Зара повернулась на бок и нежно провела пальцем по щеке мужа. Небритый. Конечно, сейчас ему не до бритья. Юсуф что-то пробормотал во сне, но она не разобрала, что именно. Как она может ему помочь? Она даже не знает, куда его возят. Ах, если бы она могла водить машину! А ведь Юсуф предлагал ей получить права. Не захотела. Испугалась. Не столько дорог, сколько молвы. Что скажут соседи? А родители? Если бы она была смелой, могла бы сейчас выследить, куда его возят. Пристроилась бы на их маленьком «фиатике» за тем «Мерседесом» и… Что бы она сделала? Ворвалась в дом, полный боевиков, и потребовала оставить ее мужа в покое? Или сообщила бы адрес израильтянам? От этой мысли Заре стало не по себе. Тайсир такого не простит никому. Будет выяснять, кто предал. И выяснит. А это смерть. Верная смерть и ей, и Юсуфу, и детям. Тайсир не пощадит никого. Даже думать нельзя о том, чтобы связаться с израильтянами. Да и как с ними связаться? И как выследить, куда возят Юсуфа. Попросить кого-нибудь из братьев? Нет. Нельзя никого просить. Братья запретят ей даже думать об этом. Скажут, Юсуф — мужчина, глава семьи, сам разберется со всеми проблемами. Если надо, они помогут. Помогут ему, а не ей. Она — женщина и ее дело — дом и дети. Нет, братья — это не выход из положения. Она должна что-то придумать сама. И она придумает. Она не позволит отнять у нее мужа. Она строила свое счастье и никому не позволит его разрушить. Никому!

Зара закинула руку за голову. Как неожиданно у них все сложилось. Как давно это было. Она помнила до мелочей тот удивительный день, когда Юсуф увязался за ней. Он не пытался ее догнать, ничего не говорил вслед. Просто шел по краю тротуара. Но она поняла сразу: он идет за ней. Переходя дорогу, Зара обернулась и мельком разглядела его лицо. Ничего особенного. Смуглая кожа, черные волосы. Необычны, пожалуй, только элегантные усики. И взгляд. Не бессмысленно-отчужденный, как у многих ее сограждан, а ироничный и чуть насмешливый. Позже она заметила его на камне напротив ворот. Взгляд его уже был не насмешливым, а напряженным. Он явно что-то обдумывал. И это ее испугало. А вдруг он шел вовсе не за ней? А вдруг он какой-нибудь шпион? Или торговец наркотиками и ждет одного из ее братьев. Зара решила никому не говорить о странном незнакомце, но смотреть в оба. И если заметит, что кто-то из братьев с ним общается, сразу позовет отца. А потом она услышала крик отца: «Зара! Зара!» и побежала. Отец был во дворе, стоял, опираясь на лопату, а перед ним — этот парень. Братья грозно окружили незнакомца, словно танки, взявшие на прицел огневую точку противника. Она поняла, что первая часть какого-то разговора уже состоялась. Вторая часть требовала ее присутствия. Отец грозно повернулся к ней. Знает ли она этого человека? Парень попытался ответить за нее, но отец знаком приказал ему молчать. Зара растерялась, не понимая, что же здесь произошло, но поняла только одно — она должна говорить правду. Отца ей не обмануть, а ложь только запутает ситуацию. Нет, она его не знает. Они часто встречались? Они никогда не встречались, она же сказала, этот парень ей незнаком. Отец перевел взгляд на незнакомца. Тот кивал. Они не знакомы. Они никогда не виделись. Это порыв. Он увидел ее. На улице. Случайно. Только что. И понял, что, кроме нее, нет для него женщин. Отец усмехнулся. Этот парень хочет взять тебя в жены. Просит разрешения прислать сватов. Зара вскинула голову и впервые прямо взглянула на Юсуфа. Пижон, укладывающий по утрам каждый волосок своих усиков? Себялюбец, не привыкший ни в чем терпеть отказ? Самодур, уверенный, что можно купить все, что вздумается, в том числе и ее? Или… Что-то есть в его облике из того, на что советовала обратить внимание строгая директриса «Центра изучения Корана для девушек». «Смотря на мужчину, — наставляла она скромно опустивших глаза учениц, — обращайте внимание не только на лицо, но и на ухоженность рук, на чистоту одежды, но главное, на уголки губ. Если они опущены, опасайтесь такого мужчины». У этого с уголками губ все в порядке. И руки гладкие, светлые. Кто же он такой? Музыкант? Писатель? Так как поступим, Зара? Отец не сводил с нее глаз. Этот парень врач. Учился в России. Только вернулся. И что с того, что врач? Врачи разные бывают. Зара молчала. Сейчас она повернется и уйдет. И братья проводят этого парня до ворот. Она бросила на него последний взгляд. Парень смотрел на нее. Нет, это была не надежда. Это была уверенность. Он уверен, что она от него не откажется, поняла Зара. Он просто не допускает другого варианта развития событий. И даже если она скажет «нет», он не уйдет. И братьям не удастся его вывести. Зара вдруг ощутила, что все решилось. Не ею. И не им. Кто-то другой решил все за них. А ей остается только согласиться с этим решением. Зара пожала плечами и взглянула на отца. Сначала нам надо хотя бы познакомиться…

…Зара закрыла глаза. Она никому не отдаст свою жизнь. Она что-нибудь придумает. Она будет сражаться за своего мужа, как смелая Айша сражалась за своего Мухаммеда. Она вырвет Юсуфа из рук Тайсира. И когда-нибудь Юсуф обязательно скажет ей спасибо. Зара уткнулась носом в плечо мужа и через несколько минут заснула.

Четвертый день плена (понедельник)

Сразу после утренней молитвы Юсуф сел за стол и попросил Зару подавать завтрак. Он видел ее состояние и понимал, что не прав. Нельзя устраивать такие испытания любимой женщине. Что она должна думать, если муж молчит целыми днями, ходит мрачный, мало интересуется детьми и засыпает, как только ложится в постель, точно рядом с ним не красивая двадцатидевятилетняя женщина, а старое бревно, к которому страшно прикоснуться. Он должен вернуть их жизнь в прежнее русло. Если его метания отражаются на жизни близких людей, то ему придется от них отказаться. От метаний, разумеется. Юсуф вспомнил присказку, с которой его познакомили саратовские приятели: «Если водка мешает работе, брось ее», — и улыбнулся. Если серьезно, то мужчина должен в первую очередь думать о семье. А он ведет себя не по-мужски. От этой мысли Юсуфу стало стыдно, и он ласково погладил руку жены, ставившую на стол блюдо с лепешками и тарелку со свежими овощами. Зара ответила приветливым взглядом и улыбнулась.

— Как ты спал?

— Прекрасно. А ты?

— Хорошо. Какие планы на сегодня?

— Отдохнуть.

— Ты не поедешь к Тайсиру?

Над столом сразу сгустились тучи. Юсуф неопределенно и беззаботно пожал плечами. Только если будет необходимость. Зара села напротив, подвинула мужу лепешку и пиалу с его любимым геммаром^[12]. Юсуф зачерпнул куском лепешки белую массу и отправил в рот вместе с четвертинкой помидора. Вкусно? Да, любимая! Нет ничего лучше мгновений, когда мы вдвоем. Зара погладила его по щеке, он взял ее ладонь и приник к ней губами. Зара прижалась щекой к его волосам. Я люблю тебя. А я тебя. Зара выбралась из-за стола. «Сейчас принесу кофе». Юсуф зачерпнул еще одну порцию геммара. Как сказал этот человек? Мы можем управлять энергиями, определяющими нашу жизнь. А вдруг и он когда-нибудь научится управлять этими энергиями и сделает Зару и малышей самыми счастливыми людьми на земле? Только ради этого ему стоит дослушать заложника до конца. Он должен понять, бредит ли этот человек или действительно готов преподнести человечеству рецепт счастья? Стоп! Не стоит об этом думать сейчас. Вернется Зара, опять увидит его молчаливым и задумчивым. Надо отвлечься. Юсуф взял пульт, щелкнул кнопкой. На экране телевизора всполохи огня и отчаянный вопль машин «Красного Полумесяца». Столкновение на границе. Все-таки начались. Израильтяне подтянули к границе вертолеты, обстреляли группу бойцов Сопротивления. Есть жертвы. А если Зара права и танки действительно пойдут в Газу? Куда везти ее и детей? Это он ей так лихо пообещал — увезу! А куда? К родителям? Так там будет не лучше.

— Юсуф!

Зара стояла на пороге. Строгая и напряженная. В руках поднос, на нем маленький кофейник, расписанные золотыми узорами чашки, вазочки с разными видами варенья.

— Переключи! Я не хочу это видеть.

Юсуф улыбнулся, но улыбка получилась напряженной. Конечно! Он щелкнул кнопкой пульта управления. Швейцария. Вот уж воистину благословенный уголок. Здесь не услышишь ни о заложниках, ни о выстрелах из танковых орудий. «Ученые, работающие на Большом андронном колайдере, приступили ко второму этапу испытаний». Ну вот, видишь! Никакой войны. Сплошная наука. «Два потока протонов и тяжелых ионов начали ускорение друг навстречу другу по кольцу протяженностью в двадцать семь километров».

— Надо же отстроить такую махину. Двадцать семь километров! — Юсуф взял с подноса чашечку кофе. — Это сколько же миллиардов они на это угрохали, а, Зара?

Зара разлила кофе по чашкам, положила ему варенье в розетку.

— Не считай чужие деньги!

«Каких результатов ждут от этих испытаний? У микрофона руководитель проекта профессор…». Фамилию Юсуф не разобрал. На экране худощавое лицо типичного европейского интеллигента. «Если нам удастся превратить энергию движущихся друг навстречу другу потоков заряженных частиц в массу хотя бы одной песчинки, мы создадим новую физику, которая коренным образом изменит и наши представления о мире вокруг нас, и жизнь людей. Но пока, увы, наши эксперименты результата не приносят». Юсуф замер, не донеся чашку до рта. Он слышал эту фразу. Вчера. От человека в подвале. Тот тоже говорил о превращении энергии в массу. И утверждал, что это под силу только Творцу. А эти люди, значит, пытаются. На самой крупной в мире экспериментальной установке. Но их эксперименты результата не приносят.

— Юсуф! Юсуф!

В голосе Зары звучала тревога, с лица исчезла улыбка.

— Что с тобой?

«Улыбайся, — сам себе сказал Юсуф. — Улыбайся, не пугай жену!»

— Со мной? Ничего, дорогая.

— Ты что-то вспомнил?

— Вспомнил? Нет, милая. Я просто слушаю профессора.

— Какого профессора?

Юсуф поднял глаза на экран. «…это уже третий поединок подряд, выигранный американским тяжеловесом нокаутом. А теперь о футболе. Мадридский «Реал» начал выступление в Лиге чемпионов с победы над…» Юсуф отвернулся от экрана. Как сказал этот профессор? Если нам удастся превратить энергию в массу… Неужели все эти ученые из разных стран мира и человек, сидящий в подвале, мыслят одними и теми же категориями? Значит, он не бредит? И вся разница между ним и несколькими тысячами физиков, работающих в Швейцарии, в том, что они пытаются противопоставить человека Творцу, а он, наоборот, вводит человека в центр Божественного замысла. И кому в такой ситуации должен верить Юсуф?

— Юсуф, нам нужно поговорить.

Он вздрогнул. Жена никогда не называла его так официально, по имени.

— Зара, сейчас не время. Мне надо подумать.

— Нам вместе надо подумать, Юсуф. Так дальше продолжаться не может.

Да, она права. Он изведет и ее, и себя. Зара смотрит сурово, по-судейски. Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась растерянной.

— Ты должен отказаться от денег Тайсира.

Юсуф потянулся к жене, но Зара отстранилась. Им не нужны эти кровавые деньги. Он же прекрасный врач и всегда заработает на кусок хлеба для своей семьи. Юсуф молчал. Зара села рядом и взяла его за руку. Ей очень не хочется выступать в роли сварливой жены, но и не замечать того, что происходит с мужем, она не в силах. Юсуф опустил голову. Как бы ему хотелось рассказать ей все! Он никогда и ничего от нее не скрывал. Но сейчас… Он просто не сможет всего объяснить. В его устах рассказ о заложнике прозвучит смешно и неубедительно. Сначала он сам должен во всем разобраться, а потом он все расскажет Заре. Ей придется подождать, хотя ему так непросто видеть ее заплаканной и грустной.

За окном раздался автомобильный гудок. Юсуф вскинул голову. Он не ожидал, что за ним приедут так рано. Стараясь не расплескать кофе, он поставил чашку на стол. Зара уронила нож, и тот зазвенел по вилкам и тарелкам. Опять!

— Они никогда не оставят тебя в покое. Ты должен отказаться ехать с ними прямо сейчас.

Юсуф притянул жену к себе. Зара уперлась ладонями ему в грудь.

— Не езжай.

Преодолевая сопротивление, Юсуф чмокнул жену в щеку, ощутил аромат ее волос.

— Это моя работа, дорогая!

— Какая это работа? Ты же врач! Кто может заставить врача совершать…

— Тише!

В комнату вошел мужчина с черной бородой, закрывавшей почти всю грудь. Тот самый, который встретил Юсуфа в доме с заложником. От его вчерашней медлительности не осталось и следа. Он двигался быстро и говорил короткими резкими фразами. «Доктор, нам надо ехать. Вы можете поторопиться?»

— Конечно!

Юсуф метнулся к своему саквояжу. Что-нибудь случилось? Случилось. Что-то с заложником? Мужчина неопределенно качнул головой и нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Юсуф понял, что при Заре он говорить на эту тему не станет. А значит, не стоит задавать лишних вопросов. Юсуф схватил куртку и саквояж. Он готов! Мужчина первым вышел из дома. Сел на заднее сиденье, пригласил Юсуфа сесть рядом. Дверь машины хлопнула. Что все-таки случилось с заложником? Мужчина кивком разрешил водителю трогаться. С заложником пока ничего не случилось, но может случиться в любую минуту. И врач может понадобиться. Юсуф пожал плечами и решил не задавать вопросов. В конце концов через четверть часа он все равно все узнает.

* * *

Дом, в котором находился заложник, издали казался пустым. Не светилось ни одно окно, и во дворе ни огонька, «Хорошие ставни, — подумал Юсуф. — Ни одной щелочки». И удивился своим мыслям. В такой момент оценивать качество ставень. Машина въехала во двор и остановилась. Голова чернобородого качнулась в последний раз в такт движению автомобиля, и он открыл глаза. Убедившись, что машина не движется, чернобородый распахнул дверь и выбрался из машины со скоростью, никак не соответствующей его комплекции.

За столом в салоне сидели хозяин дома, его старший сын и незнакомый парень в черной рубахе, под которой угадывались бицепсы и плечи борца. Рядом на табурете лежали автомат и граната. Все трое были одинаково мрачны. Чернобородый перешагнул порог и вопросительно взглянул на хозяина. Тот едва заметно кивнул и показал глазами в сторону комнаты с сундуком. Чернобородый коротко обернулся.

— Поторопитесь за мной, доктор!

Сундук был отодвинут. Но в нижнем коридоре ни одного охранника. Дверь комнаты заложника распахнута настежь. Последние метры по коридору чернобородый почти бежал. Юсуф не отставал. У двери в бункер чернобородый остановился, Юсуф взглянул через его плечо и почувствовал, что лоб стал холодным и влажным. У дальней стены, на фоне серого бетона, на коленях стоял заложник. За его спиной темной громадой возвышался Тайсир. В правой руке он держал большой обоюдоострый нож. Левой рукой Тайсир захватил волосы заложника и оттянул его голову назад, обнажив горло. По обеим сторонам от Тайсира стояли два охранника с автоматами наперевес. На их лица были натянуты черные трикотажные маски. Напротив этой группы на трехногом штативе стрекотала мотором портативная кинокамера. Оператор в потертых джинсах и яркой малиновой рубахе припал глазом к видоискателю. Звук мотора лишь подчеркивал звенящую тишину комнаты. Но тишина длилась не более секунды.

— Сионистские свиньи! — крикнул Тайсир, и рука с ножом описала полукруг к горлу заложника. — На наши предложения по обмену пленными вы ответили ракетами и пулеметными очередями! И вот чего вы добились. Кровь этого человека на вашей совести. Он мог жить! Он мог вернуться к своей семье, к своим детям и внукам. Но теперь он умрет!

Юсуф не сводил глаз с заложника. Его лицо было бледно, глаза закрыты, губы без остановки шептали какие-то слова.

— Получайте, свиньи! — Тайсир завершал монолог мстителя. — За пролитую нами кровь, за…

— Остановись!

Оператор вздрогнул и невольно повел камеру в сторону. Чернобородый оттолкнул замершего в ужасе Юсуфа и решительно перешагнул порог. Рука Тайсира с ножом застыла в воздухе. Его взгляд был страшен. Кто посмел остановить его? Кто посмел крикнуть в момент смерти? Но чернобородого взгляд Тайсира не смутил. Остановись, брат! От жизни этого человека зависит судьба наших братьев, которые томятся в тюрьмах врага. Голос чернобородого был тверд, а голос Тайсира срывался на крик.

— Я не остановлюсь! И ты не остановишь меня, Джабар!

Чернобородый примирительно вытянул руку. Тайсир обжег его яростным взглядом. Руки Тайсира по-прежнему сжимали нож и волосы заложника. Юсуф затаил дыхание. Сейчас Тайсир взмахнет рукой, и все будет кончено.

— Они убили моего брата! Они застрелили его из танкового пулемета, они превратили его тело в кровавое месиво. И я хочу мести!

Вот в чем дело! Юсуф вспомнил брата Тайсира. Как его звали? Фахри? Или Файсал? Нет, все-таки Фахри. Юсуф однажды встретился с ним на конспиративной квартире и запомнил двадцатилетнего щуплого парня с горящими глазами. Фахри мечтал стать шахидом. Убить себя и унести в иной мир души хотя бы десятка врагов. Но Тайсир видел будущее брата иначе. Фахри станет командиром. Сначала боевой группы из трех человек, потом взвода. Когда-нибудь Фахри сменит его, а дальше… Тайсир видел брата на горячем жеребце, впереди отрядов дивизии «Палестина», которая войдет парадным маршем в освобожденный Эль-Кудс^[13]. Теперь все эти мечты перечеркнула очередь из танкового пулемета.

— Я хочу мести!

Чернобородый пересек комнату и встал напротив Тайсира, заслонив его от камеры. Ты отомстишь. Я обещаю тебе, брат. Юсуф разгадал маневр чернобородого. Без камеры Тайсир не станет вонзать нож в горло заложника. Или все-таки вонзит? Юсуфа била мелкая дрожь. Он поймал себя на мысли, что молит Аллаха только о том, чтобы рука Тайсира не двинулась с места, чтобы его пальцы разжались и страшный нож с лязгом упал на бетон. Он не хочет стать свидетелем смерти этого человека. Он не хочет слышать его предсмертный хрип. Не хочет видеть, как брызнет во все стороны кровь, как завалится набок бездыханное тело.

Но Тайсир не разжимал кулак, и лезвие ножа по-прежнему подпирало горло заложника.

— Отойди, Джабар! Не перечь мне! Сейчас мне не до политики.

Юсуфу показалось, что чернобородый дрогнет. Еще мгновение, он сделает шаг в сторону и все случится. Юсуф бросил прощальный взгляд на заложника. Выражение его лица не изменилось. Глаза закрыты и губы шепчут слова какой-то молитвы. Чернобородый сделал шаг, но не в сторону, а вперед!

— Опусти нож, Тайсир. Я прошу тебя.

Тайсир оторвал нож от горла заложника и направил его на чернобородого.

— Отойди, Джабар!

Но чернобородый уже перехватил инициативу.

— Опусти нож, Тайсир! Мы немедленно обсудим все на совете. Если будет принято общее решение, ты сделаешь то, что задумал, через несколько часов.

Тайсир не поднял головы. Через несколько часов запись казни уже демонстрировал бы весь мир. Чернобородый подошел вплотную и положил руку Тайсиру на плечо.

— Я понимаю твое горе, брат, но мы ведем борьбу долгую и трудную, кровавую борьбу, и нам нельзя терять голову. Ни при каких обстоятельствах. Мы должны быть сильными. Мы должны принять потери. Даже очень близких людей.

Тайсир оттолкнул от себя голову заложника, и тот опрокинулся на пол. Тайсир окинул взглядом людей в масках и засунул нож в кожаный чехол, висящий у него на поясе. Только теперь чернобородый отступил на шаг. Чуть коснувшись его плечом, Тайсир пошел к выходу. Увидев Юсуфа, на ходу обнял его. Юсуф прижался носом к жесткому плечу.

— Твой брат погиб как боец, как мужчина. Пусть его душа вознесется к подножию трона Аллаха.

Тайсир кивнул в сторону заложника.

— Займись им.

— А как ты?

— Мне не нужна помощь.

Охранники подняли заложника, посадили его за стол. Щелкнули замки наручников. Охранники пошли к выходу. За ними чернобородый. Замыкал процессию оператор с камерой на плече и штативом в руках. За спиной Юсуфа закрылась дверь. Заложник поднял глаза. На его губах появилась слабая улыбка.

— Как вы себя чувствуете?

Заложник пожал плечами. По его щекам текли слезы. Он вдруг заговорил горячо и не мог остановиться. Он понимал, что все закончится именно так. Ножом у горла. Он готовил себя к этому моменту. Но принять его оказалось сложно. Очень сложно. Это очень страшно — понимать, что сейчас, сию секунду, закончится твоя земная жизнь. Страшно. Страшно до ужаса. Юсуф подошел, взял руку заложника, нащупал биение пульса. Все ясно. Посттравматический синдром. Сейчас он начнет вспоминать холод клинка у горла, тяжесть жесткой руки, держащей его за волосы, промозглость бетонного пола. Его нужно отвлечь. Но чем? Обычные разговоры о погоде или о семье в такой ситуации нелепы. Попытки успокоить только спровоцируют ухудшение состояния. Сказать, что все самое страшное уже позади? Неправда. А если попробовать объяснить то, что произошло? Сегодня утром танки при поддержке вертолетов пересекли границу и обстреляли группу бойцов. Погиб брат Тайсира. Это тот самый человек, который держал нож у его горла. Заложник кивнул. Это он уже понял. И желание отомстить тоже понятно. Горе затмевает разум любого человека и… Юсуф еще раз нащупал пульс, бросил взгляд на часы. Сердцебиение стабилизируется, но эти рассуждения о горе, затмевающем разум, сейчас совершенно излишни. Все хорошо, что хорошо кончается. Заложник закусил губу, закрыл глаза и повел головой из стороны в сторону. Еще ничего не закончилось. Все еще произойдет. Именно так! Именно так все и будет. Заложник застонал и внезапно широко раскрыл глаза. У него начинаются видения, понял Юсуф. Что ему привиделось? Собственное перерезанное горло? Или родные, которые видят в Интернете видеозапись его страшной смерти?

Заложник судорожно вздохнул и продолжил говорить горячо, с трудом переводя дыхание. Он не хотел умирать. Хотя и верил, что со смертью ничего не кончается. Но не хотел. До последней секунды не понимал, что это конец. Даже когда нож уже был перед глазами. Он старался не смотреть на клинок, но сверкающая сталь завораживала, от нее нельзя было отвести глаз. Юсуф положил руку на плечо заложника.

— Не стоит это вспоминать.

Заложник судорожно перевел дыхание. Он понимает. Но как такое забыть? Теперь он понял, как хочет вырваться из этого подвала. Как хочет увидеть родных. И дописать книгу о теории относительности. Юсуф кивал, глядя в глаза заложнику. Может быть, все еще получится. Ведь никто здесь не хочет его смерти. Его хотят обменять на бойцов. И тогда он вернется домой. Юсуф сам услышал фальшь в своем голосе. Почему он фальшивит? Не верит в благополучный исход этой истории? Если честно, не верит. Не верит в то, что израильтяне отдадут несколько сотен бойцов за пожилого человека, свернувшего не в ту сторону на шоссе. Заложник словно прочел мысли Юсуфа. Он не обольщается и не строит нереальных планов. Скорее всего, никакого обмена не будет и его убьют. Заложник опустил голову. Его продолжала бить мелкая дрожь. Пытаясь ее сдержать, он сжимал кулаки и подпирал ими челюсть, но глаза оставались мутными и бегающими, словно заложник пытался обмануть собеседника.

Значит, им вряд ли удастся довести свой разговор до конца. Юсуф тут же пожалел, что произнес эту фразу, но она вырвалась откуда-то из глубин подсознания, обозначив владевшее им искреннее желание.

Заложник слабо улыбнулся одними губами. Это какое-то наваждение. Ему еще никогда не удавалось довести до конца ни одного разговора о книге. Юсуф удивленно поднял глаза. Почему? Заложник судорожно дернул плечами, и в его лице появилось что-то заячье. Он несколько раз пытался заговорить об управлении энергиями с разными людьми, но беседа как-то сама собой заходила в тупик. Религиозные люди не хотят слышать иных точек зрения, кроме той, к которой привыкли. Людей светских интересуют только их повседневные проблемы. Они не верят, что эти проблемы хоть как-то связаны с тем, о чем говорит он. Юсуф сел за стол напротив заложника, сложил руки перед собой. В это действительно сложно поверить. Все слишком просто. Отправь куда-то ввысь свои энергии, загрязненные жизнью в материальном мире, получи чистые, и твоя жизнь изменится? Заложник вздохнул. Все это просто только с первого взгляда. На самом деле получить чистые энергии из духовного мира далеко не всегда просто. Для этого придется выполнить условия.

Юсуф заволновался. Стоит ли начинать этот разговор? Заложник кивнул. Почему же нет? Возможно, это его последняя возможность высказаться. Юсуфу стало неловко. Он не хотел признаваться даже самому себе, что спровоцировал заложника на этот разговор. «В конце концов, человек, находящийся в шоке, хочет высказаться. Прямое дело врача его выслушать», — подумал он, отгоняя от себя все иные мысли.

Заложник поискал глазами книгу. Она оказалась на тумбе возле кровати. Юсуф неторопливо прошелся по подвалу, взял книгу, положил ее на стол. Странно устроены люди. Только что этот человек избежал смерти, а сейчас сидит, листает свою книгу с видом библиофила, нашедшего какой-то раритет в книжных залежах где-нибудь на набережной Сены. Заложник провел ладонью по страницам, склонился над книгой и объявил:

— Я хочу показать вам, как работают правила, записанные в книге. — Он перелистал несколько страниц и нашел то, что искал. — Вот, вероятно, самое известное правило. О соблюдении субботы. В этот день в материальный мир спускается самая чистая энергия с высших этажей духовного мира.

Заложник положил руки на стол и разжал кулаки. Юсуф заметил, что его взгляд светлеет и проясняется.

— Это очень нужная нам энергия, — продолжил заложник. — Без нее невозможно ни духовное возрождение, ни изменение качества нашей жизни. Но для получения этой энергии необходимо выполнить условие…

Спокойно-назидательный тон заложника странно подействовал на Юсуфа. Им вдруг овладело шкодливое чувство, которое заставляет малолетнего сорванца дразнить заику или хромого. Он громко хохотнул.

— Об этом я слышал. Вам по субботам запрещено работать. Очевидно, это и есть условие получения этой самой чистой и столь необходимой нам энергии.

Заложник словно и не заметил изменение настроения собеседника.

— Конечно, доктор! — Заложник сделал движение, будто хотел протянуть руки Юсуфу. Одно стальное кольцо звякнуло о другое. — Но что вы вкладываете в понятие «работа»? Если вы говорите о работе как о физической величине, которая рассчитывается умножением силы, приложенной к телу на пройденный этим телом путь, то… — Заложник помедлил, словно подбирал слова, — …в этом случае работой следует считать переворачивание листов книги, поднятие бокала с вином. А это в субботу не запрещено. Если под словом «работа» понимать пребывание на рабочем месте или выполнение действий, входящих в служебные обязанности, то и это неправильно. Поездка на пляж, в ресторан или в дискотеку являются таким же нарушением, как и включение рабочего компьютера.

Заложник поднял глаза на собеседника. «Вот чем он отличается от многих людей, — вдруг мелькнуло в голове у Юсуфа. — Они мыслят общими понятиями, а этот вдается в частности».

— Так что же вам запрещено делать в субботу?

Заложник глубоко вздохнул, и Юсуф подумал, что ему удалось успокоить пациента.

— Я долго искал ответ на этот вопрос. — Заложник поднял глаза вверх и улыбнулся, словно вспомнив что-то приятное. — И вот однажды в субботу я гостил у своего приятеля. Человека религиозного. После ужина мы сидели в небольшом садике у его дома. У меня в руке был стаканчик с водой. С дерева слетел листок и угодил мне прямо в стакан. Недолго думая я машинальным жестом выплеснул воду в траву, а стакан отправил в урну. Мой приятель нахмурился и сказал: «Вообще-то этого делать в субботу нельзя». «Чего нельзя делать? — не понял я. — Выбрасывать стакан в урну?» «Нет, — ответил мой приятель. — Нельзя выливать воду на землю». Я был поражен. «Подожди, — продолжил я его допрашивать. — Но выливать воду в раковину можно?» «Можно, — подтвердил приятель. — И в унитаз можно. А на землю нельзя». Этого я понять не мог. Ведь физическое действие, которое мы совершаем — переворачивание стакана, — одинаково во всех этих случаях! «Одинаково, — подтвердил мой приятель. — Но дело здесь вовсе не в переворачивании стакана. Просто, если вода, выплеснутая на землю, попадет на какое-то случайно оказавшееся в земле зернышко, оно начнет прорастать». И тут я понял, что можно и чего нельзя делать в субботу.

В голосе заложника звучало торжество следователя, напавшего на след опасного преступника или ученого, обнаружившего новую звезду или новый, до сих пор никому не известный элемент. «Интересно, помнит ли он, что находится в плену, заперт в подвале и несколько минут назад был на грани смерти?» — мелькнуло в голове Юсуфа.

— В субботу нельзя создавать новые потоки материальной энергии и пресекать уже имеющиеся, — провозгласил заложник. — Это и есть условие получения самой чистой энергии, приходящей в этот день с высших этажей духовного мира.

— Создавать новые потоки энергии, — повторил Юсуф.

— Именно так! — Заложник махнул рукой, и стальное кольцо ударилось о стол. — Это, кстати, полностью согласуется с текстом книги. Там говорится, что в субботу Творец отдыхал от всей работы своей. А какую работу выполнял Творец при сотворении мира? Создавал энергии. Разделял их. И вновь соединял. Творил энергетические потоки и пресекал их, направлял и поворачивал. Всего этого нам по субботам делать нельзя.

— Но человек не может создавать энергии, — робко заметил Юсуф.

— Не может, — согласился заложник. — Человек — не Творец. Человек лишь подобие Творца. Мы не можем ни создавать, ни уничтожать энергии. Но создавать энергетические потоки и пресекать уже имеющиеся нам по силам. Именно поэтому в субботу запрещено включать и выключать свет, зажигать и гасить пламя, поворачивать ключ в замке зажигания автомобиля. И никакая работа здесь ни при чем. Простое правило — хочешь получить энергию, приходящую из духовного мира, не занимайся преобразованием энергий мира материального.

Заложник поднял глаза на Юсуфа. Тот молча выдержал взгляд. Все это лишь логические построения. Но лишь на уровне парадокса, а не реальной жизни. На уровне умозаключения, не имеющего никакой практической пользы.

— Миллионы людей в мире, в том числе и ваших соплеменников, не соблюдают законы субботы. Что же, с вашей точки зрения, происходит с ними?

Вопреки ожиданию Юсуфа, взгляд заложника не дрогнул.

— Ничего особенного. Эти люди просто не получают ту чистую энергию духовного мира, которую могли бы получить. Им приходится обходиться энергиями материального мира. Качество этих энергий, конечно, совсем иное. Но… — Заложник развел руками, словно хотел сказать: «Сами виноваты». — Энергии материального мира способны только поддержать наше существование в течение семидесяти-восьмидесяти лет, но не избавляют ни от проблем, ни от страхов, ни от зависимости от других людей или от собственного эго. Но это уж выбор самого человека. Каждый из нас решает для себя, какие энергии ему получать и какой жизнью жить. Творец дал человеку свободу выбора. И она заключается именно в этом. Выбрать жизнь, которой ты хочешь жить. И, увы, — заложник помедлил и развел руками, насколько позволяла длина цепей, — вы правы, доктор. Мне нечего возразить. Большинство из нас, возможно, неосознанно, выбирает путь страданий.

Юсуф потер ладонью лоб. Нет, с этим он согласиться не сможет. Этот человек хочет сказать, что Аллах дал им возможность выбрать себе жизнь? Но Аллах не мог так поступить? Не мог доверить решение слабым людям, не способным бороться со своими прихотями? Песчинкам, зависящим от обстоятельств? Заложник закрыл книгу. Он не произнес ни слова, словно понимая, что собеседнику хочется остаться наедине со своими мыслями. Юсуф поднял глаза и увидел муху. Маленькая черная точка плыла в воздухе ровными кругами, меняя направление через равные промежутки времени. «Как она сюда попала?» — подумал Юсуф. Здесь ни окна, ни щелочки. Влетела в дом, соблазнилась открытым люком в подземелье, пролетела по коридору и вот она здесь. Долгий путь. Заложник исподлобья наблюдал за Юсуфом. Что от него ждет этот человек? Полного согласия? Готовности следовать по выбранному им пути? Юсуф повернулся к заложнику, не без труда отведя взгляд от мухи. Заложник поднял книгу двумя руками, держа ее перед грудью, как щит.

— Как я вам и говорил, доктор, никаких рассуждений, нравоучений, нотаций и проповедей. Никаких теоретических выкладок и бесцельных рассказов. Только практические рекомендации и правила. По субботам мы можем получать самые чистые энергии из духовного мира. Но ради этого придется отказаться от преобразования энергий материального мира. А в Судный день мы получаем энергии, которые способны очистить нас от энергетических наслоений целого года. Но в этот день мы должны сократить до минимума получение материальных энергий. Потому в этот день книга предписывает нам не есть и не пить.

Заложник замолчал, ожидая реакции Юсуфа. Но Юсуф не произнес ни слова. Что-то мешало ему согласиться с заложником. Но что? Простое упрямство? Нет. Он действительно хочет разобраться. Что же ему мешает? Юсуф понял. Этот человек говорит только о тех отрывках книги, которые сам подобрал. Вот если бы он мог привести свой отрывок. Нашел бы этот человек и в нем указания на управление энергиями? Но как он может привести свой отрывок, если никогда не открывал эту книгу?

Да, не открывал. Но кое-что слышал. Конечно, слышал! В памяти всплыл однокурсник, толстяк и обжора Юзик Мильман. Он был внуком раввина и когда-то в детстве учил эту книгу под руководством деда. Повзрослев, Юзик стал убежденным атеистом и полученные знания использовал исключительно для ведения антирелигиозных дискуссий. Как-то Юсуф стал свидетелем его спора с благообразным старичком в черном костюме и шляпе. «Дикость! — кричал Юзик, размахивая перед носом старичка толстым, похожим на сардельку, пальцем. — Средневековая дикость эта ваша книга!» Почему он так кричал? Надо вспомнить. Юсуф помедлил. Точно! «Кому могло прийти в голову забивать камнями убийцу! Или женщину, изменившую своему мужу! — горячился Юзик. — Творцу должно быть стыдно за такое бредовое указание!»

Юсуф всем телом развернулся к заложнику. Такое предписание действительно есть? Заложник помедлил, но кивнул. Есть. На губах Юсуфа появилась улыбка коварного искусителя. Какая практическая рекомендация заложена в этом предписании? Где здесь говорится об управлении энергиями? Заложник откинулся на спинку стула. В его глазах мелькнуло удивление, на лбу резко проступила морщина. Несколько секунд в бетонном склепе царила гнетущая тишина. У него нет ответа на этот вопрос, подумал Юсуф. Неужели толстый Юзик был прав? Заложник шевельнулся на стуле, цепи коротко звякнули.

— Мы с вами об этом говорили, доктор. Помните, в нашу первую встречу. О том, что убийца может уничтожить лишь физическое тело другого человека. Но ему не под силу уничтожить энергии, которые были в этом теле. Этим энергиям некуда деваться. Они не могут исчезнуть или повиснуть в воздухе. Земля, которая принимает энергии скончавшегося человека, не примет энергии убитого. Это нарушает всеобщую гармонию мира, установленную Творцом. И потому эти энергии вынуждена принять душа убийцы. Принять все негативные энергии, которые наполняли физическое тело убитого человека. Энергии страха, ненависти, злости, зависти, предчувствия смерти. Все эти энергии перейдут к убийце и повиснут на его душе страшным грузом. Освобождаться от которого убийце придется в течение многих жизней.

Юсуф кивнул.

— Я помню этот разговор. Вы еще сказали, что, убивая чужое физическое тело, убийца заодно уничтожает и свою бессмертную душу. И называли это неравным обменом.

— Обмен, действительно, неравный, — усмехнулся заложник. — Черные энергии убитого проявятся в душе убийцы не сразу. Он проживет свою жизнь до конца, скорее всего не раскается, а просто забудет о том, что совершил. Но когда-то он уйдет в другой мир. И тогда груз чужих энергий скажется. Убийце придется вернуться в этот мир в другом воплощении. В другом физическом теле. Ему предстоит пройти через болезни и увечья, через все мыслимые беды и несчастья. В следующих воплощениях ему придется испытать нищету и унижения, смерть детей и одиночество. Он будет болеть, страдать от несправедливости и обмана, от подлости и предательства. Он будет молить Творца о пощаде, задавать вопрос: «За что?» и не находить на него ответа. Все его усилия будут тщетны. Убийца не получит спасения, пока негативные энергии убитого им человека не покинут его душу.

Заложник перевел дух. Его наручники глухо стукнули о стол. Юсуф ощутил, как по спине пробежал холодок.

— При чем тут указание забивать убийцу камнями?

Заложник на мгновение задумался, потом сказал:

— Негативные энергии, которые есть в наших телах, сгорают в огне сильных и искренних эмоций. Тот невыразимый ужас, который испытает убийца во время страшной казни, сожжет негативные энергии убитого, перешедшие к убийце. В этом случае убийце не придется тащить их за собой в другие жизни.

Заложник заметил удивленный взгляд собеседника и кивнул, словно хотел этим физическим действием удостоверить свою правоту.

— Увы, доктор. — Он помолчал и добавил: — То же самое происходит и с женщиной, изменившей своему мужу. В ее теле соединяются энергии двух мужчин. А это недопустимо и приводит к тяжелым последствиям. Все негативные энергии обманутого супруга останутся с ней и после смерти физического тела. Но казнь сожжет эти энергии.

Заложник замолчал. Взгляд его стал виноватым, словно он хотел за что-то извиниться перед собеседником.

— Как видите, доктор, рекомендация забить камнями убийцу или женщину, изменившую мужу, тоже вполне практическая. Только не говорите ничего о жестокости. Этот термин придуман людьми и не имеет никакого отношения к управлению энергиями.

Несколько секунд Юсуф смотрел в стол, пытаясь осмыслить все, что он услышал. В подвале воцарилась полная тишина. Наконец, Юсуф поднял голову.

— Выходит, убийца или женщина, которая завела любовника, должны сами просить, добиваться, настаивать, чтобы их казнили? — усмехнулся он.

Заложник улыбнулся и кивнул.

— Если бы они знали, что ждет их в следующих жизнях, они молили бы о казни. Они бы ни за что не согласились тащить чужие черные энергии в следующие жизни.

Юсуф не сводил глаз с книги в бордовом переплете. Заложник сидел молча, ожидая, что скажет доктор. Юсуф резко поднялся. Ленивую муху потоком воздуха отбросило в сторону, но она вновь поймала равновесие и полетела ровными кругами. Юсуф сделал шаг к столу. Он хотел сказать, что все это звучит очень странно, но в замочной скважине загрохотал ключ. Дверь открылась. На пороге стоял охранник.

— Вас просят подняться, доктор.

Юсуф молча кивнул и, не взглянув на заложника, пошел к выходу. Проходя мимо охранника, бросил на ходу.

— Снимите с него наручники и уложите. Пусть поспит.

* * *

За столом в салоне сидели четыре человека. Чернобородый Джабар, Тайсир и двое неизвестных Юсуфу мужчин среднего возраста. Все молчали, но по тому, как они старались не смотреть друг на друга, Юсуф понял: только что между ними закончился спор. Тайсир кивнул Юсуфу.

— Садись.

Юсуф присел на свободный стул.

— Как заложник?

Юсуф сделал неопределенный жест.

— Не очень хорошо. Сильный шок. Могут быть любые неожиданности.

Тайсир кивнул, неторопливо оглядел сидящих за столом мужчин и повернулся к Юсуфу.

— Мы приняли решение.

Юсуф насторожился. Судя по мрачному молчанию мужчин, они решили убить заложника. Неужели прямо сейчас? Тайсир сжал кулаки и продолжил:

— Мы запишем видеообращение и отправим его на один из западных телеканалов. Мы скажем, что, атаковав наши силы, враг перешел «красную черту». И мы даем врагу три дня. Семьдесят два часа. Только семьдесят два часа. Если за это время обмен не состоится, мы казним заложника.

Тайсир перевел взгляд на Джабара. Тот кивнул. Сидящие рядом с ним неизвестные мужчины не шелохнулись. Юсуф поежился под тяжелыми взглядами четырех пар глаз. А что должен делать он? Джабар описал рукой полукруг по краю своей бороды и заговорил. Заложнику будет нужна помощь врача. Вы же сами говорите, что он не оправился от потрясения. А как только он узнает, что жить ему осталось три дня, реакцию предсказать нетрудно. Один из мужчин, сидящих рядом с Джабаром, шумно шевельнулся.

— Вам придется остаться здесь, доктор.

Юсуф не сразу понял, о чем говорит этот человек.

— Остаться здесь? Что вы имеете в виду?

Мужчины взглянули на Тайсира, словно призывая его вмешаться, и замолчали.

— После того как мы предъявим ультиматум, наши города и деревни наводнят агенты врага. Их беспилотники будут следить за каждой машиной, за каждой подводой. Переезды могут быть слишком опасны. И потому либо ты уезжаешь и больше сюда не возвращаешься. Либо остаешься до обмена заложника. Или до его казни.

Юсуф качнулся на стуле. Конечно, уехать. Уехать прямо сейчас? Уехать и забыть обо всем. Об этом странном человеке, о его странной теории, о книге, которая принадлежит всем? Или все-таки остаться? Он ведь врач. Может ли он бросить больного, нуждающегося в его помощи? Нет, он не может поступить так. Конечно, он останется. Тайсир вздохнул с заметным облегчением. У Юсуфа мелькнула мысль о том, что он опять обманул своего грозного патрона. Он не хотел признаться даже самому себе, что остается вовсе не как врач, не желающий бросить пациента. Тайсир положил ему на плечо тяжелую руку.

— Комнату в доме тебе выделят.

Юсуф замялся.

— А жена? Она же поднимет тревогу.

Тайсир переглянулся с незнакомыми мужчинами, видно, прочел какое-то решение в их глазах и снова повернулся к Юсуфу.

— Не беспокойся об этом. Ей сообщат.

Сообщат! Юсуф представил себе, как к Заре приезжают люди Тайсира и сообщают, что он вернется домой только через три дня. Она не поверит. Решит, что его убили. Поднимет панику. Еще бросится в полицию. А те начнут искать. Что делать?

Тайсир все понял с полуслова.

— Напиши жене записку. И укажи вещи, которые тебе понадобятся. Ребята передадут записку и заберут вещи. А сейчас тебе покажут комнату. Да, и еще одно…

Юсуф замер.

— Никто в этом доме не должен пользоваться мобильными телефонами.

Юсуф достал из кармана аппарат и показал Тайсиру. Выключен. Тайсир покачал головой.

— Этого недостаточно. Враг может определить твое местонахождение и по выключенному аппарату. Надо вытащить батарею.

Юсуф подчинился. Тайсир вновь положил руку ему на плечо.

— Три дня должно быть именно так. Мы договорились?

Юсуф кивнул. Чернобородый Джабар кашлянул.

— Будет лучше, доктор, если вы отдадите батарею нам.

Юсуф резко повернулся к Джабару. Вы мне не доверяете? Джабар выдержал взгляд. Не говоря ни слова, Юсуф положил на стол батарею. Джабар склонил голову.

— Спасибо!

По знаку Тайсира, к столу подошла некрасивая дочь хозяина.

— Покажи доктору его комнату.

Опустив глаза в пол, девушка засеменила к лестнице, ведущей на второй этаж. Юсуф пошел за ней, пытаясь сообразить, что ему вписать в список необходимых вещей. Зубную щетку, три смены белья, чистые рубашки, носки. Это понятно. Чем бы ему хоть как-то подсластить последние три дня жизни этого человека? Попросить Зару приготовить что-нибудь вкусное? Домашний обед? Или пирог? В последние три дня жизни можно не опасаться поправиться, испортить себе пищеварение или фигуру. Да, он попросит Зару приготовить басбусу^[14]. И они съедят ее вместе. Теперь ему нечего опасаться, что Тайсир заподозрит его в слишком теплых отношениях с заложником. Идущая впереди девушка остановилась и распахнула дверь.

— Пожалуйста, ваша комната, господин.

Юсуф кивнул и переступил порог светлой комнаты, все убранство которой составили платяной шкаф, стол, стул и кровать.

* * *

На ресницах Зары блестели слезы. Она стерла их кончиками пальцев, на щеках остались черные разводы. Иди, умойся. Перед Зарой за столом из черного толстого стекла сидел ее отец.

— Что мне делать, папа?

— Прежде всего, пойти и умыться.

Зара вышла из комнаты. Басиль проводил дочь взглядом. Сейчас она вернется, и ему придется дать ей совет. А что он может посоветовать? Поверить людям, передавшим записку от Юсуфа и забравшим его вещи? Или мчаться в полицию? Нет, полиция, им не поможет. Не станет связываться с Тайсиром. Даже если Юсуф убит, полиция не будет заниматься этим делом. Дадут формальную отписку, дескать, убийцы не обнаружены, дело закрыто. А скорее всего, и тела не найдут. Запишут «пропал без вести». Но для чего им тогда нужно было приезжать за вещами? Для чего передавать записку? Хотят отвести от себя подозрения? Нет. Таким образом они их только усилят. Покажут, что Юсуф у них. Нелогично. А если предположить, что все это правда. Юсуф занят каким-то делом и не может даже позвонить. Каким делом и почему не может позвонить? Находится где-то за городом? Хвала Аллаху, век таксофонов закончился. Мобильные телефоны сейчас у любого мужчины. Значит, он не может позвонить, потому что боится раскрыть место, где находится. Это похоже на правду. У людей Тайсира много тайн. Сегодня было столкновение на границе. Четыре убитых, шесть раненых. Раненым требуется помощь и присмотр врача. Если этим врачом оказался Юсуф, то понятно, почему он не может ни позвонить, ни приехать. Тайсир опасается, что израильская разведка пронюхает, где именно оказывают помощь его бойцам. Значит, не все так безнадежно. Юсуф жив и скоро благополучно вернется домой. И им не стоит поднимать панику. А если это не так? Утром израильтяне расстреляли людей Тайсира из засады. Тайсир взбешен и ищет предателя. А что, если он обвинил во всех бедах Юсуфа? Тогда его пытают, пытаются узнать, кому он передавал сведения. Возможный вариант? Нет. Маловероятный. В этом случае Тайсиру незачем присылать сюда своих людей и забирать вещи. А может быть, именно в вещах или в записке кроется разгадка тайны? Может быть, вещи нужны Тайсиру, чтобы найти доказательства предательства Юсуфа? Как? Скажем, пустить по следу собаку. Если Юсуф встречался с израильским резидентом, люди Тайсира могли бы вычислить место встречи. И если собака приведет их именно туда… Нет, стоп! Это уже слишком. Слишком сложно и слишком запутанно. Просто шпионский триллер. Нет, здесь все проще. Басиль развернул записку Юсуфа, перечитал еще раз. Почерк явно его. Если бы Юсуфа силой заставили написать эту записку, он бы изменил почерк. Чтобы дать им знать, что он в беде. Но почерк ровный. никаких помарок, ручка не прыгает, не дрожит. «У меня все хорошо. Я жив и здоров. Вернусь домой через три дня. Люблю тебя, поцелуй детей и до встречи! Передай подателям записки…» Далее следовал список вещей. Зубная щетка, одежда, белье. Это понятно. Но для чего он попросил испечь ему басбусу? Не может прожить несколько дней без сладкого? Ерунда. Зара утверждает, что к сладкому Юсуф равнодушен. В этой басбусе и кроется разгадка. Если ему удастся понять, для чего Юсуф просит испечь басбусу, он разберется во всем остальном. Думай, Басиль! Думай. Для чего ему басбуса?

Всю жизнь Басиль Ясин считал себя неудачником. Он родился в маленькой деревушке Бир-Таррака возле Хан-Юниса в семье местного сотрудника египетской налоговой службы. Отец, человек строгий и дотошный, требовал дисциплины, дисциплины и еще раз дисциплины от всех — от супруги, от Басиля и его четырех сестер, от каждого жителя деревни, в обязанность которых входило представлять по итогам года налоговые декларации. Супруга, Басиль и девочки старались соответствовать требованиям. Жителей деревни больше заботила сохранность каждого фунта, который они упорно не желали нести в казну. Из-за этого противоречия работа отца, дававшая устойчивый доход, превратила семью в отщепенцев. Басиль не помнил, чтобы к ним когда-нибудь приходили гости, даже ближайшие соседки не забегали к матери одолжить меру муки или кружку молока. У маленького Басиля не было ни одного друга. А часто у кого-нибудь из одноклассников в споре вырывалась явно услышанная дома фраза о «кровопийце, которому чужие власти дороже родни и односельчан». Басиль вступался за отца, дрался, чаще всего неудачно. Приходил домой в синяках, с разбитым носом. Отец требовал отчета — с кем дрался, по какой причине, кто нанес удар первым? Ходил в школу, долго сидел в кабинете директора. Выходил красный, раздраженный. За ним семенил директор, провожал до двери, что-то объясняя. Потом следовали выяснения и наказания, которые еще больше отдаляли Басиля от одноклассников, делали его еще более одиноким. Начиная с седьмого класса, отец вел с ним серьезные разговоры, расписывая преимущества профессии финансиста. Но Басиль не хотел быть похожим на отца. Он мечтал стать юристом, таким, какие приходили к отцу проверять бумаги. Он будет ходить в красивом костюме, выступать в суде, а в перерывах попивать кофе в дорогом ресторане и потягивать ароматную сигару. И при этом никто не будет относиться к нему враждебно и называть «кровопийцей». Летом шестьдесят седьмого года по улицам деревни промчались танки с шестиконечными звездами на броне. Египтяне бежали, на дверь налогового управления повесили огромный замок. Первые недели после войны отец целыми днями сидел в кофейне и проклинал израильтян, лишивших его работы. Через месяц отец устроился бухгалтером в управление гражданской администрации и начал хвалить израильтян, которые, по его словам, занимались текущими делами местных жителей гораздо лучше, чем прежние египетские власти. Сотрудничество с оккупационным режимом еще более напрягло отношения семьи Ясин с соседями. В окно их дома однажды даже бросили камень. Прибежавший на шум Басиль с ужасом смотрел на огромный булыжник, лежавший посреди салона в окружении сияющих осколков разбитого стекла. Сестры плакали, мама причитала и прижимала их к себе. По дому ходили чужие солдаты в больших касках и о чем-то тихо разговаривали с отцом. Потом солдаты ушли. Им на смену пришли мрачные мужчины, которые укрепили забор и ворота и навесили на все окна железные решетки. Эти решетки казались Басилю символом их позора. Ни у кого из соседей на окнах не было никаких решеток. И заборы у всех были низкие, расшатанные. Почему они живут, как в крепости? Почему они всех боятся? Потому что отец — предатель. Эта страшная мысль пришла в голову однажды и не уходила, как ни старался Басиль ее прогнать. Говорить с отцом на эту тему он не решился. Поделился с матерью. Мать махнула рукой. Не говори ерунды. Но в ее голосе не было привычной уверенности, а глаза оставались печальными. На следующий день отец усадил его перед собой за стол и сказал, что им нужно серьезно поговорить. Басиль понял, о чем будет разговор, и сердце у него защемило. Отец объяснил, что если он откажется от работы в администрации, то это ничего не изменит в общеполитической ситуации, оккупация от этого не прекратится, а им всем будет нечего есть. Ты понимаешь, мой мальчик, я думаю только о вас. О маме, о тебе, о твоих сестрах. Отец говорил, что ничего плохого не делает. Никого не предает, только заполняет бланки и ведет документацию. Неожиданно отец встал, подошел к Басилю и прижал его голову к своему животу. У Басиля защипало в носу, и захотелось плакать. Ему было жалко отца и жалко себя. Он хотел сказать, что другие живут без того, чтобы работать в гражданской администрации, но понимал, что говорить такое нельзя. Он только кивал, ощущая щекой мягкий шелк отцовской рубашки. Конечно, он понимает. Он уже не маленький. Он знает, что люди должны зарабатывать, чтобы жить. Но мысль «отец — предатель» билась в голове и не желала никуда уходить.

В семьдесят третьем Басиль приступил к реализации своей детской мечты. Поступил на юридический факультет Каирского университета. Уезжал он с радостью. Он будет жить в большом городе, в столице. В окружении сверстников. Больше не будет одиночества, злых взглядов, решеток на окнах. В конце сентября он приехал в Каир, получил комнату в общежитии еще с двумя парнями из Палестины. На следующий день они пошли на занятия. Их записали в одну группу, сообщили расписание. Пять дней они ходили на лекции, знакомились с однокурсниками. А на шестой началась война. Басиля разбудило радио. Взволнованный голос диктора сообщил, что египетские войска в ответ на провокации сионистов форсировали Суэцкий канал и ведут бои на его восточном берегу. Противник отступает, неся тяжелые потери. Идти на занятия после такого сообщения было глупо. Соседи Басиля пошли в город выяснять обстановку, вернулись и рассказали, что на площади Тахрир идет формирование палестинского батальона, в который записываются все, кто любит свою родину. Басиль удивился: как же они будут воевать, если их этому никогда не учили. Но соседей это не волновало. Они говорили о долге перед народом, о скорой победе и о предателях, которым придется очень пожалеть о своей нерешительности. Соседи сверлили Басиля пламенными взглядами, а потом спросили прямо, не хочет ли он поехать на призывной пункт. Басиль кивнул. Конечно, он поедет. Он не хочет, чтобы его считали предателем.

На призывном пункте ему выдали серо-зеленую форму с четырехцветной нашивкой цветов палестинского флага на рукаве, поношенные черные ботинки и отвезли в тренировочный лагерь. Восемь дней их учили стрелять из винтовки и гранатомета, копать окопы и укрываться от мин, а на девятый повезли на фронт. Новобранцы ехали в больших автобусах, снятых по указанию военных властей с каирских маршрутов. Шутили, смеялись. Все ждали переправки через Суэцкий канал. Понимали, что их война начнется только после этого. Басиль представлял себе, как это произойдет. На чем они поплывут? На лодках или на понтонах? Он обязательно зачерпнет воду и протрет лицо, смоет с щек эту противную пыль пустыни. Но до канала они не доехали. Дикторы, рассказавшие этим утром жителям страны об успехах египетских войск, не сообщили о контратаке и о том, что десантной израильской бригаде уже удалось переправиться на западный берег канала. Неожиданно автобусы остановились, и офицеры приказали занять оборону. Смех прекратился мгновенно. Какую оборону? А канал? Они же еще не переправились?! Но офицеры кричали, их лица были серыми, а потом что-то хлопнуло метрах в ста, и кто-то закричал: «Обстрел!»

Потом они копали траншеи в бесконечном песке под наблюдением офицеров с красными от бессонницы глазами. Офицеры говорили между собой о том, что надо задержать израильские танки, идущие на Каир. Скоро прозвучала команда залечь и приготовиться к бою. Солдаты забрались в недостроенные траншеи и приготовили гранатометы. Им велели подпустить танки поближе и стрелять. Но танки не шли в атаку. Они остановились за холмами и открыли шквальный огонь. Груды песка, камней, обломков деревьев и обрывков человеческой плоти взметнулись над траншеями. Басиль лежал, свернувшись клубком, закрыв руками голову и бормоча слова молитвы. Вокруг грохотало. Кто-то отчаянно выл. Офицеры пытались отдавать команды, но их слова глохли в грохоте обстрела. Наконец все стихло. Новобранцам удалось поднять головы, и они увидели израильских десантников. Под прикрытием танкового огня им удалось подобраться вплотную к траншеям, и теперь они забрасывали гранатами растерянных новобранцев. Басиль отбросил бесполезный гранатомет, схватил винтовку, передернул затвор и попытался поймать в прицел лицо вражеского солдата. Вроде бы ему это удалось, он нажал курок, но солдат продолжал бежать на него. Сейчас он меня убьет, мелькнула мысль. Неужели все кончено? А как же канал, прохладная вода… Неужели он сейчас умрет? Над головой нависло что-то темное. Басиль успел повернуть винтовку, но обожгло в груди и все исчезло.

Он очнулся в белой кипени госпиталя. Скосил глаза. На груди чистая простыня. Попытался вздохнуть и застонал. Потом к нему подошла медсестра. Пришел в себя, солдат? Медсестра пощупала лоб прохладной ладонью и ушла. Басиль закрыл глаза. Когда он проснулся, у кровати сидел отец и держал его руку в своей. Басиль был рад видеть отца. Значит, жизнь продолжается, значит, у него еще все может быть хорошо. Рассказ отца был очень печальным. Почти весь палестинский батальон уничтожен в первом бою. А он получил несколько ранений. Самое тяжелое в грудь. Ему сделали четыре операции. Пришлось удалить одно легкое. Кроме того, у него перебиты ноги. Ходить он сможет не скоро. Лечение будет долгим. Что касается войны, то она закончена. Подписано соглашение о перемирии. Израиль вернул себе весь Синай до Суэцкого канала. Басиль слушал и думал о том, какой он несчастный неудачник. Ведь он мог не записываться в этот батальон. Сидел бы сейчас в аудитории на занятиях. Мог, но побоялся. Взглядов соседей. Их упреков. Побоялся слова «предатель». А отец не побоялся. И всю жизнь обеспечивал семью. И ему дал возможность учиться. Но он этой возможностью не воспользовался. Басиль вдруг понял, что отец был прав. Всегда и во всем. Прав, когда не обращал внимания на взгляды и пересуды соседей, когда не ставил благополучие своей семьи в зависимость от чужого мнения.

В университет Басиль больше не вернулся. Только через два года он начал ходить, неуверенно переставляя ноги в специальных ботинках. А проблема с легкими осталась на всю жизнь. Как пострадавший в боевых действиях, он получил от Египта одноразовую компенсацию в тысячу долларов и маленькую пенсию. Отец помог ему освоить бухгалтерское дело и нашел ему работу в конторе Электрической компании. После женитьбы Басиль перебрался в дом жены в Газу, и жизнь потекла привычными буднями. Мысль «зачем я живу» часто приходила в голову. И ответа на этот вопрос у него не было.

Замужество Зары он счел божьим знаком. Зара была старшим ребенком, и Басиль верил, если у нее все сложится, значит, и у троих мальчишек все будет хорошо. Юсуф, неожиданно появившийся перед ним с горящими глазами и твердящий слова о любви с первого взгляда, был ему непонятен. Но пример отца научил не рубить сплеча и не делать категорических выводов. Дав парню выговориться, Басиль решил не подходить к нему со своей меркой, мудро рассудив, что у каждого человека свой темперамент и свои взгляды. И еще неизвестно, что лучше — вот так влюбиться без памяти с первого взгляда или жениться после скучного сватовства на женщине, которую видел только один раз. После свадьбы дочери Басиль понял, что на этот раз он все сделал безошибочно. Молодые любили друг друга, Юсуф оказался отличным врачом и прилично зарабатывал. На прием к нему старались попасть многие. Кое-какие знакомые действовали через Басиля, просили передвинуть очередь, записать их на прием как можно скорее. Зять всегда уважительно относился к просьбам тестя, и их отношения становились день ото дня все более теплыми. И потому звонок Зары об исчезновении Юсуфа он воспринял тяжело. Сразу собрался и приехал. В глубине души верил — Зара сгущает краски. Не может с Юсуфом произойти ничего плохого. Не должно. Не может Аллах лишить его компенсации за всю его несчастную и загубленную жизнь.

…Зара вернулась в комнату. Она смыла с лица косметику и выглядела по-детски беззащитно. У Басиля защемило сердце. Если Юсуф убит, ей придется начинать жизнь заново. С двумя детьми. Имея во врагах Тайсира и его людей. Тогда ей лучше уехать. Куда-нибудь в Саудовскую Аравию. Или, если получится, в Европу. Зара села за стол.

— Он жив.

Басиль внимательно посмотрел на дочь.

— Откуда такая уверенность?

Зара повторила:

— Он жив. Я чувствую.

Тогда им не следует идти в полицию? Не следует. Она сейчас приготовит басбусу. Как он любит, с медом. Через час эти люди приедут ее забрать. Она отдаст им басбусу и записку для Юсуфа. Напишет, что волнуется, не знает, что делать, и просит его позвонить. Юсуф обязательно ответит на такую записку. И она будет знать, что он жив. А если не ответит… Зара заплакала. Басиль погладил дочь по голове. Он жив.

— Ты же сама говоришь, что он жив. Он вернется, и все пойдет как раньше.

Зара надела фартук и захлопотала. Расставила на столе пакеты с манкой, кокосовой стружкой, баночку с медом. Басиль взял со стола баночку, задумчиво подбросил ее на ладони. Зачем же все-таки Юсуфу понадобилась басбуса? Может быть, все дело в этой баночке? Ведь в басбусу обычно не добавляют мед. А Зара добавляет. Мед. Из Израиля. Ну и что? Что зять хочет этим сказать? Скорее всего, ничего. Хотя… Может быть, тут есть какой-то намек. Для чего-то ему понадобилась эта басбуса. Для чего? Басиль сел в кресло и принялся наблюдать, как дочь замешивает тесто.

* * *

От ужина Юсуф отказался. Не хотелось есть, не хотелось встречаться с хозяином дома и его семьей. Тайсир тоже не остался на ужин, уехал с Джабаром и остальными участниками совещания, оставив трех дополнительных часовых. Один занял место у двери, двое разместились в саду. По их местоположению Юсуф понял: они здесь не столько для охраны, сколько для наблюдения за оставшимися в доме. Из окна второго этажа Юсуфу были видны край соседского двора, дорога вдоль моря, по которой изредка проезжали машины, и большой апельсиновый сад, обнесенный проволочным забором. В соседнем дворе бегали мальчишки. Один из них заметил в окне Юсуфа, остановился и уставился на незнакомого мужчину. Юсуф поспешил отойти от окна. Может ли он спуститься к заложнику? В принципе, Тайсир по этому поводу не оставил никаких указаний. Попросил, чтобы заложник был в полном порядке. До обмена. Или до казни. Значит, он может спуститься.

Юсуф решительно вышел из комнаты. Должен ли он кому-то сообщить, что идет к заложнику? Нет, он никого не станет предупреждать. Он здесь никому не подчиняется и не намерен просить разрешения на свои действия. А если сундук будет задвинут? Тогда он попросит кого-нибудь помочь отодвинуть сундук. Но сделает это не просительным, а приказным тоном. «Приказным!» — сам себе грозно скомандовал Юсуф, хотя и не очень верил, что приказной тон ему удастся. Юсуф взглянул на часы. Половина седьмого. Зара уже, наверное, прочла его записку. Наверняка перепугалась. А вдруг она запаникует, откажется дать вещи посланцам Тайсира? Это не большая беда. Они вернутся, и он напишет еще одну записку. Чтобы Зара убедилась, что он жив. Хуже, если она побежит в полицию. Он ведь предупреждал Тайсира, что должен позвонить. Ничего бы от одного звонка не случилось, а ему было бы спокойнее.

Юсуф прошел через салон. Семья хозяина еще не закончила ужин. Сидят все на своих местах, едят молча и как-то напряженно. Юсуф порадовался тому, что отказался от ужина, хотя есть хотелось с каждой минутой все сильнее. Увидев Юсуфа, хозяин сделал жест, который можно было растолковать, как «прошу за стол, с нами». Юсуф сухо поблагодарил. Он не хочет есть. Он хочет проверить, пришел ли в себя заложник. Хозяин дома кивнул и перевел взгляд на старшего сына. Парень вышел вслед за Юсуфом в соседнюю комнату. Там он одним движением отодвинул тяжелый сундук. Юсуф спустился по ступеням, люк над его головой закрылся. Наверняка Тайсир приказал, чтобы сундук всегда был задвинут, сообразил Юсуф. Значит, он все-таки опасается штурма.

Охранники ужинали. Они сидели за столом в узком коридоре и ели фасолевый суп из эмалированных мисок. Перед каждым из парней стояла тарелка с дымящимся мясом, густо облитым темно-коричневым соусом. Увидев Юсуфа, охранники прекратили есть и переглянулись. Им велели никого не пускать до утра. Разве что заложнику станет хуже. Но ему не хуже. Он поел и сейчас сидит за столом, читает. Если доктор настаивает, они могут связать его с Тайсиром. Юсуф молчал. Стоит ли связываться с Тайсиром? Начнутся вопросы. Ну и что? Он хочет проверить состояние заложника перед сном. Что здесь нелогичного или подозрительного? Юсуф кивнул охранникам. Связывайте! Один из парней набрал номер и отвернулся, чтобы Юсуф не слышал разговор. Вполголоса он сказал несколько фраз, потом долго молчал. Второй охранник вновь взялся за свой суп. Юсуф втянул носом аппетитный запах жареного мяса. Нечего было строить из себя принца крови. Мог бы и поужинать. Охранник положил телефонный аппарат на стол. Тайсир не может подойти. Он занят. Но доктору разрешили войти к заложнику. На полчаса. Так что пожалуйста, доктор. Только они наденут на заложника наручники.

* * *

Увидев Юсуфа, заложник улыбнулся своей мягкой улыбкой. У него новость. Если честно, не очень хорошая. Ему осталось жить три дня. Юсуф остановился у двери. Откуда ему это известно? Заложник вздохнул. К нему приходил тот самый человек, который собирался его зарезать. Если честно, он испугался, решил, что на этот раз ему уже не выкрутиться. Но этот человек был не так суров, как в прошлый раз. Оказывается, он вполне сносно объясняется на иврите. Рассказал об ультиматуме и даже похлопал заложника по плечу. Впрочем, он не обольщается. Он понимает, что именно этот человек перережет ему горло. Но теперь он будет готов к смерти. Юсуф поморщился. К чему этот пафос? Разве может человек подготовиться к смерти? Заложник судорожно вздохнул. Конечно, нет. Это он храбрится, пытается выглядеть героем. К смерти нельзя подготовиться. Смерть можно только принять. Как некую неизбежность. Но он не уверен, что у него это получится. Юсуф пожалел о своем менторском тоне.

— Что еще сказал этот человек?

Заложник пожал плечами. Сказал, что завтра утром диск с ультиматумом уже будет в Израиле. И отсчет трех дней начнется. Заложник принялся загибать пальцы. У него есть ночь со вторника на среду, со среды на четверг, с четверга на пятницу. А в пятницу утром все закончится. Юсуф сел за стол. Неужели эта дикая казнь действительно состоится? Он пытался продумать какой-то неясный план, и слова заложника долетали до него, словно сквозь толстый слой ваты.

— В субботу я уже будут там.

Юсуф резко развернулся.

— Что?

— В субботу я уже буду там, — повторил заложник и показал подбородком куда-то в потолок. — Хочется думать, у ворот райского сада.

Он улыбался, но улыбка была больше похожа на гримасу. Если, конечно, формальности на границе между этим и тем мирами не слишком затянутся. В любом случае, следующую неделю он начнет в новом качестве. В виде души без тела. Если честно, то от этой мысли ему как-то не по себе. Заложник поднял глаза на Юсуфа и по-детски дернул плечами. Юсуф понял, что молчать больше нельзя.

— Оставайтесь лучше с нами! — произнес он голосом радушного хозяина, приглашающего гостя войти в дом. — Будете строить райский сад на земле. Вы ведь утверждали, что это возможно.

Заложник поднял глаза и как-то равнодушно пожал плечами.

— Теоретически возможно. Но не думаю, что кому-то из ныне живущих на земле это удастся. Ведь, изгнав нашего предка из райского сада, Творец поставил у его ворот преграду в виде вращающегося меча.

— Вращающийся меч у врат рая? — Юсуф усмехнулся. — Красивый образ. Это, разумеется, какое-то иносказание?

— Конечно, — произнес заложник спокойным и даже равнодушным тоном. И вдруг навалился грудью на стол и почти зашептал: — На самом деле здесь идет речь о принципе переворота энергий.

— Переворот энергий? — Юсуф вздрогнул от перемены настроения заложника и невольно понизил голос, принимая тон собеседника. — Что значит, переворот энергий?

— Энергии переворачиваются, двигаясь между духовным и материальным мирами. В результате то, что нам кажется хорошим и правильным здесь, в материальном мире, оказывается плохим и неверным там. — Заложник поднял, насколько позволяли цепи, большие пальцы двух рук, указывая на потолок. — Богатство, слава, почет. Все то, что мы так ценим здесь, по меркам духовного мира являются лишь испытаниями, которые почти никому не удается пройти без потерь.

— Что за ерунда? — вырвалось у Юсуфа. — Вы хотите сказать, что, согласно божественному замыслу, человек должен быть беден и никому не известен?

Неожиданно для Юсуфа заложник отстранился от него и взглянул, будто увидел впервые, удивленным и одновременно насмешливым взглядом.

— Этот вопрос задаете мне вы? Убежденный мусульманин? Не ваш ли пророк назвал бедность тяжестью в этом мире и легкостью в мире ином? Не намекал ли он этими словами на тот же принцип переворота энергий?

Юсуф смутился. Конечно, эти слова пророка ему известны. Но он никогда не задумывался над их глубинным смыслом.

— Дело, конечно, не в материальных благах и не в наших делах, а в наших мыслях, — продолжил заложник. — Если человек осознает, что его успехи не являются его достижением, а всего лишь подарок, полученный по причинам, известным только Творцу, то все в порядке. Но если человек считает успехи своей заслугой, если видит себя великим и знаменитым, выделяющимся из «серой массы» других людей, не таким, как все, а порой и еще хуже — вершителем судеб окружающих, солнцем, вокруг которого должны вращаться все остальные, его энергии начинают переворачиваться.

Юсуф вдруг вспомнил маленького православного священника, которого встретил в саратовской больнице. Настоятель одного из сельских приходов отец Василий сидел у постели сорокалетнего сына, сбитого машиной, которой управлял несовершеннолетний отпрыск заместителя местного градоначальника. Ранения были тяжелыми, кроме переломов двух рук и левой голени, разрыв легкого и ушиб головного мозга. После первой четырехчасовой операции Юсуфа вызвал к себе главврач больницы. Он был расстроен и озабочен, беспрестанно тер лоб и прикуривал одну сигарету за другой. Ему звонили из муниципалитета и просили обеспечить раненому лучший уход и скорейшее выздоровление. Юсуф покачал головой. О каком скорейшем выздоровлении идет речь? Если этот человек не останется калекой, можно считать, что произошло чудо. Главврач все понимал, но просил «очень постараться», и глаза его были испуганные. После этого больного перевели в отдельный бокс.

Отец Василий сидел у его кровати днем и ночью. Отказывался есть и почти не спал. Его губы постоянно шевелились, а взгляд был где-то далеко за пределами и бокса, и больницы. Через несколько дней после операции Юсуф услышал разговор двух медсестер. Одна из них горячо рассказывала подруге, что следователь по делу получил указание сделать виновным в аварии потерпевшего. Он уже переписал акт о проверке водителя на алкоголь, которая была проведена на месте аварии. А эксперт уже дал заключение, что потерпевший выскочил на дорогу неожиданно прямо перед машиной и у водителя, который ехал с разрешенной на этом участке трассы скоростью, не было возможности предотвратить наезд.

Возмущенный услышанным, Юсуф отыскал отца Василия. Тот, как обычно, сидел в кресле у постели сына.

— Вы знаете, что этому щенку удастся избежать наказания?

Отец Василий кивнул почти равнодушно. Да, он слышал об этом. Более того, следователь, ведущий дело, уже показал ему акт экспертизы, из которого следовало, что машина, сбившая его сына, ехала со скоростью пятьдесят девять километров в час.

Юсуф ощутил, как изнутри к горлу подкатывает раздражение, злость и обида. Он взял отца Василия за плечо. Тот поднял голову.

— Я могу дать показания, — сказал Юсуф. — Я готов заявить где угодно, что, судя по характеру ранений, машина ехала со скоростью не менее ста километров в час, а вовсе не шестидесяти, как положено в городе.

Отец Василий бережно взял его руку в свою и даже попытался улыбнуться.

— Спасибо, доктор. Но ничего этого не нужно. Доказать нам все равно ничего не удастся, а неприятности вы наживете. Вы только поставьте на ноги моего сына. Это все, что мне нужно сейчас. А этот мальчик, который был за рулем, от наказания не уйдет. За все, что мы делаем в этом мире, придется платить. Только его плата будет гораздо больше. Потому что здесь, в этом мире, он не заплатит ничего.

Эти слова отца, потрясенного несчастьем, обрушившимся на его сына, почему-то разозлили Юсуфа. «Сейчас он начнет говорить о смирении, о необходимости подставить другую щеку», — подумал он. Губы Юсуфа невольно скривились в презрительную усмешку, которая не укрылась от взгляда отца Василия. В его глазах появилась решимость.

— Вы знаете, доктор, кто отец этого мальчика?

Юсуф кивнул. Это известно всем. Заместитель мэра города. Чиновник, от которого зависит многое и многие.

— Он не только чиновник, но и очень состоятельный человек, — уточнил отец Василий. — Он сделает все, чтобы его сын не оказался за решеткой.

Юсуф кивнул. Он в этом не сомневается. Потому и предложил выступить свидетелем.

— Отец считает, что, освобождая сына от наказания, он делает ему благо, — продолжил отец Василий, не обращая внимания на слова Юсуфа. — На самом деле он наносит своему мальчику ужасный удар. Он считает, что спасает своего ребенка…

— Разве это не так? — вырвалось у Юсуфа.

Отец Василий укоризненно качнул головой.

— От тюрьмы он своего сына спасет. Но как быть с тем, что гораздо хуже тюрьмы?

Священник выдержал паузу, но, заметив удивленно-враждебный взгляд доктора, продолжил:

— Все, что мы считаем хорошим, правильным и оправданным в этом мире, оборачивается полной противоположностью в мире том, — отец Василий поднял глаза к потолку. — Спасая своего сына от наказания в этой жизни, отец обрекает его на многие муки в жизнях грядущих.

…Юсуф взглянул на заложника. Неужели отец Василий говорил именно об этом? О переворачивающихся энергиях, которые Творец поставил на страже у входа в райский сад?

— Знаете, доктор, когда-то наш царь Давид написал во славу Творца сто пятьдесят псалмов. Сегодня духовные пастыри и иудеев, и христиан рекомендуют своим прихожанам читать эти псалмы ежедневно.

Заложник внимательно смотрел на Юсуфа и, убедившись, что тот его слушает, продолжил:

— Знаете, что поразило меня, когда я впервые прочел эти псалмы? Совершенно гнетущее и тягостное настроение автора, пропитывающее весь текст. Все ужасно. Душа разрывается и стонет. Тело теряет силы. Враги обступили со всех сторон, и нет спасения. Взываю к Творцу из теснин. Молю только об одном — о помощи и спасении. Я читал это и думал: «Почему царь Давид писал свои псалмы в таком настроении?» Да, у него в жизни было немало невзгод. Он скрывался от врагов, воевал, пережил смерть ребенка. Но в целом это был успешный царь. Любивший и любимый. Побеждавший в войнах, создавший страну, установивший контроль над Иерусалимом. Его не свергли враги. Он благополучно передал трон своему сыну. Свои псалмы он писал на гребне славы и успеха, когда он уже был царем, когда все невзгоды и неудачи были позади. Откуда у успешного царя такие гнетущие настроения? Ответ прост. Царь Давид знал о принципе переворота энергий. Знал, что энергии гордыни, отправленные нами в духовный мир, возвращаются энергиями унижения. Энергии величия — энергиями ничтожества, энергии самолюбования — энергиями самоуничижения. И он заставил своих последователей, читающих ежедневно его псалмы, отправлять в духовный мир энергии уныния, страха, самобичевания и неуверенности, с тем, чтобы они получали взамен энергии радости, мужества и уверенности в себе.

Заложник перевел дух. Юсуф вдруг ощутил странное чувство доверия к этому человеку. Он был готов протянуть руку и сказать, что во всем с ним согласен. Он даже поднялся с табурета и подошел ближе. Но заложник понял этот жест по-своему. Решил, что доктор собирается уйти. Не понимая, что он сделал не так, заложник быстро заговорил:

— Эти правила касаются нас всех, доктор. Всех людей, живущих на земле. Никому не уйти от соблюдения этих правил. Мы все в одной лодке.

Юсуф остановился. Безобидное замечание про «одну лодку» почему-то поразило его, как удар молнии. Какая «одна лодка»? И об этом говорит он, представитель народа, считающего себя избранным. Как же, «в одной лодке». Только кто-то в этой лодке гребет, а кто-то раскинулся на корме и потягивает пиво. Юсуф не сводил с заложника злого взгляда, и в его голове метались какие-то обрывки мыслей. Как он мог? Как мог одним замечанием разрушить наметившееся между ними сближение? Это чувство согласия и близости, вдруг наполнившее собой душу Юсуфа и способное стать, Юсуф чувствовал это, нераздельной частью его самого, в одно мгновение испарилось без остатка. «А как ты мог? — сказал в голове Юсуфа его рассудительный внутренний голос. — Как ты мог потянуться к человеку, для которого ты — существо второго сорта».

Заложник молча выслушал тираду Юсуфа про «общую лодку». Он сидел, навалившись грудью на стол и не сводя взгляда со своих запястий и стальных браслетов на них. Юсуф молча собирал свой саквояж.

— Хорошо! — Заложник резко поднял голову и двинул руками, заставив цепи звякнуть друг о друга. — Давайте разберемся раз и навсегда с нашей избранностью.

Юсуф недоверчиво покосился на заложника. Не готовит ли тот очередную ловушку. Но во взгляде заложника было столько решимости, что Юсуф, не говоря ни слова, вернулся на свой табурет.

Заложник заговорил, четко выговаривая каждое слово, словно хотел, чтобы ничего не осталось непонятым собеседником.

— Вы помните, доктор, мы говорили, что каждая буква ивритского алфавита обозначает какой-либо из видов энергии?

Юсуф кивнул, не прекращая перекладывать вещи в своем саквояже.

— А еще мы говорили об особой энергии, которая спускается в материальный мир по субботам?

Юсуф кивнул еще раз. Он помнит. Получение этой энергии связано с условием не преобразовывать в этот день потоки материальной энергии.

— Именно так, — отчеканил заложник. — Эта самая чистая и сильная энергия, идущая с высших этажей духовного мира, обозначается пятой буквой ивритского алфавита, буквой «хей».

Заложник вытянул руку, насколько позволяла цепь, и начертил на пыльной поверхности стола две закорючки.

— Вот она, буква «хей», — он кивнул на закорючки. — Единственная буква, которая сама по себе является еще одним именем Творца, то есть отражением одной из его ипостасей. Вы можете себе представить, насколько сильна энергия, обозначенная буквой, являющейся именем Творца?

Юсуф неопределенно пожал плечами, и отступившее было чувство неприязни к этому человеку всколыхнулось с новой силой. Почему он должен постоянно отвечать на какие-то вопросы? Он давно вышел из возраста, в котором сдают экзамены. Заложник не обратил внимания на выражение лица собеседника и продолжил:

— Книга говорит об этой энергии как о самой важной для каждого из нас. Без нее невозможны ни духовное возрождение человека, ни очищение от загрязненных энергий. Эта энергия необходима для соединения наших физических тел с нашим энергетическим прообразом, для запуска процесса самовосстановления систем организма. И еще много для чего.

За дверью зазвучали шаги. Юсуф покосился на часы. Из отведенного ему получаса прошло уже семнадцать минут. Осталось тринадцать. Заложник тоже прислушался к шагам за дверью, заметил взгляд Юсуфа на часы и словно прочел его мысли. Он раскрыл книгу и зашуршал страницами.

— Вот. — Заложник поднял глаза и провел ладонью по странице. Его голос из напористого и резкого превратился в мягкий, и в нем зазвучали извиняющиеся нотки. — Вот отрывок, который говорит об избранности нашего народа.

Юсуф не проронил ни слова и продолжал мрачно смотреть перед собой. Заложник опустил глаза и прочел нараспев:

— И не будешь ты больше зваться Аврам, но будет тебе имя Авраам.

Заложник закрыл книгу. Юсуф, ожидавший долгого монолога, удивился.

— И это все?

Заложник кивнул.

— Все. В этом предложении говорится об изменениях, которые произошли с нашим праотцом Авраамом. — Заложник заметил, что Юсуф нахмурился, и быстро добавил: — Если хотите, с Ибрагимом.