сложите оружие!

Инео вылез из-под тучного тела и с не меньшим трудом поднялся на ноги. Его тошнило от боли и слабости. Когда он, прилагая титанические усилия, выпрямился и поднял голову, кто-то в толпе зрителей прокричал:

– Смотрите! Сын русалки выжил! Инео!

Его имя снова начали скандировать, отчего трое других выживших бойцов с удивлением оглянулись на него.

– Ты полон загадок, Инео. – Джованни спустился с возвышенности и приблизился к рабам в сопровождении свиты стражников. – Я рад, что ты выжил. Тебе благоволит удача.

Инео тяжело дышал и едва держался на ногах. Нож из плеча он так и не выдернул, чтобы избежать обильного кровотечения. Он надеялся, что Джованни даст ему хотя бы бинты для перевязки раны в темнице.

Люди продолжали выкрикивать его имя, но он не понимал почему. Что он такого сделал, что так полюбился публике? Он не знал ответа на этот вопрос. Но одно знал точно: в последние секунды, когда уже готов был сдаться, он снова услышал голос. Голос, который придал ему сил, помог бороться дальше.

Во что бы то ни стало Инео должен вспомнить, кому он принадлежал, и выполнить то обещание.





После бойни его отвели обратно в темницу. Когда Ахига вытащил кинжал из его плеча, Инео не сдерживался и стонал от боли. Во рту все еще стоял металлический привкус, и он мечтал смыть с себя кровь, грязь и пот, но, по словам соседа, о банных процедурах он мог забыть.

«Грязь, клопы и вши – бич бойцовой арены».

– Победителям бойни дают передохнуть пару недель, так сказать, оклематься от травм. Но твоя рана будет затягиваться не меньше месяца, – подытожил Ахига, накладывая швы.

Стражники принесли сверток с чистой тканью, настойками и иглой, после чего Ахига с ловкостью талантливого лекаря залатал рану Инео и наложил повязки. Если верить его словам, единственное, на что не скупился Джованни, – это целебные снадобья для лечения ран рабов, на которых он возлагал большие надежды.

Значит, Инео входил в их число. Но хорошо это или плохо, он пока не решил.

– Где ты научился лекарскому делу? – поинтересовался Инео, когда Ахига закончил с перевязкой.

– У себя на родине я был лекарем.

Инео удивленно вскинул брови.

– Я думал, ты был военным или занимался тяжелым физическим трудом.

Превозмогая боль, Инео уселся на циновку и принялся за обед, который стражники принесли вместе с лекарскими принадлежностями. Флягу с водой он прислонил к стене, чтобы та медленнее нагревалась от духоты в темнице.

– Физическим трудом я занимался вдоволь. У меня был скот и большая усадьба, за которой нужен был хороший уход, – ответил Ахига, баюкая в руках свою фляжку. – Да и все мужчины острова Вамир обладают хорошей боевой подготовкой, чтобы защищать свои земли от набегов работорговцев. Но восемь месяцев назад на Вамир напало сразу пять пиратских судов. Мы жили на окраине, поэтому я успел увести жену с детьми в лес и спрятать их в одной из землянок, которые жители Вамира соорудили на случай нападений. А сам вернулся помочь соплеменникам. – Ахига задумчиво почесал грязными ногтями покрытый шрамами подбородок. – Нарая, моя жена, умоляла меня остаться с ними, просила не уходить… Но я не мог отсиживаться в укрытии, пока мерзкие твари оскверняют земли моих предков. Я ушел, чтобы сражаться, и даже смог уберечь от похищения дочь соседа, но сам спастись не успел. Теперь я здесь.

Ахига закончил рассказ, а Инео впервые увидел на его лице тень грусти.

– Мне очень жаль, Ахига, – искренне посочувствовал он. Сам Инео ничего не помнил о своей прежней жизни, и возможно, от этого ему было проще смириться с нынешним положением и сохранять холодный, ясный рассудок. – Мы найдем способ выбраться отсюда.

Ахига покачал головой с грустной улыбкой.

– Ты нравишься мне, парень. Но как же ты молод и глуп. Выход здесь только один – смерть.

– Тогда почему ты сохраняешь оптимизм? Почему борешься за жизнь с таким отчаянием? Не потому ли, что в глубине твоей души все еще теплится надежда?

Ахига отложил флягу.

– Я борюсь за жизнь, потому что так велено мне верой предков. Лишь трус и слабак сдается перед лицом смерти. Истинный муж Вамира будет сражаться до последней капли крови. А надежда во мне давно погибла, парень. И тебе советую оставить это опьяняющее разум чувство. – Ахига лег на циновку и повернулся лицом к стене, давая понять, что разговор окончен.

Инео не стал спорить и принялся за гадкую на вкус похлебку. Не успел он опустошить миску и наполовину, как дверь темницы распахнулась, и порог переступил Джованни в сопровождении своих стражников.

Ахига встрепенулся и сел, растерянно оглядываясь то на Инео, то на Джованни.

– Как ты себя чувствуешь, сын русалки?

Инео отставил миску в сторону и выпрямил спину, мысленно умоляя себя не заплакать от боли в плече и во всем теле.

– Ты посещаешь мою скромную обитель с завидной регулярностью, – с наигранной вежливостью отозвался он. – Говорят, дети моря приносят удачу. Неужто хочешь подружиться со мной?

– Судя по твоим речам, ты не дитя моря, а заносчивый аристократ из дальних земель. – Джованни склонил голову, внимательно изучая его. – Я наблюдал, как ты сражаешься. Твой стиль ведения боя кричит о том, что тебя обучали элитные бойцы в расфуфыренных доспехах. Кто ты?

– Я уже говорил, что не помню, – ровным тоном ответил Инео. К лицу намертво прилипла маска холодного равнодушия, но слова Джованни снова пробудили в его сердце бурю. Правдивы ли домыслы рабовладельца? Был ли Инео аристократом в прошлой жизни? Или же солдатом элитного отряда? Кто он, черт подери, такой?

– Ладно, это не так важно. – Джованни прервал его размышления. – Куда важнее, что ты понравился публике. Они запомнили тебя из-за того переполоха, что ты устроил на рынке рабов.

– Что в этом такого? Неужели до меня никто не противился рабской участи?

– Нет, конечно. Работорговцы поят рабов сильными снадобьями, чтобы они во время аукциона стояли смирно и не отпугивали покупателей. А ты дурману не поддался, чем очень прогневил Лимаса. – Джованни весело хохотнул, и Инео снова вспомнил, что в тот день из дурманного плена его вызволил женский голос. – Он хотел тебя убить, но жадность взяла верх над гневом.

– Ты пришел, чтобы порадовать меня вестью о зрительской симпатии? – Инео с делано скучающим видом прислонился спиной к стене и прикрыл глаза, будто речи Джованни его порядком утомили. Но на самом деле он с трудом сохранял ровное дыхание и спокойное выражение лица. Его руки мелко дрожали от боли и слабости, и он пытался скрыть это, скрестив их на груди.

– Я пришел узнать, насколько серьезна твоя рана. Ахига, что скажешь? – Джованни повернулся к соседней циновке.

– Рана глубокая, господин Хамьер, – уважительным тоном ответил Ахига. Он не раболепствовал перед хозяином, но наглости и вольности, в отличие от Инео, себе не позволял. – Ему потребуется несколько недель, чтобы снова выйти на арену.

– Вылечи его как можно быстрее, Инео скоро ждет новый бой. Нельзя позволить зрителям забыть сына русалки.

С этими словами Джованни покинул темницу, и Инео со стоном боли и облегчения улегся на циновку.

– Джованни ко всем своим рабам такой внимательный? – иронично спросил он.

– Только к тем, кто может принести выгоду. Думаешь, почему я так редко участвую в боях? Почему нас кормят более-менее сносной едой? Потому что я хорошо лечу раны и благодаря мне Джованни неплохо экономит на услугах лекарей.

– Сносной едой ты называешь тухлое мясо? – уточнил Инео.

– Другие рабы даже такого мяса не едят, радуйся, что стал моим соседом. Хотя ты, как видишь, тоже на хорошем счету у хозяина. Вот только для тебя это, скорее всего, не очень хорошо. – Ахига нахмурился. – Раз публика тебя полюбила, значит, и в боях тебе предстоит участвовать часто.

Стараясь не обращать внимания на ужасное самочувствие, Инео начал размышлять над словами соседа. Если он не найдет способ выбраться, его ждет неминуемая гибель.

– Ахига, – прервал он долгое молчание. – Помнишь, ты говорил про Вольную? За что ее могут дать?

Ахига тяжело вздохнул.

– Я же говорил оставить ложные надежды и забыть об этом. – Встретившись с пристальным взглядом Инео, он недовольно закатил глаза, будто смирился с упрямством молодого соседа. – Не все рабовладельцы скотины, как Джованни. Они дают Вольную тем рабам, кто прослужил им верой и правдой долгие годы или сделал для хозяина что-то выдающееся. Причины бывают разные. Но, по словам других рабов и стражников арены, Джованни никому никогда не давал свободы. Его интересует только выгода.

– Видимо, нужно сделать так, чтобы самому Джованни стало выгодно освободить нас, – подытожил Инео.

Он не собирался мириться с судьбой. И если сбежать с этого острова нельзя, он обязан покинуть его свободным человеком.

Глава 13

Ноябрь, 1135 г. со дня Разделения

Со дня похорон прошел почти месяц. Аврора искренне надеялась, что боль утраты постепенно притупится, но зияющая дыра в сердце с каждым днем становилась все шире. Не провалиться в пучину отчаяния и скорби ей помогал Райнер. Ее сын, его кровь. Всю любовь, на которую было способно ее сердце после стольких потерь, она дарила Райнеру. И ради его благополучия старалась быть сильной.

Аврора как за спасительную соломинку хватилась за слова Закарии, которые он сказал перед похоронами. Она должна обзавестись властью и союзниками, стать значимой фигурой в Ардене, чтобы защитить своего ребенка.

Каково было удивление членов Совета, когда она заявилась на заседание. В тот день Аврора надела траурное платье, скроенное по арденийской моде, а привычную косу заменила низким пучком с черной ажурной сеткой, расшитой жемчугом. Она с непривычной ей доселе кротостью и вежливостью попросила у советников разрешения присутствовать на заседаниях, чтобы быть в курсе происходящего в Ардене.

Однако эти чопорные мужи были настроены к ней скептически.

– Нечего девчонке делать на мужских собраниях, – холодно процедил лорд Брайан, и другие советники уже готовы были его поддержать, но их заставил замолчать лорд Грей.

– Княжна Аврора – мать будущего Хранителя Ардена, и она должна разбираться в важных политических вопросах. Пусть остается. – Ближайший советник Рэндалла окинул всех присутствующих суровым взглядом, и они были вынуждены согласиться с его решением.

Аврора внимательно слушала нудные отчеты, наблюдала за тем, как лорды общаются между собой, и подобно коршунице следила за мимикой советников, когда речь заходила о покойном Хранителе Ардена. За два часа заседания она устала так, словно целый день провела на тренировочной арене.

Аврора уже собиралась покинуть зал Совета, когда лорд Грей окликнул ее.

– Ваша Светлость, не составите вы мне компанию в небольшой прогулке по летнему саду?

Аврора хотела вернуться к Райнеру, но понимала, что не стоит отказывать Алистеру. У них и так были достаточно натянутые отношения, чтобы их усугублять еще больше.

– Не ожидал, что вы изъявите желание посетить заседание Совета, – с нотками одобрения сказал Алистер, пока они прогуливались между рядами голых акаций. На улице стоял ненастный ноябрьский холод, уже готовый уступить бразды правления зимней стуже.

– Я и сама не ожидала, – честно призналась Аврора.

– Что тогда привело вас на заседание?

– Желание стать своему сыну поддержкой и опорой, кем должен был стать Рэндалл.

Алистер остановился. Его темные ястребиные глаза будто пытались проникнуть в самую ее душу. Он был выше Авроры на полторы головы, и ей приходилось смотреть снизу вверх на этого пожилого, но статного арденийца.

– Когда мы получили дурные известия, – прервал он воцарившееся молчание, – я думал, это вас сломает. Вы казались мне избалованной слабой девочкой, которая ни на что без защиты Рэндалла не годна.

Аврора прикусила щеку, чтобы не ответить лорду грубостью, но следующие слова ее удивили:

– Я рад, что ошибался на ваш счет, княжна Аврора. Вы гораздо сильнее и мудрее, чем я мог себе представить.

– Спасибо, лорд Грей. – Аврора сдержанно улыбнулась, после чего они продолжили прогулку в глубь сада. – Но вы хотели со мной поговорить не ради этой похвалы, верно?

– Верно. На поминальном ужине принц Артур завел речь о вашем замужестве, что думаете по этому поводу?

Она тяжело сглотнула и поправила воротник неудобного, тесного платья. Сейчас многое зависело от ее ответа. Могла ли она целиком и полностью доверять лорду Алистеру?

– Я думаю, что должна сделать выбор, который удовлетворит принца Артура и не повредит Ардену, – с осторожностью сказала она.

– Полагаю, кандидатура Сэма Клейтона вас не устраивает?

– А вы бы посоветовали выбрать его в мужья?

Алистер улыбнулся уголком губ.

– Хитро, прощупываете почву? Тогда вот вам мой первый урок: делайте это не так явно.

Аврора смутилась и едва заметно кивнула.

– Но я все же отвечу на ваш вопрос, – продолжил лорд Грей. – Он не самая лучшая кандидатура. Нил всегда был верен вашему мужу, но горячий нрав и жажда правосудия может толкнуть его на необдуманные поступки. Поэтому нельзя подпускать их так близко к власти. Это может привести к неминуемому конфликту, к которому Арден пока не готов.

Аврора мысленно поблагодарила Единого за то, что Алистер разделял ее позиции.

– Тогда мне нужно выбрать в мужья кого-то из Вейландов.

– Я отдам приказ своим людям разузнать все о возможных кандидатах и…

– Я уже позаботилась об этом, – перебила его Аврора.

Лорд Грей остановился и посмотрел на нее таким взглядом, будто видел впервые.

– Что значит «позаботились»? – В его голосе сквозили нотки недоверия.

– У меня есть связи в гильдии «Черная роза», – призналась она и не смогла сдержать самодовольной ухмылки, когда увидела тень восхищения на лице пожилого лорда.

– «Черная роза» не подчиняется ни одному королевству, так что это хороший источник информации. Но я не могу не спросить, откуда вы о ней знаете? На Севере гильдия не имеет такого сильного влияния, как в других королевствах.

Аврора взяла его под локоть в доверительном жесте. Ей нужно было показать свое расположение к лорду Грею, но и дать ему понять, что это он ее подданный, а не наоборот.

– Лорд Грей, я доверяю вам, как доверял Рэндалл, поэтому прошу вас довериться и мне.

Алистер сдержанно улыбнулся и кивнул.

Они обсудили некоторые вопросы о ее обучении и посещении заседаний Совета, после чего вернулись в замок.

По пути в свои покои Аврора столкнулась с Уиллом. Вернее с тем, что от него осталось. Уилл решил задержаться в Ардене до истечения сорокадневного срока. Южане, как и северяне, верили, что душа погибшего остается на земле в течение сорока дней, прежде чем отправиться на небо.

Уилл каждый день ходил на могилу Анны и проводил там почти целый день, а по возвращении с семейного кладбища Корвинов неизменно напивался вусмерть. Слуги жаловались Авроре, что принц в пьяном бреду разгромил всю мебель в гостевых покоях и перебрался в комнату Анны. По ночам он блуждал по коридорам, разговаривая сам с собой, и несколько раз до полусмерти напугал служанок.

После этого Аврора приказала добавлять в его еду и напитки успокаивающее снадобье, чтобы Уилл хотя бы по ночам давал отдохнуть своему телу и разуму.

О сыне Уилл даже не вспоминал.

Аврора бы распорядилась привезти ребенка в Арден, но путешествие в такую ненастную погоду могло лишь навредить младенцу. Особенно учитывая, что маленький Рэндалл родился очень слабым и болезненным. К тому же вместе с матерью он потерял и отца.

В глубине души она надеялась, что со временем Уилл справится с болью утраты и возьмется за ум.

– Принц Уилл, вам лучше одеться потеплее. На улице холодно, – сказала Аврора, с недоверием поглядывая на его тонкий измятый сюртук. Будто он даже спал в нем.

– Спасибо за заботу, княжна, – осипшим голосом ответил Уилл. Его глаза были красными, а веки воспаленными.

«Опять плакал всю ночь», – подумала она.

– Вы снова идете туда?

Она имела в виду кладбище. Сама Аврора так ни разу и не посетила могилы Рэндалла и Анны. Все внутри ее протестовало против этого.