Тут у Мышкина ни с того ни с сего вдруг возникло странное чувство — словно что-то промелькнуло знакомое, где-то и когда-то виденное… не то слышанное.
— И ведь сама-то, главное, почти ничего не читала… — продолжал Дерюгин, и ощущение пропало. — «Cosmo» да «Cosmo», и все в таком же роде. Ничего ей такого не надо было. Никакой премудрости. Это так — зуд какой-то… Блажь, одна блажь — ничего больше… Она бы ко мне вернулась. Побесилась бы — и вернулась, никуда бы не делась…
В этом месте его голос еле заметно дрогнул, и Мышкину невольно подумалось, что тут он, пожалуй, лжет. «Вопрос в том, кому — мне или себе?» — подумал он, а вслух сказал осторожно:
— Вот вы говорите, женщины ее не жаловали…
— Терпеть не могли… — перебил Дерюгин.
— Пусть так… Что же, у нее не было ни одной подруги? Может быть, кто-нибудь с детства остался?
Мышкину очень хотелось обнаружить какую-нибудь подружку. Он ни секунды не сомневался, что женщины будут необъективны, и подружки, скорее всего, тоже. Однако столь же очевидно было другое — мужчинам в этом случае можно было верить еще меньше. Он исходил из того, что портрет критический все-таки можно, поделив на десять, приблизить к истине — восхищение же застит глаза, как ничто другое. Образ Кати по-прежнему не вырисовывался, многое как было, так и осталось не совсем понятно. Рассказ Дерюгина не столько прояснил картину, сколько напустил еще больше туману. А Мышкину очень хотелось составить себе о Кате четкое представление. Так хотелось, что он, грешным делом, вдруг засомневался — не для себя ли ему этого хочется в первую очередь, а потом уж — для хода следствия. «Для следствия это нужно? — спросил он сам себя. — Нужно. Ну и все, мои дополнительные мотивы никого не касаются… Да их и нет».
— Нет, подруг не было, — покачал головой Дерюгин. — Разве что Наташка… Да какая это подруга!
— Кто это — Наташка? — поинтересовался Мышкин.
— Наташка. Домра. Домработница. Убираться приходила. И не только. На все руки мастер. И парикмахерша, и маникюрша. Веселая девка и не злая, а какая-то такая… плевать на все хотела… Я думал, уж она-то Катьку точно возненавидит. Потому что — социальный протест. А вышло не так. Уж очень они далеко… друг от друга отстояли — тут даже и делить нечего. А может, и возненавидела — кто ее знает… Виду, во всяком случае, не подавала. Так за все время и не поссорились. Хотя на Катьку, между прочим, угодить… это тоже, знаете… непросто. Смотря какая вожжа под хвост попадет… Пока Наташка дела делала, они болтали. По-моему, пару раз она и так забегала, но точно не скажу…
— Можете дать мне ее координаты? — попросил Мышкин.
— Ради бога. — Дерюгин достал записную книжку и продиктовал Мышкину номер телефона. — Ну вот… Наташка… и вроде все. Школьных не осталось. Нет, постойте, что это я?.. Еще одна была, как раз со школы. Но эту я совсем не знаю. Да и Катька с ней общалась раз в год по обещанию. К нам она не приходила, всегда Катька к ней. И всегда возвращалась злая.
— Как ее зовут?
— То-то и есть, что не знаю. Не помню. Филологичка какая-то, с филфака. Как же ее звали? Погодите… Имя какое-то редкое… Катька ее каким-то прозвищем звала… что-то от «гусеницы»… Не помню.
Эта информация показалась Мышкину весьма занимательной. Необходимо было ее обдумать и понять, можно ли ее использовать, и если да, то как именно. Однако решение вопроса приходилось отложить.
— Ну хорошо… — вздохнул Мышкин. — Задам вам глупый вопрос. Кто, по-вашему, мог это сделать? Я не имя имею в виду… То есть на имя я не рассчитываю, — поправился он.
— Я понял, — перебил Дерюгин. — Я уже говорил вчера этому… вашему… У меня есть враги — у меня, а не у нее… Я так думаю. Это раз. Ну и потом… — он на секунду умолк и окинул Мышкина странным взглядом, выражавшим одновременно бесконечную тоску и насмешку. — У меня могли быть причины это сделать. Да. Она ведь меня бросила как-никак. Если, конечно, вы, инспектор, верите в убийства из ревности…
«Инспектор» — это гаврюшинская работа, — отметил про себя Мышкин. — Делать ему нечего». У него снова возникло ощущение не то повтора, не то совпадения. «Я недавно думал про убийства из ревности… в какой-то связи…» — промелькнуло у него в голове, но вспоминать было некогда.
— Да, кстати, — начал он самым нейтральным тоном, — на пистолете, найденном рядом с телом, обнаружены ваши отпечатки. Вы можете это объяснить?
— Это мой пистолет, — заявил Дерюгин мрачно, но без тени удивления.
Если Дерюгин ожидал от Мышкина более живой реакции на его, Дерюгина, самооговор, то теперь он имел все основания чувствовать себя отомщенным. Мышкин опешил.
— Вы заметили… еще тогда? Почему же не сказали?
— Ничего я не заметил. Ничего не видел. Только… ее…
— Так как же тогда?..
— Не знаю. Сегодня утром как будто под руку толкнул кто-то. Полез проверять, а пистолета нет…
— Но кто же… Кто, no-вашему, мог его взять?
— Опять-таки не знаю. Мог кто-то из… коллег, так сказать — из тех, кто в гости заходил. Прислугу мог кто-нибудь подкупить. Ну и потом… Катька сама могла взять… хотя, видит Бог, не представляю зачем… Я ждал вашего прихода…
— Понятно… — задумчиво проговорил Мышкин. — В таком случае изменим формулировку. У кого, по-вашему, могли быть причины попытаться от вас избавиться?
Дерюгин посмотрел на него с удивлением.
— Вы не слушаете меня, что ли? Я же второй день объясняю, что это мои конкуренты, враги… по делам, так сказать. А кто именно — это уж…
— Нет. — Мышкин покачал головой. — Мы все-таки говорим о разных вещах.
— Это как?
— Вы говорите о том, что Козлову убили, чтобы вас деморализовать, выбить из колеи, уничтожить морально. А я говорю совсем о другом. И… я бы искал скорее не среди деловых конкурентов, а среди… личных. Хотя вот в этом, конечно, можно и ошибиться…
— Объясните! — потребовал Дерюгин.
— Сейчас… Еще один вопрос… Может быть, вы заметили… Когда вы пришли в тот день к Козловой, что лежало у нее на журнальном столике?
— Шут его знает! — Дерюгин пожал плечами. — «Cosmopolitan» валялся, по-моему. Но точно не скажу — может, это я так, из общих соображений. Он почти всегда там валялся — то один, то другой.
— Книжки не было, не помните?
— Н-нет, по-моему… Не помню. При чем здесь?.. Объясните мне все-таки, что к чему.
— Вас не деморализуют, Антон Антонович, — вас подставляют. Так это, во всяком случае, выглядит на первый взгляд.
Дерюгин молча и напряженно слушал.
— Возможно, я ошибаюсь… — продолжал Мышкин. — Но мне кажется, ваши коллеги обычно действуют… хм… менее замысловато — скажем так… Допустим, они хотели вас вывести из строя… или отомстить, или запугать — я не знаю… Не проще ли было воспользоваться услугами наемного убийцы?
— Если уж так рассуждать, — перебил Дерюгин, — то проще всего было заказать меня, без всяких этих штучек — и дело с концом…
— Так ведь я об этом и говорю!
— Вы не учитываете, что до меня так просто не доберешься, — неожиданно возразил Дерюгин, впадая в некоторое противоречие.
— Тут вы, пожалуй, правы… — задумчиво пробормотал Мышкин. — Может быть, я слишком тороплюсь, исключая этих, ваших… В принципе, кто-то из них мог решить, что выстрелить из пистолета с вашими отпечатками — более верный способ, чем пытаться подловить вас без охраны. Психологически и, так сказать, стилистически это не очень правдоподобно, но не исключено… нет, не исключено.
На секунду у него мелькнула мысль, не стоит ли рассказать Дерюгину о загадочной книге без отпечатков, но потом ему показалось, что с этим лучше повременить.
— Выходит, — вдруг удивленно сказал Дерюгин, — что если бы у меня не было алиби, вы меня уже давно бы арестовали?
Мышкин внимательно посмотрел на него.
— Да, с алиби кто-то просчитался… — пробормотал он вместо ответа.
— Мне вот что интересно… Почему этот гад считал, что меня там не застанет?
— Необязательно, — устало сказал Мышкин. — В крайнем случае мог бы повернуться и уйти. Он, видимо, учитывал два варианта. Если вас там нет, то все в порядке. Если вы там — значит, не вышло. А вот про то, что вы можете быть как бы и там, и не там, а в двух шагах, да еще при свидетелях, — про это он, очевидно, не догадывался. Да и странно было бы… Впрочем, если вы вспомните, не вводили ли кого-нибудь в заблуждение относительно ваших тогдашних планов, — это будет очень кстати.
— Сознательно — не вводил, — сказал Дерюгин. — Мог что-нибудь ляпнуть. Сходу не припомню. Подумаю.
— Ладно… — Мышкин решил еще раз вернуться к прежней теме. — Значит, вы все-таки считаете, что корни — в деловой сфере. Что ж… Если так, нам остается проверять алиби всех тех, кого вы намеревались разорить в ближайшее время.
— Или уже, — вставил Дерюгин.
— Или уже. Или что-нибудь еще в этом роде. Назовете кого-нибудь?
— Н-нет… не назову…
— И все-таки… Вы полностью исключаете кандидатов… из личной сферы?..
Некоторое время Дерюгин молчал, мрачно уставившись в стол.
— Не исключаю, — проговорил он наконец, — а не знаю. Не понимаю.
«Действительно, странно, — мысленно согласился Мышкин. — Я и сам думал, что это странно, и даже, кажется, говорил об этом Гаврюшину. Никакой логики, тьфу. Кто кому должен мстить? Тот, кого бросили, — удачливому сопернику. А тут что? Это же он — пострадавшая сторона! Кому же могло понадобиться?.. Разве что… Может быть, кто-нибудь был не в курсе? А в самом деле… Про то, что они вместе, знал весь российский народ, как один человек. А про то, что она ушла, почти никто…»
Тут он спохватился и поднял глаза. Дерюгин, казалось, не заметил возникшей паузы — сидел и размышлял о чем-то своем.
— Скажите, — негромко начал Мышкин, — что все-таки между вами произошло?
Конечно, он не исключал, что Дерюгин разъярится и пошлет его с такими вопросами куда подальше, но, с другой стороны, это представлялось ему крайне маловероятным…
Лицо Дерюгина болезненно покривилось.
— Она от меня ушла, — с видимым усилием выговорил он. — Ничего между нами не было. Нормальная жизнь. Никаких скандалов… особых. Так, капризы. Все нормально. Однажды приходим с банкета… она завела опять свою шарманку — ну вот, что я говорил, насчет быдла… А я чего-то усталый был как черт, ну и датый… слегка. Соображал плохо. И говорю ей: «Да ладно тебе, Кать. Сама-то, можно подумать…» — что-то такое, в этом роде… Она говорит: «Я спать, говорит, хочу». А назавтра я прихожу — а ее нету. Потом звонит мне и говорит, спокойненько так и как ни в чем не бывало: «Знаешь, Антон, я от тебя ушла. Я встретила другого человека…» Вот сейчас вы спросите — кого?
Мышкин кивнул.
— Конечно, спросите. И не поверите, что я не знаю. А я не знаю. Так она мне и не сказала… Либо боялась… меня боялась, либо вообще все вранье… — Он секунду помолчал и добавил: — А решать вам, инспектор. Вам, а не мне. Ваш выход.
Мышкин снова кивнул и встал.
— Да я не в том смысле… — Дерюгин слегка растерялся.
— Я понимаю. Просто, мне кажется, на сегодня довольно. Мы с вами, я думаю, не в последний раз видимся…
Дерюгин смотрел на него со странным выражением. Мышкину вдруг показалось, что сейчас он скажет что-нибудь вроде: «Да что вы! Посидите еще!» Однако этого не случилось. Дерюгин промолчал, но до самой двери Мышкин чувствовал на себе его тяжелый взгляд и, выйдя, невольно вздохнул с облегчением.
«Какая-то чепуха, — сказал он сам себе уже на улице. — Поговорить ему, что ли, не с кем? Хотя да, у них ведь, говорят, проблемы с общением. Где-то я про это слышал или, скорее, читал. И все-таки… Нашел себе исповедника… из правоохранительных органов!.. Как это она могла скрыть от него имя своего жениха? И почему мне пару раз казалось, что все это уже было?.. Дело, впрочем, не в этом… Что я вообще о нем думаю?»
Всю обратную дорогу Мышкин добросовестно старался дать себе ответ на этот вопрос.
«Итак, что я видел? Точнее, кого? Я видел человека, крайне подавленного — это несомненно, человека, пребывающего в очень тяжелом состоянии… Вменяемого? Да, пожалуй… и в общем, даже владеющего собой. А впрочем, это разные вещи… Иногда невменяемые отлично себя контролируют… Эта потребность все время говорить о ней — видимо, непреодолимая… это, конечно, характерный признак… Вполне возможно, работать он не в состоянии. Так что если убийца ставил перед собой цель вывести его из строя как бизнесмена, то этого он, может быть, и добился. Правда, временно… Не мог же убийца рассчитывать на то, что Дерюгин никогда не оправится? Это уж было бы как-то странно…»
Все это время в голове у него вертелся еще один вопрос: как лично он, Мышкин, относится к Дерюгину и какое тот произвел на него впечатление? В конце концов Мышкин перестал третировать его как несущественный, хорошенько подумал — и вынужден был признаться, что особой симпатии к Дерюгину не испытывает. Он не мог с уверенностью сказать почему. «Три возможных причины лежат на поверхности, — сказал он сам себе. — А — социальная чуждость, Б — зависть, В — ревность, задним числом. Б и В мы с негодованием отбрасываем, остается А. Это очевидно. Вопрос: только ли в этом дело? Позвольте! — вдруг вырвалось у него вслух. — Там же было что-то, что я хотел обдумать, какая-то важная вещь!.. Забыл, совсем забыл, пропади оно пропадом! Что же это было-то, а?»
Весь остаток пути он мучительно соображал, что бы это могло быть, и вспомнил только перед самой дверью своего кабинета. Первый, кто попался ему на глаза, был Коля, уныло подпиравший стенку и листавший какую-то книгу. «Что же, он все время так здесь и стоял, что ли? — ужаснулся Мышкин. — Стойкий оловянный солдатик, ей-богу. А вообще-то очень кстати. Его-то мне и надо!»
— О, Коля! Вас-то мне и надо! — воскликнул он вслух. — Задание, причем срочное! Поезжайте прямо сейчас в университет, нет, в два университета… Не в старый и новый, а в обычный, МГУ, и в РГГУ, в гуманитарный. Узнайте, кто ведет семинар по Серебряному веку… — Он чуть не сказал «вихрю». — Ну в общем, по началу двадцатого века… Спросите, не занимается ли кто-нибудь из студентов Федором Сологубом. Нет, не так… Лучше не спрашивайте. Придется спрашивать про каждого — кто чем занимается. Перепишите всех, с адресами и явками, но особенное внимание обратите на девушку с редким именем — буде таковая обнаружится. А каким именем — не знаю. К самим студентам не подходите. Запишите — и все. Понятно?
Коля кивнул.
— Тогда быстренько, а то там все разойдутся. Может, уже разошлись. Тогда придется завтра — еще раз… и кроме того… конечно, не факт, что в одном из этих двух… Этих гуманитарных университетов сейчас — как собак нерезаных… В общем, дел хватит. Ну давайте!
Коля снова кивнул и трусцой побежал по коридору. Не добежав до конца, он развернулся и понесся обратно к Мышкину.
— Вы мне только одно скажите! — возбужденно воскликнул он. — Это из-за той книжки, да?
— Ну да. — Мышкин немного расстроился — ему казалось, что это понятно и без вопросов.
— Я не тупой, — сказал Коля, внимательно следивший за выражением его лица. — Вы мне в тот раз не сказали, что за книжка. Сказали «странная», а писателя не сказали.
— Да что вы, Коля… — смешался Мышкин.
Коля махнул рукой, развернулся и умчался окончательно.
Мышкин вошел в свой кабинет, показавшийся ему после дерюгинского совсем крошечным, но зато чрезвычайно уютным, включил электрический чайник и сел за стол. «Что теперь? — спросил он сам себя. — Зуев — завтра, и это в лучшем случае, если он действительно вернется, если удастся его сразу перехватить и так далее… Будем надеяться, что филологиня найдется. Ну и конечно, домработница Наташа. Пожалуй, это и будет следующим номером нашей программы…»
Он потянулся к телефону, но тут пришел Гаврюшин.
— Ну как вам хозяин жизни? — с порога поинтересовался он.
— Страдает… — неопределенно ответил Мышкин. — Это его пистолет.
— Как — его?
Мышкин вкратце передал содержание беседы.
— Как же это его сперли? — удивленно пробормотал Гаврюшин. — Видимо, кто-то, кто в доме хорошо ориентировался и кому он доверял… Сама Козлова, я думаю, вряд ли… А то что же это получается?.. Зачем-то попятила пистолет, причем, заметьте, в перчаточках, и сама вручила убийце… Конечно, они могли строить какие-то планы вдвоем — насчет того, как Дерюгина подставить. А тот, убийца то есть, ее обманул. Передумал, скажем, или с самого начала обманывал… Как вам такая идея, инспектор?
Мышкин пожал плечами:
— А почему не прислуга, Женя?
— Н-ну, — задумался Гаврюшин, — я думаю, его прислуга столько получает, что ее не перекупишь…
— А вдруг они специально засылают друг к другу агентов, под видом прислуги? Штирлицев нового поколения…
— Я не пойму. — Гаврюшин вдруг уставился на Мышкина с величайшим подозрением. — Вы что, смеетесь надо мной, что ли?
— И не думал. Совсем я не смеюсь. Я унываю… ну, не унываю, а… беспокоюсь. Что-то зацепок никаких нету. Может, вы правы, а может — я. А может, ни вы, ни я. И главное, данные экспертизы такие… интересные, а толку пока никакого… Отдам я вам ножик, Женя.
— А вино? — цинично поинтересовался Гаврюшин.
— Нет, вино не отдам. Нечестно.
— Ну и ножика мне вашего не надо! Какие планы?
— Прежде всего — позвонить домработнице Наташе. Очень мне хочется понять, что она собой представляла. Не Наташа, разумеется, а Катя. Например, могла ли она выкрасть по чьему-то наущению пистолет. Вы учтите все-таки: если она и ее условный сообщник собирались впоследствии подставить Дерюгина, то для этого нужно было, как минимум, кого-то убить. И она должна была на это пойти и в этом участвовать, пусть даже косвенно. Не всякий ведь на это пойдет. Так вот, похоже это на нее или нет? Хотелось бы мне понять…
— Я знаю, что вы у нас великий психолог, инспектор, — притворно почтительно вздохнул Гаврюшин. — Но улики, знаете, как-то… надежнее…
— Одно другому не помеха, — отпарировал Мышкин, набирая номер.
Наташа оказалась на месте и сообщила, что так и думала, что ей позвонят, но сама вылезать не хотела. После некоторых колебаний она предложила два варианта: либо завтра днем она сама приезжает в контору, либо сегодня вечером кто-нибудь приезжает к ней. «Горло болит, — пожаловалась она. — Не хочу выходить. Холодно». Мышкин решил не откладывать и договорился на вечер.
— Есть очень хочется, — пожаловался он, положив трубку. — Может, чаю с сухариками?
— Нет, — решительно возразил Гаврюшин. — Никаких сухариков. Пошли в кафешку напротив. Нельзя так к себе относиться, инспектор. Вы нужны отечественной криминалистике.
— Записку надо оставить… Коле… записку… — беспомощно бормотал Мышкин, увлекаемый Гаврюшиным за дверь. — Погодите, дайте шапку надеть!..
Они прилепили записку к двери и отправились подкрепляться.
ГЛАВА 5
Примерно в то же самое время, а может, чуть позже, Коля вошел в стеклянное здание первого корпуса гуманитарных факультетов на Воробьевых горах и растерянно огляделся. То ли занятия уже кончились, то ли наступила перемена — в вестибюле и в гардеробе клубилась оживленная толпа, состоявшая по большей части из девушек, с редкими вкраплениями молодых людей. Сперва Коля вдруг застеснялся, сам толком не зная отчего, но потом вспомнил, что он здесь не сам по себе, а как представитель организации, которая, может, будет и посильнее университета, взял себя в руки, взбодрился и двинулся вперед. Все-таки со студентами ему разговаривать не хотелось. Он отыскал глазами женщину постарше и спросил, на каком этаже филфак. Потом он поднялся на лифте, немного побродил по длинному коридору и вдруг увидел табличку: «Кафедра русской литературы XX века». Он постучал и вошел. В углу, за столиком, сидела женщина, перебиравшая бумаги. «Секретарша», — понял Коля. Женщина оторвалась от бумаг, подняла глаза и спросила:
— Вы по поводу пересдачи?
— Нет, — краснея, объявил Коля. — Я по другому делу. — И показал удостоверение.
Секретарша воззрилась на него с чрезвычайным любопытством:
— Я вас слушаю.
Коля быстренько объяснил, что ему нужно.
— Семинар ведет Дина Максимовна Соловьева, — сообщила секретарша. — Вам повезло. Она как раз сейчас подойдет. А то могли бы сегодня и не застать. Поздновато приехали. Садитесь, подождите.
Коля сел и стал с независимым видом разглядывать стоявшие вдоль стен книжные шкафы. Секретарша снова занялась бумагами, но время от времени поднимала голову и исподтишка с любопытством разглядывала юного представителя правоохранительных органов. Минут через пять дверь отворилась, и в комнату, оживленно беседуя, вошли несколько человек. Секретарша тут же бросила свои бумаги, быстро встала, подошла к одной из вошедших — смуглой, гладко причесанной немолодой женщине и, указывая глазами на Колю, зашептала что-то ей на ухо — впрочем, нетрудно было догадаться, что именно. Коля встал. Женщина обернулась, посмотрела на него с удивлением и подошла.
— Вы хотели со мной поговорить?
Коля торопливо изложил свой вопрос.
— Сейчас продиктую, — сказала женщина, доставая записную книжку. — Но… не могли бы вы мне все-таки объяснить зачем… если не секрет…
Женщина была, во-первых, немолодая, во-вторых, вполне симпатичная — от этого Коля снова почувствовал себя неловко, но тут же взял себя в руки и ответил вежливо, но твердо:
— Извините, не могу. Это как раз секрет, то есть тайна… тайна следствия. Но это, честное слово, не имеет к вашему семинару никакого отношения, — добавил он, поддавшись желанию ее успокоить. — Понимаете, мы ищем одного человека… свидетеля… Этот человек был знаком с другим человеком, которого… ну, в общем, тот, второй, человек тоже не преступник, а жертва… — Тут он спохватился, что, пожалуй, уже говорит лишнее, и умолк.
— Хорошо, — сказала женщина. — Записывайте.
Всего студентов в семинаре оказалось семь. Сологубом, как выяснилось, занимался только один человек, точнее — одна, и звали ее Агнией. Коле стоило большого труда не подпрыгнуть, когда он это услышал. Разумеется, он сделал над собой усилие и ничем себя не выдал. Он старательно переписал все имена, фамилии и телефоны, поблагодарил Соловьеву за помощь и собирался откланяться, но тут ему пришлось пережить довольно сильное впечатление. В дверь постучали, и на пороге появилась девушка. Она сделала несколько шагов вперед и остановилась в нерешительности, глядя на Колину собеседницу. Коля посмотрел на эту девушку, и у него захватило дух. До сих пор он видел таких девушек только в кино или по телевизору, а в жизни — никогда. Она была настоящая красавица. Коля откровенно разинул рот.
— Вы ко мне, Агния? — спросила Соловьева и тут же осеклась, опасливо покосившись на Колю.
«Значит, это она и есть!» — пронеслось в голове у Коли и тут же, следом — нечто уж совершенно неделовое, не имеющее никакого отношения к боевому заданию: «Значит, я ее еще увижу!»
— К вам, Дина Максимовна, — ответила девушка. — Но если вы заняты…
— Нет, я уже освободилась, — сказала Соловьева и вопросительно посмотрела на Колю.
Коля понял намек, сказал: «До свидания!» — и вышел, делая огромные усилия, чтобы не повернуться и не пойти задом. Выйдя на улицу, он потряс головой, немного опомнился и вприпрыжку полетел к метро.
Мышкин и Гаврюшин сидели в кафе. Сперва они сосредоточенно глотали горячий суп и не говорили ничего, кроме: «Передайте, пожалуйста, соль». Потом тарелки унесли, между первым и вторым образовалась пауза. Гаврюшин блаженно откинулся на спинку стула и произнес:
— Ну что, инспектор, прав я был или нет?
— Еще как! — улыбнулся Мышкин, в свою очередь откидываясь на спинку стула. — Совсем другое дело! Новая жизнь, можно сказать.
— То-то! Ишь ты… — вдруг добавил Гаврюшин без всякого перехода. — Не знает, к кому она уходила! Не врет?
— Н-не знаю… Вроде бы незачем? Кстати, Женя, что там насчет анонимки? Изучили?
Гаврюшин покачал головой.
— Изучить-то изучил, но без особого толку. Вот разве что тире… «Убийца — Дерюгин». Тире там, конечно, лишнее. Запятых нет, а тире есть. Уж скорее должны быть запятые… Согласны, инспектор?
— Конечно… Но с другой стороны, знаете, как бывает… Вдруг это тире с чего-то засело в памяти, одно из всего синтаксиса? Я знал одного человека, который из всей школьной математики запомнил график функции игрек равняется икс в квадрате. Как-то он вдруг на этом уроке проснулся…
— Так no-вашему, это мог быть какой-нибудь бескорыстный… представитель общественности?
— Запросто! Они, знаете, на многое способны… бескорыстные-то… Просто удивительно! Но уверенности опять-таки никакой. Может, совсем и не бескорыстный, а напротив — весьма корыстный и лично заинтересованный. Отпечатков нет. Значит, всерьез готовился человек…
— То-то и оно! И опять-таки пистолет…
— Кстати, — вдруг перебил Мышкин, — вы телевизор смотрели? Газеты последние? Я забыл совсем. Что там?
— «Погибла подруга миллионера. Милицию вызвали соседи. Дерюгин в отчаянии. Разговаривать с корреспондентами отказывается». Все. Как-то на этот раз повезло. Никакой дополнительной информации. Ни про алиби, ни про то, что он вообще там был…
— Ага, — кивнул Мышкин. — То есть если это глас народа, то этот глас исходит исключительно из общих соображений — о богатых и бедных, о всеобщей продажности и тому подобное. Ясно. А если это заинтересованное лицо, то оно как не знало про алиби, подбрасывая пистолет, так до сих пор и не знает. Только вот зачем ему это понадобилось — письмо писать?..
— Поторопить нас…
— Ну да, но ведь это глупость. Лишний риск. Пистолет подброшен, отпечатки — на месте. Эксперты работают. Зачем вылезать? Глупость? Глупость.
— А кто вам сказал, инспектор, что он умный? Может, он как раз дурак и есть. Суетливый дурак.
Принесли второе, которое они съели в задумчивости, потом — кофе, потом они совсем уже было собрались уходить — и тут в кафе влетел Коля, засыпанный снегом, разрумянившийся от мороза и чрезвычайно довольный, что было заметно с первого взгляда. Он на секунду остановился, отыскал взглядом своих коллег и возбужденно крикнул чуть не от самых дверей:
— Все в порядке, нашел!
Кругом было довольно шумно, однако Колин звонкий голос перекрыл ресторанные звуки. За некоторыми столиками замолчали и обернулись. Гаврюшин поморщился.
— Надо бы ему сказать, что ли… Коля! — начал он, как только стажер добрался до них и плюхнулся на стул, распространяя вокруг запах улицы и мороза. — Вы кто, сыщик или зазывала на ярмарке? На нас ползала смотрит. Может, слыхали насчет тайны следствия?
Коля застыл, растерянно озираясь.
— Инцидент исчерпан, — примирительно сказал Мышкин. — Есть будете, Коля?
— Не хочу. — Коля помотал головой.
— Тогда рассказывайте скорее! Почему вы думаете, что нашли именно то, что нужно?
— Имя! — забывшись, громко воскликнул Коля и тут же с размаху хлопнул себя по губам, втянул голову в плечи и зашептал: — Ее зовут Агния! Редкое ведь имя, правда? Сологубом занимается. И главное — сразу же нашел, с первой попытки. Но вы не думайте… — поспешно добавил он, обращаясь к Мышкину. — Если вы скажете, я завтра дальше поеду, в другие места…
— Да нет, — сказал Мышкин. — Похоже, что уже не понадобится… Расскажите, как дело было. Ее саму вы, надеюсь, не видели?..
Коля слегка замялся. Мышкин посмотрел на него вопросительно.
— Я ее видел… — честно признался Коля. — Но… нечаянно. Так вышло. Я сделал все, как вы сказали.
И он поспешно объяснил, как было дело. Его ужасно подмывало заранее предупредить Мышкина, что им придется иметь дело с необыкновенной девушкой. В конце концов он не удержался и добавил:
— И знаете что? Она — красавица…
В ту же секунду он поймал ехидный взгляд Гаврюшина и раскаялся, но было поздно.
— Красавица? — переспросил Гаврюшин. — Ну надо же! Еще одна! Та была красавица, эта — красавица… Сплошные красотки, куда ни плюнь. А так ведь не скажешь — на улице или, к примеру, в метро…
— Отлично, Коля! — похвалил Мышкин. — Тут нам, кажется, действительно повезло с первого раза. Велик ли шанс, что судьба подкинет нам еще одну специалистку по Сологубу…
— По имени, скажем, Элеонора… — с чего-то вдруг брякнул Гаврюшин.
— Почему Элеонора? — удивился Мышкин. — Аделаида… Агриппина…
Гаврюшин посмотрел на него как на ненормального и пробормотал:
— Не вижу разницы…
— Лучше бы ей начинаться на «А», — пояснил Мышкин. — Хотя вообще-то необязательно.
— Я понял! — вдруг закричал Коля и тут же снова с размаху шлепнул себя по губам. — Я понял! — повторил он уже шепотом. — Это вы про козловский дневничок — про то, что придет кто-то на «А»!
— Ах вот вы о чем! — с деланным равнодушием кивнул Гаврюшин. — Это, конечно, красиво, инспектор, но как-то уж больно все лихо подстегивается одно к другому. Вам не кажется?
— Вы правы, Женя, — легко согласился Мышкин. — В свое оправдание могу сказать одно. Если бы эту Агнию звали Элеонорой, я бы все равно непременно с ней побеседовал. Но если завтра выяснится, что она и есть знакомая Козловой, то, согласитесь, картинка будет занятная…
Коля внезапно подскочил как ужаленный.
— Вы… вы хотите сказать… что она могла быть там… в тот день? — испуганно проговорил он.
Мышкин беспомощно развел руками:
— Что же я могу поделать, Коля, сами посудите?.. Я отнюдь не уверен, что это так, но проверить ведь нужно…
Коля беспомощно кивнул и умолк, погрузившись в мрачные размышления.
— Что теперь? — поинтересовался Гаврюшин. — Кто, куда и когда?
— Изловить Тошкина, то есть Зуева, — задумчиво сказал Мышкин, строя башню из солонки и перечницы. — Попробовать завтра прямо с утра. Агнии позвонить — сейчас, как вернемся… И еще… Сологуб Сологубом, но Дерюгин меня сегодня почти убедил, что это мог быть кто-то из его врагов… по бизнесу. Во всяком случае, исключать такого варианта нельзя. Хорошо бы составить представление о дерюгинских делах, хоть какое-то, минимальное… Только без риска для жизни… Кого-то он, может, сам назовет. Что-то, возможно, расскажет этот Зуев, если, конечно, вообще объявится. Надо бы узнать, не переступал ли он кому-нибудь дорогу в обозримом прошлом и не собирался ли сделать этого в обозримом будущем. Кстати, это обозримое будущее, именно обозримое, меня особенно занимает… Не намечалось ли в ближайшее время какого-нибудь важного мероприятия?
— Так нам все и расскажут! — скептически усмехнулся Гаврюшин. — Запросы у вас, скажу я вам, инспектор! Соразмерные вашей наивности… Упаси бог влезать в дела этих людей — это ж верное самоубийство!
— Не то! — отмахнулся Мышкин. — Вы не поняли. Я говорю об информации, самой что ни на есть поверхностной и открытой. Газеты. Журналы. Новости. Это раз. Плюс вопросы Дерюгину и сотрудникам. Вопросы прямые и… как бы это сказать… невинные — с прямым разъяснением задач и целей, чтобы никто не испугался. Ну, в общем… не знаю, как объяснить. Не копать глубже той информации, которую нам дадут добровольно… во всяком случае, пока… Все-таки Дерюгин должен быть сам заинтересован…
— Хорошо, — сказал Гаврюшин, допивая остатки воды из бутылки. — Я согласен. Вы меня убедили. Что, если мы сделаем так… Колю посадим читать прессу, я побеседую, с кем получится, а вы, инспектор, встретитесь завтра с таинственной сологубоведкой и займетесь любимым делом — психологией. Что же касается Зуева…
— Про Зуева решим завтра, — предложил Мышкин. — Глупо решать заранее — вдруг он не появится. А я, кстати, сегодня еду к домработнице Наташе. Ну хорошо… Будем считать, что договорились. Вы согласны, Коля?
Коля сидел молча с совершенно убитым видом.
— Смотрите-ка, инспектор! — хмыкнул Гаврюшин. — Совсем приуныл наш молодой человек. В библиотеке работать не любите?
Коля помотал головой.
— А! Я понял! — воскликнул Гаврюшин. — Он вам завидует! Может, уступите ему разговор с красавицей?
— Н-нет… — пробормотал Мышкин, страдая. — Не могу… С этой книжкой… я бы хотел сам разобраться. Хотите, сделаем так… Вы где-нибудь посидите, поблизости. Если выяснится, что Агния Козлову не знает, я вам позвоню, и вы ее, например, проводите… Ну а если знает — тогда вы ее еще увидите.
— Ну вы даете, инспектор! — восхитился Гаврюшин. — Вот это гуманизм! А подшивки кто будет просматривать?
— Да он же и будет. Начнет, по крайней мере. За последнюю неделю есть у нас в библиотеке. И пожалуйста, Коля, смотрите внимательно. Все, что связано с Дерюгиным… Попробуем пока так.
— Вот и ладно, — вполголоса заметил Гаврюшин, когда Коля, извинившись, на минуту отлучился. — Ребенок при деле, не будет путаться под ногами. Заодно поучится работать с прессой.
— Да нет, — нехотя пробормотал Мышкин. — Он мне не мешает. Я думаю — вдруг он правда что-то найдет…
— А вы не думаете… — начал было Гаврюшин, но тут вернулся Коля, и он на ходу перестроился. — Вы не думаете, что нам пора?
— Еще как пора! — отозвался Мышкин. — Надо ходить в самообслуживание. А то что это? Как древние римляне. Получается разврат.
Они расплатились, оделись и, упрятав носы в воротники, побежали через дорогу к своему зданию. Там они распрощались и разошлись в разные стороны. Мышкин зашел к себе в кабинет, позвонил по телефону, полученному от Коли, услышал мужской голос, сообщивший, что Агния будет часа через два, не раньше, собрал кое-какие бумажки, спустился во двор, с огромным трудом отчистил лобовое стекло и отправился к месту следующего назначения.
ГЛАВА 6
Домработница Наташа оказалась худенькой, чуть угловатой блондинкой лет двадцати пяти, довольно хорошенькой, с большими голубыми глазами и на редкость подвижным, изменчивым личиком. Открыв Мышкину дверь, она широко и приветливо улыбнулась, но явно тут же спохватилась, что он все-таки не просто гость и что причина его визита совсем не радостная. Веселое гостеприимство моментально сменилось грустью, а в следующее мгновение на нежном личике изобразилась готовность «помочь чем могу».
Мышкин с любопытством следил за всеми этими метаморфозами. Следующим по очереди оказалось выражение какого-то не вполне понятного Мышкину беспокойства, почему-то сопровождавшегося взглядом на его, Мышкина, ноги. Только увидев светло-серое ковровое покрытие в гостиной, он сообразил, в чем дело. Она явно хотела и не решалась попросить его надеть тапочки.
«Должно быть, ей это кажется чем-то вроде оскорбления величества», — усмехнулся про себя Мышкин и вежливо поинтересовался, не найдется ли у Наташи запасных тапочек.
— Снег, — пояснил он. — Боюсь, будет грязно.
Наташа немедленно заулыбалась, потом снова спохватилась и посерьезнела — и так далее.
Они устроились за столом в гостиной. Наташа поставила на стол вазочку с печеньем, на которое Мышкин после ресторана смотреть не мог, и села, приготовившись слушать и отвечать. А на Мышкина вдруг «нашло». У него было странное свойство, плохо совмещавшееся с его профессией, — он уставал от людей и разговоров. Многие его коллеги наверняка удивились бы такой постановке вопроса — как раз умение вести «разговоры» считалось чуть ли не самой сильной его стороной, и вполне заслуженно: именно «разговоры» несколько раз приводили его к совершенно неожиданным выводам и правильным решениям. Он прекрасно отдавал себе в этом отчет и все-таки временами испытывал ужасную апатию и физическую невозможность ворочать языком. Пауза затягивалась. Наташа начинала смотреть удивленно. Мышкин поймал ее взгляд и опомнился, сердито сказав сам себе, что нечего было обжираться.
— Ну что ж, Наташа… — начал он и улыбнулся, автоматически стараясь расположить ее к себе. — Начнем… Антон Дерюгин сказал, что вы общались с Катей Козловой. Мне бы хотелось, чтобы вы мне о ней рассказали.
— Я расскажу, — заторопилась Наташа. — Но только… понимаете, я ведь ничего про это не знаю.
«Про это», безусловно, означало «про убийство». Интонация, с которой это было сказано, как и особенный блеск глаз, не оставляли ни малейших сомнений.
— А я пока об этом и не спрашиваю, — пояснил Мышкин. — Просто расскажите, какая она была, как вы с ней общались…
— Н-ну, какая… не знаю… Трудно так рассказать… Она была… красивая. Вот! Это — во-первых. Очень красивая. Мужики прямо с ума сходили. Веселая. Хотя…
— Что «хотя»?
— Не знаю, как сказать, вот ей-богу, не знаю… Веселая, но какая-то заводная… нет не заводная, а заведенная… как будто на взводе, что ли… Вот чудеса какие! Я ведь знаю, о чем я, а сказать не могу! Как это?
«Похоже, она впервые сталкивается с такой проблемой», — подумал Мышкин.
— Это понятно. — Он ободряюще улыбнулся. — Бывают вещи, которые трудно выразить…
— Ну вот! Я же и говорю. Может, нервная? Копытом все время била, как лошадь. Истерику могла устроить. Даже мне. Но это редко. Я ей чуть что: «Кончай, говорю, Катя, а то сейчас уйду и больше не буду тебя причесывать!» — ну, она и успокаивалась. Помогало. Антону она жару давала.
— Они часто ссорились?
— Нет! Как раз редко. Во-первых, Антон обычно не обижался или виду не подавал, а только ее успокаивал: «Да ладно тебе, Катюха», «не волнуйся», то да се… А во-вторых, она ведь тоже не то чтобы каждый день… Так, случалось… Ну вот… какая еще?..
— Добрая?
— Добрая? Н-нет, не особенно… но и не злая. Нормальная.
— О чем вы с ней обычно разговаривали, если не секрет?
— Какой секрет! Да вы сами понимаете. О чем разговаривают… О тряпках, например… ну и потом… о любви.
— Как вам кажется, она любила Дерюгина?
— Да кто ж ее знает! — расстроенно воскликнула Наташа. — Мне-то казалось: да, любит, но ведь она от него ушла, вы же знаете… — Девушка вопросительно посмотрела на Мышкина.
Он кивнул.
— Ну вот… Но что я вам скажу точно, — Наташа внезапно оживилась, — так это, что он ее любил. Уж если кто кого любил, так это он ее. Даже не просто любил… это уже не любовь, а что-то… Он на ней помешался, понимаете?
Мышкин снова кивнул.
— Когда она мне позвонила сказать, чтобы я приходила не туда, к Антону, а к ней на квартиру, я прямо обалдела и сразу же про Антона подумала, как он там один и как он это переживет. И даже — как бы он с собой чего не сделал… Но обошлось. По-моему, он ей до конца так и не поверил — ну вот что она правда ушла. Думал — так, покапризничает и вернется… Приходил к ней все время…
— А Вы как думаете, она бы вернулась?
Наташа задумчиво пожала плечами.
— Мне сказала, что не вернется. Может, врала — кто ее разберет… Но… не знаю, вы знаете или нет… она ведь замуж собиралась…
— За кого? — быстро спросил Мышкин.
— Ничего я толком не знаю. Даже как зовут, не знаю. Аспирант какой-то. Она его вроде бы у какой-то подруги увела. Что-то она говорила… такое… И еще… что-то такое… про то, что он по научной части… Короче, ничего толком не говорила, только туману напускала…
— Послушайте, Наташа, — осторожно начал Мышкин, — а вы уверены, что он вообще существует, жених этот? Как-то странно выходит: никто его не знает — ни вы, ни Дерюгин…
— Антон не знает? — удивленно перебила она. — Но…
— Что? — насторожился Мышкин.
— Нет, ничего. Просто странно. Хотя… могло быть. — Она задумчиво кивнула головой. — Да, могло, наверное. Если уж Катерина решила таиться… Но дело-то в том, что я его видела.
— Кого? — Мышкин даже слегка растерялся. — Жениха?
— Ну да.
— Как же вы говорите, что его не знаете?
— Как зовут, не знаю, и кто он, тоже не знаю. А видеть видела. Один раз. Однажды прихожу, а Катька говорит: «Познакомься, Натка, это мой жених». А потом ему говорит: «Ну все, иди, иди». И он ушел. Я его видела-то не больше минуты. Но описать могу.
— Да, пожалуйста, — выдавил из себя Мышкин, все еще пребывавший в растерянности.
— На вид лет двадцать пять, — с готовностью начала Наташа, наморщив лоб от напряжения. — Высокий. Волосы светлые… очень. С бородкой. Глаза голубые… или серые? Нет, голубые. Красивый… Да… тоже красивый… как Антон, но на Антона совсем не похож, ничего общего. Совсем, совсем другой. Знаете, на кого он похож? — вдруг возбужденно воскликнула она, явно радуясь удачной находке. — На вас! Ей-богу! Только красивее… О-ой! — Она залилась краской и прижала руки к щекам.
Мышкин немного расстроился, не столько из-за полученной невысокой оценки — на этот счет он особенно не обольщался, сколько потому, что по опыту знал: смущенный человек нередко закрывается и говорить с ним становится сущее мучение. А ему хотелось обсудить еще ряд вещей. Тут главное было — не дать паузе затянуться. Мышкин поспешно задал следующий вопрос, старательно делая вид, что ничего не заметил, а если и заметил, то ему, право, не до таких пустяков. Он спросил первое, что пришло на ум — не самый насущный вопрос, к тому же на него уже фактически ответил Дерюгин.
— Зачем, как вы думаете, Катя его скрывала?
Наташа взглянула на него с опаской, он ответил ей самым безмятежным взглядом, на какой только был способен, и с удовольствием отметил, что она снова расслабилась.
— Ну как зачем… — Она пожала плечами. — Антона, наверное, боялась. Антон ведь бешеный и здоровый как бык — мог прибить того… жениха. А тот хлипкий… То есть нет, вообще-то не хлипкий, — поправилась она. — По сравнению с Антоном, а так — ничего, нормальный… Антон какой-то борьбой занимается, штангу поднимает… Мог прибить, — еще раз утвердительно кивнула она, как будто мысленно сравнив двух претендентов на Катину руку.
— Прибить? Своими руками? — усомнился Мышкин.
— Именно что своими! — воскликнула Наташа, сразу поняв, что он имеет в виду. — Вы думаете, он бы кого-нибудь послал из своих… бугаев? Я, конечно, не знаю, но, по-моему, он бы как раз своими руками, да еще, если б можно было, чтоб у нее на глазах. Может, я, конечно, придумываю…
— Скажите, Наташа, как по-вашему, были у Кати какие-нибудь враги?
— Вот! — оживленно воскликнула девушка. — А я все жду, когда вы спросите! Про врагов и не боялась ли она чего… Не было ли чего-нибудь подозрительного…
«Переход свидетеля на самообслуживание. Сама спрашивает — сама отвечает», — мысленно ответил Мышкин и покорно кивнул.
— Я сама про это все время думаю… с тех пор, как узнала, — продолжала Наташа.
— И что? — Мышкин невольно напрягся, ожидая откровения, — и зря.
— А ничего. — Наташа сникла и беспомощно развела руками. — Не было ничего подозрительного. По крайней мере, я не заметила. И не боялась она ничего — по-моему… Наоборот, довольная была и какая-то такая… лихая. Один раз говорит: «Ну, теперь я их всех — к ногтю»… И про Антона тоже — «по струночке у меня будет ходить, по струночке»… А про врагов… Ну как сказать… Мужики вокруг нее грызлись… как собаки. Это да… Но… ведь если что… они бы не ее… а друг дружку, правда ведь?
— Я вот чего не понимаю, — сказал Мышкин. — Какие могли быть мужчины при Дерюгине?
— Они же не к ней, они же как будто бы к ним обоим приходили. Иногда с женами или там… с женщинами. Я иногда подавала. В общем, все сразу было ясно. Все равно все сразу на нее стойку делали, ну, может, почти все… Но я-то даже не об этом. Когда она отдельно поселилась — вот тут началось!.. Без конца звонят, зовут куда-то, в гости напрашиваются. Она даже телефон отключала. Дневник завела, все записывала, чтобы не сталкивались. Особенно следила, чтоб с Антоном никто не встретился.
— Вы кого-нибудь из них знали?
— Кое-кого видела… но знать не знала. Имена слышала — а что толку? Миша, Саша, Вася…
— Вася? — насторожился Мышкин. — Это вы просто так сказали? В смысле: Иванов, Петров, Сидоров?
— Ну да. — Она слегка замялась. — Но Вася-то там, правда, бывал. Антонов зам. Оч-чень интересовался…
— Другие сотрудники Антона бывали? — осведомился Мышкин.
— Наверняка. Я же говорю, они еще раньше облизывались. Но я их не знаю. Никого, кроме этого… Василия.
— А Василия вы откуда знаете? — поинтересовался Мышкин.
— Это он меня к ним сосватал — к Антону и к Кате, — чуть покраснев, ответила она. — Я раньше у него работала.
— А потом?
— Ну… потом… я с женой его поссорилась, и она меня выгнала. А Василий пристроил…
Мышкин уставился на нее в сомнении. Ему показалось ужасно странным, что вот только что они с Гаврюшиным рассуждали о том, шпионят ли новые русские друг за другом через прислугу, — и вот, пожалуйста, перед ним сидит эта самая Наташа и прямо говорит, что попала от одного к другому. Простовата для Штирлица? Или играет? «Почему она покраснела? — лихорадочно соображал Мышкин. — Что-то между ними было, между ней и этим… Зуевым?.. Зуев домогался Кати, она это знала, могла ревновать… Украденный пистолет…» Что-то тут не вязалось, что-то было не то, сбой какой-то… Но обдумывать было некогда. Пауза и без того затягивалась. Он понимал, что его молчание выглядит странно. Наташа краснела все заметнее. Мышкин набрал побольше воздуха и спросил, глядя в сторону:
— Между вами что-нибудь было? Между вами и Зуевым…
Наташа опустила голову.
— Ну да, было. Потому-то жена меня и… Но вы не думайте — он мне нисколечки не нравился! Нисколечки не нужен был, и Катьке, между прочим, тоже. Я ему так и сказала. Он меня, я думаю, затем к Дерюгину и сосватал, надеялся, что я ему с Катькой как-нибудь помогу… из благодарности, а может за деньги… Но это — фигушки. Я его, конечно, послала.
«Допустим, — сказал себе Мышкин. — Допустим, что это так, и… попробуем с другой стороны».
— Скажите, Наташа, когда вы видели их в последний раз?