Он изучает мир. Глубокие краски ночи. Уши вслушиваются в тишину. Постепенно он начинает понимать. Ощущать себя частью этого мира. Он воображает океан, контейнеровозы и танкеры, каждое судно уверенно движется своим курсом, но все до единого внутри этой тишины, и сама она – часть вечного безмолвия окружающего мира. Он изучает пангу, которая качается на волнах. Свое сидящее тело. Такое ощущение, что его так и будет нести по течению этого мира, пока он не перестанет себя сознавать.
И все же ты еще здесь.
Он обдумывает эту мысль и не может ее принять.
Размышляет о разных способах умереть.
Волна, которая накатывает и забирает тебя с собой. Неожиданный шторм. Голод, иссушающий тело. Жажда, изгоняющая из тела разум. И все же Боливар уверен, что еще поживет. Он одержим этим чувством. Пытается в нем разобраться, но не способен объяснить своей уверенности даже себе самому.
Он спрашивает, откуда тебе знать? Откуда такая уверенность?
Может быть, это вопрос вероятности, просто делай все правильно. Птицы, которых можно есть. Рыбы, если повезет их поймать. Вода в бочонке. Делай то и это, не теряй головы, и, может быть, выживешь.
Он смотрит в темноту, омытую Луной. Смотрит на далекую звезду, упавшую в море.
Узнаёт в ней бесценный свет корабля.
Теперь она всегда рядом с ним, он видит ее и ребенком, и молодой женщиной. Она сидит сбоку, по краю его поля зрения. Сидит на бамбуковом стуле и хихикает. А вон она уже старше, читает книгу. Красит губы, надевает пальто. Он рассказывает, как тяжело ему приходится трудиться. Говорит, ты не поверишь, но я состарился и возвращаюсь домой другим человеком. И все благодаря тебе. Ты должен пройти определенный путь, прежде чем будешь готов вернуться. Разве это не относится ко всем людям?
Он мысленно перебирает слова, которые ей скажет. Видит, как смиренно стоит под ее дверью. Затем сидит перед ней, склонив голову, сложив на коленях руки. Боится смотреть ей в глаза.
Я не давал тебе отцовского утешения.
Я не стал утешением для других.
Теперь я это понимаю.
Боливар пожимает плечами, слышит, как бормочет себе под нос, может быть, в этом нет моей вины? Задумывается. Можно ли считать человека виновным, если он не обрел истину? Кому ведомо, как и когда человек с ней столкнется. И сколько времени займет его путь. Важно, что столкнется – рано или поздно.
За три дня он поймал четыре птицы и посадил их в птичник. Ежедневно бегает вокруг холодильного ящика, превозмогая усталость, слушая, как скрипят суставы. А ты постарел, думает он. Лет на десять. Облизывает дыру в десне, откуда выпал зуб, и не может вспомнить, когда это случилось. Ногти пожелтели и сморщились. Руки уже не такие мощные, как раньше. Запястья истончились. Из плеч выпирают кости.
Он смотрится в море, надеясь себя разглядеть.
На него смотрит размытый незнакомец с длинными патлами. Его лицо покрыто морщинами и прячется в бороде.
Он качает головой, разглядывая подставного, смотрящего в воду. Поднимает руку, и рука двойника зеркально повторяет его движение. Разевает рот и кричит, и тот, другой, тоже разевает рот. Отворачивается, но в последнюю секунду замечает, что двойник остается неподвижен.
Перевешивается через борт и пристально вглядывается в воду.
Дни молний и дальних вспышек в небе на сотни миль. Он испытывает древний трепет. Хаос велик и непостижим. Он просыпается от слабого запаха серы. Видит, как в тусклом свете панга пересекает кильватерную струю корабля. Полинявший мусор. Что это было. Что обратилось в ничто.
Затем приходит волна с мраморной пеной. Он наливает себе кофе, идет к ящику, проверяет, осталась ли в бочке вода. Делает долгий выдох. Небо пахнет иначе. Скоро зарядит дождь, причем на несколько дней.
Он аккуратно режет курицу, кладет в морскую воду и ставит в ящик. Развязывает пластиковые пакеты, которых становится все больше, сортирует их. Пакеты разных цветов, с разными надписями. Он изучает выцветшие логотипы и закорючки неизвестных наречий. Полусмытые слова и иероглифы. На миг воображает себя живущим в последние дни этого мира, перебирающим пластиковые пакеты, оставшиеся от вымерших рас, море терпеливо стирает письмена. Он берет длинный прозрачный пакет, натягивает на голову, делает дырку для рта. Снимает, надевает на себя всю оставшуюся одежду: две пары шорт, две футболки, два свитера и шапку.
Ждет, что будет дальше.
Ветер рвет пленку и швыряет дождь внутрь ящика. Несколько дней Боливар не может обсохнуть. Зубы выбивают неритмичную дробь. Скоро кости станут как пластилин, думает он. Он вылезает из ящика, рукой прижимая к телу пластиковый пакет. Начинает быстро ходить, высоко поднимая колени. На ходу стискивает челюсть, сжимает свободную руку в кулак, бьет себя в грудь. На третьем круге поскальзывается, и море вздымается над низким небом. Понимает, что лежит на спине, боль пульсирует в бедре. Хватается за бок, боясь шевельнуться. Смотрит на исчезнувшее солнце, на бесконечный дождь, дождь придает времени форму, и неуклюжее время, медленно намокая, на миг становится видимым. Он ползет к ящику и сам не знает, над чем смеется.
Боливар просыпается посреди бушующего океана, хватается за бедро. Морщась, подползает к чашкам, сливает воду в пакет и вешает на крючок. Встает, опираясь на скамью. Стоит, глядя на море, на сгущающуюся тьму, что опускается сверху. Температура резко падает, начинается град. Кожу покалывает, волосы встают дыбом. Он бросается к ящику, но в море перед ним ударяет молния. Вскрикнув, Боливар заползает внутрь, но перед глазами все еще стоит вспышка. Пытается разместить свое тело на ложе из полистирола, не касаясь стенок ящика.
День за днем море бушует. Во тьме дождь валится с небес, словно в какую-то кромешную пропасть. Боливара все больше захватывает чувство, что он отрывается от собственного тела. Он закрывает глаза и наблюдает, как становится кем-то другим. Сидит на скамье, смотрит, как молния бьет в море, затем оборачивается и видит себя в ящике. Обнаруживает, что, если задержать дыхание, можно подняться в штормовое небо высоко-высоко. С высоты панга кажется тусклым пятнышком, отражением Луны в океане.
Когда шторм утихает, он едва может шевельнуться. Чудовищная усталость сковала верхнюю часть тела. Он лежит, откашливая мокроту из легких, раскинув слабые руки. Шторм отпечатался в памяти как мрачная, ревущая пасть. Он наблюдает за тенями в том углу, где сидит Алекса. Говорит, я все еще здесь только из-за тебя. Наблюдает кровавый рассвет мира. Бочка наполнилась водой на четверть. Он делает большой глоток и смывает соль с лица. Пьет кофе, понимая, что через пару дней поправится. Он больше не может бегать и едва передвигается из-за бедра. Забирается в ящик и снова ждет.
Боливар сидит, уставившись вглубь себя. Чувствует, как внутри что-то шевелится, воле к жизни не терпится наружу, тень рвется на свободу. По ночам, а иногда и днем он начинает выходить из тела. Начинает считать себя двойником. Порой просыпается с ощущением, будто находится где-то в другом месте. Он изнуряет свой разум решением этой задачи, пока не устанет. Каково это было бы. Окончательно разделиться, получить контроль над своим двойником, навсегда оставив себя позади.
* * *
Он посещает места, где когда-то жил. Затаив дыхание, замирает в тени. Дверь с медной ручкой издает тихий скрежет, когда он на цыпочках входит в ее комнату. Окно распахнуто в ночь. Его дочь спит. Черные пряди лежат на подушке.
Море – ее дыхание.
Внезапно она резко оборачивается, как будто ее разбудили. Всматривается в темноту, словно может его увидеть. Вздыхает, что-то бормочет.
Что он шепчет ей на ухо.
Она переворачивается на другой бок и снова засыпает.
Может быть, все так и есть, думает он. Ты действительно стоишь в ее комнате, смотришь на нее, и странным образом она это чувствует.
Это многое объяснило бы.
Он навещает родительский дом. Переступает через старую глухую собаку, которая спит на пороге. Видит раскинувшиеся во сне тела. Наклоняется к матери, и в свете уличного фонаря замечает, как исхудало ее лицо. Знакомые запахи. Лекарство против отеков. Средство для мытья полов. Свечной воск.
* * *
Он посещает места, где никогда не был. Воображает большие города, многолюдные, веселые. Лица, подобные раскрашенным маскам, смотрят, как он бредет вдоль улиц. Призраком заходит в разные комнаты. Сидит, наблюдает, как люди едят, как, не отрываясь от тарелок, смотрят телевизор, как утыкаются в телефоны.
Он входит в комнату, полную мужчин, и вместе с ними орет, смотря футбольный матч. Заходит в другую комнату и видит, как огромный мужчина склонился над женщиной.
Вдыхает сигарный дым, типографскую краску, гарь, апельсины в ящике. Чистит апельсин, подносит к носу. Нюхает обжигающий чили, эпазот, выдавливает лайм на язык. Заходит в пекарню и втягивает ноздрями аромат песочного печенья. Крошит и бросает на пол перед собой.
Ставит на стол блюда, о которых никогда не мечтал. Мясо непонятного происхождения и маринованные огурцы. Забавы ради лижет чеснок, соль, перец, горчицу, мясной гарнир отдает шоколадом.
Посасывает чили в сахаре.
И каждый вечер встречается с женщинами.
* * *
К борту прибивает мусор. Он вытаскивает его и сортирует. Пластиковые пакеты и бутылки. Транспаранты из водорослей. Клубки, которые распадаются от прикосновения. Он изучает пустой пакет из-под чипсов. Поглаживает мухобойку, пытаясь представить ее владельца. Открывает бутылку из-под шампуня, доливает внутрь морской воды и вспенивает на голове. Его волосы отросли и свалялись. Он вспоминает про сломанную расческу, которую однажды нашел Эктор. Находит ее в пластиковом пакете, начинает распутывать волосы, чешет клочковатую бороду.
В тот же вечер он навещает Розу. Тихий предупреждающий стук, и она открывает дверь. Она стоит в полутьме, затем резким движением распускает волосы. Разглядывает его тело, и в ее глазах тревога. Дотрагивается до его костей, лишенных мяса, и ахает. Проводит рукой по ребрам. Она выскальзывает из мешковатой рубашки, его рука оказывается у нее на животе.
Прости, Роза, говорит он, не было времени побриться.
После, растратив все силы, он лежит, охваченный чувством, что его двойник существовал всегда.
Если я смогу им стать, говорит он Розе, то навсегда оставлю лодку. Нужно только хорошенько сконцентрироваться. Я тогда буду делать все, что захочу. А того, другого, оставлю там навсегда.
Роза проводит пальцем по его груди.
Мне нет дела до того, другого, говорит она.
Под безоблачным небом он лениво играется с ножом. Перестает играться, прислушивается. Быстро отрезает клювы и перья, выбрасывает в море. Перегибается через борт, долго всматривается в воду.
На глубине прозрачное море темнеет.
Он верит своему слуху.
Стаскивает одежду, сует нож в рот, проверяет остроту лезвия. Берет с собой небольшой кусок сети. С легким вздохом опускается в воду. Поначалу он боится выпустить борт из рук. Немного повисев в воде, делает глубокий вдох и подныривает под пангу. Океан внизу, словно громадный перевернутый сумрак, вода обжигает глаза. Акул нигде не видать. Он наблюдает, как переливаются цвета. Осмелев, проплывает под лодкой. Корпус стал похож на скалу, темную, шершавую, ощетинившуюся ракушками.
Он вынимает нож изо рта и принимается за работу.
Он раскладывает улов перед собой, словно на тарелке. Берет ракушку, вытягивает моллюска из панциря. В лицо бьет струйка соленой воды. Он вытирает щеку и смеется. Скользкими пальцами извлекает каждого моллюска из створок и изучает. Улиткообразное тельце похоже на лапку рептилии. Приправляет блюдо щепотью морской воды из чашки. Он весь становится языком, разум воспевает плоть, пока Боливар ест. Он решает, что на вкус моллюск похож на море. Задумывается, а каков на вкус он сам. Если сейчас ты состоишь из ветра и дождя, соленого воздуха и крови, ставшей морской водой. Пришелся бы ты по вкусу акуле?
Позже он лежит на спине, уперев руки в бока. Разум дрейфует, и внезапно Боливар ощущает жизнь внутри океана. Он следует за мыслью, но останавливается перед невыразимым величием. Все, что когда-либо жило в глубинах морей. Разум пытается охватить необъятное. Время, на протяжении которого длилась их жизнь. Время проходит. Время идет дальше. Он может представить всех рыб, что проплывают сейчас под ним. Всю рыбу во всех морях. Все неисчислимые поколения рыб. Каждая рыба – живое создание, заключенное внутри тела – тела, что обладает ощущением собственной жизненности, которая длится недолго, прежде чем исчезнуть в бездне лет.
Что ты перед этим?
Он поворачивается к Алексе, которая сидит рядом.
Знаешь, говорит он, человек сам создает себе проблемы. Теперь я это вижу. А мир всегда безмолвен.
Дни сменяют друг друга, и теперь он больше спит днем. Во сне видит своего двойника, но у него уже не получается стать им, двойник ускользает. Запасы воды иссякают, и он долго смакует каждую каплю. День за днем Боливар не отрывает глаз от неба, словно разворачивает громадный свиток, пока не найдет в нем дождь. Он воображает, как вытягивается вверх, разрывает небо руками, и ткань этого мира трещит. Он спрашивает себя, а что за ней? Космос. Чернота. Эхо громоподобного смеха. Он сидит, посасывая язык. Кофе закончился. Скоро тебе придется пить птичью кровь, думает он.
Он сидит на корме под холодеющим небом, настраиваясь. Видит себя под лодкой. Нож вонзается в корпус. Боливар наполняет ракушками сеть. Воля, посылающая образ воли, чтобы исполнить ее приказ. Воля, противостоящая чувству, твердящему, что сегодня море неспокойно.
Нет, говорит он, я не стану этого делать.
Ловит себя на том, что встает, задерживает дыхание над ножом, соскальзывает в холодную воду. И в тот же миг сознает свою слабость. Неумолимая тяжесть воды сковывает, тянет вниз, шепотом велит конечностям перестать двигаться. Глаза вглядываются в бездонный мрак. Он видит проплывающую стайку крошечных желто-черных рыбок. Наблюдает за тем, как работает воля, словно следит за своим двойником. Медленно заталкивает себя под лодку. Ковыряет корпус, считая вдохи. Погружается в работу, когда во тьме мелькает изгиб серпохвостой акулы. Дыхание перехватывает, ладонь разжимается, нож падает в густую тьму.
Солнце закатывается за море.
Он всплывает на поверхность, хватается за борт, втягивает себя в лодку, сплевывает воду. Лежит очень тихо, ждет, пока согреется кровь, горюя о ноже.
У последней птицы, буревестника, в перьях застряли дождевые капли. Он говорит с ней. Просит прощения.
Он спрашивает себя, не пересекает ли сейчас какой-нибудь судоходный путь. За четыре дня он видел на горизонте два огромных корабля. Ночью огни еще одного. Интересно, откуда они и что здесь делают. Он закрывает глаза и садится за офицерский стол. Танцует с офицерскими женами. Обнимает женщину за плечи и, услышав, как она ахает, начинает кружить ее по палубе в вальсе. Он громко смеется. Это Роза.
Руки дрожат от холода. Он наблюдает, как огонь живет на воде, создавая иллюзию огня.
Ему снится, какой она стала. Его образ движется у него внутри, скоро она станет женщиной, будет самостоятельно передвигаться по миру, а его образ будет двигаться у нее внутри, невидимый, неопознанный. По ночам он поет ей низким хриплым голосом. Иногда она с ним разговаривает. Ты должен выжить, говорит она. Должен вернуться домой. Я знаю, ты сможешь. Я делаю, что могу, отвечает он ей, посмеиваясь, но с каждым разом мне все труднее и труднее. Я ослаб и оголодал. Мое тело истощено. Посмотри, руки стали как палки. У меня уже давно не получалось ловить птиц.
Ему нравится наблюдать за ее движениями. Он наблюдает, как образы тех, кого он знал, движутся, проживая свои жизни. Стоит на улице или в комнате и наблюдает. Он думает, что может стать призраком. Перемещения живых. Вот что он видит сейчас. Каждый движется, обремененный временем, хотя время движется снаружи. И каждое движение – это боль и страх, страдание и растерянность, на ощупь во тьме они вытягивают руки, словно слепые, ибо никто не видит по-настоящему. Он закрывает глаза, тихо вздыхает и чувствует, как внутри расходится свет. Он видит перед собой всех, кого знал когда-то.
Плачет.
Теперь он знает, что любит их. Видит себя молодым – и себя тоже любит.
Странное ощущение благодати.
Даже не видя ее, он чувствует вдали одинокую птицу. Поворачивается и замечает полосу падающего света. Птица ныряет в море. Он встает и зовет, размахивая пластиковым пакетом.
Мало-помалу он начинает это замечать. Глубокое спокойствие разума. Долгие дни проходят в тишине. Но теперь, когда он просыпается, его разум блаженно тих. Больше нет того издевательского голоса, который он слышал всю жизнь. Он не может этого объяснить. Он сидит, в голове никаких мыслей.
Шторм.
Он выныривает из бездонного колодца сна. Яркий слепящий свет. Он откидывает целлофан и прикладывает руку к глазам. Из ночного моря на лодку падает луч прожектора. Он слышит тихие голоса, рокот двигателя, который эхом отдается от корпуса панги. Видит, как горящий окурок описывает дугу в воздухе.
Все это происходит наяву, думает он. Это не сон.
Не веря себе, тело выбирается из ящика. Он машет руками, хрипло и яростно кричит. Перед ним маленький, но мощный катер, погруженный во тьму, ни единого огонька на борту, только размытые очертания проступают в лунном свете. Он видит фигуры трех мужчин. Продолжает орать, пока свет движется вдоль панги.
Мужчина кричит на чужом языке.
Он слышит другой голос, высокий и настойчивый, кажется, говорят по-японски, хотя почему по-японски? Объяснить он не может. Прожектор гаснет, и судно погружается во тьму. Он видит, как от затяжки сигарета вспыхивает, затем окурок падает у его ног.
Двигатель катера издает рев.
У него пересыхает во рту. Он не может кричать.
Катер отчаливает.
Он лежит на палубе, громко рыдая, посасывая умирающую сигарету. Говорит себе, возможно, это был твой единственный шанс. Других не будет. Это был твой шанс, и ты его упустил. Он гадает, было ли это на самом деле. Что бы он мог сделать? Прыгнуть за борт? Поплыть к катеру?
Кажется, какая-то чернота проникает под кожу и сдавливает сердце.
Луна округляется до четверти.
Он перекатывается на живот и начинает колотить по палубе, разбивая в кровь костяшки.
Это было на самом деле. И ты видел это своими глазами.
Он встает и вглядывается во тьму.
Рычит на море. Черт бы тебя побрал! Почему ты меня никак не отпустишь?
* * *
Проснувшись утром, он садится и спрашивает себя, то, что случилось ночью, было взаправду? Он не готов этого утверждать. Перед ним во тьме встает катер без бортовых и кормовых фонарей. Очевидно, это были бандиты – пираты или наркоторговцы, и все же, размышляя об этом, он не испытывает уверенности. Ищет окурок и не может найти. Садится на корму и слышит свой хриплый смех.
Время покидает его тело. Разум снова погружается в тишину. Сильнее всего он чувствует голод, но старается о нем не думать. Он благодарен, когда с белого неба льет дождь. Набирает в бочку воды на два пальца. Изучает меловой лик Луны и беседует с ней, как со старым другом. Снова полнолуние. Он подсчитывает лунные циклы и удивляется. С тех пор как он оставил дом, прошло одиннадцать месяцев.
Порой он сидит и просто разглядывает свое тело, как будто никогда раньше его не видел. Видит старческие руки, пятна на коже, скрюченные пальцы, слоящиеся ногти, костлявые ступни и лодыжки. Из-за медленного тока крови конечности скованы, дышать тяжело. У него больше нет сил, чтобы бегать. Как внезапно ты состарился, думает он. Теперь ты старик.
Целыми днями он сидит в ящике или на палубе, его разум сливается с водой, сливается с небом и ветром, он одновременно внутри них и снаружи.
Он чувствует, как великое спокойствие входит в его тело, заглушая сердечные страсти.
Он прислушивается к спокойствию, ощущает его как новое чувство.
Спрашивает себя, не сродни ли это спокойствие внутри него тишине морских глубин? Тишина внутри тишины. Тишина, стоящая за всем сущим. Он не понимает, что это значит. Разум исследует эту мысль, пока она не исчезает за пределами досягаемости.
Он сознает, что никогда раньше не слушал тишину.
Теперь он видит, что всю жизнь боялся ее, сам того не понимая. Но теперь, когда он ее почувствовал, он больше не боится. Пытается придать тишине форму. Думать о ней, как о звуке, который нельзя услышать. Думать о ней, как о цвете. Постепенно разум сознает, что может означать эта тишина.
Тишину прошлого.
Тишину будущего.
Тишину мертвых.
Тишину тех, кто еще не родился.
Эта тишина ожидает все живые существа.
На твое путешествие опустится ночь.
Теперь он это понимает и больше не боится.
О чем говорит ему эта тишина.
Тишина – это форма прощения.
Он сгибает старческую ногу и сморщенными пальцами растирает сведенную судорогой икру. Сидит и копается в памяти. Какой была его жизнь на променаде. Воспоминания становятся действиями. Он собирается выйти из дома. Открывает дверь своей лачуги, чтобы на зеркало падало больше света. Моет в раковине лицо, чистит грязные зубы, достает из коробки зубочистку. Смачивает щеки одеколоном. Зачесывает назад набриолиненные волосы, застегивает черную рубашку на выход. Разглядывает себя в зеркале. Пытается понять, кто перед ним. Пристально всматривается, пока не видит себя таким, каким был всегда, растрепанные волосы, блестящая жирная кожа, широкие кости под кожей. Большое сильное тело.
Ты отлично выглядишь, Боливар. Правда, отлично. Да, так и есть. Таким ты и был.
В глубоком белом спокойствии возникает птица. Скрипнув когтями, садится на палубу рядом с ним. Он изучает ее полузакрытыми глазами. Неизвестный ему вид, перья черные, огненно-алый клюв. Обведенный глаз без страха встречает его взгляд. Когти птицы запутались в выцветшей бечевке. Мгновение он ее изучает. Нет сил шевелиться. И все же воля воспламеняет в теле искру, зажигает кровь. Он нащупывает бечевку, птица взлетает и понимает, что ей не спастись. Он сидит, сматывая бечевку, пока птица клюет его руки.
Глаза оценивают ее живучесть.
Он слизывает кровь с кожи.
Говорит, слушай, ты, конечно, прости, но чего ты хотела? Это простейшее правило из всех существующих. Либо ты, либо я.
Несколько дней он пьет воду, разбавленную кровью, медленно поедает мясо. В скрюченное старческое тело возвращаются силы.
Он спрашивает себя, хочется ли ему этого.
Ночь опускается на океан. Он наблюдает, как солнце закатывается, ярко-оранжевое, оно тянется к лодке, будто освещая ему путь. Глаза следят, как свет обретает более глубокие оттенки, темнота смягчает резкие тона океана маслянистым цветом ночи, а море и небо исчезают, сливаются в одно целое. И тут он ловит мгновение, когда последний луч света на воде встречается с тьмой. Он не верит своим глазам. Вокруг стоит тишина. Наконец-то, думает он. Ты стал свидетелем этого. Ты всегда знал, что рано или поздно это случится. Из глубин его существа, разливаясь по конечностям, поднимается, слепя и пощипывая, блаженство.
И ночью, и днем он погружается в сон.
Он разбужен от сна. Садится. Ему приснилось, что волны иначе бьются о борт. Он медленно подходит к планширю, наклоняет голову и вслушивается в шум воды. Он не уверен, трудно сказать наверняка, поэтому он просто сидит и долго слушает. Так и есть. Как такое может быть? И все же это так. Другое ощущение в воде. Что-то новое.
Он сидит, наклонившись вперед, смотрит, как волна бьется о борт лодки. Наблюдает, как медленно разверзается рассвет. Внутри он ощущает грань, к которой приблизилось его тело, это грань полного и глубокого истощения. И все же он подгоняет волю, заставляет себя смотреть на воду, чтобы почувствовать хоть что-то. Наступает вечер, он боится уснуть. Заставляет себя ночь напролет вслушиваться в воду, будто вода может заговорить. Заставляет себя ждать рассвета, слушать, смотреть, чувствовать воду. Позже медленно встает и бредет к ящику. И тут видит ее. Безмятежно раскинувшуюся на воде. Мимо проплывает пальмовая ветвь. Он не может до нее дотянуться.
Он становится чувством, которое несет вода. Он не в состоянии это объяснить. Изучает, как движется океан, не замечая перемен. И все же он что-то чувствует. Затем видит зеленое и бурое. По воде, словно сплетенные руки, скользят две пальмовые ветви. При помощи доски он дотягивается до одной из них, проводит рукой вдоль сморщенных сухих листьев. Прижимается носом, вдыхает древнюю живую зелень. Спрашивает Алексу, что ты об этом думаешь?
Он сидит, не обращая внимания на полуденное солнце, обвязав свитер вокруг головы. То, как лежит его тень, его самое узкое «я». Сидит и смотрит на воду. Течение меняется, это правда. Панга свободно движется, но в море ничего не видать. Его взгляд удлиняется в надежде дотянуться хоть до чего-нибудь. И наконец, почти случайно, он видит. Боливар не хочет верить. Что-то возникает вдали. Он стоит ногами на скамье и смотрит. Прислушивается к своему дыханию, замечает, как оно становится глубже. Кровь приливает к сердцу. Он боится моргнуть.
Далекий нечеткий силуэт.
Он слышит голос, старческий голос внутри, и этот голос говорит. Послушай, Боливар, это игра света. Мираж, который только кажется островом. Сколько раз такое бывало? Или гигантский кит. Может, какой-то плавучий мусор нежится на солнышке. Может, пятно. Кто знает. А может быть, у тебя снова галлюцинации. Не стоит доверять надежде. Эй, ты меня слушаешь? Эй!
Много часов он остается начеку. Слабое дыхание чуть колышет воздух. Затем видит, как что-то возвышается из воды. Начинает думать, что это остров. Боится пошевелиться, опасаясь, что видение исчезнет. Закрывает глаза и снова открывает. Видение все еще там. Закрывает глаза, отворачивается к ящику, открывает, смотрит на море вокруг. Затем поворачивается и видит то, что видит. Словно нарисованная. Возникает из серости. Шепчущаяся зелень.
Это остров. Мысли путаются, разум все еще в сомнениях, и все же он знает наверняка. Он чувствует, как его тело пронизывают разные энергии. Грусть сменяется восторгом и снова грустью. Он не понимает, что с ним происходит. Течение несет пангу к берегу. Может, ты и спишь, но, даже если ты спишь, этот берег выглядит настоящим. Он высматривает лодки, но их нет. Вглядывается в мутный пейзаж в поисках строений или дыма. Спрашивает себя, не несет ли его к какому-то необитаемому месту и что это может значить, другое начало, а вовсе не конец, а впрочем, не важно. Час за часом панга дрейфует к берегу, пока к вечеру он не решает, что берег уже достаточно близко, чтобы доплыть до него самому. Скалы и узкая полоска пляжа. На холме деревья качают листвой. Его разум полностью входит в тело, воля густой струей вливается в кровь. Сердце гонит кровь к конечностям. Он слушает, что говорят ему руки и ноги – что у него не осталось сил, что его тело разбито, что он старик и умрет в воде. Он сидит и раздумывает.
Он опускается в воду, рукой сжимая планширь. Долгое время боится разжать руку. Просит тело вернуться к жизни. Просит тело вернуться домой. Сам не замечает, что плачет. Он все еще не может разжать руку.
Делает медленный тяжелый гребок. Тело вопит, но подчиняется. Вскоре дыхание перехватывает, руки и ноги тянут вниз, но он продолжает двигаться вперед, не отрывая взгляда от берега. Он видит пальмы на пляже. Море, думает он, есть только море, и, может быть, это всего лишь сон, и все же ты чувствуешь… воду, воздух, тело плывет, и ты движешься к берегу, ты возвращаешься домой. Сердце требует крови, и он глотает воду, заставляя тело повиноваться. Колени подгибаются, ступни касаются камней. Вода проникает в нос и в рот, на миг он слепнет, молотит руками, и тут его выбрасывает на берег.
Он обнаруживает, что ползет по пляжу.
Ему кажется, он различает клубы дыма. Очертания хижины. Пытается крикнуть, но дыхание перехватывает, голос не слушается. Он с трудом переводит дыхание. Ощущение, что время возвращается, вливается в его тело, течет сквозь мысли. Это твердый берег. Это твердая земля. Затем он слышит зов. Мутная тень превращается в фигурку, которая движется к нему. Он пытается кричать. Падает. Детское лицо появляется перед ним, он ползет по пляжу, крик прерывается, у него не хватает дыхания, чтобы говорить, облечь мысли в слова, ему хочется повторять это снова и снова, домой, я хочу вернуться домой, но слова не выговариваются. Он падает перед ребенком, это маленькая девочка, он поднимает голову и думает: ты верила. Теперь он чувствует мир, который когда-то знал. И тогда он находит силы заговорить и, стараясь не напугать ее, произносит на родном языке.
Я простой рыбак.