Мария нахмурилась и затрясла головой, словно хотела изгнать оттуда услышанное или рассеять дурной сон. Затем ее глаза расширились еще больше, она быстро переводила ошеломленный взгляд с одного полицейского на другого и наконец остановила его на Исидоре. Немая мольба застыла на губах танцовщицы, будто она ждала, что этот рыжий юноша урезонит своего коллегу и скажет сейчас, что они просто хотели ее напугать.

А рыжий юноша ерзал на банкетке, чувствуя себя крайне неловко. У него еще ныли царапины и синяки, нанесенные недавно балериной, тем не менее он тоже не мог не испытывать сострадания к этой бедной пропащей девушке. К тому же он совершенно не понимал, куда клонит шеф. Ведь совсем недавно тот, казалось, согласился с его доводами и отбросил версию об умышленном отравлении д’Орваля. Так почему же он опять вспомнил о ней в разговоре с Марией? Чего инспектор хочет от нее добиться?

Не в силах ответить на безмолвный призыв о помощи от арестантки и при этом опасаясь подвести шефа, он ограничился пояснением, которое опиралось на факты:

– Фердинанд д’Орваль, человек, чье доверие обманул Оврар, выдав себя за медиума и некроманта, скоропостижно умер сегодня утром. Сразу после того, как выпил некий укрепляющий напиток.

– Вы сказали, сегодня утром? – с явным облегчением переспросила Мария. – Но это доказывает, что мой бедный Пьер тут ни при чем! Он с понедельника не выходил из дома. Сказал, что так было уговорено – мы должны сидеть тихо до завтрашнего полудня, а деньги сами на нас свалятся. Мол, тогда мы сможем уехать далеко-далеко, в Италию, и жить себе спокойно, как рантье.

Лицо Валантена окаменело.

– Уговорено с кем? – сухо спросил он.

– Откуда же я знаю? Пьер мне не все рассказывал, но он точно не был убийцей, я в этом совершенно уверена. Клянусь и готова повторить свою клятву на плахе!

– Ну, надеюсь, так далеко дело не зайдет, – смягчился Валантен и перешел с девушкой на «ты»: – Только послушай меня внимательно, детка, твой Пьер затеял весьма рискованное предприятие. Убит богатый аристократ, у которого были большие связи. И его высокопоставленные друзья потребуют найти виновного во что бы то ни стало. Если ты не хочешь стать козочкой отпущения и отправиться в дальний путь к обители под названием Утоли-Моя-Печали [92], тебе придется посотрудничать со следствием и любезно ответить на все наши вопросы. Это в твоих же интересах. Ты меня поняла?

В тесном пространстве кареты воцарилось молчание – теперь отчетливее стал слышен стук дождя по крыше и лязг обитых железом колес на булыжниках мостовой. Время от времени в берлину проливался зыбкий свет фонарей, мимо которых она проезжала, и тогда лицо балерины казалось мертвенно-бледным в его отблесках и жалобным, как у больного ребенка. В конце концов она кивнула, с губ сорвался смиренный шепот:

– Задавайте ваши вопросы. Я скажу все, что знаю.

– Когда и где ты познакомилась с Овраром?

– В прошлом сентябре, в танцевальном фойе Оперы Ле-Пелетье. Он несколько раз приходил на репетиции. В конце недели решился ко мне подойти и сказал, что я похожа на девушку, которую он когда-то любил, но она умерла от воспаления легких вскоре после их помолвки. Показал мне ее портрет – миниатюрку в перламутровой оправе. Она и правда была на меня похожа.

– Настолько, что он решил и за тобой приударить?

– Нет! То есть… я хочу сказать, что у нас все было не так, как вы себе думаете. Поначалу Пьер только приглашал меня пообедать, иногда мы ходили в театр или на танцы. Он каждый раз просил меня делать прическу, как у девушки на портрете, чтобы придать больше сходства с его драгоценной покойницей. Он был ужасно мил и так радовался, когда смотрел на меня, так зачем же было ему отказывать? Я говорила себе, что для него это такой способ вспомнить счастливое прошлое. А потом, мало-помалу, я начала к нему испытывать чувства…

Каждое произнесенное слово давалось ей с болью, и Валантен подумал, что эта исповедь должна принести девушке облегчение.

– А Оврар? – спросил инспектор. – Он отвечал тебе взаимностью?

– Конечно! Мы, женщины, понимаем такие вещи еще до того, как мужчины решаются их выразить.

– Полагаю, он дождался, когда ты станешь его любовницей, чтобы сказать о том, что ему на самом деле от тебя было нужно. Как он рассказал тебе о своем преступном замысле?

– Мы к тому времени встречались месяца два. Он в конце концов признался мне, что девушка на миниатюре – не его невеста, а дочь одного очень богатого человека. Она скоропостижно скончалась, и с тех пор ее отец безутешен. Пьер сказал, что этот человек озолотит того, кто поможет ему снова увидеть свое дитя, и что нельзя упустить такой шанс. У Пьера в запасе было несколько хитрых фокусов, которые он придумал, еще когда выступал на подмостках, а не так давно он работал у одного специалиста по иллюзиям и научился у него новым сногсшибательным приемам. Благодаря этому он рассчитывал обмануть даже самую недоверчивую публику и завоевать славу великого медиума.

– Только вот он не мог действовать в одиночку, – подхватил Валантен. – Ему нужна была сообщница, которая сыграет роль девушки, восставшей из мертвых. Вот тут ты ему и пригодилась. И как, тебя не смутило, что придется злоупотребить доверием скорбящего отца?

Мария потупилась, ее щеки покраснели от стыда.

– Сначала смутило. Я даже пыталась отказаться. Но Пьер заводил этот разговор почти каждый день. Он говорил, что нам нечего стыдиться, что мы не сделаем ничего дурного – наоборот, облегчим страдания раздавленного горем человека. Мол, мы же вернем ему вкус к жизни, и это вполне оправдывает наш маленький обман. И потом, в первый раз он вообще не просил у меня ничего такого, сказал только, что сделать нужно то же самое, что я и раньше делала.

– Это что же?

– Я вам говорила: одеться и причесаться, как та девушка на миниатюре. Потом он усадил меня перед какой-то деревянной коробкой и велел не шевелиться. Вот и все, я не заметила в этом ничего дурного.

– Но на том ведь дело не кончилось? Это же ты разыграла перед нами тот памятный спектакль воскресным вечером в Сен-Клу на берегу пруда?

На этот раз Мария ограничилась скупым кивком.

– Мои комплименты, – продолжил Валантен. – Ты выполнила свою роль великолепно. Тем более что тебе понадобилось проявить немалое хладнокровие, чтобы за несколько минут спрятать все материалы – вёдра с известью и разрисованные полотна. Полагаю, ты бросила их пруд. Верно?

Последовал еще один кивок.

– По правде говоря, мы и так уже догадывались обо всем, что ты рассказала, – снова заговорил Валантен. – Гораздо больше меня интересует, что происходило в последовавшие дни. Начнем с понедельника. Мы знаем, что ближе к полудню Оврар вернулся на улицу Л’Эпе-де-Буа. Там он, должно быть, понял, что комнату обыскали в его отсутствие, и поспешил к тебе, чтобы найти убежище. Но что было потом?

– Я уже сказала вам: мы не выходили из дома. Кстати, с самого начала так и было уговорено. Пьер должен был прибраться в своей съемной комнате, чтобы не оставить никаких следов, а потом приехать ко мне с вещами. Но вы были правы – он примчался как ошпаренный, сказал, что кто-то рылся в его вещах. Был весь на нервах. До того дня у нас все шло отлично, и он испугался, что его разоблачат до того, как мы получим деньги.

– Те самые деньги, которые должны были свалиться на вас как манна небесная завтра в полдень? Ты можешь поклясться, что Оврар ничего больше тебе об этом не говорил?

– Даю слово, – вымолвила Мария, положив правую ладонь на позолоченный крестик, который висел на ленточке у нее на шее. – Он сказал: чем меньше я об этом знаю, тем лучше для меня самой. В общем, мы всё это время просидели безвылазно у меня, как перепуганные крольчата. Он только один раз, сегодня утром, очень рано, отправил меня на набережную передать послание через посыльного судовой компании и просил быть очень осторожной. А мне плевать на любые опасности. Мне главное было, чтобы мы оставались вместе… Я бы с ним на край света пошла, если б он позвал.

Девушка произнесла последнюю фразу с таким наивным пылом, что это растрогало Валантена, хоть он и постарался не подавать виду. Исидор между тем еще не получил всех объяснений. Когда он понял, что шеф исчерпал свой список вопросов, не мог не вмешаться:

– По-моему, вы нам еще не всё рассказали, Мария. Что насчет сейфа в усадьбе д’Орвалей? Оврар в тот вечер постоянно был в центре внимания. Значит, это вы проникли туда и украли содержимое.

Юная полька вытаращила на него глаза. Либо она идеально сыграла изумление, либо действительно не поняла, о чем толкует второй полицейский.

– Что еще за сейф? – возмутилась она, оправившись от шока. – Я никогда не переступала порог усадьбы д’Орвалей! Пьер взял меня с собой в Сен-Клу один-единственный раз, в прошлое воскресенье, чтобы я сыграла роль умершей девушки. Но все это время я оставалась в парке. Вы что, собираетесь повесить на меня какую-то кражу?

Валантен примирительно взмахнул рукой:

– Успокойся, детка, я тебе верю. – Он сидел вполоборота к девушке, показывая тем самым, что выражает свое мнение не только для нее, но и для Исидора. – Если бы вы с Овраром украли золото и драгоценности д’Орвалей, мы бы все это нашли сегодня у тебя в квартире.

В этот момент карета остановилась. Исидор машинально выглянул в окно. Рядом стоял фонарь, рассеивавший ночную тьму своим бледным светом, и можно было сориентироваться на местности. Каково же было удивление юного полицейского, когда он понял, что они находятся вовсе не у Префектуры полиции на улице Иерусалима, а у постоялого двора Королевской почты на улице Нотр-Дам-де-Виктуар!

– Черт побери, – проворчал Исидор. – То-то я думал, что мы слишком долго едем. Остолоп кучер, похоже, сбился с дороги. Сейчас я ему устрою… – Он уже взялся за ручку дверцы, чтобы выскочить на мостовую, но инспектор его удержал:

– Спокойно, Исидор! Кучера ругать не надо, я сам продиктовал ему этот адрес. Лучше дай-ка мне ключ от наручников.

Исидор, снова плюхнувшись на сиденье, принялся рыться в карманах в поисках маленького ключа. Решительно, Валантен Верн был необычным полицейским с выдающимися способностями, но верному помощнику не всегда удавалось следовать за его мыслью. Зачем он все-таки заговорил с Марией о яде? Ведь тема преступного умысла в смерти Фердинанда д’Орваля вроде бы закрыта. И почему он сказал, что верит этой девушке, когда она отрицала участие в краже, хотя никто, кроме нее, не мог добраться до сейфа? И потом, с какой целью инспектору Верну понадобилось делать такой крюк посреди ночи, вместо того чтобы сразу отвезти арестантку в Префектуру полиции? Все эти вопросы кружились у Исидора в голове, не получая ответов, пока он лихорадочно шарил по карманам.

Однако поводы для удивления на этом не закончились. Отдав наконец инспектору ключ от наручников, Исидор увидел, как тот склонился над руками балерины и снял с нее оковы. Затем Валантен Верн выпрямился и бросил взгляд на карманные часы.

– Скоро полночь, – сказал он, обращаясь к Марии, – так что искать ночлег уже поздно. Однако бьюсь об заклад, что, если ты достаточно громко постучишь в дверь этого постоялого двора, тебе не откажут в ужине и пристанище. А в восемь утра отсюда отправится дилижанс в Лион. На твоем месте я бы его не проспал.

Ошеломленное выражение появилось на лицах обоих пассажиров берлины. Девушка пришла в себя первой:

– Чтобы снять комнату и купить билет на дилижанс, нужны деньги. А где я их возьму?

– Справедливо, – кивнул Валантен, доставая из кармана своего элегантного плаща золотые франки, которые нашел у мертвого Оврара. Монеты он протянул хрупкой танцовщице, добавив к ним еще и собственный кошелек. – Это тебе на дорожные расходы плюс подъемные, чтобы ты могла начать новую жизнь. Лион не так уж далеко от Италии. Может, однажды ты туда переберешься.

Мария отреагировала не сразу – открыв рот, смотрела некоторое время на эти нежданные дары и не решалась их взять. Как будто не могла поверить своим глазам или боялась, что ее мечта растворится в воздухе, как только она протянет к ней руку. Затем, мало-помалу, в ее глазах затеплилась надежда.

– Это правда? – с некоторой робостью спросила девушка. – Вы не повезете меня в тюрьму?

– Я ведь уже сказал, – кивнул Валантен с тем редким ласковым выражением лица, которое в такие секунды придавало ему вид доброго ангела. – У тебя есть время до отправки дилижанса. Если после восьми утра я увижу, что ты еще ошиваешься где-то поблизости, больше ни за что не отвечаю. А теперь убирайся, пока я не передумал.

Больше балерина не медлила и не заставила его повторять дважды. Она поблагодарила Валантена искренней улыбкой, затем с грацией, присущей всем ей подобным, открыла дверцу кареты и выпорхнула на мостовую, а мгновение спустя уже исчезла за пологом темноты и дождя.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Исидор. – Совершенно не понимаю… Она же призналась, что помогла своему любовнику обмануть д’Орваля! Почему вы ее отпустили?

В поблескивающих глазах Валантена мелькнула печаль.

– А ты предпочел бы, чтобы я бросил ее за решетку? Могу тебя заверить, что именно так поступил бы негодяй Гронден, да и любой другой из наших коллег, озабоченных законом и моралью. Только, видишь ли, Исидор, я стал полицейским не для того, чтобы гноить в тюрьме слишком доверчивых девчонок. Юная балерина виновата лишь в том, что влюбилась в жулика. Но это же не преступление!

– А как же золото и драгоценности? Где украденное?

– Этим вопросом я как раз сейчас и собираюсь заняться. Что-то мне подсказывает, что мы их найдем, как только прольем свет на последние темные страницы этой зловещей истории.

– И как же это сделать теперь, когда Оврар мертв, а его сообщницу вы отпустили? – осторожно поинтересовался Исидор.

– У меня недавно появились кое-какие идеи по поводу истинной подоплеки всей этой гнусной преступной махинации. Мария, сама того не подозревая, подтвердила мои догадки. Если след не окажется ложным, что представляется мне весьма маловероятным, я рассчитываю раскрыть это дело завтра в полдень. Но прежде мне нужно раздобыть одно неопровержимое доказательство.

– Судя по вашему тону, сдается мне, вы уже знаете, где его взять.

Валантен сунул в карман редингота наручники, достал оттуда запечатанный конверт и протянул его Исидору:

– Отлично сказано. И здесь уже все написано. Поймай фиакр и отвези это письмо на улицу Иерусалима для префекта Вивьена. Затем отправляйся к моему дому на Шерш-Миди и охраняй Аглаэ. Завтра с делом д’Орвалей будет покончено, и нам предстоит посвятить все свои силы охоте на Викария.

Исидор был слишком сбит с толку и озадачен, чтобы оспаривать указания инспектора Верна. По-прежнему ничего не понимая, он покорно вылез из кареты и едва успел захлопнуть за собой дверцу, как Валантен уже постучал набалдашником трости в стенку, давая сигнал кучеру отправляться. Щелкнул хлыст, и тяжелая берлина тронулась с места, наполнив мокрый ночной воздух лязгом и грохотом. Исидор видел, как его шеф, высунувшись из окна, объясняет кучеру, куда ехать, но карета была слишком далеко, чтобы можно было разобрать слова.

Рыжий юноша не без некоторого раздражения вскинул голову к темному небу, с которого теперь уже лились настоящие потоки дождя, издал недовольный вздох и поплотнее запахнул полы плаща.

– Это вы здорово придумали, шеф! – проворчал он себе под нос. – Поди поймай фиакр в такой час ночи! Сами бы попробовали!

Глава 34

Кладбище под дождем

Если бы пару часов спустя какой-нибудь обитатель коммуны Сен-Клу, страдающий бессонницей, счел за благо успокоить нервы ночным променадом, и, воспользовавшись кратковременным затишьем, которое позволил себе дождь, сыпавший неустанно с начала вечера, означенный полуночник добрел бы до ограды кладбища – места, в дневные часы столь подходящего для размышлений и отдохновения души, – он, несомненно, тотчас развернулся бы и помчался оттуда со всех ног, а равно во все лопатки и очертя голову, в полной уверенности, что стал невольным свидетелем некой творившейся там чертовщины.

Ибо той ночью привычный покой приходской территории Сен-Клу был нарушен вторжением, весьма необычным и крайне подозрительным, особенно в такой темный час, когда порядочные люди обычно находят во сне целительное забвение о превратностях собственной жизни. Началось вторжение с того, что среди могильных камней вдруг закачались зыбкие пятна света. Проливной дождь молотил по аллеям, и его монотонный шепот мог бы сойти за беседу между тремя безмолвными, однако же, тенями, медленно скользившими меж кладбищенских стел, освещая себе путь тусклыми фонарями. Можно было подумать, там движется процессия заплутавших призраков, тщетно пытающихся отыскать себе место упокоения.

Но если бы наш гипотетический полуночник преодолел страх перед потусторонним видéнием и задержался, тогда он, возможно, приметил бы нечто смутно знакомое в силуэте, возглавлявшем призрачную процессию, а приглядевшись получше, мог бы и опознать в этой внушительной широкоплечей фигуре местного могильщика. Впрочем, наверняка тут ничего сказать нельзя, ибо актерам странного спектакля пришлось довольствоваться одним-единственным зрителем, каковым оказалась старая сова, притулившаяся на вершине вяза и охранявшая в одиноком ночном бдении покой мертвых.

За тридцать лет трудов праведных добросовестный могильщик, а по совместительству кладбищенский сторож, навидался здесь всякого, и доводилось ему присутствовать при самых что ни на есть деликатных ситуациях – то какому-нибудь безутешному вдовцу понадобится провести ночь в склепе покойной супруги, то заявятся похитители трупов для анатомов и рискнут втянуть его в свое небогоугодное дело. Но ничто не могло сравниться с той необычайной просьбой, которую он собирался выполнить сейчас.

Впрочем, впечатление на могильщика произвела даже не столько сама просьба, сколько тон, каковым она была произнесена, и сама личность просителя. Незнакомец этот явился посреди ночи и забарабанил кулаком в ставень лачуги, подпирающей кладбищенскую ограду. Могильщик, откликавшийся на нежное имя Эмэ Шанфлери, был весьма недоволен тем, что приходится вылезать из постели в такой час, но стук не прекращался, и он, натянув в дополнение к ночной рубашке штаны из эльбёфского драпа, поплелся открывать с твердым намерением высказать незваному гостю все, что он думает о его варварских манерах, после чего послать невежу к черту и вернуться под теплое одеяло. Однако то, что он увидел за порогом, разом лишило его всякой воинственности.

Гостей было двое. Первый кутался в длинный провощенный плащ – из тех, что стали своего рода униформой для большинства кучеров парижских фиакров. В поднятой правой руке он держал штормовой фонарь, освещавший грубоватые черты лица с подтёками от жевательного табака на подбородке, а из грязных вязаных митенок торчали пальцы с пучками черной густой шерсти. Но долго рассматривать этого типа, самого что ни на есть заурядного, Шанфлери не стал. Его внимание привлек второй мужчина, чья неоднозначная внешность настолько его впечатлила, что он тотчас забыл о своем желании выразить протест и проникся к гостю боязливым почтением.

Этот второй полуночник был одет как аристократ и завсегдатай лучших ателье столицы. Всё в его наряде и аксессуарах, таких как трость с серебряным набалдашником, цепочка карманных часов, булавка для галстука, свидетельствовало о том уровне финансового благосостояния и образе жизни, которым обычно сопутствует привычка к беспрекословному подчинению окружающих. Молодость и нездешняя красота полуночника еще больше усиливали впечатление Шанфлери, что он имеет дело с человеком из числа тех редких привилегированных особ, коим никогда не приходилось трудиться ради достижения успеха в обществе, а достаточно было попросту родиться, чтобы самовластно царствовать над ближними. Однако при более подробном рассмотрении облик незнакомца немедленно опровергал это первое впечатление. Дело было отчасти в помятой одежде, в проступившей на щеках светлой щетине, но прежде всего – в горьких складках по уголкам рта, выдававшим крайнюю усталость от жизни. И тут уж можно было догадаться, что этот денди с лицом падшего ангела претерпел немало тяжких испытаний и принадлежит к тому своеобычному типу людей, которые способны использовать в достижении собственных целей темную энергию и подвержены приступам бурных и нервических эмоций.

Как только примечательный ночной гость открыл рот, Эмэ Шанфлери окончательно убедился, что у него не остается выбора, кроме как выполнить волю этого незнакомца. Суровый и властный тон его воистину не терпел возражений. И от абсолютной уверенности в том, что он, Эмэ Шанфлери, не сумеет найти в себе сил, необходимых для отказа повиноваться его слову, кровь заледенела в жилах могильщика. Он уже вообразил себе, что отныне будет обречен на вечное проклятие за потворство в некрофильских прихотях богатенькому извращенцу, но тут выставленный у него перед носом металлический жетон инспектора королевской полиции, к счастью, слегка умерил его страхи.

Теперь же, шагая среди могил и затылком чувствуя пронзительный взгляд таинственного полицейского, полуангела-полудемона, Шанфлери ощущал, как подкатывает новая волна той же смутной тревоги, которая одолела его, когда он открыл незнакомцам дверь своей лачуги. Возникло иное неприятное впечатление, что этот огороженный участок, хоженый-перехоженый им при свете дня за столько лет, потерял вдруг все знакомые ориентиры. В черной пелене дождя, в почти осязаемом чужом присутствии за спиной теперь это место казалось ему зловещим, топким, пронизанным атмосферой одиночества и уныния. Кресты и стелы высились черными стражниками, которым поручено присматривать за тем, чтобы он ни на шаг не сошел с дороги, ведущей его к погибели.

Наконец троица добралась до величественного мавзолея из белого камня. Это сооружение, густо увитое плющом, стояло на кладбищенской возвышенности, там, где обступившие его ясени днем создавали уютную колыбель из зелени. Но сейчас, темной негостеприимной ночью, в зыбком сиянии фонарей, весенняя листва приняла болотный оттенок, а гибкие ветви напоминали юрких и опасных водяных змей. Где-то неподалеку заунывно взвыла собака, и для бедолаги Шанфлери это стало последней каплей – отныне он уже не сомневался, что ему не пережить целым и невредимым эту странную ночь. Лоб заливал холодный пот, мешаясь с дождевыми каплями, сердце бешено колотилось в груди, тем не менее могильщик поставил свой фонарь на землю и быстро шагнул ко входу в склеп – раз уж ему не оставили выбора и грязную работу придется сделать в любом случае, лучше уж поскорее с ней покончить. А там будь что будет!

Мысленно вознося молитву, он двумя руками взялся за железный лом, прихваченный с собой из дома, просунул плоский кончик в щель напротив замка и, используя инструмент как рычаг, резко нажал. Могильщик был силен. Створка поддалась с первого раза. Подняв фонарь, Шанфлери вошел и повесил его на железный крюк в стене у входа в склеп. Затем он сделал знак кучеру и полицейскому следовать за ним.

Пляшущее на сквозняке пламя бросало отсветы на полдюжины гробов, которые покоились в нишах дальней стены. Две молитвенные скамеечки стояли на полу напротив витража с потускневшими стеклами и большого распятия из светлого дерева. В воздухе витал едва заметный запах ладана.

Шанфлери указал на нишу слева от себя и вымолвил дрогнувшим голосом:

– Вот он.

– Отлично, – кивнул Валантен, чья невозмутимость лишь усиливала волнение его проводника. – Действуйте, как мы условились. Скамейки можно использовать в качестве кóзел.

Кучер отдал инспектору свой фонарь и присоединился к могильщику. Вдвоем они вытащили из указанной ниши гроб, вынесли его в центр склепа и установили, добившись устойчивого равновесия, на две низенькие, обитые бархатом молитвенные скамеечки, которые Валантен поставил на нужном расстоянии. Затем каждый из двоих его подручных вооружился ломом, чтобы вскрыть гроб. Когда крышка была снята, замкнутое пространство склепа наполнилось сладковатым трупным запахом. Валантен откинул белый атласный саван – из-под него показалось восковое, пока еще не изуродованное разложением лицо.

Шанфлери отвел взгляд и украдкой перекрестился.

– Так-с, теперь, когда вы получили что хотели, я, пожалуй, пойду, – осмелился он на попытку к бегству. – Потом просто всё положите на место, когда закончите. А я завтра утром починю замок на входе.

Валантен смерил его взглядом – без особой враждебности, но с таким властным и авторитетным видом, какой он принимал каждый раз, когда ему необходимо было выполнить свои законные полицейские обязанности.

– Даже не думайте уходить, – отрезал молодой человек. – Для моих манипуляций потребуется хорошее освещение. Вы оба будете держать фонари над гробом, пока я оперирую.

С этими словами он достал из кармана плаща небольшой кожаный сверток-скатку, который прихватил, заехав домой по дороге в Сен-Клу. Скатку он пристроил в изголовье гроба, развязал тесемки, развернул черную кожу с маленькими кармашками, и взорам предстал набор стальных хирургических инструментов.

При виде того, как он взялся за скальпель с острейшим блестящим лезвием, Эмэ Шанфлери закрыл глаза, прекрасно понимая всю тщетность этой меры, ибо она не помешала его живому воображению мгновенно нарисовать и раз за разом прокручивать в голове несчастного сцену, которая в последующие дни будет неотвязно преследовать его в ночных кошмарах.

Глава 35

Лики Зла

Домой Валантен вернулся незадолго до рассвета и застал там Исидора Лебрака, которому пришлось расположиться на диване в гостиной, поскольку вторая спальня была уже занята Аглаэ. Зная своего шефа, юноша не стал расспрашивать его о важном деле, которое задержало его неведомо где так надолго, – ясно было, что инспектор и сам поделится с ним всеми подробностями этой ночи, когда сочтет возможным.

Валантен был благодарен ему за эту деликатность. После малоприятной поездки в Сен-Клу он чувствовал себя вымотанным до предела и был совершенно не способен рассказывать о своих свершениях за последние несколько часов. Глаза щипало от усталости, в голове пульсировала боль. Ему нужно было хоть немного восстановить силы, перед тем как запереться в своей тайной лаборатории, а потом, к полудню, отправиться в опустевшую квартирку Марии Попельской, чтобы поставить финальную точку в деле д’Орвалей. По пути в свою спальню он лишь попросил Исидора разбудить его через три часа.

Однако, когда Валантен наконец растянулся в одежде на своей кровати, заснуть сразу ему не удалось, несмотря на крайнюю усталость. Его будоражили мысли об Аглаэ, поселившейся у него со вчерашнего дня. Сам он за это время побывал тут всего один раз – заскочил на минутку за инструментами для вскрытия. В тот час актриса уже легла – должно быть, отдыхала после спектакля в театре мадам Саки. Валантен не решился ее потревожить стуком в дверь. Но это их шассе-круазе – как в танце, когда дама идет направо, кавалер налево, – оставило у него привкус горечи. Что, если отныне такова будет их судьба? Неужто с тех пор, как его предало собственное тело, они с Аглаэ обречены неумолимо отдаляться друг от друга?

Представляя девушку, спящую в другом конце апартаментов, так близко и вместе с тем так далеко, он не мог не думать, что ее присутствием здесь обязан ужасной угрозе, исходящей от Викария. И мысль о том, что его заклятый враг был также последней и единственной ниточкой, еще связывавшей их с Аглаэ, потрясла Валантена. Он впал в глубочайшее смятение, избавить от которого его смог только сон.

* * *

Часы на каминной полке отзвонили половину десятого, и одновременно на лицо Валантена упал теплый солнечный луч. Исидор, только что раздернувший шторы, подошел к кровати и потряс шефа за плечо.

– Я бы дал вам поспать еще немного, но дамы собрались на рынок, – сказал рыжий юноша. – И поскольку вы мне велели ни на шаг не отходить от мадемуазель Аглаэ, я должен буду их сопровождать.

– Что?! – взвился Валантен. – Аглаэ хочет рискнуть жизнью ради прогулки за покупками? А Эжени что, одна не справится?

– Я знал, что вы не согласитесь с их планами, – вздохнул Исидор. – Поэтому так и сказал вашей подруге, но она заявила, что вы ей не муж и не отец, а она тут не в тюрьме. Видели бы вы ее! Истинная фурия! Я думал, она меня испепелит одним взглядом.

Еще целую долю секунды Валантен был намерен продолжить протест против того, что счел излишне опасным женским капризом. Однако он слишком хорошо знал горячий и независимый нрав молодой актрисы. Попытки удержать ее взаперти приведут лишь к тому, что она попробует совершить побег, и к еще более безрассудным поступкам с ее стороны. Пока Викарий лютует на свободе, нужно во что бы то ни стало обеспечить Аглаэ безопасность, а значит, необходимо быть в курсе всех ее действий и намерений.

– Ладно, – смиренно вздохнул Валантен. – Проводи их на рынок. Но только смотри мне, глаз с Аглаэ не спускай ни на секунду. Сегодня днем я покончу с делом д’Орвалей, и мы сможем вместе ее охранять. Ибо я убежден, что рано или поздно Викарий непременно попытается до нее добраться.

Исидор отправился к женщинам, ждавшим его в прихожей, а Валантен, наскоро умывшись и побрившись, бросился в свою домашнюю лабораторию. Ночью он оставил там в небольшом медном контейнере то, за чем ездил в склеп д’Орвалей на кладбище в Сен-Клу. Сейчас у него ушло около часа на сложные манипуляции и химические процессы, но, когда он наконец вышел из потайной комнаты, в его распоряжении было то самое неоспоримое доказательство, которого до сих пор не хватало для официального завершения дела. Какой бы невероятной ни казалась версия, возникшая у Валантена той воскресной ночью после возвращения из «Буковой рощи», где он присутствовал на фантасмагорическом представлении, которое разыграл Оврар, вдохновившийся диорамой Дагера, она подтвердилась. Допрос Марии Попельской рассеял его последние сомнения, но тогда ему еще не хватало убедительной улики, необходимой для того, чтобы публично раскрыть правду и произвести законный арест. Теперь же он получил эту улику. И как раз вовремя!

Закрывая за собой дверь потайной комнаты в библиотеке, Валантен услышал смех и голоса, доносившиеся из другого конца апартаментов. Широким шагом преодолев коридор, он заглянул на кухню и застал там презабавную домашнюю сценку: раблезианская Эжени хлопотала у печи, ужасно смешной Исидор, облаченный в пестренький фартук, чистил овощи, а Аглаэ ополаскивала почищенные ингредиенты в тазике с водой.

Когда инспектор возник на пороге, его помощник замер, вспыхнув от смущения, а актриса встретила его ироничным восклицанием:

– Ну вот наконец-то и наш незримый хозяин! Пригласил меня в гости, а сам все время где-то бегает. К счастью, милейший Исидор оказался куда лучшим собеседником, чем первый полицейский, которого ты ко мне приставил. Тот был каким-то простачком!

У Валантена было слишком много дел, чтобы ввязываться в словесную схватку не на жизнь, а на смерть со своей подругой, так что он проигнорировал упрек и обратился к Исидору:

– А где, кстати, наш второй ангел-хранитель? Надеюсь, хотя бы он на посту и сосредоточен на деле, а не отвлекается на всякие пустяки!

Смущенный тем, что его застали в таком далеко не воинственном виде, Исидор отложил нож и, вскочив со стула, поспешил оправдаться:

– Я… я велел ему стоять у входа в дом, наблюдать за всеми, кто входит и выходит, и докладывать о подозрительных личностях.

Эжени, погрозив деревянной ложкой Валантену, подступила к Исидору, возложила тяжелую длань юноше на плечо, заставив его опуститься обратно на стул, и возопила своим писклявым пронзительным голосом:

– А ну-ка, сядьте, мой мальчик, и быстренько дочистите овощи! Может, месье Валантен и считает приготовление самых что ни на есть изысканных яств пустяками, но я не позволю ему отвлекать моих помощников от работы!

– Отлично сказано, Эжени! – восхитилась Аглаэ, стукнув кулаком по столу от избытка чувств. – Я сразу поняла, что вы женщина с характером! Пора показать этим господам, что мы более не намерены быть их покорными служанками!

Две дамы обменялись заговорщическими улыбками.

– Ладно, ладно, – капитулировал Валантен, в глубине души довольный тем, что в его окружении царит полное согласие. – Раз уж вы все трое сплотились против меня, я вас покину. У меня есть важные дела в городе. Но имейте в виду: бунт не останется безнаказанным! Я намерен снова взять власть в этом доме в свои руки, когда вернусь. – Посерьезнев, он посмотрел на помощника: – Я рассчитываю на твою бдительность, Исидор. Держи оружие заряженным и не колеблясь открывай огонь при первых признаках опасности!

Аглаэ тоже отбросила игривый тон. В ее глазах читался если не страх, то явная настороженность.

– Ты правда думаешь, что этот монстр рискнет прийти за мной прямо сюда?

– Надеюсь, что не рискнет, – вздохнул Валантен. – Но особенность абсолютного Зла заключается в том, что оно не знает границ. Поэтому я настаиваю: воздержитесь от неблагоразумных поступков и постоянно будьте начеку!

Сделав это последнее предостережение, Валантен покинул свои апартаменты и быстро зашагал на север, помахивая тростью. Он рассчитывал поймать фиакр на улице Сены, чтобы доехать до улицы Барбетт к половине двенадцатого. Дождь, прошедший ночью, очистил небо от облаков, и мостовые зеркально отблескивали в лучах робкого солнца последнего мартовского дня. По тротуарам, вереща, бегали детишки. Повозки, доверху груженные бочками с вином и всякой снедью, спешили пополнить запасы многочисленных кабатчиков и виноторговцев в Латинском квартале. Возчики по пути обменивались друг с другом громогласными приветствиями и сальными шуточками. Навстречу Валантену шагал стекольщик, бодро нахваливавший свой товар. Верхние края квадратных стекол, привязанных за спиной парня, были выше его головы и разбрасывали солнечных зайчиков в разных направлениях.

Вся эта веселая суета вокруг, весенний воздух и звенящая в нем радость жизни вступали в противоречие с мрачными мыслями инспектора и предстоявшей ему задачей. Он думал о том, что выбранное ремесло и стремление к справедливости, определяющее каждый шаг, делают его маргиналом, ставят вне общества. Когда он был ребенком, Викарий отнял у него свободу, обрек на изоляцию, ставшую не только физической, но и моральной. Тогда Валантен оказался отрезан от мира живых людей не по своей воле. Но потом, повзрослев и решив посвятить свою жизнь вечной битве со Злом, не выбрал ли он тем самым сознательно одиночество и существование в стороне от себе подобных? Ибо тот, кто хочет бороться с преступностью, более того – уничтожать Зло на корню, должен посвятить этому всего себя без остатка. Он будет брести по колено в грязи, погружаться в самые темные глубины, куда обычный человек и носа не сунет. Ему придется подозревать всех и каждого, ибо много ликов у Зла, порок умеет рядиться в разные одежды и принимать образ добродетели, может укрываться под сутаной священника и под девственно-белой фатой невесты. Вот почему разум того, кто поставил себе целью борьбу со Злом, не дремлет, и в каждом встречном он готов заподозрить потенциального противника, возможного убийцу. Как же при таких вводных рассчитывать на нормальную жизнь, начинать любовные связи, надеяться на создание семьи? Быть может, лучше сразу похоронить эти несбыточные мечты, отпустить химер на волю и смириться с образом жизни монаха-воина?

В конце концов Валантен, продолжавший свой путь, сумел отрешиться от окружающего мира и сосредоточиться только на размышлениях о личном. Нетрудно догадаться, что связаны они были с противоречивыми отношениями между ним и Аглаэ. Только что на кухне в своей квартире у Валантена возникло четкое ощущение, что невидимый барьер отделяет его от всех троих присутствовавших там. Как будто никто, кроме него одного, не понимал реальных масштабов угрозы, не чуял кровожадного зверя, кружившего во тьме. На мгновение инспектор даже позавидовал беззаботности своего помощника и тому, как быстро он поладил с обеими женщинами. Для него, Валантена, все было бы куда проще, если бы на его плечи каждую секунду не давил страшный груз, если бы он мог похоронить навсегда свое кошмарное прошлое. Тогда можно было бы все бросить и уехать очень далеко, как предлагала ему Аглаэ, когда он заходил к ней в прошлый понедельник…

Валантен невольно взмахнул рукой, будто отгоняя эту последнюю никчемную мысль, как назойливое насекомое. Не время было предаваться бесплодным мечтаниям. Сейчас ему требовалось сохранить ясность ума и хладнокровие для встречи с противником, который, сам того не зная, уже спешил на встречу с ним. Ибо в этот раз инспектору не понадобилось выслеживать и загонять зловредную тварь – она, в отличие от Викария, сама вылезла из леса; теперь достаточно было просто дождаться ее в нужном месте. Уверенность в скорой развязке дела д’Орвалей придала Валантену бодрости и помогла избавиться от лишних переживаний. Глубоко вдохнув весенний воздух, он постарался окончательно очистить сознание, чтобы подготовиться к решающей схватке. Час истины и правосудия вот-вот должен был пробить.

Глава 36

Шаги на лестнице

В квартире Марии Попельской ничего не изменилось с тех пор, как он покинул ее прошлой ночью. Переступив порог, Валантен бросил взгляд на карманные часы. Было без двадцати двенадцать. Если балерина верно передала ему слова Оврара, ждать оставалось недолго.

Чтобы занять время, он перенес стол и стул в тот угол первой комнаты, который не просматривался от входной двери, и выложил на полированную столешницу фляжку со старым арманьяком, пару наручников и свою трость-шпагу, на которой заранее повернул кольцо под набалдашником так, чтобы можно было быстро выхватить клинок. Особого сопротивления от убийцы инспектор не ожидал, тем не менее, рассудив, что береженого Бог бережет, он достал пистолет и осмотрел спусковой механизм. Это было так называемое дорожное оружие с двумя кремнёвыми замкáми и двумя стволами. Проверяя заряд, инспектор вспомнил, что химические опыты двух исследователей – аптекаря Воклена и врача Бертолле – позволили заменить селитру в составе пороха на более эффективные взрывчатые вещества, такие как фульминат серебра и фульминат ртути, которые называют «гремучими». Их работы также позволили изрядно усовершенствовать ударно-кремнёвый замóк огнестрельного оружия.

Эти мысли вернули его в годы страстного увлечения естественными науками и фармацевтикой. Он подумал о своем давнем наставнике, знаменитом профессоре Пеллетье, первооткрывателе хинина. Этот чудесный человек наверняка пришел бы в ужас, увидев, чем теперь занимается его бывший ученик. Пеллетье всегда надеялся, что Валантен пойдет по его стопам и окажется в одном ряду с великими учеными и благодетелями человечества. Да, ему бы не понравилось узнать, что сейчас блистательный юноша, к которому он питал почти отцовские чувства, занят столь грязной работой – расставляет ловушку, чтобы схватить глубоко порочного человека. Однако закончить это расследование Валантену удалось именно благодаря знаниям, полученным от его прославленного учителя. Он не сомневался, что в скором времени наука станет не менее мощным оружием, чем его стальной клинок и самые совершенные пистолеты, в борьбе с преступностью ради утверждения порядка и справедливости.

Размышляя так, молодой человек поглаживал серебряный бок фляги и в конце концов плеснул себе в отвинченный колпачок, служивший заодно и рюмкой, янтарной жидкости на два пальца. Проглотив залпом выдержанный арманьяк, он прислушался к своим ощущениям от огненной жидкости. Особой склонности к спиртным напиткам Валантен не питал, но порой ему случалось сделать глоток перед столкновением с опасностью. Малая доза алкоголя горячила кровь и обостряла чувства, помогая действовать точно и быстро.

От доносившейся с улицы пронзительной музыки у него слегка кружилась голова. Солнце уже достигло зенита и находилось точно над окном, заливая теплым светом всю комнату. Валантен поднялся и осторожно выглянул из-за занавески. Внизу на тротуаре, прямо напротив окна, стоял шарманщик, тщившийся привлечь побольше публики популярной песней. Инспектор узнал слова «Бедняков» Беранже:

Что за роскошь в барском доме!А жильцов томит тоска.Можно спать и на соломе,Можно есть и из горшка.Весело живетсяНищим голякам:Любится, поется.Слава беднякам! [93]

Он задумался на мгновение об этой апологии скромного существования, и следующая мысль была о том, что истинной причиной всех бед Фердинанда д’Орваля стало его богатство. Некоторое время Валантен неподвижно стоял у окна, наблюдая за кульбитами обезьянки, составлявшей компанию уличному музыканту. Обезьянка в смешных отрепьях была привязана длинной веревкой к шарманке; с кувырками и ужимками она бросалась за каждым проходившим мимо незнакомцем. Одних это забавляло, другие бранились на нее и пытались отогнать пинками – животное уворачивалось с пронзительным визгом и в поисках защиты цеплялось за штаны хозяина.

Когда это зрелище наскучило Валантену, он обнаружил, что уже десять минут первого, и его одолело сомнение: а что, если никто не придет? И хотя логика подсказывала, что он не мог настолько ошибиться, с каждой минутой беспокойство росло. Спустя четверть часа он уже задумался, не было ли с его стороны глупостью так довериться юной польской танцовщице. Откуда у него вообще взялась уверенность, что Мария открыла ему всю правду? А если и так, она ведь могла потом передумать. Возможно, девушка тоже догадалась, от кого Оврар сегодня ждал свою часть добычи, и решила заставить это заинтересованное лицо заплатить ей за важные сведения. В результате означенное заинтересованное лицо, предупрежденное о том, что бродячий артист погиб, а по указанному адресу его наверняка будет ждать полиция, конечно же носа сюда не сунет. Однако в таком случае весьма велика вероятность, что несчастная Мария уже присоединилась к числу жертв убийцы. Учитывая совершённые преступления, этот человек устранил бы ненужного свидетеля без зазрения совести.

Валантен начал упрекать себя в том, что позволил разыграться воображению, и в этот момент из смежной комнаты донесся подозрительный шум. Как будто лязгнуло что-то металлическое. Инспектор тотчас подобрался, схватил со стола трость-шпагу и пистолет, затем на цыпочках приблизился к двери, разделявшей две комнаты. Задержав дыхание, он прижался ухом к створке. Ему почудился за дверью какой-то шорох, словно зашелестела ткань, и он выругал себя за то, что не позаботился тщательно обыскать всю квартиру, как только сюда явился. Возможно, кто-то до его прихода затаился в спальне? В таком случае тот, кто там прячется, не мог не знать о появлении полицейского и, если до сих пор не выдавал своего присутствия, значит, не хотел быть обнаруженным.

Так рассуждал Валантен, и в этот момент в спальне раздался несуразный вопль – странный, нечеловеческий, что-то среднее между плачем голодного младенца и рычанием дикого зверя. Более не колеблясь, полицейский широко распахнул дверь, встав у стены возле проема так, чтобы не подставляться под возможную атаку со стороны обитателя спальни, вскинул пистолет и быстро заглянул в комнату.

Он успел заметить двух бродячих котов, которые до этого дрались за добычу в виде дохлой мыши, но, испуганные внезапным вторжением, бросились наутек – метнулись под кроватью к открытому окну – и были таковы. Валантен со вдохом облегчения вошел и закрыл оконную раму. Ночью он не позаботился это сделать, чем и воспользовались в свое удовольствие местные любители гулять по крышам, судя по многочисленным следам когтей на тюфяке и сильному запаху кошачьей мочи, исходившему от валяющегося на паркете скомканного драного покрывала.

«Бродяги полосатые! Похоже, они тут славно повеселились!» – подумал Валантен, вернувшись за стол и слегка покачиваясь на задних ножках стула. Где-то неподалеку церковные колокола отзвонили половину первого. Он решил, что подождет еще четверть часа – после этого здесь уже нечего будет делать, – а потом зайдет в участок седьмого округа и попросит выставить на всякий случай тайное наблюдение за квартирой балерины.

С досады он уже собрался было налить себе еще одну порцию арманьяка, но на сей раз ему помешал совсем другой шум – отчетливые шаги на лестнице.

Валантен неслышно опустил стул на все четыре ножки и слегка наклонился вперед, прислушиваясь к доносившимся из-за входной двери тихим звукам. Сомнений быть не могло: кто-то поднимался по лестнице, ступая легко и осторожно, останавливаясь на каждой площадке между пролетами. Через пару минут, пронизанных предельным напряжением, раздался шорох возле самой двери.

Инспектор снова взвел оба курка пистолета и нацелил ствол на вход в квартиру. Сейчас на лестнице царила полная тишина, как будто тот, кто стоял за дверью, затаил дыхание, прислушиваясь и опасаясь незримой угрозы. Затем последовали два отрывистых стука. Как ни странно, отсутствие ответа не побудило новоприбывшего еще раз постучать или окликнуть жильцов. Снова установилась гнетущая тишина. Время будто застыло на несколько бесконечных минут. Наконец, когда Валантен уже собирался проявить инициативу, дверная ручка начала поворачиваться с легким скрипом.

Медленно и неотвратимо тонкий брусок потемневшего металла клонился вниз. В какой-то миг он поймал солнечный луч, и отблески отраженного света заиграли на полированной столешнице. Это длилось целую вечность. А потом дверная створка начала открываться, и с порога на светлый паркет упала тень смутных очертаний. Валантен, укрывшийся в углу, почувствовал щекой дуновение воздуха. Уверенность в том, что он оказался прав и развязка печального и удивительного дела д’Орвалей близка, вызвала у него горькую усмешку.

Дверь закончила поворот в петлях, частично скрыв собой стол и полицейского. Показалась темная фигура. Зашелестели юбки. Она сделала три шага в глубь комнаты, и тогда Валантен, неслышно скользнув ей за спину, с треском захлопнул дверь и привалился к створке плечом, чтобы перекрыть пути к бегству.

– Милости прошу, мадам д’Орваль, – произнес инспектор с притворной любезностью, – располагайтесь. У нас с вами есть о чем поговорить.

Глава 37

Завеса тайны поднимается

Мелани д’Орваль в траурном облачении вздрогнула, затем резко обернулась и откинула черную вуаль. Внешне она ничуть не изменилась – выглядела такой же тоненькой, изящной и хрупкой, как при первой их встрече три недели назад в Бюро темных дел на улице Иерусалима. Но выражение ее лица теперь было совсем другим: в глазах появился нехороший блеск, брови сошлись на переносице, рот превратился в тонкую щель, а само лицо с искаженными судорогой чертами сделалось почти уродливым. Сейчас Мелани казалась воплощением ледяной свирепости, каким-то диким, нечеловеческим существом – то ли ядовитой змеей, то ли самкой богомола.

– Инспектор? Вы? Господи, как вы меня напугали! Вот уж не ожидала вас здесь увидеть!

Она уже взяла себя в руки. Первый шок прошел, и перед Валантеном снова была та маленькая беззащитная девочка, которая так поразила и растрогала его, когда Мелани д’Орваль явилась в Префектуру полиции, чтобы сыграть роль преданной жены, желающей спасти своего мужа. Но теперь полицейский знал, с кем имеет дело. Его больше не могли обмануть эти ужимки и фальшиво-искренний испуг. Женщина, стоявшая перед ним сейчас, была готова на самые гнусные поступки ради достижения целей, которые она себе поставила.

– Могу лишь повторить ваши последние слова, – с намеренной строгостью проговорил Валантен. – Откуда вы узнали этот адрес? И что, собственно, вы здесь делаете?

Мелани почти удалось не выдать замешательства – лишь едва заметно дрогнули ресницы, и пальцы крепче сжались на рукоятке саквояжа, который она принесла с собой. При этом она упорно делала вид, будто не замечает направленного на нее дула пистолета в руке инспектора.

Несмотря на отвращение, которое вызывала у Валантена эта женщина, с тех пор как ему удалось понять всю правду о ней, он не мог не восхититься ее хладнокровием и удивительной способностью приспосабливаться к ситуации.

– С моей стороны это сущая глупость, – вздохнула она, приняв сконфуженный вид, как девчушка, которую поймали на проступке, – не надо было так рисковать, приходя сюда в одиночку. Но поймите меня! Когда я узнала от одного из слуг, что Оврар похвалялся интрижкой с балериной из оперного театра, говорил, что, мол, часто бывает у нее на улице Барбетт, я решила сначала проверить, так ли это. Разумеется, я бы ничего не стала предпринимать по своей инициативе и собиралась бежать к вам сразу после того, как удостоверюсь, что мошенник прячется здесь.

Валантен шагнул к женщине и указал ей на стул. Когда она усаживалась, он разыграл галантного кавалера и, словно желая избавить ее от неудобной ноши, подхватил саквояж. При этом он почувствовал, как Мелани на секунду напряглась, однако ей ничего не оставалось, как отпустить ручку.

Валантен обогнул стол, поставил на него свою добычу и уселся напротив вдовы.

– Очень смело с вашей стороны, – заметил он, положив пистолет рядом с саквояжем. – Не сказать – безрассудно. Вы ведь сами уверяли меня, что Оврар – негодяй, каких свет не видывал, и способен на любые преступления.

– Именно так. Я с первого дня понимала, на что способен Оврар, и потому сама хотела убедиться, что он еще не скрылся с награбленным. Этот человек не должен избежать справедливого наказания, которого он заслуживает!

– Будьте покойны на сей счет, мадам. Пьер Оврар погиб сегодня ночью при попытке к бегству.

Грудь Мелани всколыхнулась, и она издала долгий вздох, прежде чем воскликнуть:

– Да что вы говорите?! Оврар мертв? О, как добрая христианка я должна проникнуться состраданием, однако не могу не возблагодарить Господа за то, что Он покарал этого негодяя!

Валантен был потрясен ее лицемерием и апломбом. В то же время от него не укрылось, что прелестная вдова глаз не сводит со своего саквояжа на столе. Нараставшая нервозность придавала ее глазам почти лихорадочный блеск.

– Все-таки удивительно, что вы дали себе труд проделать такой путь, – заметил инспектор, придвинув саквояж поближе к себе и будто бы невзначай поигрывая застежкой. – Говорите, вы покинули Сен-Клу только для того, чтобы удостовериться, что Оврар еще в Париже и квартирует у своей любовницы? Тогда зачем же вам такая большая сумка? А давайте-ка посмотрим, чтó вы прихватили с собой…

Бледное лицо Мелани сделалось белым как мел. В глазах мелькнула паника.

– Как вы смеете?! – выпалила она, привстав на стуле. – Я вам не позволю!

Валантен, даже не потрудившись ответить на ее возмущение, устремил на женщину взгляд серых, горевших ледяным пламенем глаз. Его красивое лицо в этот момент казалось таким властным и непреклонным, что молодая женщина невольно снова опустилась на стул. Она словно вдруг отказалась от борьбы, осознав, что противник намного превосходит ее по силе.

– Вот это неожиданность! – иронично воскликнул Валантен, доставая из саквояжа бутылку шампанского вина и сверток – что-то было в платке со связанными четырьмя уголками. Он развязал узлы, и на платке засияла пригоршня драгоценностей – в разноцветных камнях отразился, заиграл солнечный свет. – Уж не те ли это украшения, которые якобы были украдены из сейфа вашего покойного супруга?

– Я… я могу всё объяснить… – Она произнесла это разочарованным тоном, как будто сама понимала всю бесполезность оправданий, но еще не желала признавать себя побежденной.

Валантен решил, что пора положить конец этой игре в кошки-мышки:

– Не утруждайтесь. Я знаю, что это вы наняли Оврара, чтобы одурачить вашего мужа. И не кто иной, как вы, очистили сейф в кабинете, стянув у него ключ, возможно, когда он спал. Полагаю, сюда вы принесли лишь малую часть добычи, то, что было обещано Оврару, а все остальное оставили себе.

Мелани вскинула голову, прижав ладонь к тонкой шее и досадливо хмурясь.

– Когда вы догадались?

– В тот вечер, когда так называемая Бланш явилась на берегу пруда. По дороге в Париж после представления Оврара я злился оттого, что не мог понять, каким образом ему удалось все это провернуть. Поэтому я выстроил в голове последовательность событий с самого начала – тогда-то мне и открылась единственная крошечная ошибка, которую вы совершили.

– Любопытно было бы узнать, что это за ошибка, – вскинула бровь Мелани.

Она не лгала – ей действительно было любопытно. Сейчас Валантен видел в ней нетерпение и какую-то странную фривольность, совершенно неуместную – будто речь шла о разгадке какой-нибудь шарады или о другом упражнении для ума просто ради забавы.

– Я изначально понимал, что сверхъестественные способности Обланова – это фикция. С вашего первого визита в Префектуру полиции я был убежден, что спиритуалистический антураж – не более чем дымовая завеса. Наука дает нам твердую уверенность, что никто не способен общаться с мертвыми и уж тем более возвращать их к жизни. Следовательно, тот сеанс столоверчения, который вы описали, был сущим обманом, и я не замедлил дать своему помощнику рациональное объяснение: Обланов, вернее Оврар, использовал согнутый винтик и свой перстень-печатку, чтобы трясти стол. Я ведь тогда сказал вам, что этот перстень – ключ ко всему. А вы, безусловно, женщина с выдающимися умственными способностями…

Мелани склонила голову, взглянув на него так, будто хотела убедиться, что он не иронизирует, и на ее губах появилась легкая улыбка.

– От вас этот комплимент особенно ценен, – перебила она.

– …с выдающимися умственными способностями и на редкость черной душой, – договорил Валантен безо всяких эмоций, как будто констатировал факт, а не делился своими впечатлениями о ней. – Вы сразу поняли, что я разгадал трюк, который применил ваш сообщник. Но вы не хотели, чтобы я вывел его на чистую воду слишком быстро. Напротив, вы собирались постепенно нагнетать атмосферу таинственности, необходимую для воплощения вашего замысла. В попытке сохранить эту спиритуалистическую ауру вы и совершили ошибку. Вы попросту подменили тот круглый столик. Вот почему Исидор, изучая его поверхность спустя несколько дней, не нашел ни одного отверстия для винтика. Но желая сделать как лучше, вы и разбудили мои подозрения. Я не сомневался, что был прав насчет трюка, использованного Овраром, – его перстень-печатка был тому доказательством. А если на столешнице не было отверстий, значит, ее подменили. И кто же мог это сделать? Только один человек в усадьбе знал, что я раскрыл обман, и одновременно обладал возможностью переставить мебель в гостиной. Вы!

– Репутация, которую начали создавать вам репортеры, вполне обоснованна, инспектор. Вы и правда полицейский, не имеющий себе равных.

Валантен бросил на вдову странный взгляд. Когда он заговорил, в его голосе звучали грусть и горечь:

– Увы, мадам, я не могу согласиться с вашим мнением. В этом деле у меня постоянно возникало ощущение, что я отстаю от событий. Когда я понял, что вы в сговоре с Овраром, мне еще оставалось выяснить ваши мотивы. Ведь вы сами явились в полицию и навели меня на след мнимого медиума. Зачем вы это сделали?

– Не сомневаюсь, что и об этом вы сами мне расскажете.

– Если подумать, здесь может быть только одно объяснение. Вам нужны были, во-первых, дымовая завеса, во-вторых, козел отпущения. Очевидное мошенничество Оврара вам понадобилось в качестве прикрытия истинного преступления, которое собирались совершить вы сами, а именно убийства вашего супруга!

Мелани вздрогнула, но быстро взяла себя в руки. Ее губы изогнулись в усмешке – скорее ироничной, чем злобной.

– На этот раз, боюсь, вы заблуждаетесь, инспектор. До сих пор вы проявляли чудеса рационального мышления, а теперь вдруг скатились в бульварную мелодраму.

– Позвольте мне воссоздать всю историю целиком, и тогда мы посмотрим, кто из нас двоих отличается пристрастием к кровавым спектаклям. Вы родились в семье, которая некогда процветала, но все потеряла во времена революции. Вероятно, вы воспитывались в атмосфере ресентимента и ностальгии по навсегда утраченной роскоши. Это вас нисколько не оправдывает, но объясняет вашу жажду денег. Ведь чтобы замыслить такой поистине макиавеллический план, деньги нужно любить безмерно и стремиться к ним всей душой. Три года назад вы переехали в Париж из родного Анжу. Тогда вы были всего лишь ничтожной провинциалкой двадцати пяти лет без гроша в кармане, но с непомерными амбициями и очевидным обаянием. Вам удалось поступить на службу к богатому вдовцу, который искал компаньонку для своей нежно любимой дочери. Оказавшись в усадьбе, вы, несомненно, употребили все свои способности к соблазнению на то, чтобы покорить нанимателя. И достигли своей цели, ибо через год он сделал вас новой мадам д’Орваль. Вы могли бы удовольствоваться этим выгодным положением. Но нет! Вы хотели большего. Ваш план состоял в том, чтобы единолично завладеть всем состоянием рода д’Орвалей. Убийство мужчины, который подарил вам свою любовь и свое имя, вас ничуть не смущало, однако при этом вы не хотели рисковать и придумали способ, как отвести от себя подозрения. Я не знаю, когда вы познакомились с Овраром, но думаю, именно тогда у вас в голове и созрела в общих чертах дьявольская махинация.

Мелани д’Орваль кивнула с некоторым даже восхищением. Самообладание уже полностью к ней вернулось, и теперь ее, похоже, забавлял этот увлекательный рассказ о ее коварстве.

– Я увидела Оврара впервые в прошлом сентябре, – сказала она. – Мы с Фердинандом были на представлении в театре иллюзий, где показывали некую диораму, а этот фигляр выступал в антракте со своим номером прорицания и передачи мыслей на расстоянии. Мой муж давно увлекся спиритуализмом и некромантией – я подумала, что этим стоит воспользоваться, и вернулась в зал на другой день одна, чтобы поговорить с Овраром. Очень быстро стало ясно, что это будет идеальный сообщник – бывший арестант, жаждущий реванша и обладающий истинным даром фокусника.

– Полагаю, вам не составило труда получить его согласие, – подхватил Валантен. – Таким образом вы обзавелись помощником и могли приступить к выполнению своего плана. Оврар выдал себя за медиума и быстро завоевал доверие вашего мужа, который скорбел об умершей дочери. Вы же, со своей стороны, всячески проявляли к новому знакомцу месье д’Орваля враждебность, называли его шарлатаном и жуликом. Кто бы заподозрил вас в сговоре с ним? Вместе с Овраром вы продумали целую череду явлений призрака Бланш, все более и более захватывающих – сначала она якобы мерещилась Фердинанду д’Орвалю во время выездов в город, а потом вы пустили в ход иллюзии. Вероятно, вы сказали Оврару, что последнее грандиозное представление на берегу пруда послужит отвлекающим маневром, чтобы обчистить сейф Фердинанда. А вот о чем вы ему не сказали, так это о том, что вы намерены убить мужа и повесить вину на него, заблаговременно очернив в глазах полиции. Поэтому вы так настойчиво делились со мной предчувствиями большой беды, нависшей над «Буковой рощей», и пытались заранее поставить Оврара под подозрение.

– Опять вы о своем! Ну и упрямец! Ваши домыслы – сущая нелепица. Если бы Оврара арестовали из-за моих слов, он бы во всем сознался и выдал меня. Кроме того, вы забываете одно обстоятельство: ваш помощник присутствовал при кончине Фердинанда. Его свидетельства будет достаточно, чтобы меня оправдать, ведь этот милый юноша честно заявит, что у меня не было ни малейшей возможности отравить мужа у него на глазах.

Инспектор, проигнорировав тираду Мелани, продолжил собственные рассуждения – он был уверен в своей правоте, и возражения вдовы казались ему такими же тщетными, как трепыхание мухи, попавшейся в паучью сеть.

– Вот потому-то вы и явились сюда, в эту квартиру. Из-за того, что Оврар, будучи арестованным, мог бы вас выдать. В «Буковой роще» вы дали ему сотню золотых монет и пообещали, что сегодня разделите с ним остальную часть награбленного. Но драгоценности вы принесли с собой только для того, чтобы усыпить его подозрения. А что до шампанского, которым вы собирались отметить с сообщником успех, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что оно содержит тот же яд, которым вы отравили своего несчастного супруга. Оврар мертв, теперь он идеальный кандидат на роль убийцы, и еще недавно вы не сомневались, что никого другого я искать не стану.

– Вы забыли одну важную деталь, инспектор… Я пила из той же чашки, что и Фердинанд. Как вы объясните, что пострадал только он?

Валантен вздохнул. Эта молодая женщина защищалась изо всех сил – ее воля гнулась, но не ломалась под его атаками. Но такой энергии отчаяния было недостаточно, чтобы его разжалобить. В глазах инспектора Мелани оставалась эгоистичным чудовищем, алчным и тщеславным, одним из бесчисленных ликов Зла с большой буквы, с которым он поклялся сражаться до последнего вздоха. Кроме того, после суматошной ночи он испытывал невероятную усталость и теперь спешил поскорее покончить с делом д’Орвалей.

– Должен признать, поначалу этот вопрос меня немало озадачивал – было очевидно, что яд подействовал бы и на вас. Но потом я вспомнил, что ваш дедушка работал в одной французской фактории в Африке. Мой бывший учитель, профессор Пеллетье, некогда рассказывал мне о растительных ядах, которые используют в своих практиках колдуны на берегах Гвинейского залива. Один из таких ядов получают из некой священной лианы и используют на местных ордалиях – своего рода «Божьем суде». В тех дальних краях до сих пор прибегают к смертельным испытаниям, которые были в ходу у нас в Средние века, для разрешения споров между двумя соперниками. У них считается, что таким образом вердикт выносят духи природы.

– При чем тут вообще африканские колдуны? – прервала Валантена вдова резким тоном, выдававшим ее раздражение, которое постепенно усиливалось. – Право слово, вы бредите!

– Терпение, мадам! – отрезал Валантен. – Я почти закончил. Итак, я говорил о подобии наших ордалий. Цель таких судилищ – установить, кто из двух участников процесса лжет. Для этого колдун каждому из них дает выпить одно и то же зелье. Тот, кто сказал правду, не испытывает на себе никаких последствий, а лжец начинает биться в конвульсиях, которые могут превратиться и в смертельную агонию, в зависимости от того, насколько серьезное преступление разбирается на суде. А все дело в том, что у этого яда, извлеченного из плодов лианы, есть особое свойство: он теряет токсичность в кислотной среде [94]. Тот, кто знает о своей невиновности, проглотит зелье залпом, будучи уверенным, что духи, проникнув в его тело, немедленно убедятся в чистоте помыслов. Желудочный сок в этом случае мгновенно нейтрализует яд. И наоборот – тот, кто знает о своей вине, побоится глотать отраву. Соответственно, у яда будет время впитаться через слизистую оболочку рта, попасть напрямую в кровь и произвести фатальное воздействие на весь организм. Для вашего мужа роль страха перед духами природы, заставлявшего туземных преступников пить зелье маленькими глоточками, сыграла температура вскипяченного вами напитка. Сами вы проглотили обжигающую жидкость залпом, как и требовалось. Должно быть, это было больно, но вы знали, что игра стоит свеч. Ваш муж, не имевший такой сильной мотивации, пил потихоньку и глотал не сразу. Именно это его и убило на глазах моего помощника!

Валантен знал, что долго еще будет себя упрекать за свою недавнюю уверенность в том, что присутствия Исидора окажется достаточно, чтобы помешать Мелани перейти к действию, и это позволит ему тем временем задержать Оврара и получить от него показания. Потому-то ему и стало не по себе, когда эта женщина назвала его «полицейским, не имеющим себе равных».

Голос Мелани отвлек его от этих мыслей.

– И вы действительно думаете, что сможете убедить парижских судей подобными байками, инспектор?

– Мне и не придется их убеждать. За меня все сделает неопровержимая научная истина. Видите ли, я намерен предоставить им доказательство, что в этом шампанском содержится то же смертельное вещество, которое было в желудке вашего покойного мужа.

Мелани бросила омрачившийся взгляд на бутылку – поняла, что сама себя погубила, когда принесла ее сюда. Инспектору показалось, что сейчас она схватит бутылку и попытается ее разбить, поэтому он подобрался, готовый ей помешать. Но вместо этого вдова вдруг обмякла на стуле, закрыла лицо руками и разрыдалась.

Валантен встал, взял со стола наручники и, обогнув стол, приблизился к ней.

– Прекратите! – велел он безо всяких церемоний. – Имейте мужество ответить за свои поступки, избавьте меня от слез и запоздалого раскаяния.

Она вскинула мокрое от слез лицо и взглянула на него с непередаваемым, глубочайшим отчаянием. Грудь ее вздымалась так, будто она сейчас задохнется, и ей пришлось сделать усилие над собой, чтобы заговорить:

– Что ж, я признаю́ свою вину! Это я убила Фердинанда. Но не из тех низменных побуждений, которые вы мне несправедливо приписываете. О нет! Однако вы мужчина, и потому не сумеете понять… – Говоря это, она с трудом поднялась со стула и стояла теперь напротив него, обессиленно опираясь рукой на стол. Перед Валантеном снова была маленькая беззащитная девочка в беде, трагически прекрасная и беспомощная.

Он проговорил едва слышно:

– И все же расскажите мне…

– Да, я хотела выйти замуж за Фердинанда, но не ради денег! Я приняла его предложение в надежде покончить с моральными мучениями, которые он мне причинял. Вы не можете себе представить, что это значит – быть бедной молодой женщиной в услужении у богатого и влиятельного мужчины, которому ничто не мешает творить над ней произвол. Фердинанд д’Орваль вовсе не был тихоней не от мира сего, каким хотел казаться. Он был извращенцем и не стеснялся давать волю своим самым гнусным порокам.

– Я общался с вашим супругом в «Буковой роще» и позволю себе усомниться в ваших словах. Он производил впечатление сломленного горем человека.

– Я знала, что мне никто не поверит. Тем не менее со дня моего приезда в усадьбу этот монстр неустанно преследовал меня и заставлял подчиняться его прихотям. Поначалу я сопротивлялась, потом мне пришлось уступить. Я осталась там исключительно ради Бланш, к которой успела искренне привязаться. И я согласилась выйти за своего мучителя в надежде, что он станет выказывать больше уважения к женщине, которая будет носить его фамилию. Но супружество лишь обострило его жажду доминирования. После смерти дочери он впал в буйное умопомешательство, и я даже не решусь вам описать те ужасные непотребства, к которым он меня понуждал. Моя жизнь поистине превратилась в ад!

Мелани так близко подступила к Валантену, что он ощущал ее горячее дыхание и чувствовал запах фиалок, исходивший от ее трепещущей кожи. Другой на его месте поддался бы чарам и позволил себя одурачить, но инспектор прекрасно понимал, что эта женщина продолжает ломать комедию. Слушая, как она бессовестно клевещет на человека, которого сама же и убила, он сохранял хладнокровие и внимательно следил за каждым ее жестом, поэтому заметил, как напряглось ее тело, когда она протянула руку назад, чтобы вслепую нащупать на столе пистолет.

– Ай! Грубиян! Вы делаете мне больно!

В последнюю секунду Валантен перехватил ее руку и, резко выкрутив кисть, заставил развернуться и прижаться грудью к столешнице. Не обращая внимания ни на протесты, ни на вскрики, он застегнул на запястьях Мелани наручники, а когда снова развернул ее к себе, она предприняла последнюю попытку:

– Умоляю вас, сжальтесь надо мной! Я всего лишь защищалась, как могла! Отпустите меня. Клянусь, я исчезну, и вы больше никогда обо мне не услышите.

Полицейский взглянул ей в глаза с бесконечным презрением, а когда он соизволил ответить, его голос прозвучал уверенно и резко, как свист ножа гильотины:

– А бедную Бланш, девочку, к которой, по вашим словам, вы так сильно привязались, вам тоже пришлось отравить в целях самозащиты? Видите ли, мадам, я не успел вам сказать кое-что еще. Ночью я побывал на кладбище Сен-Клу в фамильном склепе д’Орвалей и исследовал внутренние органы не только вашего покойного мужа, но и его дочери. Анализ показал наличие в останках Бланш следов того самого яда, о котором я только что вам поведал. Вы тут упоминали о байках, мадам, так вот я боюсь, что сказочная история о муже-извращенце не поможет вам удержать свою очаровательную головку на плечах.

Вместо ответа Мелани плюнула ему в лицо.

Валантен отреагировал не сразу. Не моргнув глазом, он достал из кармана платок и тщательно, безо всякой спешки вытер плевок со щеки. Затем, не сводя пристального взгляда с убийцы, он все с тем же непроницаемым выражением отвесил ей две оглушительные пощечины.

Глава 38

Исчезновение

Валантену не терпелось вернуться домой, к Аглаэ, после того как он доставил Мелани д’Орваль в тюрьму временного содержания на улице Иерусалима. Инспектор был вымотан до предела пикировкой с преступницей и теперь мечтал лишь о том, чтобы поскорее забыть о скверном деле д’Орвалей. Даже при том, что ему в конце концов удалось раскрыть эту грязную тайну и правосудие с его помощью восторжествовало, в его собственных глазах это расследование навсегда останется личным провалом. Он не сумел обезвредить убийцу достаточно быстро, и это стоило жизни двоим – Пьеру Оврару и Фердинанду д’Орвалю. Но тяжелым бременем на его совесть легла прежде всего смерть последнего.

Инспектор испытывал душевные терзания, смутную тревогу и физическую усталость, у него слегка кружилась голова и кровь тяжело пульсировала в висках. Тем не менее пришлось напустить на себя молодцеватый вид перед лицом префекта Вивьена. Начальник полиции, узнав об аресте мадам д’Орваль и о присутствии на рабочем месте главы Бюро темных дел, настоял на безотлагательном разговоре. Валантен ожидал выволочки, но ничего подобного не случилось. Наоборот! Префект заявил, что он весьма впечатлен рапортом Валантена, который был передан ночью с Исидором. Научное объяснение чертовщины, творившейся в Сен-Клу, и убийства Фердинанда д’Орваля, чью смерть в ином случае можно было бы признать естественной, лишний раз исчерпывающе доказало эффективность особой службы и подчеркнуло исключительные способности ее главы.

Префект также потребовал доложить ему во всех подробностях об аресте гражданки Пассегрен, вдовы д’Орваль, и заверил Валантена, что в министерстве будут счастливы, когда в результате этого расследования волна слухов о чудесном воскрешении, накрывшая Париж, сойдет на нет. Что касается самого факта убийства такого состоятельного и благородного человека, каким был Фердинанд д’Орваль, то он свидетельствует о назревшей необходимости навести порядок в обществе. Само обстоятельство, что убийца оказалась простой мещанкой из разорившейся мелкобуржуазной семьи и сумела повысить свой социальный статус посредством брака по расчету, в равной степени говорит о том, что стране нужна сильная власть. Казимир Перье выразит благодарность полицейской службе, а он, Вивьен, в свою очередь, может заверить инспектора, что в продлении его полномочий как шефа Бюро темных дел можно более не сомневаться.

Валантен принял похвалы, которые он считал незаслуженными, с полнейшим равнодушием, что немало озадачило его начальника. «Нет, решительно, наш молодой инспектор – весьма странная личность, – подумал Вивьен. – Невозможно с уверенностью сказать, что движет этим человеком и каковы его цели». И поскольку ему вдруг сделалось не по себе в присутствии столь необычного полицейского, он поспешил отпустить его, посоветовав напоследок хорошенько отдохнуть и заметив при этом, что на него «страшно смотреть».

Два раза повторять не пришлось – Валантен незамедлительно покинул Префектуру полиции, поймал фиакр и велел отвезти его на улицу Шерш-Миди, в одиннадцатый округ. День потихоньку клонился к вечеру, и чудесный предзакатный свет золотил листья каштанов. Было так тепло, что Валантен открыл кожаные шторки на дверцах и откинулся на спинку сиденья, с наслаждением вдыхая ароматы набережной Сены. Он настолько вымотался за день, что, несмотря на короткую поездку, успел задремать и проснулся уже возле своего дома. Расплатившись с кучером и отпустив его, молодой человек огляделся, но полицейского, которому поручено было следить за подъездом, нигде не было. Это Валантена удивило. Недовольный тем, что его приказ по обеспечению безопасности Аглаэ не выполнен, он торопливо, через две ступеньки, поднялся на свой этаж, твердо вознамерившись устроить разнос Исидору, даже если тот ни при чем.

Первое, что его поразило, едва он переступил порог своих апартаментов, – тишина.

Полная тишина. Мертвая. Гнетущая.

Охваченный дурным предчувствием, Валантен громко возвестил о своем возвращении. Никто не откликнулся. Тогда он быстро обошел все комнаты – там никого не было. Аглаэ, Исидор и Эжени исчезли. Записку оставить не потрудились. Признаки борьбы в квартире отсутствовали. Там царил идеальный порядок. Все было как обычно, за исключением того, что три обитателя попросту испарились.

И как же следовало понимать эту новую загадку? Случилась беда? Но что именно произошло? Люди не испаряются, как утренняя роса! У Валантена сердце гулко забухало в груди, подмышки неприятно взмокли. Он сказал себе, что осмотрел апартаменты слишком поверхностно – возможно, кто-то из троих все же оставил ему послание, – и принялся лихорадочно обыскивать комнату за комнатой, ведь записку могли положить не на виду, а где-нибудь в укромном уголке, если там был призыв о помощи…

Но и на этот раз ничего не нашлось.

Оставалось обследовать только библиотеку, и тут раздался стук деревянного молоточка у входной двери. Задохнувшись от безумной надежды, Валантен бегом бросился по коридору в прихожую, распахнул створку и уже собирался выплеснуть накопившуюся тревогу в виде бурного потока упреков…

На лестничной площадке стоял незнакомец – смуглый брюнет в сером рединготе и тромблоне [95].

Валантен закрыл рот и во все глаза уставился на гостя, который, похоже, при виде его испытал облегчение.

– Что вам нужно?

– Инспектор Верн! Как я рад, что вы дома! Я уж думал, это чей-то отвлекающий маневр…

– Вы кто такой? – спросил Валантен, совсем сбитый с толку. – Что за отвлекающий маневр?

Незнакомец вытянулся по стойке «смирно», прижав локти к бокам; тон его сделался по-солдатски бравым:

– Младший капрал Бельер из участка одиннадцатого округа! Жду ваших дальнейших указаний, господин инспектор! Я тот самый дежурный, который должен был вести наблюдение у входа в ваше жилище.

– Должны были?! – рявкнул Валантен. – А тогда где вас черти носили? Почему я не видел вас на посту, когда входил в дом?

Шпик мгновенно растерял всю свою удаль, на его лице отразилось замешательство – агрессивный прием инспектора явно сбил его с толку. Когда он снова заговорил, уверенности в его голосе заметно поубавилось:

– Ну, просто… если честно… я поначалу думал, что меня разыграли, а потом, как понял, что это может быть такой коварный ход… ну, обманный… этот… маневр… или вроде того, ну! Я имею в виду, что возникло у меня такое подозрение… Но раз вы здесь, значит, все обошлось, да?

– Младший капрал Бельер, позвольте попросить вас тщательнее подбирать слова и доложить о ситуации четко и ясно. Я не в том настроении, чтобы самому разбираться в вашем бессвязном бормотании.

Полицейский вспыхнул и постарался исправить положение:

– Прошу прощения, господин инспектор, но я ничего не понимаю… Ваша подруга, та хорошенькая актриса, которую я сопровождал последние два дня по вечерам в театр… В общем, три часа назад она передала мне записку от вас с приказом срочно прибыть к вам в участок пятого округа на другом конце Парижа. Штука в том, что, когда я туда прибыл, там о вас никто не слышал, только комиссару показалось знакомым ваше имя. Представляете, как я обалдел? И сказал себе: так, дружище Бельер, тебя явно кто-то хотел отослать подальше, чтобы тем временем обделать свои делишки на Шерш-Миди! Ну и после этого я ноги в руки и обратно сюда…

– Та записка при вас?

Брюнет выхватил из кармана сложенный пополам листок. Там было всего несколько слов, подписанных фамилией «Верн» с витиеватым росчерком.

– Это не моя подпись. И не мой почерк.

– Еще раз прошу прощения, господин инспектор, но мне-то откуда было знать? Надеюсь, это все-таки был дурацкий розыгрыш.

Валантен закусил губу. Что это могло означать на самом деле? Пустая квартира, фальшивая записка, переданная Аглаэ… Пока что смысла в этом не наблюдалось.

– Ладно, дружище Бельер, – проговорил он, желая побыстрее избавиться от младшего капрала. – Возвращайтесь на свой пост. На этот раз не зевайте и не сходите с места без моего личного распоряжения!

Счастливый оттого, что так легко отделался, означенный Бельер по-солдатски отдал честь и с показным усердием устремился вниз по лестнице.

Валантена, оставшегося в одиночестве, тотчас обуяла страшная тревога, сердце бешено заколотилось о ребра. Ему показалось, что все происходящее – кошмарный сон. Он понимал при этом, что должны быть рациональные объяснения, но не мог их найти. Ничего не приходило в голову.

Инспектор заблудился в тумане и не видел выхода.

Глава 39

Метаморфозы

Заперев дверь, Валантен за неимением лучшего побрел в библиотеку – последнюю из комнат, которую он еще не обследовал со всей тщательностью. Почти сравнялось шесть часов, дневной свет начинал меркнуть – часть помещения уже тонула в сумерках. Тем не менее, бросив взгляд в сторону книжных полок, которые скрывали вход в лабораторию, он сразу заметил то, что ускользнуло от него несколько минут назад, когда он в панике носился по квартире: темное пятно под ними на паркете. По позвоночнику пробежала ледяная дрожь. Валантен приблизился на цыпочках, мысленно вознося мольбу, чтобы пятно оказалось не тем, о чем он подумал.

Но в глубине душе он уже знал, что это…

Кровь! Лужа растеклась на полу, и брызги виднелись внизу на мебели. Валантену показалось, что он больше не может дышать. Он оцепенел на секунду, запретив себе заранее представлять то, что может ждать его за потайной дверью. Затем привел в движение поворотный механизм.

Труп Исидора лежал у ножки рабочего стола, заставленного химическими реактивами и приспособлениями. Юношу закололи ударом в грудь – рукоятка кухонного разделочного ножа торчала из раны. Судя по всему, удар был нанесен со страшной силой, смерть наступила мгновенно.

Ошеломленный Валантен упал на колени рядом с телом молодого помощника и отвел с его лба рыжие пряди волос. Лицо мертвого Исидора было бледным и гладким, как у ребенка. Можно было бы подумать, что он спит, если бы не приоткрытые веки, между которыми видны были белки закатившихся глазных яблок. Валантен вспомнил вдруг слова старой Эрнестины, служанки его приемного отца. Она как-то сказала, что, если закатить глаза и надолго так замереть, можно увидеть истинный лик Зла. Размышления Валантена при этом воспоминании внезапно прервал сильнейший приступ тошноты. Он зажал рукой рот, но этого оказалось недостаточно, чтобы сдержаться, и рвота брызнула между пальцами.

Его еще сотрясали жестокие судороги, когда он заметил письмо, скрепленное черной восковой печатью. Оно было подсунуто под голову трупа так, что виднелась лишь часть сложенного листа.

Дорогое мое дитя, я знаю, как высоко ты ценил этого рыжего бельчонка. Потому-то я и отнял у него жизнь. Раз уж ты некогда отказал мне в своей любви, я готов удовольствоваться и твоей ненавистью. Чувствуешь, как она разгорается в тебе? Как сжигает тебя изнутри? Так вот, представь себе, что это всего лишь дымящийся пучок соломы по сравнению с тем пожаром, что разбушевался в моем сердце, когда ты меня покинул.
Однако не будем об этом более. Ибо грядет час нашего воссоединения. На сей раз ты получишь от меня в дар не только смерть близкого тебе существа. Я оставил еще один маленький драгоценный камешек в ящике твоего прикроватного столика – так, безделицу, годную лишь для того, чтобы ты думал обо мне, когда будешь засыпать. Если, конечно, в ближайшие ночи ты еще сможешь заснуть, в чем лично у меня есть причины сомневаться, голубчик…


Валантен вытер рот тыльной стороной ладони, поднялся на ноги, тяжело дыша, и неверным шагом побрел в спальню. В глазах у него мутилось от слез. Разум отказывался мыслить. Он превратился в пламенеющий очаг боли, гнева и смятения. Потерять Исидора и знать, что Аглаэ наверняка в руках у Викария, – от этого у него внутри все переворачивалось. Он был сокрушен, раздавлен.

В спальне Валантен трясущимися руками открыл ящик прикроватного столика. Там было еще одно письмо и скатанный в шарик шейный платок. Валантен развернул платок – и разразился воем раненого зверя. На белой с алыми пятнами ткани лежал человеческий палец; в месте отреза из окровавленной плоти торчал белый обломок кости.

Это был тонкий безымянный палец с очень светлой и нежной кожей.

Валантена накрыла волна невыразимого ужаса. Перед глазами качнулась кровавая пелена. Его согнул пополам новый рвотный позыв, но желудок уже был пуст, и лишь желчь обожгла гортань. Молодому человеку понадобилось две или три минуты, чтобы совладать с собой и разобрать вторую часть послания Викария.

Ну как ты там, дитя мое?
Надеюсь, мой скромный сюрприз тебя не разочаровал. Разумеется, твоей преданной подружке Аглаэ пришлось вложить в сей подарок частицу себя, и можешь не сомневаться – это только начало. Но скоро, уже скоро мы доберемся и до конца игры, каковую я придумал специально для тебя. Сейчас, когда я пишу эти строки, часы в твоей спальне только что отзвонили пять вечера. Если ты и правда дорожишь своей прелестной актрисулькой, тогда тебе придется бежать наперегонки со временем. Пока ты не присоединишься к нам, каждые двенадцать часов я буду отрезать новый кусочек плоти от тела этой грешницы, чтобы преподнести его тебе в дар.
Ты ведь оценил всю иронию ситуации? Когда-то ты от меня сбежал, а теперь тебе придется весь мир вверх дном перевернуть только ради того, чтобы вернуться ко мне как можно быстрее.
Так оцени же и мою безграничную доброту: как и в предыдущих своих загадках, я слегка упрощу тебе задачу. На книжных полках в библиотеке найди «Метаморфозы» Овидия, издание Гэ и Гестара 1806 года. Советую тебе поскорее заглянуть на с. 500, 1, 10 второго тома.
Поторопись, милый. И не забудь, что этой ночью, в пять часов, я буду вынужден опять сделать больно славной овечке, которую ты доверил не лучшему пастырю. Признаться, я еще не решил, какой фрагмент ее анатомии стоит принести тебе в жертву. Носик? Ушко? Глаз? Сосок? А может быть, всю грудь? Я поразмыслю над этим, когда закончу письмо.
Последний маленький совет: когда ты наконец поймешь, где меня искать, даже не думай приходить с подкреплением. Иначе ты сам вынесешь мгновенный смертный приговор своей протеже.
До скорой (по крайней мере, мы с Аглаэ горячо на это уповаем) встречи!
Викарий