– Я не сказал, что они зануды. Я сказал – серьезные.

– И что плохого в серьезности? – накидывается на него Ханна, но затем понимает, что сама себе противоречит и в споре явно проигрывает.

– Я и не говорю, что это плохо, – самодовольно отвечает Дэн.

Впрочем, нередко они бывают счастливы. Когда они не ссорятся, то живут душа в душу. У Ханны развилось что-то вроде избирательной амнезии, поэтому во время перемирия она забывает про их яростные ссоры. Иногда Ханна воображает, будто за ними наблюдают невидимые зрители, которые восхищаются их взаимной поддержкой, их смехом, их очевидным притяжением. В другие моменты Ханна жалеет, что таких зрителей у них нет, – во время ссор он бросает ей ужасные обвинения. «Сколько же в тебе высокомерия! С тобой совершенно невыносимо!» Или: «Нам, наверное, лучше расстаться». Или самое обидное: «Может, ты зря таблетки бросила принимать? Полный бред несешь». Позже Дэн отрицает, что говорил это.

– Я в жизни такого не сказал бы, – утверждает он, – так что не выдумывай.

Из-за этого Ханне чудится, будто реальность вновь ускользает от нее. Порой ей даже хочется записать его слова на диктофон, вот только это лишний раз доказало бы, что она чокнутая.

Когда она рассказывает своим новым коллегам историю их знакомства, те говорят:

– Ух ты, вот это круто!

Или:

– Будет потом что детям рассказать!



Когда Ханна спрашивает, можно ли ей прийти в паб с Дэном, Кеми отвечает:

– А почему нет? Ты ведь и так всегда с ним приходишь.

– Ты что, против? – удивляется Ханна. Кеми, обычно покладистая, почему-то перешла на брюзгливый тон.

– Вообще, я не против, если мы с тобой ради разнообразия сходим куда-нибудь вдвоем, – говорит Кеми.

– Я думала, Дэн тебе нравится.

– Нравится, да. Дело не в этом.

Так как Ханна с Дэном живут вместе, она видится с ним сколько угодно, но все же ей спокойнее, когда он рядом. К тому же Ханне всегда казалось, что они с Дэном и Кеми – отличное трио.

– Ну ладно, хорошо, – отвечает она, – больше его с собой не возьму.

В трубке молчат.

– Ты там злишься? – недоверчиво спрашивает Ханна.

– Я просто не понимаю, почему все надо менять только оттого, что у тебя парень появился. Не понимаю, почему нельзя дружить, как прежде.

– Так мы и дружим!

– Нет. Все изменилось.

Ханну ее слова удивляют. Кеми вообще редко бывает столь требовательной. А Кеми отстраненно перечисляет факты:

– Мы теперь видимся реже, чем прежде, а когда видимся, то ты приводишь Дэна. Раньше мы каждые несколько дней созванивались, а сейчас раз в две недели и разговариваем всего ничего.

– Прости, – говорит Ханна, – это, наверное, потому, что у меня куча работы. Я постараюсь исправиться.

– Это не из-за работы, – возражает Кеми, – у нас с тобой и прежде бывало много работы. Но раньше ты мне рассказывала, как день прошел, а теперь Дэну. Это он по вечерам слушает все твои смешные истории, а к тому моменту, когда мы с тобой наконец созваниваемся, ты их уже забываешь, и мы болтаем на какие-то отвлеченные темы. Теперь подробности ему, а мне так, в общих чертах.

– Прости, – повторяет Ханна.

– Да тебе не за что извиняться, – говорит Кеми, – я, похоже, объяснила коряво. Вся эта история меня бесит, но тебя я не виню. Или, может, чуть-чуть и виню, хотя тебя я тоже понимаю. Подобное случается, когда заводишь серьезные отношения. Правда, честно говоря, я не ожидала, что с нами такое тоже произойдет. Поэтому мне надо привыкнуть. Мне больше некому байки рассказывать.

– У тебя Джо есть, – говорит Ханна. Парень Кеми ей очень нравится, но Кеми утверждает, будто между ними ничего серьезного.

– Я не хочу их Джо рассказывать. А тебе хочу.

– Так рассказывай мне.

– Нет, когда мы с тобой разговариваем, я их уже забываю, так же как ты забываешь свои. Со мной когда случается что-нибудь прикольное, я запоминаю, чтобы потом тебе рассказать, а у тебя все времени поговорить не находится. И когда наконец это время появляется, уже поздно, момент упущен. А если что-то интересное происходит с тобой, ты возвращаешься домой и делишься с Дэном. Вот тебе и перекос. И когда в конце концов мы встречаемся, ты добавляешь масла в огонь и тащишь с собой Дэна.

– Да, понимаю. – Ханна чуть не принимается оправдываться, но подавляет в себе это желание. Более формально, чем ей самой хотелось, она говорит: – Прости, Кеми. Я не хотела ничего менять и не заметила, что все изменилось.

– Да, – отвечает Кеми, – первым всегда замечает тот, кого бросили.



Когда Ханна пересказывает Дэну этот разговор, Дэн спрашивает:

– А тебе не приходило в голову, что вы с Кеми друг друга переросли?

Ханна с возмущением отвергает это предположение, однако она и сама это подозревает.

Возможно, потому, что Кеми настроена против Дэна, единственная, с кем Ханна может поделиться мыслями о своих нестабильных отношениях, – это Элис. Когда они встречаются выпить кофе – недавно они завели такую традицию – и Элис спрашивает про Дэна, Ханна признается:

– У Дэна все хорошо, но… мы вчера здорово поругались.

– Ох, сочувствую. – Судя по виду, Элис и правда сочувствует.

Большинство собеседников подались бы вперед, готовые с жадностью впитать все подробности (по крайней мере, сама Ханна именно так и поступила бы). А вот Элис – нет. У нее на любые конфликты аллергия. Ей бы хотелось, чтобы все обходились друг с другом вежливо и доброжелательно. В каком скучном мире мы бы тогда очутились, думает Ханна. Дальнейших расспросов не следует, поэтому Ханна продолжает:

– Мы поспорили из-за того, круто носить белые кроссовки или тупо.

Элис не смеется, что, безусловно, делает ей честь.

– А сейчас вы уже помирились? – спрашивает она.

– Да. – Ханна колеблется, затем неуверенно добавляет: – Дело в том, что мы вообще много ругаемся.

Элис кивает.

– Но потом вы миритесь?

– Обязательно.

Ханне кажется, будто Элис не совсем улавливает суть, а может, это она сама недостаточно доступно объясняет?

Помолчав, Элис говорит:

– Знаешь, ты вообще очень возбудимая. И взрывная. Я всегда думала, что и отношения у тебя такие же будут. Как на вулкане.

От Элис это звучит как похвала, словно неуравновешенность – это нечто шикарное. Ханна смотрит на свои отношения глазами Элис, и ей на миг становится легче. Правда, она лично никакого шика не ощущает. Это все просто очень утомительно. Но как донести это до Элис, Ханна не знает. Отношения у нее с Дэном как раз такие, каких все от нее и ожидали, и возможно, что на другие она вообще не способна, а Дэн симпатичный, обаятельный и любит ее, несмотря на то что Ханна когда-то лежала в психушке и еще не факт, что в будущем снова туда не угодит. Так чего же она жалуется?



Ханна полагает, что почтенный возраст должен служить своего рода гарантией от романтических потрясений, жертвой которых стала она сама. И тем не менее в один прекрасный день отец поражает их всех, объявив о том, что у него новая пассия.

– Но ему почти шестьдесят! – с отвращением говорит Ханна Дэну. – Пора бы остепениться!

– Как по-твоему, это он Сьюзен бросил или она его? – спрашивает Дэн.

– Понятия не имею.

Впрочем, хоть Ханна не признается в этом ни Дэну, ни, разумеется, Элис, ей жаль, что отец и Сьюзен расстались. За все эти годы Ханна успела ее полюбить. Интересным человеком Сьюзен не назовешь, это верно, зато ей небезразличны чувства других людей, а сейчас Ханна стала это ценить.

Но Сьюзен исчезает, и на смену ей приходит Кристина. Пока Ханна успевает лишь выяснить, что Кристина из Дании, но уже много лет живет в Англии, и что познакомились они с отцом на работе. Однако эти новые отношения, похоже, настолько важны для отца, что он приглашает Ханну и Элис на обед, чтобы официально познакомить их с Кристиной. Майкл как раз уехал в Нью-Йорк, поэтому его не зовут, к тому же он из солидарности с матерью все равно отказался бы – со Сьюзен он даже спустя десять лет держался с холодной вежливостью.

Элис тоже беспокоится о том, как отнесется к этому приглашению мать.

– Господи, да они уже сто лет как развелись, – говорит Ханна, – не глупи. И чем эта новая женщина отличается для нас от Сьюзен? В конце концов к ней мать привыкла.

– Сьюзен мне нравилась, – горестно вздыхает Элис.

Ханна пожимает плечами. В глубине души она чувствует себя польщенной: отцу они по-прежнему дороги настолько, что он удосужился познакомить их со своей новой подругой. Правда, в этом она не признается даже Элис.



В день званого обеда Ханна с удивлением понимает, что волнуется, и ловит на слове Дэна, когда тот предлагает пойти выпить по пиву. Вообще-то Ханна собирается ограничиться пинтой, но когда они выпивают по одной и она просит колы, Дэн кривится.

– Ты чего? – не понимает Ханна.

– Ничего.

– Мне надо хорошее впечатление произвести, – объясняет она.

– Ну да. – И он пожимает плечами, словно ему вообще плевать, что она пьет и чем занимается.

Вспомнив все его высказывания о государственной службе, Ханна думает, что предоставила Дэну еще одно доказательство того, какая она стала скучная. И возможно, он прав. Прежнюю Ханну количество выпитого не беспокоило бы. А вот новая Ханна и впрямь зануда и трусиха, и Дэну она того и гляди разонравится. Это предположение ее задевает, и Ханна командует:

– Так, давай-ка повторим.

Когда она доезжает до Барнса, настроение у нее существенно улучшается. Элис она замечает издалека – сестра с кактусом в руках стоит у входа на вокзал.

– Это для папы, – Элис перехватывает взгляд Ханны, – от нас обеих подарим.

– У него чего, какое-то особое пристрастие к кактусам? – осведомляется Ханна. – К кактусятам! – И она хихикает.

– Это не кактус, – возражает Элис, – это суккулент.

Ханна опять хихикает, и Элис спрашивает:

– Что-то случилось?

– Нет-нет, все в порядке. Прости. Суккулент. – Ее вновь разбирает смех, и Ханна думает, что вторая пинта на голодный желудок была явно лишней. Пытаясь стряхнуть с себя неуместную веселость, она говорит: – Цветок в подарок от нас обеих – это очень по-взрослому.

– Я совсем не чувствую себя взрослой, – отвечает Элис. – Как думаешь, это во сколько чувствуется?

– Не знаю.

Они шагают к дому отца.

– Хорошо бы, чтобы неловко не получилось, – говорит Элис, – когда не знаешь, что сказать, и молчишь.

– А мы будем о чем-нибудь говорить, – предлагает Ханна, – надо только придумать о чем. Хорошо, что она из Дании, для беседы пригодится. Вот, смотри, – Ханна вытаскивает из кармана куртки мятый листок, – мы с Дэном составили целый список вопросов, чтобы разговор поддерживать.

Вопросы они составили за последние десять минут перед тем, как выйти из паба, и были очень ими довольны.

Элис смотрит на нее с сомнением:

– Думаешь, это обязательно?

– Ага. Так, слушай. Сначала несколько вопросов о Копенгагене. Говорят, там очень чисто. И все ездят на велосипедах. Расспросим ее об этом.

– Главное, чтобы вопросы звучали естественно…

– Ясное дело! – Ханна пробегает глазами по списку: – А еще – датчане религиозны? Они считают себя викингами?

– Наверное, не следует заваливать ее вопросами, – говорит Элис, – про викингов, это, по-моему, лишнее.

– А еще ведь погода есть, – не унимается Ханна, – о погоде можно бесконечно спрашивать. Там, похоже, очень холодно бывает. И зимой все наверняка в валенках ходят. Мне как раз все хотелось узнать, что это такое. Вот и спросим.

– Но палку перегибать нельзя, – Элис явно встревожена, – ей, возможно, не захочется про валенки рассказывать.

Они сворачивают на улицу, где живет отец, вдоль нее тянутся огромные дома на две квартиры, каждый – с витражным стеклом на входной двери.

– Мы ее очаруем, вот увидишь, – обещает Ханна, но Элис она, похоже, не убеждает.

– Ты точно хорошо себя чувствуешь? – спрашивает Элис. – Ты вроде как слегка нетрезвая?

– Да совсем чуток, – признается Ханна, – все в порядке.

Когда они подходят к отцовской двери, Ханна, опередив Элис, хватает металлический дверной молоточек и стучит им в дверь. Получается громче, чем она ожидала.

– Ханна, мы же не полиция! – пугается Элис.

– Прости.

Отец открывает дверь почти сразу и приветствует их с неожиданной теплотой.

– Девочки! Добро пожаловать!

Ханна замечает, что он похудел. Уж не заслуга ли это его новой пассии? Надо же, какой он стал подтянутый. Слово «подтянутый» смешит Ханну, но она вовремя берет себя в руки. Элис церемонно вручает отцу горшок.

– О, какая красота! Кактус! – говорит отец и неловко целует их по очереди в щеку.

– Вообще-то это не кактус, – Ханна проходит мимо отца и снимает куртку, – это суккулент. – Она отмечает, что говорит внятно и язык у нее совсем не заплетается.

– А это не одно и то же?

– Ну, кактусы относятся к семейству суккулентов, – вмешивается Элис. Она словно специальную лекцию подготовила по такому случаю.

– Надо же. – Отец проводит их на кухню, где отставляет горшок с суккулентом в сторону. – А это, – он показывает рукой на женщину, которая, стоило им войти, делает шаг вперед, – Кристина.

Ханна застигнута врасплох – она и не ожидала, что Кристина окажется такой молодой. Ей около сорока. Ханна думала увидеть женщину по-матерински спокойную и добродушную, как Сьюзен, которая обнимала их и угощала шоколадным пудингом. Кристина же будто состоит из острых углов: худая, изящная, с бордовой помадой и в цельнокроенном темно-синем платье. Ханну и Элис она встречает с обескураживающим хладнокровием, а целует, умудрившись даже не прикоснуться к ним, словно фокусник. Аромат она источает цветочный и дорогой. К такому холодному блеску Ханна не готова. Она берет у отца бокал просекко и, чтобы прийти в себя, делает большой глоток. Затем, чувствуя, что молчать больше нельзя, Ханна нарушает тишину:

– Прохладно сегодня, да? – Она быстро отхлебывает еще просекко и спрашивает: – Кристина, ты ведь из Дании, для тебя сейчас тоже холодно?

Кристина явно удивлена, но отвечает:

– Нет, не очень.

Элис, настороженно наблюдающая за Ханной, быстро говорит:

– Очень приятно с тобой познакомиться, Кристина.

– И мне с вами, – отвечает та, – я о вас наслышана. – Акцент у нее под стать ей самой – изящный, взвешенный и элегантный. – И ведь вы близняшки. Вы, наверное, очень похожи.

Элис явно не находится с ответом, поэтому Ханна спешит ей на помощь.

– Да, мы близки, – подтверждает она, – не как две капли воды, но и не лед и пламень. Хотя почему лед и пламень считаются противоположностями, это выше моего понимания. – Она ловит на себе взгляд Кристины и думает, что, похоже, перестаралась с фразеологизмами. Ханна отпивает еще просекко и сменяет тему: – А в Дании какая средняя температура воздуха зимой?

– Даже не знаю, – Кристина моргает, – бывает довольно холодно. Примерно… минус пятнадцать?

Ханна понимающе кивает. Элис укоризненно глядит на нее.

«Валенки», – беззвучно артикулирует ей Ханна, и Элис быстро оборачивается к Кристине:

– Папа говорит, ты уже пятнадцать лет в Англии живешь? Только в Лондоне или еще где-то пожить успела?

На некоторое время Ханна теряет возможность вклиниться со своими вопросами. Пока Кристина беседует с Элис, Ханне удается внимательнее ее рассмотреть. Очень красивая. Что, интересно, она нашла в их отце, ведь он намного старше. Наверное, он богатый, решает Ханна. Вечная причина. За последние годы, пока их мать беднела, отец богател. Ханна пытается сделать очередной глоток, но замечает, что бокал пуст. Отец украдкой забирает у нее бокал, и Ханна обнаруживает, что теперь держит в руках стакан воды.

– Много работы? – тихо спрашивает он. – Ты вроде как устала.

– Да, – отвечает Ханна, – очень много работы.

– Сейчас чипсов принесу, – говорит отец, – червячка заморить перед обедом.

«Иногда он такой хороший отец», – нежно думает Ханна.



В начале обеда оружием Ханны в борьбе с неловким молчанием становятся уточняющие вопросы о том, как в Копенгагене убирают мусор, на которые Кристина вежливо отвечает. Потом инициативу перехватывает отец Ханны (довольно резко, по мнению Ханны) – он пускается в долгий рассказ об интерактивных обучающих игрушках, которые закупает его компания. Ханна предполагает, что Кристине это тоже интересно, ведь она работает вместе с отцом. Ханна размышляет, жил ли отец со Сьюзен, когда сошелся с Кристиной. В один прекрасный день отец довольно непринужденно сообщил Ханне по телефону, что расстался со Сьюзен, и лишь потом рассказал о новой подруге, – правда, сейчас Ханна подозревает, что он поменял эти события местами. В конце концов, начав встречаться со Сьюзен, отец еще был женат на их матери. Ханна наблюдает, как отец улыбается Кристине и подливает ей вина. Сама Ханна пьет воду, и ей уже немного полегче. Еда тоже улучшает ее самочувствие. Она думает, что все обошлось.

– Жаль, что у вашего брата не получилось прийти, – говорит Кристина.

– Да, – Ханна вновь сосредоточивается, – он в Нью-Йорке. Притворяется важным.

– Он и есть важный, Ханна. – В Элис будто встроена программа защиты Майкла. Обращаясь к Кристине, она добавляет: – Он партнер в юридической компании и сейчас в командировке в нью-йоркском офисе.

«Господи, да выйди уже за него замуж», – думает Ханна.

– Впечатляет, – говорит Кристина. – Жаль, что Оскар тоже сегодня не с нами. Он сегодня на актерских курсах.

– А Оскар – это кто? – спрашивает Ханна.

– Сын Кристины, естественно, – поспешно отвечает отец, но Ханна успевает заметить быстрый взгляд, которым награждает его Кристина.

– Надо же! Как чудесно! – с преувеличенным восторгом восклицает Ханна, стараясь скрыть удивление. Забыть о нюансах – очень в духе ее отца.

– Сколько ему лет? – спрашивает Элис.

Кристина снова глядит на отца, на этот раз пристальнее, а после поворачивается к Элис и отвечает:

– Ему девять лет.

– Замечательный возраст. – Элис говорит прямо как чья-нибудь чужая бабушка. Затем она принимается задавать вежливые вопросы про то, чем Оскар интересуется. Ханне приходится признать, что Элис неплохо справляется.

– Да у него, судя по всему, талант, – выдает Ханна, когда Кристина рассказывает им о том, как легко Оскару даются математика и естественные науки.

– О да! Но, знаете, больше всего ему нравится театр. Недавно он сыграл Питера Пэна в школьном мюзикле.

– Какой молодец! – восхищается Элис. – Главную роль!

– Он прирожденный актер, это все говорят. Когда мы куда-нибудь ходим, он исполняет небольшие сценки, и даже незнакомые люди в восторге.

– Он очень разносторонне развитый ребенок, – подхватывает отец, – очень талантливый. И замечательный музыкальный голос.

Похоже, отец успел неплохо познакомиться с этим ребенком и, очевидно, проводит с ним немало времени. От этого у Ханны появляется какое-то странное чувство. Какой он, этот Оскар, – такой же изящный, как Кристина? От описания достоинств этого ребенка ей становится не по себе. Как выясняется, Оскар еще и стихи пишет.

– Прекрасные стихи, – расхваливает Кристина, – очень много о животных, но и о чувствах есть, о том, каким он видит мир. У него удивительная душа.

– Похоже на то, – соглашается Ханна.

– И он очень привязан к вашему отцу, – говорит Кристина, – наблюдать за ними – сущее удовольствие.

Ханна пытается выдавить улыбку. Отец поднимается и вызывается отнести тарелки и подготовить стол к десерту. Кристина встает помочь ему, а от помощи Ханны и Элис отказывается. Когда Кристина с отцом выходят, Ханна спрашивает Элис:

– Ты знала, что у нее ребенок есть?

– Нет.

– Почему папа не сказал? Мы себя идиотками выставили.

– Наверное, у него просто из головы вылетело.

– Как всегда.

– Вообще нелегко беседу поддерживать, да? – признается Элис.

– Как в пьесе Гарольда Пинтера сидишь. Вот ты небось рада, что я заранее вопросы про Данию подготовила.

– Когда ты про переработку мусора начала спрашивать, было странновато.

– И это я еще до транспортной системы в Копенгагене не добралась.

– Пожалуйста, давай больше не будем про Данию. – Элис никогда не понимает, говорит Ханна всерьез или чтобы ее побесить.

– А я так хотела про велосипедные дорожки узнать…

– Ханна…

Возвращаются Кристина с отцом. Они приносят десертные тарелки и лимонный чизкейк.

– Чизкейк! Ваш любимый, девочки, – заговорщицки объявляет отец. (На самом деле чизкейк они не любят.)

Как только все приступают к десерту, разговор снова переходит на Оскара. А потом, едва Ханна – в основном, чтобы подразнить Элис – готовится спросить про систему трамвайных линий, которая использовалась в Копенгагене в былые времена, отец откашливается.

– Ну что ж, – начинает он, – мы очень рады, что вы обе пришли к нам сегодня.

Это смахивает на намек, что им пора закругляться, но они едва притронулись к десерту. Ханна глядит на Элис, однако та с довольным видом ест чизкейк. А отец продолжает:

– У нас для вас новости, – он выдерживает неловкую паузу, – хорошие новости. Дело в том, что мы с Кристиной женимся.

Ханна глазеет на Кристину, но та, скромно потупившись, смотрит в тарелку. Для Ханны эта новость – настоящее потрясение, хоть она и не желает этого признавать.

– Надо же! Поздравляю! – нарушает тишину Элис.

– Ага, – выдавливает Ханна, – потрясающе. – Она улыбается отцу и спрашивает: – Вы уже назначили дату? – Этот вопрос кажется ей достаточно взрослым.

Отец и Кристина переглядываются.

– Мы решили, что через месяц-другой, – отвечает Кристина.

– Надо же! – повторяет Элис. – Потрясающе!

– Где будете праздновать? – спрашивает Ханна.

– В Чизвике, в отеле, – говорит отец.

– Ой, чудесно, – говорит Ханна полушутя, – я наконец-то себе новое платье куплю.

Отец с Кристиной снова переглядываются, а затем он нерешительно произносит:

– Вообще-то мы хотели совсем узким кругом отпраздновать. Между собой.

И Ханна, как это ни глупо, не понимает.

– Ты хочешь, чтобы мы об этом не распространялись, – никого обидеть не хотите, да?

– Нет, я о том, что мы с Кристиной вдвоем отпразднуем.

На миг Ханна теряет дар речи. Ее отец по-прежнему способен ее ранить – и это удивительнее всего.

– А свидетели как же?

– Мы попросили подругу Кристины и ее мужа.

– Ясно, – говорит Ханна. Помолчав, она спрашивает: – А Оскар будет?

– Да, но он же маленький. Мы не можем его одного дома оставить или попросить соседку за ним присмотреть.

«А с нами так можно было», – думает Ханна.

– Девочки, вы же понимаете, да? – спрашивает отец. – Так проще. И по отношению к вашей матери в том числе.

– Конечно, – поспешно отвечает Элис.

Повисает тишина, но потом Ханна, опомнившись, эхом повторяет:

– Конечно.

Снова молчание, и Элис радостно добавляет:

– Это замечательно! Поздравляем! – И она поднимает бокал.

Когда они чокнулись бокалами и выпили, Ханна отодвигает стул:

– Я в туалет отлучусь.

Заперев за собой дверь, она прислоняется к раковине и пытается прийти в себя. С какой стати он вообще женится и почему на этой женщине, о которой они до недавнего времени вообще ничего не слышали? Со Сьюзен он прожил больше десяти лет (а встречаться начал и того раньше) и о женитьбе не заговаривал. Но потом до Ханны доходит, что, возможно, Сьюзен не настаивала – вот в чем причина. Отец о подобных вещах и не задумывается. И всегда таким был. Что касается отношений, то Ханна подозревает, что отец руководствуется первым законом Ньютона: тело будет оставаться в состоянии покоя, если на него не действует внешняя сила. Возможно, решение не приглашать их на свадьбу тоже принадлежит не ему. Спорить ему и в голову бы не пришло. Ханна, хоть и знает отца всю жизнь, совершенно не имеет представления о его характере. Она сомневается, что у него есть характер. Натура у него зыбкая и невнятная, подчиняющаяся тому, кто решит подстроить ее под себя. Словно стоячая вода, готовая потечь в заданном направлении.

А впрочем, какая разница? Ханна пускает воду и умывается. Теперь она трезва как стеклышко. Надо вернуться, доесть чизкейк и показать, как ей наплевать.

«Ты такая холодная, Ханна, – сказала ей мать, – по-настоящему холодная. Это меня пугает. – Потом она вздохнула и добавила: – Возможно, ты научишься это скрывать. Возможно, на большее мне и надеяться не стоит».

Мать сказала это во время громкой ссоры, когда обвинила Ханну в том, что та недостаточно много времени уделяет своим родным, однако Ханна и в прошлом слышала от матери про свою холодность. Она то холодная, то излишне чувствительная и склонная к театральности. Матери следовало бы определиться. Ну вот, – Ханна закрывает кран, – по крайней мере, сейчас холодность ей пригодится.

Она возвращается в гостиную, садится за стол и отхлебывает из бокала. Наградив Кристину своей самой вежливой и учтивой улыбкой, Ханна произносит:

– Кристина, говорят, в Копенгагене все ездят на велосипедах. Это правда?

Кристина озадаченно кивает и, извинившись, тоже отлучается в туалет. Отец уходит за следующей бутылкой вина, и у Элис как раз выдается минутка сообщить:

– Ханна, я только что спросила ее про велосипедистов. Мы так долго молчали, что я запереживала. Теперь из-за тебя она решит, что мы чокнутые.



По пути к вокзалу Ханна и Элис почти всю дорогу молчат.

– Вот бы им все испортить, – говорит наконец Ханна, – замаскируемся и проникнем к ним на свадьбу.

– Ему следовало нас пригласить, – расстраивается Элис.

– Они, очевидно, не хотят нас там видеть. И он прав – с мамой неудобно получится. А так, по крайней мере, мы от этого избавлены.

– Но это неправильно, – говорит Элис, – он неправильно поступил.

Ханна вдруг замечает, что Элис плачет, утирая слезы тыльной стороной ладони.

– Ну, Эл, – говорит Ханна, – ладно тебе, это же ерунда. Какая нам разница?

– Это обидно, – говорит Элис.

– Верно. Но это ничего не меняет. Мы же ему никогда особо не нужны были. Так ведь?

Элис не отвечает, и Ханна понимает, что надеялась услышать возражения. Но Элис, конечно же, не спорит.

– Какая нам разница? – повторяет Ханна. Они уже подошли к вокзалу и останавливаются у турникета, чтобы достать билеты.

– Мне ведь и идти на эту свадьбу не хотелось бы, – говорит Элис. Голос у нее охрип. – И все равно жаль, что он нас не пригласил.

Ханна молчит. Наконец она произносит:

– Слушай, а этот Оскар у нее, похоже, полный придурок, да?

И Элис слабо улыбается.



Ханна совершенно не ожидает, что Дэн сделает ей предложение, – не только потому, что они еще слишком молоды и никто из их друзей и не думает о браке, но еще и потому, что они с Дэном переживают особенно непростые времена.

– Мне все равно, – говорит Дэн, когда Ханна напоминает ему об их размолвках, – я не хочу тебя терять. По-моему, нам пора пожениться.

Причина их последних ссор – новая сотрудница Дэна, Джессика. Она приходит к ним в компанию вскоре после того, как Ханна познакомилась с Кристиной, и спустя некоторое время Ханна уже слышит про Джессику на каждом шагу. Джессика с Дэном вместе работают над одним проектом, Джессика очень способная и одаренная, да и вообще отличная девчонка. Кроме того, сообщает Дэн Ханне, она каждый день ходит в фитнес-центр. Ханна не понимает, зачем ей это знать, и чувствует себя так, словно ее в чем-то укоряют.

Ханна старается терпеть новое увлечение Дэна. Это же отлично, убеждает она себя, что у него хорошие отношения с коллегой. Это замечательно. Некоторое время, о чем бы Дэн ни говорил, героиней каждой его истории становится Джессика.

А потом он неожиданно прекращает о ней упоминать.

И вот тут Ханна почему-то начинает беспокоиться по-настоящему. К тому же Дэн заводит привычку по нескольку раз в неделю ходить с коллегами в паб, чего прежде не случалось.

– Может, мне как-нибудь с вами сходить, – просится Ханна, – у вас там, похоже, весело.

Дэн пожимает плечами.

– Вообще-то обычно на такие рабочие посиделки без пары ходят, – говорит он, – тебе скучно будет.

Но Ханна уверена, что слышала, как Дэн упоминал девушку его коллеги Ника – та точно с ними ходила, и еще чей-то парень тоже, в этом Ханна почти не сомневается. Впрочем, настаивать она не может.

Кроме этого, теперь Дэн явно прячет от нее свой телефон. А может, Ханне это чудится? Дэн то и дело что-то быстро пишет, а когда она подходит ближе, тотчас гасит экран. Ханна никогда не считала себя ревнивой, но, оказывается, она именно такая и есть.

– У нас вообще-то планы были, – выговаривает она ему и слышит в собственном голосе плаксивые нотки. Господи, да она превращается в собственную мать!

И ведь на самом деле никаких планов у них с Дэном не имелось. Они просто собирались вместе поужинать дома. Неудивительно, что едва ему подвернулось предложение получше, как он тут же за него ухватился.

– Ты сказал, что вернешься к восьми, а сейчас уже девять, – упрекает его Ханна.

– Всего на час задержался! – возмущается Дэн. – Это что, преступление? Господи, да сегодня же пятница! Ну ладно, прости. Увлекся и за временем не следил. Я, между прочим, раньше всех ушел. У нас пока еще комендантский час не ввели.

Ханна сознает, что Дэн прав, и злится еще сильнее: ей не стоило бы ругать его за то, что в пятницу вечером он на часок задержался. Какая же она жалкая. Но минуты, проведенные в ожидании, выводят ее из себя. Она представляет, как им вместе весело, как Дэн выпивает в компании Джессики, как он смеется вместе с ней. К этому моменту Ханна уже находит Джессику в соцсетях и на страничке компании. Не сказать чтоб прямо красотка, но волосы у нее красивые. И все же Ханна сомневается. И недовольна собой из-за того, что полезла искать Джессику в соцсетях.

Чувствуя, как Дэн ускользает от нее, Ханна делает попытку обновить отношения. Она снова начинает краситься и тщательнее подбирать одежду. Она даже старается улучшить свои навыки в кулинарии. Да, она понимает, как печально это выглядит. Ханна представляет, как Кеми говорит ей: ты прямо степфордская жена. Однако сейчас Ханна не особо откровенничает с Кеми.

Она приходит в ужас при мысли, что Дэн ей изменяет или вот-вот изменит. Ханна уговаривает себя снова и снова. Непохоже, что он бегает на свидания с Джессикой. Если верить словам самого Дэна, вдвоем с ней они никуда не ходят.

– Там нас куча народа была, – непринужденно отвечает он, когда Ханна спрашивает, с кем он ходил в паб, – здоровенная компания.

А позже, когда Ханна, сглупив, делится с ним своими опасениями по поводу Джессики, он лишь отмахивается:

– Ханна, брось, мы просто друзья. Мне же разрешается с девушками дружить, да?

Конечно. Ханна и сама не знает, что на нее нашло. У Дэна полно подруг, и Ханне сроду до них дела не было. Вообще-то они ей даже нравятся, особенно Лорен. Тогда чего вдруг она так прицепилась к этой Джессике?

В конце концов Ханне приходит в голову, что у нее, возможно, снова начинается паранойя. Ее мозг опять сбоит. Эта мысль ее ужасает. Дэн, похоже, это замечает.

– Ханна, ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает он, когда они в очередной раз повздорили. – Ты точно хорошо себя чувствуешь?

Ханна решает любой ценой избежать психоза. Она будет держать себя в ежовых рукавицах и никогда больше не спросит его о Джессике. Но битва оказывается тяжелой. Как же угнетает осознание того, что твоего парня к тебе больше не тянет. Они больше не смеются, как прежде. Очевидно, смеется он теперь еще с кем-то. А вот ругается с Ханной.



После одной из их особенно крупных ссор Дэн и делает ей предложение. Ссорятся они из-за Джессики, хотя ее имени никто из них не произносит. Ханна держит данное себе обещание и больше никогда о Джессике не заговаривает.

Однако сейчас Ханна чувствует, что права. На этот вечер у них на самом деле были планы. Они собирались вместе пойти в кино на девятичасовой сеанс – там показывали «Анну Каренину». Вот только в десять минут десятого Ханна по-прежнему ждет Дэна дома, а он еще не вернулся из паба, куда зашел после работы вместе с коллегами. На ее сообщения Дэн не отвечает. Ханна боится, что он погиб.

Когда в четверть десятого Дэн наконец входит в квартиру, радость Ханны длится всего несколько секунд, после чего уступает место злости. А еще по вялости его лица, по рассеянному взгляду она сразу понимает, что он пьян.

– Что за херня? – накидывается на него Ханна. – Фильм пятнадцать минут назад начался! Ты куда подевался?

– Поезда в метро плохо ходили, – мямлит он.

– Ты даже не написал мне!

– Я же в метро был. – Он на миг умолкает и наконец говорит: – Прости, Ханна.

– Ну что ж, отлично. В кино мы опоздали. Спасибо тебе огромное!

– Ничего мы не опоздали. Это же совсем рядом, сейчас там все равно трейлеры.

– Мы начало пропустим. Да и не хочу я бежать, потом билеты сломя голову покупать, а потом еще в темноте свои места нашаривать, когда кино уже начнется. Я хотела прийти пораньше, взять попкорн, выбрать места получше и трейлеры посмотреть. – От перечисления всего, что она потеряла, и от жалости к самой себе у Ханны слезы на глаза наворачиваются.

– Ну ладно, давай завтра сходим.

– Я сегодня собиралась.

– Так пошли сегодня.

Ханна прерывисто, сердито вздыхает:

– Сегодня уже поздно.

– Если поторопиться, то успеем. Тебе прямо надо, чтобы все идеально было. Это ж кино, а не свадьба.

– Да пошел ты!

Она выскакивает из комнаты, но квартира у них маленькая, деваться особо некуда, поэтому следующие десять минут Ханна в ярости мерит шагами спальню, от злости неспособная даже толком плакать.

Позже тем же вечером, когда злость уступает место грусти и усталости, Ханна говорит:

– Я больше так не хочу.

– Вот и отлично, – отвечает Дэн. Гнев Ханны и несколько стаканов воды стряхнули с него хмель. – Хватит ссориться, и пусть у нас все будет как прежде.