– А еще из-за этого облегчения я чувствую себя виноватой.
– Я тоже.
Вчера вечером Элен рассказала сестре о трагедии в Тюле. Сестра зажгла свечи и настояла на бдении в память обо всех казненных. Так они и просидели полночи. При всей своей чудовищной усталости Элен даже не помышляла о сне. Ей требовалось чем-то себя занять.
– Ты же знаешь, мы не можем пойти гулять. Лучше остаться дома.
– Но ведь они ушли, правда? Я про нацистов.
Элен тряхнула головой и продолжила мыть пол.
– Возможно. Но пока дома безопаснее.
– А ты не устала всегда делать то, что безопасно?
Элен задумалась.
– В общем-то, да. Устала. Когда все кончится, я хочу перемен в своей жизни.
– Каких?
– Пока не знаю.
– Я тоже.
– И тоже не знаешь?
– Да, – призналась Флоранс. – Но я хочу поменять свою жизнь. Заняться чем-то настоящим. Может, стать танцовщицей, путешественницей или детективом.
– Презабавная смесь желаний, – засмеялась Элен.
– Пусть, но ты поняла, о чем я.
– Поняла.
– Скоро у нас будет предостаточно времени на любые замечательные дела.
Элен разогнулась:
– Да. Ты права. Я искренне в это верю. На какое-то мгновение я позволила себе забыть. Мы должны иметь веру. И я очень надеюсь, что для нас самое худшее позади. Будет так, как ты сказала. Спасибо.
Флоранс засияла:
– А пока я приготовлю нам что-нибудь вкусненькое.
– Это, моя дорогая девочка, будет совсем не лишним, – улыбнулась Элен.
– У нас хотя бы яйца есть. Я могу приготовить omelette aux fines herbes
[43]. – Флоранс оглядела кухню. – У меня есть лук-резанец, эстрагон, кервель и петрушка. Отлично. Ты-то, вообще, голодная?
Элен подумала. Она не ела целые сутки, и вопрос Флоранс пробудил в ней сильнейший голод.
– Я бы слопала быка, – призналась она.
– Быка предложить не могу, а вкусным омлетом угощу. Да оставь ты в покое пол! Лучше помоги мне с омлетом. А то вечно прибираешься в доме!
– А ты вечно торчишь на кухне и что-то стряпаешь.
– Как насчет Элизы? – спросила Флоранс.
– Ну, Элиза и ее…
– Привычка рисковать, – хором сказали они и засмеялись.
Элен отставила ведро со шваброй. Флоранс полезла за сковородкой и банками, где хранились травы. Казалось, будто к ним возвращается привычная жизнь.
– Накроши трав и смешай их в миске, – попросила Флоранс, пододвигая синюю с белым миску. – Элиза сейчас дома?
– Нет.
– Где ее носит?
Элен покачала головой и надула щеки:
– Ты же знаешь Элизу.
Из шести имевшихся яиц Флоранс взяла четыре и поочередно разбила их о край разделочной доски, после чего вылила в неглубокую белую миску. Там она их сноровисто взбила, добавила трав, соли и перца, потом разогрела на чугунной сковородке кусочек сливочного масла, пока тот не вспенился.
«Какой уверенной стала Флоранс, – подумала Элен. – Настоящий шеф-повар». Ее сестра сделалась сильнее и решительнее, однако Элен не оставляли тревоги о послевоенном будущем Флоранс.
Когда масляная пена осела, Флоранс вылила половину смеси на сковородку и встряхнула ее. Смесь запузырилась. Флоранс помешивала смесь, чтобы та равномерно прожаривалась в середине и по краям.
– Вуаля! – произнесла она через несколько минут, явно довольная собой. – Твоя порция.
Флоранс качнула сковородкой. Края омлета идеально сомкнулись. Она выложила кулинарный шедевр на тарелку и протянула Элен, после чего вернулась к плите, чтобы приготовить вторую порцию.
Не успела Элен поднести кусок омлета ко рту, как снаружи послышалось стрекотание мотоцикла. «Кого еще принесло? – подумала Элен. – Я зверски голодна и хочу есть». Вскоре дверь распахнулась, и в кухню влетела Элиза.
– Элен, собирайся. Надо ехать в шато.
– Сейчас? Зачем?
– По дороге объясню. Торопись!
– Но я же не одета.
– Элен, что за чертовщина! Плащик накинь на свою ночнушку.
– Нет. Я должна переодеться. Подожди.
– Времени нет ждать. Ты должна ехать немедленно! Из-за Виолетты.
Элиза выскочила в коридор и схватила тонкий летний жакет.
– Вот. Надень это, и поехали.
– А как же я? – спросила Флоранс.
– Троим на мотоцикле не уместиться. – Элиза покосилась на накрытый стол. – Останешься дома и съешь омлет.
Элен накинула жакет, сунула ноги в сандалии. Сестры выбежали во двор. Элиза завела мотор и сразу рванула с места. Она выбрала ухабистую проселочную дорогу, крикнув Элен, чтобы держалась. Пока ехали, она пыталась рассказать о случившемся в шато, но из-за шума мотора и встречного потока воздуха Элен ничего не разобрала.
Почему Элиза гонит на такой скорости? Это пугало Элен, но еще сильнее ее пугала неизвестность. Что же такого могло случиться с ее подругой, если они несутся во весь опор? На подъезде к шато Элен думала, что Элиза свернет на объездную дорогу, но сестра вывернула на основную, обсаженную деревьями. Эта была намного короче.
– Немцы смылись! – крикнула Элиза.
– Что? – не поняла Элен.
Элиза повернулась к ней. Мотоцикл тут же качнуло.
– Немцы убрались из шато. Все до одного. Я там была.
– Ура! – крикнула Элен, услышав эти слова. – Следи за дорогой, ради бога.
Элиза подкатила к массивной входной двери, распахнутой настежь, и заглушила мотор. Сестры вбежали на крыльцо и оказались в просторной передней.
– Куда теперь? – спросила Элен, оглядываясь по сторонам.
– Иди за мной.
Элиза привела ее в столовую. Взгляд Элен сразу наткнулся на мертвое тело, лежащее в проеме. Наклонившись, она тихо вскрикнула, узнав в убитом капитана Мейера. Остекленевшие голубые глаза смотрели в пространство. На груди, посередине, расплылось красное пятно.
– Нет, – прошептала ошеломленная Элен. – Он ведь был хорошим человеком. Он нам помогал. Кто его убил?
– Виолетта. Но это еще не самое худшее.
– Виолетта? Боже мой! Почему?
– Мне не объяснить… Эту жуть ты должна увидеть сама. Не останавливайся, идем.
Элен пошла за сестрой. Из столовой они вышли в другую комнату, а оттуда – во внутренний двор, настоящий «ловец солнца». Сюзанна обожала сидеть здесь весной. Уже на подходе Элен услышала стон. Нет, это больше напоминало волчий вой: мучительный и безнадежный. Войдя во двор, она увидела Сюзанну. Та сидела на земле, прислонившись к стене. Рядом лежал раненый Анри. Виолетта стенала над телом своего маленького сына.
Элен пошла к ней, но была вынуждена остановиться, когда Виолетта направила на нее пистолет. Что тут произошло? Она сделала еще один робкий шаг.
– Не смей ко мне приближаться! – предупредила Виолетта.
Сейчас она была похожа на сумасшедшую. Ее волосы, всегда аккуратно уложенные, совсем растрепались. Одежда перепачкалась. И глаза. Такого затравленного взгляда Элен никогда у нее не видела.
– Что произошло с Жаном-Луи? – спросила Элен.
– Его убили выстрелом в спину, – ответила Виолетта, и ее затрясло. – Немцы держали нас в разных камерах. Потом, перед самым их отъездом, они его выпустили. Он побежал ко мне, а они… у меня на глазах… выстрелили ему в спину. Моему малышу.
По щекам Виолетты потекли слезы.
– Что случилось с капитаном Мейером?
– Я его убила.
– Виолетта, зачем?
– За Жана-Луи.
– Но ведь не он застрелил твоего малыша?
– Нет.
– Была причина, – послышался голос Сюзанны. – Виолетта, расскажи ей.
Элен смотрела на подругу и ничего не понимала.
– Почему ты его убила?
– Потому… – Виолетта снова застонала. – Потому что он угрожал рассказать Сюзанне и Анри обо всем.
– Не понимаю. О чем рассказать?
Виолетта не ответила.
– Что с Анри? – спросила Элен, поворачиваясь к Сюзанне.
– Ничего особенного, – ответил ей сам Анри. – Задело ногу. Царапина.
– Дай-ка я взгляну.
Но Виолетта снова подняла пистолет:
– Нет. Его нога обождет.
Элен не отвела взгляда.
– А если не покорюсь, ты меня застрелишь? Я думала, мы с тобой подруги.
– У меня нет подруг, – горько рассмеялась Виолетта, по-прежнему не опуская пистолета. – Сядь!
Элен в отчаянии вздохнула и уселась на землю.
Сюзанна попыталась заговорить, но Виолетта прищурилась на нее, заставив замолчать. Лицо портнихи превратилось в маску гнева и ярости.
– Какие же вы все глупые со своей дружбой и доверием! Не может быть никакого прощения.
– Как понимать твои слова? – спросила Элен. – Ты говоришь какую-то бессмыслицу.
Во дворе стало тихо. Потом Виолетта заговорила снова.
– Неужели вы не догадались, что это была я? – голосом, дрожащим от боли, спросила она, и Элен покачала головой. – У Жана-Луи была еврейская кровь с отцовской стороны. Немцы докопались.
И снова молчание.
– Я думала, что перееду сюда и никто не узнает. Но они узнали и угрожали отобрать у меня сына, если…
У Элен заболело горло. Во рту пересохло.
– Если… что?
– Если я не выполню всех их требований.
– Ты хочешь сказать, эсэсовские офицеры приходили к тебе не только за шляпами? Они заставляли тебя спать с ними?
Виолетта скрючилась, затем повернулась и посмотрела на Элен немигающими глазами:
– Если бы только спать.
– Что еще?
Виолетта взмахнула левой рукой, словно отгоняя вопрос.
– Что еще? – повторила Элен, чувствуя, как леденеет ее тело.
– Сведения. Но я рассказывала им не все, что знала. Честное слово. Только то, что, как я надеялась, не повредит вам… Кроме Томаса, – добавила она и опустила голову.
Элен оцепенела.
– Ты сообщила немцам, что мы прятали Томаса?
– Нет-нет. Не это. Я им сказала, что до меня дошли слухи, будто кто-то в деревне его приютил. Они привезли нас сюда и угрожали убить Жана-Луи, если я откажусь им кое-что выдать. Ему было всего пять лет.
Элен услышала стон сестры. Элиза всхлипывала, пронзенная ужасной догадкой.
– Так это ты рассказала немцам о попытке спасти схваченных партизан? – спросила Элиза, и Виолетта кивнула. – Немцы казнили четверых, – хриплым, срывающимся голосом продолжала Элиза. – Из-за тебя они убили отца моего ребенка.
– А что бы ты сделала на моем месте? Позволила бы забрать твоего единственного сына? Позволила бы его убить? – Виолетта снова горько засмеялась. – Но они все-таки его убили.
Элен открывала и закрывала рот. Потрясение мешало ей говорить.
Виолетту трясло. Левой рукой она хватала пряди волос, дико озираясь по сторонам. Все четверо смотрели на нее, не в силах шевельнуться.
– Погоди, Виолетта, – сказала Элен. – Пожалуйста, опусти пистолет. Мы найдем какое-нибудь решение.
– Нет никакого решения, – дрожащим голосом ответила Виолетта. – Во всяком случае, для меня.
Элен охватило жуткое предчувствие. Она догадывалась, что задумала Виолетта. По спине Элен пополз холодок. Она не знала, как и чем ей отвлечь подругу.
– Почему ты уехала из Парижа? Ты мне так и не рассказала.
– Я думала, ты догадалась.
– Нет. Даже близко.
– Не было никакого Пьера. Его звали Густав Петер. Немецкий офицер. Он не был отцом моего малыша, но, узнав, что я беременна, бросил меня. А местное отделение Сопротивления знало о нас, и потому…
«У нее действительно не было выбора», – подумала Элен.
– Виолетта, послушай меня. Я не виню тебя за то, что ты сделала. Ты ведь можешь отсюда уехать и начать все заново в другом месте.
Виолетта покачала головой:
– Элен, ты же знаешь, что это невозможно. Я очень виновата. Мне бесполезно ждать милосердия.
И вновь все молчали, не выражая ни согласия, ни несогласия.
Слезы жгли Элен веки. Она крепилась, чтобы не заплакать.
– Виолетта, отдай мне пистолет, – мягко попросила она, говоря с подругой, как с ребенком. – Пожалуйста, не упрямься. Мы найдем способ.
Но Виолетта покачала головой и на глазах у всех направила пистолет себе в горло.
– Нет! – закричала Элен, вскакивая на ноги.
И в то же мгновение Виолетта нажала спусковой крючок.
Элен стояла, зажав рукой рот. Ум отказывался принимать случившееся. Выстрелом Виолетте снесло половину ее красивого лица. Теперь там было месиво из плоти, крови и костей. Ужас, который никогда не забудется. Шок, охвативший Элен, был настолько велик, что на несколько минут она словно перестала существовать. Она не могла ни дышать, ни говорить, а лишь безотрывно смотрела на мертвую Виолетту, которая лежала, телом прикрывая своего малыша. Элен сползла на землю и застонала. Элиза подошла к ней, обняла и держала, пока старшая сестра не перестала дрожать.
Глава 71
Вместе с Флоранс Элен сидела на садовой скамейке. Внутри поселился тугой, тяжелый узел горя. Она прижимала скрещенные руки к животу и, казалось, стремилась удержать себя, обхватив пальцами локти.
– Я думала, случившееся на центральной площади – это вершина ужаса, – судорожно выдохнула Элен. – Это было по-настоящему страшно. Но история с Виолеттой еще ужаснее. Не знаю, сумею ли я когда-нибудь выкинуть все это из головы.
Флоранс обняла сестру за плечи:
– Понятно, почему тебя это задело сильнее. Ведь она была твоей лучшей подругой.
– Но как немцы могли зверски убить ребенка? Как у них рука поднялась?
– Не знаю.
– Совсем маленького.
Элен покачала головой и обвела взглядом сад. Обилие цветов, воздух, пахнущий медом, безбрежное синее небо и потрясающий дух этого места… Она ничего не видела и не ощущала. Привычный мир распадался на куски. Сегодня ей нанесли душевную рану. Сердце Элен заходилось всякий раз, стоило ей подумать о взрослом, посмевшем стрелять ребенку в спину. Она порывисто встала и начала ходить взад-вперед возле скамейки.
Флоранс тоже молчала.
Не выдержав, Элен кулаком правой руки ударила по ладони левой:
– Мне хочется что-то разломать, расколотить. Выпустить гнев по поводу случившегося. Но гнев застрял… – Она разжала пальцы, подняла руку и притиснула ладонь к груди. – Он здесь. Внутри меня.
– Элен, я тебе так сочувствую.
Элен снова села, наклонилась вперед, понурив плечи:
– Я совсем потеряла самообладание, и это меня пугает. Как мне все прекратить?
– Никак. Подожди. После тебе полегчает.
Чувствуя подступающие слезы, Элен прижала пальцы к вискам:
– Я перестала понимать смысл происходящего.
– Случается разное, – вздохнула Флоранс. – События, о которых мы не просили. Нам нужно научиться жить с ними. А смысл искать бесполезно.
– Я не хочу жить с таким ощущением, – всхлипнула Элен.
– Знаю.
– Я не могу простить не только Виолетту. Я никогда не прощу тех, кто так обошелся с ней. Разве мы на ее месте не поступили бы точно так же? Мне страшно подумать, через какие муки она прошла.
– Довольно сидеть, – сказала Флоранс и встала. – Нужно чем-то заняться. Сделать что-то хорошее, иначе нам станет только хуже. Знаешь, я кое-что поняла. Нельзя позволять силам зла одержать верх.
– Ты это поняла после случившегося с тобой?
Флоранс пристально посмотрела на сестру:
– Поначалу тебя разрывает от эмоций. Ты ничего не соображаешь, и такое состояние может продолжаться до бесконечности, но постепенно… все меняется. Наступает момент, когда нужно выбирать свои дальнейшие ощущения. То, какой ты хочешь быть. Я могла бы всю последующую жизнь злиться, чувствовать себя никчемной и терзаться стыдом. Но я выбрала другое. Я это выбираю каждый день, включая сегодняшний.
– Раньше ты мне такого не говорила.
– Это раньше.
– Мне кажется, я уже ни на что не способна.
– Ничего, это пройдет. А сейчас пошли в дом. Сделаем что-нибудь вместе. Нечего тут жариться. Идем. – (Элен кивнула.) – А я знаю, чем мы займемся, – сказала Флоранс, и ее глаза засияли. – Росписью.
– Какой росписью?
– Росписью стен. Сделаем фрески. Почему бы нет?
– Ты серьезно? – Элен вытерла глаза. – Мне не кажется…
Но улыбающаяся Флоранс протянула ей руку:
– На стенах кухни мы нарисуем красивые подсолнухи. У тебя же сохранились краски?
Элен ответила, что да.
– Мы давно хотели оживить кухню. Так давай воплощать замысел.
Несколько часов подряд сестры рисовали подсолнухи, пока не перепачкались краской, пока под ногтями не появилась грязь и руки не заболели. Флоранс очень своевременно это предложила. Работа немного успокоила ум Элен. Мысли о Виолетте и сейчас заставляли все внутри болезненно сжиматься, но с каждой нарисованной головкой подсолнуха ей становилось немного лучше.
– Прекрати думать! – велела ей Флоранс. – Сосредоточься на цветах.
Элен обмакнула кисть в ярко-желтую краску и продолжила рисовать. На стене расцветали красивые маленькие подсолнухи. Ее рука двигалась инстинктивно, словно процесс рисования не требовал раздумий. Она совсем позабыла про живопись, но это занятие было намного приятнее уборки. Сами цветы и их рисование действовали на нее исцеляюще; желтые головки подсолнухов становились символами надежды. И когда ее младшая сестра успела набраться мудрости? Единственными звуками в кухне был шелест их кистей и жужжание мух на окнах. Элен чувствовала, что время словно остановилась, даруя ей эти мгновения покоя, минуты отдыха после случившегося в шато. Пусть ненадолго. После рисования боль и горечь вернутся, но сейчас она была благодарна передышке.
– У тебя щека в краске, – сказала она Флоранс.
– Много?
– Достаточно.
– Наверное, надо сделать перерыв. Есть хочешь?
К своему удивлению, Элен почувствовала, что голодна.
– Пойду отмою руки и физиономию, а потом что-нибудь нам соображу. Идет? А ты отмывайся в кухонной раковине.
Флоранс ушла в прачечную. Элен склонилась над раковиной, но не торопилась открывать кран. Она смотрела в окно, пока не услышала стук в дверь. Потом дверь открылась. Повернувшись, Элен увидела вошедшего Джека. Она не была склонна к обморокам, но сейчас у нее вдруг отчаянно закружилась голова, поднялась тошнота, а затем все перед глазами почернело.
Очнулась Элен уже на руках у Джека, который нес ее наверх.
– Что случилось?
– Вы потеряли сознание. Я хочу уложить вас в постель.
– Меня тошнит.
– Ничего удивительного.
– Элиза рассказала вам, что случилось?
– Да. Просто жуть! Я был в шато и помогал. Неудивительно, что вы упали в обморок.
Джек внес Элен в комнату и осторожно уложил на кровать.
Элен затрясло.
– Мне холодно. Ужасно холодно.
– Тогда накройтесь одеялом. Я попрошу Флоранс принести вам горячее питье и посижу с вами.
Он ушел. Элен слышала его разговор с Флоранс.
В ее разум вновь хлынули чудовищные картины. Яркие, они воспроизводились во всех подробностях, снова и снова нанося ей удары в живот. Сколько крови! Элен заплакала. Когда Джек вернулся, она всем телом сотрясалась от молчаливых рыданий. Джек протянул ей пачку бумажных носовых платков, и от его доброты она заплакала еще сильнее.
Джек лег рядом, обнял ее и стал гладить по голове.
– Моя милая, дорогая девочка. Вы же были такой сильной, такой смелой.
– Простите, – всхлипнула Элен.
– Элен, выпустите случившееся наружу. Это нельзя держать в себе.
И она выпустила. Она плакала по Виктору, по маленькому Жану-Луи, по капитану Мейеру и по своей подруге Виолетте. Она плакала по Франции и французам, чья жизнь оказалась вывернутой наизнанку. Элен плакала по погибшим и увезенным в лагеря. По себе, Флоранс и Элизе, чей ребенок родится без отца. Она оплакивала свою неспособность оградить сестер так, как ей хотелось бы. Ее плач продолжался, пока глаза не воспалились. Голову изнутри распирало так, что казалось, еще немного – и ее череп разорвет. У нее сбилось дыхание. Дрожь во всем теле продолжалась. Элен несколько раз высморкалась. Джек вытер ей слезы. Только тогда ее дрожь утихла. Джек поцеловал ее в лоб и стал тихо напевать. Под его пение она заснула.
Проснулась Элен только ночью. Джек по-прежнему лежал рядом, теперь под одеялом, раздевшись до нижнего белья.
– Джек, я хочу близости с вами, – прошептала она.
Полоска лунного света скользнула по его лицу. Джек нежно улыбался. Элен не представляла, что с ней будет, если он откажется.
Несколько секунд он провел словно в нерешительности. Потом поцеловал ее. У Элен защемило сердце. Она помогла Джеку раздеть себя и его. Он провел ей по лбу, щеке, затем его палец опустился по шее и коснулся груди. Джек целовал ей шею и губы, потом стал ласкать тело. Каждое его прикосновение ощущалось настолько сильно, что Элен едва сдерживала свои чувства. Наступил момент, когда сердце Джека наконец-то открылось ее сердцу. Их слияние было нежным, неспешным и глубоким. Самым удивительным событием в ее жизни. Потом Элен снова заплакала, но уже не слезами печали, а слезами любви и надежды. Из открытого окна веяло ночной тишиной. Потом и дом погрузился в тишину, а Элен – в глубокий, безмятежный сон.
Глава 72
Утром Элен проснулась раньше Джека. Солнце уже встало, и его лучики просвечивали сквозь ветви каштана. Элен подошла к окну и высунулась наружу, вдыхая свежий, пронизанный солнцем воздух. Щебетали птицы, перепархивая с ветки на ветку. Дул ветерок, отчего казалось, что весь сад движется. Жужжали крылатые насекомые, оживляя воздух. День будет жарким. Окружающий мир на какое-то мгновение показался ей новым, и это принесло Элен если не счастье, то немного спокойствия. Обернувшись, она увидела, что Джек проснулся и смотрит на нее серьезными и даже хмурыми глазами. Элен вовсе не забыла трагедию в шато, просто на какое-то время ужасные события вчерашнего дня показались ей очень далекими. Сейчас они не затрагивали ее так остро, как вчера. Была лишь она, Джек и пространство ее комнаты. Но, увидев его глаза, Элен сразу подумала, чтó чувствует он и не жалеет ли об их близости. Хотелось надеяться, что нет.
Джек ласково улыбнулся и протянул руку. Элен присела на краешек кровати и протянула свою. Он сжал ей пальцы. Элен ощутила в этом жест одобрения. Молчаливое признание.
– Давно проснулась? – спросил он, и Элен покачала головой. – Позавтракать удастся? – Джек взглянул на тумбочку, где тикали часы. – Мне нужно двигаться.
– Ой! – вырвалось у Элен. – Я думала…
– Мне очень жаль.
Она надеялась, что они проведут вместе весь день, и теперь не знала, как проживет последующие часы и как будет сражаться с мысленными картинами вчерашней трагедии. Элен вновь посмотрела в окно. Сад и лес показались ей чересчур резкими, излишне яркими. Ей захотелось приглушенных звуков и красок.
Джек внимательно смотрел на нее… ждал ее слов, но ей было нечего сказать.
– Элен, ты как себя чувствуешь?
Она улыбнулась чересчур бодро, заработав удивленный взгляд.
– Флоранс печет удивительные блинчики, – сказала Элен; ей не хотелось упрашивать Джека остаться. – Пойду взгляну, встала ли она. Потом и ты спустишься.
Элен сдернула с крючка халат, завязала кушак и вышла.
Оказалось, что Флоранс уже встала. Она хлопотала на кухне в голубом фартуке, повязанном прямо на белую ночную сорочку. Элен залюбовалась сестрой: светлыми локонами и розовым, чистым лицом. Флоранс выглядела печальной, но не сокрушенной. Как сильно повзрослела Флоранс. От этой мысли Элен перешла к другой: как повлияет правда о настоящем отце Флоранс на жизнь их всех.
– Джек остался? – спросила Флоранс.
– Сейчас спустится, – ответила Элен, отгоняя тягостные мысли. – Ты затеваешь блинчики?
– Да. Думаю, мне хватит муки.
Флоранс поставила сковородку на плиту и принялась взбивать жидкое тесто. Элен решила накрыть на стол.
– Я поставлю лучшую посуду Клодетты, – сказала она.
– Для Джека? – удивилась Флоранс.
– Для всех нас. Мы это заслужили.
Она прошла в гостиную, где в буфете стоял фаянсовый сервиз, расписанный серебристо-серыми ромашками в стиле ар-нуво и сделанный в Люневиле.
В коридоре Элен увидела спускавшегося Джека. Они улыбнулись друг другу.
– Давай я понесу коробку, – предложил он.
– Я сама, – возразила Элен, не дав ему договорить. – Она не тяжелая.
Джек проследовал за ней на кухню.
– Доброе утро, Флоранс, – сдержанно поздоровался он.
– Доброе утро, – ответила та, едва посмотрев на него.
– Ваши подсолнухи выглядят… Они выглядят как…
– Подсолнухи? – не сразу поняла Элен.
Джек кивнул, однако сегодня веселые желтые цветы показались Элен слишком яркими, и она была настроена их раскритиковать.
Джек выдвинул стул, сел, но почему-то смотрел в окно, словно мыслями находился далеко отсюда.
– А как насчет Элизы? – спросила Флоранс. – Разбудишь ее?
– Пусть поспит, – ответила Элен и стала накрывать на стол. – Хочешь кофе? – спросила она Джека и поставила перед ним керамический кувшин с эрзац-напитком.
Он заморгал, возвращаясь из своих мыслей в реальность.
– Да. Прости.
– Ты был где-то далеко.
– Мне сегодня надо кое-что сделать.
В кухне установилась напряженная тишина. Элен слушала тиканье кухонных часов, более приглушенное, нежели у часов в прихожей. Обычно в кухне бывало шумно, и звук часов тонул среди других звуков. Сегодня же, наоборот, тиканье показалось Элен громким и назойливым вторжением в эту далеко не благостную тишину. В ее голове звучали полуоформленные мысли. Ей хотелось заговорить, найти любую тему для разговора. Однако тишина делалась все глубже, и, невзирая на теплое утро, Элен вздрогнула.
Флоранс вернулась к тесту, испекла первый блин и выложила Джеку на тарелку.
– Лимон и мед… они на столе? Элен?
Вопрос сестры вывел Элен из ступора.
– Прости, не подумала. Сейчас принесу.
Флоранс продолжала печь блинчики, и хотя они были вкусными, Элен сумела съесть всего один, протолкнув его в сжавшийся желудок. У нее болела голова, хотелось вернуться к себе в комнату и закрыть ставни, чтобы отгородиться от всего мира.
– У нас есть огурцы? – спросила она Флоранс.
– На завтрак?
– Нет, для моих глаз. Никак не избавиться от жжения, да и голова болит.
Джек перегнулся через стол и взял ее за руки. Сам этот жест подействовал на нее успокоительно. Элен улыбнулась одними губами.
– Ты продолжаешь думать о Виолетте? – спросил Джек.
– Да, – кивнула Элен. – Но не только о ней.
– О ком же еще?
– Есть тема, которой до сих пор я старалась избегать. – Элен посмотрела на младшую сестру, затем на Джека и снова на Флоранс. – Думаю, настало время поговорить о твоей безопасности, если ты собираешься и дальше здесь жить, – сказала она, мысленно морщась от щекотливой темы.
– Я тоже об этом думала, – ответила Флоранс. – Но что предпринять?
– Надо перебрать разные варианты, – предложила Элен.
– Может, просто помалкивать и жить как жили? Людям не обязательно знать о моем отце.
– Но ты уже рассказала Люсиль.
Флоранс нахмурилась:
– Не думаю, что она будет болтать.
– У тебя нет полной уверенности.
– Хорошо. Я надеюсь, что она никому не скажет. Как-никак, она моя подруга.
– И все равно нам нельзя рисковать.