— Да, я в своих чувствах постоянен, — подтвердил клоун без гримас и кривлянья.

– Они… военные люди.

И Егор ему поверил, и холодок — озноб — охватил душу, как в приближении к тому пределу, к которому лучше не приближаться, за которым — зло.

— Господи, неужели все эти годы…

– Разве вы нет?

— А почему я должен был прощать? — Он вдруг рассмеялся хрипло. — Да не боись, это не я. Я не способен.

— Ты убил голубя.

– Мы тоже служим Министерству обороны, но на другом уровне, – сказала Сабина ровным голосом. – И если вы заметили, они…

— Неправда! — воскликнул Морг, нимало не удивившись странному повороту в беседе под сияющим сквозь тучки небом, у старой голубятни.

– Киборги?

— Ты повторял: надобно придушить голубчика. Я слышал, мы с ребятами тебе клетку помогали чистить.

– Искусственники, индивидуумы с дополненными функциями.

— Мало ли что я повторяю. Я вообще зануда. Мне он мешал, не спорю. Я не пустил его в клетку, он тут прикорнул на перекладине. Наутро смотрю: мертвый.

— Хочешь на чью-нибудь кошку свалить?

– Мы тоже… дополненные.

— Не хочу. Целехонький, необглоданный, невзъерошенный, просто голова оторвана. Да ты же помнишь, ты же подошел, в школу бежал, а?

— Да, я запомнил.

— Он, дурак, доверчивый был, — пояснил Морг, — на руки шел. А ты в каком мире живешь, Егорушка? Про естественный отбор слыхал?

– Не в такой степени, – усмехнулся Гладышев. – Это легко проверяется. Ваши сознания не контролируются системами «Фронтира».

— Убийство — отбор противоестественный. — Егор встал. — Кто посмеет ее тронуть — конец, крышка!

— Кого? Катерину?

– То есть всеми специалистами командует ИИ?

— Я предупреждаю.

— Да у меня и в мыслях нет, ты что!

Сабина и её спутник кивнули одновременно.

— Я все знаю. Морг. Новое убийство не поможет, понял?

— Не понял!

– С разными людьми по-разному, – сказал физик. – Но БОР ему не подчиняется. Поэтому мы в перманентном технологическом подполье. Ни «Фронтир», ни «ИИмперия» с нами не воюют, так как мы не являемся врагами народа и не стремимся захватить власть.

— Ладно, пока. Пошел к психиатру.

– Не очень понятно, чем вы занимаетесь.

— Ты вот что, — сказал Морг быстро, — никому не рассказывай про Марину с Германом, хорошо?

– Понять нас не просто, но кому от этого легче?

— А что я не должен про них рассказывать? Просвети.

– Кто же в таком случае на самом деле руководит государством? – спросила Стефания. – Президент? То есть этот ваш… царь?

— А, ты прекрасно понимаешь. Все это так не вовремя.

— Что «это»?

– Только на уровне политических сношений с лидерами других государственных образований и корпораций.

— Да лечение это. В общем, я на тебя надеюсь.

— За границу собрались, да? Швеция — идеал свободы… — Егор пошел к дому, обернулся, спросил: — Как ты споткнулся о мертвую, если она лежала в самом углу прихожей, не на дороге?

— Сам не знаю. После Ады и топора меня так шатало и крутило… И все равно я сразу про Антошу догадался!

– А кто управляет социалкой?

— Хочешь разговор перевести? Догадливый ты парень. Морг. Может, ты догадался, и кто ночью в парадном кричал?

— Отстань от меня, — прошептал клоун. — Сам же слышал… так перед смертью кричат.

– За всю историю человечества правители всех государств и империй никогда не знали всей правды о жизни народа. Наш… э-э, царь тоже получает информацию скудными порциями и обо всех проблемах не имеет понятия. На самом деле конгломератом Российских структур управляет другой деятель – Царь с большой буквы.

* * *

– Искусственный интеллект.

Узкая черная лестница с крутыми поворотами на каждой крошечной площадке, где стоят ведра с отбросами для каких-то мифических свиней (призыв жэка: пищевые отходы — на подъем сельского хозяйства!), едва освещалась слабым рассеянным светом. Как там Гросс писал? Черная лестница, зыбкая вонючая тьма… негромкий стук, протяжный скрип… приговор приведен в исполнение!

– Браво! В нашей истории был период, когда этого лидера называли «Иисус».

Егор поднялся по разноголосым ступенькам, прошел к себе на кухню, постоял, вспоминая… кажется, на второй полке шкафчика… отворил дверцу, достал старый охотничий нож в потертом кожаном футляре, вынул — блеснуло хладнокровным блеском лезвие, — провел пальцем по кромке. Годится. «Неужели я решусь? («Не можешь решиться?» — «На что решиться?» — «Умереть. Ведь Антон умер». — «Ради бога! Не вешайте трубку! Кто убил Соню?») Решусь!» Вложил нож в футляр, засунул потенциально опасную безделушку за ремень джинсов, в прихожей надел солдатскую куртку — память о студенческом стройотряде, — вышел в парадное, поднялся на третий этаж, остановился на площадке. За дверью слева, с медной дощечкой, ждет психиатр. Справа от Сорина доносится еле слышный стук пишущей машинки. Сведения Серафимы Ивановны необычайно точны. Он поколебался и позвонил.

– Как?! – изумилась Стефания.

В кабинете журналиста (а ведь я год у него не был, с того дня, как он рассказывал о братьях-славянофилах) обстановка, атмосфера на должном «закордонном» уровне. Егор сел в вертящееся кресло у секретера с раскрытым бюро: телефон на кнопках, машинка с вставленным листом бумаги, кофейник, кофе в фарфоровой чашечке, пачка «Пел-Мел», стеклянная зажигалка. Одним словом, наш специальный корреспондент творит.

– Иисус Христос?!

— Не помешал?

Гладышев рассмеялся.

— Жора! Совсем меня забросил, вот уже год… — Рома исчез за дверью, вернулся с чашкой, налил Егору кофе, придвинул сигареты, сам расположился на широкой тахте, на зеленом ковре, как на лужайке. — Год не был!

— Ром, ты ведь говорил, что знаешь Евгения Гросса?

– Не Христос. «Иисус» – аббревиатура слов «искусственный интеллект суперсистема». Какому-то чиновнику в правительстве очень понравился этот образ. Но просуществовал он недолго, всего два месяца, пока его не заменили на ЦАР. Правителя страны тоже стали называть царём, хотя руководил ею ЦАР.

— Почти нет. Как-то в домжуре в одной компании пиво пили.

– Весёлые у вас чиновники.

— Ах, пиво. Ну, конечно. Как ты думаешь, если на него поднажать, он выдаст ужасную тайну?

– Уверен, что и у вас идиотов хватает.

— Какую? — Рома с удивлением посмотрел на приятеля. — Ты сегодня странный. Что-то случилось?

— Да.

– Получается, что у вас произошёл транзит власти от человека в общем смысле к машине.

— Что?

– Человек ещё используется, но уже виден финал. Дай бог, чтобы будущий ИИ оставил человеку хотя бы возможность дышать. Пока что мы не видим позитива в этом направлении. Второе лицо нашего Царского Дома, председатель правительства, зациклен на всеохватном применении цифровых технологий и не видит угроз в том, что эти технологии завоёвывают всё больше пространства. Перекос жуткий, но премьер слеп.

— Давай не будем… пока.

– Либо наоборот – прекрасно знает, что делает, будучи искусственником, – угрюмо добавила Сабина.

— Ну хоть намекни!

Стефания покосилась на задумавшегося Иннокентия.

— Все равно мне никто не поверит.

– Обалдеть – как сказал бы Шалва! Я думала – это только у нас грядёт полный кирдык человечеству. А оказывается, этот реал к нему ближе. Кстати, уж не с подачи ли «Фронтира» украинские нацисты ударили по Донбассу атомной бомбой?

— Но с чем это связано?

— Червонная любовь. Помнишь, на помолвке мне выпала эта карта?

На лицах гостей отразилась озабоченность.

— Ничего не понимаю!

— Так как насчет Гросса?

— Черт его знает! Давай я с ним поговорю? Точно! Возьму за жабры. В общем, располагай мною во всем.

– О таком варианте мы не… – начал Гладышев.

— Созрел, значит?

— Все время думаю об Антоше, — признался журналист с сильным чувством. — Смертная казнь — подлость.

– Я просчитывала варианты, – призналась Сабина. – Ведь «Фронтир» и в самом деле ведёт войну с Украиной и НАТО как игру. Это подтверждается массой примеров.

— Особенно когда умираешь за кого-то другого, — заметил Егор.

— Но ведь какие улики были!

— Улики, алиби — вещь относительная, пуля абсолютная. — Егор помолчал. — Горсть пыли в жестянке.

– Могу добавить, – сказал Иннокентий, – что с начала СВО это, скорее всего, единый для всех военных реалов алгоритм. В двадцать третьем реале фронт ещё не управляется искусственным интеллектом, но в сорок первом, где живёт мой близнец Итан, ИИ по имени «Маршалесса» воспринимает реальность как глобальную компьютерную игру и не считается с потерями живых людей. Точно то же самое происходит у нас. ИИ по имени «Баталер» играет! Мы со Стефанией лишь пешки в его игре, разменная монета. И, судя по вашим словам, ваш «Фронтир» тоже игрок.

— Но ведь мы найдем убийцу, Егор? — спросил Рома доверчиво, как ребенок у взрослого; темно-карие глаза глядели умоляюще.

— Найдем, если он забудет про осторожность и нападет на нее.

Наступила тишина. Слой серебристых икринок на стенах номера начал тускнеть. Сабина заметила это.

— На кого?

— Помнишь крик в парадном?

– Князь!

Рома кивнул горестно, в наступившей паузе Москва отозвалась трамвайным скрежетом, детский солнечный зайчик влетел в полуоткрытую балконную дверь, заскользил по косяку, по обоям в золоченый цветочек, Егор рассеянно следил за веселым круженьем… выше, выше… грустный голос Ромы словно оборвал полет зайчика:

Гладышев очнулся, потёр лоб ладонью.

— А помнишь, как мы в парадном играли в сыщика?.. Кстати, Егор, ты всегда был сыщиком.

— Ну нет, мы чередовались.

– Вижу, пора уходить. Нам придётся обсудить ситуацию на Совете. Благодарю за подсказку, друзья.

— Ты был сыщиком, — упорствовал Рома, — Антоша преступником, а я жертвой. «Сдавайтесь, сэр, ваша игра проиграна!» Антошка удивлялся, на чем ты его поймал.

— И с его простодушием идти в ресторан! — Егор стукнул ладонью, так что пальцы обожгло, по откидной крышке бюро, подпрыгнули «Пел-Мел», зажигалка, расплескался кофе в чашечках. — Он должен был плохо кончить, но не так, не так!

– В связи с выводом капитана, – сказала Стефания, кивнув на Иннокентия, – хотела бы спросить: знает ли ваш командующий фронтом кос-маршал Рос… как там его?

— Если б можно было туда вернуться, — заявил журналист.

– Рос-Окоёмов.

— Куда?

— В детство.

— Не выйдет. Все пойдет на снос. Ведь ты у нас спец по охране памятников?

– Красивая фамилия… м-да. Знает ли он о нашем появлении? То есть с чьей подачи с нами беседовали только служащие Министерства обороны?

— Да ну! В прошлом году статью заказали, а так я все больше по моральным проблемам. Обличаю.

— Все на снос, — повторил Егор. — И кружевные балкончики, и лестница с нишами, и ангелы… Ангел Ада. Звучит. А у Морга нимфа… смеется. Одинокая — сатир ее у меня. Наш особнячок переполнен потусторонними силами.

Глаза Сабины и Гладышева встретились.

— Неужели после всего тебе хочется здесь жить? — спросил Рома с тоской. — Здесь мертвые и убийца. Условная кличка — Другой. — Он проницательно посмотрел на друга. Каждый из нас должен сыграть свою роль в твоей версии.

Женщина покачала головой:

— Нет у меня никакой версии.

– С командующим, по моим сведениям, никто не связывался… это идея «Фронтира».

— Но роли ты уже распределил. И затрудняешься насчет меня. Я знаю, о чем ты думаешь: «С кем из вас моя невеста провела свою последнюю ночь?» Тут я чист, могу поклясться своей бессмертной душой, если она есть и если она, не приведи Господь, бессмертна.

— Боишься бессмертия?

– Дьявол! Надо было догадаться! Но зачем ему понадобилось включать в группу допроса нас? Он ведь наверняка знает о нашей работе на Братство?

— А, пустяки, мне оно не грозит. Каждый получает по своей вере.

Рома говорил беззаботно и искренне — вечный Счастливчик. Егор заметил:

— Все-таки интересно: своей ли поездкой в Орел ты навел Аду на воспоминания?

– Похоже, здесь налицо какой-то скрытый расчёт. С другой стороны, если бы «Фронтир» знал о нас как о лидерах БОР, он не должен был допустить утечки информации.

— Кажется, нет. Хоть убей, не помню.

— Но с чего бы на помолвке дочери она стала вспоминать про склеп?

– В любом случае им надо уходить! – Гладышев обвёл глазами собеседников. – Вам лучше покинуть наш реал.

— Может, вспомнила себя невестой… на кладбище… — Рома задумался. — Задание я получил внезапно: коллега заболел. Заехал в Мыльный за зубной щеткой. Аду не видел — точно. Кстати, а как ты дошел до склепа?

— Классики помогли — Тургенев и Пушкин. Ада упомянула — зашифрованно.

— Я был там. И на «дворянском гнезде», и на Троицком, но никогда бы не связал… Знаешь, милый городок, но теперь из-за этого склепа вызывает ассоциации ужасные, как будто мимо загробной тайны прошел. Ну, вернулся, Аду, конечно, видел… вот мы курили, каждый на своем балконе… — Рома старательно вспоминал. — Говорил я или нет про командировку? Может, вскользь… А впрочем, какое это имеет значение?

– Мы можем сделать это в любой момент, – сказал Иннокентий.

— Меня интересует, вызваны ли воспоминания Ады внешним толчком — твоим путешествием, например, — или на то были более глубокие причины.

— Какие причины?

– Всё равно уходите. И чем быстрее вы это сделаете, тем лучше. На вечер намечается ваше всестороннее медицинское обследование с применением ментасканеров. Шелонский своего не упустит.

— Пока не знаю. Необходимы достоверные сведения о смерти одного ребенка.

— Смерть ребенка? — изумился Рома. — Какого ребенка?

— Не расспрашивай.

Стефания презрительно фыркнула.

— Да что же это такое, Егор? В каком мире мы живем?

— В смертном. Здесь зло.

– Мы защищены…

— Да, зло. — Рома вздрогнул, провел рукой по лицу, пожаловался: — После трупов у Неручевых, а особенно как я Антошу наверх, на смерть, тащил… у меня прям какие-то припадки, честное слово! Видал сегодня ночью? Дикое головокружение, будто в пропасть падаю.

– А если вас, тем не менее, сломают, чтобы получить этот ваш кюар-код? Представляете, если ИИ получит доступ к перемещению по вселенным?

— Ну, тебя спасает твоя сестра милосердия. «Вспомни Серебряный бор…»

— Она помогла мне пережить тот день. Мы встретились случайно… а может быть, нет? Может, не случайно именно в тот день… судьба!

В день убийства?

– Только по запутанным войной.

Ну да. Ты помнишь, как все было? Я работал, сигареты кончились, иду в киоск, смотрю, вы у голубятни. Алена говорит: поехали в Серебряный бор. Ты как-то сказал о Соне: это было всегда, но ты не осознавал. Похоже, у меня так же. Я не осознавал, но Серебряный бор где-то застрял в подсознании.

— И вы с ней поехали загорать?

– Не вижу большой разницы. Что вы собирались делать у нас?

— Какой там, к черту, загар! Что ты делал после того, как мертвых увезли на вскрытие?

— Смутно помню, как во сне. По улицам ходил, на бульваре сидел, какая-то дама вскрикнула: «Вы в крови!» Встал, пошел куда-то. Невозможно было домой вернуться.

— Именно невозможно. Необъяснимо, непостижимо. Может быть. Егор, ты и раскроешь загадку, ты сильная личность, не спорь, но я все равно не пойму никогда: как можно убить? То есть как это происходит: только что ты был одним — и вдруг становишься другим. Ты смог бы?

— Не знаю. — Он все время ощущал чужеродный предмет у левого бедра за ремнем брюк.

– Ничего особенного, мы просто сбежали от преследования из своего реала. Выход был экстремальным и случайным.

— Покуда не подопрет, никто, наверное, не знает, — согласился Рома. — И наш Серебряный бор — наш, Егор, вспомни! — зафиксировался в душе как последняя реальность, как надежда. Вот почему я говорю — судьба.

— Ада нагадала тебе ведьму.

– А вообще?

Рома рассмеялся:

— Я ее прошу уйти из магазина, там есть шанс стать… Ну ладно. Я находился под впечатлением: неужели наш Антоша?.. И вообще я крови боюсь. Не замечал, куда еду. Вышел из троллейбуса на конечной, пошел бродить, кругом толпы, суббота… И тут со мной случилось странное происшествие. Я оказался вдруг на совершенно безлюдной тропке, и чей-то голос позвал: «Рома!» Ну, конец света! Я чуть не упал, голова закружилась, уселся на траву, смотрю: Алена идет в своем сарафане. «Боюсь», — говорит.

Иннокентий посмотрел на Стефанию.

— Как она туда попала?

– Вообще мы должны были встретиться с другими Лобовыми, двадцать третьим и сорок первым.

— Именно об этом я ее и спросил. За тобой, говорит, слежу. Ну, шутит.

— Шутит?

– Потом?

— Егор, ты ведь понимаешь, мы все были в шоке. Напряжение разряжалось потихоньку — у каждого по-разному. Они с Мариной…

– Попытались бы помочь Тарасу изменить ситуацию в его двадцать третьем варианте, а Итану в сорок первом. До беседы я надеялся, что и ваши продвинутые соотечественники помогут.

— С Мариной? — перебил Егор. — Может, там и Морг с психиатром в кустах сидели?

— Я видел только Аленушку. Они, оказывается, за мной ехали, в следующем троллейбусе, ну, она меня разыскала. Девочка, нуждается в утешении. — Он улыбнулся мягко, нежно. — Мы друг друга утешили.

Гладышев покачал головой:

— Положим, Алена не такое уж чувствительное дитя… — Егор осекся: поосторожнее, речь идет о невесте друга, нельзя чрезмерно увлекаться ролью сыщика. — Ладно, поздравляю, будьте счастливы, а я пошел на дежурство.

— Еще рано, Егор.

— Мне надо к психиатру заглянуть.

– Этого не ждите.

— А потом ко мне, я провожу тебя, — Рома легко вскочил с зеленой лужайки. — По-моему, ты ночью бросил вызов нашим потусторонним силам.

— Ни в коем случае. — Егор пошел в прихожую, хозяин следом, они остановились на пороге. — Я должен быть один, иначе она может не подойти.

– Я уже понял.

— Та, что звонила по телефону?

— Да.

Слой серебристых икринок на стенах номера испарился.

— Может подойти другой.

— Пусть попробует.

Гладышев и Сабина одновременно встали.

— Но я боюсь за тебя. Мы ведь имеем дело с силой сверхъестественной. Сам же говорил о показаниях Антоши.

Физик протянул Иннокентию белый прямоугольник с выдавленным на нём восклицательным знаком, жестом показал, чтобы аналитик прижал его к виску.

— На меня гипноз Германа Петровича не действует.

— А на меня действует.

Иннокентий помедлил, но в глазах физика читалось лишь сожаление, и он повиновался.

— Ну, ты же отличаешься особой совестливостью. Все мучаешься, как Антошу наверх, на смерть, тащил?

— Мучаюсь.

В голове вспыхнула вязь цифр и букв.

* * *

– Запомните.

— «Дворянское гнездо» и «Путешествие в Арзрум», — повторил психиатр задумчиво. — Надо перечитать. Узкая специализация — считается, чем уже, тем глубже, — приводит, в сущности, к невежеству. В чем с горечью сознаюсь. Знай я получше русскую классику, может, и сам бы докопался до Орла.

Они сидели в тех же кожаных креслах в зеленовато-золотистом сумраке тополей милейшего Мыльного переулка и пили (допивали наконец) французский коньяк. Дюк Фердинанд на кушетке то ли спал, то ли подслушивал.

Иннокентий кивнул, понимая, что физик дал ему свой опознавательный личный код связи.

— А когда-нибудь раньше Ада вспоминала свою родословную?

— Всего лишь раз, давно. После смерти Варвары Дмитриевны дочери остались деньги. «От нашего дворянского гнезда», — сказала Ада с иронией. Я поинтересовался, почем нынче гнезда. Семь тыщ? Экая дешевка! Тут и всплыло какое-то поместье, дворянский склеп… словом, прелестный женский вздор. Дворянка-цыганка. Так склеп и остался семейной шуткой. Как и фамильный черный крест.

– Благодарю.

— То есть она не захотела привести какие-то факты и доказательства?

— Не захотела. Наоборот, сама же все обратила в шутку. И как я теперь понимаю, у нее для этого были основания.

Гладышев подал мясистую плотную ладонь.

— А именно?

— Она там избавилась от ребенка. Когда вы мне сказали, что Ада скрывалась в Орле, я сразу понял: не из-за клоуна. История с клоуном вскоре стала известна, но про Орел мне не проговорились. И не аборт она поехала делать в такую даль. С этим и в Москве нет проблем, тем более если мать медик. Однако здесь они не смогли бы скрыть от меня беременность. Нашу свадьбу Варвара Дмитриевна планировала на сентябрь, а поженились мы двадцать пятого июня — очевидно, ребенок родился недоношенным. Господи, что за проклятье!

Иннокентий пожал, за ним Стефания.

— Она с ума сходила, что вы от нее откажетесь, она сама говорила.

— Вам, что ли?

Дверь за жителями сто одиннадцатого реала закрылась.

— Своей бабушке — Екатерине Николаевне Захарьиной.

Некоторое время оставшиеся смотрели на неё, переживая одинаковые чувства, потом девушка повернулась к аналитику. Он улыбнулся.

— Георгий! Вы меня поражаете.

— Я ведь ездил в Орел, кое-что удалось выяснить. Ребенок вроде бы сразу умер.

— Вроде бы?

– А первое впечатление от встречи с этими ребятами было позитивным.

— Могилу не нашли.

— Младенца замуровали в склеп, — Герман Петрович пожал плечами. — Индийский фильм.

Стефания не ответила, вглядываясь в его глаза загадочно мерцающими глазами, сделала к нему шаг.

— Удивительно, Герман Петрович, — заметил Егор после паузы, — в первом нашем разговоре вы упомянули про индийский фильм, про сиротку, которая непременно окажется дочерью раджи или миллионера.

Он замер.

— Или клоуна… — Психиатр отпил коньяку. — В нашей действительности сироток миллионы, на всех миллионеров не хватит. В общем, я не вижу связи между склепом и убийством Ады.

– Стефи…

— Да, непонятно. Орловская история как будто обычная, житейская, отражающая наш нравственный уровень. Точнее, всеобщую безнравственность.

– Молчи! – проговорила она низким грудным голосом.

– Нам до вечера надо решить…

— Всеобщую? — переспросил психиатр с отвращением. — Вы намекаете, что ложь повторяется?

— Я не имел в виду Соню! — воскликнул Егор, и даже только звук имени — Соня, бессонница, сон — обжег душу.

– До вечера ещё три часа.

— Имеете. Аналогия напрашивается сама собой.

— Не аналогия, а… тончайшая связь событий и лиц. Надо спешить, а я могу только ждать, потому что не уверен в главном, потому что…

– Ты…

— В главном? — перебил Неручев. — В чем?

— Серафима Ивановна как-то сказала, что во всем этом мы не понимаем главного. И если я правильно понял его, оно настолько страшно и невероятно, что… Готовится еще одно убийство. Я не позволю — предупреждаю всех.

Ледяные глаза напротив блеснули острейшим прозрачнейшим блеском.

Девушка обняла его, потянулась к нему губами, и больше Иннокентий ни о чём не думал…

— Вы знаете, кто убийца?

* * *

— Знаю. Но это не столь уж важно.

Через полчаса после ухода Стефании к нему заявился Штопор. О визите представителей БОР он не знал и находился в хорошем настроении. Переодеваться и на этот раз Шалва не стал, чему Иннокентий порадовался, потому что после прекрасно проведённой встречи со Стефанией они решили не дожидаться новых рандеву с военспецами Министерства обороны, подчинёнными ИИ «Фронтир», и вернуться в «прошлые» треки кюар-пространств.

— Это не столь… — Психиатр задохнулся, произнес раздельно и с сарказмом: — Что же тогда важно, позвольте узнать.

– Расслабился отлично, как дома! – радостно признался лейтенант. – Есть хочу. Не пойдёте со мной?

— Разве вы не знаете?

— Я?

– Нет, – сказал Иннокентий, которому только что позвонила Стефания. – Будем возвращаться.

— Вы, вы! — Егор с жадностью вглядывался в суховатое, отчужденное лицо. — Вспомните в мельчайших подробностях, как вам позвонил Морг, как вы шли в Мыльный, вспомните прихожую в крови, мертвое тело…

— Я уже говорил вам, — отчеканил Неручев, — что предпочел бы этот момент не вспоминать.

– А где Стефи?

— Почему, Герман Петрович? То есть я понимаю — тяжело. Но не примешивается ли к боли другое ощущение? Ну скажите правду! Ощущение иррациональное…

– Сейчас придёт.

— Я не боюсь мертвых, — перебил психиатр, — по роду ли профессии или по черствости сердца… выбирайте сами. Но своих, особенно Соню, боюсь — вот вам подсознательное ощущение. Предпочитаю его не анализировать.

– Давайте хоть перекусим! – взмолился лейтенант. – Позвоночник к животу присох!

— Давайте попробуем?

– Закажи еду в номер. Только быстро, времени у нас мало.

— Что вам нужно от меня? Я до сих пор не представляю даже, из-за чего их могли убить!

Шалва подтянулся.

— «Пропадет крест — быть беде». Кто-то услышал и исполнил.

– Так всё плохо?

— Да говорю же вам: крест, склеп — все это обыгрывалось давным-давно в качестве семейной шутки.

– У них тут кризисная ситуация.

— Шутка, Герман Петрович, обернулась трагической реальностью. Все шиворот-навыворот, как в метафоре: «ангел смеется». Вас не поражает двуликость Ады? Ее образ двоится. Ведьма — ангел.

– С кем? С укропами или натовцами?

— Ну, она стремилась так выглядеть.

– С собственной властью. – Иннокентий хотел коротко рассказать спутнику о цели визита Гладышева и Сабины, но вовремя прикусил язык, подумав о возможной слежке за жильцами гостиницы. – Потом поговорим.

— Она была такой. В ее сумасшедшей любви к вам в основе — обман, может быть, преступление. Страсть к деньгам уживается с щедростью. Вот она отдала какие-то вещи бедным…

— Вот уж это действительно легенда! — отрезал Неручев.

Стук в дверь заставил Иннокентия открыть.

— Герман Петрович, ее легенды слишком часто подтверждаются. Помните, на помолвке Соня похвалилась, что мама…

— Я готов поверить даже в склеп, но только не в бедных!

Вошла Стефания, успевшая сменить местный гостиничный наряд на свой «хамелеон».

— Господи Боже мой! — пробормотал Егор. — Вы не верите в бедных?

– Я готова.

– Жду вас. – Шалва исчез.

— Не верю! Никакой сентиментальностью моя жена не страдала.

Стефания проводила его взглядом, повернулась к аналитику.