Второй год в старшей школе. Самое время беспокоиться о будущей карьере. Чэ была расчетлива, ненавидела сомнения и сложности, а потому решила использовать обнаруженный маленький талант. Она исследовала и обдумала множество легких способов убийства. И чтобы проверить, насколько они осуществимы в реальности, шутки ради начала принимать заказы. Зачем развивать навыки? Все же в итоге делается ради денег. Вот так, довольно рано решив вопрос трудоустройства, демонстрируя свой талант, Чэ и провела свою молодость.

Она убила много людей – реально много. И детей, и стариков, и женщин, но даже если их всех сложить, это число даже близко не подберется к количеству убитых ей мужчин. Чэ гордилась тем, что доля успешно выполненных ей заказов достигала идеальных 100 % (без даже одной сотой проколов). Иногда она выслушивала мотивы клиента, иногда оставалась в полном неведении. Ей было все равно. Заключаешь контракт, получаешь аванс, выполняешь заказ, забираешь остаток суммы. Конец. Личные истории и прочая ерунда не приносили абсолютно никакой пользы в такой четкой и простой работе. Лучше, когда нет никаких эмоций. Их эгоизм лишь портит расчеты. Чувства, словно масло на раскаленной сковороде: брызжут во все стороны и обжигают кожу. Как в случае этой малютки, что предстала перед ее глазами.

Основанные на мести заказы занимали наименьшую долю от общего числа поручений. Не больше 10 %. Люди, которые возненавидели кого-то настолько, что захотели убить, обычно даже не додумываются искать помощи у профессионалов, а в порыве сами хватаются за нож. И, естественно, проваливаются. Прямо как Хваён. Но если мстить должным образом, нельзя останавливаться только на смерти цели. Почему? Потому что это слишком просто. Потому что это не сравнится с болью, которую заказчик проживает снова и снова.

Самый крутой заказ на месть из тех, что Чэ помнила, предполагал похищение сразу четырех людей. Сама цель. И три человека из ее окружения. Ребенок, мать и вторая половинка. Нужно было убить их на глазах цели медленно, не спеша. Чтобы сполна насладиться ее страданиями. И в итоге ее не убить. Разве что предварительно выдавить глаза и отрезать язык. Чтобы впредь этот человек жил в темноте, вечно вспоминая жуткую трагедию – последнее, что он увидел. Чтобы все это провернуть, понадобилась максимум неделя. Было ужасно утомительно… Но и гонорар полагался соответствующий. На эти деньги Чэ полностью обновила бытовую технику у себя в квартире. И еще много осталось.

– Он лишился глаз в этой самой комнате. Сейчас числится недееспособным и шатается по окрестностям. Но я одного понять не могу. Заказчик отомстил, как того и желал, так почему же в итоге покончил с собой?

Подобный конец для Чэ не имел никакого смысла. Заказ, план и его исполнение – все было идеально. Клиента впредь ожидали только погожие деньки. «Так в чем же проблема? Для меня бы каждый день сверкал, как рябь на воде в солнечную погоду, – недоумевала Чэ. Ей захотелось спросить об этом у Хваён: – Вдруг она знает? Может, представляет, каково это?» Но девушка лишь спала, пуская слюни.

Чэ с характерным шлепком ударила Хваён по щеке. Она так и не смогла прийти в сознание, даже когда наемница закончила прикреплять ее стяжками к стулу, на котором когда-то выдавила глаза одной из своих целей.

– Крепко же ты заснула. Видать, устала сильно.

Голос звучал очень ласково, а перед Хваён тем временем предстали разного размера шприцы, баночки с химическими веществами и пистолет с глушителем. Beretta Px4 Storm. Сделан в Италии, использует пули калибра 9 мм. Один торговец оружием, с которым Чэ долгое время работала, как-то предложил по дешевке сделать тюнинг, и она недолго думая согласилась. Видимо, наемников GAS[26] тоже стороной не обошел. Когда берешь оружие, что идеально ложится в руки, даже настроение улучшается.

Чэ притащила еще одну табуретку и, скрестив ноги, села прямо напротив Хваён. Девчонка с кучей денег в обнимку – ну какой из нее клиент? За все двадцать восемь лет в этой сфере она ни разу такого не видела. Этот невинный настрой, до глупости простодушная целеустремленность и тяга (упорство или же простой импульс – не разберешь) явно заслуживали похвалы.

– Ломать подобное упорство доставляет не меньше удовольствия.

Поначалу Чэ даже хотела принять ее заказ. Уж больно забавной была девчонка. К тому же всегда весело наблюдать за человеческим характером вблизи. Так же как несколько десятков лет размышлять о самоубийстве одного из клиентов. Двадцать миллионов вон – ниже этой цены на рынке не было, но Чэ захотелось проявить милосердие и выслушать столь искреннюю просьбу.

Вот только услышав историю, наемница свое мнение поменяла. Цель – бывший мэр Хан Чонхёк? Даже в этой сфере есть такие понятия, как стоп-лист и особые расценки. За двадцать миллионов – ни за что.

Хан Чонхёк был постоянным клиентом Чэ. Он – тот самый заказчик, благодаря которому она встретила Хваён три года назад, и даже новый заказ, полученный спустя всего полчаса после предыдущего, тоже был от него. Ни один дурак не зарежет курицу, несущую золотые яйца. Если уж и найдется сточная канава, где ради денег люди пойдут на все, так это будет сфера, в которой работала Чэ. Она настолько долго в этом бизнесе, что уже собаку съела на определении ценности того или иного предмета и назначении его цены. Поверьте, не найдется ни одного профессионала, который убил бы Хан Чонхёка за двадцать миллионов вон. Спасение, мечты о котором Чэ внушила Хваён, невозможно, если объектом является этот человек. Как бы ни было жаль. Хотя, если честно, жалости у наемницы было мало.

Эта милая девчушка, что в слезах поведала о своих душевных страданиях, игнорирует некоторые факты. Чэ была не спасением, а всего лишь поставщиком услуг. Да, именно она породила эту фантазию в голове Хваён, но, в конце концов, разве не любая реклама основывается на иллюзиях? Это ничем не отличается от рекламы сильно корректирующего тонального средства, которой забиты соцсети. Продавцы гонятся за выгодой, и только за ней. И по той же логике при подсчете прибыли относительно рабочей силы выясняется, что более выигрышным вариантом будет убить не Хан Чонхёка, а эту малышку.

Отсюда возникает вопрос. Что делать с двадцатью миллионами?

Чэ столкнулась с занимательным противоречием. Повести себя как добросовестный директор супермаркета, который не может продать товар, и отправить клиентку восвояси, или же как подлый мошенник: убить Хваён и отобрать у нее эти деньги. Избавиться от нее гораздо проще, чем отремонтировать эту прогнившую квартирку. Свою совесть наемница продала уже давным-давно. Если бы она у нее была, Чэ с самого начала не смогла бы заниматься подобным делом. К тому же Хваён не ходит в школу и опекуна у нее нет. О чем она вообще думала, когда в одиночку переступила порог этого дома? Зная, сколько человек здесь распрощалось с жизнью. Чэ не считала двадцать миллионов такой уж большой суммой. С другой стороны, непременно избавляться от денег, что сами попали в руки, она тоже не собиралась.

– Давненько мной не овладевало любопытство.

Последнее время каждый день уж слишком стал похож на предыдущий. Чэ даже начала задумываться о том, чтобы потихоньку отойти от дел и поучиться чайной церемонии в каком-нибудь месте с красивым видом. В апельсиновый сок она всегда подмешивала снотворное. Причина была крайне проста: Чэ плохо спала по ночам. Добавила она не очень много, так что девушка должна была уже скоро очнуться. Поломав голову, наемница решила сыграть в игру: «По классике – в русскую рулетку? Хотя “Правда или действие” тоже неплоха. Того, кто не ответит, ждет пистолет. Проверим-ка удачу этой девчонки. Кто знает? Может, Хваён выйдет отсюда цела и невредима с двадцатью миллионами и посмотрит правде в глаза». Впрочем, Чэ не было дела ни до правды, ни до чего-либо еще.

Крайний срок следующего заказа истекал через два дня. Цель проживала рядом, поэтому особой подготовки не требовалось. «До тех пор можно спокойно развлечься…» – подумала Чэ и схватила лежавшее рядом с пистолетом яблоко сорта аори[27]. Не так давно она стащила его из дома одной цели. Достав перочинный ножик, наемница надрезала фрукт.

Как вдруг в дверь комнаты постучали.

Чэ взглянула на покрытую царапинами деревянную дверь бежевого цвета. Здесь сейчас никого, кроме нее и Хваён. «Тогда кто стучится?» – вслед за этой мыслью снова раздался стук. Это было что-то среднее между «тук-тук» и «бам». Ровно три раза. Чэ подошла к двери с ножом в руках. Одним махом открыла ее и осмотрелась. Снаружи никого не было. Только отброшенный ею плюшевый медведь валялся под диваном. Женщина закрыла дверь и разрезала яблоко. Может, послышалось? Вполне возможно – Чэ ведь плохо спит последние дни. Она постоянно страдала от зрительных и слуховых галлюцинаций. Лица и голоса убитых ей людей. Раньше такого никогда не случалось. Должно быть, постарела или ослабла духом. Или этот дом пропитался смертью сильнее дозволенного, и ее прокляли.

Наемница положила в рот кусочек яблока сочного зеленого цвета. И тут снова постучали. В этот раз звук шел не от комнатной двери, а от входной. Женщина насторожилась: «Это сейчас в коридоре было? Нет. Стучались точно в комнате».

Чэ вышла за дверь, чтобы узнать, кто этот незваный гость.

Глава 4

Злые духи

Тоха видел призраков постоянно. С самого раннего детства. Эта способность была его отличительной чертой точно так же, как и тонкие каштановые волосы, необычайно длинные ресницы, приподнятые уголки губ, будто тронутые вечной легкой улыбкой. Досталось все это ему не от отца, Хан Юнхёка, а от матери – Чон Чини. По материнской линии в роду были известные на весь Яму шаманки. И этот секрет мать Тоха хотела скрывать до самой своей смерти.

Когда Чини было четырнадцать, ее мама, бабушка Тоха, которая проводила кут[28] для моряков и предсказывала им судьбу, сказала: «В нас течет кровь шаманок. В каждом поколении нашей семьи один человек беспрекословно должен посвятить себя духам. Если ты этого не сделаешь, тебя поглотят несчастья, а будешь упрямиться до самого конца – они перейдут на твое дитя».

Из всего этого потока угроз Чини не поняла ни слова. Какое ей дело до далекого будущего и ребенка, который еще неизвестно, родится или нет? Девушка хотела освободиться от матери и от невыносимого дома, где ее заставляли целыми днями отрывать голову анчоусам и слушать, как проводят кут. Хотела жить с гордо поднятой головой. Поэтому в шестнадцать она сбежала из дома. Неожиданно Чини направилась в Сеул, где в одном из закоулков улицы Чхунмуро[29] познакомилась с человеком, представившимся кастинг-менеджером развлекательной компании.

Шестнадцать лет. Возраст, когда каждый хочет мечтать. До этого Чини никогда не слышала об этой компании, но она была молода и нуждалась в мечте. Ей хотелось стать кем угодно, только бы не шаманкой. Совершенно не важно кем. Поэтому для девушки слова вроде «знаменитость» или «айдол» были сравнимы с выигрышным лотерейным билетом, номер которого еще никто не успел соскрести. Погрузившись в сладкие фантазии, Чини сжала кулаки (энтузиазм в одном, искренность – в другом) и поставила подпись на несправедливом, граничащем с надувательством контракте. Чтобы полностью избавиться от него, ей понадобилось целых десять лет.

Каким-то образом Чини удалось дебютировать, но успеха она так и не добилась. Старшую школу она не окончила и первые годы своего третьего десятка посвятила карьере артистки, которая вскоре подошла к концу, не дав ни гроша. Благодаря судебным разбирательствам девушке еле-еле удалось разорвать нелепый контракт, и все, что у нее осталось, – это лишь куча долгов. В конце концов ей пришлось вернуться в Яму. По возвращении мать спокойно сказала дочери:

– Иди почисти анчоусы. А со следующей недели начнешь обучаться делу.

Чон Чини охватил гнев: «Она что, не может утешить меня даже стандартными фразами? “Ты настрадалась, дочка” или “Все хорошо”, например, сказать?» Спокойствие матери воспитало в ней менталитет жертвы. Это равнодушие будто бы подтверждало, что все пережитые Чини неудачи были ожидаемы. Но сдаваться она была не намерена. Девушка чистила анчоусы, помогала матери с работой, а в дни, когда цвет воды был ярким, она наблюдала за женами моряков, которые приходили к шаманке, и сосредоточенно выискивала новую возможность.

Второй шанс предоставился ей в чайной, куда она пришла по поручению матери. «Восемнадцатый конкурс красоты от компании по производству сушеных морепродуктов Яму». В тот день был крайний срок подачи заявок. Чини быстро отредактировала фотографии, сделанные еще в период работы в шоу-бизнесе, и отправила заявку – через два месяца она стала победительницей конкурса. А еще вступила в отношения с Хан Юнхёком – он был главным судьей на отборочном этапе – и спустя год успешно вышла за него замуж.

Когда во время церемонии, которая проходила в самом роскошном свадебном зале Яму, Юнхёк надел ей на палец бриллиантовое кольцо, Чини дала клятву самой себе. Что теперь она ни за что не пойдет ко дну. Что попробует слезть с вагонетки судьбы. Да что там, судьбы все равно не существует. Это ее мать цепляется за то, чего нет. Под сложенными в скромном жесте руками чувствовалось движение плода.

Летом, когда родился Тоха, его бабушка скоропостижно скончалась во время проведения кута, предшествующего сезону дождей.

– Держись подальше от праздничных блюд с запахом масла. Иначе зло выползет из-под земли и навредит твоему ребенку.

Последний материнский завет показался абсурдным. Чини сожгла завещание и не придала его содержанию особого значения. Разве угрозы ее матери не оказались ошибочными? Муж иногда становился эмоциональным, но был в целом добр, да и замужняя жизнь дарила чувство безопасности. Ребенок тоже рос хорошо. Так и жила Чон Чини, позабыв о словах матери до тех пор, пока Тоха не пошел в детский сад. Она думала, что никогда о них и не вспомнит, но предостережение снова пронеслось в голове, когда сын – свет ее очей – вдруг закричал, указывая в пустоту:

– Мама! За тобой стоит какая-то бабуля! Она выглядит так, будто очень-очень злится.

В тот день Чини впервые сильно разозлилась на ребенка. Женщина на целый день, пока муж не вернулся с работы, заперла сына в комнате в наказание за шутку над взрослыми. Мальчик громко плакал. Стучал в дверь своими маленькими ручками, боясь, что страшная бабуля может прийти к нему. Чон Чини наглухо закрылась в спальне и заткнула уши. Кричала, созерцая пустоту. Выливала брань и гнев на свою мать, которая даже после смерти никак не могла оставить ее в покое.

Ее сын и дальше продолжал тыкать пальцем в воздух и нести чепуху, но Чини с удивительным спокойствием притворялась, что не слышит его. Идеальное безразличие. «Мама, там какая-то женщина смеется». – «Тоха, поедим кимбап?»[30] «Мама, там маленький ребенок вверх ногами висит. И у него нет глаз». – «Тоха, давай на этой неделе сходим в магазин за зимней одеждой?» «Мама, в моей комнате кто-то есть, можно я сегодня посплю с тобой?» – «Тоха, ты же мальчик, чего тебе бояться? Я устала».

В какой-то момент ребенок перестал говорить всякий бред, и Чон Чини успокоилась. Только вместо этого он стал повсюду таскать с собой игрушки. Забирался под одеяло с ними в обнимку. Его комната была забита мягкими вещами разного размера. Пушистыми тельцами с пластиковыми глазами. Кусками ткани, внутри которых не органы и душа, а вата. И для Юнхёка подобные «милые» вещи были как бельмо на глазу. «Вот сукин сын. Что тебе мешает быть таким же, как Хан Тохён? Да что такого я тебе недодал в отличие от того человека?» – причитал он.

Только потом Чини смутно начала понимать. Хан Юнхёк больше всех остальных любил себя. Для него ребенок – его альтер-эго. Вот почему мужу не было совершенно никакого дела до того, что Тоха унаследовал не от него, а от нее. До тонких русых волос, необычайно длинных ресниц, приподнятых уголков губ, будто тронутых вечной легкой улыбкой. До худощавого телосложения и ранимой натуры, до глаз, что постоянно видят то, чего нет. Столь эгоцентричный образ мышления Юнхёка со временем начал вырываться наружу бесконтрольно: дошло до того, что вину за все ненавистные стороны Тоха он взваливал на жену. Когда он злился на сына, без конца называл его «бабой», и, выплевывая это слово, Юнхёк всегда смотрел на Чини.

– Сукин сын, собираешь этот плюшевый мусор как баба. Раз тебе так нравятся эти клочки шерсти – сиди с ними хоть всю ночь. Пока совесть не проснется, даже не думай – и шагу отсюда не ступишь.

В тот день, после того как Тоха затащили вместе с игрушками в ванную, Чини сильно поругалась с Юнхёком. Она знала, что муж уже довольно давно встречается с другой женщиной. День ото дня от него по возвращении домой исходил незнакомый запах, а стоило Юнхёку открыть рот – тут же начинались разговоры о племяннике. В такие моменты его взгляд сильно напоминал взгляд ее матери. Мол, ты провалилась, и это было вполне ожидаемо. Взгляд, который говорил: «Ты умрешь, будучи несчастной». Прошлое, проклятия и голоса навалились на Чон Чини.

«Ха, ну и по чьей это милости?!»

Однако теперь женщина взглянула на ситуацию иначе, не так, как в прошлом: Чини решила, что не пойдет ко дну в одиночку. «Рушится моя жизнь – обрушится и твоя. Провалюсь я – провалишься и ты. Я не сама по себе родила ребенка, мы оба его родители! Почему это в его состоянии виновата я?!» – возмущалась она.

После словесной перепалки повеяло запахом масла – он исходил от подобранного Юнхёком у двери соседского ттока. Взглянув на угощение, Чини вспомнила о словах матери перед смертью. Это было похоже на инстинкт, который передался ей через кровь. С незапамятных времен тток был неотъемлемой частью любого застолья. Чини знала, что Юнхёк сходит по сладкому ттоку с ума. И заметила, что от угощения исходил странный запах миндаля. Она сказала, что переложит блюдо в более красивую тарелку, и понесла его на кухню. Хан Юнхёк, видимо посчитав это за жест примирения, разрешил взять его карту и отправиться в выходные на шопинг.

– Дорогой, может, тебе заодно купить новый костюм для гольфа? – Ответила на предложение Чон Чини, пока поверх ттока с масляным запахом наливала сверху еще масла. Больше она ничего не сделала.

Мать Тоха с любовью посмотрела на тток, который она аккуратно переложила в тарелку известного бренда – им пользовалась одна из европейских королевских семей. Глядя на то, как муж жадно пихает в рот обожаемое им лакомство, Чини без конца обдумывала слова матери. «Держись подальше от праздничных блюд с запахом масла». «А что там дальше было? Странно, – думала она. Раньше эти слова постоянно крутились в голове, словно отпечатались где-то на задворках разума, а теперь никак не приходили на ум. – Она сказала держаться подальше. Подальше. Но почему? Почему ты до самой смерти указывала мне, что делать?»

Хан Юнхёк с вымазанным маслом ртом пододвинул к жене тарелку и предложил ей попробовать. Чон Чини отказалась. Но тут… Откуда-то донесся запах земли… Она на секунду оглянулась и увидела, как на семейной фотографии, что стояла на островке обеденного стола, что-то появилось. Между ней и ее мужем выделялось нечто сильно худощавое. Точь-в‑точь мать, какой Чини ее помнила.

Женщина пристально взглянула на фигуру в фоторамке. Запах земли становился все более насыщенным, овладевая обонянием Чон Чини. Вместе с тем ее резко одолел голод. Настолько сильную потребность в еде она не чувствовала никогда. Из памяти стерлись и легкий запах миндаля, исходивший от ттока, и тот факт, что она сама же налила сверху кунжутное масло. Сейчас от угощения, сияющего, словно драгоценный камень, тянулся лишь аромат фермерского масла, за бутылку которого на рынке просят по пятьдесят тысяч вон. Чон Чини протянула руку к опустевшему – будто бы в нем дырку проделали – животу. Возможно, так же себя чувствовал и герой одного из древних мифов, Эрисихтон, что разгневал бога и обглодал собственную плоть[31]. Женщине хотелось запихнуть в рот хоть что-нибудь. Ей казалось, что иначе ей придется пожрать собственное тело, своего мужа и ребенка… А перед Чон Чини светился аппетитный сладкий тток – после Юнхёка от него осталось всего около трети.

Чини протянула руку и схватила самый большой и самый аппетитный кусочек. Положила в рот и пожевала. Когда она раскусила мягкую оболочку, сладкая начинка просочилась наружу и пробудила вкусовые рецепторы. Второй кусочек, третий – Чини затолкала в рот весь оставшийся тток и, разом прожевав, проглотила. Вкус был что надо. Сладость, мягкость и ароматный запах масла. Во рту взрывались фейерверки. С улыбкой до ушей мать Тоха посмотрела на мужа. Хан Юнхёк бился в конвульсиях, выворачивая конечности.

Ах этот запах масла!

Первым кровью начало тошнить Юнхёка. Схватившись за горло, он катался по полу в агонии. Посмотрев на эту сцену, Чини почувствовала приближение собственной смерти. Голод пропал, оставив после себя лишь тошноту и жар. Она раздирала объятое пламенем горло, чувствуя, как плавятся и просятся наружу ее внутренние органы, пока в голове бесконечно крутились слова покойной матери. Перед тем как навсегда закрыть глаза, Чон Чини взглянула на тощие ноги, что стояли в луже выблеванной ей крови. Ноги пожилой женщины, худые настолько, что просвечивали кости. Чертова старуха. Чертовы кровные узы. Прожигая эти ноги налитым кровью взглядом, Чини сплюнула сгусток крови и заговорила: «Как ты и сказала, меня настигло несчастье. Я съела праздничное блюдо с запахом масла. Теперь ты спокойна? Но что же ты сказала в конце? Почему я никак не могу вспомнить?»

Тонкие, будто ветви, ноги приблизились. Между пальцами налипла темная земля. Хозяйка пропитанных запахом грунта ног подошла ближе и на ухо умирающей матери Тоха прошептала угрозу:

– Прольется кровь твоего ребенка.

Чон Чини усмехнулась ей в ответ: «Кто ни разу в жизни не проливал своей крови?»

– Я сама прожую и съем это еще не подросшее хрупкое тельце. Я жутко голодна.

От этих слов уже было не до смеха. Чини медленно заморгала, и в голове вспыхнул образ матери из глубокого детства. Тонкие русые волосы, необычайно длинные ресницы, приподнятые уголки губ, будто тронутые вечной легкой улыбкой, – все это досталось от нее. Забавно, но мамино лицо, что смутно виднелось на противоположном берегу реки забвения, теперь – в миг последнего вздоха – стало как никогда четким. Сознание покидало Чон Чини, когда она почувствовала нечто странное:

«Разве моя мать выглядела так? Вроде бы нет».

Она подняла голову и хотела было еще раз проверить, кому принадлежали эти странные ноги, но тело впитало в себя яд и наконец достигло своего предела. Чини закрыла глаза, до самого конца так и не разрешив собственные сомнения. Существо с костлявыми лодыжками уставилось на супругов, что в луже темно-красной крови склонили головы друг рядом с другом.

В нем томились давние обида и голод, которые существо хранило словно драгоценность.

* * *

Где только призраки не возникали! Под столом за завтраком, у отца над головой, под ногами, на плечах классного руководителя или посреди дороги сами по себе, будто незаконно вывешенный рекламный баннер. Иногда они по виду ничем не отличались от людей; иногда представляли собой лишь сгусток тени, по которому можно было только догадываться, что они собой представляют; иногда выглядели так жутко, что к горлу непроизвольно подступал крик. Поначалу Тоха их боялся. Они неожиданно выскакивали и заставали мальчика врасплох, без конца что-то нашептывали ему незнакомыми голосами. Но с возрастом он осознал. Эти призраки (до конца было неясно, кто они – привидения или нечто иное) лучше живых людей. И что видеть мертвых лучше, чем мучить до смерти живых.

Погибший Юнхёк считал подобные мысли сына слабостью и относился к ним с презрением. Бесхарактерность для него была подобна болезни. А болезнь требует лечения. В качестве лекарства Юнхёк выбрал насилие, и Тоха начал чувствовать, как потихоньку отходит от физического мира и становится ближе к миру призраков. Мальчику казалось, что никто не сможет услышать его крики. Тем временем его упрямо страдающее от боли тело ощущалось лишь обузой.

В призрачном мире действовало особое правило. Единственный негласный закон. Призраки могли наводить шум сколько угодно, однако навредить живому не имели права. Время от времени они могли зло пошутить, но виной всему было лишь одиночество. Так уж они существовали на свете. Потом просто исчезали или оставались в этом мире дальше.

Призраки были рядом с Тоха, сколько он сам себя помнил. Несмотря на то что после событий трехлетней давности мальчик не мог понять, кем именно являлись то и дело возникающие призраки Тохёна и отца, – настоящими призраками или порожденными травмой иллюзиями, – кроме этих двоих никаких аномалий не наблюдалось. Мертвый живого ранить не может. Это неписаное правило не нарушалось никогда. Тоха гордился тем, что повидал множество призраков, но существо, что находилось перед ним в данный момент, ему еще ни разу наблюдать не доводилось.

Бум!

Грубым движением женщина поставила на пол металлический стул. Тоха спрятался под диваном в гостиной и наблюдал сквозь дверной проем. Наемница взвалила на спину потерявшую сознание Хваён и направилась в самую дальнюю комнату рядом с ванной. Внутри стены были завешаны полиэтиленом. Все это выглядело как сцена из криминального фильма. Тоха догадывался о множестве совершенных в той комнате злодеяний. Она выглядела как пространство, где имеют дело с трупами. И там внутри было «оно».

Как вообще можно «его» описать? Нечто, вылезшее из ада? Игрушка дьявола с вывернутыми руками, ногами, органами и сосудами? Притаившееся в комнате существо было слишком четким для призрака и источало опасность. По меньшей мере несколько десятков мертвых душ сплелись в единый ком и глядели на женщину. Руки и ноги существа будто были соединены пряжей, около сотни глазных яблок перекатывались туда-сюда вслед за наемницей. Каждый налитый кровью зрачок переполняли гнев и ненависть, а когда они моргали, из них вытекала темно-красная кровь.

«Неужели она действительно не видит это жуткое создание? Столько душ извергают проклятия…» – словно в ответ на вопрос Тоха, женщина, напевая себе под нос, заперла дверь в комнату. Юноша прикрыл рот, хотя его бы все равно не стошнило. Точнее, мягкое подобие рта. И тут. Рядом раздался незнакомый шепот:

– Видишь этот сгусток? Там и моя мама есть.

Тоха повернул голову и поймал взгляд какого-то ребенка – тот лежал на животе на полу. Шея его была почти оторвана от тела, а сам он был в школьной форме. Костюм принадлежал местной частной школе, правда дизайн там теперь уже сменили. Ребенок захихикал, из-за чего рана на шее открылась, и из нее хлынула темная кровь.

– Ты попал в это тело случайно? Первый раз вижу плюшевого медведя, в которого вселился призрак.

Тоха не был удивлен. Обычно призраки то и дело заводили разговор. Он бы проигнорировал эти слова, будь он в своем обычном теле, но в таком обличье не ответить было бы странно. К тому же этот маленький призрак, судя по всему, давно уже обитает в доме женщины и вполне мог бы помочь.

– Я не знаю, как так вышло.

– Ты умер?

– Я попал в аварию, но, кажется, не умер.

Это было предположение. Если бы Тоха погиб в аварии, об этом как минимум сообщили бы в местных новостях. Хотя нет, весь Яму был бы обклеен лицом Хан Чонхёка, пережившего две трагедии подряд. Однако вокруг царила тишина. Да и, как бы это сказать, словами не опишешь, но у него было предчувствие. По сравнению с призраками, которых видел Тоха, сам он все еще довольно твердо стоял на ногах в этом мире.

– Забавная ситуация. Тело живо, а душа вылезла наружу: может, кто-то другой занял твое место?

– Другое существо?

– Ага, например, похожее на это.

Маленький ребенок указал в сторону закрытой двери. Он имел в виду сгусток внутри.

– Призраков на этом свете ведь душа держит. Если умер, ты должен исчезнуть – насколько обозленным нужно быть, чтобы пойти наперекор этому принципу? Такие души собираются вместе, множатся и иногда могут причинять вред живым людям. Обычно подобных существ называют злыми духами.

– Хочешь сказать, что мое тело украл злой дух?

– На это указывают обстоятельства.

Призрак пожал плечами и сменил тему:

– Тебе бы поскорее сбежать отсюда. С твоей подругой, которую женщина отнесла в комнату, возможно, скоро случится то же, что и со мной. Оттуда никто не выходит живым. И я, и моя мама с бабушкой – все мы там умерли. Мой папа сделал что-то плохое, и нам отомстили вместо него.

Призраку необязательно было все это говорить: Тоха и так понимал, что находится в опасной ситуации. Но должен же быть способ, как спасти Хваён! Парень нервно напряг мозги, но ни одна идея к нему не приходила. Сейчас все совсем не так, как вчера. Они в разных комнатах, дверь закрыта, к тому же та женщина – профессионал по части лишения кого-то жизни. Все, что он мог сделать в данный момент, – это тянуть время.

Тоха вылез из-под дивана и встал напротив двери. Маленький призрак, развалившись на диване, наблюдал за ним с выражением восторга на лице. Тоха со всей силы постучал в дверь. В этом доме нормальным телом обладали только Хваён и наемница – и он решил, что этим можно воспользоваться. На самом деле в чувстве страха нет ничего особенного. Любое отклонение связано напрямую именно со страхом. Необычные ситуации, необычные звуки, необычные предметы. И этот шум определенно должен был стать чем-то необычным для женщины за дверью.

Однако многообещающая попытка скоро обернулась провалом. Кулачок плюшевого мишки слишком мягкий, чтобы издать достаточно громкий звук. Рядом с обескураженным Тоха возник призрак. Желая помочь, ребенок продемонстрировал свой сжатый кулак и сказал:

– Я же говорил. Со злобными намерениями даже мертвые могут навредить живым. Я, конечно, такого уровня не достиг, но вот постучать смогу. Ты милый, так что помогу в качестве исключения.

Призрак вложил все свои силы, и послышался настоящий стук. Придя в восторг, он постучал в дверь еще раз. Это было что-то среднее между «тук-тук» и «бам». Ровно три раза. Снаружи послышались шаги женщины. Тоха стремительно бросился под диван. Вскоре наемница открыла дверь и оглядела комнату. В руках она держала перочинный нож. К счастью, Хваён выглядела невредимой.

– Что за?..

С тревожным выражением лица женщина опять закрыла дверь. Тоха настоял, чтобы призрак постучал еще раз. Ребенок в торжествующем настроении снова сжал кулак и постучал в дверь, но в этот раз не издал ни звука. Он смущенно пробормотал:

– Как же так? Видимо, на этом все.

– Может, тогда стукнуть чем-нибудь другим?

Тоха уже смог взять в лапы топор, так что постучаться каким-нибудь твердым предметом было ему вполне по силам. Как нельзя кстати на глаза попалась пепельница на столе. Она была достаточно тяжелой, и он вполне смог бы ее взять. Тоха в спешке направился к кухне. Из-за коротких ног добираться пришлось долго.

Но вдруг… Он еще не успел ничего сделать, когда откуда-то раздался агрессивный стук. Тоха застыл посреди гостиной и начал озираться в поисках источника звука. Стучали во входную дверь снаружи. Совершенно иначе, не так, как это делал призрак: звук был грубым и тяжелым. Мишка прислушался к крикам снаружи.

– Эй, Хван Хваён! Я знаю, что ты там!

Это был голос Ёнчжина. Тут же открылась дверь в дальнюю комнату, и Тоха бросился на пол. Женщина подошла к входной двери и долгое время пристально вглядывалась в нее. Ёнчжин продолжал настойчиво бить кулаком.

– Твою мать! Тебя здесь поблизости несколько человек видело! Отвечать не собираешься?!

– Здесь никого нет, – бросила женщина.

Она приоткрыла дверь всего лишь на расстояние ладони – так же как и с Хваён тогда. В ту же секунду она задвинула старые кроссовки девушки под обувной шкаф: дотошность под стать профессионалу. Глаза Ёнчжина были ярко-красными, как у типичного преследователя. «Он узнал о том, что деньги украли? Еще бы, раз сюда пришел, точно узнал», – подумала женщина. Но она была далеко не сговорчивым человеком. Поэтому уже второй раз за сегодня солгала и глазом не моргнув:

– Если ты о мелюзге с рюкзачком, то да, она сюда приходила. Но я ее отправила восвояси.

– И куда она пошла?

– А мне откуда знать?

Тоха молил, чтобы Ёнчжин тянул время подольше, но ситуация разрешилась быстрее, чем ожидалось. Бандит сквозь дверной проем бегло осмотрел квартиру женщины и, решив, что Хваён внутри нет, с руганью ушел. Вновь закрыв входную дверь, наемница вернулась в гостиную. Она собиралась было направиться в дальнюю комнату, но внезапно остановилась.

– Плюшевый медведь разве тут валялся?

«Недавно вроде бы рядом с диваном был», – подумала она. От услышанного Тоха показалось, будто его и так небьющееся сердце остановилось. К счастью, женщина ушла в комнату, не придав этому особого значения, и мишка быстро поднялся с пола. А затем побежал к балкону.

Там, запиханные в пакет, лежали двадцать миллионов вон, которые Хваён принесла с собой ради заключения сделки. Наемница убрала их туда перед тем, как оттащить девушку в комнату. Тоха, вытянув свою круглую голову, выглянул на балкон. Внизу как раз показался вышедший из здания Ёнчжин. «Думай, нужно думать», – лихорадочно соображал парень. Главарь банды взбесился из-за Хваён и теперь преследует ее. Тоха решил воспользоваться этим. Чтобы сбежать из пещеры тигра, нужно заманить туда гиену, – другого выбора нет.

Двадцать миллионов. Изначально они предназначались женщине за выполнение заказного убийства, но сделка все равно сорвалась. Раз так, бесхозные деньги должны вернуться к законному владельцу.

Тоха поковылял в обнимку с наличкой. Плюшевый медведь был довольно большим, но пакет с двадцатью миллионами удерживать ему было тяжело. Призрак тоже вмешался и сделал вид, что поддерживает пакет сбоку, но бестелесное существо помочь было не в силах. Его прозрачные пальцы лишь без конца проникали сквозь деньги.

Перенос пакета с деньгами занял много времени. Окно на балконе было плотно прижато к раме и открывалось с трудом. В итоге Тоха пришлось поддеть его взятым с кухни ножом. Если бы у юноши было его тело, нормальные пять пальцев, ему бы не пришлось так долго возиться с этим окном. Хотя бы сетка от комаров была легкой и без труда поддалась. Тоха посмотрел с открытого балкона вниз. Ёнчжин говорил с кем-то по телефону, пытаясь зажечь сигарету. Нужно действовать сейчас.

Мишка схватил пакет и перевернул его. Сверкающие золотом пятидесятитысячные купюры развевались на ветру и опадали вниз словно лепестки цветов. Лепестки стоимостью в двадцать миллионов, разлетающиеся по комплексу «Радуга». Грязная цена за человеческие жизни, отливающая ярким светом. Ловушка, которая заманит Ёнчжина обратно.

Первая упавшая на землю купюра притянула взгляд бандита. Следом желтые приманки начали опускаться со всех сторон, и Ёнчжин, вскинув голову, присмотрелся к крыше здания. Тоха повалился на пол и принялся своими короткими мягкими лапками складывать бумажные самолетики из еще не улетевших купюр. Складывал он только на словах, а в действительности кое-как мял и просто запускал их в бандита. Парень почувствовал, что Ёнчжин смотрит в его сторону, и взмолился: «Прошу, пожалуйста, поднимись обратно».

Всего через несколько мгновений абсолютно все жители «Радуги» выбежали на улицу и начали хватать деньги. Ползали на четвереньках и толкались в попытках схватить хотя бы одну бумажку. Ёнчжин затушил о подобранную купюру сигарету, которую до этого держал в зубах, и снова зашел в здание. Прошел мимо лифта – красная надпись оповещала о его поломке – и поднялся по лестнице.

* * *

Чэ вернулась в комнату и непринужденно доела яблоко аори. Длинноватый огрызок она небрежно бросила на пол. Хваён медленно заморгала: видимо, недавняя суматоха заставила ее прийти в себя.

– Очнулась?

– Почему я связана?

– Потому что я тебя связала.

Глаза девушки, спустя долгое время вернувшейся в сознание, сделались круглыми, как у кролика, и заметались по сторонам. Мрачность комнаты повергла ее в ужас. С довольным видом наблюдая за выражением лица Хваён, Чэ заговорила:

– Знаешь, у человеческих жизней тоже есть иерархия расценок. Если провести аналогию с мясом, то Хан Чонхёк, которого ты заказала, – это первоклассная вырезка из мраморной говядины. Его жизнь стоит даже дороже, чем моя, то есть чем жизнь человека, выполняющего заказы. А ты? Ты – всего лишь обрезки, которые остаются в процессе разделывания мяса. Такому даже цену нет смысла назначать. При этом ты пришла со своими двадцатью миллионами и просишь за них лучший кусок. Как по-твоему, что я должна делать в такой ситуации?

– До этого вы про разницу в стоимости не упоминали. Вы же сказали, что деньги могут стать спасением, почему же теперь от этих слов отмахиваетесь?

– Тогда я не знала, что твоя цель – Хан Чонхёк.

– Мелочная трусиха.

– А что ты хочешь от мясника, который за деньги убивает людей?

– Лгунья. Мошенница.

– Ругайся сколько влезет. Меня это все равно не трогает.

Хваён смотрела на наемницу полными слез глазами. Раньше девушка считала ее спасительницей, которую однажды встретила в закоулке, теперь же та обернулась демоном, потерявшим голову от денег. Лицо женщины, выдающее в ней профессионала, ее ледяной образ – все это теперь вызывало лишь смех. «Я как раб, который продирается сквозь нечистоты в поисках фрагментов для строящейся золотой башни. Что я вообще ожидала от такого человека?» – с досадой думала Хваён.

Однако больше всего девушка злилась на саму себя за то, что так глупо попала под действие чужих чар. В голове пронесся собственный образ: как она, сдерживая рвотные позывы, крала наличку из хранилища Ёнчжина. Деньги, кровь и плоть повязаны друг с другом. Сколько оправданий ни выдумывай, как ни отрицай, в конце концов они с этой женщиной не так уж друг от друга и отличаются. На Хваён нахлынуло разочарование в самой себе. После смерти мамы она столкнулась со злом за гранью всякого воображения. Было страшно от мысли, какой ужас еще ожидает ее впереди. Но для начала нужно преодолеть текущий кризис.

Наемница вертела перочинным ножиком, держась пальцами за кончик рукоятки. На долю секунды Хваён показалось, что это пугающее оружие вот-вот прилетит в нее. Прикусив губу, девушка осмотрела комнату. Плюшевого мишки нигде не было. Он не появится, как вчера, и не спасет ее. Чэ с ухмылкой возобновила разговор:

– Есть у меня один вопрос. Если удовлетворишь мое любопытство, может быть, даже отпущу живой.

– И что же?

Женщина встала и направилась к столу. Там лежали пули и пистолет. Наемница искусно собрала оружие, взяла его в руки. Затем оглянулась на Хваён:

– Давным-давно жил-был мужчина, ослепленный местью. И вот он нанял человека, чтобы тот зверски убил семью его врага. Все ради идеальной мести. Но после он покончил с собой. Несмотря на то что смог успешно и красиво отомстить. Почему он так поступил? Ты знаешь?

– Почему вы спрашиваете об этом меня? Все равно уже ничего не поделаешь.

Взгляд Чэ подсказывал, что нужно попытаться еще раз.

– Вы же сказали, что он был ослеплен местью. Ее свет поддерживал в этом мужчине жизнь. Разве машина не останавливается, когда заканчивается топливо?

– А что насчет тебя?

Женщина приблизилась на шаг с пистолетом в руке. Ответ Хваён пришелся ей не по душе.

– Разве ты не в такой же ситуации? Получается, ты тоже достигнешь своей цели и покончишь с собой? – сказала она и чуть погодя добавила со скучающим видом: – Тогда нет смысла оставлять тебя в живых.

Хваён замолчала. Она не знала, что все так выйдет. Что будет после достижения цели? Да она даже не задумывалась об этом. До сих пор движущей силой Хваён были деньги – цена за раскрытие правды. В ее голове Хан Чонхёк давно стал тем самым чокнутым придурком, что убил маму: не хватало лишь прямых доказательств. Причина убийства – вот правда, которая так была нужна девушке. Как такое вообще могло произойти? В конце концов, ей нужно было получить признание виновного. Чтобы затем со всей ненавистью и уверенностью отомстить этому человеку. У Хваён и в мыслях не было, что это мог быть кто-то другой. Так же как не думала она и о том, что будет, когда все закончится. Ей было не до всяких «после» и «возможно». Однако теперь, когда всплыл этот вопрос, Хваён задумалась. Сделает ли она тот же выбор, что и мужчина из рассказа наемницы? Но пока не испытаешь на себе, откуда знать, что произойдет?

– Скука смертная.

Женщина приставила заряженный пистолет ко лбу Хваён. Девушка крепко зажмурилась и закричала:

– Я еще даже не отомстила, откуда же мне знать, что будет?! И с чего мне вообще умирать? Я не умру. Кому нужна моя смерть?!

Уголки губ Чэ поползли вверх, как вдруг раздался звук, похожий на взрыв. Наемница опустила пистолет и снова открыла дверь комнаты. Как и до этого, шум доносился из прихожей. Бум, бум. Кто-то выламывал дверную ручку.

– Что ж за день-то сегодня такой, – пробормотала женщина и подошла к входной двери. Достав из кармана перочинный нож, она резко открыла ее. На пороге стоял Ёнчжин: глаза залиты кровью от гнева, в руках – огнетушитель.

– Мать твою за ногу, что ты мне заливаешь?! Хван Хваён ведь тут?

Мужчина без предупреждения бросился внутрь, но наемница преградила ему путь ножом. В ее глазах пылало раздражение не хуже, чем у него.

Ухватившись за эту возможность, Хваён попыталась освободиться, но ее связали так сильно, что попытка успехом не увенчалась. Она решила, что другого выхода, кроме как резать стяжки, нет – и тут в дверной проем спешно вбежал Тоха. В лапах он держал маленький кухонный нож. Разрезая путы, которыми девушка была прикреплена к стулу, он сообщил:

– Это все, что в моих силах. Сматываться отсюда теперь твоя задача.

Снаружи Ёнчжин и Чэ продолжали препираться. Хваён наконец была свободна и, как только кровь прилила обратно к ее ногам и рукам, схватила оружие со стола. Еще несколько минут назад эта Beretta Px4 Storm чуть не проделала дыру в ее голове. Квартира находилась на девятом этаже, а единственный выход оккупировали Ёнчжин и наемная убийца. Единственный вариант – брать быка за рога. «Но смогу ли я?» – сомневалась девушка. Пока Хваён стояла с пистолетом в раздумьях, Тоха забрался к ней на плечи. Мишка решительно закричал:

– Ты сможешь! Давай свалим отсюда!

«Точно, я ведь уже чуть не умерла; и что мне еще остается кроме смерти?» – подумала девушка. Терять больше нечего. Единственной цели, благодаря которой Хваён держалась три года, теперь нет. «Если моя жизнь, оказывается, ничего не стоит, значит, я тем более так просто не умру», – решила она. Несмотря на размер, пистолет был тяжелым. Сразу вспомнились боевики, которые они смотрели вместе с мамой по праздникам. Чэ уже сняла предохранитель, так что Хваён даже делать ничего не нужно было. Крепко обхватив рукоятку пистолета обеими руками, она вышла в гостиную.

Первым Хваён заметил Ёнчжин. Увидев стоящую в гостиной девушку, он, весь на взводе, вбежал в квартиру. Но тут Чэ со всей силы ударила его между ног и с легкостью одолела мужчину. Разъяренный Ёнчжин повалился без сил.

«Что за хрень? Как она освободилась? Я что, плохо ее связала? Да быть такого не может», – Чэ в полном недоумении уставилась на Хваён, попутно схватив Ёнчжина за короткие волосы и прижав его к полу. Девушка же прокричала, наведя на них пистолет:

– Не двигайтесь, оба!

Чэ спокойно наблюдала за Хваён с «Береттой», направленной на нее. И за плюшевым медведем, что сидел на плече девушки словно мстительный дух. За этими черными пластиковыми глазами, которые будто бы смотрели сквозь нее. Женщина заговорила нисколько не дрогнувшим голосом:

– Стреляй. Все равно промажешь.

Хваён бессознательно попятилась. Наемница схватилась правой рукой за шею Ёнчжина и сделала шаг вперед, держа в руке перочинный нож.

– Стреляй, кому говорю!

Казалось, все внутренние органы девушки сжались. Спина коснулась стены. Краем глаза Хваён осмотрела преграду – оказалось, это было окно. Каким-то образом она отошла к самому балкону. Тупиковой – вот какой была ее нынешняя ситуация. Руки уже сильно онемели от пистолета. Как вдруг… Ёнчжин сбросил с себя руку Чэ и тут же побежал к Хваён.

– Гроссбух! Где он?!

Девушка закричала и рефлекторно нажала на спуск. Плечо тряхнуло от отдачи, когда та прошла сквозь кости и плоть. Раздался четкий выстрел. Хотя она не поняла, сколько раз стреляла. Один? Или два? Так или иначе, она точно знала, что выстрелила. Почувствовав запах пороха, Хваён подняла веки. Перед обезображенным телевизором на полу гостиной, истекая кровью, валялся Ёнчжин.

Сдерживаемый вздох вырвался наружу. Пока Хваён хватала ртом воздух, Ёнчжин, схватившись за плечо, бросался всевозможными ругательствами – звучали они будто какой-то диалект. Несколько мгновений спустя девушку настигло облегчение. Она выстрелила. К тому же попала. Радоваться, конечно, было рано, ведь еще осталась Чэ, но все же. Висящий на плече плюшевый медведь прошептал:

– М‑молодец…

«Конечно, ты тоже испугался», – подумала Хваён и, сконцентрировав все силы в ногах, выпрямилась. Остался еще один человек. Кровь Ёнчжина запачкала всю гостиную, но лицо Чэ по-прежнему ничего не выражало. Она действительно выглядела как человек, которому плевать на все, кроме деятельности убийцы и денег. Чэ приблизилась к Ёнчжину – тот метался, словно выброшенная на берег рыба, – и, присев на корточки, занесла над ним нож. Затем придавила коленом голову скорчившегося от боли мужчины и со всей силы, одним махом, воткнула острое лезвие под его нёбный язычок.

Как только Чэ вытащила перочинный нож, кровь захлестала фонтаном из-за разницы в давлении. В глазах Тоха наемница, с головы до ног покрытая кровью Ёнчжина, была похожа на злого духа даже больше, чем то жалкое страшное создание в дальней комнате. Женщина стерла кровь со лба и бросила:

– Этот подонок всегда меня бесил. Знаешь, сколько за него дают?

Хваён застыла и лишь покачала головой.

– Ровно двадцать миллионов вон. Приняла с огромной радостью. Как думаешь, кто заплатил за его жизнь?

«Нужно срочно взять себя в руки. Здесь у меня нет шансов», – с этими мыслями Хваён собрала все оставшиеся силы и указательным пальцем снова потянулась к спусковому крючку. Держась за рукоятку двумя руками, нацелила пистолет на женщину-монстра. Чэ с усмешкой ответила на свой же вопрос:

– Тот, с кем ты так сильно хочешь встретиться, – Хан Чонхёк.

– Что?

– Именно он приказал мне убить этого ублюдка. Ты все равно тут помрешь, так что решила тебе рассказать. А в этой сфере секретность обычно превыше всего, знаешь ли.

«Хан Чонхёк попросил убить Ёнчжина? Зачем?» – недоумевала девушка, хотя первым подкралось все же не сомнение, а удовлетворение. Почему? Да потому, что святоша Хан Чонхёк, как оказалось, вовсе не тот, кем его все вокруг считают. Человек, ангел во плоти, однажды ни с того ни с сего слетел с катушек и убил маму; или же тот, кто с самого начала регулярно совершает преступления, просто добавил в копилку себе еще одно злодеяние. Какой из вариантов кажется более вероятным? Конечно же второй. Поэтому заявление Чэ превратилось в прочный фундамент для мести Хваён. Чонхёк нанял убийцу, чтобы избавиться от человека, – вот насколько грязным существом он был. Можно сказать, в тлеющие угли плеснули масла.

«Я все равно тут умру, говоришь? Что ж, забавно». Да, Хваён еще не так давно кричала, но она ни за что не даст себя так запросто убить. И зачем Чонхёк заказал убийство Ёнчжина, она может узнать у него самого.

Только сейчас к девушке пришло озарение. В этом мире, где деньги и человеческая жизнь – вещи взаимозаменяемые, у нее с самого начала не было ни единого шанса приблизиться к бывшему мэру с помощью денег. Поэтому ей, мясным обрезкам, чтобы встретиться с таким, как он, нужно выйти за рамки, установленные правилами этого города. «Деньги делают невозможное возможным»? Чушь собачья. Стоит только руку протянуть к деньгам – и ты уже поддался этому миру. Но Хваён не уступит. Она добьется всего своими силами.

В следующий миг Хваён без тени сомнения, глядя Чэ прямо в глаза, нажала на спуск. Вот только…

– А? – вылетел забавный звук изо рта.

Ну что за отвратительная осечка? Чэ рывком приблизилась к Хваён и обухом ножа ударила по ее запястью. Описав параболу, пистолет ударился точно о стену. Вмиг обезоруженная девушка согнулась пополам и прикрыла голову руками, чтобы защитить самые уязвимые места. Стоило Чэ высоко поднять руку с ножом, как вдруг плюшевый медведь спрыгнул с плеча Хваён и вцепился в лицо наемницы. Она извивалась, чтобы избавиться от перекрывающей обзор игрушки.

– Быстрее хватай пистолет!

Крик Тоха вывел Хваён из раздумий. Воспользовавшись тем, что Чэ ничего не видит, девушка толкнула ее и рванула к балкону. Женщина крепко схватилась за медведя. Послышался треск рвущихся швов. Между тем Хваён подняла пистолет, валявшийся в луже бандитской крови. Затем, даже толком не прицелившись, выстрелила. Балконное окно с громким звоном разлетелось на куски. Чэ тут же накрыло дождем из осколков и собственной крови.

Сердце стучало как бешеное. «Умерла?» – с надеждой подумала Хваён. Плюшевый медведь с оторванными напрочь ухом и лапой закричал, подбегая ближе:

– Она все еще жива!

У женщины пострадала только одна нога. Хваён посадила мишку на плечо – сам он без лапы залезть туда бы не смог – и прошептала:

– Еще одна нога осталась. Я ее прострелю, и мы убежим, так что держись крепко, чтобы не упасть.

Чэ поднялась с громким стоном – осколки стекла зазвенели, падая на пол. И тут Тоха, с трудом забравшийся в капюшон к девушке, стал свидетелем ужасно странной сцены, недоступной для глаз Чэ и Хваён.

Из мертвого тела Ёнчжина выскользнуло нечто темное и водянистое. Оно потерянно покружило вокруг трупа, а затем слилось с комом душ в дальней комнате, где еще недавно запирали Хваён: мстительный дух, которого маленький призрак назвал злым, теперь стал еще больше. «Получается, душа Ёнчжина присоединилась к тому сгустку? Интересно, насколько сильны физические способности мстительных духов?» – подумал Тоха. Очевидно было одно: с тем бесформенным комом происходили изменения. Он весь сотрясался, норовя вот-вот взорваться и вырваться за пределы узкого пространства комнаты.

Нужно срочно уходить из квартиры. Это было ясно как день. Мишка обернулся и взглянул на Хваён. Одна нога – нужно всего лишь в нее попасть. Девушка нервничала, но все же не тряслась. Ее тихое заклинание достигло ушей Тоха:

– Я смогу. Я смогу.

И он ответил ей:

– Конечно. Ты сможешь.

Вымазанный в крови Ёнчжина пистолет был скользким. Да и руки Хваён намокли от холодного пота. Чэ широкими шагами подбиралась все ближе и ближе. Девушка нервничала от осознания, что скоро все закончится, и никак не могла прицелиться. Во рту пересохло. Пистолет несколько раз чуть не выпал из рук. Тоха прошептал ей на ухо: «Ты сможешь. Нет, мы сможем. Чуть выше, левее. О! Да, вот туда». Они хором зачитывали мантру.

– Жми.

Бах! – последний патрон обернулся пулей.

Она царапнула щеку Чэ и вылетела в разбитое окно на балконе. Что ж, ожидаемо. Чудеса не случаются так просто. Хваён осознала, что промахнулась, и, развернувшись, слепо понеслась к выходу. Тоха крепко держался за капюшон и наблюдал спины. Мстительные духи заполонили всю дальнюю комнату и грозились вырваться наружу, болтая своими похожими на щупальца руками. Хваён на бегу бросалась в Чэ всем, что только попадалось под руку. Пепельница и ботинки угодили ей прямо в лоб и плечо. Но наемница продолжала двигаться вперед, не обращая на это ни малейшего внимания. Девушка возмущалась про себя: «Да что же она за чудовище такое! Нужно задержать ее и сваливать. Входная дверь уже перед носом. Стоит преодолеть ее и…»

Вот только не успела Хваён даже руку протянуть, как ее схватили за волосы и с силой вжали в зеркальную дверцу обувного шкафа. От разбитого стекла на лбу выступила кровь, в глазах помутнело. Учуяв смерть, Хваён уже размышляла о том, что это действительно конец, но внезапно произошло нечто не поддающееся объяснению. Чэ остановилась.

Девушка взглянула на нее сквозь разбитое зеркало. В выражении лица наемницы читалась обескураженность. Будто бы она стала свидетелем того, что даже существовать не должно. Это была самая человеческая из всех ее эмоций, которые Хваён смогла увидеть. «На что она так смотрит?» – недоумевала она. Чэ же пробормотала пересохшими губами:

– Что это такое?

Изо всех сил вцепившись в кофту, Тоха наблюдал за тем, что Чэ увидела в зеркале. Невидимый для Хваён, но такой привычный для него мир призраков и душ. В разбитом стекле отразилась комната, где девушка была связана. Оттуда грязевой волной выполз комок из душ – сгусток злобных духов – и бросился к Чэ. Несколько десятков рук, глаз и зубов намеревались поглотить ее целиком. В голове Тоха внезапно раздался голос маленького призрака: «Такие души собираются вместе, множатся и иногда могут ранить живых людей. Обычно подобных существ называют “злыми духами”. Парень неосознанно пробормотал:

– Злые духи.

Множество душ растворилось в общей волне зла.

Уловив в зеркале нечто невообразимое, Чэ, словно зачарованная, обернулась. Тоха крикнул Хваён, что пора уходить. Девушка стерла кровь со лба и попыталась взять себя в руки: она не знала, что заставило наемницу так резко ослабить хватку, но теперь появился шанс сбежать – и этот факт игнорировать нельзя. Взгляд Чэ был прикован к пустоте гостиной.

Хваён приметила брошенный у обувного шкафа рюкзак. Внезапно вспомнилось, как в последний миг перед смертью Ёнчжин крикнул ей: «Где гроссбух?» Она наклонилась и схватила сумку. На долю секунды глаза уловили лишь хаос квартиры и мертвое тело мужчины. Хваён приложила оставшиеся в ней силы, чтобы толкнуть Чэ подальше в глубину. И под крики плюшевого медведя наконец вывалилась из квартиры 903.

Ржавая металлическая дверь закрылась со звуком, напоминающим раскаты грома. Весь произошедший ужас оказался скрыт от их глаз. Сквозь сужающуюся щель виднелась Чэ: стоя спиной к двери, она бормотала что-то неразличимое прямо в пустоту.

– Я же вас убила. Как так?

Такими были ее последние слова.

Некоторое время Хваён тупо пялилась на закрытую дверь. Потом изнутри послышался хлопок, будто что-то взорвалось. То ли барабан, то ли хлопушка. Из-под двери девятьсот третьей квартиры хлынула похожая на алую краску кровь. Вскоре лужа коснулась старых кроссовок девушки и, словно пробудив ее ото сна, заставила в испуге отшатнуться назад. Эту дверь ни в коем случае нельзя открывать. Так подсказывал инстинкт.

Неожиданно воцарившуюся тишину наполнил пугающий запах крови. Хваён привалилась спиной к перилам и попыталась отдышаться. За столь короткое время слишком многое пришлось пережить. И произошедшее не укладывалось в голове. В сухом остатке – пистолет без патронов, учетная книга и рюкзак с несколькими купюрами. В попытке избавиться от дрожи Хваён с силой ударила себя по щекам. Тщательно проверила, по-прежнему ли на месте ее руки и ноги. Как бы то ни было, самое главное, что она осталась жива. Ведь это дало ей новый шанс.

– Что теперь будем делать? – спросил притаившийся в капюшоне плюшевый медведь.

От напряжения ноги девушки жалко тряслись, но времени витать в облаках не было.

– Сначала нужно уйти отсюда.

– И куда мы пойдем?

Хваён ответила после недолгих размышлений:

– Есть только одно место.

Догадаться, о чем она, было нетрудно. Мишка замолк. Девушка же прибавила уставшим голосом:

– Но сначала не мешало бы помыться.

Хваён направилась прямиком к знакомой триста третьей квартире.

Сейчас пять часов вечера, а значит, все ребята ушли на работу, да и Ёнчжин теперь мертв. В крови было абсолютно все: и ботинки с верхней одеждой, и даже волосы. В таком виде по улице не походишь. Хваён ввела пин-код и заглянула в открывшуюся дверь. Как и ожидалось – тишина. На диване, правда, кто-то спал, но так крепко, что можно было не обращать внимания. Девушка на цыпочках тихонько пробралась в большую комнату, служившую ей спальней. Она даже обувь спрятать не забыла. Захотелось принять душ и переодеться.

– Я помоюсь и вернусь, так что охраняй рюкзак.

– Не уверен, что смогу что-то защитить с таким телом, но как скажешь.

Плюшевый медведь не врал: помимо того, что он был весь вымазан в грязи, лапа и ухо были оторваны, а вата вывалилась наружу – в общем, вид малоприятный. Хваён пообещала, закрывая дверь:

– Попозже я тебя подлатаю.

«А перед этим было бы здорово найти мое настоящее тело», – подумал Тоха и привалился к двери ванной. Изнутри раздался освежающий плеск воды. Был бы в нормальном теле, наверное, давно бы уже задремал. А сейчас он даже поспать не мог.

Острая опасность миновала, и теперь в голове крутился лишь разговор Хваён с Чэ. Его дядя – тот, кого она хочет убить. О том, что три года назад их настигли одни и те же обстоятельства, Тоха слышал от ребят из школы. Но он и подумать не мог, что девочка бросила учебу из-за мести.

Неожиданно в голову ворвалась следующая мысль: «А что, если Хваён не знает, что я приемный сын Хан Чонхёка? Да нет, вряд ли. Конечно, знает. Но тогда почему она не обратилась ко мне? Раз испробовала все, чтобы подобраться к нему. Раз у нее к дяде столько вопросов, что пришлось аж к наемнице обращаться». Да, они расстались на не очень приятной ноте, но ведь не настолько, чтобы совсем не иметь возможности связаться друг с другом. «Я же был ее близким другом, так почему?» – с горечью вопрошал юноша.

Забавно, что в такой ситуации он чувствовал раскаяние. Тоха взглянул на свою разорванную в клочья лапу и тяжело вздохнул. Ему повезло представиться Хваён ненастоящим именем. Если бы девушка узнала, что он – Хан Тоха, так и бросила бы его в кладовке на крыше мотеля «Виноградинка». Но до бесконечности врать не получится.

Тоха бы очень хотелось, чтобы Хваён забыла о мести и позаботилась о своей безопасности, но теперь это казалось невозможным. Она точно дойдет до конца. Как-нибудь, но дойдет. К тому же по иронии судьбы, чтобы найти свое настоящее тело, нужно сначала узнать, где оно находится. Для этого – вернуться домой. А чтобы вернуться домой, понадобится помощь. Как минимум чтобы попросить кого-нибудь отправить его посылкой по почте. Получается, их цели совпадали. Тоха пришел к окончательному решению. Но тогда возник новый повод для сомнений.

Правда ли дядя убил ее маму?

Если да, то что это меняет? Даже просто вообразить такое было тяжело, но слова Хваён имели смысл. Тоха как-то раз видел документальный фильм, в котором рассказывалось об аллергии, которая проявляется вследствие какой-либо травмы. Некоторые шокирующие события не проходят бесследно для нашего тела и даже меняют его алгоритмы. И чтобы кто-то съел нечто, что его тело отказывается принимать вплоть до аллергической реакции? Если Хваён не врет, это действительно было странно.

Если мама не сама съела тток, то есть только три варианта. Первый: Хан Чонхёк заставил есть силой. Второй: сработала угроза или что-то еще. Третий: причина смерти сфабрикована.

Это было слишком громким делом с большим количеством жертв. В память врезалось то, насколько быстро после признания и смерти преступника прекратили расследование – и это невзирая на масштабы инцидента. Все, что произошло после трагедии, было словно в тумане. Сейчас Тоха не мог вспомнить практически ничего о тех событиях. Он был несовершеннолетним, поэтому всем руководили знакомые взрослые. У Хваён ситуация, скорее всего, не сильно отличалась. Она осталась совершенно одна, и смерть мамы опустошила ее сильнее, чем кого-либо. Девушка не могла справиться с ситуацией в одиночку.

По всем ли правилам провели вскрытие? Чонхёку – с его-то положением – в провинциальном городе подделать официальные документы проще простого. Ведь даже Юнхёк, бивший Тоха, принимал определенные меры и подделывал документы о состоянии здоровья сына, чтобы никто не подал на него заявление о жестоком обращении. Это даже подлогом не назовешь. Один звонок в ближайшую больницу – и готово. Так что и отчет о вскрытии сфальсифицировать вполне реально.

Поэтому верить официальной причине смерти мамы Хваён нельзя. Никакие обстоятельства того дня, какими они описаны в документах, не вызывали доверия. Намерения Хваён похитить Чонхёка были вполне понятны. Он – единственный выживший и единственный свидетель. Правда о необъяснимой смерти так или иначе связана с ним.

Тоха задумался о том, каким был Чонхёк, когда они стали жить вместе: «Он… Способен ли он на убийство? Не знаю. Как человек вообще оказывается способен на убийство?» В глазах парня дядя был подобен чистому листу. Оценить его было невозможно. Да, они жили в одной квартире, но почти не разговаривали друг с другом: когда Чонхёк был дома, он вечно торчал в комнате Тохёна или в своем кабинете.

Еще один факт – он любил своего родного сына. И это было очевидно. Об этом говорили не слова, а выражение его лица. Но все же любовь не является доказательством того, что он никого другого не убивал. Как раз таки наоборот. Человек, который очень сильно любит кого-то, может ведь с легкостью причинить вред окружающим? В человеческой душе столько зла, что она способна удерживать мертвых на земле. Например, тех злых духов с девятого этажа.

Юноше вспомнились последние слова маленького призрака. Это произошло в тот момент, когда они только-только выбежали из девятьсот третьей квартиры и Хваён смотрела пустым взглядом на плотно закрытую дверь. Призрак прошел сквозь нее и, лукаво взглянув на девушку, предостерег Тоха:

– Не открывайте. Зрелище там жуткое. Поведаю тебе напоследок еще кое-что. Знаешь, зачем мертвым нужно живое тело? Потому что иначе они не могут далеко уйти. Не важно, злой дух или обычный – любой не может покинуть место своей смерти.

Призрак улыбнулся:

– Теперь мы с мамой исчезнем. А ты не забудь. Если хочешь вернуть свое тело, самое главное – захотеть в это тело вернуться.

Затем он сново влетел в квартиру. В тот момент Тоха подумал: зачем вообще говорить что-то столь очевидное? Но все же смутно понимал смысл этих слов. Когда он был в своем теле, никто не обращал на него внимания. Но стоило попасть в тело плюшевого медведя, как его тут же нашла Хваён.

Ее взгляд, с которым Тоха столкнулся тогда на горе мусора, будто со стихийным бедствием, был четко направлен на него. Да, нужно постараться вернуть настоящее тело как можно скорее, но ему хотелось сначала дать Хваён зашить это. Тоха нравилось бегать вместе, зацепившись за ее плечо или устроившись в капюшоне ее кофты. В тот момент, когда дверь в хранилище Ёнчжина открылась, девушка запрыгала и одарила его крепкими теплыми объятиями. Тогда Тоха впервые что-то почувствовал. У плюшевых медведей нет собственной температуры, и чужую они чувствовать тоже не могут, но он все равно понял.

«Так вот какое оно – тепло человеческого тела».

Поэтому вполне очевидно, что парню хотелось верить тому, кто ему нравится. В какой-то момент Тоха обнаружил: он сомневается в Чонхёке из-за слов Хваён. Больше он не мог не думать об этом. О том, как он будет себя чувствовать, если Хваён убьет его дядю.

Наверное, будет грустно. Очень-очень грустно. Но почему? Из-за того, что убитый Чонхёк одной с ним крови? Нет, не поэтому. Ни смерть Юнхёка, ни смерть Чини не вызвали у него слез. Так что же грустного будет в смерти дяди? А чувство это возникнет из-за Хваён. Допустим, Чонхёк действительно убил ее маму: если Хваён добьется успеха в своей мести и убьет его, сможет ли она стать счастливой? Тоха хотел лишь одного. Чтобы она хоть немного, но познала счастье. Если месть обернется неудачей, этого, конечно, точно не случится, но и в случае успеха уверенности не больше. Вот почему ему будет грустно. Из-за отсутствия стопроцентной уверенности в возможности счастья.

Одновременно Тоха думал: в том ли он сейчас положении, чтобы беспокоиться о других? Когда у него нет ни воспоминаний, ни тела. Вдобавок он еще и лжет Хваён – единственному человеку рядом. «Как она отреагирует, когда узнает, что я – Хан Тоха? Наверняка почувствует себя преданной. Разозлится, что я ее обманывал», – размышлял парень. В прошлом он ранил Хваён, до самого конца так и не извинился, а сейчас и вовсе кровью повязан с ее заклятым врагом. Тоха растерял всю уверенность, стал трусом. Они ведь с Чонхёком даже снялись в документальном фильме, где притворялись, что хорошо ладят! Интересно, видела ли она? Лжи и недопониманий накопилось столько, что даже неясно, с чего следует начать.

Круглое ухо Тоха опустилось вниз, как у грустного щенка. Некоторое время спустя звук льющейся воды стих. Хваён приоткрыла дверь и прокричала, высунув лишь лицо:

– Мишка! Принеси мне сменной одежды, пожалуйста. Напротив матраса с салатовым одеялом увидишь шкаф – там висят мои вещи. Принеси что угодно, лишь бы удобно было.

– А если я не достану?

– Возьми то, до чего сможешь дотянуться.

Стоя перед шкафом, Тоха обомлел. Как и сказала Хваён, о том, что он не сможет до чего-то достать, даже переживать не стоило. Вещи висели как попало, все было навалено в несколько слоев, будто в гробнице. Мишка взобрался на тканевую гору, после чего отобрал чистую и опрятную одежду. Выудил черную футболку с рисунком планеты и джинсовые шорты. И вдруг на глаза попалось кое-что знакомое. Серый худи на молнии с изображенным на месте логотипа Улыбчивым мишкой. То самое, которое он подарил Хваён.

– Она все еще хранит его…

В этот момент Тоха накрыл неописуемый трепет. Что это за чувство? Даже на сердце потяжелело, хотя его и не было вовсе. Мишка разглядывал свой мохнатый живот, когда внезапно ощутил чье-то присутствие. На пороге стояла девушка с короткими волосами и с ужасом на лице. С бейсбольной битой в руках.

– Что ты такое?

Бита, сопровождаемая криками Чуа, взметнулась вверх. Тоха еле-еле уклонился от возмутительно неожиданной атаки за долю секунды до самого удара, взвалил одежду на плечи и, скатившись с тканевой горы, побежал к ванной.

– Вот же проклятый медведь! Где Хваён, а?!

Чуа продолжала преследовать Тоха с перекошенным от страха лицом. Сама же Хваён, услышав крики («Хван Хваён!») и заметив царящий вокруг хаос, вытянула руку и подобрала свою одежду. Зареванная Чуа нацелила биту на дверь и стоявшего рядом с ней медведя. Только она замахнулась, крепко зажмурив глаза, как дверь ванной распахнулась – оттуда, с трудом нацепив на себя одежду, вышла Хваён.

– Это я! Я здесь!

Соседка так и застыла на месте с битой в руках. Лишь переводила взгляд с плюшевого медведя на старый рюкзак, с них – на Хваён с мокрыми волосами, а затем резко отбросила оружие и бросилась в объятия подруги.

– Ушла на «рыбалку» и не вернулась, потом еще ублюдок Ёнчжин носился с бешеными глазами, грозился, что прикончит тебя. Я ведь реально думала, что ты умерла. Знаешь, как я пожалела, что назвала спрей от насекомых и прочую дребедень средствами защиты…

Будто бы в подтверждение сказанного, всего за сутки глаза Чуа опухли, как у золотого карася. Хваён прервала рыдания соседки:

– Прекрати плакать. Вообще-то этот спрей мне очень помог.

Шмыгнув носом, Чуа спросила: «Правда? А что с этим плюшевым медведем?» Хваён ответила: «Поздоровайся. Это мой друг».

* * *

17:30. В жилом комплексе «Радуга» – тишина. В точности как в ночь перед бурей.

– То есть У Ёнчжин умер?