– Да, я знаю, – кивнул Страффорд, изобразив то, что считал своей самой обезоруживающей улыбкой. – А можете вспомнить, кто находился тогда в доме?

– Да кто мог здесь быть? Папа, моя сестра – ей было всего, не знаю, семь или восемь лет…

– Миссис Даффи?

– Да, думаю, она тоже была дома. А ещё у нас тогда были две горничные, жили в комнатах на чердаке. Не припомню их имена.

– И это всё? Больше никого?

Наступила тишина, а затем снаружи, из темноты, послышался слабый, мягкий звук скольжения. Наверное, подумал Страффорд, с крыши съехал кусок снега. Неужели наступила оттепель? Значит, будет слякоть – первый враг сыщика в поисках улик.

– Она, по-моему, тоже была здесь, – сказал Доминик.

– «Она»?

– Мисс Харбисон, как её тогда звали. Моя будущая мачеха.

– Ваша мачеха? – испуганно переспросил Страффорд. Он снова почувствовал, будто что-то соскользнуло и сорвалось вниз, но на этот раз не за окном. – Она была здесь, когда ваша мать… Не понимаю.

Из зала донёсся приглушённый, гулкий звук ударов бронзового гонга.

– Да, – сказал Доминик, пожав плечами. – Она была подругой моих родителей. Разве вы этого не знали? То есть во всяком случае, подругой моей матери, осмелюсь предположить. Кстати, это был гонг к ужину. Откушаете с нами? Честно говоря, я бы не советовал – вы ведь уже знакомы со стряпнёй миссис Даффи?

Страффорд ничего не сказал, только улыбнулся. Он думал о пудинге с говядиной и почками.

13

Нет, он не собирался оставаться. Полковник Осборн уже приглашал его отужинать, но Страффорд отказался, сославшись на то, что ему пора в «Сноп ячменя», поскольку время позднее, а с наступлением ночи дороги сделаются ещё коварнее. Спустившись по парадной лестнице, он остановился, чтобы обозреть искрящиеся поля. Небо прояснилось, и в бездонной бархатной тьме засверкали звезды. Далеко в лесу лаяла лисица. Ледяной воздух обжёг ему лицо. Он устал, очень устал. День уже, казалось, длился дольше обычного, и завершится, вероятно, ещё довольно нескоро.

Его автомобиль, пожилой чёрный «моррис-майнор», покрывала блестящая корочка инея. Он как смог соскрёб лёд с лобового стекла. Двигатель не заводился ключом зажигания, и пришлось орудовать рукояткой. Потребовалось с полдюжины резких поворотов, прежде чем механизм заурчал и ожил. Он опасался, что рукоятка крутанётся назад и сломает ему запястье.

Маневрируя по подъездной дороге, Страффорд слышал, как под шинами потрескивает лёд, устлавший мостовую. Он повернул налево, въехав передними колесами в две параллельные чёрные колеи на снегу. Обледеневшие деревья, призрачно-белые и суровые, высились перед ним в свете фар; их ветви вскидывались вверх, как будто в испуге.

Головоломка, сказал Доминик, и был прав. Детали валялись в беспорядке, а на крышке коробки не имелось никакой иллюстрации, которая могла бы ему помочь. Да и коробки-то не было.

Когда он добрался до «Снопа ячменя», глаза болели от яркого света заснеженной дороги. Он преодолевал особенно крутой и коварный поворот, как вдруг в огне фар из темноты на широко распростёртых крыльях прямо на него прянул из тьмы некий белолицый силуэт. Это была сипуха. Инспектор инстинктивно увернулся от этого дикого существа, с испугу показавшегося огромным, и чуть не столкнул машину в кювет.

«Сноп ячменя» представлял собой не более чем длинный, невысокий, побеленный известью коттедж с соломенной крышей и крохотными окнами: сегодня вечером все они были ярко освещены. Страффорд припарковал машину подальше от дороги и прихватил сумку с заднего сиденья. С собой он вёз только зубную щётку и бритву, пижаму, пару рубашек и несколько смен нижнего белья. Он подошёл к двери паба – или как его назвать, постоялого двора? – снедаемый глубокими опасениями. Раньше ему уже доводилось останавливаться в подобных местах. Весь его ум занимали горячая еда и тёплая постель. В сердце поселился мрак.

Дверь была на засове, и когда он отодвинул его и вошёл внутрь, в нос тут же ударил запах портера и едкий чад от горящего торфа, отчего у него заслезились глаза. Бар был тесным, с низким потолком, высокой стойкой и такими же высокими деревянными табуретами. Стены оклеены газетными вырезками без рамок. Они пожелтели от времени и закучерявились по краям. Увековеченные на них истории рассказывали в основном о спортивных победах далёкого прошлого. На подоконнике одного из маленьких окошек на лакированной деревянной доске висела пара миниатюрных клюшек для хоккея на траве – их древки гордо обвивала лента, выкрашенная в геральдические цвета графства. Бар был пуст. В углу тихо гудела торфяная печь.

Настроение Страффорда несколько воспрянуло, несмотря на вид этого заведения, не внушающий особого доверия. Печь хорошо грела, а его постель, по всей видимости, будет мягкой. Возможно, на кухне даже найдётся что-нибудь приличное из еды. Он учился в школе-интернате. Его потребности были скромными.

Он взял со стойки маленький колокольчик, осторожно потряс им, и вскоре из деревянного сводчатого прохода в конце барной стойки появилась женщина. Должно быть, это и была жена начитанного мясника-тире-трактирщика Река, ибо перед Страффордом предстала точь-в-точь его женская версия – крупная, темноволосая, улыбчивая и обладающая мягким голосом.

Он представился, она вытерла ладонь о фартук и протянула её ему через стойку. Он пожал её. Кожа её оказалась на удивление гладкой. Несмотря на приветливую улыбку, от него не укрылось, как педантично она оценивает его внешний вид. В эти края редко заносило незнакомцев.

– Лютая ночь, – сказала она, – и холодная – кошку на улицу не выгонишь. Ваш ужин уже почти готов, – добавила она. – Ну а что вы будете пить?

Этот вопрос всегда ставил Страффорда в затруднительное положение. Хоть он и пытался, но за прошедшие годы ему так и не удалось привыкнуть ни к горечи перебродившего зерна, ни к кислятине гнилого винограда. Эта несостоятельность – а иначе и не назовёшь – и приводила его к разногласиям с соотечественниками. Более того, из-за этого свойства он пробуждал в людях некоторое подозрение, а в определённых кругах – даже явное недоверие. После многих лет упорных экспериментов, всякий раз неизменно неприятных и зачастую кончавшихся рвотой, он остановился на виски с белым лимонадом – эту смесь его желудок оказался способен переварить почти без труда. Она чем-то напоминала прохладительные напитки из его детства, несмотря на горьковатый привкус, который он приучился не замечать. Сделав сейчас свой всегдашний заказ – для этого потребовалось внушительно повысить голос и по-мужски прочистить горло – он приготовился к привычному в подобных случаях недоуменному взгляду и тихому презрительному смешку. Однако миссис Рек оказалась весьма любезной натурой, налила ему требуемый напиток и поставила перед ним без всяких признаков пренебрежения.

Должно быть, Страффорд оставил дверь незапертой, потому что теперь она распахнулась без сопротивления, и в помещение вошёл толстый черный пёс с короткими лапами и седой мордой. Не обращая внимания на окружающую обстановку, он размеренным шагом направился к задней части бара. Миссис Рек обратилась к животному громким голосом: «Эй, ты там, ничего не хочешь мне сказать, мистер Барни?» Пёс устремил на неё злобный взгляд – благодаря седым усам и разочарованному взору он напоминал сутулого и приземистого старика со вспыльчивым характером – а затем потрусил дальше, демонстрируя им обоим свой широкий зад.

Миссис Рек посмотрела на Страффорда и покачала головой.

– Думает, будто это заведение у него в собственности, – сказала она. – Как-то никто не удосужился объяснить ему, что он собака. Да и что тут объяснять, он ведь глухой как пень.

Страффорд сел на один из высоких табуретов и отпил из стакана. Ему было тепло, виски казалось терпимым, атмосфера – домашней. Несмотря на первоначальные опасения, возможно, он всё-таки остановился в подходящем месте.

Миссис Рек протирала стойку влажной тряпкой, оставляя на дереве серые разводы влаги и между делом говоря о том и о сём. Да, «Сноп» был не только пивной, но и мясной лавкой, продуктовым магазином и скромных размеров гостиницей.

– Раньше мы оказывали ещё и ритуальные услуги, но Джо стал слишком стар и бросил это дело.

«Джо», как понял Страффорд, миссис Рек звала своего мужа. Это неудивительно. Имя «Джеремия» звучало слишком уж громко, по-библейски.

Он рассказал ей о сипухе, которая влетела в свет фар на дороге, и о том, что она его, конечно, напугала, но всё же какое чудесное это было зрелище. Хозяйка заметила, какие они же «свирепые дикие твари, эти совы».

Она ещё раз провела по стойке тряпкой.

– Ужас что там сделалось в Доме-то, – заметила она нарочито небрежно, не глядя ему в глаза.

«Домом», как догадался Страффорд, местные жители обычно называли поместье Осборнов.

– Да, ужас, – согласился он, глядя в свой стакан.

– Бедный отец Том – слышала, он упал с лестницы и сломал себе шею.

По тому, как она это сказала, было ясно, что услышанное несколько расходилось с версией событий, которой придерживалась сама хозяйка.

– Да, – сказал Страффорд без особого акцента, – бедняга действительно получил травму шеи.

Она смерила его взглядом:

– Ну да, так говорят.

На этом они решили более не касаться данного предмета.

Он ужинал за маленьким столиком в углу комнаты, примыкающей к барной стойке. Днём эта комната представляла собой совмещенную бакалейную и мясную лавку. Мясной прилавок был аккуратно укрыт от посторонних глаз листом серого холста с предательски проступающими ржавыми пятнами крови по краям. На полках вдоль противоположной стены стояли банки с конфетами, жестяные коробки под стеклянными крышками с печеньем, крекерами и ломтиками фруктового кекса. Его обслуживала рыжеволосая девушка с широким лицом, сплошь усеянным веснушками. Когда она улыбалась, было видно, что у неё неправильный прикус.

– А вы и есть тот самый детектив? – спросила она. А здесь не принято ходить вокруг да около, отметил он. Когда он сказал «да», она положила руку себе на бедро и внимательно оглядела его с дружелюбным недоверием. – Что-то непохожи.

– Люди так мне и говорят.

Она поставила перед ним тарелку с нарезанной говяжьей солониной, которая, как он обнаружил, потыкав вилкой и попробовав на вкус, была сочной и мягкой, но при этом с приятно хрустящей текстурой. Сбоку примостились четыре крупные варёные картофелины, вылезшие из лопнувших мундиров, и капуста, зелёная и действительно похожая на капусту, в отличие от тушёной серой каши, которую обычно подают в подобных заведениях. Страффорд ощутил, что голоден сильнее, чем думал.

Как приятно, размышлял он, и как легко позволить себе отдаться старым-добрым простым земным удовольствиям. Это было всё равно, что прислониться спиной к нагретому солнцем стогу сена.

В соседний бар начали стекаться посетители. Он слышал их голоса и скрип ножек деревянных табуретов по кафельному полу. В сельской местности расписания порой проявляют изрядную гибкость, и сегодняшний вечер не стал исключением, даже несмотря на то, что в помещении находился сотрудник правоохранительных органов. К этому моменту в городке и за его пределами явно не осталось никого, кто не знал бы, кто он такой и чем здесь занят. Легавый есть легавый, пусть даже и в костюме-тройке.

Миссис Рек, проводив его к столику, вернулась в бар, чтобы обслужить вновь прибывших. Теперь она нырнула обратно и спросила, готов ли он выпить ещё. Страффорд покачал головой – он сделал всего несколько глотков первой порции. Миссис Рек приподняла бровь.

– Как насчёт стаканчика сарсапарели? – спросила она с невозмутимым выражением лица.

Ему захотелось иметь какой-нибудь предмет реквизита, за которым можно было бы спрятаться, даже если это будет всего лишь банальная книга. Он чувствовал себя незащищённым и был уверен, что, скорее всего, выглядит необычайно уныло, сидя здесь, тупо пережёвывая пищу и бессмысленно глядя перед собой. Ну почему ужинать в одиночестве так трудно?

Вскоре он, уже не в первый раз за сегодня, почувствовал, что за ним наблюдают. Оглянулся украдкой под предлогом изучения выцветшей копии Прокламации независимости 1916 года, что висела высоко на стене за прилавком. Пожилой мужчина в засаленном и потёртом костюме высунул голову из-за двери бара и покосился на него. Когда он увидел, что Страффорд его заметил, то отступил назад, отведя от дверного проёма голову на черепашьей шее.

Девушка подошла и предложила ему добавки.

– Можете заказать всё что пожелаете, – сказала она, бросив на него точно просчитанный взгляд из-под рыже-золотистой чёлки и закусив губу. Он поблагодарил её и сказал, что в него больше не влезет. Она задержалась, стоя над ним и слегка покачивая бёдрами.

– Не обращайте внимания на Мэтти, – кивнула она в сторону двери. – Он у нас любопытный, как старая бабка.

– А-а, – сообразил он. – Так это и есть Мэтти!

– Неужто вы о нём уже слышали?

– Слышал.

– Что ж, это впечатляет! А вас как зовут – не возражаете, если я спрошу?

– Нисколько. Страффорд – через «р».

– Это ваше имя?

– Нет, – улыбнулся он ей.

– А я Пегги, – представилась она.

Он кивнул. Его собственное имя могло и подождать.

– Интересно, Пегги, – сказал он, – могу ли я попросить у вас стакан воды?

Она взяла стопку, наполнила её и поставила обратно на стол.

– Вот, держите, – сказала она, – да смотрите, как бы она не ударила вам в голову.

И подмигнула.

Было уже поздно, но детектив ещё не был готов подняться к себе в номер. От выпивки загудело в висках. Он встал, толкнул дверь и вернулся в бар.

Старик, шпионивший за ним, сидел на высоком табурете с бутылкой портера «Гиннесс», содержимое которой он перелил в стакан, стоящий у его локтя. Он был длинным, тощим и как будто полностью состоял из острых локтей и костлявых коленей. Вся нижняя половина его лица вокруг рта, лишённого зубов, словно проваливалась внутрь черепа. Он кивнул Страффорду, как будто никогда раньше его не видел. Инспектор указал на пустую бутылку «Гиннесса», бока которой усеивали прожилки жёлтой пены.

– Ещё одну такую же?

– Не стоит, – сказал Мэтти. – А по маленькой можно.

Страффорд подал знак миссис Рек и заказал полстакана виски. Она отмерила нужное количество напитка и поставила стакан на стойку.

– Держи, Мэтти Моран. Что, привалило тебе сегодня счастья-то? – Она обернулась к Страффорду: – Вы там поосторожнее с этим типом. Он готов хоть всю ночь пить, если за чужой счёт.

– Sláinte[16],– провозгласил Мэтти, наклоняя стакан в сторону Страффорда. – Сами-то вы что, ничего не будете?

– Возможно, через некоторое время.

За столом под одним из маленьких квадратных окошек сидели ещё два посетителя, крупные краснолицые мужчины с выгоревшими ресницами и ручищами, похожими на окорока. Они тоже сдержанно кивнули новичку, а затем вернулись к своим напиткам.

Появился Джеремия Рек и занял место жены за стойкой.

– Ага, так вам всё-таки удалось до нас добраться! – сказал он Страффорду. – Могу ли я предложить вам приветственный бокал? Мне доложили, что вы любитель виски с лимонадом.

– Нет, спасибо, – отказался Страффорд. – Я только что поужинал. – Он огляделся. – Кто-то отнёс мою сумку в комнату?

– И правда. Надеюсь, вы уже видели ваш номер?

– Ещё нет, – сказал Страффорд. – Уверен, условия там вполне достойные.

Он снова оглядел стойку, чувствуя себя растерянным – насколько менее неловко было бы, если бы только он был выпивохой!

Мэтти наблюдал за ним краем глаза. Он отхлебнул виски и с благодарностью смаковал его во рту, вяло шевеля провалившимися губами. Страффорду эта манера напомнила полковника Осборна и то, как он дёргал челюстью в сторону, словно пережёвывая что-то эластичное.

Рек, стоящий за стойкой, насухо протирал пивной бокал и декламировал про себя тоном псалмопевца: «Ты защищал, Господи, дело души моей; искуплял жизнь мою!»[17]

– Слыхал я, бедного отца Тома увезли в Дублин, – сказал Мэтти, не обращаясь ни к кому конкретно.

Рек взглянул на Страффорда и подмигнул.

– Нет ничего такого, чего не знал бы Мэтти, – сказал он. – Не так ли, Мэтти? Надо бы назначить тебя городским глашатаем.

Мэтти пропустил это саркастическое замечание мимо ушей.

– Да, – продолжал он, – увезли на карете скорой помощи. – Он шмыгнул носом. – Похоже, чего-то ему тут, внизу, не хватало…

Миссис Рек нырнула обратно под сводчатый проход, вытирая руки о фартук.

– Мэтти Моран, – сказала она, – вставь себе уже зубы, ради всего святого! Смотреть на тебя просто сил нет. Знаешь, на что твой рот без них похож? На куриную жопку!

Страффорд услышал со стороны, как заказывает ещё виски. Он знал, что утром пожалеет об этом, но его это не волновало. На этот раз он даже отказался от лимонада.

Мэтти достал из кармана набор жёлто-розовых зубных протезов и вставил их в рот. Особых изменений в его внешний вид они не внесли.

Джеремия Рек принялся наливать Страффорду, но тут дверь открылась и ворвался поток снега, а следом за ним появился невысокий проворный мужчина в овчинном тулупе, блестящих чёрных перчатках и мягкой фетровой шляпе-трильби, низко надвинутой на один глаз. Все обернулись и уставились на него, но он не обратил на их взгляды никакого внимания. Снял перчатки палец за пальцем и отряхнул поля шляпы от налипших хлопьев снега.

– Ну и ночка! – выдохнул он.

Остановился у стойки и расстегнул тулуп. Под ним оказался двубортный костюм, который, по мнению Страффорда, был излишне хорошо скроен, и полковой галстук с жемчужной булавкой. Мужчине уже исполнилось чуть за сорок, но он явно воображал, будто выглядит намного моложе. Возможно, он был солдатом, или вернувшимся на родину колонистом, или и тем и другим. На скептический взгляд Страффорда, на сцену вышел ещё один актёр. Причём играющий столь же неубедительно.

– Чёрт бы побрал эту погоду! – воскликнул он и ухмыльнулся, обнажив мелкие белые зубы, блеск которых усилил общее впечатление беззлобной и шутливой жуликоватости. – Добрый вечер, Рек.

– Добрый вечер, мистер Харбисон. Что на этот раз?

Жена Река взглянула на вновь прибывшего и нырнула обратно под свод.

– Думаю, горячего виски, – сказал Харбисон, энергично потирая руки. – «Бушмилс» с долькой лимона и щедрой горстью гвоздики.

Теперь он заметил Страффорда, стоящего у другого конца стойки и теребящего в руках свой стакан виски, и дружественно кивнул ему.

Это, надо полагать, подумал Страффорд, брат миссис Осборн, тот самый Фредди Харбисон, за которого доктор Хафнер принял его утром, – тот самый, которому, если верить доктору, запретили посещать Баллигласс-хаус. И правда, всё с головы до пят выдавало в нём паршивую овцу.

Теперь тот внимательнее приглядывался к Страффорду, живо отмечая отличительные знаки своего племени – хороший, но потёртый костюм, золотую цепочку от часов, галстук с узким узлом. Как же легко определить подобного себе, мрачно подумал инспектор. Несмотря на все различия, они оба принадлежали к одному и тому же совершенно обособленному классу.

Рек поставил на стойку горячий пунш, и Харбисон проглотил добрую половину за один присест.

– Ух, ровно то, что надо, – заявил он, встряхнувшись по-собачьи в своём просторном тулупе.

Осушил остаток напитка тремя быстрыми глотками и со звоном поставил стакан на место.

– Ещё разок того же самого, хозяин! – потребовал он, вновь потирая руки. – В такую ночку не стоит жалеть антифриза.

Он ещё раз взглянул на Страффорда и двинулся вдоль стойки, пройдя мимо Мэтти Морана, словно мимо пустого места.

– Не возражаете, если я подсяду? – обратился он к инспектору. – Я догадываюсь, кто вы такой. – Он указал на стакан Страффорда. – Осилите ещё?

– Нет, спасибо, – сказал Страффорд, катая донышко стакана по стойке. – Это последняя рюмочка на сон грядущий.

Два фермера у окна перешёптывались и поглядывали в сторону Харбисона. Один из них усмехнулся. На них Харбисон обращал не больше внимания, чем на Мэтти Морана или кого-либо ещё в баре, за исключением детектива.

Рек принёс ему вторую порцию, и он чокнулся стаканом с краем стакана Страффорда.

– Как я догадываюсь, вы, по всей вероятности, тот самый детектив, – сказал он. – Слышал я о кончине нашего патера. Наделала большой переполох, по всему графству только и разговоров, что об этом. – Он сделал глоток. Все присутствующие переглянулись. – Насколько я слышал, его убили, – произнёс Харбисон намеренно громко. – Что ж, рано или поздно это обязательно должно было случиться. Допрыгался козлик… Убийцу-то вы уже поймали, да?

14

Страффорд пожалел, что не ушёл спать, когда у него была такая возможность. Харбисон попросил Река открыть подсобку за стойкой и пригласил детектива присоединиться к нему. Подсобка представляла собой крошечную комнатку в бурых тонах, обставленную парой потёртых кресел и маленьким низким столиком. На стенах висели гравюры в рамках, изображающие всадников в алых охотничьих куртках: всадники скакали во весь опор по стилизованной лужайке. Единственным источником тепла был одностержневой электрообогреватель. Здесь Харбисон, потягивая грог из стакана и плотнее кутаясь в тулуп, устроился в счастливом предвкушении ночных посиделок. Страффорд так и не придумал никакого приемлемого предлога, чтобы уйти. Хорошие манеры были у него в крови, так же как бывают в крови леворукость или гемофилия.

Он знал таких, как этот Харбисон, – мелких прохвостов в чересчур хороших костюмах, пошитых в Лондоне: все они говорили с кристально-чистым произношением, присущем их касте и воспитанию, и маскировались под джентльменов старой закалки, отпрысков немногих порядочных семей, оставшихся в этой невежественной стране после обретения независимости. Это были компанейские ребята, которые окажут вам услугу, если смогут, а потом позаботятся о том, чтобы вы расплачивались за неё до конца своих дней. Завсегдатаи ипподрома и ежегодной конной выставки Королевского Дублинского общества, постоянные посетители лучших баров при гостиницах города и ресторана «Жаммэ» на Нассау-стрит[18]. Разудалые бонвиваны, которые сорили деньгами у Митчеллов-виноторговцев и Смитов на Грине, снабжающих колониальными товарами аристократию – ту аристократию, последним цветом которой эти джентльмены искренне полагали себя.

– Извините, не представился, – сказал тип. – Фредди Харбисон. Брат Сильвии Осборн – полагаю, вы с ней знакомы. Мой дом находится в Уиклоу, в горах. Родовое гнездо, понимаете ли, ха-ха! Чертовски задрипанная дыра, ещё хуже, чем здесь! А вы…

– Я из Розли. По дороге на Банклоди.

– А-а. Точно. Розли. – Он закрыл один глаз. – Вы же не думаете, что я там бывал?

– Сомневаюсь, – сказал Страффорд. – Там живёт только мой отец, а он не особенно общительный человек. Не уверен, что мы когда-либо были склонны к общительности, даже когда нас было больше.

– Точно-точно, – снова сказал Харбисон, теребя солдатские усы. Он не слушал Страффорда. – Не хотел обсуждать это на виду у тех селюков в баре, но что, чёрт возьми, происходит в Баллиглассе – или на горе Болиглаз, как я обычно зову это место? Что случилось со священником? Говорят, он упал с лестницы – а знаете, что точно таким же образом много лет назад сломала себе шею миссис О. – первая? Жуткая история – и вот вам, пожалуйста, всё повторилось. Его кто-то столкнул, да? Только не говорите, что это была моя сумасшедшая сестрица.

– Почему вы так считаете? – спросил Страффорд. – И почему вы думаете, что это не был несчастный случай?

– Ну ведь это же не так?

– Утром состоится вскрытие.

– Ой, да ладно вам! Будь это что-либо иное, нежели убийство, вас бы сейчас здесь не было. Кто-то его спихнул, готов поспорить. – Он покачал головой в удовлетворённом изумлении. – Бедный старый полковник! После такого Осборны открестятся от него навсегда. Может, это он и столкнул падре с лестницы? А что, это ему, похоже, свойственно – всегда подозревал, что с первой жёнушкой он так и поступил, знаете ли.

Он достал портсигар и протянул его Страффорду.

– Нет, спасибо.

– Не курите, не желаете, чтобы ваш приятель заказал вам выпивки? А вы не совсем обычный сыщик – или я читал не те детективы?

Электрообогреватель сушил воздух, и глаза у Страффорда щипало так сильно, как никогда в жизни. От виски у него закружилась голова – ему не следовало выпивать и одного стакана, не говоря уже о двух, – и налился свинцовой тяжестью мозг. Казалось, этот день не закончится никогда.

– Часто ли вы видитесь со своей сестрой? – спросил он.

– Почти никогда, – ответил Харбисон. – Я у них там вроде как персона нон грата, как вы, несомненно, уже слышали. Не знаю, чем таким я заслужил недовольство хозяина дома, но он не раз давал понять, что мне не рады под его крышей. – Он прервался. – Вы же знаете, что Сильвия чокнутая? В смысле, у неё и впрямь не все дома. У неё бывают периоды, когда она убеждена, что она другой человек. Ума не приложу, о чём думал Джеффри, когда на ней женился. Она, конечно, была молода – такие, как Джеффри, вечно увиваются за молоденькими. Опять же, она была доступна здесь и сейчас, будучи лучшей подругой первой жены – во всяком случае, активно изображая дружбу. Я-то всегда считал, что там и первая была немного… – он протянул перед собой ладонь и повертел ею из стороны в сторону, – ну, в общем, вы поняли. Полагаю, не следует говорить этого о моей сестре, но между этими двумя, нашей двинутой Сильвией и первой миссис О., происходило что-то явно сомнительное. Ну вот, я, как обычно, слишком много болтаю!

Он опрокинул в рот остатки напитка, встал и постучал в маленькое квадратное оконце для подачи еды рядом с пустым камином. Когда оконце открылось, он передал через него свой стакан и попросил ещё:

– На этот раз чистого виски, хватит с меня этой гвоздики, а то во рту вкус, как от целого пакета мятных леденцов.

– Скажите мне, – спросил Страффорд, – вы приехали сюда сегодня вечером прямо из гор Уиклоу?

– Боже упаси. Дороги там так замело, что езда тугая, как это самое у монашки на Страстную пятницу. Вчера днём я был в Уэксфорде – встречался с одним человеком по поводу лошади.

– Значит, вы пробыли здесь две ночи?

Харбисон кинул на него осторожный взгляд.

– Я вообще часто ночую здесь, в «Снопе», – сказал он не без раздражения. – Жратва тут приличная, да и наверняка вы видели рыжуху Пегги – вот уж кто и правда радует глаз. А касательно лошадей, послушайте…

У окошка подачи появился Рек со стаканом виски для Харбисона на обшарпанном металлическом подносе.

– Запишете мне это в кредит, хорошо, Джеремия, друг мой?

Рек ничего не сказал, но, поймав взгляд Страффорда, изобразил страдальческое лицо.

Харбисон пригубил из стакана.

– Чёрт побери, это же «Джеймисон» – а ведь этот старый дьявол прекрасно знает, что я пью «Бушмиллс»! Думаете, он пытается таким образом продавить свою папистскую точку зрения?

Почему-то всеми считалось, что протестанты предпочитают виски «Бушмиллс», тогда как «Джеймисон» – удел католиков. Страффорд полагал это мнение абсурдным, очередным примером множества мелких мифов, которыми полнилась его страна.

Харбисон поставил стакан на столик и закурил.

– О чём я говорил?

– Что-то о некоем человеке и лошади.

– Ну да, точно. Дело в том, что у священника был конь, Мистер Сахарок, великолепный скакун. Старый Джеффри содержит его в Баллигласс-хаусе бесплатно, задарма и просто по старой дружбе. Есть там один молодой парень, присматривает за конюшнями, некто Фонси. Он слабоумный, но, Боже мой, знает всё, что нужно знать о коневодстве, как свои пять пальцев!

– Я с ним знаком.

– Да неужели! – Харбисон, казалось, удивился. – Тогда вы поймёте, о чём я говорю. Я это к тому, – он постучал себя по лбу, – что пока об этом можно забыть. – Он сделал ещё глоток виски и поморщился: – «Джеймисон»! На вкус как моча девственницы. Короче говоря, всё дело в этом коне.

– А что с ним?

– Я собирался предложить падре, как его там?..

– Отец Лоулесс.

– Вот-вот, Лоулесс. Значит, собирался предложить отцу Лоулессу сделку. Но теперь, как видите, с этим возникли некоторые трудности.

– Теперь, то есть когда он мёртв?

– Ну да.

Страффорд устремил взгляд на обогреватель и его единственный светящийся стержень. Тот время от времени испускал небольшие искры, когда на волокно попадали роящиеся в воздухе пылинки. Для микроба, размышлял он, каждая крошечная вспышка огня должна казаться огромным пожаром, похожим на ураган на солнце. Инспектор снова подумал о заснеженных полях снаружи, гладких и блестящих, и о небе в звёздах, горящих ледяным светом над ними. То были другие миры, невероятно далёкие. Как странно находиться здесь, дышать воздухом и осознавать себя на этом шарике, слепленном из грязи и соляного раствора, кружащемся в безграничных глубинах космоса. По его спине пробежал холодок, как будто кончик чего-то ледяного коснулся самого сердца.

В мыслях возник образ мёртвого священника, лежащего на полу в библиотеке: его руки были сложены на груди, а глаза открыты. Да, этот больше не дышит воздухом и не осознаёт себя.

– Мистер Харбисон…

– Зовите меня Фредди. – Он подался вперёд на стуле. – Так вот, значит, насчёт этого коня…

– Мистер Харбисон, в доме вашей сестры и её мужа при сомнительных обстоятельствах погиб человек. Думаю, сейчас едва ли подходящее время…

– Ладно вам! – сказал Харбисон, обиженно глядя на него. – Жизнь продолжается, знаете ли. – Он поднялся и снова подошёл к окошку: – И на этот раз смотрите, принесите мне «Бушмиллс»!

Он сел, снял один из ботинок и поднёс ногу в чулке к ржаво-красному гальваническому элементу обогревателя.

– Будет форменное безобразие, если этот конь достанется моему зятю, – сказал он с внезапно нахлынувшей яростью. – Он ведь не отличает лошадиный зад от морды, хотя и воображает, будто сидит в седле как влитой. Кто-то должен избавить животное от такой прискорбной судьбы, и я не понимаю, почему этим кем-то не могу оказаться я. Вопрос в том, кому теперь принадлежит Мистер Сахарок? – Он задумчиво почесал подбородок. – Интересно, священник оставил завещание? Доказательство подлинности в суде может занять целую вечность, а мышцы этого великолепного скакуна тем временем превратятся в студень из-за отсутствия надлежащих упражнений. – Он положил руку Страффорду на плечо. – Обидно было бы, а? Вам нельзя не признать мою правоту.

Окошко в стене открылось, и чья-то рука просунула в него металлический поднос со стаканом виски. В отверстии появилось широкое лицо Река:

– Опять в кредит, мистер Харбисон?

– Ну вот, сразу видно хорошего человека, – сказал Харбисон, беря стакан. – И послушайте, Рек, слыхали вы что-нибудь о лошади священника? Ну, знаете, о том здоровом мерине, Мистере Сахарке?

Рек наклонился к окошку, на этот раз ближе, снова переглянулся со Страффордом, а затем опять переключил внимание на Харбисона:

– Сами на него претендуете?

– Что ж, мне было бы интересно, если бы его выставили на продажу.

– У отца Тома была сестра, – сказал Рек, отдаляясь от окошка. – Поговорите с ней, чего вам стоит.

Когда окошко закрылось, они услышали из-за него завывания Река, выводящего своим пророческим голосом: «Горько плачет он ночью, и слёзы его на ланитах его»[19]…

Харбисон сел. Это была четвёртая или пятая порция – Страффорд уже потерял счёт, – и глаза его приобрели возбуждённый блеск.

– Так, стало быть, у падре есть сестра, да? – пустился он в рассуждения. – И как же мне, интересно, с ней связаться? – Он разговаривал сам с собой, погружённый в нетерпеливые размышления. Страффорд поднялся со стула. Харбисон уставился на него: – Вы же ещё не уходите, нет?

– Ухожу. Я устал. Желаю вам спокойной ночи.

Он подошёл к двери.

– Слушайте, – сказал Харбисон ему в спину, – если услышите что-нибудь, ну, вы понимаете, об этом коне, не могли бы…

– Почему бы вам не поговорить об этом с вашей сестрой?

– С Сильвией? – он фыркнул. – Я же вам говорил, она живёт в стране розовых единорогов!

Страффорд туманно улыбнулся и открыл дверь.

– Короче говоря, спокойной ночи.

Сквозь сводчатый проход, зевая, прошла миссис Рек.

– Можете подсказать мне, как пройти в мой номер? – спросил Страффорд.

– Пойдёмте, покажу, – сказала женщина и снова зевнула.

Она стала подниматься по узкой, плохо освещенной лестнице. Инспектор задавался вопросом, что сталось с Пегги, той девицей с огненно-рыжими локонами. Вероятно, она уже отошла ко сну. Ему живо вспомнились её неправильный прикус и россыпь веснушек на переносице.

– Будет ли мистер Харбисон сегодня здесь ночевать? – спросил он, поневоле обращаясь к широкому крупу миссис Рек, который двигался впереди него по ступенькам.

– Будет, – ответила она через плечо. – Не выставлять же мне его за порог в такую мрачную погоду. Он останавливается здесь, когда заезжает в Дом навестить сестру.

– Значит, он с ней всё-таки видится, с миссис Осборн, так? Просто у меня сложилось впечатление…

Они подошли к лестничной площадке.

– Подождите минутку, дух переведу, – сказала миссис Рек, положив одну ладонь ему на руку, а другую прижав к своей ключице. Грудь её тяжело вздымалась. – Эта лестница однажды в могилу меня сведёт. – Она пошла дальше. – Чудак он, как по-вашему, – сказала она, – наш предприимчивый Фредди? Имейте в виду, с ним надо держать ухо востро – он редкостный плут!

– Как часто он здесь останавливается?

– Ой, да не так уж и часто. Время от времени. Когда удобно. И, разумеется, – усмехнулась она, – не упускает случая приударить за нашей Пегги.

– Это же ваша дочь? – спросил Страффорд.

Миссис Рек остановилась и удивлённо воззрилась на него.

– Боже упаси! – снова засмеялась она, покачав головой. – Вот уж не хотелось бы мне иметь Пегги Дивайн у себя в дочерях, хотя девушка она и славная.

По обе стороны коридора было по три комнаты. Миссис Рек остановилась возле средней в правом ряду. Достала из кармана фартука связку ключей на большом металлическом кольце и перебрала их.

– О чём хоть он с вами говорил?

– Мистер Харбисон? О коне. Мистере Сахарке. Он принадлежит… принадлежал отцу Лоулессу.

– А-а, ну это да, святой отец отлично разбирался в лошадях, в охоте и во всех подобных делах. Трудно поверить, что его больше нет. Не то чтобы я так уж его любила, прости меня господи…

– Да? А что же?

Было видно, что миссис Рек сожалеет о сказанном. Она отвернулась, возясь с путаницей ключей. Наконец выбрала один и вставила его в замок.

– Есть! – Она толкнула дверь. – Вот это и есть наш роскошный номер, – широко улыбнулась она инспектору.

Комната была маленькая, с узкой деревянной кроватью, стулом и огромным высоким комодом. На сосновом столе под окном стояли эмалированный кувшин и таз. Шторы были задёрнуты. Кровать покрывало розовое атласное пуховое одеяло, пухлое, гладкое и блестящее, как корочка пирога. Дорожная сумка Страффорда, которую кто-то поставил возле кровати, казалось, взирала на него с самодовольством, как будто, добравшись сюда первой, считала законной хозяйкой комнаты именно себя.

– Очень мило, – пробормотал он. – Спасибо… очень мило.

– Надеюсь, вам здесь будет уютно. В постели для вас уже лежит грелка. – Миссис Рек развернулась, собравшись уходить, но остановилась. – Кстати, комната мистера Харбисона находится напротив. Смотрите, не столкнитесь с ним наутро: с больной головой после выпитого накануне, а также после того как проехал все эти мили по снегу, он будет злющим, как медведь-шатун.

– Значит, он не жаворонок, – сказал Страффорд, кладя сумку на кровать.

– Ну, сегодня утром его точно не было – он не стал есть яичницу с беконом, которые я ему озаботилась приготовить.

– Так мистер Харбисон был здесь вчера вечером, да? – спросил Страффорд, поворачиваясь к ней.

– Был, как не быть. Хотел отправиться домой, да застрял в снегу, вернулся и остановился снова. – Она вопросительно посмотрела на него: – А вы почему спрашиваете?

– О, да просто так. Спокойной ночи, миссис Рек.

Он открыл сумку и начал распаковывать багаж. Женщина всё ещё стояла в дверях.

– Вы мне вот что скажите, инспектор Стаффорд… – начала она.

– Стр-р-раффорд, – виновато улыбнулся он, как и всегда, когда приходилось делать эту поправку.

– Извините, мистер… Страффорд. – Она сделала паузу. – Мне, видите ли, просто интересно стало. Отец Том…

Её голос стих.

– Да? Что насчёт него?

– В городе говорят… – Она ещё раз заколебалась, а затем поспешно продолжила: – Говорят, что он вовсе и не падал с лестницы в Баллиглассе, а если и падал, то помер не от падения.

– Да? А что ещё говорят в городе?

– Да ходят-то самые разные слухи – знаете ведь, каково это, когда в маленьком местечке случается крупное событие.

Он кивнул. Уж он-то знал толк в маленьких местечках.

– Мы расследуем обстоятельства смерти отца Лоулесса, – сказал он. – Нам предстоит пройти долгий путь, прежде чем мы узнаем что-нибудь наверняка.

– Сегодня вечером об этом по радио передавали.

– Что, правда?

– В десятичасовых новостях. Сказали просто, дескать, в Баллиглассе в результате несчастного случая погиб священник – даже не уточнили, что всё случилось именно в Баллигласс-хаусе, так что это могло произойти где угодно в деревне. Даже имени его не назвали.

На мгновение инспектор задумался.

– Полагаю, дворец архиепископа выпустит пресс-релиз. Пресс-релизы никогда не раскрывают многих подробностей, особенно те, которые выпускает архиепископ.

– Бедная его сестра, – охнула она. – Что она будет без него делать?

– Они были очень близки?

– Были, как не быть. Пропадёт ведь она без него-то.

– Она живёт здесь, в Баллиглассе?

– Нет, в Скалланстауне, в тамошней пресвитерии.

– Они жили вместе с отцом Лоулессом?

– Жили, как не жить. Она вела для него хозяйство многие годы, кажется, ещё с детства.

– Пожалуй, съезжу и поговорю с ней завтра, – сказал он, – то есть, – он сверился с карманными часами, – следовало бы сказать «сегодня».

Хозяйка не поняла намёка и осталась стоять в дверях. Было видно, что ей есть что поведать, однако она не торопилась делиться своими знаниями. В маленьких местечках бывают большие новости – а уж какие в них порой бывают тайны!

– Не завидую, – сказала она.

– Да уж. Такие визиты никогда не даются легко. Спокойной ночи, миссис Рек.

Он возобновил распаковку вещей, демонстративно повернувшись к хозяйке спиной, но она всё равно не спешила уходить. Он так устал. Он подумал о грелке, ожидающей его в постели.

– Да-да, спокойной ночи, – рассеянно пробормотала женщина. Вышла в коридор, но снова остановилась и повернулась к нему лицом. – Его убили, инспектор? – спросила она. – Отца Тома. Его ведь убили?

– Говорю же, мы расследуем обстоятельства его смерти.

Он разложил пижаму на кровати.

– Верно. – Она стояла в дверях, кивая сама себе. – Ладно, оставлю вас в покое. Раздобыть для вас что-нибудь, пока я сама не легла?

– Нет, спасибо.

– Как вам угодно. – Пауза. – Уборная в конце коридора.

Лорен Уолк

– Спасибо.

Волчья лощина

Когда она наконец закрыла дверь, он раздвинул шторы, выключил свет и вгляделся в темноту. Перед ним медленно материализовался мерцающий пейзаж. Такая тишина… Можно было подумать, будто он последний человек, оставшийся на свете.

Оригинальное название: WOLF HOLLOW

Copyright © Lauren Wolk, 2016

15

This edition published by arrangement with Writers House LLC and Synopsis Literary Agency

ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2019

Встал он рано, ещё до рассвета, приняв во внимание предостережение миссис Рек о нежелательности встречи с Харбисоном и его похмельем. Спустился и позавтракал за тем же угловым столиком, за которым сидел накануне вечером. Собака лежала перед плитой, уложив морду на лапы, и с глубоким подозрением наблюдала за Страффордом. Он отломил корку хлеба, обмокнул её в желток одного из поджаренных яиц и предложил зверю, но удостоился лишь презрительного взгляда.

* * *

Когда он уже заканчивал есть, прибыл сержант Дженкинс. За окном всё ещё брезжил лишь слабый проблеск дневного света. Сержант приехал из Дублина. Как и Харбисон, он, похоже, не был жаворонком. Выглядел так, будто его насильно держали под струёй холодной воды и тёрли мочалкой до тех пор, покуда кожа не покраснела и не ободралась до мяса.

– В котором часу вы выехали? – спросил Страффорд. – Поспали хоть чуть-чуть? Как обстановка на дорогах?

Посвящается моей матери
– Ужасно. Гололедица на каждом повороте.



– Но снег не идёт?

– Сейчас – нет. Однако ночью шёл, и скоро пойдёт снова.

Пролог

– Садитесь, садитесь. Выпейте чаю. Ещё остался тост, но он наверняка уже остыл. Что там хотел передать шеф?

На двенадцатом году жизни я выучилась лгать. Детские выдумки не в счёт. Я говорю о настоящей лжи, которая подпитывается настоящими страхами. О словах и поступках, которые выдергивают человека из привычной реальности и грубо вталкивают в реальность новую.

Сержант Дженкинс с сомнением окинул взглядом стол. Было ясно, что он голоден, но сомневается в том, насколько уместно садиться завтракать за одним столом со старшим по званию, особенно в таком заведении, как «Сноп ячменя». В конце концов чувство голода пересилило сомнения. Он снял пальто и шляпу, повесил их и пододвинул стул.

Остатки покоя исчезли из моей жизни осенью тысяча девятьсот сорок третьего. Не только потому, что война и не думала заканчиваться, — наоборот, её кровавая воронка втянула ещё несколько государств. Нет, причина была ещё и в новенькой девочке, сердце которой хранило отпечаток тьмы.

Появился Джеремия Рек. На нём были мешковатые вельветовые брюки, домашние туфли на меху – они выглядели как две одинаковые дохлые кошки – и джемпер с дырками, проеденными молью.