— Поскорей замочи платье в ведре, — сказала Дина. Она достала из аптечки раствор бензоиновой смолы и обильно смочила палец. Рана оказалась не такой серьезной, как ей показалось из-за обилия крови. Почувствовав облегчение, Дина стала бранить юношу.
— Неосторожный мальчишка! О чем ты думал? Где была твоя голова? Ты такой худой — тебе нельзя терять много крови. А в твоих движениях столько раздражения, столько торопливости!
Все еще потрясенный результатом своих действий, Ом вяло отругивался. Ему нравился острый запах золотисто-коричневой жидкости на пальце. Когда кровь остановилась, Дина крепко забинтовала ранку.
— Из-за твоего пальца я опаздываю. Теперь менеджер будет огорчена. — Она не упомянула о стоимости запачканного кровью платья. Прежде чем заводить такой разговор, надо понять, можно ли его спасти. Дина поднесла сверток с платьями к двери и взяла в руки замок.
— Здорово болит, — пожаловался Ом. — Мне надо к доктору.
И тут Ишвар понял: история с ножницами была частью глупого плана племянника.
— Зачем тебе доктор? Не будь ребенком, — сказала Дина. — Держи палец вверх, и все будет в порядке.
Ом сморщился, изображая страшную боль.
— А что, если мой палец сгниет и отвалится? Это останется на вашей совести.
Дина подозревала, что его просьба сводится к желанию увильнуть на какое-то время от работы, но все же ее охватили сомнения.
— Пожалуйста, иди, если хочешь, — отрывисто бросила она.
Дина чувствовала, что ей тяжело с этими людьми, которые неряшливо работают, задерживают заказы, они душевно опустошали ее. Раньше или позже миссис Гупта обязательно расторгнет их договор. Вопрос в том: что Дина потеряет раньше — портных или здоровье? Она представила себе два подтекающих крана — на одном написано Деньги, на другом — Здоровье. Из обоих кранов капало одновременно.
«Какое счастье, что завтра приезжает Манек Кохлах! По крайней мере, можно рассчитывать на деньги за оплату полного пансиона».
Ом с поднятым пальцем стоял в стороне и ждал, когда Дина сядет в такси. Затем, вдохновленный успешным началом, стремглав понесся к тайнику.
Когда Ом отцепил велосипед и вывел его на улицу, такси уже не было видно. Выехав на боковую улицу, он увидел его — автомобиль стоял у светофора. Ом подъехал ближе, их разделяли только две машины. Теперь надо не потерять ее из вида и не дать себя заметить. Ом то прибавлял, то уменьшал скорость, лавировал между автобусами, менял полосы, словно настоящий гонщик. Водители раздраженно сигналили. Люди кричали ему вслед и угрожающе жестикулировали. При всем желании он не мог на них реагировать: все его внимание было сосредоточено на такси.
Он не сомневался, что выследит хозяйку до конца, и весь дрожал от волнения. Странное ощущение — возбужденное состояние охотника, смешанное с тревожным трепетом жертвы.
Улица, по которой он ехал, слилась с центральной магистралью, движение стало напряженным, беспорядочным — с таким он еще не встречался. Ом тяжело дышал, боясь крушения своих планов. Такси он несколько раз терял из виду, потом снова находил, оно ускользало все дальше. Улица кишела множеством таких же желтых с черным «фиатов», а торчащие с левой стороны объемистые счетчики только усложняли задачу.
Сбитый с толку, Ом начал нервничать. Короткая утренняя поездка со станции не подготовила его к безумию дневного автомобильного движения. Одно дело — видеть сонных, апатичных хищников в зоопарке, а другое — наткнуться на них в джунглях. Совершив последнюю отчаянную попытку вырваться вперед, он оказался зажатым между двумя машинами и был немедленно сбит.
С тротуара послышались крики прохожих.
— О боже! Несчастный юноша погиб!
— Задавили до смерти!
— Осторожно, у него могут быть переломы!
— Держите шофера! Не дайте ему скрыться! Врезать этому негодяю!
Стыдясь, что привлек к себе такое внимание, Ом встал, волоча за собой велосипед. Он отделался всего лишь ободранным плечом и синяком на колене.
Теперь настал черед шофера. С решительным видом он вылез из машины, где только что сидел, съежившись от страха.
— Где у тебя глаза? — закричал он. — На затылке? Не видишь, куда едешь? Портишь чужую собственность!
Подошедший полицейский проявил особое внимание к пассажирам в машине.
— Все в порядке, господин?
Ом смотрел на происходящее изумленно и испуганно. Может тех, по чьей вине происходит авария, сажают в тюрьму? Палец сильно дергало, он снова кровоточил.
Мужчина в коричневато-желтом костюме «сафари», удобно расположившийся на заднем сиденье, вытащил бумажник. Он вручил полицейскому деньги, а потом знаком подозвал к окну шофера. Тот что-то сунул Ому в руки.
— А теперь проваливай! И будь осторожней, а то еще убьешь кого-нибудь! Разуй глаза!
Ом взглянул на то, что лежало в его дрожащих руках — пятьдесят рупий.
— Поторопись, бестолочь! — заорал полицейский. — Бери свой велосипед и прочь с дороги! — А отъезжающих страж порядка проводил своим фирменным вип-салютом.
Ом подвел велосипед к тротуару. Руль свернуло, щиток от грязи громыхал больше обычного. Стряхнув пыль с брюк, он внимательно осмотрел грязные пятна на отворотах.
— Сколько он тебе дал? — спросил кто-то из толпы.
— Пятьдесят рупий.
— Ты слишком быстро встал, — сказал мужчина, неодобрительно покачав головой. — Никогда не вставай так быстро. Лежи себе и постанывай. Требуй доктора, скорую помощь, визжи, кричи и все такое. Тогда тебе перепало бы не меньше двухсот. — Мужчина рассуждал как профессионал, о его высокой квалификации говорило и искривленное плечо.
Ом положил деньги в карман. Зажав коленями переднее колесо, он с усилием выпрямил руль и повел велосипед в обратную сторону, оставив толпу и дальше судачить о случившемся.
Возвращаться на рабочее место не было смысла: на двери висел замок — темный и тяжелый, как утраченная мошонка вола. Рано сдавать велосипед тоже не хотелось — он внес плату за день. Ом пожалел, что утром не послушался дядю. Но план представлялся отличным, приносящим в конце успех — ослепительный, как солнечный свет, играющий на руле велосипеда. Воображение — опасная штука.
Отведя велосипед подальше от улиц с опасным движением, юноша сел в седло и поехал в сторону моря. Теперь, когда не было нужды ни прятаться, ни догонять, он просто наслаждался поездкой. У школы его внимание привлек звон колокольчика продавца сахарной ваты. Ом остановился и украдкой глянул на стеклянный контейнер, свисавший на ремне с плеча мужчины — сквозь прозрачное стекло виднелись розовые, желтые и голубые пушистые комочки.
— Сколько стоит?
— Двадцать пять пайс. Или сыграй в лотерею за пятьдесят пайс — можно выиграть от одного до десяти шариков.
Ом заплатил и запустил руку в пакет из коричневой, оберточной бумаги. На бумажке стояла цифра 2.
— Какого хочешь цвета?
— Один розовый, один желтый.
Продавец откинул круглую крышку и полез за шариками.
— Нет, не тот. Соседний, — сказал Ом.
Нежный сладкий комок быстро растаял во рту. «Наверняка, у него есть розовый шарик побольше», — подумал он, с удовлетворением вынимая десять рупий из хрустящей пачки из пяти одинаковых банкнот. Прежде чем взять деньги, продавец вытер пальцы о ремень. Ом положил сдачу в карман и продолжил путь к морю.
На берегу он остановился и прочел надпись, высеченную на пьедестале высокого памятника из черного камня. Она гласила, что памятник поставлен Стражу Демократии. Ом знал об этом человеке из уроков истории, когда проходили Борьбу за Независимость. На фотографии в учебнике «страж» выглядел лучше, чем его изваяние на берегу. Прислонив велосипед к пьедесталу, Ом расположился в тени от памятника. Пьедестал обклеивали плакаты, восхвалявшие преимущества чрезвычайного положения. Здесь тоже не обошлось без портрета премьер-министра, сразу бросавшегося в глаза. Мелкой печатью объяснялось, почему временно приостановлены основные права граждан.
На пляже стоял киоск, где двое мужчин делали сок из сахарного тростника. Один закладывал в лоток автомата тростник, а другой крутил ручку. Последний был без рубашки, мышцы его ходили ходуном, кожа лоснилась от пота, он тяжело дышал. Ом подумал, что его работа гораздо тяжелей. Хорошо, если они чередуются, иначе будет несправедливо.
От вида вспененного сока Ом облизнулся. Деньги у него были, и все же он колебался. Недавно на базаре он слышал, что такой автомат перемолол вместе с тростником геккона. Говорили, что это случайность: ящерица, скорее всего, затаилась внутри машины, куда забралась, чтобы слизывать сахар с деталей, однако многие покупатели отравились.
Мысль о ящерице не выходила из головы юноши, борясь с желанием выпить стакан золотистого сока. В результате ящерица победила, подавив жажду. Вместо сока он купил просто сахарный тростник — очищенный и порубленный на несколько частей. Ом с удовольствием его жевал, высасывая сок и сплевывая шершавую мякоть аккуратной кучкой у пьедестала. Челюсти быстро устали, но эта усталость нисколько не мешала получать удовольствие.
Кучка отходов привлекла внимание любопытной чайки. В следующий раз, сплевывая, Ом прицелился в птицу, которая ловко увернулась от плевка, продолжая ковыряться в мокрых волокнах, и, прежде чем с достоинством удалиться, разворошила всю аккуратную кучку.
Последний кусочек Ом не стал разжевывать. Интерес у птицы снова проснулся. Она тщательно его исследовала, отказываясь верить, что ее клюв не может справиться с сахарным тростником.
Уличная девчонка прогнала чайку, подобрала тростник, отнесла добычу к ларьку и смыла песок в ведре, где мужчины мыли грязные стаканы. Глядя, как она грызет кусок, Ом почувствовал, что засыпает. Ему хотелось привести сюда девушку с красивыми, блестящими волосами. Шанти. Он купил бы бхел пури
[70] и сахарного тростника на двоих, и они, сидя на песке, смотрели б на волны. Потом зашло б солнце и подул ветерок, а они прижались бы друг к другу и сидели обнявшись, а потом…
Ом заснул в мечтах, а когда проснулся, солнце по-прежнему ярко светило и било ему в глаза. До сдачи велосипеда оставалось еще полтора часа, но он решил больше не тянуть.
Видя, как племянник с довольным видом садится за швейную машину, Ишвар не сомневался, что тот добился своей цели.
— Ничё! В прошлую субботу у меня куртку прямо из гардероба увели. Пидоры эти гардеробные в отказ. Мол, пришел кто-то, куртку взял, номерок, говорит, обронил.
Давно вернувшаяся Дина ворчала на юношу.
— Бывает.
— Пустая трата времени. Ты что, весь город объехал? Где живет твой доктор — на юге Ланки
[71]?
— Бывает! Что, и в твоих гардеробах бывает?
— Да, меня туда перенес по воздуху Лорд Хануман
[72], — ответил Ом, не зная, видела его хозяйка или нет.
— А мне почем знать?
— А язычок у него острый.
— А ты спроси.
— Слишком острый, — поддержал ее Ишвар. — Будет неосторожным — опять порежется.
— Как палец, не гниет? — спросила Дина. — Или уже отвалился?
— Горан, ты знаешь, я не часто прихожу к тебе за помощью. Я и сейчас не за этим. Я тебя озолотить хочу, какая ж тут помощь?
— Нет, лучше. Доктор его осмотрел.
— Брось ты мне загадки загадывать. И так чую, может выйти толк из твоего базара. Только вот какой? Больно сладко ты поешь. Дружище, друзья…
— Хорошо. Тогда принимайтесь за работу. Поторапливайтесь, у нас много новых платьев.
Скажи кто другой, Мрадо уже давно бы закончил разговор. Нашел мерзавца. И удавил бы. Но сперва, в экспериментальных целях, откромсал бы ему все пальцы секатором — один за другим.
— Да, прямо сейчас.
— Боже мой! Никаких жалоб? Не знаю, что тебе прописал доктор, но это работает. Принимай лекарство каждое утро.
— Сечешь, Горан, как всегда. Нужен мне человечек, чтоб в водилах шарил. Надежный. Найдешь такого, тебе пять процентов от чистой прибыли.
— И сколько это будет в месяц?
Неожиданно последний час работы, обычно самый трудный, прошел в добродушном подшучивании. «Почему так не бывает каждый день», — сокрушалась Дина. Воспользовавшись хорошим настроением портных, Дина попросила их перед уходом перенести часть мебели из ее комнаты в мастерскую.
— Сам пока не в курсах, у Радо какое-то сладкое дельце на мази. Мне надо устроить ему две конторы. Походу, обломится кусков пять, а то и поболе.
— Пять косарей за имя! В месяц? Ты куда меня втягиваешь?
— Вы затеяли перестановку? — спросил Ишвар.
— Никуда не втягиваю. Просто мне край как надо, чтоб все в елочку было. За то готов поделиться.
— Ништяк. Ну, валяй дальше. А я чем рискую? И что ты конкретно хочешь?
— Только в одной комнате. Нужно приготовить ее для моего жильца.
Мрадо объяснил суть, не слишком вдаваясь в подробности.
Горан сказал:
— А, для студента, — вспомнил Ом. Скатав матрас, они перенесли сначала деревянный каркас и рейки, а потом принесли матрас. Швейные машины «зингер», табуретки, рабочий стол поставили ближе друг к другу, чтоб освободилось место.
— Есть у меня человечек. Кристер Линдберг. Я тебе скину эсэмэской его мобильный. По рукам?
— А то. Благодарю. Наберу тебе на недельке, скажу что да как. И все же ты мужик что надо.
— А когда он приедет?
— Мужик?! Мою собаку зовут Мужик. Ясно?
Мрадо положил трубку. Пытаясь понять, кто в итоге остался в дураках.
— Завтра вечером.
13
Наступала настоящая осень. Из двадцати четырех последних ночей Хорхе только четырнадцать провел в ночлежке. Какой-то торчок из Соллентуны продал ему свой социальный номер за три косых. Ночлежки отправляли фактуры в социальный центр, где соответствующую сумму снимали с его социального счета. Чувак транжирил кровное пособие — позарез нужна была наличка на героин и амфетамины.
Оставшись одна после ухода портных, Дина сидела и смотрела, как электрический свет обнажает плавающие в воздухе мельчайшие частицы волокон. Нежно-сладковатый аромат накрахмаленной ткани из «Оревуар» смешивался с запахом пота и табака портных. В суете рабочего дня этот запах Дине даже нравился. Однако он наводил тоску в одинокие вечера, когда засовы словно источали нечто ядовитое, становилось трудно дышать, а на ум приходили мысли о грязных фабриках, туберкулезных рабочих, безрадостных существованиях. В такие часы пустота собственной жизни казалась невыносимой.
Хорхе недоумевал: уж если кто и нищий, так это иммигранты, отчего ж тогда в ночлежках сплошь шведюки? Последнюю гордость растеряли?
Жизнь в ночлежке — грех жаловаться. Хорхе сытно кушал утром и вечером. Смотрел телепередачи. Почитывал газетки. Хоть бы слово напечатали о побеге!
В беседе с другими постояльцами больше помалкивал.
* * *
Урывками, когда никто не видел, отжимался, делал приседания, прыгал со скакалкой. Бегать пока не мог, нога все болела после прыжка с тюремного забора.
— И как же называется фирма? — спросил Ишвар.
Долго, конечно, так продолжаться не могло. Волосы не накрутишь — пойдут расспросы. Автозагаром не намажешься — все время на виду. К тому же, того и гляди, кто-нибудь из бомжей признает в нем толкача Хорхе. И в довершение всех бед через две недели проживания ночлежка стала сдирать уже не по двести, а по пятьсот крон. Нет в мире справедливости. Денежки на счете кончатся. Социальный работник заподозрит подвох.
Еще не знал, чем расплатиться с кузеном Серхио и бывшим вертухаем Вальтером. Стыдоба.
— Не знаю.
Вселенский облом.
Хмурые, тревожные мысли. Ничего, что взбодрило бы его дух.
— Ну, а адрес?
Тренироваться нельзя. Спит плохо. Ничего, что взбодрило бы его тело.
Стоило ради этого бежать!
— Говорю — не знаю.
Где же срубить бабла?
— Тогда чему ты радуешься? Твой хитрый план не удался.
— Терпение, терпение, — передразнил Ом дядю. — Кое-что удалось. — И с гордостью показав деньги, он рассказал о своих утренних приключениях.
Месяц как на воле. Само по себе не худо. Хотя бы удачнее, чем у других бегунков. Но лавры-то где? Где все то, о чем мечтал? Или ты думаешь, пластическая операция, ксива и лопатник, вспухший от лавандоса, тебе на халяву обломятся? И в ночлежке «Сова» под подушкой тебя ждет забытый кем-то килограмм кокоса? А сестра уже оборвала твой телефон, сказать, что замутила тебе билет на поезд до Барселоны и выпросила у своего хахаля паспорт ради тебя? Раскатал губу!
Серхио сильно рисковал. Свалив с квартиры Эдди, Хорхе не получил ни одной весточки от кузена. Его мучила совесть. Надо бы отблагодарить. Но как?
Куда ж, сука, податься?!
Он догадывался, что псы не больно-то будут стараться засечь его телефон. Кто он для них? Мелкая сошка, сколотая беспонтовка. Вот ограбления инкассаторских машин, насильники и прочая мокруха — это тема. А ты, Хорхелито, бежал без крови — твое счастье. И все же вольные хлеба — не сахар. Нужны бабки.
Дума о Радоване. Его козырной туз в рукаве.
Пускать его в ход рановато. Все ночи напролет в приюте Хорхе лежал и думал, как быть. Ворочался. Потел. Как тогда, до побега. Только еще хлеще. Тут или пан, или пропал. Либо лоханется, либо лоханется конкретно. А все-таки надеялся. Вдруг прокатит.
Суть идеи: до тюрьмы Хорхе ишачил на группировку Радована. Знал кое-какие тайны, раскрывать которые Радовану ой как не хотелось бы. И главное — Радован не знает, какие именно тайны известны Хорхе. Так что маза взять его на понт есть. Одну премудрость на зоне Хорхе усвоил железно: за молчание надо платить. Стало быть, югам придется раскошелиться.
Но Радована не так-то легко разыскать. Мало кто знает или захочет выложить какому-то Хорхе его номер.
Ишвар расхохотался.
Так что самого сербского босса не достать.
Правда, есть еще его горилла Мрадо, проходивший свидетелем по делу Хорхе и вломивший его. Эту падлу разыскать реально. Хорхе так и поступил.
— Такое случиться может только с тобой. — Однако ни один них не выглядел разочарованным — возможно, из-за денег, а возможно, потому, что неудача принесла чувство облегчения. Кто знает, к чему привело бы это открытие.
В итоге нашел старого барыгу, который и дал номер мобилы. Мрадо, конечно, не Радован, но его правая рука. Сойдет.
На станции метро «Эстермальмсторгет» нашел таксофон.
Добравшись домой, они увидели рядом с поселком передвижной медпункт Планирования Семьи. Многие жители толпились рядом. Персонал раздавал желающим бесплатно презервативы, листы с перечнем способов предохранения, объяснял, какие денежные поощрения и за что предлагаются тем, кто соглашается на стерилизацию.
Дрожащими пальцами набрал номер.
Сразу узнал голос. Голос Мрадо. Густой. Тягучий. Зловещий.
— Может, согласиться на операцию? — сказал Ом. — Получу транзистор. Еще и продовольственную карточку дадут.
Сперва чуть в штаны не наложил со страху. Потом собрался с духом:
— Здорово, Мрадо! Узнаешь Хорхе Салинаса Баррио?
Ишвар шлепнул племянника.
Немая сцена. Потом Мрадо кашлянул и сказал:
— Не смей шутить с такими вещами!
— Хорхе! Как я рад слышать тебя! Ну, как тебе на воле?
— Хорош порожняк гнать! Один раз вы меня, сучары, уже вломили, два года назад. Все из-за твоих мудацких показаний. Но сейчас у меня другой интерес — поторговаться хочу.
— Почему? Я никогда не женюсь. А тут хоть транзистор получу.
— Правильно, сразу корову за вымя? Ну и чё ты хочешь?
Хорхе не повелся на подколку:
— Женишься, когда я скажу. И не спорь. И что хорошего в этом маленьком радио?
— Сам знаешь чего. Я за вас с Радованом горой стоял. А вы меня слили на суде. Причитается с вас.
— Теперь он у всех есть. — Ом представил, как они с Шанти сидят на пляже, а по транзистору в сумерках исполняют серенаду.
— Правда? — ехидно усмехнулся Мрадо. — Ну, раз так, мы в лепешку разобьемся, лишь бы тебя не обидеть.
— Если все прыгнут в колодец, ты тоже прыгнешь? Не перенимай привычки большого города, а то забудешь добрую, спокойную жизнь наших маленьких городов.
— Вы, конечно, можете положить на меня. Только я завтра же сам солью вас кое-кому. А прикинь, я ж делишки Радована от и до знаю. Меня, по вашей же милости, на шесть лет закрыли.
— Не гони, Хорхе. Тронешь нас, прямиком отправишься обратно на шконарь, за нами не заржавеет. Вот поторговаться — это не вопрос, в чем твой интерес?
— Тогда сам сделай операцию.
— Да всего ничего. Передай Радовану, чтоб он сделал мне паспорт и дал сто штук кэшем. Свалю за бугор, и больше вы обо мне не услышите.
— Я передам твою просьбу Радо. Только вряд он будет сильно доволен. Рэкет — его профиль. И ему западло, когда наезжают на него самого. А как тебя найти?
— Ты чё, меня совсем за лоха держишь? Я сам тебе позвоню через десять дней. Откажет — ему хана.
— Какой позор! Перестать быть мужчиной из-за дурацкого радио?
— Скажи спасибо, что Радо этого не слышал. Ладно, позвони через две недели. Грамотную ксиву с кондачка не замутишь.
— Да нет. Мужчиной ты останешься. Просто доктор перережет тебе какую-то маленькую трубочку. Ты даже ничего не почувствуешь.
— Не пойдет, я сказал «десять дней». Закажите хоть в Таиланде, хоть где, мне пох. И еще: если со мной что-то случится, ну, ты понимаешь, я вас сразу сдам с потрохами.
— Да понял я, понял. Лады, через две недели.
— Никто не поднесет нож к моим яйцам. Хочешь транзистор? Тогда хорошо трудись у Дины-бай, зарабатывай деньги.
И Мрадо положил трубку. Заартачился. Ладно, инициатива все равно за тобой, Хорхе. Поздняк теперь метаться. Две так две. Вышло даже лучше, чем задумывал, — скоро разживешься бабками. Неужто снова поднимешься?
Подошел Раджарам, он получил на медпункте презервативы. Выдавали по четыре на человека, и он спрашивал, не отдадут ли они ему свои, если в них не нуждаются.
Постоял. Мимо рекой текли пассажиры.
Эх, Хорхе, один-одинешенек ты на этом свете!
— Кто знает, когда сюда снова приедут, — сказал он.
Позабыт-позаброшен. Соло и абандонадо!
— Тебе что, так везет? — спросил Ом со смехом и одновременно с завистью. — Сегодня опять нам спать не дашь?
Хорхе решил не упускать еще одну возможность. Шведы заколачивали на зиму свои дачи. Самое время окучить новый рынок недвижимости. По крайней мере одну тему закроет.
— Бесстыдник, — сказал Ишвар и хотел шлепнуть племянника, но тот ускользнул и отправился к обезьянам.
Финансы пели романсы. Из пяти штук, полученных от Серхио, осталась одна.
Потратиться пришлось изрядно. Три штуки ушли на ночлежку. Один сеанс в солярии — шестьдесят пять крон. Децл проел — обедать-то надо. Еще купил штаны, перчатки, две футболки, свитер, труселя, носки и поношенный пуховик в комиссионке Красного Креста. Утеплился к осенним холодам.
* * *
В последний раз сходил в солярий. И так уже чернее ночи. Походка уже как родная. Движения точные. Надо перебазироваться. На время, пока не ответит Радо.
Сел в метро, доехал до Королевского технологического института. Куда дальше ехать, бог весть. Решил двинуть на север. В какую-нибудь глухомань. Экспрессом в Нортелье не поехал. Предпочел автобус № 620 — тоже в Нортелье, только кружным путем.
Дина перечла письмо от миссис Кохлах, посланное вместе с чеком, деньги по которому можно было получить уже в день переезда Манека. Все три страницы заполняли инструкции по уходу за сыном. Были советы по части завтрака: яйца должны плавать в масле — Манек не любит сухую, приставшую к сковороде яичницу, а омлет — быть воздушным, причем молоко следует добавлять в конце. «У него, выросшего в горах, на свежем воздухе, отменный аппетит, — говорилось дальше, — но, пожалуйста, не давай ему больше двух яиц, даже если он будет просить. У него должна быть сбалансированная диета».
В дороге дремал.
Проехали Окерсбергу. В автобусе остались одни деревенские. Бабулька с двумя таксами таращилась на Хорхе.
По части занятий Абан Кохлах писала: «Манек — хороший, трудолюбивый юноша, но иногда бывает рассеянным, поэтому, пожалуйста, напоминай ему, чтобы он выполнял задания каждый день». «Еще он привередлив в одежде, — писала она, — все должно быть накрахмалено и отглажено, поэтому для хорошего самочувствия ему необходим надежный дхоби
[73]». Дина может звать его Маком — все в семье так его называют.
Фыркнув, Дина отложила письмо. «Плавающая в масле яичница, ничего себе! И надежный дхоби, подумать только! Чего только не придумают любящие родители!» При первой встрече в прошлом месяце он не показался ей таким, каким его представила в письме мать. Но это обычное дело — родители плохо знают своих детей.
Вышел на остановке, где покрасивше. Вирабрук. Пластиковый пакет со шмотками закрутился на запястье. Раскрутил его.
Подготавливая комнату к приезду Манека, Дина убрала свою одежду, обувь и безделушки, освободив для них место среди отходов швейного производства. Место нашлось на полке в чемодане, где хранились самодельные прокладки и лоскуты. Большие куски неизрасходованной ткани, из которых она собиралась шить лоскутное покрывало, Дина положила на нижнюю полку буфета. Зонтик с пагодой остался на прежнем месте, свисая с угла буфета, — здесь он никак не мог помешать жильцу.
На земле непривычно. Хорхе только раз в жизни выезжал за город, со школой на лесную прогулку, ему тогда тринадцать было. Тот поход закончился плачевно, Хорхе с позором отправили домой. А нечего было жечь костры в лесу.
Ее прежняя спальня была теперь свободна и готова к приезду Манека Кохлаха. А новая — была ужасна. «Наверное, — думала она, — я буду лежать здесь без сна, задыхаясь от обилия ткани. Но поселить в окружении швейных машин жильца невозможно. Тогда он сбежит назад в общежитие».
Справа виднелась каменная церковь. Серая деревянная часовня стояла отдельно. Слева пригорок. Лесная опушка. Дорога шла прямо, потом сворачивала налево. Дальше поля. Сжатые.
Дина вытащила лоскуты ткани из свертка под кроватью и села мастерить дальнейшие заготовки для лоскутного одеяла. За работой ее волнение перед завтрашним днем постепенно улеглось.
Небо хмурое.
Побрел понуро.
Развилка. Осмотрелся, решил повернуть налево. Редкие дома, машины на стоянке. Подошел поближе.
Слева журчал ручей. Красиво. Мостик. Клены. Дорожка. Красный ларек. Его так торопились закрыть на зиму, что впопыхах забыли картонного клоуна — щит с рекламой мороженого. Поодаль три высоких дома, между ними площадка, усыпанная гравием. На домах пояснительные таблички. Замшелая школа. Приходский молельный дом. Старая усадьба. В школу проследовала пожилая пара. Хорхе чувствовал здесь себя белой вороной. И где твои дачи? Музей сплошной какой-то, мать его.
Вернулся на большак.
Пошел куда глаза глядят. Спустя четверть часа. Ни одного дома на горизонте.
Спустя еще четверть часа.
За деревьями замаячили дома.
Приблизился.
В первом, кажется, жили. Под окнами стоял «Вольво-V70».
Направился к другому. На лесной опушке.
Хорхе засомневался: может, не стоило забираться в такую глушь? Все ж таки чужая территория. Просто для справки: ни следопытство, ни практическая биология, ни ориентирование явно не были сильной стороной Хорхелито, ребенка каменных джунглей и фастфуда.
До облюбованного им дома идти было метров триста. От первого дома его скрывали деревья. Машины во дворе нет. Сам дом просторный. Две застекленные веранды. Облупившаяся красная краска. Белые углы. Зеленые оконные рамы. Нижняя веранда едва виднелась из-за зарослей кустарника и молодых деревьев. Хорхе пошел по дорожке. Под ногами захрустел гравий. Вход в дом со двора, с дороги не видно. Отлично. Хорхе заглянул в окна. Ни души. Постучал в дверь. Тишина. Кликнул хозяев. Никто не вышел. Вернулся на дорогу. Безлюдно, других домов не видать. Воротился. Пошарил, нет ли сигнализации. Nada. Надел перчатки. Разбил стекло. Аккуратно просунул руку. Потянул за крючок. Тот поддался. Открыл окно. Запрыгнул на подоконник. Спрыгнул внутрь.
Прислушался. Не пищит. Снова кликнул: есть кто-нибудь? Никого.
Все чики-пики.
Через два дня совсем освоился, осмелел.
Устроился спать в комнате, к окну которой вплотную подступали кусты. В других окнах старался не мельтешить. Поскреб по сусекам, надыбал макароны, консервы, пиво, селедку. Просроченное икорное масло. Те еще деликатесы, ну да не до жиру.
Днем отжимался, прыгал со скакалкой на одной ноге. Дополнительно: приседания, упражнения на спину, растяжка. Не хотел растерять кондиции. Спешил набрать ту форму, которая была до ночлежки.
Нервы шалили. Ушки на макушке. Вслушивался, не едет ли машина. На шуршит ли гравий. Не голоса ли людские? Повесил пустую банку из-под пива на дверную ручку: кто войдет, банка упадет на пол — достаточно, чтобы разбудить его.
Но вокруг было спокойно. Тихо. Безмятежно. До ужаса уныло.
Через десять дней надо позвонить Мрадо.
Ночью не спалось. Одолевали мысли. Что делать, если Радо скажет нет? Где разжиться деньгами? Есть маза скорешиться с кем-то из старых кентов по кокаиновым делам. Выклянчить граммулечку. Толкнуть. Подняться на бабки, вернуться к старому ремеслу.
Как там Серхио? Эдди? Его сестричка? Мама? Надо позвонить им. Показать, что не забыл их.
Вспомнил Сонгвеген. Свои первые бутсы. Зеленое футбольное поле на Фрихетсвеген. Рекреацию в Туребергской школе. Подвал. Первый косяк.
Е-мое, как кумарит-то!
Встал. Выглянул в окно. Светало. От земли поднимался туман. Сельская идиллия. Как ни странно, Хорхе — дитя городского асфальта, упивался этим незатейливым миром шведских аборигенов. Любовался красотой природы.
В эти минуты ему было по фигу, что его могут заметить.
14
Глава пятая. Горы
ЮВе скоро прослыл реально крутым пацаном. Сейшак в Левхелле прогремел так, что еще несколько недель народ смаковал мегаотжиг у Густава. Молва расплывалась кругами по воде. Как снесло башню Ниппе, как прикольно было видеть Джетсета у питым в хлам, какие клевые байки травила Лолла, как маньячил Ниппе. Испорченный телефон раздул и объемы выпитого, и буйство плясок на столах, и масштабы скандалов, и угар веселья, и все это было только на руку ЮВе.
Когда Манек Кохлах закончил перевозить свои пожитки из университетского общежития на квартиру Дины, он был мокрый, как мышь. «Какие сильные руки», — подумала Дина, глядя, как бесшумно юноша вносит чемодан и коробки и аккуратно их ставит.
За эти недели он заработал хорошие деньги. Абдулкарим в нем души не чаял. Строил блестящие перспективы, предрекал — скоро столица падет к их ногам. ЮВе не знал, говорит ли араб серьезно или стебется. А того несло, не остановить.
— На улице душно, — сказал он, вытирая лоб. — Миссис Далал, можно мне принять ванну?
ЮВе бросил таксовать, уступил местечко знакомому пареньку. Сперва спросив Абдулкарима. Араб дал свое благословение.
— Вечером? Ты, наверно, шутишь. Воды сейчас нет. Надо подождать до утра. И перестань называть меня миссис Далал.
Отныне ЮВе видел себя в новом свете: баловень судьбы, наркобарон и Казанова (за две недели оприходовал трех телок). Личный рекорд. Ниппе в миниатюре.
— Простите, тетя Дина.
Днем совершал безжалостные набеги на бутики. Из трофеев: новенькие лоферы от «Гуччи» и зимние ботинки «Хельмут Ланг». Купил костюм «Акне» с рельефной отстрочкой лацканов. Броский, даже пижонский. Далековато от строгого стиля. ЮВе купался в ворохе рубах с двойными манжетами: «Стенстрёмс», «Хуго Босс», «Пал Зилери». Скупал джинсы, брюки, носки, ремни, белье и запонки. И покупка из покупок: зимнее кашемировое пальто от «Диора». Двенадцать тонн. Дорого, кто спорит, но гламур требует жертв. ЮВе повесил пальто у кровати, чтобы оно было первым, что он увидит, пробудившись от сна. Глаз не оторвать, просто чума!
«Какой красивый юноша, — думала она, — и эти милые ямочки, когда он улыбается. Однако стоит избавиться от редких волосков на верхней губе, которые при всем желании не могут считаться усами».
ЮВе упивался каждой минутой нового бытия. Спускал все до последней кроны.
— Можно называть тебя Маком?
— Терпеть не могу этого сокращения.
Манек выложил вещи из чемодана, сменил рубашку, и они сели ужинать. Один раз он поднял глаза, встретился с ней взглядом и грустно улыбнулся. Юноша ел мало, и Дина спросила, нравится ли ему еда.
Вспоминая о «феррари», повторял себе: в тот год в Швеции было два таких. Не исключено, эта зацепка выведет его на кого-нибудь, кто знал Камиллу или, на крайняк, чуть больше полицейских. Петер Хольбекк, владелец одного из авто, на своем почти не катался. Да и непохоже, что у него с Камиллой могло быть что-то: чувак в Швецию носу не казал. Остается лизинговая фирма «Дельфин финанс АБ». Которая разорилась год назад — тут явно что-то не то.
— О да, очень вкусно. Спасибо, тетя.
ЮВе навел справки о компании в Государственном реестре юрлиц. Приобретали ее как фирму «под ключ», «Грюндстенен АБ», но тут же сменили название на «Лизингфинанс АБ». Полгода спустя фирма стала называться «Финансиерингсакутен и Стокгольм АБ». Еще год, и ее переименовали уже в «Дельфин финанс АБ». То есть имя поменялось трижды меньше чем за три года. Fishy. От самой покупки фирмы «под ключ» до банкротства ее бессменным председателем был некий Леннарт Нильсон, 14 мая 1954 года рождения. ЮВе обратился в адресный стол.
Выяснилось, что Нильсон мертв.
ЮВе заказал копию отчета конкурсного управляющего.
Описание странное: Леннарт Нильсон, хорошо известный в Накке хронический алкоголик, скончался от цирроза печени. Как предположил управляющий, обязанный непременно указывать на все возможные подлоги, данный гражданин использовался в качестве подставного лица.
Круг замкнулся. «Феррари» брали напрокат у фирмы, фирма разорилась, ее официальный председатель сыграл в ящик. Где теперь искать?
Последняя ниточка — это связаться с конкурсным управляющим лично. Стал звонить, каждый раз трубку брала секретарша, просил соединить его с адвокатом. Видать, дел невпроворот — всякий раз секретарша говорила: «Перезвоните, пожалуйста, позже. У него встреча». Попробовал передать через секретаршу, чтоб адвокат связался с ним сам. Надеялся, тот клюнет. Не клюнул. Пришлось звонить по новой. Через неделю таки дозвонился.
Побеседовали, в итоге — крутой облом. Адвокат (управляющий) не смог прибавить к своему отчету ничего нового. У фирмы не было ни учета, ни сотрудников. Годовые отчеты самые скудные. Аудитор не из Швеции, кто акционер — неизвестно.
Ниточки, тянувшиеся к желтому «феррари», оборвались на банкротстве, само банкротство попахивало уголовщиной.
Яснее ясного, в деле был какой-то подвох, и на несколько дней ЮВе даже выбросил «феррари» из головы. Ну что еще тут можно раскопать?
Решил забить.
Не вышло. Мысли о сестре не давали покоя. Не могла она сгинуть, должны быть другие зацепки.
Четыре года назад следак растолковывал их семье, какова вероятность, что Камилла найдется.
— По нашему опыту, если человека не нашли за неделю, его уже, увы, нет в живых. В девяти случаях из десяти, — объяснил он и добавил: — Чаще всего речь не об убийстве, сами гибнут: то утонут, то сердечко прихватит, кто в яму свалится. Тело со временем отыщут. А если не отыщут, тогда, значится, по другой причине погиб человек.
Припомнив тот разговор, ЮВе набрел на новые мысли. Последний раз Камилла объявлялась вечером 21 апреля. Звонила подруге Сусанне Петтерсон, единственной, кстати, знакомой Камиллы в Стокгольме, которую смогла разыскать полиция. Связывала подруг лишь учеба в вечерней школе. Может, потому он и не придал этому знакомству никакого значения в первый раз.
ЮВе сделал вывод, что розыск вели кое-как: ведь снимки с Камиллой в «феррари» у следака были, сто пудов. А в деле, с которым знакомили семью ЮВе, о них ни слова. Значит, могли прохлопать и другие улики.
Решил зацепиться за ничтожный шанс — один против десяти.
Что Камилла уцелела.
ЮВе продолжил поиски. Им двигало чувство долга перед сестрой. Через неделю после того, как подтвердилась информация о смерти председателя правления «Дельфин финанс АБ», ЮВе позвонил Сусанне Петтерсон. Разговорились. Выяснилось, что вечерку она бросила. Теперь работала продавщицей в «Хеннес и Мауриц» в торговом пассаже «Чиста галлериа». Он предложил встретиться, а она спросила, разве, мол, телефонного разговора мало? Ей было явно влом углубляться в историю с Камиллой.
Он все же поехал в «Чисту». Вдоволь послонявшись по широким, ярко освещенным галереям, насилу нашел «Н & М», спросил Сусанну. Представился ей.
Встали посреди магазина. Покупателей раз-два и обчелся, и это в разгар дня. «Как только окупаются?» — недоуменно подумал ЮВе.
Сусанна — крашеная блондинка (под перманентом проглядывали корешки натурального темно-русого цвета). Узкие джинсы заправлены в сапоги, розовый тоник с надписью «Cleveland Indians» на груди. Дала понять всем своим видом: не о чем нам с тобой говорить. Руки скрещены на груди, сама смотрит куда угодно, лишь бы не на Юхана.
ЮВе попытался разговорить ее добром:
— А какие предметы вы вместе учили?
— Да, я много чего учила-переучила. Математику, английский, шведский, обществоведение, историю, французский. Да, видно, не мое это — школа. На юриста хотела учиться.
— Так еще не поздно.
— Скажешь тоже, у меня уже двое детей.
ЮВе изобразил самую искреннюю радость:
— Классно! И сколько им?
— Год и три, и ничего «классного»: мой козел ушел от меня, когда младшего еще не родила, на шестом месяце была. Так что буду торчать здесь, пока меня не сожрет целлюлит.
— Жаль. Ладно, не отчаивайтесь. Может, еще повезет.