— Но ты убедила Аврору отказаться от анализа ДНК.

Женщина покачала головой:

— Нет, так она решила сама. Если бы она захотела, я бы не стала ей запрещать. Отказ стал лучшим доказательством любви, которое могла дать мне моя дочь: это подтверждает, что я была ей хорошей матерью.

Серене было больно, но она не показала своих чувств.

— Ты просила, чтобы я встретилась с тобой до родов… Почему?

— Потому что с рождением нового ребенка все изменится.

— Что должно измениться? Не понимаю…

— Ты наконец-то сможешь начать новую жизнь со своей новой семьей и забыть о прошлом.

Что предлагает ей эта женщина? Что бы это ни было, Серена испугалась.

— Теперь Аврора — это Леа, — продолжала Бьянка. — Этого уже никто не изменит.

— Неправда.

— Только что ты упрекнула меня в том, что я промыла ей мозги. А теперь хочешь сделать с ней то же самое? — спросила Бьянка. — Позволь ей жить так, как она привыкла.

В ее словах чувствовалась материнская забота. Но в устах этой женщины слова любви звучали извращенно.

—Ты до сих пор не поняла? — настаивала Бьянка. — Она больше не твоя дочь.

Серена заволновалась.

— Не говори так, — возразила она, но ее голос выдавал слабость.

— Поверь мне, ребенок, который вот-вот родится, — это воздаяние за боль, которую ты перенесла. Тебе следует радоваться этому дару и посвящать ему все свое внимание. Ты правда хочешь, чтобы твой сын рос рядом с чужой девочкой?

— Аврора — его сестра, — возразила Серена. — И ты мне надоела.

Она взялась за колеса кресла-каталки и попыталась откатиться от стола. Но колеса заблокировали, и Серене удалось лишь отодвинуться в сторону. Она поискала взглядом помощи, но из тени никто не вышел.

— Прошу тебя, выслушай, — взмолилась Бьянка Стерли. Но ее умоляющий тон не вызывал доверия. Он был холодным и неестественным, как у инопланетянина, который пытается сойти за человека. — Ни у одной матери нельзя отнимать детей, — повторила она. — Ни одна мать не должна испытывать то, что я заставила тебя испытать.

Серена теряла самообладание и не желала доставлять ей удовольствие увидеть это.

— Оставь ее мне, — потребовала Бьянка.

Наконец Серене удалось разблокировать кресло-каталку. В эту секунду появился Гассер.

— Все хорошо, — сказал полицейский. — Мы закончили, я вас отсюда увезу.

По щекам Серены текли слезы гнева. Она попыталась спрятать лицо. Ей хотелось только одного — сбежать. Но когда командир покатил Серену к выходу, она снова услышала позади себя голос Бьянки Стерли:

— Даже если ты вернешь ей память, с чего ты взяла, что она выберет тебя?

5

Незаметно для себя Серена задремала, а когда открыла глаза, уже рассвело. Бо́льшую часть ночи она провела без сна, потому что младенец плакал и просил грудь. Серена проснулась на спине лицом к окну, за которым виднелись горы. В больничной палате царила блаженная тишина. Ламберти спал, развалившись в кресле, положив локоть на подлокотник и подперев голову рукой. На нем было то, что Серена называла «профессорской формой»: голубая рубашка с закатанными рукавами и галстук с ослабленным узлом.

Он ни на мгновение не оставлял ее одну. Серена посмотрела на него с нежностью. Ей очень повезло.

Она приподнялась, чтобы поудобнее устроиться на койке и подушках, которые подложили ей под спину. Швы после кесарева сечения слегка тянули. Вскоре малыш с криком проснется, требуя, чтобы его переодели и покормили, и снова начнется, как она выражалась, «цирк». Это определение идеально описывало хаос, который наступал каждые пару часов, наполняя дни новоиспеченных родителей плачем, коликами, кормлениями, срыгиванием и подгузниками. Серена успела забыть, как это утомительно. К счастью, ей помогал профессор. Она спрашивала себя, как справлялась без него в первый раз.

С этой мыслью Серена повернулась, чтобы проверить, как спит новорожденный в колыбельке рядом с койкой, и вздрогнула.

У колыбельки стояла Аврора и смотрела на спящего брата.

Серена недоумевала, что ее дочь делает в палате, но решила не показывать удивления.

— Привет, — поздоровалась она.

Но девочка ее словно не замечала. С непроницаемым лицом она смотрела в колыбельку. Похоже, все ее внимание было поглощено грудкой ребенка, которая поднималась и опускалась с каждым вздохом. При виде того, как работает этот бессознательный инстинкт, жизнь казалась простой.

— Я тебя не ждала, — произнесла Серена, пытаясь вывести ее из задумчивости.

— Меня привезли сюда, сказали, что врачи должны провести еще какие-то обследования, — машинально, будто в трансе, объяснила Аврора. — Но когда мы приехали, я убежала и пошла искать тебя, — добавила она.

— В этом, наверное, нет ничего страшного, нужно только предупредить твоих сопровождающих, — ответила Серена, думая о тех, кто оказывал ее дочери психологическую поддержку. — Они ведь, наверное, беспокоятся? — прибавила она.

— Я хочу еще немного побыть здесь, — проговорила девочка. — Можно?

— Конечно.

Обе умолкли, глядя на блаженно спящего малыша в колыбельке. Эта картина умиротворяла. Серена гадала, что творится в голове Авроры. После встречи с Бьянкой Стерли Серена больше не выражала желания увидеть дочь. Более того, даже перестала о ней спрашивать. Роды и последовавшая за ними суета служили предлогом для отсрочки. Никто еще не понял, что на самом деле Серена до ужаса боялась новой встречи с Авророй.

Даже если ты вернешь ей память, с чего ты взяла, что она выберет тебя?

В те дни, ухаживая за новорожденным, она подолгу размышляла над словами Бьянки. Некоторые ее фразы несли в себе посыл, который поняла бы только другая мать. Никто из присутствовавших на их встрече не сумел бы разгадать некоторые скрытые смыслы. Похитительница каким-то образом давала Серене понять, что Аврора не просто изменилась. С воспоминаниями о прошлом или без них, девочка буквально стала другим человеком. За последние семь лет между прошлым и настоящим разверзлась пропасть. И примечательно, что похитительница настояла на том, чтобы поговорить с Сереной до того, как та родит.

Ты правда хочешь, чтобы твой сын рос рядом с чужой девочкой?

– У нас огромные долги. Папа умер. Мама умерла. Нет никого, кто бы нам помог.

Сейчас Серена гнала от себя это предостережение, но, к сожалению, прекрасно его понимала. Она не знала, в каком состоянии психика Авроры после того, как она столько времени провела в неволе, и, соответственно, стоит ли увозить ее с собой. Взвесив все риски и все плюсы, Серена теперь боялась, что девочка представляет опасность.

Я злюсь на Олли, но подползаю к нему и обнимаю за шею. Он прав, теперь нам некому помочь. Самое смешное, что именно этого Диана хотела с самого начала.

Позволь ей жить так, как она привыкла.

«В сущности, я ничего о ней не знаю, — сказала она себе. — А она ничего не знает обо мне».

34

ДИАНА

ПРОШЛОЕ…

Авроре удалось ускользнуть от сопровождающих, которые привезли ее утром в больницу. Это само по себе тревожило. Как и ее отстраненность. Серена подумала, что ее девочка никогда такой не была. Шестилетка, которую она помнила, отличалась озорным огоньком в глазах и незаурядным умом, а взгляд этой девочки-подростка казался пустым.

По правде говоря, я с самого начала собиралась позволить Арчи поплавать. Я знала позицию Люси, но не представляла, в чем тут вред. Я глаз с него не спущу. До того как Арчи научился говорить и мог меня выдать, я делала уйму разных вещей, которые, я знала, не понравятся Люси. Я делала это не назло ей. Просто она беспокоилась о многих вещах, которые не имели значения.

«Проследи, чтобы он надел пальто», – всегда говорила она, когда мы с Арчи исчезали из дома. Я кивала и соглашалась, но, когда Арчи сбрасывал пальто в парке, я не собиралась гоняться за ним, чтобы снова его надеть. Естественные последствия были лучше. Если ребенок замерзнет, он сам наденет пальто.

Оставь ее мне.

– Он поспал два часа после часу? – требовательно спрашивала она.

Предложение Бьянки Стерли звучало как полный бред. Чего бы ни хотела Серена, никто не позволил бы Бьянке оставить себе девочку, которую она похитила. Помимо всего прочего, женщине предстояло много лет отсидеть в тюрьме, и она не смогла бы заботиться об Авроре.

– Вроде того, – отвечал я. Такая шумиха из-за сна.

– Никакой вредной еды, – говорила она, когда я водила Арчи в кино. Но какой ребенок не ел попкорн и мороженое, когда ходил в кино с бабушкой?

Тогда почему же Бьянка обратилась к ней с этой невыполнимой просьбой?

Но, очевидно, она была права. И мне следовало к ней прислушаться.

Арчи весь день упрашивал пустить его в бассейн. А почему бы и нет? Мне самой нравилось плавать, и, без тени сомнений, плавать он будет под моим присмотром. После я суну его под душ, и он заснет на последнем издыхании, а Люси ничего даже не заметит. Так я решила. И вот мы здесь. В больнице.

По зрелом размышлении Серена нашла пугающий в своей простоте ответ. По сути, Бьянка предлагала позволить Авроре и дальше быть той копией Леи, какой она ее воспитала. И это несмотря на то, что рассказала Серене правду. Женщина была убеждена, что для девочки так будет лучше всего. Кто знает, — возможно, Бьянка надеялась воссоединиться с Авророй, когда выйдет из тюрьмы. Разумеется, Аврора уже станет совершеннолетней и сможет сама решить, что для нее правильно.

Я думала, что все сделала правильно. Я дождалась, когда Том вернется домой. Харриет была слишком мала, чтобы плавать, и, кроме того, я сочла, что не справлюсь, если в бассейне будут оба ребенка одновременно.

– Том, – сказала я, когда он вошел. – Можешь подержать Харриет, чтобы я могла поплавать с Арчи?

Между тем Серена даже не решалась к ней прикоснуться, хотя та стояла на расстоянии вытянутой руки, у самой койки. Профессор спал, как и малыш в колыбели, и казалось, будто они с Авророй в палате одни.

Для человека, который так любил обнимать внуков, Том проявил удивительную сдержанность.

— Как вы его назвали? — спросила девочка.

– О… А ты не можешь просто положить ее в коляску?

– Думаю, она предпочла бы посидеть на руках у дедушки.

— Адоне.

Арчи уже сбрасывал с себя все и бежал к бассейну, оставляя за собой след из одежды.

— Некрасивое имя.

– Арчи, не беги! – крикнула я ему вслед.

— Ты права, — согласилась Серена. А потом рассмеялась. — Имя прямо-таки ужасное, — сказала она, не переставая хихикать.

Кафельный пол иногда становился скользким от влаги. В одном конце находился гигантский аквариум, – на мой взгляд, покупать такой огромный было уж чересчур, но Том настоял, и детям он понравился.

Аврора подняла взгляд, явно недоумевая, что на Серену нашло.

– Отведи Харриет туда и покажи ей рыб, – предложила я.

Том неохотно подчинился. Он был в странном настроении, и я не могла понять, что его беспокоит. Я надела на Арчи нарукавники, и он нырнул в бассейн, а я стала медленно спускаться по ступенькам. Том отнес Харриет к аквариуму. Она была пухленькой, ниже ростом и гораздо толще Арчи. Я смотрела, как ее толстые ножки настойчиво брыкаются, когда она смотрит на проплывающую мимо рыбу.

Та сознавала, что похожа на сумасшедшую, но ничего не могла с собой поделать. Она лишь старалась смеяться потише, чтобы не разбудить Ламберти и маленького Адоне. Успокоиться ей удалось не сразу, но в итоге она взяла себя в руки. По правде говоря, ей хотелось плакать, но смех помог сбросить напряжение, накопившееся за последние дни, и избавиться от дурных мыслей, которыми она ни с кем не могла поделиться.

– Смотри, Дидо, – сказал Арчи, и я увидела, как он изображает, как идет по улице, а потом случайно падает в бассейн. Забавный малыш.

— Извини, — сказала она.

Я взглянула на Тома в дальнем конце бассейна и заметила, что он странно держит Харриет – вроде как прижимает ее к себе практически локтями. К тому времени, когда я поняла, что девочка соскальзывает, было уже слишком поздно. Подтянувшись, я выбралась из бассейна, но все еще была в нескольких метрах от них, когда Харриет выскользнула из его хватки и с треском ударилась головой о кафельную плитку.

Аврора продолжала непонимающе смотреть на нее.



В машине «Скорой помощи» я пою песенку «У старого Макдональда была ферма».

Серена глубоко вздохнула.

– У старого Макдональда была ферма. Йей-йо-йей-йо-йо.

Кровь. Много крови. Помнится, мне кто-то однажды сказал, что кровотечение из головы всегда обильное. Там много кровеносных сосудов близко к поверхности кожи или что-то в этом роде.

— Через пару дней мы втроем вернемся в Милан, — сообщила она дочери. — Твои психотерапевты говорят, что ты можешь поехать с нами, хотя впереди еще очень долгий путь. Теперь у нас новый дом. Это не та квартира на девятнадцатом этаже, которая была у нас с тобой раньше, но там даже есть садик. У тебя будет своя комната, хотя и не твоя старая детская. Мне очень жаль, но, когда я думала, что ты погибла, я раздала твои вещи. Впрочем, ты все равно выросла из той одежды и вряд ли захочешь играть в Барби.

– Тут кря-кря, там кря-кря…

Вызывают эти разговоры у Авроры хоть какие-то смутные воспоминания или усилия Серены совершенно бесполезны?

Харриет очнулась, и это хороший знак, но она сама не своя, ее дважды вырвало, и на виске у нее уже расплывается большой синяк. Она кажется сонной, но и в обычных обстоятельствах сейчас время ее дневного сна. Моя задача, по словам санитара, не давать ей спать. Поэтому я пою.

– Тут кря-кря, там кря-кря, везде кря-кря…

— В общем, тебя ждет жизнь. Не та, что была здесь, но и не та, которую ты вела до шести лет. Единственное, что осталось почти прежним, — это я. Надеюсь, этого достаточно, но мне нужно, чтобы ты поскорее приняла решение… Семь лет без тебя — большой срок, и я не хочу больше терять время.

Забавно, на что только не перескакивают мысли… В голове у меня крутится то, что я, возможно, навсегда покалечила свою внучку, потом возникает вопрос о том, почему Том вообще ее уронил. В основном я думаю о том, что скажу Люси. Я знаю, каково это, когда тебе говорят, что ребенок с тобой не останется. Я помню то чувство, как будто это было вчера. Я не могу стать причиной того, что Люси услышит такие слова.

Я провожу пальцами по мягким детским волосам Харриет.

Девочка задумалась.

– Йей-йо-йей-йо.



Серена испытывала странное облегчение. Она сказала все, что должна была сказать. И это оказалось проще, чем она ожидала. Сейчас она готова была принять любой ответ.

Люси и Олли прибегают в больницу, страшно взволнованные. Олли в рабочей одежде, без пиджака – он, должно быть, так торопился, что не успел его надеть. Люси все еще в спортивном костюме, который был на ней, когда я забирала детей сегодня утром.

Кажется, это утро было целую вечность назад.

Аврора скривила губы, совсем как в детстве. Эту гримаску она переняла от Серены. «Я все еще дождевой червь», — подумала та. Но поскольку дети должны быть лучшей версией своих родителей, Серена решила выбрать другое насекомое — гусеницу. «Да, я гусеница, — сказала она себе. — А Аврора — бабочка, в которую я превратилась».

– Люси, – начинаю я, но, проигнорировав меня, она бросается к Харриет.

— Кто такой Гас? — вдруг спросила девочка.

Я съеживаюсь. Харриет выглядит ужасно. Голова забинтована, сквозь марлю сочится кровь. Люси в ужасе отшатывается.

Малассер

– Она что… без сознания?

— Мне снова нужно в туалет.

Сначала мне кажется, что Люси обращается ко мне, но потом я понимаю, что в дверях стоит усталая доктор. Она одета в белые форменные пиджак и брюки, и очки болтаются на шее на цепочке.

— Но мы только что оттуда.

– Вашей дочери дали успокоительное, чтобы сделать МРТ, – говорит врач. – Мы так поступаем с маленькими детьми, чтобы они лежали спокойно. Постарайтесь не волноваться.

– Зачем ей МРТ?

— Я на минутку.

– Это простая предосторожность. У нее вдавленная трещина в черепе, возможно, потребуется операция, чтобы поднять кость и предотвратить давление на мозг. Нам также нужно проверить на наличие разрывов и ушибов головного мозга, – говорит врач. – Такое случается при трещинах в черепе. Вашу дочь рвало в машине «Скорой помощи», поэтому мы хотим убедиться, что ничего не пропустили. Скорее всего, с ней все в порядке, но с травмами головы излишняя осторожность не повредит.

— Мы опоздаем!

— Сказала же, я на минутку: мне нужно пописать.

К ней кто-то подходит сзади, медсестра подает врачу какие-то знаки. Она кивает и снова смотрит на Люси.

– Я только проверю, все ли у нас готово, а потом мы вернемся за Харриет.

— Ну ты как обычно.

Люси поворачивается к Харриет. Олли делает несколько шагов, чтобы встать рядом с ней, и она протягивает руку, чтобы схватить его за локоть.

— Давай, только побыстрее!

– Люси, – начинаю я, но она поднимает руку, заставляя меня замолчать.

— Идите, я вас догоню. — Аврора подождала еще несколько мгновений, пока три ее лучшие подруги не удалились по коридору к выходу, а затем вернулась.

Был последний день учебы перед летними каникулами, и прозвеневший в час пополудни школьный звонок отпустил всех на свободу. Здание почти опустело. Аврора и ее подруги задержались в туалете, чтобы накраситься и немного привести себя в порядок. В школе запрещалось носить слишком открытую одежду, например майки, шорты и мини-юбки. Насчет макияжа тоже были правила. Поэтому после уроков девочки обычно укрывались в туалете и переодевались в вещи, принесенные с собой в рюкзаках вместе с учебниками, а также наносили тушь и помаду.

Аврора накрасила губы розовым блеском и подвела глаза карандашом. На ней были розовые кроссовки «Джордан», брюки-карго, джинсовка и футболка с принтом группы Måneskin, купленная на их последнем концерте.

Вот уже несколько дней она прятала свои прямые волосы, собранные в хвост, под белой кепкой, которую никогда не снимала. В классе учителя поначалу делали ей замечания, но потом отступились: то ли к концу года стали терпимее, то ли утомились бороться с учениками. Дома Серена не могла спокойно смотреть, как Аврора сидит за столом в этой кепке, но после нескольких упреков смирилась, списав новый имидж на подростковую прихоть.

Аврора не придавала особого значения мнению Серены. Они все чаще препирались, но то же случалось и с ее подругами и их матерями. Серена, например, часто повторяла непонятные и раздражающие фразы типа: «Красота — как песок в руках, со временем она ускользает».

Аврора никогда не чувствовала себя красивой. Или, по крайней мере, раньше не слишком заботилась о своей внешности. Но в последнее время ее интересы изменились. Ей нравились мальчики и нравилось, когда мальчики на нее смотрят.

Через год Милан стал для нее во всех смыслах родным, а жизнь в Вионе превратилась в далекое воспоминание. Удивительно, насколько здесь все было по-другому. И как быстро все изменилось.

Аврора недоумевала, как она могла раньше носить одежду, которая теперь казалась ей нелепой. В Вионе ее гардероб ограничивался неизменными пятью-шестью предметами. Синие джинсы, кеды и спортивные гольфы, купленные оптом. Толстовки немыслимых цветов поверх дурацких блузок с кружевными воротниками. Одна-единственная куртка на весь зимний сезон, треккинговые ботинки.

Но революция коснулась не только одежды. Аврора бросила молиться: она больше не чувствовала потребности обращаться к высшей силе с просьбами об утешении или защите. Она не делала этого даже втайне, в мыслях. По правде говоря, она отвергла почти все наставления своей прежней мамы. Так она ее называла, хотя не упоминала о ней никогда. И никогда о ней не спрашивала. Иногда с мобильника или домашнего компьютера искала новости в интернете. В статьях встречались выражения вроде «разбирательство по упрощенной процедуре», которых она не понимала. Какое-то время к ней приходили поговорить люди из полиции. Ее расспрашивали о том, как она проводила дни, когда жила в хижине. А Серена однажды предупредила ее, что им, возможно, придется вместе пойти в суд, где судья будет задавать ей вопросы. Аврора приготовилась, но ничего так и не произошло, и больше об этом никто не упоминал.

Новая жизнь не была неприятной. Дом красивый, ее комната лучше, чем чердак. Перед переездом ей предложили взять с собой что-нибудь из хижины. Но Аврора собрала только маленький чемодан. На самом деле ей хотелось забрать своего пса. Но сад в Милане был слишком тесен для бордер-колли, привыкшего резвиться на горных лугах. Кот Гас был старым и больным, но, по словам Фабио, впереди у него была еще пара жизней. Фабио был к Авроре добр, и они много чем занимались вместе. Только Аврора обращалась к нему по имени — Серена называла его Ламберти или профессором. Фабио тоже обожал собак и многому ее научил. Кататься на велосипеде и играть в бочче. Частенько они все вместе отправлялись в бочче-клуб, где можно было и поесть, но только жареную рыбу или саламеллу. Фабио подвозил Аврору в школу на мотоцикле; он играл на барабанах и познакомил ее с уймой новой музыки. Теперь Авроре нравились Jethro Tull, чьи песни она часто слушала на виниловых пластинках. Фабио заразил ее своей любовью к комиксам, а когда по воскресеньям шел дождь, готовил попкорн и включал видеокассету с фильмом «Назад в будущее», который они посмотрели уже как минимум раз десять.

Ее младший братик был неплохим. Хотя ему был всего годик и он еще не умел говорить. Зато ему нравилось засыпать рядом с ней. По вечерам Аврора иногда брала его на руки, а он клал головку ей на плечо и позволял себя укачивать.

Брат был точной копией своего отца. Фабио был этим доволен и все время повторял, что он дождевой червь.

К счастью, в семье мальчика называли не Адоне, а просто Адо. Это уменьшительное имя ему дали после того, как Серена нашла его в романе о Флоренции.

Аврора все еще не могла заставить себя называть ее мамой. Возможно, потому, что в ее сознании это слово по-прежнему ассоциировалось с другим человеком. Впрочем, не называла она ее и Сереной. Она всегда искала иные способы дать ей понять, что обращается именно к ней. Однако это утомляло ее все сильнее. И, случайно называя Серену по имени, Аврора замечала, что та поджимает губы, будто пытаясь сдержать огорчение.

Но Аврора ничего не могла с этим поделать. И никто не мог. Это было так, и все тут.

Немного поблуждав по пустынным школьным коридорам, Аврора зашла в туалет; как она и предполагала, внутри никого не было. В воздухе смутно пахло табаком. Она никогда не пробовала курить, хотя ей не раз предлагали.

С рюкзаком за спиной Аврора направилась к раковине, самой дальней в ряду из четырех, над которой висело еще целое зеркало, не полностью покрытое надписями и непристойными рисунками.

Аврора солгала подругам. Ей не нужно было пописать. Она просто хотела побыть одна. Ей хватит нескольких минут, а потом она их догонит.

Стоя перед зеркалом, она сняла белую кепку. Распустила волосы, встряхнула головой, чтобы откинуть их назад, и наконец взглянула на свое отражение.

В гладкой шевелюре, чуть выше левого уха, виднелся светлый локон.

Он появился откуда ни возьмись несколько дней назад. Однажды утром Аврора проснулась такой и сразу же решила спрятать его под кепкой. Она сама не понимала, почему локон так ее беспокоит, но пока что хотела только, чтобы никто о нем не узнал.

Аврора сняла рюкзак с учебниками, положила на раковину и полезла во внутренний карман. Этого момента она дожидалась все утро. Долго думала, как поступить, и наконец решилась.

Она нашла ножницы, которые принесла из дома, и наклонилась поближе к зеркалу, намереваясь отстричь этот светлый отросток. Она боялась, что появятся и другие, но сейчас важно было избавиться от этого.

Аврора уже примерилась беспощадно сомкнуть лезвия ножниц на локоне, но тут ее остановило журчание смывного бачка.

Она круто обернулась на кабинки у себя за спиной, предположив, что одна из них занята кем-то из школьниц.

И действительно, одна дверь была закрыта. Как Аврора раньше не заметила? Но на двери висела табличка: «Не работает».

Аврора вздрогнула.

Она могла бы поклясться, что не видела таблички, когда вошла в туалет. Та словно возникла из ниоткуда за последние несколько минут. Из бачка с шумом лилась вода. Как будто в эти минуты он и впрямь успел сломаться.

С бешено колотящимся сердцем Аврора сжала в руке ножницы и подошла к кабинке.

— Кто там? — дрожащим голосом спросила она.

Она почему-то была уверена, что ей ответит добрый писклявый голосок. Но никакого ответа не последовало.

У нее мелькнула безумная идея: возможно, кто-то не хочет, чтобы она отрезала свой светлый локон. Аврора отогнала эту мысль: она слишком пугала.

Она подождала еще, пытаясь уловить какие-нибудь звуки чьего-то присутствия. Затем вернулась к раковине. Сунула ножницы, которыми так и не воспользовалась, обратно в рюкзак, снова надела белую кепку и быстрым шагом направилась к выходу, не спуская глаз с закрытой кабинки.

Едва она ушла, из бачка перестала литься вода и наступила тишина. За закрытой дверью кабинки, на грязном полу рядом с унитазом, лежала щетка для волос.

Но Аврора никогда об этом не узнает.

Благодарности

Стефано Маури, издателю и другу. И заодно всем издателям, которые публикуют мои книги во всем мире.

Фабрицио Кокко, Джузеппе Страццери, Рафаэлле Ронкато, Элене Паванетто, Джузеппе Соменци, Грациелле Черутти, Алессии Уголотти, Патриции Спинато, Эрнесто Фанфани, Диане Волонте, Джулии Тонелли, Джулии Фосатти и моей дорогой Кристине Фоскини.

Барбаре Барбьери и всей команде агентства Andrew Nurnberg Associates.

Майклу Маккоули и всей команде Calmann-Lévy.

Вито. Оттавио. Антонио. Акилле.

Джанни Антонанджели.

Валентине Мартелли.

Секте Семерых.

Антонио и Фьеттине, моим родителям.

Кьяре, моей сестре.

Антонио и Витторио, моим детям, моей «будущей вечности».