Кукольный домик
Следствие ведёт Рязанцева
Елена Касаткина
В куклы играет старый колдун, Его одолела скука. Когда голова его пухнет от дум, Он достает кукол. Что колдуну до разбитых сердец, Куклы лишь для того, Чтоб позабыть, что придет конец Такой же и для него. Пой, моя кукла, пляши, играй, Пока ты поешь — хороша. Время придет, и в кукольный рай Его улетит душа… А. Брянская
Пролог
На землю свалилось несколько тонн снега. Если бы разом, то раздавило бы, но снег сыпал два дня, постепенно устилая все ослепительно белым покровом. Андрейка выглянул в окно и замер в восхищении. Обалдеть! Настоящая зимняя сказка! Во дворе копошилась ватага пацанов, сгребая, чем придется, снег в горку. Кто совком, кто ногой. Двое, став на колени, двигали рыхлую кашицу руками. Сёмка толкал сугроб шваброй, одновременно, как и положено заводиле, раздавал команды остальным.
Андрей соскочил с подоконника и рванул в прихожую. На ходу втискивая руки в рукава пальто, вылетел на площадку и стремглав помчался вниз. Пролетев три этажа, притормозил. Дверь одной из квартир на первом этаже была открыта настежь и из нее доносились гулкие звуки не то песнопений, не то причитаний. Странный гул не напугал и не удивил. Андрейка знал, что там.
Снежанка! Ему нравилась эта пухленькая розовощекая девочка с загадочным взглядом. Она была младше на год и всегда улыбалась при встрече, отчего у него перехватывало горло. Влюбился — сам определил это состояние Андрейка и стал корчить девочке при встрече рожицы. Зачем? Не знал. Само собой выходило.
Два дня назад пришла новость — Снежанка умерла. Упала в канализационный люк. Подробности несчастья передавались из уст в уста, переиначивались и обрастали неправдоподобными деталями. Основных версий было три. Девочка провалилась в открытый люк и сломала себе шею. Эту версию сообщила мама, добавив: «Вот! Видишь! Сколько раз я тебе говорила не наступать на крышку люка». Вторую версию поведал закадычный друг Сёмка: «Она сварилась в кипятке вместе с нечистотами». Третья исходила от местного алкаша сантехника: «Задохнулась парами говна, пля. Вот у нас случай был. Трубу прорвало. Открыли люк, один полез, нет и нет, кричали ему, свистели, тишина. Тогда второй полез, спустился и тоже пропал. Потом третий… И опять как в воду канул. Тут моя очередь, но я не дурак, нет уж, говорю, сами лезьте, кому охота… И чо оказалось? Задохнулись все троя… там от дерьма этого газ образовался, метан, вот они надышались и…». Недоговорив, сантехник хватал себя двумя руками за горло и театрально валился на землю.
Сделав несколько шагов в направлении раскрытой двери, Андрейка заглянул внутрь. В туннели полутемного коридора ярким квадратом светился проем комнаты. В центре на табуретках стоял гроб. В приподнятом изголовье отчетливо было видно то, что в нем лежало. Вернее кто. Это была она, Снежана! Кукольное лицо, на котором ярким пятном алел красный бантик губ, казалось фарфоровым. На голове девочки лежал венок из белых накрахмаленных ромашек. Вокруг гроба толпились некрасивые люди в серых одеяниях, они гудели и раскачивались из стороны в сторону. Все знали, что семья Южаниных состояла в секте. Название Андрейка не помнил. Зачем пустыми знаниями голову забивать, ему и школьной программы хватает.
— Ты чего там стоишь? — Тетя Ксана, мама Снежаны, с заплаканным лицом и спутанными выбивающимися из-под серого платка волосами, заметив Андрейку, вышла в коридор и потянула мальчика за рукав. — Зайди попрощаться. Снежаночка тебя любила.
Вид у женщины был такой, что Андрейка, не сопротивляясь, послушно поплелся в комнату и стал рядом с гробом. Ему нравилось смотреть на мертвую Снежану, она казалась не настоящей и совсем не пугала его. Пугали серые угрюмые люди, которые держали в руках горящие свечи и повторяли за начетчицей непонятные заклинания. Мать Снежаны протянула Андрейке горящую свечку и запричитала:
— Я могла дочь породить, я могу от всех бед пособить.
— Уууу… — завыло серое сборище, и свечи вмиг погасли. Только одна, та, что горела в руке Андрейки, плавила серый воск, образуя вокруг фитилька прозрачную лужицу.
— Капни ей на грудь, — тетя Ксана подтолкнула его локоть, и часть жидкого воска вылилась на белое кружевное платьице девочки. — Она тебя любила.
К липко-сладкому запаху комнаты подмешалась гарь жженых свечей, и Андрейку затошнило. Он оглянулся на дверь, но в этот момент вплотную к нему подошла та самая женщина, что завывала на непонятном языке священные писания, и протянула небольшую медную тарелку, на которой лежали два серых металлических колечка.
— Надень ей, — не терпящим возражения голосом скомандовала тетка.
Андрейка взял одной рукой кольцо, другой холодную руку Снежаны и вдел ее пальчик в отверстие.
— Это… — тетка кивнула на оставшееся кольцо, — надень себе.
Андрейка открыл рот для возражения, но тетя Ксана, прижавшись к нему, прошептала прямо в ухо:
— Надень, она так тебя любила.
Кто-то сбоку протянул ему большое венгерское яблоко, и Андрей послушно надел кольцо. Не из-за яблока, просто очень хотелось, чтоб его отпустили.
— Теперь это твоя невеста, — прогундосила начетчица. — Поцелуй ее.
Андрейка испугано посмотрел на нарисованный красной помадой рот Снежаны. Он никогда еще не целовался. Но в тайне давно мечтал об этом. Мечтал, но в мечтах все было не так.
Красиво очерченные пухлые губки не отталкивали. Манили.
— Целуй, — раздалось сбоку. Мать Снежаны всхлипнула.
— Целуй, — в унисон звучало со всех сторон.
— Целуй, целуй, — как заклинание повторяло хмурое сборище.
Андрейка наклонился и прижался к холодным губам девочки.
Часть первая
Глава первая
День так себе. Осень. Похолодало, слава Богу. Если 20 градусов можно назвать похолоданием. А вот можно. Можно, когда почти три месяца стояла жара за сорок. Пережили, и этому надо радоваться, но что-то не радуется. И вообще состояние такое… даже и не придумаешь, как назвать. Растерянности, что ли?
Завтра наконец-то выходит Орешкин. После длительной реабилитации. Это тоже должно радовать. Ведь ей ужасно надоело начальствовать. Пусть Орешкин командует. Не ее это. Ее — собирать данные, анализировать, расследовать.
Хотя и это все ерунда. Не это томит душу, совсем не это.
Утром по дороге на работу она купила у нищенки букет ромашек. Странный поступок, не свойственный ей. Вообще-то милостыню она не подает. Не потому что жадничает. Просто знает, что за этим стоит мафия, что весь город поделен на участки, и за каждым нищим закреплена своя территория, покуситься на которую действительно нуждающийся в помощи человек не может. Такого пристроившегося тут же подхватят под белы рученьки и в лучшем случае изобьют, в худшем заберут в нищенское рабство.
Выйдя из метро, она направилась привычным путем, не оглядываясь по сторонам, но периферийное зрение зафиксировало что-то выбивающееся из ряда обычного. Вот она — профессиональная выучка, ты еще не на работе, а мозг уже там. В голове тут же щелкнуло — никакой нищенки раньше здесь не было, и это заставило оглянуться. Немолодая женщина в мешковатом платье опиралась на костыли, в одной руке она держала поникшие ромашки.
— Купите, — женщина протянула букетик и слегка покачнулась на костыле. — За двести рублей.
Вот. Это и было странным. Нищие ничего не продают, они только просят. Порой очень настырно. Эта же стояла с виноватым видом, готовая, казалось, уступить и за рубль несчастный букетик.
— Дорого? Возьмите, хоть за сто.
И не слова о том, что на хлеб не хватает или на операцию, или что-то в этом роде, чем обычно достают попрошайки.
Лена открыла сумочку, вынула кошелек и протянула 500 рублей.
— У меня нет сдачи, — женщина испуганно посмотрела на Рязанцеву.
— Не надо. Не надо сдачи. — Лена взяла букет и сунула в трясущуюся руку нищенки пятисотку.
— Я отдам, завтра… здесь… — женщина говорила торопливо, опасаясь, что не успеет заверить в своей честности благодетельницу.
— Не надо. — Лене отчего-то стало стыдно. Как будто, отказываясь от сдачи, она тем самым унижала достоинство бедной женщины. И она быстро добавила: — Лучше цветочками. В другой раз.
— Я завтра принесу вам розы, — обрадовалась женщина. — Мне соседка отдает те, что у нее не купили накануне. Она на рынке торгует. Я у нее выпрашиваю, что осталось. Она, конечно, те, что похуже дает, но я попрошу для вас.
Стало совсем плохо. Не зная, как выкрутиться, Лена кивнула, пробормотала еле слышное «спасибо» и быстро ретировалась.
Начавшийся не совсем приятно день имел продолжение в виде повстречавшегося на пути судмедэксперта Волкова. Проскочить незаметно в кабинет не удалось.
— Какой шикарный букет, Рязанцева! — расшаркался Волков, сложившись и разложившись циркулем в реверансе. — Сергеев одарил или тайный поклонник?
— Не твое дело, — буркнула Рязанцева, хлопнув дверью у него перед носом.
Ставить дохленькие ромашки в вазу, особенно после реплики Волкова, было глупо, реанимировать цветы все равно не получится. Лена бросила букет на стол, села в кресло и достала телефон. «Сергеев подарил?» — кольнуло в сердце. «Ага, подарил… Дождешься от него. Что вообще происходит в их отношениях? Они живут вместе только месяц, а ощущение такое, будто сто лет?»
Лена взяла ромашку и стала ощипывать лепестки: «Любит, не любит, плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет». Отлично! Положила облысевший цветок на стол, посмотрела на телефон. Неопределенность тяготила. Уж лучше бы обозначить как-то положение вещей. Открыла ватсап, направила камеру на цветок, сфотографировала, подписала: «Погадала на ромашке, вышло — к черту пошлет». В конце предложения поставила две скобочки, означающие шутку. Хотя какие шутки? Отправила.
Ответ пришел почти сразу: «Это не правда».
Утешил!
«Ромашки не врут». Отправила.
Две посиневшие галочки свидетельствовали, что сообщение прочитано, но статус «в сети» тут же сменился на «9:30». Не ответил.
Лена швырнула телефон в сумочку.
«Мужчины нас состаривают», — посетила неутешительная мысль.
Остальная часть времени прошла без настроения. В 16:30 в сумочке затрезвонило знакомым рингтоном. Лена схватила телефон, прижала к уху, сердце предательски заколотило.
— Ну что, ромашки еще остались? — голос веселый. Ему весело!
— Выбросила.
— Вот и правильно. С врунишками так и надо.
— С врунишками? Тогда берегись.
— Не наговаривайте, Елена Аркадьевна.
— Простая констатация.
— Чего ты серьезная сегодня? Что-то случилось?
— Да. Меня послали к черту.
— Ленка, ну хватит. У тебя привычка сердиться по пустякам.
— Вот именно — по пустякам. Ты дал точное определение.
— Ну все, завелась. А я между прочим хотел тебя кое-куда пригласить.
Лена улыбнулась. Может все и не так плохо. Вечно она из мухи слона…
— У нас сегодня игра.
— Какая игра? — улыбка трансформировалась в носогубные складки.
— Лен, ну какая у меня может быть игра? В футбол, конечно. Я же тебе говорил, что сколотил команду из сослуживцев. Сегодня состоится первенство между отделами. Ты приглашена.
Глупая. На что она рассчитывала? На Большой театр?
— Сможешь сама подъехать к шести на стадион или за тобой такси прислать?
Нормально! Сможешь сама…
— Смогу, смогу сама, конечно…
— Вот и хорошо, адрес я тебе скину.
Он даже не заметил сарказма в голосе. Конечно сама. Сама цветы, сама такси. Телефон пиликнул, и выскочило сообщение с адресом. Внизу приписка: «Буду очень ждать, не опаздывай, такси оплачу».
Последняя строчка была лишней, она подпортила и без того не самое радужное впечатление от разговора. И ни строчки о любви. Не пойду!
Словно прочитав ее мысли, телефон снова пиликнул и высветил: «Ты моя самая любимая болельщица!». В конце смайл-поцелуй. Пойду!
Лена посмотрела на часы. Надо поторопиться с отчетом для Орешкина.
Через час, когда отчет был готов, Лена захлопнула папку, собрала сумочку и вышла в коридор. Спускаясь по лестнице, она раздумывала, как лучше поступить — вызвать такси по телефону или тормознуть на дороге. Принять решение мешал доносящийся снизу шум. Смесь голосов прерывалась скрипом вертушки и шарканьем ног по полу.
— Иди проспись! — Дежурный Пустовойтин толкал в спину высокого худого мужчину, который прижимал к груди зеленую тетрадку в твердом переплете. Мужчина спотыкался, но скрещенные на груди руки не опускал.
— Пусти, Богом тебя прошу, — жалостливо умолял мужчина, который и без тычков еле держался на ногах.
— Не богохульствуй, алкаш! Вали отсюда, пока тебя на 15 суток за хулиганство не засадил.
Пустовойтин, который тоже был немаленького роста, схватил алкаша за футболку и дернул так, что тетрадка выскользнула из рук мужчины и шлепнулась на пол.
— Что тут происходит? — Лена прошла вертушку и остановилась рядом с дежурным.
— Да вот, Елена Аркадьевна, хмырь какой-то пытался проникнуть. Настырный, черт! Я его в дверь, он в окно.
— А что он хочет?
— Да пургу какую-то несет. Убила, говорит, сама убила и книжку свою мне в нос тычет.
— А что за книжка? — Лена повернулась к мужчине, который, подобрав с пола тетрадь, обтирал ее о футболку и громко при этом всхлипывал.
Жалость к всхлипывающему алкашу уже протягивала свои щупальца. А почему собственно она решила, что он алкаш. Лицо совсем и не запойного пьяницы. Ну да, не очень свежее, но ведь и не оплывшее. И цвет отнюдь не синюшный. Щетина двухдневная, мешков под глазами нет, волосы всклокочены, но не обросшие, стрижка еще хранила очертания модельной.
— Да кто его знает. На помойке нашел.
— Почему вы решили, что на помойке?
— Так он сам и талдычит про помойку!
— Не талдычил я про помойку, не верьте ему! — мужчина двинулся к Рязанцевой.
«Хватит с меня на сегодня благотворительности». Лена отвернулась и направилась к выходу.
— Постойте, не уходите, — заверещал мужчина и бросился за ней. — У меня горе. У меня ребенок погиб. Она его убила.
Что-то в голосе мужчины заставило Рязанцеву остановиться.
— Кто? — Лена повернулась и посмотрела в синие глаза алкаша. На длинных ресницах трогательно висели капельки слез.
— Жена моя. Регина.
«Бред! Зачем я его слушаю», — разум подталкивал к выходу.
— Вот… Здесь… Она сама написала…
Мужчина протянул тетрадь. «Руки не трясутся» — зафиксировал мозг. — «Нет, не алкаш».
Лена взяла тетрадь. На обложке красивым немного детским почерком было выведено «Дневник Мамойко Регины». Хвостик последней буквы переходил в сердечко.
Надо же! Кто-то еще ведет дневники. Прошлый век какой-то!
— Регина Мамойко ваша жена?
— Да. Я Мамойко Василий, а она соответственно…
— Мамойко?! Тьфу ты! А я думал он мне про помойку… — хохотнул Пустовойтин, но получив в ответ укоризненный взгляд Рязанцевой, примолк и поплелся к себе в дежурку.
Лена посмотрела на часы. Матч начнется через 20 минут.
— Хорошо, пройдемте ко мне в кабинет.
«Этот тупой прибор пищит каждые полчаса и сводит меня с ума. Не могу больше. Я хочу спать. Меня вымотали бессонные ночи. Сначала она болела и кричала ночами, а теперь этот писк, от которого она просыпается, и мне приходится вставать. Надо отключить этот дурацкий агрегат».
— Тут про какой-то прибор. Что это?
— Это такое одеяло, в нем установлены сенсорные датчики, которые реагируют, если ребенок перестает дышать.
— Да? Никогда о таком не слышала.
— Это новая разработка, нам посоветовал врач.
— Но зачем?
— Понимаете, у нас до этого уже умерло два ребенка… в младенчестве и все из-за СВДС.
— Это какое-то заболевание?
— Нет… да… я не знаю. И никто не знает.
Лена открыла Интернет и набрала незнакомую аббревиатуру.
«Синдром внезапной детской смерти — внезапная смерть от остановки дыхания ребенка до года, без предшествующих признаков». Она даже не слышала о таком. Впрочем, откуда, у нее ведь нет детей. И никогда не будет.
Ее охватил озноб. Внизу живота заныло.
— И что случилось с третьим ребенком?
— Врач на этот раз предложил нам подстраховаться и купить специальное одеяло с датчиками, это какая-то экспериментальная научная разработка.
— И вы купили?
— Да.
— Но, как я поняла из ваших слов, третий ребенок тоже умер.
— Да
— И тоже от СВДС?
— Я так думал, но…
— Подождите, давайте по порядку. Вы приобрели одеяло и им воспользовались, но ребенок все равно умер?
— Да.
— То есть прибор оказался не эффективным?
Галина Романова
— Нет, он был эффективным, даже чересчур, пищал все время… это тяжело было вынести, я специально взял отпуск без содержания на три месяца, чтоб помогать жене… но отпуск кончился, я вышел на работу, и она вся извелась… и мы решили отключить одеяло, а потом…
— Потом случился СВДС?
Тайна за семью печалями
— Да, все так и подумали, что снова СВДС…
— Что значит подумали? Разве вскрытия не было?
— Нет… Да… Я точно не знаю. Так сказал врач.
© Романова Г.В., 2024
Лена посмотрела на часы. Матч уже начался.
— Вскрытие должно было быть. Обязательно. Не могло не быть. Раз диагноз поставили. Конечно третья смерть от одного и того же заболевания вызывает подозрение, но возможно этому есть объяснение. Возможно генетическая предрасположенность или еще что-то в этом роде. Я не специалист в медицине, но по нашей части оснований для обвинения вашей жены в смерти детей я не вижу. Извините, мне пора идти.
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
— А как же это? — Мамойко ткнул в дневник.
* * *
— Но там нет никаких признаний. То, о чем пишет ваша жена, говорит лишь, что у нее нервный срыв, что она устала, такое случается с женщинами в это период… Наверное.
Глава 1
— Там дальше, вы не дочитали, — Мамойко встал, обошел стол, наклонился и перелистнул страницу. — Вот. Тут. Это написано на следующий день после смерти Сонечки.
Лена мельком глянула в листок, куда тыкал Мамойко. Пробежала глазами: «Все, что я хотела, это чтобы она заткнулась. И это произошло».
Это она никому ничем не обязана именно в этом месте и в это время, а не горластая дура, сидящая сейчас перед ней на корточках и сметающая в совок какой-то непонятный мусор. Она не обязана слушать этот ор, оскорбительные обвинения в свой адрес и оправдываться не должна тоже.
От него отвратительно несло перегаром и потом. В пазухах подмышек обозначились темные круги. Рязанцева сто раз уже пожалела, что пригласила этого человека в кабинет и потратила на него уйму времени. А теперь не выпроводишь.
— Хорошо, вот вам листок, пишите заявление, я проверю.
– Я не обязана убирать все это раз за разом! Что уставилась, овца?!
На стадион она прибыла, когда игра уже подходила к концу. Стадионом это можно было назвать с большой натяжкой. Небольшое поле с истертой до песка травой и полуразвалившимся ограждением, пара лавочек для болельщиков и домик с облупившейся штукатуркой, который служит раздевалкой, вот и вся «инфраструктура». Сидеть не хотелось, и Лена остановилась на входе, прислонившись к железной стойке. По полю гоняло человек десять, кто в чем, поверх собственной формы на каждом было что-то вроде фартука с номером. Как правильно назвать этот элемент обмундирования Лена не знала, но ярко-оранжевый цвет команды Сергеева ей понравился больше, чем ядовито-лимонный соперников.
Соседка по лестничной клетке вытаращила на нее глазищи странного какого-то грязного оттенка. Валерия столько раз пыталась определить цвет радужки ее глаз и не могла. То они серые, то мутно-зеленые, как теперь. А то и вовсе цвета грязной лужи.
К концу второй сорокаминутки футболисты изрядно подустали. Пот ручьем стекал по их лицам, а движения были вялыми и измученными. Самым бодреньким выглядел Вадим. Завидев Рязанцеву, он запружинил ногами, бросился наперерез сопернику, виртуозно отобрал у того болтающийся между ногами мяч и что есть мочи понесся к воротам. Желание блеснуть профессионализмом сыграло дурную шутку. Размахнувшись, Вадим с силой двинул по мячу, но перестарался, отскочив от носка бутсы, мяч взмыл вверх и, пролетев над воротами, ударился в ограждение. Команда соперников радостно заулюлюкала, а Вадим, схватившись рукой за бедро, сморщился от боли.
— Разрыв боковой связки, — добрый доктор Айболит (ничего другого при виде треугольной бородки, усиков в разлет и точащей куличом шапочки в голову Рязанцевой не пришло) вздохнул и протянул рецепт. — Полный покой.
– Твой кот вечно гадит под моей дверью! Я не обязана убирать все это дерьмо! Сколько это будет продолжаться, я тебя спрашиваю?!
— Так уже ничего не болит, — Вадим встал с кушетки и сделал пару шагов. — Ерунда. Первый раз, что ли?
— Не болит, потому что укол подействовал. А то, что не первый, как раз и говорит о том, что в прошлый раз рекомендации врача вы проигнорировали. Проигнорируете опять, окажетесь в операционной.
– У меня нет кота, – ответила она тихо, осторожно обошла сторонкой сердитую молодую женщину с грязно-зелеными глазами, вставила ключ в единственную в двери замочную скважину и уточнила: – И никогда не было.
— Да ладно! — отмахнулся Вадим.
— Я все же надеюсь на ваше благоразумие, — последние слова доктор адресовал Рязанцевой и щуплому блондину из команды Сергеева, который вызвался подвезти их до травмпункта.
– Как это не было?! Ты чего врешь?! Я сама видела, как ты кормила какого-то заморыша молоком из чашки.
Лена в сомнении пожала плечами.
— Привяжем к кровати, — подмигнул Сергееву щуплый парень.
— Ага, а по кладбищам таскаться ты за меня будешь?
Женщина уже стояла за ее спиной и орала ей прямо в ухо. В какой-то момент ей почудилось, что ее слюни брызжут ей прямо на шею. Она поморщилась. Ну, и резко обернулась. И совсем легонько ткнула своим лбом ей в лоб. Честно – легонько. Даже не в полсилы. А та отлетела на метр. И заорала еще громче что-то про «убивают», про матерую убийцу в доме, про алкоголь в ее крови что-то еще добавила.
— Ну не все так плохо, на кладбище вам еще рановато, а вот жесткий постельный режим необходим, — настаивал Айболит.
— Работа у меня такая — по кладбищам рыскать, — недовольно пробурчал Сергеев, отчего глаза доктора округлились.
И все, она не выдержала. В один шаг – широкий и легкий – подошла к ней, прижала орущую женщину к стене, приставив согнутую в локте руку к ее горлу. Совсем легонько – честно – надавила. А она как захрипит.
— Выход один — отвезти его домой к родителям. Я удержать его не в силах. — Лена повернулась к блондину. — Можно еще раз воспользоваться вашей добротой, а то я только собираюсь на права сдать, а тащить 80 килограмм на себе на другой конец города…
– Еще раз повысишь на меня голос… – прошипела она ей в переносицу, потому что была значительно выше.
— Не вопрос. Вы только адрес скажите, — охотно откликнулся парень.
— Эй, вы чего там за моей спиной сговариваетесь? Я к родителям не поеду, маман меня замучит своими примочками и припарками, она же повернута на ЗОЖе и народной медицине. Ленка, не бросай меня, а то залечат меня предки до смерти.
– И что будет, сука? – не хотела сдаваться скандалистка. – Убьешь меня?
— Не залечат. Не могу я с тобой рядом сидеть, сам знаешь, а тебе уход нужен. Мать тебя и накормит и напоит. В общем, решено, едешь к родителям.
Сипела, задыхалась, а не сдавалась. Неожиданно где-то очень глубоко-глубоко, на самом днище ее скверной, как она считала, души шевельнулось что-то похожее на уважение.
— А ты?
– Накажу, – ответила она с мимолетной ухмылкой и отступила.
— А я к своим… из солидарности, мать как раз вчера жаловалась, что я совсем про них забыла.
Минуту они стояли, глядя друг на друга исподлобья. Потом та, что орала – кажется, ее звали Настя, – обреченно махнула рукой и произнесла:
Город растворился в ночных сумерках. Тихая музыка магнитолы усыпляла. Какая хорошая мелодия! Интересно, что это? Она не успела спросить, мелодия прервалась телефонным гудком. Водитель незаметно нажал на рычаг под рулем.
— Да.
– Вот что мне делать с этой бродячей тварью, а? Он мне всю душу вымотал! Гадит и гадит прямо сюда! – Она ткнула щепотью правой руки в область сердца. – Ты умная такая, скажи!
— Макс, ну ты где есть? Мы уже спать ложимся.
– Ты про кота? – Она скрестила руки на груди.
— Извини, непредвиденные обстоятельства.
– Нет. Про мужа, – совершенно серьезно ответила соседка по лестничной клетке. – Он бродячая тварь. А кот – это так, уже как следствие. Кота я могу и отравить. А вот мужа…
— Где? На футболе? — голос женщины звучал нараспев, чувствовался легкий южный акцент.
Сказать в ответ было нечего. И незачем. Время бесплатных советов давно закончилось.
— И на футболе бывают непредвиденные обстоятельства. Я потом тебе расскажу. Вы ложитесь, я… — Макс замялся, — буду минут через тридцать.
— Угу, — раздалось на том конце, и в этот момент Лене жутко захотелось кашлянуть. Понимая, что тем самым поставит водителя в неловкое положение перед этой женщиной, которая возможно приходилась ему женой, да наверняка женой, она постаралась унять надвигающийся приступ и сглотнула, но кашель вырвался наружу со злорадным остервенением. Еще минуту назад никаких предпосылок для приступа не было, а теперь тело содрогалось от громких хрипов и чахоточного присвистывания. Макс быстро опустил рычажок, и в салоне снова заиграла музыка.
– Чего вытаращилась? – снова вскинула подбородок Настя. – Считаешь меня чудовищем?
Кашель тоже вмиг прекратился.
— В подстаканнике бутылка воды. Попейте, все пройдет, — невозмутимость водителя не успокоила, Лена была готова провалиться сквозь землю.
И снова Валерия не ответила. Чудовищем она считала себя. Страшным, ненавидящим все человеческое, недостойным прощения чудовищем.
— Простите, это была плохая идея отвезти меня домой.
— Глупости, я бы чувствовал себя последним подлецом, если бы оставил вас одну. Добираться через весь город в столь поздний час молодой девушке одной чревато.
– А я точно его когда-нибудь отравлю, поганца этого! – Она повернулась к ней спиной, взялась за дверную ручку, но вдруг обернулась и уточнила: – Это я сейчас про кота, если что…
— Теперь у вас будут из-за меня неприятности. Сама не знаю, что на меня нашло. Извините.
— Пустяки. Главное, что больного доставили по назначению и вас… скоро доставим. Моя совесть чиста. А с неприятностями я разберусь. На то я и психиатр, чтоб с ними разбираться.
Дверь за Валерией закрылась раньше, чем щелкнул Настин замок. Она задвинула щеколду, на которую всегда запиралась изнутри. Сунула руку в пакет, достала бутылку вина с металлической навинчивающейся пробкой. И начала пить из горлышка прямо в прихожей.
— Так вы психиатр?
— Да, и по совместительству психолог-криминалист.
— Здо\'рово! Вы, наверное, помогаете составлять психологический портрет преступника?
— И это тоже. Но в основном, конечно, моя сфера — это судебно-психиатрическая экспертиза.
Глава 2
— У вас увлекательная профессия.
Настя курила на балконе, не стесняясь того, что вышла в одном нижнем белье. Белье было дорогим, ажурным. Фигура зачетной. Чего ей стесняться? То, что это бесило тетю из соседнего подъезда, чей балкон выше этажом и в метре слева, ее совершенно не волновало. Муж этой тети рассматривал Настю при каждом удобном случае. Если, к примеру, был не на работе. Если в спину ему не дышала жена. Если их дети не носились по квартире, как стадо молодых слонов. При детях, если что, Настя наготы своей не демонстрировала. Понятия тоже имела.
— Мне нравится. А у вас разве нет?
— Ну… У меня тоже, но…
Сегодня никого на соседнем балконе не было. Будний день. Тетя с мужем, видимо, на работе. Дети в оздоровительных лагерях. Настя лично видела, как их увозили родители, усаживая с чемоданами в такси. И она дома одна. Могла совершенно голой курить, ее дело. Но она была в белье. Дорогом и красивом. Она ждала гостя. Того самого, на которого имела виды.
«Вы приехали», — отрапортовал навигатор. Машина свернула во двор и остановилась.
— Здесь? — Макс выключил зажигание и развернулся к Рязанцевой. — Я провожу вас до подъезда.
Она загасила окурок в пепельнице, глубоко вдохнула, выдохнула и пошла в ванную чистить зубы. Ее гость сам не курил, не понимал этой пагубной привычки. И курящие женщины его, мягко говоря, обескураживали.
— Да нет, что вы. Я сама дойду. Ничего со мной не случится.
— Я отвечаю за вас перед Вадимом, он мне строго наказал доставить вас до «самых ворот», — он улыбнулся. В этой улыбке было столько тепла и участия, что захотелось обнять и поцеловать пусть чужого, но такого светлого человека.
– Зачем? – растерянно моргал он каждый раз, как она выходила из машины покурить. – В чем удовольствие?
— Вот еще, — Лена тряхнула рыжей головой. Почему-то совсем не хотелось уходить. Хотелось ехать дальше, слушать ненавязчивую мелодию и беседовать о психологии.
— Это наверное очень нагло с моей стороны, учитывая сколько вы всего итак сделали сегодня, но мне хочется еще кое о чем вас попросить.
— Да, пожалуйста! Просите!
Про удовольствие он, кажется, знал все. И как его доставлять, и как наслаждаться. И она перестала с ним спорить. И при нем больше не курила. Себе дороже! Он бы стал читать ей нотации, скрадывая время свидания. А его и так было немного. У нее муж, у него жена. Им необходимо соблюдать приличия. Хотя бы до поры до времени.
— Можно… если вдруг понадобится… Ну если вдруг так случится… и мне по работе потребуется ваша помощь… Я про психологический портрет… То можно мне к вам будет обратиться, — она говорила сбивчиво и невнятно, захлебывалась звуками и выглядела смешно. Понимая это, разозлилась, покраснела, отвернулась и толкнула дверь. — Извините. Я зря. Не надо… ничего. — Выпрыгнув из машины, громко хлопнула дверью.
Настя почистила зубы. Оскалилась натянутой улыбкой. Белоснежной. Перевела взгляд ниже подбородка и ахнула.
— Черт! — выругалась себе под нос и побежала.
– Вот сука, а! – выдохнула она, трогая продольный еле заметный синяк на шее. – Не больно же было! Ну как так?! Сейчас же Дэн придет. Станет задавать вопросы…
Он смотрел ей в след и улыбался. Странная какая-то!
Вопросов с его стороны почти не было. Было глубокое погружение в раздумья. Прямо у порога он застыл, забыв разуться. Уставился на ее шею и тихо спросил:
На момент, когда она поднялась на 9 этаж, двор уже опустел. Только одинокий, заступивший в ночную смену фонарь равнодушно глядел на то место, где тремя минутами ранее стояла машина, в которой тихая музыка, полумрак и тепло человеческого участия всколыхнули непонятные чувства.
– Кто? Муж? Когда успел?
Что это было?
Лена отвернулась от окна.
– Соседка полоумная. Я дерьмо за бродячим котом убирала. И на нее неосторожно наехала.
— Не было бы счастья, да несчастье помогло. — Евгения Анатольевна поставила на стол тарелку с белыми от сахарной пудры пончиками. — Садись, чаю попей, или может борща?.. Я вчера сварила.
— Нет, ничего не хочу. В душ только.
– Как именно? – Он все стоял и не проходил.
— Успеешь в душ, дай хоть посмотреть на тебя, поговорить. Имеем мы право с отцом узнать, как твои дела? И поешь, пожалуйста, а то у тебя, вон щеки ввалились. Ты со своей работой небось и поесть забываешь.
— Не забываю, мам, просто не люблю я готовить, ты же знаешь, жалко мне на это время тратить. Не могу я, как ты часами на кухне стоять. Меня ни одно даже самое вкусное блюдо не заставит. Вот уйду на пенсию, может тогда…
Насте пришлось повторить слово в слово, что и как она говорила соседке. Про овцу тоже не забыла.
— До пенсии еще дожить надо, а чтобы жить — нормально питаться, — Аркадий Викторович пододвинул дочери стул. — Садись, давай. Мать, разогрей борща, и я за компанию съем тарелочку.
– Зачем? – Он все же снял кроссовки и пошел в ее спальню, подгоняя ее шлепками по заду, затянутому в кружевные трусы.
— Ну что вы со мной как с маленькой? — Лена отошла от окна и недовольно плюхнулась на предложенный отцом стул. — Я уже выросла давно.
– Что зачем?
— Запомни, пока живы родители, ты остаешься ребенком. — Мать достала из холодильника кастрюлю, подняла крышку. С ободка белой эмали свисал бордово-желтый навар.
— Я только пончики. — Лена схватила пухлый кругляш и впилась в него зубами так, что сахарная пудра поднялась облаком, измазав нос и щеки.
– Зачем ты ее обвиняла, если знала, что кот не ее?
— Ребенок ты еще, хоть и мнишь себя взрослой, — улыбнулся отец.
— Пончики — не показатель, — прошамкала набитым ртом Лена. Аппетит стал возвращаться. Со всеми этими делами: футболом, больницей, туда-сюда она совсем забыла поесть.
Он толкнул ее на кровать, навис, медленно скользя взглядом по ее телу.
— Пончики может и нет, а вот нос и щеки в сахарной пудре… На, — мать протянула салфетку, — ты пудру стряхивай, а то в нос попадет…
— … и задохнешься, — улыбнулся отец.
– А кого мне обвинять? Она его кормила, значит, виновата. К тому же алкашка, каких поискать. – Настя медленно водила пальцем по его щеке и губам.
Лена посмотрела на пончик, постучала им о край тарелки и вернула на место.
— Мам, а ты боялась, что я задохнусь во сне?
– В смысле, алкашка? – Он вдруг сел рядом с ней, изумленно вскинул брови.
— Да Бог с тобой, чего это ты? Отец шутит.
– Она пьет.
— Я не про сейчас, а когда маленькой была.
— С чего вдруг ты должна была задохнуться?
– Каждый день?
— Ну как же… А вдруг бы случился СВДС.
— Эт что еще за зверь? — отец вопросительно посмотрел на Лену.