— Спорим, что нет?

– Ты беременна… опять? – наконец произнес Коханов. – Как… здорово…

— А как насчет того, чтобы попытаться найти отца?

– Да! – почти крикнула Жанна. – Да, да, да! Третий малыш – нам обязательно нужен мальчик! Боже, я так счастлива!

Тим с отвращением сплевывает на красивый ковер.

– Ты что, плачешь? – растерялся Григорий.

— Он нас бросил еще до моего рождения.

– Это от радости!

— Должно быть, тебе пришлось нелегко.

– Все равно не надо, это же вредно… У тебя будет ребенок!

— Ничего, я привычный.

На этом ролик обрывался – сменяясь чередой поздравлений в комментариях. Но профайлеров поздравления не интересовали, они увидели все, что нужно.

– Обратил внимание? – поинтересовалась Таиса. – «У тебя» будет ребенок. Не «у нас»! Светлана говорила, что Кохановы очень хотели этого ребенка, но… что-то я сомневаюсь!

Почему все так — даже если наши родственники поганцы, мы все равно нуждаемся в чувстве принадлежности к семье?

– Светлана говорила то, что слышала от Жанны, а Жанна верила себе. В ее картине мира дети всегда были благом и счастьем.

– Ну, он, знаешь ли, тоже большой мальчик и мог догадаться, откуда детки берутся!

Я иду в ванную, взяв с собой новую одежду. В трейлере у нас не было чистых вещей, чтобы переодеться, так что мы просто спали в том, в чем ходили. А сейчас, в этом шикарном гостиничном номере, между нами возникла неловкость, которой раньше не было.

– Знал и хотел этого – разные вещи, – напомнил Матвей. – Я еще раз просмотрел данные по обоим Кохановым… Там тоже есть кое-что настораживающее.

– Например?

Но все равно это удивительно прекрасно, думаю я, лежа в горячей воде и шевеля пальцами ног. Затем, просто чтобы посмотреть, что произойдет, я поворачиваю рычаг между кранами. Внезапно поток воды хлещет из огромного душа надо мной. Она ледяная.

– Работа… точнее, карьера. Коханов с детства и через всю юность занимался хоккеем. Профессионально – насколько это возможно среди юниоров. Он ездил на соревнования, в том числе и международные, он неплохо себя показал. Он занимался спортом до тех пор, пока Жанна не забеременела, а произошло это достаточно рано, оба еще были студентами.

– Ну и что? Не он же беременный ходил, как ему чужой живот на коньках кататься мешал?

Я испускаю вопль.

– Потребностью в деньгах, полагаю. Коханов был близок к профессиональному спорту, однако не дошел до него. Он не зарабатывал хоккеем. Когда стало известно о беременности, он начал подрабатывать в автомастерской, в тот же год он бросил учебу, высшее образование он так и не получил.

— Ты в порядке? — кричит Тим.

– Считаешь, он винил Жанну за то, что не стал великим хоккеистом? – задумалась Таиса. – Да ну, откровенная натяжка! Насколько я знаю, те, у кого получается зарабатывать на спорте, начинают делать это в ранней юности. Если у Коханова не получалось до тех пор, то уже и вряд ли получилось бы.

Но я уже нашла положение, в котором вода горячая.

– Но я не утверждаю, что беременность Жанны действительно лишила его карьеры. Я лишь допускаю, что он сам может так считать.

– Ладно, засчитано… Туда же добавим и то, что свадьба у них состоялась через несколько месяцев после того, как Жанна забеременела.

Все это нельзя было использовать в суде – однако для профайлеров такие данные становились подсказкой. И все равно Матвей до последнего не мог выбрать, какой сценарий ведения разговора предпочесть. Поэтому, даже когда они добрались до места встречи, он не спешил, он позволил Таисе начать беседу.

— Все путем! — кричу я в ответ. Вода попадает в рот, и я понимаю, что хохочу, потому что все это чертовски забавно. Кто бы мог подумать, что мы окажемся в таком дворце? Здесь есть даже фен на стене — не то чтобы он был мне нужен — и великолепное огромное зеркало. На полочке сбоку тюбик зубной пасты и пакетик с новой зубной щеткой. Я так давно не чистила зубы, что привыкла к своему собачьему дыханию — хотя и заметила, как американка отступала на шаг, когда подходила слишком близко. Паста свежая и мятная, приятная на вкус.

Коханов, наученный горьким опытом, сразу пришел с адвокатом. Тот даже повозмущался, заявляя, что его клиента заставляют говорить «с кем попало». И все же встречу он отменять не стал, ему и Коханову наверняка казалось, что у полиции заканчиваются ресурсы, если перетерпеть этот разговор, Григория оставят в покое.

Отчасти, к сожалению, так и было.

— Твоя очередь, — говорю я, выходя.

– Григорий, здравствуйте, – очаровательно улыбнулась ему Таиса. – Я понимаю, вы воспринимаете нас как врагов, но это напрасно. У нас нет цели вас обвинить.

Тим по-прежнему смотрит мультики, валяясь на диване с Лакки, который уютно устроился в его объятиях.

– Да неужели? – не сдержался адвокат.

Улыбка Таисы даже не дрогнула:

— Мне и так нормально.

– Представьте себе. Все слишком сосредоточились на том, чтобы обвинить Григория, это какая-то дурацкая местная мода. А мы из службы защиты прав детей, наша задача – определить, куда делись девочки, вот и все.

– Очередной заход сильно издалека? – не сдавался адвокат.

Кажется, он все еще злится на меня.

– Вы считаете, что обвинение Григория важнее, чем судьба детей?

Пока они спорили, Матвей наблюдал за Кохановым. Тот в разговоре не участвовал, однако он давно замыкался, он объявил, что не будет повторять то, что полиции уже известно, а если и подаст голос, то только ради чего-то нового. И все же он не был опытным шпионом, он не мог не реагировать на происходящее вокруг него, и эта реакция оказалась любопытной.

Таиса явно испытывала метод «доброго и злого полицейских». Причем она была добрым полицейским, она улыбалась вполне убедительно, ее глаза искрились сочувствием, кто угодно поверил бы, что она симпатизирует обвиняемому.

— Неужели ты не хочешь помыться?

Григорий, может, тоже поверил. Только его это не впечатлило, он смотрел на Таису так, как смотрел бы на придорожную шлюху, напрашивавшуюся ему в попутчики.

И Матвей наконец понял, что нужно делать.

— А смысл? Все равно снова испачкаемся.

– Слушай, да ты можешь помолчать? – недовольно спросил он, глядя на Таису. – Ну очевидно же, что тебя несет не туда!

Она и правда замолчала – пока что от удивления, ни о чем подобном они не договаривались, да и выбранная Матвеем стратегия не была типичной в такой ситуации. Но объяснить Матвей ничего не мог, и ему оставалось лишь надеяться, что она поймет сама.

Я разглядываю свои чистые ногти.

Он же повернулся к Коханову и раздраженно закатил глаза:

– Бабы! Вот что я тебе скажу: не женись на коллеге, гемора не оберешься. Круглые сутки это бла-бла-бла под ухом!

— Почувствуешь себя лучше.

Таиса не подвела: даже ни к чему не подготовившись, она сориентировалась мгновенно. Боковым зрением Матвей заметил, как она демонстративно надулась, скрестив руки на груди. Типичный жест обиды, который отлично скрывает отсутствие кольца на безымянном пальце. Матвею же об этом беспокоиться не пришлось: он кольцо надел до того, как вступил в разговор, такие мелочи он постоянно возил с собой.

— Привыкаешь к шикарной жизни, да?

– Давно женаты? – полюбопытствовал Коханов, и уже то, что он вступил в разговор, можно было считать маленькой победой.

– Два года – и, доложу я тебе, два года назад это казалось отличной идеей! А по итогу это то же самое, что засунуть себе радио в ухо на круглые сутки.

— Возможно. Почему бы тебе все-таки не надеть новую одежду?

– Ой, да хорош! – хмыкнула Таиса. – Мы тут по делу, а ты снова всем подряд жаловаться начинаешь, тряпка, а не мужик!

– Закрылась! – замахнулся на нее Матвей, и девушка тут же испуганно сжалась. – О чем я и говорю, брат… Брак этот – как какое-нибудь разрекламированное по телеку дерьмо: все говорят, что хорошо, но если поведешься – одни проблемы!

— Потому что вещи, которые она купила, мне малы. Мне кроссовки нужны.

Адвокат растерянно переводил взгляд с одного собеседника на другого, пытаясь понять, что происходит. Коханов же не искал тайный смысл, ему казалось, что все на виду. Он сам не любил женщин – и его совершенно не настораживало то, что кто-то другой относится к ним так же. Скорее всего, Матвей стал первым из представителей власти, кто вызвал у него хоть какую-то симпатию. Люди легко ладят с теми, кто произносит вслух то, о чем они думают.

– Честно скажу, я тебе сочувствую, – продолжил Матвей. – Не бабе твоей, а именно тебе. Эта дура гормональная сама учудила, но расхлебываешь по итогу ты!

Нам обоим нужны. Мои ноги до сих пор шершавые и натертые от износившихся подошв. Я нахожу картонку с гостиничным меню для заказа в номер, и малюсенькими ножницами из швейного набора, найденного на столе, вырезаю из нее две стельки. Затем запихиваю их в свою обувь. Не ахти что, но на какое-то время сойдет.

– Наконец-то! – Коханов демонстративно хлопнул в ладоши. – Да я твердил об этом с самого начала! Дело не во мне, а в ней!

– Но ты все равно должен нам помочь, брат.

– В чем? – растерялся Григорий. – Я же, вроде, и так помогаю…

Я ложусь в кровать, оставив Тима смотреть телевизор. Он не сводит глаз с экрана, будто находится не здесь. Я тоже в другом мире. Матрас такой мягкий, что я в нем утопаю. Не могу вспомнить, когда в последний раз спала на подушке. Я вырубаюсь мгновенно.

– Да тут нет твоей вины, тебя просто затравили, не о том спрашивали. Понимаешь, я верю, что ты не убивал своих детей, ты бы не смог! Но в этой дуре я совсем не уверен. Что, если она, желая отомстить, не просто увезла девочек, а убила их? Могла она или нет?

– Могла!

Просыпаюсь будто от толчка. В номере темно, если не считать света от бормочущего телевизора. Но есть и другой звук.

– Вот! А обвинят, если что, тебя! Помоги их найти, подумай, куда она могла пойти, куда дела бы тела, где затаилась бы потом, это реально поможет!

Матвей не просто становился другом Коханова – он предлагал Григорию выход, идеального козла отпущения в лице пропавшей жены. Она плохая, она нестабильная, сумасшедшая… Если ее труп найдут рядом с телами девочек, в убийствах обвинят ее. Если Коханов расправился с ней так, что это можно выдать за самоубийство, ему очень выгодно ухватиться за эту версию. Он даст полиции подходящую преступницу – и ускорит получение наследства, как только смерть Жанны будет подтверждена официально.

Это Тим.

Он за эти дни настолько поверил в свою неуязвимость, что и мысли не допускает об обнаружении дополнительных улик на телах. Поэтому Матвею нужно было в первую очередь выяснить у него, где искать, чтобы полиция наконец начала расследовать убийство.

Григорий проглотил наживку мгновенно, похоже, чего-то подобного он и ждал.

— Мама, мама. — Он снова разговаривает во сне и плачет.

– Да я давно уже говорил, что к ней нужно присмотреться внимательней, понимаешь? Но меня никто не слушал, все смотрели на ее фоточки в интернете – какая Жанна хорошая, какая суперская мать, да еще и беременная! А я, получается, плохой по умолчанию. Только я тебе скажу, как всем говорил: я своих детей не убивал! Я своих детей последний раз живыми видел! И если они умерли, виновата только она, это поймут все!

Было такое чувство, будто по коже электричество пропустили, и Матвей мог порадоваться лишь тому, что получилось не вздрогнуть от неожиданности. Он ведь такого не ожидал… Того, что Григорий скажет правду.

Лакки тихонько поскуливает и облизывает его лицо.

Но Коханов не солгал: он не убивал детей. Это вовсе не означало, что он к преступлению не причастен, он явно врал, когда убеждал окружающих, что его жена жива. Нет, Жанну он убил, тут без вариантов.

Я встаю и приседаю рядом с Тимом.

— Все хорошо, — говорю я, поглаживая его руку.

А вот девочки… с ними история другая. Он не собирался их жалеть, они достаточно взрослые, чтобы стать свидетельницами. Но Григорий каким-то образом устроил все так, чтобы они умерли в другое время, когда у него будет алиби. Это подстраховка на случай, если тела все-таки найдут, шанс обвинить во всем Жанну…

Кажется, это его успокаивает. Вскрики превращаются в тихие всхлипывания. Затем в ровное дыхание. Я смотрю на его лицо, которое выглядит еще моложе во время сна, и осторожно убираю прядь волос с его глаза. Словно я действительно его мама. От этого я чувствую себя счастливой и грустной одновременно.

Но это Матвея пока не волновало, куда большее значение имело то, что и полиция, и профайлеры отнеслись к преступлению неверно с самого начала. Они-то считали, что расследуют дело об убийстве – а значит, времени у них много, мертвых уже не вернуть! Однако может оказаться так, что расследовать нужно убийство и похищение.

Потом на цыпочках возвращаюсь в свою постель. Но не могу уснуть. В конце концов я сажусь на кровати, и всякие мысли проносятся в голове. Половина из них даже не имеет смысла.

И вот тогда время обретает совершенно иное значение, начинается гонка, потому что сейчас дети еще могут быть живы – но, судя по довольному виду Коханова, жить им осталось совсем недолго.

Я встаю. Хочется еще раз принять душ — когда я снова буду в такой ванной? Наверно, никогда. Но боюсь разбудить мальчишку. Я поглаживаю пальцами пушистые белые полотенца. Они слишком большие, чтобы вынести их с собой в полиэтиленовом пакете, но можно стащить несколько кусочков этого прекрасного мыла. Затем я надеваю новую одежду, а старую бросаю кучей в углу.

В ящике комода под зеркалом лежит узорчатая гостиничная бумага. Я пишу две записки крупными печатными буквами. Бросаю последний взгляд на Тима, свернувшегося в постели, теперь уже спокойного. Лакки спит, устроив голову на сгибе его руки. Первую записку я оставляю на полу рядом с ними, чтобы Тим увидел ее, когда встанет. Я ловлю себя на том, что посылаю им воздушный поцелуй. Наверно, стала слишком мягкосердечной с возрастом.

Я тихо закрываю за собой дверь нашей спальни. Затем на цыпочках иду по коридору туда, где спят американцы, и подсовываю им под дверь вторую записку.

Чувствуя себя дерьмово, я спускаюсь вниз. Там стойка администратора — такая блестящая, словно кто-то полирует ее каждый день, — и за ней молодая девушка с каштановыми волосами, стянутыми в пышный «конский хвост». Наверно, из-за того, что теперь я чистая и в новой одежде, она не стреляет в меня взглядом «тебе здесь не место», которым нас наградил парень за этой стойкой вчера, когда мы только прибыли.

Глава 3

У Матвея почти получилось, Таиса прекрасно это понимала. Обиженный человек лелеет свое негодование и быстро проникается симпатией к тому, кто его вроде как понимает. Вот и Григорий Коханов, настороженный в иное время, почувствовал в Матвее родственную душу, потому что профайлер умел быть убедительным. Раньше Таису поражала скорость его перевоплощений, теперь она знала, что он на такое способен, однако все равно не утратила восхищение. В одну секунду рядом с ней сидел тот самый Матвей, которого она знала и которому доверяла, а в следующую – убежденный женоненавистник, который успокаивает свою предполагаемую возлюбленную не словами, а подзатыльником. Да Таиса сама бы ему поверила, если бы знала чуть меньше! А Коханов тем более купился, он готов был выйти на нужную тему…

Я выхожу на улицу. Здесь ветрено. Дрожа, я иду к телефонной будке, которую видела вчера по дороге в отель.

Но вмешался адвокат и все испортил.

– Григорий Семенович, думаю, этот разговор нужно прекращать, иначе создастся впечатление, что раньше вы сказали нам меньше, чем вам известно.

— Полицию, пожалуйста, — говорю я измененным голосом. — Я звоню, чтобы сообщить о мальчике, сбежавшем из дома. Он называет себя Тимом, но я не думаю, что это его настоящее имя. Я знаю, где он.

На этом моменте Таисе хотелось взвыть, а еще лучше – сломать о голову адвоката что-нибудь не слишком ценное. Например, табуретку. Понятно, что он выполняет свою работу… Но неужели он не понимает, что речь идет о жизни двух маленьких девочек? Жизни, не смерти! Пускай защищает этого утырка в суде, пожалуйста. Разве может быть его репутация дороже всего?



Но адвокат то ли не понимал, что на кону, то ли ему действительно было все равно. Да и Коханов быстро опомнился, он снова замкнулся – сообразив, как близко он подошел к опасной черте, он теперь вряд ли повторит ту же ошибку.

13.23. 17 августа 1984 года



Пока Таиса верила, что они расследуют убийство, это было не слишком важно: она не сомневалась, что они все равно разоблачат Коханова, так или иначе. Но они получили от первого допроса куда больше, чем ожидали! Судя по взгляду Матвея, он тоже догадался, что девочки могут быть живы. Однако он задерживать Коханова не стал, понял, что они ничего не добьются от этого человека. Он позволил ему и адвокату уйти.

Мы почти на месте.

Когда они остались наедине, он спросил:

– Ты тоже поняла?

Мачеха дает мне последние указания.

– Что именно, что нам уже пора пожениться, потому что мы все равно используем эту легенду чаще всего? – не выдержала Таиса.

— Не думай, что ты гостья, — пренебрежительно фыркает она. — Тебя взяли только присматривать за Майклом. Когда мы приедем, выведи его из машины и не спускай с него глаз, пока мы с твоим отцом будем беседовать с друзьями.

– Не своевременно.

Обычно я не возражала. Я любила присматривать за братом. Но жизнь вдали от дома изменила мою точку зрения на отношения с мачехой. Она не только груба со мной, но и использует меня как бесплатную прислугу. И поведение Майкла в машине тоже расстроило меня.

– Прости, нервы… Они ведь живы, да?

Все было хорошо, только когда мы с папой жили вдвоем.

– Могут быть, – уточнил Матвей. – Сейчас… уже неизвестно. Но они были живы, когда он последний раз их видел, это он сказал честно. Пока мы можем быть уверены в одном: Коханов не убивал дочерей своими руками.

– Может… он и вовсе не хотел их смерти? Это все-таки его дети!

Глава 33

– Нет, это по-прежнему опасное заблуждение. Я предполагал изначально, теперь убедился: он этих детей не любит. Они для него даже не достижение, они – помеха его свободной жизни. Ему нужно, чтобы они умерли, но он не убил их сразу, потому что так ему было удобней всего.

Элли

Если Матвей все определил верно, а это скорее всего так, девочки изначально были частью сложного плана. Они все еще где-то там… Но где? Рядом слишком много лесов, река, озеро, болота… Все то, что в иное время способствует радостному детству, теперь могло стать смертельной угрозой.

Из окна своей камеры я вижу, как подъезжает большой белый фургон. Он вкатывается во двор внизу. Вооруженные охранники в форме выводят женщину. Она молодая, одетая в бежевые брюки и нарядную куртку, и это наводит на мысль, что нашу новую «обитательницу» привезли сюда прямо из зала суда. Она выглядит растерянно, как будто ее ведут на виселицу, — как и я, когда только прибыла. Примерно то же происходило со мной и в Хайбридже.

Таиса сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Нужно отстраниться от того, что кто-то способен убить собственных детей, и рассматривать этих девочек как ресурс. Жестоко? Да – но не для Коханова. Если они поймут, как именно он использовал их, у них еще останется возможность их спасти!

Сейчас к ЭКТ [10] относятся неодобрительно, и даже тогда многие профессионалы уже перестали ее использовать. Но Хайбридж — частное учреждение, и люди, которые им управляли, сами себе писали законы.

Таиса прикрыла глаза, прокручивая в памяти все, что им было известно про ту самую ночь, когда пропала семья. Жанна вернулась ночью, вошла в дом. Сразу же Коханов ее не убил бы, он ждал, пока уедет ее подруга. Девочки… они, наверно спали. При этом полиции Коханов предоставил алиби: он якобы всю ночь работал. В полиции, естественно, все проверили, и его алиби по большей части подтвердилось, его той ночью видели коллеги, он мелькнул на заправке. И все же оставалось около четырех часов, когда никто не мог точно определить местонахождение Коханова.

Меня привели в другую часть санблока. Она напоминала операционную, точно такую же, как в «Ангелах», которых мы часто смотрели по телевизору с бабушкой Гринуэй еще до того, как родился Майкл и все изменилось. На стенах вокруг не было никаких картин. Яркий свет слепил. Я лежала на приподнятой кровати. Там присутствовал человек в белом халате, который назвался анестезиологом, а также Корнелиус. Одна из медсестер держала меня за левую руку. Другая за правую. Мою грудь опоясывали удерживающие ремни. Я чувствовала на голове что-то похожее на шлем. Никак не могла до него дотянуться.

За эти четыре часа ему нужно было дождаться Жанну, убить ее, погрузить тело в машину, похитить девочек, спрятать их где-то живыми… Это многое усложняет. Тела можно закопать, живых людей, которым и положено оставаться живыми, – вряд ли. К тому же, если Матвей угадал верно и планом Б для Коханова изначально была попытка свалить убийство детей на жену, ему нужно было убедиться, что девочки ни при каком раскладе не погибнут одновременно с Жанной или раньше нее, а еще – что они не будут убиты способом, недоступным уставшей беременной женщине.

— Начинаем обратный отсчет, — скомандовал Корнелиус. — Десять, девять, восемь…

Догадка наконец появилась. Таиса понятия не имела, верная ли, но время по-прежнему поджимало, приходилось работать с тем, что есть.



– Девочек не было дома, когда она приехала! – объявила Таиса.

Когда я открыла глаза, мне на минуту показалось, что я вернулась в свою прежнюю спальню с миленькими розово-голубыми занавесками в цветочек и лежу в кровати, на которой так любил прыгать Майкл.

Матвей, который в этот момент явно обдумывал какую-то другую теорию, бросил на нее удивленный взгляд:

— Элли? Ты слышишь?

– Что?

Отец! Он пришел, чтобы разбудить меня и отправить в школу. А потом мы пойдем в парк. Майкл будет качаться на качелях. «Элли! Толкни меня! Еще! Выше, выше!»

– Посуди сам: это же удобней всего! Господи, поверить не могу, что я говорю об удобном похищении детей…

Этот голос не похож на отцовский, поняла я. Он гораздо ниже. И он не может будить меня в школу, потому что я в школе-интернате, так? Может, в моем почтовом ящике окажется письмо от Питера и рисунок от Майкла с большим красным крестом для поцелуя внизу.

– С этого момента прекрати тратить время и энергию на сантименты, – посоветовал Матвей.

— Как ты себя чувствуешь, Элли?

– Да, ты прав… В общем, все обстоит так: Коханов изначально предполагал, что алиби у него будет дырявое. И ему нужна эта дыра – чтобы совершить преступление, следовательно, чем меньше она будет, тем лучше. При этом он не знал, когда именно Жанна будет дома: возможна и задержка рейса, и неприятности в дороге. Он оставил себе это время на погрешность, но когда речь идет еще и о двух маленьких детях, погрешность контролировать сложнее. Если бы они были… мертвыми… ему было бы проще просчитать, сколько времени уйдет на перенос их в машину… Но ему было очень важно, чтобы они были живы, пока жива их мать. Да и потом, это ограниченное время ограничивало и территорию, на которой он мог спрятать тело.

Мужчина смотрел на меня сверху вниз. Его пронзительные синие глаза показались знакомыми, но я никак не могла вспомнить, кто он такой.

– А живых спрятать сложнее, – кивнул Матвей. – И все равно не факт, что он разбил бы столь сложную операцию на несколько дней… Он мог учесть, сколько времени понадобится, чтобы девочки добрались до машины своим ходом.

— Как меня зовут, Элли?

– Да? Ты когда-нибудь маленьких детей в дорогу собирал? Эта плюшевого мишку ищет, этой в туалет надо… И прикрикнуть на них нельзя, чтобы они не расплакались и не привлекли внимание соседей. Опять же, дело было ночью, ему нужно было разбудить девочек, справиться с их удивлением. Причем с трехлеткой дела обстояли проще, а вот семилетняя девочка наверняка начала бы задавать очень много вопросов. Что, если бы она случайно увидела убийство матери? Да она бы рванула прочь, все к тем же соседям, полный провал для Коханова!

Я изо всех сил старалась, но на ум ничего не приходило. Из моего рта текла слюна. Было мокро и противно.

– Пожалуй, ты права… Особенно при том, что у него было несколько дней при отсутствии Жанны.

— Ты знаешь, где находишься?

– Не несколько дней, – покачала головой Таиса. – Один, прямо перед ее возвращением. Даже если принять по умолчанию, что он не собирался оставлять детей в живых, он рисковал, отправляя их в укрытие. Он держал их дома до последнего, а потом перевез в место, где они прожили бы какое-то время, но не слишком долго. К тому же я больше чем уверена, что Жанна звонила им каждый день. Исключение – последний день: там был банкет, я уже посмотрела, а потом – ночной рейс. Даже если бы во время банкета она попыталась позвонить девочкам, Коханов мог сказать ей, что они спят.

Белые стены. Свет. Это не похоже на школу-интернат, в конце-то концов.

– Принято. Значит, девочки в укрытии, расположенном уже не в трех-четырех, а примерно в двенадцати часах от дома.

Внезапно я почувствовала тошноту. Меня сильно вырвало в чашу, которую кто-то держал передо мной. А затем я снова провалилась в сон.

– В потенциале. И еще… Там, где он сможет перепрятать… тела…

Процедура повторялась несколько раз. Должно быть, в течение нескольких месяцев, потому что, когда мы начали, на деревьях были листья. Когда наконец завершили, они стояли голые. Но трудно сказать точно, потому что «лечение», как они это называли, затронуло кратковременную память. Я также очень уставала. Я уже не сопротивлялась, когда они говорили, что пришло время «очередного сеанса». Позволяла привязывать себя к кровати. У меня просто больше не осталось сил бороться.

– Нет, – прервал Матвей. – Это – точно нет. Он прекрасно понимал, что после исчезновения семьи к нему будет приковано всеобщее внимание. Он ни за что не сунется туда, где оставил жену и детей.

Я даже снова начала есть, послушно открывая рот, когда медсестра кормила меня овсянкой с ложечки. «Хорошая девочка», — сказали они, когда я стала делать это самостоятельно. Вскоре одежда перестала висеть мешком, а щеки округлились.

– Возможно, у него есть сообщник? Тот, кто должен гарантировать смерть девочек при любом раскладе…

– Найти человека, способного на убийство маленьких детей, достаточно сложно.

Я также прекратила попытки себя поранить. Собственно, я не могла вспомнить, зачем раньше стремилась это сделать. Когда наступал день для посещения родственниками, я больше не билась головой о стену оттого, что ко мне никто не приходит. Напротив, с застывшей улыбкой помогала раздавать маленькие бисквитные пирожные. «Это так мило!» — восторгалась одна из матерей. От этого я чувствовала себя хорошо.

– Но он мог это сделать, – настаивала Таиса. – И…

А затем я услышала, как она прошептала: «Кажется, я читала о ней. Это же та девочка, которая…»

Договорить она не успела: дверь в комнату отворилась, к ним заглянул дежурный. Уже по его выражению лица, по взволнованному взгляду Таиса могла догадаться, что он не чай предлагать пришел. Секундой позже ее подозрения подтвердились:

– Нашли Жанну Коханову, в лесу… мертвую!

Я не слышала конец фразы. Но это не имело значения. Я была счастлива здесь.

– А дети? – быстро спросил Матвей.

– Детей не нашли… Но они должны быть где-то рядом! Вы поедете?

Матвей уже поднялся, а вот Таиса осталась на месте.

Еще одним приятным последствием ЭКТ являлось то, что меня перестали спрашивать, что же произошло в тот день. Я, по сути, уже сама ничего не помнила. Он превратился в черную дыру в сознании. Стерся, как я поступала с неудачными рисунками на уроках рисования, хотя учитель и говорил мне, что они хороши.

– Езжай, – поддержала она. – Если они там, тебя одного хватит, а если нет… Я хочу кое-что проверить.

Была весна, когда я приступила к учебе по-настоящему. Нас, таких, оказалось немного. Не все были «в состоянии» достичь этой стадии.

Он не стал ни спорить, ни расспрашивать, что же она задумала. Время все еще ускользало, убегало, и терять его Матвей не хотел, очень скоро Таиса осталась в одиночестве.

— Ты очень хорошо потрудилась, — похвалил Корнелиус.

Она надеялась, что ошиблась, что девочек найдут рядом с матерью – живыми и невредимыми. Но Таиса слишком хорошо понимала, насколько маловероятен такой исход. Да, волонтеры искали несколько дней, так что нельзя сказать, что Коханов бросил тело на виду. Однако он оставался уверенным, его, похоже, не пугало обнаружение… Вероятнее всего, смерть Жанны выглядит как суицид. Понятно, что эксперты обнаружат разницу и Коханов свое получит, самоуверенность до добра не доводит. Но пока он убежден, что у него все под контролем, а для этого тела девочек должны оставаться ненайденными, они – фактор риска… Вот и где они?

Если бы определить это было так легко, детей давно нашли бы. Мог ли Коханов построить нечто особенное? Один, без помощи? Допустимо, но маловероятно. Вопрос в том, где бы он нашел достаточно надежного союзника. Друзей у него не было, и это нормальное явление для людей такого типа. В близкий круг входили в основном коллеги, так что Таиса вывела на экран список сотрудников его маленькой компании – и сразу обнаружила кое-что любопытное.

Я сидела недалеко от мальчика примерно моего возраста, который постоянно передавал мне записки. В них всегда были одни и те же четыре слова.

— Я хочу тебя трахнуть.

Она уже видела этот список раньше, но тогда она пропустила странную деталь, потому что не знала об отношении Коханова к женщинам, которое только что выявил Матвей. Среди сотрудников компании были только мужчины – за единственным исключением. Бухгалтерию вела женщина, причем приглашенная: поскольку офиса у фирмы не было, да и финансовые потоки на крупный бизнес не тянули, потребность в полном штате отпадала сама собой.

Женщина эта, Ксения Мошкова, получала за свои услуги солидное вознаграждение – ее зарплата была немногим меньше зарплаты самого Коханова. Не настораживающе велика, вполне нормально для хорошего специалиста. Вот только с учетом обновленного психологического профиля Коханова вероятность того, что он максимально приблизит к себе, по сути, уравняет с собой молодую женщину, была низка. Но это если говорить исключительно о профессиональных отношениях… Что же такого сделала Ксения, что Коханов явно симпатизировал ей больше, чем собственной жене?

От них мне становилось не по себе. Кидало то в жар, то в холод. Что, если он проберется в мою комнату ночью? Наши двери запирали, но что, если он пролезет через окно?

Как будто так много вариантов…

Поэтому я показала одну записку Корнелиусу, и тот мальчик больше не появлялся на занятиях.

Ксению Мошкову уже допросили, и не раз. Она подтвердила алиби Коханова, насколько это вообще было возможно. При этом ее показания полностью совпадали с показаниями других сотрудников, нельзя сказать, что она изо всех сил выгораживала босса. Полиция оставила ее в покое, так ведь у полиции были совсем другие вопросы!

Домашний адрес Ксении был указан в файле, жила она в той же деревне, поэтому Таисе было несложно добраться до нее пешком. Профайлер допускала, что прямо сейчас может столкнуться с сообщницей Коханова, той, кто ради собственного «женского счастья» готов пожертвовать чужими детьми… Но как только Ксения открыла дверь, мнение о ней пришлось поменять.

— Его перевели в другое место, — сказали мне.

Она не была похожа на торжествующую соперницу, наконец добившуюся своего. Молодая женщина выглядела изможденной, бледной, давно уже забывшей о нормальном сне – пожалуй, на все те дни, пока продолжались поиски пропавшей семьи. Это не исключало, что она приняла участие в преступлении, а потом раскаялась, однако не делало такой сценарий единственным. В любом случае, Ксения знала больше, чем обычная коллега.

– Таисия Скворцова, психолог-криминалист, консультант полиции по делу об исчезновении семьи Кохановых, – представилась Таиса. – Я могу войти?

Хорошо. Меньше всего я хотела бы забеременеть и нести ответственность за ребенка. Вдруг я нечаянно причиню ему вред? Хотя, заметьте, у меня не было месячных с момента происшествия, а единственное, что я помнила о размножении из школьных уроков, — что они необходимы для зачатия детей.

– Зачем? – насторожилась Ксения.

– Потому что нашли труп Жанны Кохановой, а детей не нашли совсем – ни живыми, ни мертвыми.



– Господи… Но при чем тут я?

– Вы мне скажите: вы тут при чем или ни при чем?

Дни бежали чередой. Трудно было следить за временем. Но я — по крайней мере, так говорили — делала успехи. Я больше не нуждалась в ЭКТ, по их словам. Вместо этого я принимала кучу разноцветных пилюль и посещала сеансы психотерапии. Я также старалась хорошо учиться и даже получила серебряную авторучку в качестве приза за то, что являлась «самым многообещающим» учеником.

Когда она только начинала обучение у Форсова, Таиса уже умела определять ложь собеседника – но не так хорошо, как хотелось бы. Лучше всего ей удавалось уловить неправду в словах, невербальные признаки давались ей куда хуже. Однако за прошедшие с тех пор месяцы она наблюдала за работой других учеников и слушала самого Форсова.

Так что теперь она мгновенно определила: кое-что она угадала верно. Да, Ксения знает нечто такое, о чем не сказала полиции… Пока что это может быть что угодно, но Таиса решила довериться теории вероятности.

Только приехав сюда, я могла бы использовать ее, чтобы себя поранить. Теперь же не могла дождаться, когда стану писать ею очередное сочинение. Учитель говорил, что я проявляю «исключительный талант», особенно по английскому языку. Очевидно, существовали особые условия, на которых университеты принимали «таких, как я». Мне просто надо было очень, очень усердно трудиться.

– Вы с ним любовники?

– Что? Конечно же, нет! – вспыхнула Ксения.

Корнелиус сказал, что нужно «подождать и посмотреть», как я справляюсь. Но Джулия проявляла больший оптимизм.

Конечно же, да.

– Как долго? – продолжала гнуть свою линию Таиса.

— Ты способна этого добиться, — сказала она. — Это твоя возможность начать все сначала.

– С чего вы вообще это взяли?!

– Нашелся свидетель, видевший вас вместе. Как долго, Ксения?

– Не знаю, что там за свидетель, но я отказываюсь обсуждать этот абсурд!

Ее уверенность вызвала у меня возбужденный азарт. Пока все остальные смотрели телевизор в общей гостиной, я оставалась в своей комнате и занималась. Иногда во время занятий я чувствовала, что в голове всплывает небольшой фрагмент дня происшествия. Но я просто давала ему снова уплыть, как мне и советовали.

– А придется. Выбор лишь в том, со мной вы поговорите или с полицией. Ну и ваше будущее зависит от того, живы девочки или мертвы… А если мертвы, то какова ваша роль в этом?

Я так хорошо справлялась, что меня перевели в другую часть здания. Здесь уже не было решеток на окнах. Я могла бы просто открыть их и убежать. Но не хотела. У нас также были так называемые «групповые сеансы», на которых мы рассказывали о своих чувствах.

– Нет никакой роли! Я никогда не желала смерти ни им, ни Жанне!

– Иногда для того, чтобы человек умер, не нужно действие, достаточно молчания.

— Я счастлива, — всегда говорила я, когда подходила моя очередь.

Ксения все-таки сдалась: отвела взгляд, опустила плечи. Быстрый успех был связан не только с эмоциональной атакой Таисы, похоже, молодая женщина и сама мучилась от чувства вины. Не все преступники гордятся собой, некоторые хотят быть пойманными, даже если не решаются признаться в этом самим себе.

– Проходите в дом, – пригласила Ксения, кутаясь в растянутую кофту. – Тут говорить точно не стоит…

— Ты больше не хочешь делать себе больно?

Естественно, изображать радушную хозяйку она не собиралась, ей просто не хотелось, чтобы о странной беседе узнали соседи. Хотя они и так узнают: в деревнях секреты хранятся плохо. Однако Таису это не интересовало, ей нужен был недостающий фрагмент истории.

Сообщницей Ксения все-таки не была, от этой версии пришлось отказаться почти сразу. Не потому, что она так сказала, Таиса находила все новые признаки – в ее словах, поведении, во взгляде. Зато она была любовницей, так что прочертить границу между собой и чудовищным преступлением у нее все равно бы не получилось.

Я хмурилась:

Она и Григорий Коханов начали встречаться примерно год назад. Ксения прекрасно знала, что он женат, у него есть дети. Ее, в отличие от многих любовниц, это не смущало, радовало даже! Саму Ксению законный брак не привлекал, ей нравился тот период, который называют конфетно-букетным: Коханов добивался ее, щедро дарил подарки, не наглел, потому что знал – она способна уйти в любой момент. Запретный плод обеспечивал Ксении куда более острые эмоции, чем развитие отношений.

— Зачем?

Она даже не понимала, что играет с огнем, ей казалось, что все под контролем: либо она встречается с Кохановым, либо все заканчивается. Какие еще варианты? Таиса же могла сказать, что люди такого типа, как Григорий Коханов, могут всерьез увлечься женщиной, но это никогда не будут хотя бы отчасти платонические отношения. Его притяжение к ней было страстью и желанием обладать, наивно верить, что он уважал Ксению больше, чем других женщин, или ценил как человека.

На восемнадцатый день рождения мне разрешили повесить в комнате зеркало. Стекло больше не считалось для меня «опасным предметом». Теперь я выглядела похожей на себя прежнюю. Хорошо это или плохо? Я не знала.

Ему важно было получить ее в единоличное пользование любой ценой, вот о чем не догадывалась Ксения. Она очень быстро поняла бы это, если бы попыталась уйти от него, однако до такого не дошло. Пока любовница оставалась ласковой и послушной, Коханов считал, что единственное препятствие на пути к счастью – его семья.

Ну а от препятствий избавляются.

Я стала ходить на занятия хоровым пением, хотя иногда мне приходилось только разевать рот, притворяясь, что пою, — любая строчка, содержащая слова «мать», «отец» или «брат», била как ножом по сердцу. Однако я не подавала виду, чтобы меня не заставили снова пройти курс лечения ЭКТ. Когда меня выпускали в город, я старалась скрыть от сопровождающего, что избегаю трещин на асфальте. Я погрузилась в учебу с головой и прошла три «уровня А» [11]. Я была первой в Хайбридже, кто так сделал.

– Что-то начало происходить примерно месяц назад, – тихо сказала Ксения. – Я не могу сказать, что были очевидные перемены, но… Гриша вел себя иначе.

– Замкнулся?

Вскоре я паковала вещи. Собиралась поступить в университет, чтобы получить степень по английской литературе.

– Наоборот! Он стал веселее, он больше говорил, чаще смеялся… Я даже решила, что произошло нечто особенное. Спросила его, он сказал – нет, да и я никаких там событий не обнаружила…

И встретить человека, который изменит мою жизнь.

Потому что не все можно обнаружить. Вероятнее всего, месяц назад Коханов принял решение, с тех пор обдумывал грядущую свободу, и она радовала его все больше.

– Были с его стороны какие-нибудь проявления агрессии по отношению к семье? – спросила Таиса.

– Нет, что вы, если бы были, я бы уже сообщила полиции… Но нет ничего такого, что можно ему предъявить. Что бы я ни сказала, это будет звучать глупо, как моя истерика какая-то… У человека горе, а я к нему цепляюсь!

Глава 34

– Не думайте о нем, он со всем разберется сам. Скажите мне, что вас насторожило.

– Он уже несколько недель говорил о своей семье в прошедшем времени, – признала Ксения. – Не всегда, но… мы и упоминали их не так часто. Только раньше такого не было! Не могу сказать, что тогда это меня испугало, я думала, он так шутит, старается сделать мне приятно: мол, они мое прошлое, а ты – будущее!

Джо

– А потом они исчезли.

– Да… потом они исчезли.

– Что Григорий сказал вам на этот счет?

На улице еще темень. Вчера вечером в пабе я слышала, как кто-то сказал, что скоро переводить часы.

– Ничего… Мы с ним не встречались. Мы никогда не афишировали наши отношения, а теперь я тем более не хочу! Но… я не могу перестать думать… об очень нехороших вещах.

Оно и понятно: Ксения не была психологом, однако обладала тем, что зовут интуицией. Не мистической способностью распознавать тайны, а подсознательным анализом и подсознательными же выводами. Она встречалась с Григорием год. С точки зрения современного общества, ее любовник был успешным, привлекательным, положительным даже – в некотором смысле. Поэтому Ксения уверенно подавляла голос инстинктов, который давно уже предупреждал ее, насколько опасен этот человек.

Над головой кричит чайка. Я вздрагиваю от этого вопля. Другая сражается на тротуаре с коробкой из-под пиццы. Из клюва у нее торчит корочка, и птица торжествующе смотрит на меня. «Это мое!» — словно говорит она.

Сейчас она боялась, но сложно сказать, чего именно – того, что не предвидела участь детей, или того, что Коханов мог сотворить с ней, если бы она послала его подальше. Для Таисы было важно лишь то, что могло помочь расследованию. О самом преступлении Ксения не знала, однако дать подсказку все еще могла.

Их роман действительно не заметили, иначе их уже сдали бы полиции, и к Ксении проявили бы куда большее внимание. А скрывать отношения в маленькой деревне – та еще задача, особенно год, но у этих двоих получилось. Умение прятаться от посторонних глаз можно использовать по-разному…

Хорошо, что я не голодная. После вчерашнего ужина желудок все еще спокоен. В моих пластиковых пакетах — по одному в каждой руке — тоже ощущается приятная тяжесть благодаря двум упаковкам шикарной туалетной бумаги, которые я прихватила с собой из гостиничного номера.

– Где и как вы встречались? – спросила Таиса.

– Тут важно еще «когда»… Иногда – в его машине, когда нужно было отвезти меня в банк по делам компании. У меня есть машина, но я всем говорю, что боюсь водить, чтобы была причина с ним почаще оставаться. Один раз мы вместе ездили в отпуск, когда его жена не могла – она уже была беременна третьим, токсикоз и все дела…

– Это исключения, они не важны, – прервала профайлер. – Здесь, в условиях деревни, где вы встречались? Секс с вами ему требовался часто, в идеале – два и более раз в сутки.

Я иду вдоль бухты, наблюдая, как рыбак готовит лодку. Он кивает мне, а затем возвращается к своему занятию. Я вспоминаю, как мы с Тимом весело плескались в море, и чувствую укол вины.

– Откуда вы знаете? – поразилась Ксения.

Потому что собственники уровня Коханова, не имея власти над объектом обожания, стараются проявить эту власть самым очевидным на их взгляд образом, закрепить свое право, по сути – «пометить территорию». Но пускаться в объяснения профайлер не собиралась, она повторила:

— Не раскисай, — говорю я себе. — Пошевеливайся.

– Где вы встречались?

– В лесу… Там удобней всего – много дорог, которые знают только местные, а местные если и бывают, то по выходным. По будням – хоть в первых же кустах раздевайся!

Я оглядываюсь назад. Никого. Я осознаю, что, пока Тим находился со мной, — я не была так напугана, постоянно высматривая опасность. Но теперь прежние страхи возвращаются.

– Это летом. А зимой, осенью?

– Тоже там. Там есть что-то вроде охотничьего домика возле болот… Нет, не так, это не домик, это такая кустарная постройка… Я случайно узнала от человека, который такое сделал, я ему тоже помогала с бухгалтерией. Он эту времянку использует в сезон зимней охоты, да и то по выходным, а в другое время нельзя – сначала все было нормально, а потом болота сместились, расширились, и туда можно только в морозы пробраться, а как потеплеет – уже нет…

Вот оно.

Теперь я иду по узенькой мощеной улочке. Высокие узкие дома выкрашены в голубой и в розовый. Что бы я только не отдала, чтобы жить в одном из них. Шторы задернуты. На некоторых окнах ставни, надежно запертые от таких, как я.

Таиса поняла это сразу, мгновенно, интуицией ведь не одна Ксения наделена! Ну а потом профайлер начала обдумывать ситуацию – получая все новые и новые доказательства того, что это место подходило Коханову идеально.

О времянке мало кто знал. Те же, кому все-таки было о ней известно, ездили туда редко и в марте вряд ли собирались.

Я прохожу мимо лавки, торгующей картинами. Одна выставлена в витрине — на ней изображены дети, бегущие по пляжу и смеющиеся так, словно в мире нет никаких забот.

В день, когда предположительно пропали девочки, как раз было морозно, Коханов мог привести их во времянку без какого-либо риска для себя, запереть там, зная, что уже на следующий день наступит оттепель. Лед, по которому они прошли, превратится в воду, вода скроет запахи от служебных собак. Конечно, рано или поздно туда доберутся люди, но станет уже слишком поздно…

А может, слишком поздно стало уже теперь, это Таисе только предстояло узнать.

Я смотрю на цену. Две тысячи фунтов. Однако! Этот мир сошел с ума.

⁂

– Вам уже известно, что я обладаю безупречным литературным вкусом. А теперь представьте, насколько мне тяжело прорываться через ту макулатуру, которую сегодня именуют книгами. Лучше всего продается какой-нибудь пошлый бред, тогда как по-настоящему умные книги, сложные, с истинными ценностями, похоже, остались в далеком прошлом. Именно поэтому меня в свое время заставили уволиться из издательства: думающие люди там попросту не нужны, только биомасса с дипломом, которая будет продвигать такую же биомассу.

Я уже за околицей деревни, а дальше идет большая дорога с изъезженным асфальтом. Мимо с пугающей скоростью проносится машина. Этот ублюдок едва не задел меня! А я ведь могла сейчас по-прежнему сидеть в теплом и безопасном гостиничном номере, если бы решила остаться. Когда мне в последний раз так везло? Какой нужно быть идиоткой, чтобы от этого уйти?